Текст книги "Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Глава 2. Проклятие Шулууми
Бализану осторожно, стараясь не шуметь, открыл кладовую и заглянул внутрь. Там пахло мышами и сушёными финиками. Бализану знал, что это единственное место в доме, которое он обошёл своим вниманием, и теперь намеревался как следует осмотреть каждый угол. Он вошёл в кладовую – безраздельное владение матери – и, опустив за собою циновку, нащупал лампаду. После нескольких неудачных попыток ему удалось наконец зажечь фитиль; в нос ударил горячий запах прогорклого кунжутного масла – лампада, видно, давно не чистилась.
Бализану осмотрелся. Работы предстояло немало: кроме запасов овощей и сушёных плодов здесь был свален в кучу всякий, по мнению Бализану, никому ненужный хлам. А ведь это место как нельзя лучше подходило для тайника. И как он раньше не додумался до этого! Именно здесь, в кладовой, куда никто, кроме матери, не имел доступа, и нужно было с самого начала искать украшение, принадлежавшее Ану-син.
Как всегда, при воспоминании о девушке, сердце Бализану трепетно сжалось, а щёки запылали так сильно, что ему показалось, будто этот огонь сжигает его всего изнутри, без остатка. Очарование Ану-син одурманивало его, редкая величественная красота её лица и тела возбуждала в нём страстное, доселе неведомое ему желание, но в то же время что-то в её взгляде принуждало его стыдиться своих дерзких мыслей и желаний. А потом у Бализану вдруг появилась уверенность: он скорее отрубит себе руку, нежели даст ей возможность хотя бы кончиком пальца дотронуться до обожаемой им девушки. Бализану боготворил Ану-син, готов был умереть ради неё, и довольно было одной её обворожительной улыбки, чтобы он терял власть над собой.
Прошло немногим больше недели с того дня, когда в доме кузнеца появилась прелестная незнакомка и перевернула всё с ног на голову в жизни наивного юноши. Он уже не мог жить без неё и мгновения. Они вместе проводили время несмотря на недовольство Шулууми: по признанию хозяйки дома, девушка не внушала ей доверия. К тому же, Шулууми обманула её, и то, что она скрыла кражу, не давало ей покоя, как, впрочем, и само присутствие в семье юной красавицы. Но Бализану мало интересовало мнение матери и ещё меньше – пересуды соседей. Сидеть возле Ану-син, слушать её, смотреть на неё – только в этом и было его счастье.
А какой у неё был голос, когда она пела!.. Как-то вечером Ану-син, сидя на речном берегу, тихонько затянула песню на незнакомом загадочном языке. Мягко светила луна, и Ану-син, глядя на неё задумчивым печальным взглядом, забыв про всё на свете, запела уже во весь голос:
– Ниш Шамаш кабти лу таматуну
Ниш Эа бэл надби лу таматуну
Ниш Асаллухи машмаш или лу таматуну…
Чистый девичий голос то взмывал кверху, трепеща в вышине, как жаворонок крыльями, то стремительно падал вниз и грудью бился о землю. Словно исходя кровью, он неожиданно стихал. Да и сама песня больше походила на некий мистический ритуальный заговор.
– Я и не знал, что ты так поёшь, – почему-то шёпотом сказал Бализану. Он был сам не свой, с изумлением смотрел на Ану-син, словно видел её впервые. – Кто научил тебя петь эту песню? О чём она?
