Текст книги "Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
Глава 18. В святая святых
Ану-син готовилась вступить в коллегию высших служительниц богини Иштар и, преисполненная мистическим волнением, с нетерпением ждала этого самого знаменательного в своей жизни события. Согласно обычаям она не касалась вина, не ела мяса, не дотрагивалась до нечистого животного. Дни пролетали среди постов и постоянных очищений; её тело пропитывали благовониями, а душу наполняли молитвами. Девушка была неустанно занята Иштар, она знала о всех её деяниях, о всех её скитаниях и приключениях как в мире богов, так и среди смертных. Она выучила все её имена и повторяла их как заклинания, ещё не понимая, что каждое имеет особый, тайный смысл. Но для того, чтобы проникнуть в глубину учения и веры, ей нужно было увидеть древнюю статую Иштар, которая находилась в святилище на самом верхнем этаже зиккурата. Желание увидеть изображение богини, служению которой она подчинила свою жизнь, разжигал в Ану-син эн Илшу. «Созерцание лика божества значит возможность овладеть частицей его могущества», – любил повторять жрец своим вкрадчивым, проникавшим в сердце девушки голосом.
В то время, как одни из учениц храмовой школы готовились стать кадишту, другие, среди которых была Ану-син, с благоговеянием ожидали наступления священного дня. Ану-син уже не раз приходил на память и рассказ Баштум о чудесном знамении в момент её рождения, и символический подарок в виде подвески с изображением Иштар, и её собственные слова, которые она произнесла в день свадьбы, чтобы повергнуть в смятение Киссара, и которые оказались пророческими.
За день до совершения обряда «посвящения» эн Илшу пришёл за Ану-син и сказал, что поведёт её в святилище, в одну из земных обителей богини Иштар.
– Ты овладела знаниями, твои помыслы чисты, твоя плоть непорочна. Ныне ты сможешь не просто подняться на вершину зиккурата – ты приблизишься к святая святых. Так иди же за мной!
Облачённая в лёгкие белые одежды из льна, как и подобало тому, кто готовился принять посвящение, Ану-син последовала за старым жрецом. Они поднялись по одной из боковых лестниц зиккурата, которая шла наискось от первого этажа, потом по широкой центральной и наконец остановились у входа в святилище, на самой верхней террасе зиккурата.
Ану-син с высоты любовалась окрестностями храмового городка, впервые так ясно ощущая могучую силу богини и собственную недоступность. Ополоснув руки и лицо ароматной водой из чаши у входа, девушка последовала за жрецом в охраняемое евнухами святилище – нухар.
Просторный зал нухара был тёмен и пуст; колышущееся пламя двух факелов, вставленных в скобы у двери, тускло освещало стены, украшенные рельефами, изображавшими культовые сцены. В простенках между пальмообразными колоннами из красной терракоты помещались скульптуры полузмей-полугрифов из белого камня. В глубине зала узкий проход вёл к скрытой от взоров капелле, в которой над почерневшим от копоти алтарём помещалось в нише древнее изображение богини.
Стены капеллы были облицованы глазурованным кирпичом: по синему внизу и бирюзовому наверху фону чередовались друг с другом изображения могучих быков, львов и крылатых ящеров. Нижняя часть алтаря была украшена изображениями двух фантастических животных со змеиными шеями, бычьими ногами и львиными головами. Змеиные шеи так переплелись, что образовали окружность, диск. Ану-син уже знала, что бык и лев играли важную роль в культе Иштар, олицетворяя ущербную и полную луну; но то, какую идею выражало изображение сплетённых змеиных шей, ей предстояло узнать после обряда посвящения. Как, впрочем, и значение многих других загадочных и мистических символов.
– Смотри, Ану-син! Вот святыня нашего храма, лицезреть которую дозволено лишь немногим избранным! – воскликнул эн Илшу, и его голос гулким эхом отозвался под сводами нухара.
