Текст книги "Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)
Глава 23. Цветы и плоды власти – 1
Добившись своего – из любимой наложницы став главной женой царя – Ану-син всё больше осваивалась с придворной жизнью. Она чувствовала себя, как рыба в воде, в огромном царском дворце с множеством внутренних дворов, переходов, галерей и закоулков. Она стала первой при дворе дамой, снисходительно-любезной, изысканной, великодушной. Одеваясь с большим вкусом, она умела приукрасить себя лучше, чем жёны сановников, и, научившись разбираться в достоинствах тканей, нарядов и украшений, стала законодательницей мод. Именно её наряд, в который она облачилась, отправившись в Бактрию, стал роскошным новшеством при ниневийском дворе. Он был необычен: во-первых, оказался таким элегантным, что сразу же вошёл в моду среди знатных дам; во-вторых, был скроен и пошит так, что невозможно было понять, женщина в нём или мужчина. Как знаток, Ану-син смаковала кушанья и вина и, убедив придворных в достоинствах аккадской лозы, наладила успешную торговлю с храмом Иштар, Дарующей воду: ведь когда-то именно там, с её лёгкой руки, были посажены первые в Аккаде виноградники и построены винные погреба. Пригодились Ану-син также навыки верховой езды: вряд ли кто-то из благородных женщин сидел в седле увереннее неё, а, сопровождая царя на охоте, она не раз приносила ему удачу.
Но сколько бы сил она ни расходовала на пиры, охоту, танцы и песни, её старания в осуществлении высшего предназначения от этого ничуть не становилось менее деятельными. Утвердившись в новом, весьма значительном положении, Ану-син неуклонно шла к своей цели.
Аккад, её детство в алу на берегу Великой реки, её юность и первая любовь, храм Иштар – всё отодвинулось в туманную даль. Теперь у неё не было иных мыслей, кроме той, к которой её так упорно подталкивали наставники из храма Иштар, Дарующей воду: Бэлох-Илшу и Сидури. Как хочется измученному жарой путнику искупаться в реке, так стремилась Ану-син к власти. Она больше не сомневалась, что была рождена властвовать; власть ради тех, кто ждал от неё милостей и благ, и власть сама по себе – в этом было её предназначение. Её также вдохновлял, подхлёстывал военный успех в Бактрии: она, Ану-син, стала первой женщиной, прославившейся в походе; ныне же, на пути к трону, молодые, нежные побеги её славы начали разрастаться в мощное дерево…
Прежде всего Нину пришлось дать своей новой жене торжественное обещание, скреплённое печатью, что в честь рождения сына, которого она ему подарит, он построит храм главному богу аккадцев – Бэлу-Мардуку. И построит он этот храм на месте прежнего, разрушенного его же армией, древнего святилища: ибо только там боги с небес спускаются на землю и только там можно проводить священный обряд акиту, который Нин вознамерился узаконить в своём царстве.
После этого Ану-син от имени царя призвала ко двору всех советников, военачальников и наместников и обратилась к Нину с просьбой повторить слова клятвы в присутствии огромного числа свидетелей. Она опасалась, что своенравие и непредсказуемый нрав царя побудят его пренебречь обещанием. Ведь что такое договор? Клинописный текст и оттиск печати на глиняной табличке, которую можно легко разбить (Разве не так поступила она сама, когда хотела избавить Баштум от обязательств долговой кабалы?). Глаза и уши сотни свидетелей имеют куда большее значение…
И вот в благодатном месяце ийару, когда короткие ночи ещё хранили свежее дыхание и пока не началась изнурительная жара, ниневийский дворец наполнился ликованием. Главная жена царя подарила своему повелителю наследника, а Ассирии – будущего правителя. Мальчика назвали Нинием: в честь отца. Придворные звездочёты, изучив гороскоп новорождённого, торжественно заявили, что Нинию выпала достойная судьба, что его ждут почести и слава.
