Текст книги "Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
Глава 12. Наказание
Ану-син знала, что ни спасения, ни пощады не будет. Аваса никогда никого не прощала. Теперь и Ану-син ждало наказание розгами, и в ожидании, когда придёт час расправы, девочка с ужасом прислушивалась, не идёт ли к ней хозяйка с гибкой свистящей лозиной. Ану-син видела обращённые к ней сочувствующие глаза других рабынь, только от их сострадания на сердце становилось ещё тяжелее. Один раз девочка попалась на глаза Залилуму – и под его ужасным взором вся съёжилась, втянула голову в плечи и стала похожей на маленькую беззащитную птичку. Какой бы гордой ни была Ану-син, она ясно осознавала, что её жизнь находится в руках этих всевластных людей – Залилума и его жены Авасы.
День подошёл к концу, пролетел в привычных заботах и работе по дому, а Аваса так больше и не появилась в поле зрения маленькой рабыни. Сдерживая радость в груди (что-то помешало хозяйке привести обещанное наказание в исполнение!), Ану-син помчалась к своей каморке. Неожиданно дорогу ей заступил слуга по имени Туруль – немолодой кряжистый человек, бритый, но с длинными пушистыми усищами. Всегда угрюмый, с прикрытыми тяжёлыми веками глазами, Туруль производил на домашнюю челядь гнетущее впечатление; его следовало опасаться не только из-за грозной внешности, но ещё и потому, что этот страшный человек был исполнителем господской воли. Иногда Ану-син, глядя украдкой на его мощные руки, представляла, как они ломают и калечат Сима, и тогда она ловила себя на мысли, что именно Туруль и был палачом её отца.
– Пойдёшь со мной, – по обыкновению угрюмо произнёс Туруль, презрительно глядя на девочку с высоты своего роста.
– Куда? – спросила Ану-син, почувствовав недоброе.
– Узнаешь, – буркнул Туруль.
Они вышли на середину «чёрного» двора. Было темно. В синем небе мерцали холодные звёзды, но луна ещё не взошла. Где-то далеко за околицей кричали перепела; в конюшне бил копытом о деревянный помост жеребец; в пруду, вырытом у ограды, на все лады квакали лягушки.
Эти вечерние звуки только подчёркивали настороженную тишину. Такая тишина бывает перед ночной грозой, подумалось Ану-син. Казалось, что вот-вот замолчат перепела, умолкнет лягушачий хор и на горизонте сверкнёт огненной змейкой первая молния.
– Туруль, – снова, набравшись храбрости, обратилась к угрюмому слуге Ану-син, – куда же ты меня ведёшь?
То, что Туруль не ответил, а молча продолжал идти дальше, уже всерьёз испугало девочку. Когда он приблизился к низкому строению, которое находилось в дальнем углу «чёрного» двора, и ключом открыл дверь, Ану-син остановилась.
– Я не пойду туда, – сказала девочка и попятилась. Она ещё не знала, каким целям служит это строение, но то, что здесь была дверь, запираемая на замок, не сулило ей ничего доброго.
Внезапно Туруль оказался рядом с ней, схватил её сильными руками и поволок внутрь строения. Ану-син рванулась, забилась, но почувствовала, что руки держат её, как клещи. Бросив девочку наземь, Туруль шагнул за порог и закрыл за собой тяжёлую дверь. Скрипнули ржавые завесы, щёлкнул замок.
Ану-син встала, протянула руки вперёд. Ступила несколько шагов, нащупала стену. Нет, здесь было пусто. Наверное, это и было её наказание – провести ночь в полной темноте, в каморке, где отверстий для света нет даже под крышей. Только сплошные голые стены, мрак и пустота. И ещё какой-то неопределённый запах – не то конюшни, не то псарни.
Неожиданно в тишине раздался странный звук, похожий на сонное бормотание. У Ану-син мурашки побежали по телу. Значит, она была не одна? В нескольких шагах от неё в темноте притаилось какое-то неведомое существо…
Девочке показалось, что существо зарычало, потом несколько раз громко зевнуло, клацнув зубами в непроглядном мраке. В каморке ещё больше запахло острым запахом, похожим на псину. Но отчего-то Ану-син была уверена, что это не пёс.