– Услышала где-то, уже не помню, – немного смущённо ответила девушка. – А о чём она, я и сама не знаю…
Однако безмятежное блаженство Бализану не могло продолжаться вечно. Однажды, под сенью высокой пальмы, Ану-син поведала влюблённому в неё юноше о своём горе: она с детства сирота, а единственная память о родителях – золотая подвеска, которой она так дорожит, – украдена бесчестными людьми. Со слезами на глазах, которыми Бализану всегда так самозабвенно любовался, девушка рассказала о своём недавнем сне: сама владычица небес, богиня Иштар явилась ей, чтобы указать место, где было спрятано дорогое её сердцу украшение, и этим местом оказался… дом кузнеца. Бализану воспылал гневом, когда понял, что причина горя его обожаемой возлюбленной – его же собственные родители. Он поклялся своей жизнью, что раздобудет и вернёт девушке подвеску, чего бы ему это ни стоило…
Бализану отбросил в сторону ветхую циновку, подняв столб пыли, и принялся перекладывать старые вещи, тщательно просматривая содержимое полусгнивших шкатулок из тростника и связанных тугими узлами мешков. Ничего, что было бы достойно внимания! И зачем только Шулууми хранит всю эту ветошь?.. Бализану глубоко вздохнул и тут же, не успев сдержаться, чихнул. Он замер с тревожно бьющимся сердцем и прислушался. Что это, чьи-то шаги или ему показалось? Лицо юноши покрылось мертвенной бледностью. Но звуки, насторожившие его, больше не повторились – Бализану мгновенно расслабился и продолжил поиски.
Взгляд Бализану скользнул по стенам. Неужели снова неудача? Вдруг он заметил в верхней части стены небольшое углубление, и на губах его заиграла улыбка. Не колеблясь, Бализану пододвинул к стене ларь, в котором Шулууми хранила ставшую непригодной посуду, взобрался на него, испугав обитавших внутри ларя мышей, и на цыпочках дотянулся до ниши. Очень скоро его рука нащупала что-то твёрдое, завёрнутое в мешковину. Он спустился наземь и при свете лампады рассмотрел находку. Гребень из слоновой кости в виде птицы со сломанными зубчиками (странно, как такая диковинная вещь попала в руки матери, удивился Бализану), ожерелье из разноцветных речных камешков, дешёвые серьги из бронзы и, наконец, то, что он искал.
Изображение нагой богини заворожило Бализану; при мерцающем свете лампады казалось, будто обольстительное женское тело ожило, даже змеи в руках богини начали двигаться, причудливо извиваясь, и связанные львята беспомощно изогнулись, пытаясь освободиться. Юноша созерцал живописный рисунок в благоговейном молчании, и потому шорох, раздавшийся за его спиной, сильно резанул ему слух.
Бализану сжал подвеску в мгновенно вспотевшей ладони и быстро обернулся. В глаза ударил сноп яркого дневного света и на миг ослепил юношу. Когда же глаза его постепенно привыкли к этому освещению, Бализану увидел стоявшую перед ним мать.
– Что ты здесь делаешь? – сердито спросила Шулууми, с подозрением глядя на застигнутого врасплох сына.
– Я… я искал… мне захотелось сушёной дыни, – заикаясь молвил Бализану и хотел было пройти мимо матери, но она удержала его за руку.
– И ты нашёл то, что искал? – снова спросила она, глядя ему прямо в глаза.
По её тону, позе и взгляду Бализану понял, что мать обо всём догадалась. Его вдруг охватила такая ярость против матери, что он стиснул зубы, чтобы не сказать ей что-нибудь обидное.
– Мой дорогой сын, какое безумие нашло на тебя? – заговорила Шулууми, дотрагиваясь до его руки. Той руки, в которой была зажата золотая подвеска. – Эта коварная девица запутала тебя в свои сети, заставила тебя пойти против матери, понукая выкрасть то, что ей уже не принадлежит!
Бализану отпрянул от неё. Как она может говорить такие слова? Ведь это она присвоила себе вещь, которая принадлежит другому человеку! Присвоила и молчала об этом, тем самым причиняя несчастной девушке такие страдания! Страшная злоба к матери вспыхнула в сердце юноши.
– Что бы ты ни говорила, я верну эту вещь её настоящей владелице, – твёрдо сказал Бализану, оттолкнув руку матери.
– Ты этого не сделаешь, слышишь? – с угрозой прошептала Шулууми.
Бализану помолчал, нахмурясь, и затем упрямо произнёс:
– Я хочу выйти.
– Выйти к ней, да? Выйти и отдать то, что она задолжала мне за еду, питьё и ночлег? Ты совсем лишился рассудка, коль ради этой девки решил пойти против родной матери! О Бализану, либо ты глуп, как баран, либо наивен, как дитя!