Ану-син чувствовала себя счастливой. Во дворце, как и на улицах и площадях Ниневии, торжествовали, что прославленная воительница родила крепкого наследника престола, и радовались решению царю умилостивить богов, восстановив один из древнейших в мире храмов.
Едва оправившись от родов, оставив младенца с кормилицей, а близнецов под присмотром Аратты, Ану-син поехала в Аккад вместе с Нином: чтобы воздать честь городу, который она мечтала любой ценой поднять из руин. Она была уверена, что Баб-или, Город Городов, будет восстановлен в своей прежней красе и могуществе, и строительство храма Мардука было лишь первым шагом на пути к главной цели.
Ану-син собственноручно заложила основание будущего святилища. И как тогда, больше двадцати лет назад, при разрушении главного храма Аккадского царства, ликовали ассирийцы, так и теперь, когда был заложен фундамент зиккурата, вершина которого должна была вознестись во славу Мардука высоко в небо, – так теперь ликовали толпы аккадцев. В умах и сердцах жителей Аккада восстановленный храм Мардука-покровителя страны символизировал победу над ассирийским владычеством.
– Довольна ли ты, любовь моя? Счастлива ли? – спросил царь Ану-син, когда они по возвращении в ниневийский дворец остались одни в своих покоях.
– В полной мере, владыка! – проговорила, как пропела, Ану-син. – За это я буду всегда благодарна тебе! Да пребудет вечно с тобой благословение моей покровительницы Иштар! Подойди, сядь рядом, мой царственный муж, и будем разговаривать… Мне столько нужно тебе сказать!
И она подвинулась на своём шёлковом ложе, освобождая для Нина место.
– Знаешь, по-моему, судьба недаром свела нас, – вела дальше Ану-син, заметив, как от её близости в глазах царя вспыхнуло желание. – Ты – царь, правитель самой могущественной в мире державы, а я, любимая жрица владычицы Иштар, быть может, самая надёжная опора твоего трона, мы принесём друг другу счастье.
Она выдержала паузу, и на её сияющее счастьем лицо вдруг набежала тень.
– Но я по-прежнему остаюсь чужой в Ассирии, – вздохнув, с грустью в голосе продолжила Ану-син, – я – дочь иной страны. Аккад, моя родина, должен снести судьбу, которую ему уготовили боги, однако я, смертная женщина, хотела бы пригубить из той чаши, которую ты мог бы разделить со мной. Вот только я не знаю, захочешь ли этого ты? – И она сделала движение, как будто желая встать.
– Что означают твои слова, любовь моя? – не понял Нин и поймал её руку.
– Что они означают? – переспросила Ану-син, обворожительно улыбаясь и глядя в его глаза. – Сейчас объясню. Я знаю, что ассирийцы никогда не возводили на трон своего царства женщину и что главная жена правителя никогда не звалась царицей. Разве хоть одна женщина способна занять место мужчины-царя, которому все должны поклоняться как богу? Могу ли я сказать больше, не преступив запретов, налагаемых древними традициями и закоснелыми законами? Если ты, мой царь, позволишь, я скажу, пожалуй, лишь одно: прошу тебя, надень на меня корону, великий Нин, сделай меня своей царицей – хотя бы ненадолго, пусть всего на несколько дней! Позволь вместе с тобой испить из чаши власти! Я приму её как твой дар, и корона царицы Ассирийской державы будет мне тем более драгоценна, что я получила её из твоих рук! Из рук достойного царя, моего благороднейшего Нина, великодушного и милосердного, – такого, каким только может быть великий покоритель мира!
Голос Ану-син умолк, но в сердце Нина он продолжал звучать, заворожив его нежностью и страстью. Однако чудо творил не только её голос: от волос и тела Ану-син исходило благоухание, в чёрных сумеречных глазах мерцали и вспыхивали огни, точно всполохи зарницы в жаркую летнюю ночь, – царя повлекло к ней с непреодолимой силой.