Ей пришли на память рассказы о ночных чудовищах, о людях с собачьими головами, о демонах, которые приходят в мир людей из Страны без возврата. Вспомнились старинные предания о злобных духах и призраках, которые живут в пустых, заброшенных домах. Но то были лишь разговоры, страшные и всё же невероятные. А тут ей и в самом деле пришлось столкнуться с каким-то неведомым и наверняка ужасным существом.
Ану-син, забившейся в уголок, показалось, что в темноте сверкнули и погасли два желтовато-зелёных огонька глаз. И вдруг стало совсем тихо. Ни один звук не долетал сюда со двора. Девочка не знала, сколько времени прошло с тех пор, как Туруль запер её в эту каморку. Наверное, уже не один час просидела она в углу неподвижно, боясь даже вздохом выдать своё присутствие. Ноги у неё совсем занемели – подняться бы, выскочить во двор и бежать, бежать без оглядки подальше от этого жуткого места…
Ану-син была уже не в силах совладать с собой. Едва она шевельнулась – тут же послышалось глухое, злобное рычание неведомого существа; звякнула цепь. Ану-син испуганно вжалась спиной в стену: ей хотелось стать трещинкой в этой стене, превратиться в пылинку – только бы не достаться невидимому чудовищу, только бы оно не дотянулось до неё своими лапами. Она ощутила жадное горячее дыхание существа, которое шумно втягивало ноздрями воздух, и закричала. Существо ответило ей дребезжащим прерывистым смехом. Чёрный мрак погасил сознание девочки…
Ану-син пришла в себя от того, что чей-то жёсткий шершавый язык облизывал её щёки, лоб, подбородок, щекотал в носу. Девочка несколько раз чихнула, приподнялась на локте и только потом вспомнила всё, что произошло ночью. Чудовище по-прежнему было здесь, вместе с нею и оно не тронуло её. Не покусало, не разорвало её на куски, не съело. Девочка протянула руку, и в тот же миг в её ладошку ткнулось что-то мокрое и холодное. Может, это всё-таки был пёс?..
Ану-син нащупала шерсть животного – она была грубая, щетинистая, с прилипшими к ней комочками засохшей глины. Девочка гладила существо сначала робко, дрожащей рукой, но постепенно осмелела, движения её стали уверенными и в то же время лёгкими, ласковыми. Животное жалобно заскулило, опустилось у ног Ану-син и доверчиво положило ей на колени громадную ушастую голову.
Сама не понимая, для чего она это делает, Ану-син начала потихоньку мурлыкать одну из тех колыбельных, которыми убаюкивала её мать. Должно быть, она пела довольно долго, потому что существо, уткнувшееся мордой ей в живот, мирно сопело, изредка повизгивая во сне.
Неожиданно до слуха Ану-син донеслись чьи-то торопливые шаги, которые замерли за дверью каморки. Существо вздрогнуло и, приподняв голову, настороженно прислушалось вместе с девочкой.
– Эй, ты жива? – раздался осторожный шёпот Убарсина.
– Когда меня выпустят? – спросила Ану-син, не зная, радоваться ли ей появлению мальчика или готовиться к новому, худшему испытанию.
– Я слышал, как мать говорила отцу, что продержит тебя взаперти ещё три дня и три ночи, – торопливым шёпотом продолжал Убарсин. – Твой крик ночью сильно напугал меня. Наверное, не я один подумал, что от тебя остались только обглоданные кости…
Ану-син услышала, как мальчик вставил ключ в замок, и сердце у неё забилось часто и громко. Она медленно поднялась на ноги, приложила руки к груди. Ей всё ещё не верилось, что ради неё Убарсин мог решиться на такой отчаянный поступок: выкрасть ключ и прийти сюда, чтобы освободить её.