Ану-син всмотрелась в полумрак и увидела владычицу этого великолепного храма – Иштар, нагая, с украшениями на голове, с длинными ниспадающими волосами, стояла на спине льва. Телесная красота богини не могла не восхищать, всё в ней было слито в гармонии, полной чувственной силы. В руках Иштар держала кувшин с длинным узким горлом. Точная копия древнего изображения богини помещалась в храме перед зиккуратом, но там кувшин был соединён с источником, который находился в священной пальмовой роще. Во время праздника, носившего название «набирание воды», из этого кувшина текла вода, в которую верующие погружали пальцы. Вода, несущая жизнь, – вот чему был прежде всего посвящён древний культ Иштар. Нигде больше в целом мире боги не держали в своих руках сосуд со спасительной влагой так крепко, как в Двуречье.
– Загляни в себя ещё раз, Ану-син, и ответь мне: готова ли ты отдать свою жизнь служению Бэллит-Иштар, Владычице утренней и вечерней звезды? Готова ли беспрекословно выполнять волю великой богини и умножать её славу? – торжественно вопросил эн Илшу, пристально глядя на девушку.
Ану-син стояла неподвижно, задыхаясь от подкатившего к самому горлу волнения. Она смотрела на изображение Иштар, и ей казалось, что она видит на самом верху, над головой богини, мягкое лучистое сияние.
– Готова ли ты, Ану-син? – повторил старый жрец. Теперь голос у него звучал, как гром, и девушке показалось, что он вдруг стал выше ростом и преобразился.
– Я готова, – тихо, но твёрдо ответила Ану-син.
Илшу больше ничего не сказал и лишь, опустившись перед алтарём на колени, воздел руки в безмолвной молитве.
Ану-син собиралась последовать его примеру, но неожиданно покой в святилище нарушил вбежавший в нухар стражник. Одного взгляда на молодого евнуха было достаточно, чтобы понять: он чем-то сильно напуган.
– О почтенный эн Илшу! Б…беда! Та…такая бе…беда! – От страха юноша заикался; его юное гладкое лицо было белее полотна.
– Что случилось? – Голос жреца звучал невозмутимо и властно.
– Чёрные демоны зла привели к нашему храму своего посланца, – проникаясь спокойствием старика, уже более внятно произнёс стражник. – Этот человек приехал в сопровождении вооружённой свиты и ведёт себя так, будто он здесь хозяин.
– Чужестранец? – нахмурясь, спросил Илшу.
– О всемудрый, я… я думаю, что этот человек – ассириец, – ответил стражник с таким видом, как будто поведал о страшной тайне.
Старый жрец вздрогнул; в его глазах вспыхнули гневные огоньки. Протянув руку в сторону входной двери, он пальцем погрозил кому-то невидимому. Ану-син не сводила с него изумлённого взора.
– Ассирия, могучая и беспощадная, да падёт на тебя проклятие Бэла-Мардука и всех богов-покровителей Аккада! Да поднимется на тебя Разрушитель и развеет твой народ по горам и равнинам, чтобы вовеки некому было собрать его вновь. Да будет смертельной язва твоя и не найдёшь ты исцеления для твоей раны! – кричал эн Илшу, глаза его были широко раскрыты.
Внезапно гнев его улёгся, и, будто пошатываясь от слабости, он плечом прислонился к одной из колонн.