Он схватил её уже за обе руки, привлёк к себе и страстно поцеловал.
– Ану-син, ты знаешь, как я люблю тебя… Я люблю тебя, божество моё… Никогда ещё я никого так не любил… – пылко шептал Нин. – Ради твоего желания я сам готов стать твоим подданным и во всеуслышание назвать тебя своей царицей!.. Твоей красоте и очарованию я могу простить то, чего не простил бы преданности, благородству или раболепию придворных. Воистину, могущественная сила – ум и чары прелестной женщины! Даже великие правители забывают перед ними свои клятвы не отступать от традиций и законов страны. Я сделаю тебя своей царицей, Ану-син!
Ану-син с томной улыбкой откинулась назад в его объятиях и посмотрела на него своими изумительными бездонными глазами, в которых утонули воля и хладнокровная рассудительность Нина.
– Ану-син… – раздумчиво повторила она следом за царём своё имя. И затем, чуть тряхнув волосами, спросила: – «Царица Ану-син» звучит не слишком торжественно, как ты думаешь, мой повелитель?
– Как же мне тебя называть? – удивился Нин.
– Зови меня… – начала Ану-син.
И тут само по себе, из далёких дней детства пришло на память имя – диковинное, сказочно прекрасное, сладкое как финиковый мёд, звучное как взмывающая ввысь песня, благоуханное как аромат цветущих деревьев. Шаммурамат – «голубка» – так называл её отец, пастух-сириец Сим, когда его, кроме неё, никто не слышал…
– Шаммурамат? – переспросил царь после того, как Ану-син назвала ему своё чужеземное, волшебно звучащее имя, и потом несколько раз повторил его одними губами – точно пытался распробовать на вкус.
Что ж, – сказал себе Нин, отдавая должное мудрости своей избранницы, – она снова оказалась права. Новое необычное имя только подчеркнёт её очарование и придаст значимости новому не только для неё, но также для подданных, сану…
Спустя несколько дней, как и было условлено, подданные ассирийского царя собрались в самом большом зале ниневийского дворца – Зале Приёмов. Согласно дворцовой иерархии, каждый занял определённое ему место, а посредине этого великолепного собрания возвышался на подиуме украшенный драгоценностями трон.
Лишь чиновники из близкого окружения Нина знали, для чего им велели собраться; остальные, судя по их растерянным или вопрошающим лицам, были озадачены. Удивление присутствующих возросло, когда царь вошёл в Зал Приёмов вместе со своей главной женой. Удивление читалось и на лице старшего дворцового распорядителя: по заведённому порядку только царь мог войти в Зал Приёмов, где присутствовали одни мужчины. Потом возникла непонятная суматоха, церемония с участием супружеской четы всё никак не начиналась. После того, как первый советник царя передал дворцовому распорядителю указания, тот остолбенел и едва не выронил из рук свой жезл. Служители тотчас заметались по залу; кто-то выбежал в галерею. Через несколько минут придворные, стоявшие в первых рядах, поняли причину их смятения: рядом с троном царя установили ещё один трон.
Придворные были удивлены, нет, ошеломлены, они не верили своим глазам. Торжественно объявив о том, что в очередной раз «царю царей, могущественному пастырю ассирийского народа» владыке Нину его богом-покровителем Ашшуром подарены царственность и могущество, верховный жрец Энлиля подал государю корону.
Нин приблизился к Ану-син и поднял с её головы диадему в виде широкого золотого обруча, украшенного листьями, розетками и кольцами. Ану-син, чьё лицо было скрыто одной лишь полупрозрачной кисеёй вуали, тряхнула головой – тяжёлый узел волос, до того скреплённый гребнем из обруча, распустился, и тёмные шелковистые волны хлынули вниз, точно плащ прикрыв изящную женскую фигурку.