Когда дверь открылась, в свете восходящего солнца, ворвавшегося в каморку, Ану-син смогла наконец увидеть, какому существо её отдали на растерзание. Да, это в самом деле было чудовище, похожее и на собаку, и на дикую кошку. Голова у него была крупная, с закруглёнными ушами, широкой пастью и мощными челюстями; бурые пятна покрывали сероватого цвета шерсть на боках и на верхних частях ног, передние из которых были длиннее задних. Короткий лохматый хвост также обрамляли бурые кольца, а кончик его был чёрным. На шее у животного был кожаный ремешок с длинной цепью, прикованной к ввинченному в стену железному кольцу.
Увидев на пороге мальчика, зверь рванулся вперёд и тут же остановился в шаге от него – дальше цепь не пускала.
– Эту гиену мать выкупила у степных охотников, – сказал Убарсин и протянул руку Ану-син, чтобы девочка могла довериться ему. – Хочет приручить и саму гиену, и её будущих детёнышей…
Ану-син с жалостью посмотрела на гиену, на её отвисший живот. Она почему-то подумала, что Аваса в гневе за то, что зверь пощадил узницу, способна погубить мать и её потомство.
– Убарсин, ты вправду пришёл, чтобы устроить мне побег? – спросила девочка, вложив свою ладонь в руку мальчика.
– Конечно, – с готовностью ответил тот и сжал её ладонь. – Беги, пока цела. Такие, как ты, редко доживают у нас до последнего дня своей кабалы.
– Тебя накажут, не боишься? Зачем ты мне помогаешь?
– Ты – мой единственный друг, хотя и девчонка.
Показалось Ану-син или в глазах Убарсина в самом деле блеснули слёзы?
– Я побегу, – сказала она, чувствуя, как в груди защемило от нежности к храброму мальчику. И потом прибавила: – Но и она здесь не останется.
Убарсин в изумлении округлил глаза:
– И как же мы её отпустим?
– Нужно перерезать ошейник, – предложила Ану-син. – Сможешь раздобыть нож?
После короткого колебания мальчик согласился.
– Я постараюсь вернуться как можно скорее, – сказал он. – Но ты всё же беги. Вдруг сюда нагрянет Туруль? Ведь я стащил у него ключ…
– Поклянись священным именем Мамиту*, что освободишь её, – потребовала Ану-син, глядя на Убарсина своими огромными бездонными глазами.
И только после того, как мальчик произнёс слова клятвы, Ану-син со всех ног бросилась бежать. Она перелезла через ограду и очутилась на улице. Стрелой помчалась к околице, перескочила через ров. Теперь перед ней расстилалось поле. В этот предрассветный час стояла необыкновенная тишина; ни малейшее дуновение ветерка не волновало высокую траву.
Ану-син бежала в сторону далёких холмов, за которыми ей ещё никогда не приходилось бывать. Трава брызгала холодной росой на её ноги, но босая девочка не чувствовала холода.
Уже далеко в поле она остановилась, чтобы перевести дыхание и осмотрелась. Солнце поднялось выше, и вершины холмов вспыхнули нежным рубиновым огнём. Его лучи ударили Ану-син в глаза. Девочка упала на землю, примяв траву, и зарыдала. В потоке горячих слёз она выплакала свои страхи, свою боль и обиду. Но нужно было идти дальше. Подальше от мрачного двухэтажного дома, от наказаний и бесконечного унижения. Подальше от чудовищного Залилума, от ненавистной Авасы, от Туруля. Пускай обрушатся на их головы Кедровые горы и сотрут их в прах!
После слёз стало легче. Ану-син встала, отряхнулась. Её глаза смотрели сурово, не по-детски. Новый мир, раскинувшийся за холмами, широкий, неведомый, волнующе сладкий, манил девочку. И Ану-син пошла ему навстречу.
Мамиту – названная так по аккадскому слову «клятва», эта богиня стояла за святость клятвы и наказывала тех, кто совершал лжесвидетельство.