– Дни, когда армия ассирийского царя промчалась по Аккаду подобно смерчу, когда моих соотечественников истребляли за малейшее неповиновение, когда опустошались храмы древних богов-хранителей, навеки останутся в памяти моего народа кровоточащей раной, – проговорил Илшу так тихо, что Ану-син с трудом разобрала его слова. – Насилие и смерть – вот о чём я думаю, когда слышу слово «ассириец»…
Тем временем богато одетые всадники, о которых шла речь, спешились во дворе перед зиккуратом. Дорогая ратная сбруя, яркие цвета одежды и надменные лица нежданых гостей указывали на их высокое положение. Но больше всех выделялся своей внешностью плотный широкоплечий мужчина – очевидно, он и был старшим в отряде. На нём была канди алого цвета, расшитая узорами золотистых нитей и украшенная на груди мелкими драгоценными камнями, которые сверкали в солнечных лучах точно морские брызги; на тяжёлые покатые плечи был накинут чёрный плащ, обшитый по краям длинными пурпуровыми кистями. Талию и бёдра мужчины обхватывал широкий пояс с двумя золотыми пряжками; красные сапожки из мягкой кожи облегали сухие ноги с развитыми мышцами; короткие рукава обнажали большие, до черноты загорелые руки, на которых тугими узлами перекатывались мускулы. Крепко посаженную на короткую могучую шею голову украшал серебряный обруч, слегка надвинутый на лоб; чёрные волосы волнами ниспадали на плечи; в правом ухе сверкала крупная золотая серьга. У мужчины было грубое обветренное лицо с резко выступающим вперёд и слегка опущенным книзу носом и небольшим упрямо сжатым ртом; подбородок скрывала курчавая борода; из-под густых широких бровей, сходящихся у переносицы, сверкали, словно раскалённые угли, маленькие чёрные глаза.
Он ловко соскочил с коня и направился прямо к зиккурату. Ступал он мягкими крадущимися шагами, словно горный барс, и во всём его облике, в его движениях было что-то хищное, кровожадное. И пока жрец Илшу возмущался перед Ану-син и стражником появлением непрошеных гостей, старший из них взбежал по ступеням лестницы. Когда он, не обращая внимания на протесты стоявших у входа в нухар евнухов, толкнул дверь, в зал ворвался яркий сноп солнечного света.
И в тот же миг эн Илшу, будто подчиняясь чьей-то воле, ниспосланной свыше, оттолкнул Ану-син в тёмную нишу в стене.
– Ты и есть тот самый Илшу, верховный служитель Иштар, чья мудрость некогда была почитаема во дворце правителя Аккада? – проговорил ассириец, вперив в жреца свой горящий взор.
У него был хрипловатый грубый голос, и Ану-син, скрытая от его взора в тени ниши, отметила про себя, что такой голос как раз под стать зловещей внешности чужака.
В ответ старый жрец молча кивнул и, величественно выпрямив спину, скрестил на груди длинные костлявые руки.
– Я – советник ассирийского владыки богопомазанного Нина, верховного жреца бога Ашшура, царя могучего, царя вселенной. Моё имя Эришум, – сказал ассириец с достоинством истинного царедворца.
– И чего желает посланник правителя Ассирии, да прославится имя его в веках, в обители владычицы Иштар? – спросил жрец, смиренно склонив бритую голову.
Советник ассирийского царя бегло осмотрел помещение нухара, и выражение его хищного лица ничуть не изменилось. Эн Илшу, наблюдавший за ним с замиранием сердца, тихонько, с облегчением выдохнул: «Он не заметил её!»
– Мне и моим людям предстоит долгий и трудный путь, – снова заговорил ассириец, уставившись на жреца своими алчными глазами. – Чтобы добраться до Ниневии, столицы Ассирийского царства, нужно преодолеть пески пустыни и безлюдные степи. Твой храм – последнее крупное святилище в пределах Аккада на нашем пути и он послужит нам приютом перед дальней дорогой на родину. Ты дашь нам еду, воду, корм для наших коней, а моим воинам – постель с женщинами. Мои люди должны как следует отдохнуть и развлечься.
– Но, благородный Эришум, при всём уважении, жрицы Владычицы Иштар не развлекают мужчин, когда им вздумается, – возразил эн Илшу, с трудом подавляя гнев.
– Неужто? – вскинул брови ассириец. Затем, насмешливо прищурив глаза, проговорил: – Может, ты ещё станешь уверять меня в том, что блудницы, которых ты содержишь в своём храме, принесли богине обет целомудрия?