– Прими свою корону, царица! – громко произнёс Нин. – Прими её из рук твоего мужа и повелителя, твоего возлюбленного и защитника; клянусь Ашшуром и всеми богами-покровителями Ассирийского царства, я не отниму её у тебя, а надену так, что она будет крепко держаться на твоей голове. Возьми же свою корону, о царица! Теперь мы вместе будем заботиться о благе и процветании нашего великого царства!
С этими словами он возложил корону, поданную ему жрецом Энлиля, на голову Ану-син и замер, любуясь, опьянённый жарким дыханием её красоты. На какое-то время в зале воцарилась тишина. Затем царь взял Ану-син за руку и повёл к одному из тронов, а хор жрецов тут же принялся восхвалять царственную чету.
– Я – властелин Ассирии божьей милостью и наместник бога Ашшура на земле, – раздался под сводами Зала Приёмов громкий торжественный голос Нина, – и моими устами вся страна, которой я правлю, клянётся в верности этой женщине, которая отныне станет царственной владычицей Ассирии! Царицей Шаммурамат!
Глава 24. Цветы и плоды власти – 2
Как обычно бывало в дни коронации, во всей стране царило приподнятое праздничное настроение. По приказу царственной четы вокруг храмов установили сотни столов с угощением, и каждый желающий мог взять себе сколько угодно лепёшек, варёных бобов и гороха, сушёных фиников, сочных фиг и краснобоких персиков. В чаши и кубки, которые горожане приносили с собой, щедрым потоком лилось финиковое и плодовое вино, ячменная и ржаная сикера.
Подданные досыта, с удовольствием напивались и наедались за счёт царской казны; мало-помалу у захмелевших развязывались языки, и главной темой разговоров была, конечно же, коронация главной жены Нина.
– И что теперь? Жрица Иштар и вправду будет нашей царицей?
– Говорят, владыка провёл церемонию не всерьёз. Мне рассказал об этом один из дворцовых слуг, участвовавших в подготовке к коронации.
– Но зачем это владыке?
– Приближённые царя говорят, что он просто согласился потешить тщеславие своей любимой жены. Или, может, ему забавно наблюдать за тем, как женщина держит в своих руках знаки царской власти.
– Это же немыслимо… Видно, чародейка околдовала владыку! Я слышал, что жрицы богини Иштар посвящены в древние магические знания…
– А ещё говорят, что чародейка принадлежит к другому, более древнему культу. Мой зять подслушал как-то разговор служанок из дворца. Так вот они обсуждали клеймо на плече царской жены: якобы та носит знак Ишхары…
– Лилит?!
– Тсс!.. Иное имя Ишхары лучше не произносить вслух! А в том, что царская жена – чародейка, как все служительницы этой богини, я не сомневаюсь…
– Но кто бы мог подумать, что Ассирией станет править женщина!..
Слухи о том, что коронация главной жены Нина, возведённой им на трон под именем царицы Шаммурамат, на самом деле не имела никакой значимости, расползались по стране, пока, наконец, достигли ушей Ану-син. Хотя сам царь не давал ей повода для беспокойства и был по-прежнему внимателен к ней, податлив, нежен и послушен, Ану-син с удвоенной быстротой приступила к подготовке задуманного ею плана. Изучив переменчивый, своевольный нрав Нина, она не верила ни в постоянство его любви, ни в долговечность той невиданной доселе при ассирийском дворе щедрости, которой он её одарил, сделав своей соправительницей.
И вот в ниневийском дворце начала ходить молва о необычайной благосклонности, которую царица проявляла к военачальникам и влиятельным сановникам. Сколько из них получило в дар от щедрой государыни земельные владения, дома и рабов! Подарки делались главным образом через посредничество советника Эгиби, тайно влюблённого в царицу, – среди вельмож, и шакну Шамашхасира, затаившего на Нина обиду, – среди военных. Такая царская благосклонность была понятна многим придворным, её даже считали необходимой: ведь для того, чтобы закрепить своё новое положение, избраннице Нина нужны сторонники. Ану-син не сидела сложа руки, и число её сторонников действительно возрастало. Она была ласкова с сановниками, одинаково милостива и к прославленным полководцам и к простым солдатам; принимала у себя глав старых ассирийских родов. Были среди царедворцев и такие, кто размышлял над тем, как же относится царь к этим поползновениям своей корованной супруги, явно пытающейся сколотить лагерь, враждебный нынешнему правлению.