Глава 13. На болотах
План у Ану-син был простой. Идти и идти, как можно дальше от алу Поющие Колосья, а в каком-нибудь отдалённом селении наняться к кому-нибудь на работу. Работа, верно, везде найдётся, и батраки нужны всем, кто владеет большими земельными угодьями. Ану-син многому научилась в доме Залилума, теперь её навыки везде пригодятся…
Размышляя так и стараясь не думать о матери, девочка услышала стук копыт, который раздался позади неё. Недолго думая, она бросилась от края дороги в густую рожь. Поднимая тучи пыли, мимо проскакал незнакомый всадник. И хотя это не был человек Залилума, Ану-син встревожилась. На этот раз ей повезло, но, когда её начнут ловить, тогда, кто знает, удастся ли ей скрыться от зорких глаз Туруля. Нет, лучше всё же свернуть с людного тракта, решила она. До холмов можно добраться глухими тропками – уже немного осталось, рукой подать.
Солнечный диск неумолимо скатывался к горизонту, а Ану-син всё брела, недоумевая, отчего холмы не приближаются. Усталая девочка свалилась на траву и только теперь почувствовала, как сильно болят у неё ноги, как ноет всё тело. Да и не удивительно: весь день шла, почти не отдыхая. Какое-то время Ану-син лежала на спине, раскинув руки, и с грустью думала о крыльях…
Но нужно было идти дальше, пока совсем не стемнело. Ведь наверняка Залилум уже послал своих людей догнать беглянку. Подумав об этом, Ану-син усилием воли заставила себя подняться и продолжить путь. Вот там, за голубеющими в предзакатной дымке холмами, наверное, начнутся селения или даже большие города… Только бы добраться до них, пока голод и жажда не отняли последние силы.
Зеленовато-синий сумрак уже спускался на землю, когда навстречу Ану-син зашелестел высокий камыш. Выводок диких уток взмыл в воздух, полетел низом над ржавой водой. Перед взором девочки поблёскивало красное от вечернего солнца болото.
Ану-син остановилась растерянная, встревоженная. Холмы, за которыми была скрыта новая жизнь, о которой она так мечтала, оставались по-прежнему недосягаемыми. Для того ли она шла целый день, валясь с ног от усталости и мучимая голодом, чтобы набрести на болото? Куда теперь идти? Сзади дом Залилума, впереди вода. Оставалось лишь свернуть в сторону, в надежде, что удастся обойти болото.
Ану-син пошла, переступая по кочкам, минуя озерки с гнилой водой, над которыми тучами гудели комары. Порою ей казалось, что земля под ногами движется и вот-вот провалится. Это пугало девочку. Она останавливалась, затем снова шла вперёд. Сумрак становился гуще; на небе замигали первые звёзды. Со стороны снова придвинулся камыш. Неужели она заблудилась и двигалась прямо на болото?
В глубокой тишине квакнула жаба. Ей ответила другая, и ещё, и ещё – у Ану-син в ушах зазвенело от стоголосого хора. Вдруг земля покачнулась, что-то чавкнуло под ногами, как будто кто-то разинул ненасытную пасть, и девочка провалилась по колени в трясину. Сдавленно вскрикнув, чувствуя, как от ужаса волосы зашевелились на голове, Ану-син изо всех сил дёрнула ногу. Но другая увязла ещё больше. Липкая тина омерзительно чавкала, вздымаясь пузырьками, засасывая свою добычу всё глубже и глубже.
Теперь Ану-син рвалась во все стороны, но все её усилия были напрасны. Трясина крепко держала девочку, и вскоре её засосало уже по пояс.
Ану-син подумала, что наступает конец, а ей так хотелось жить. Разве можно умирать, вырвавшись на волю? Девочка закричала изо всех сил и не узнала своего голоса – это был клёкот подстреленной птицы.
Взошла луна – холодная и зелёная, как лицо мертвеца. Умолкли жабы, уснул камыш. Только булькала в тишине вода, чавкала, вздыхала бездонная бездна. Липкая грязь болота уже подступила к груди, и Ану-син поняла, что помощи ждать неоткуда.
Почудилось ей или вправду совсем близко зашелестел камыш? Кажется, это всё же были шаги – мягкие, почти бесшумные. Кто-то осторожно подкрадывался к девочке в темноте. Ану-син крикнула и махнула рукой, защищаясь. Зверь отскочил, присел на кочке в двух шагах и жалобно завыл… Девочка узнала его – это была гиена из каморки, вот и ошмётки ремешка на шее болтаются – и заплакала от счастья как при встрече со старым другом.