– Высшие служительницы Иштар готовят себя к священному ритуалу сочетания с Бэлом-Мардуком, который предусматривает невинность девушек. Низшие служительницы участвуют в завершении акта бракосочетания божественной пары и только тогда развлекают мужчин. Желая позабавиться в храме Иштар, Дарующей воду, твои люди выбрали неверный путь, – не уступал ассирийцу жрец.
– Довольно, старик! – в раздражении вскричал Эришум, потеряв терпение. – Никто ни единым словом не смеет перечить советнику царя Ассирии! И если ты надеешься своими баснями утолить мой голод, ты сильно ошибаешься. Знай: ни один человек за время моего путешествия по Аккаду не посмел сказать мне «нет». Я был бы ужасно разгневан, если бы в этом храме мои желания не исполнились!
Высказав жрецу неприкрытую угрозу, ассириец круто повернулся и вышел из нухара.
Эн Илшу, сделав Ану-син знак оставаться на месте, последовал за ним, сопровождаемый молодым стражником.
Глава 19. Жертвоприношение
Жрец не вернулся за Ану-син, и она до самого вечера была вынуждена прятаться в нише, в безмолвном мраке нухара. Временами до неё долетал гул голосов, разносившихся во дворе зиккурата, и тогда она, предчувствуя что-то недоброе, страшное, опускалась на холодные плиты пола и мольбами вверяла себя заступничеству богини. Она то цепенела, то дрожала как жертва у подножия алтаря в ожидании несущего смерть удара. Когда же ожидание стало невыносимым, девушка вышла из своего укрытия и осторожно приоткрыла дверь.
Горизонт был залит багровым светом; ветер гнал облака и раскачивал верхушки деревьев. По поверхности реки скользила рябь.
Стоя на пороге нухара, Ану-син с тревогой смотрела вниз. Огни факелов двигались во дворе зиккурата в каком-то пугающем беспорядке, будто те, кто держал их в руках, участвовали в загоне животных. То тут, то там раздавались резкие крики; иногда громкий мужской смех сотрясал вечерний воздух. А где-то в отдалении звенели бубны, и эти звуки, нарастая, улетали в мрак вместе с жалобными стенаниями и шелестом высоких сосен у стен храма. Слышалось одновременно пение, возгласы, молившие о пощаде, и звон чаш. Всё шевелилось в разлившемся багрянце; дымились курильницы, крыши храмовых построек казались охваченными пламенем.
Ану-син хотела узнать, что происходит там, внизу, в раздираемой багряными отсветами темноте, но её удерживал неопределённый страх. Неожиданно она услышала быстрые шаги и учащённое шумное дыхание – кто-то поднимался по лестнице. И это точно был не эн Илшу. Не успела Ану-син захлопнуть дверь, как огромная тень мелькнула в лунном свете и что-то тяжёлое, сопя и хрипя, навалилось на неё. Содрогаясь от ужаса, девушка закричала. Но тут же чьи-то сильные властные руки оторвали её от пола и потащили внутрь нухара.
Спустя мгновение Ану-син стояла у алтаря и наблюдала за тем, как человек, ворвавшийся в святилище, разжёг огонь в чаше перед алтарём, закрыл дверь и, повернувшись к ней лицом, неспеша приблизился.
В колеблющихся пятнах света полускрытое чёрной бородой лицо Эришума казалось более чем зловещим – оно было ужасным. Именно таким представлялся Ану-син облик Намтара, посланника хозяйки подземного царства Эрешкигаль. «Насилие и смерть – вот о чём я думаю, когда слышу слово «ассириец», – вспомнились Ану-син слова старого жреца. И она содрогнулась, предчувствуя то, что её ожидало.
– Я знал, я был уверен, что самое ценное старик прячет здесь, – заговорил Эришум, разглядывая девушку с откровенной похотью. – Что ж, хитрый лис не зря так боялся за тебя – ты и вправду очень хороша. Верно, ты и сама знаешь, насколько ты хороша…
Советник ассирийского царя был пьян и оттого ещё более омерзителен.