Нин, ослеплённый любовью к своей царице, даже мысли не допускал о том, что против него готовится заговор. Тем большей неожиданностью стало для него известие, которое уже на следующий день после случившегося облетело всю Ниневию. А случилось вот что.
Царь, как обычно, пировал со своими приближёнными после удачной охоты, когда в зал вошёл Буршарри, бывший (после того, как Ану-син сбежала от него, царь лишил его этого сана) главный евнух царского гарема. Он был мрачен и чем-то обеспокоен – на это все тотчас обратили внимание. А когда он приблизился к ложу владыки и, склонившись к нему, начал говорить, собравшихся охватил ужас: тем, кто не слышал слов Буршарри, достаточно было видеть лицо Нина.
Хотя рассказ Буршарри возмутил и ошеломил царя, всё же он показался ему вполне правдоподобным. Как выяснилось, Шамхат, высланная из дворца вместе с дочерьми, не покинула Ниневию по велению царя, а нашла убежище в доме своей подруги, жены Хранителя царской печати. Низложенная царская наложница поделилась открывшейся ей тайной с бывшим главным евнухом потому, что, во-первых, их связывала многолетняя дружба; во-вторых, Буршарри всё ещё имел возможность видеться и говорить с царём. А откуда эти сведения появились у Шамхат? Так от той же супруги Хранителя печати, которая принадлежала к числу придворных женщин, постоянно навещавших новоявленную царицу. От неё Шамхат узнала и просила Буршарри передать владыке, что его царственная супруга намеревается сочетаться браком с Турам-Даганом, чтобы с его помощью убрать Нина, завладеть ассирийским престолом и затем на законных правах восстановить Аккадское царство. «Они разделят власть между собой, владыка: Турам-Дагана коронуют на престол Ассирии, а царица Шаммурамат станет править Аккадом», – убеждал царя Буршарри.
Такой план показался Нину вероятным и потому опасным. Турам-Даган был в такой же мере потомком царя Нимрода, первого охотника и «сильного зверолова», что и Нин, и, к тому же, старше последнего. И разве не объяснялись теперь попытки Ану-син подружиться со старой родовой знатью и её старания завоевать расположение военных?
Умозаключения, к которым пришёл Нин после этих раздумий, вызвали в нём приступ гнева. Он вдруг решил, что государственный переворот уже совершается и его жизнь находится в смертельной опасности. Ворвавшись в покои Ану-син, он рассказал ей о том, что ему стало известно благодаря бдительности Буршарри и потребовал от неё объяснений.
Ану-син, хотя ярость царя и напугала её, старалась сохранять спокойствие. Своим невозмутимым благородным поведением она доказала, что достойна быть правительницей. Потрясённая выдвинутыми против неё обвинениями, она тем не менее ответила царю с гордой уверенностью в себе:
– Я не удивляюсь, что Шамхат, которая не рожала тебе сыновей, не знает, что такое быть матерью наследника престола. Моя судьба связана с жизнью и благополучием Ниния, нашего сына. Разве Турам-Даган, взойдя на престол, проявил бы к нему милосердие? Разве не его собственные сыновья, мужи в расцвете лет, наследовали бы после него ассирийский престол?.. Я была бы благодарна Шамхат за её ненависть ко мне, пожелай она потратить её на соперничество со мной во благо Нинию. Но она предпочитает выдумывать возмутительные небылицы, вовлекая в свои интриги тех придворных, кто затаил на меня зло из-за давних обид. Буршарри до сих пор не может забыть и простить мне тот побег, после которого ты лишил его чина главного евнуха дворцового гарема. А Шамхат? Разве источник её козней не женская зависть и ненависть? Я заняла её место не только во дворце – в твоём сердце, мой муж и повелитель. Такого ни одна женщина другой не простит! И кстати, почему она по-прежнему находится в Ниневии: ведь ей было велено покинуть пределы города?..