Однако радость её была недолгой. Пробираясь сквозь высокий камыш, прямо на Ану-син надвигалась огромная зловещая тень. Раздался заливистый собачий лай – и гиена, взвизгнув, бросилась наутёк.
– Я знал, что далеко тебе не убежать, – раздался голос Туруля, и Ану-син охватили отчаяние и страх.
Преданный слуга Залилума присел на корточки и посмотрел на беглянку холодным, равнодушным взглядом. Голова девочки торчала из болота; на уровне плеч разметались руки. Над зажмуренными глазами выразительно чернели на белом, как полотно, лице дуги бровей.
– Что ж, подойти к тебе я не могу, ибо это опасно для меня, – продолжал Туруль глухим голосом, в котором не было ни капли сострадания. – Но ты сделала свой выбор: смерть в болоте избавит тебя от тех пыток, которые открыли твоему отцу путь в Страну без возврата. Я до сих пор слышу, как хрустят его кости и как он орёт, захлёбываясь собственной кровью…
Последние слова Туруля утонули в звонком непрерывном лае собак, которые привели его к Ану-син, и каком-то невообразимом шуме – дребезжащем ехидном смехе, смешанном с воем и рыком.
Собаки Туруля храбро отбивались от нападения стаи гиен, защищая своего хозяина. Сам Туруль, выпрямившись во весь рост, осматривался вокруг, ища пути отступления. Он ещё не знал, что вой гиен привлёк внимание царя пустыни, который охотился неподалёку.
Словно отзываясь на призыв разделить трапезу, огромный лев могучим прыжком перелетел расстояние, отделявшее его от человека, и припал к земле в нескольких шагах, вонзая в мягкую почву страшные когти. Его грива топорщилась, ноздри с храпом втягивали воздух. Туруль стоял, выставив навстречу хищнику отточенный кол – своё единственное оружие, с помощью которого он сумел пройти через топи.
Так прошло несколько томительных мгновений. И вдруг, испустив короткий и хриплый рёв, лев ринулся на Туруля…
Мелькнула в воздухе мощная масса и рухнула, наваливаясь на человека. Всё же Туруль успел ударить льва в живот – хищник покатился, обливаясь кровью, по земле. Держась рукой за раненый бок, Туруль на четвереньках отполз в сторону, но его псов снова атаковали гиены. Послышался визг, рычание, вой, скулёж собак. Разглядеть что-либо в образовавшихся клубках собак и гиен было трудно. Кровь лилась ручьями. Гиены вырывали одна у другой окровавленные куски и бешеными прыжками метались по кочкам, словно искали укромное место, где бы сожрать добычу.
Другие же то подскакивали к стоявшему на коленях Турулю, то опасливо пятились, щёлкая зубами, пока наконец гиена с обрывками ремешка на шее не вонзила зубы в затылок человека. Обуянный несказанным ужасом вперемешку с дикой болью, Туруль изрыгнул целый поток площадной брани. Гиены кусали его плечи, отрывали от его тела лоскуты и рычали так же, как он. Спустя какое-то время всё было кончено.
Несколько гиен удалились с места побоища, которое превратилось для них в пир. Иные улеглись и, задирая вверх окровавленные морды, поводили боками и отчаянно зевали.
С уст Ану-син слетало теперь лишь тихое хрипение. Трясина засосала её ещё глубже; было трудно дышать – как будто кто-то навалил на грудь кучу кирпича.
Пятнистая гиена с отвисшим животом подняла морду к небу и издала протяжный звук – точно звала кого-то, как недавно льва. Луна скрылась за тучами; подул ветерок; снова зашелестел камыш.
И вдруг послышался плеск воды. Дикая радость вспыхнула в груди Ану-син, когда при слабом свете вновь выглянувшей из-за тучи луны она разглядела стоявшего в челноке человека. Мерно работая веслом, человек направлял челнок к болотцу с зелёной грязью. Затем, выйдя из челнока, незнакомец приволок её через камыши и кочки и снова залез в него. Упираясь ногами в днище челнока, человек изо всех сил потянул девочку за руки. Трясина глухо заурчала, как зверь, – она неохотно отдавала свою добычу.