– Тебя следовало бы прятать в крепости, за недоступными валами и мощными стенами, – продолжал он, буравя девушку тяжёлым взглядом. – Да и то было бы тщетно: ведь для Эришума, если он чего-то пожелает, не существует никаких преград.
Ассириец приблизился к Ану-син уже вплотную и, протянув руку, провёл по её щеке влажной от сикеры и пота ладонью. Девушка с гневом и отвращением оттолкнула его.
– Ах, вот как! – вскричал Эришум, свирепея. – Дикая кошка выпускает коготки! Да только она, видно, не знает, как бывает больно, когда их обламывают!
– Оставь меня в покое, – сказала Ану-син, изо всех сил стараясь сохранять холодное спокойствие.
Сейчас, глядя на ассирийца, она вспомнила человека, чьей женой так и не стала. Эришум и Киссар походили друг на друга, внушали невольный ужас своими откровенными животными желаниями и грубым телом. «Похотливые самцы», – подумала Ану-син с презрением.
– Да знаешь ли ты, несчастная, кто стоит перед тобой?! Знаешь ли, что мне довольно лишь пошевелить пальцем, чтобы этот храм превратился в груду развалин, под которыми нашли бы себе могилы и ты сама, и твои подруги-жрицы?
Ану-син продолжала дерзко и надменно смотреть ассирийцу в глаза, несмотря на то, что её душила холодная ярость, заглушившая все её предыдущие страхи.
– Мне безразлично, кто стоит передо мной, если этот человек не внушает ничего, кроме отвращения, – отозвалась девушка всё тем же невозмутимым тоном.
Эришум на мгновение потерял дар речи. Его маленькие глубоко посаженные глаза округлились от изумления.
– Ах, ты дрянь, – придя в себя после неожиданного оскорбления, прошипел он. – Если бы ты не была столь хороша, столь обольстительна, я бы с радостью отдал тебя на поругание моим воинам. Уж они втолковали бы тебе, как такой дикарке следует себя вести с благородным господином!
На лице ассирийца промелькнула самодовольная и злая ухмылка.
– Я очень скверный человек, но не настолько, чтобы лишать тебя удовольствия подарить свою невинность царскому советнику, – после этих слов Эришум схватил Ану-син за руки и сильным рывком притянул к себе.
Он до боли сжал её ладони, но девушка даже не поморщилась, не застонала – она продолжала упрямо смотреть ему в глаза.
Ану-син стиснула зубы. Яростное упорство овладело ею. Нет, она не позволит этому варвару унизить себя; в этом ей поможет богиня, служению которой она посвятила свою девственность и на заступничество которой имела право уповать.
– Ты по-прежнему не желаешь знать, с кем говоришь? – хрипло спросил советник ассирийского царя, пожирая девушку взором почуявшего добычу хищника.
– Нет, – ответила Ану-син, пронзая его презрительным взглядом.
– Но ты узнаешь, – прорычал взбешённый её непреклонностью Эришум, – ты узнаешь, надменная дикарка, что говоришь с мужчиной! – выделив последнее слово, закончил он и притиснул девушку к себе, до хруста сжав её изящное тело в своих медвежьих объятиях.
Ану-син попыталась вырваться, но тщетно.
– Если ты совершишь то, что задумал, Владычица Иштар покарает тебя своим гневом – ведь ты оскверняешь её святилище, её обитель! – задыхаясь от охватившего её волнения и мощной волны страха, проговорила девушка.
Нет, повторяла она про себя, с помощью богини она не позволит этому негодяю унизить себя, растоптать своё достоинство, свою честь. Лишённой целомудрия, ей никогда не стать высшей жрицей Иштар, она не сможет принять обряд «посвящения», к чему её так тщательно готовили и чего она ждала все эти годы с такими светлыми надеждами.
Смех, который раздался в ответ на её слова, оглушил Ану-син и зловещим эхом прокатился под сводами нухара.
– Ты не забыла, что Иштар покровительствует любви? – с кривой усмешкой проговорил Эришум. – Её обитель – обитель любовных утех!
После этих слов он склонился к Ану-син и жадно впился в её безмолвные уста.