Нин слушал жену, и гнев его рассеивался, как дым.
«Ану-син ни на кого не похожа, – говорил он себе, в который раз восхищаясь рассудительностью своей красавицы-жены. – Неведомый огонь живёт в ней, и этот огонь такой сильный, что завистники думают только о том, как бы её лишить этого огня. Вот в этом и кроется причина заговора против неё».
Теперь, после её справедливых слов, он выглядел не только умиротворённым, но и виноватым. Ему хотелось загладить дурное впечатление от того легковерия, с каким он подставил ухо интриганам – людям, откровенно ненавидившим его любимую Ану-син, его голубку Шаммурамат.
Ану-син, зорко наблюдавшая за Нином, это сразу заметила. Она не защищалась, не бросала царю упрёков. Она прямо потребовала наказания для подлых виновников интриги, внёсшей смятение в душу Нина и едва не ставшей причиной их размолвки. Царь, которого терзало чувство вины перед Ану-син, поспешно на это согласился.
Хранитель печати пострадал из-за злоязычия своей жены: вместе со всей семьёй он отправился в изгнание; Шамхат – главная зачинщица интриги – была брошена в темницу, где и оставалась до конца своих дней; Буршарри же заплатил жизнью за то, что согласился передать царю сведения о мнимом заговоре.
Так Ану-син не только невредимой выскользнула из западни, которую её враги подготовили ей на погибель, но даже укрепила своё положение при дворе. Насколько значительного успеха она добилась, ассирийцы смогли понять тогда, когда все узнали о назначениях на три важных армейских поста. Шамашхасир наконец стал туртаном ассирийской армии; его брату было поручено командование кицир шаррути – царским полком, а подразделение курубти ша шепе, отряд телохранителей царя, возглавил Алпурру. Все назначенные так или иначе были связаны с царицей.
Однажды, проведя полночи в любовных утехах, Ану-син позвала царя искупаться в Большом дворцовом бассейне, чтобы затем, освежившись и отдохнув, дарить друг другу наслаждение с удвоенным пылом.
Окружённый колоннадой плавательный бассейн имел прямоугольную форму; стенки чаши были сделаны из обожжённого кирпича, обмазанного смолой, и выложены цветной мозаикой. Колонны были увиты побегами вьющейся розы и плюща; тёплый влажный воздух был напоен ароматом цветов и благовонных масел.
Войдя следом за Ану-син в просторную залу, Нин сел в вытесанное из белого камня кресло, покрытое подушками и пурпуровым покрывалом. С этого места бассейн был виден почти целиком. Ступени, расположенные в ближней его части, украшали искусно выполненные статуи морских зверей, а дальше их покрывала зеленоватая вода, на поверхности которой колыхались лепестки алых и белых роз.
Ану-син сбросила с плеч лёгкое покрывало и сразу бросилась в бассейн, разбрызгивая воду по мозаичному полу. Её звонкий смех эхом отдавался под сводами высокого куполообразного потолка.
Любуясь резвящейся в воде женой, царь вскоре почувствовал, что тело у него покрывается испариной, и направился в парильню. Во дворце всем – от царских советников до слуг – было известно, что владыка любил попариться перед тем, как доверить своё тело массажисту, который растирал его и умащал благовонными маслами.
Парильня также была украшена мозаикой; через отверстие в полу в неё нагнетался горячий воздух, проходивший по трубам из котла, который нагревали в подпольном помещении. Из этого отверстия исходил пар, наполнявший помещение такими густыми клубами, что трудно было что-либо разглядеть.
Сидевший в углу парильни человек – Нин не мог его видеть – при появлении царя встал и, окружённый клубами пара, незамеченный, вышел из залы. Дверь за ним закрылась мягко, неслышно, и так же неслышно повернулся в замке ключ.