Была глубокая ночь, когда человек втащил Ану-син в челнок. Девочка лежала неподвижно, вся залепленная грязью. Дважды она открывала глаза, хотя ни единый звук не сорвался с её губ. Болотные огни прыгали с кочки на кочку. Они колыхались, как пламя лампад, плавали над болотом, а пятнистая гиена с раздутым животом тихо скулила, заглядывая в челнок.
Глава 14. Посвящение
Ану-син раскрыла глаза, удивлённо осмотрела незнакомую обстановку. Она лежала в тёмном закутке на полу; стены хижины были из тростника, а крышей служили пальмовые листья. Воздух был спёртым, недвижимым, в нём чувствовался запах тины. За циновкой, висевшей на верёвке и разделявшей хижину, приглушённо разговаривали. Ану-син напрягла слух, но так и не смогла разобрать ни слова.
Но вот циновка качнулась, и девочка увидела высокого человека, лицо которого было сплошь покрыто волосами: густая курчавая борода, посеребрённая сединой, скрывала щёки и доходила до самых глаз. Зато глаза у него были молодые и ясные, как чистое озеро, полные лазурного огня.
– Узнаёшь меня? – спросил он, внимательно глядя на Ану-син.
Девочка кивнула.
– Спасибо, что спас мне жизнь, – поблагодарила она, и радостные слёзы подступили к горлу.
– Если бы не Киран, я не смог бы тебя найти и вытащить из трясины, – отозвался человек и, зайдя за циновку, присел рядом с Ану-син. – Но теперь всё в порядке: ведь ты во владениях маршекасу – болотного народа и потомков первых людей, которые выжили после Великого потопа. Не удивляйся, когда увидишь их – они не похожи на тех, к кому ты привыкла. Но это вовсе не означает, что они злые или дикие. Просто они – другие…
– Ей нужно поесть, Латрак, – послышался из-за циновки певучий голос, а в следующее мгновение взору Ану-син предстал удивительный коротышка.
Человечек оказался нагим, единственным предметом одежды на нём была набедренная повязка. Верхняя часть его туловища была раскрашена красно-коричневой глиной с зелёными полосами; глаза обведены устрашающими чёрными кругами. По плоскому крепкому животу расходился замысловатый узор шрамов. В оттянутых мочках ушей висели грозди тяжёлых колец, которые звенели при каждом шаге. Голова была выбрита, только на макушке торчал пучок из чёрных жёстких волос. Если бы не предупреждение голубоглазого спасителя, Ану-син, пожалуй, испугалась бы человечка, а не только удивилась его странной внешности.
– Я Шимегу, – сказал коротышка и приложил ладонь к груди.
– Я – Ану-син, – в тон ему – с почтением – ответила девочка.
– А меня зовут Латрак, – в свою очередь сказал светлоглазый человек.
– Он, ты и я – все мы дети божественной госпожи Намму*, живящей землю, Той, которая всегда была, есть и будет! – Шимегу взглянул на Ану-син суровыми глазами, после чего заключил её в свои объятия. Однако, вопреки его взгляду, объятие было весьма дружеским, почти отеческим.
– И Киран? – спросила девочка, вспомнив, кому она, по словам Латрака, обязана жизнью.
– Киран – это гиена, чей вой привёл меня к тебе, – в ответ на её вопрос улыбнулся Латрак. – Хотя что-то говорит мне, что вы успели подружиться ещё до того несчастного случая на болоте. Расскажешь, где и как ты повстречалась с нашей Киран?
Ану-син чувствовала, что эти люди не желают ей зла и что им можно довериться. Она поведала о своих злоключениях, про замученного до смерти отца, кабальную сделку, про Авасу и Залилума. Когда она рассказывала о Доме табличек, о том наказании, какое придумала для неё Аваса, в хижине, казалось, даже воздух замер.
– Ты дала свободу Киран, – сказал, выслушав девочку, Шимегу и в знак почтения склонил перед ней голову, – и за это будь благословенна. Отныне её тень всегда будет с тобой: куда бы ты ни двинулась, она последует за тобой. Когда бы ты ни отправилась в путь, – она пойдёт рядом, а если тебе будет грозить опасность, она прикроет тебя, словно щитом.