Хотя с уст девушки не слетело ни единого слова, ни единого звука, в душе, в мыслях своих она отчаянным криком призывала теперь уже не богиню, которая так и не вняла её мольбам. Ану-син звала Киран, тень которой должна была стать преградой между ней и ассирийцем, защитить её, уберечь, спасти. И тень верной гиены явилась – Ану-син кожей ощутила её присутствие, каким-то внутренним слухом уловила угрожающее рычание зверя, готового вступиться за свою хозяйку. Однако радость Ану-син тут же снова сменилась страхом. Некая тень из ниоткуда внезапно возникла над головой ассирийца словно огромное чёрное пятно, очертаниями напоминавшее гигантскую фантастическую птицу. Ану-син была уверена, что слышит хлопанье крыльев, и даже ощутила на своей коже потоки воздуха от их широкого размаха. Неожиданное появление крылатой тени отняло у Ану-син её последнюю надежду на спасение. Тени Киран было не по силам одолеть этот невероятно мощный сгусток злобы, ярости и ещё чего-то тёмного, первозданного и глубинного, как недра Тиамат. Ану-син не успела понять, что произошло с тенью гиены, как она вдруг исчезла: растворилась ли в воздухе, признав своё поражение, отступив и оставив её одну, или погибла, поглощённая крылатой тварью. Какое-то время чудовищная тень ещё висела над Эришумом, а потом свернулась и прижалась к ассирийцу, словно хотела слиться с ним.
Ану-син ещё не пришла в себя от всего увиденного и пережитого, как Эришум, разорвав на ней платье, бросил её на пол. И не было сил оттолкнуть его могучее, подмявшее её под себя тело, и не было сил закричать от унижения, боли и ужаса. Неодолимый ужас, ужас девушки, которая не знала мужчину, обуял Ану-син. Всё, что происходило с ней, она приняла как самый жуткий в своей жизни кошмарный сон, сотканный из боли, унижения и насилия.
… Когда Ану-син открыла глаза и в пелене слёз разглядела Эришума, который стоял в стороне и спокойно поправлял свои одежды, её охватило жгучее чувство ненависти. Это был не сон, нет! Девушка склонила голову и закрыла лицо руками. Ей хотелось умереть, исчезнуть из этого мира, как это сделала тень Киран, бесследно раствориться в воздухе. Дрожа от холода, стыда и боли, Ану-син сидела на полу, прикрывая обнажённую грудь тем, что осталось от её платья.
Не глядя на девушку, Эришум прошёл мимо неё к алтарю и, сняв с мизинца широкий золотой перстень с крупным, сверкающим, как кровавая слеза, камнем, положил его на жертвенник. Затем обернулся и, выгнув бровь, в изумлении уставился на Ану-син. Он ожидал волну гневных проклятий и реки слёз, поток оскорбительных слов или жалобных упрёков, но никак не этого молчания, поглотившего столько муки, отчаяния и боли.
Ощутив на себе его взгляд, Ану-син вскинула голову. На миг глаза мучителя и его жертвы встретились, скрестились как два острых, высекающих искры клинка.
– Сила твоего духа велика, – наконец проговорил Эришум, – но всё же не настолько, чтобы противостоять моим желаниям.
Он вышел, с грохотом захлопнув дверь. Ветер, залетевший в дверной проём, всколыхнул пламя в чаше перед алтарём. Огненные языки, обнявшись с тенями, заметались в безумной пляске. Потом всё замерло.
Оставшись одна под мрачными сводами нухара, Ану-син дала волю своим слезам. Выплакав горечь позора и унижения, она встала и медленно приблизилась к алтарю. Ненависть продолжала жечь её раскалённым железом, никаких других чувств больше не осталось в её измученном сердце. Дрожащими пальцами Ану-син поднесла к жертвеннику пропитанный девственной кровью лоскут платья и положила его рядом с перстнем Эришума. Затем, подумав немного, она взяла перстень и крепко зажала его в своей ладони.