Усевшись на скамье у стены, Нин ощутил приятное успокоение – об этом можно было судить по выражению блаженства, появившемуся на его лице. Между тем воздух становился горячее; Нин чувствовал, как у него открываются поры кожи, по телу вовсю бежали ручейки пота. Постепенно жар сделался невыносимым, а лицо Нина – ярко-красным. Внезапно до него донёсся какой-то странный запах, сопровождаемый едкой вонью серы, а вскоре появилось необычное стеснение в груди. Нину казалось, что его тело набухает и воспаляется; из-за ужасной сдавливающей боли в груди дышать становилось всё труднее.
Раскрасневшийся, тяжело дышащий от невыносимой жары, царь в поисках спасения от неё и удушливого смертоносного запаха, бросился к двери. Всем телом он навалился на дверь, пытаясь её открыть, но его усилия были тщетны: его крепко заперли снаружи.
Нин продолжал хрипеть; его глаза почти что вылезли из орбит и на губах выступила пена.
Корчась от боли, царь напряг последние силы и закричал страшным хриплым голосом:
– На помощь!.. Умираю! На помощь, Ану-син! Шаммурамат, ко мне!..
Он хватал воздух ртом, точно выброшенная на берег рыба, и обеими руками держался за горло. Потом он упал на колени, в последний раз прохрипел: «Шаммурамат!» – и рухнул ничком.
Спустя какое-то время вбежавшие в парильню слуги вытащили царя наружу и положили на ложе из подушек, приготовленное тут же на полу. Лицо Нина было безжизненно, веки закрыты, стиснутые зубы оскалены, губы посинели. Один из слуг исследовал тело своего царственного господина, послушал сердце и, грустно покачав головой, сказал:
– Всё кончено… этемму владыки оставила его тело и отправилась следом за Намтаром!..
Весть о смерти царя разнеслась по Ассирии с быстротой молнии. В ниневийском дворце все были подняты на ноги; пошли тревожные подозрительные расспросы – почему и при каких обстоятельствах произошла эта внезапная смерть. Овдовевшая царица велела дворцовым глашатаям успокоить подданных, объявив, что владыка злоупотребил горячим паром, из-за чего у него остановилось сердце.
Правду же знали только двое: сама Ану-син, уготовившая Нину столь страшную мучительную смерть, и её верный слуга Кумарби, повернувший ключ в двери парильни.
Это была месть женщины, властной, сильной и честолюбивой женщины. Ану-син познала вкус власти, вдохнула пьянящий аромат её ядовитых цветов и принялась с удовольствием собирать её плоды. Она не могла позволить Нину лишить её этой власти, за обладание которой ей пришлось заплатить невероятно высокую цену, не говоря уже о том, что он отнял у неё любимого мужа. Она отомстила за гибель Оннеса, хотя уже ничто не могло вернуть его. Но власть она ещё могла удержать в своих руках!
Царский Совет собрался в Зале Приёмов, чтобы обсудить, какие почести воздать умершему правителю, человеку, столь же славному, сколь и необузданному. Завоеватель, полководец, он совершил великие деяния на благо своего царства, но навлёк несчастье на себя самого, возжелав чужую жену.
Царица пожелала похоронить мужа достойно. Обращаясь к придворным, она заявила о своём желании поместить прах Нина во Дворце царей, а над его могилой возвести внушительных размеров террасу. После неё в Совете выступил Шамашхасир, который, напомнив о том, что Ниний, законный наследник ассирийского престола, ещё слишком мал, чтобы занять его, назвал царицу-мать регентшей. Никто из присутствующих в Зале Приёмов не посмел спорить с человеком, за спиной у которого была вся мощь ассирийской армии.
Отдав последние почести супругу и навсегда забыв его, царица Шаммурамат взошла на трон Ассирии единовластной правительницей.