– Гиена и я станем неразлучны? – удивилась Ану-син, живо представив, как за ней по пятам всюду следует это непредсказуемое животное.
Шимегу покачал головой, и это его движение сопроводилось звоном ушных колец:
– Не сама Киран – только её тень. Никто не сможет видеть её рядом с тобой.
– Киран не может жить с людьми, – вступил в разговор Латрак. – К тому же она – королева стаи* и скоро станет матерью.
Ану-син не понимала, как тень может отделяться от гиены и сопровождать человека, но спрашивать об этом не стала. Если случаются на свете чудеса, подумала она, то это наверняка одно из них.
– А теперь поешь, – почти повелительным тоном произнёс Шимегу, и в следующее мгновение в руках у девочки оказался фиговый лист, на котором ещё дымилось кушанье из какой-то болотной птицы.
После того, как Ану-син утолила голод, Шимегу жестом позвал её следовать за ним.
Поселение болотного народа представляло собой несколько десятков сооружённых из связанного в пучки тростника хижин вроде той, из которой вышла Ану-син. На эти вязанки устанавливался дугообразный остов строения, который, в свою очередь, перетягивался циновками, сплетёнными из того же тростника. Домики не имели окон – только отверстия на самом верху. Перед многими горели костры, у которых возились женщины. Маленькие дети ходили совсем голыми, а те, что постарше, носили набедренные повязки. Женщины прикрывали бёдра кусками полотна с разноцветными нашивками, а грудь украшали бусами из множества нитей: костяных, глиняных, ракушечных и даже стеклянных.
Ану-син прошла за Шимегу и Латраком через всё поселение к хижине, которая, в отличие от всех остальных, располагалась на плоту, представлявшем собой плавучий остров. Над входом в хижину был укреплён большой рельеф, изображавший орла со змеиной головой, крылья которого устремлялись к небу как знак победителя или жертвы богам.
– Это святилище народа маршекасу, – склонившись к девочке, шепнул ей на ухо Латрак. – Ничего не говори, пока тебя не спросят, и делай всё так, как тебе велят.
– А что со мной сделают? – с трудом скрывая страх, спросила Ану-син: всё было так неожиданно и так необычно.
– Не бойся – никто здесь не причинит тебе зла, – успокоил её Латрак. И пояснил: – Чтобы стать одной из маршекасу, ты должна пройти обряд посвящения и очиститься от прежней жизни.
– Для чего мне этот обряд? Разве я останусь здесь… навсегда? – ещё больше изумилась Ану-син; от осознания того, что она больше никогда не увидит мать, ей хотелось расплакаться.
– Ты останешься с болотным народом столько, сколько пожелает богиня Намму, в чей храм мы сейчас войдём, – отозвался голубоглазый человек и легонько подтолкнул девочку к хижине.
По углам горело несколько факелов, чадил большой масляный светильник возле самого алтаря из чёрного камня. Колеблющееся пламя светильника плясало и отбрасывало блики на изваяние богини, возвышавшееся над жертвенником. Это было изображение нагой женщины из терракоты: длинные, плотно сжатые ноги; неестественно тонкая, хрупкая фигура; надплечники с отростками в виде шипов; конической формы груди; сжатые в локтях руки с соединёнными на животе ладонями. Узкий, как будто прорезанный в глине рот и раскосые глаза без век на плоской вытянутой головке, лишённой носа, напоминали скорее ящера, чем человеческое существо.
Волнение участило дыхание Ану-син: никогда прежде ей не приходилось видеть столь необычный облик божества. В памяти всплыл лишь ящер, с которым ей пришлось столкнуться однажды на берегу реки, и ещё – слова матери о Красном драконе. Так, может, эта богиня и есть дракон?
Шимегу остановился и обернулся к Ану-син. Девочка замерла. Латрак ободряюще улыбнулся и, взяв её за руку, подвёл к алтарю.
– Эта богиня – Мать драконов? – спросила его Ану-син.
– Это Мать, давшая жизнь прабогам, всем земным и небесным созданиям, – ответил Латрак.
Внезапно, как будто из стены, вышла женщина – такая же тонкая в талии, как изваяние богини, и также с открытой грудью с тёмными ореолами сосков. Не молодая и не старая, не красавица и не уродина. Служительница богини – без возраста, без запоминающегося лика.
– Сними с себя одежду, – приказала она Ану-син.
Девочка повиновалась, хотя присутствие мужчин смущало её.
– А теперь подойди ко мне! – Стоя посреди хижины, жрица призывала Ану-син взмахом руки.
Девочка устремилась к ней – и вдруг остановилась, замерев от страха. Она не верила своим глазам! Вместо хижины из тростника она очутилась в зале, каменным колодцем поднимавшемся в звёздное небо. Ослепительно-яркие лучи исходили от небесных светил, которые как будто кружили в нескончаемом хороводе. Откуда-то подул ветер, попытался загасить пламя факелов, бросавших красные блики на черноту стен. Ану-син сделала несколько осторожных шагов к поджидавшей её жрице, но неожиданно на неё сверху обрушилась мощная волна воды. Ошеломлённая девочка зажмурилась и вжала голову в плечи, прикрывая её руками. Когда же она открыла глаза, то с удивлением снова увидела себя в хижине.
Мокрая с головы до ног, нагая Ану-син подошла к жрице. Та подняла её руку и, не успела девочка понять, что происходит, как почувствовала подмышкой резкий удар чего-то острого. Потекла кровь, которую жрица собрала и, смешав в чаше с водой, вылила на алтарь.
– Теперь ты принадлежишь к народу маршекасу, почитающему богиню Намму, которая покровительствует ему со дня сотворения первого человека, – возгласила жрица. Нанеся на рану девочки какую-то мазь, она прибавила: – Про этот рубец, знак маршекасу, будут знать лишь посвящённые люди. Постарайся скрывать его от других, когда вновь вернёшься в тот мир, из которого ты пришла…
Когда Латрак повёл Ану-син из храма к хижине, в которой ей предстояло жить, девочка спросила, есть ли у него подмышкой рубец.
– Нет, – с улыбкой ответил Латрак, – я не проходил обряд посвящения.
– Кто же тогда ты? – удивилась Ану-син. – Если ты не из болотного народа, если ты не маршекасу...
– Верно, я не маршекасу, – подтвердил Латрак. – Здесь меня называют Перевозчиком: я соединяю два мира – людей и болотного народа. Мне доверяют и те, и другие, и я служу равно тем и другим. Несколько дней я живу на болотах, а потом отправляюсь в мир людей. Я как раз был на пути туда, когда услышал зов Кираны.
– Меня наверняка ищут, – вздохнула Ану-син и, подумав о Залилуме и Авасе, зябко, как от резкого ледяного ветра, повела плечами.
– Не тревожься, – Латрак ласково опустил ей на голову свою широкую ладонь. – Для них ты мертва. С болот мало кто возвращается.
– Когда ты покинешь болотное алу?
– Немедленно.
Ану-син помолчала, а затем, набравшись храбрости, обратилась к Латраку с просьбой:
– Найди мою мать. Скажи ей, что я жива и что скоро вернусь к ней.
– Я утешу её печаль, – пообещал ей Латрак. И потом прибавил: – Только о времени возвращения не загадывай! Помнишь, что я говорил тебе? Ты уйдёшь отсюда тогда, когда тебя отпустит богиня Намму. Путь твой только начинается!
После этих слов он запрыгнул в свой челнок. Ану-син долго смотрела ему вслед. Челнок медленно скользил по гладкой воде, уплывая в седой туман; размеренно всплескивало весло.
Намму – первобытная месопотамская богиня-мать, которая поначалу означала свежую воду, питающую землю. Именно она выдвинула идею создания человека, чтобы он мог служить богам.
«…она – королева стаи…» В кланах пятнистой гиены царит строгая иерархия. Самки с даже самым низким положением находятся выше самцов. Борьба за власть у гиен-самок начинается ещё в детстве. Дочери, вырастая, занимают следующее за матерью положение.