Бализану взглянул в красное взбешённое лицо матери и сжал кулаки, вне себя от злости.
– Пусти меня, – хрипло, чужим голосом проговорил он; его глаза, обычно кроткие и добрые, холодно блестели.
Он снова думал об Ану-син, о том, что она ждёт его, и представлял, какой чудесной улыбкой озарится её прекрасное лицо, когда он преподнесёт ей найденное им украшение. Ради этого мгновения он был готов на всё, и горе тому, кто пытался удержать его.
– Оставь эту распутницу, иначе я прокляну тебя, – шипящим голосом молвила Шулууми. Она не собиралась сдаваться. – Отдай мне подвеску, и я сейчас же прогоню эту приблудившуюся негодяйку, пока она не накликала на наш дом беду!
С этими словами женщина решительно протянула руку, не сомневаясь в том, что сумела уговорить всегда покорного ей сына.
– Оставь меня! И не смей грязными словами порочить имя той, что мне дороже всего на свете! – вскричал Бализану и, не помня себя от гнева, грубо толкнул мать.
Шулууми пошатнулась, но устояла на ногах, успев схватиться за стену. Бализану ураганом пронёсся мимо неё, зажав в руке подвеску, с видом победителя, отбившего у врага ценный трофей.
– Да будет проклят сын, поднявший руку на мать! Да будет проклят час твоего рождения равно как и час твоей смерти! Я призываю богов преследовать тебя, Бализану, сын Хуваша, бедами и голодом до последнего твоего вздоха! Я отлучаю тебя от дома и от рода! – кричала в бешенстве Шулууми вслед убегавшему от неё Бализану.
Когда он совсем скрылся из виду, ослабевшая от ярости, сломленная Шулууми упала на пол и забилась в громких рыданиях.
Глава 3. Рабыня Истерим
Подгоняемый сильным северным ветром, челнок скользил вниз по реке. Изредка закрывая лунный диск серебристо-голубой дымкой, по небу проносились рваные облака. Повсюду царила тишина, нарушаемая лишь плеском воды. Ночь была свежая, но не холодная.
Ану-син сидела на корме маленького быстроходного челнока, которым ловко управлял Бализану. Глядя на посеребрённые лунным светом силуэты росших вдоль реки пальм, она думала о том, что ждёт её в будущем, если она свяжет свою судьбу с судьбой этого юноши. В том, что ради неё Бализану был готов пожертвовать самим собой, она ни мгновения не сомневалась: он уже доказал свою преданность, вернув ей подвеску вопреки воле матери. Однако Ану-син не испытывала к нему каких-то особенных чувств и потому желание влюблённого юноши сопровождать её в путешествии не доставляло ей радости. Когда он был нужен ей, она была с ним нежна и ласкова, теперь же смотрела на него как на обузу.
Тем временем сам Бализану предавался мечтательным размышлениям и не замечал перемены в настроении девушки. Они были вместе, рядом, наедине друг с другом – разве мог он желать чего-то большего?
– Ты говорил, что знаешь на реке каждую извилину, каждую рощу на берегу, – заговорила наконец Ану-син, обращаясь к Бализану, – так неужели нам всё ещё негде остановиться? Неужели здесь нет селения, в котором можно было бы запастись едой и питьём? Или мы так и будем плыть по течению, пока совсем не ослабеем от голода и жажды?
В голосе девушки звучали сердитые нотки. Она дотронулась до своих волос: они спутались и казались мылкими на ощупь; она взглянула на свои руки: кожа на них потрескалась, сломались почти все ногти.
– Вода, вода, кругом вода, – прошептала Ану-син в отчаянии. И потом громким голосом требовательно прибавила: – Я хочу спать на твёрдой почве, пусть даже на голой земле, только не в этом утлом челноке!
Видя, что её друг, словно не слыша всего ею сказанного, продолжает молча грести дальше, Ану-син вскочила. Челнок сильно накренился, и девушка едва удержалась на ногах. Заметив испуг на лице Бализану, она тотчас успокоилась: конечно же, сейчас он сделает всё так, как она захочет. Прошло немало времени, прежде чем в тумане рассеивающегося ночного мрака беглецы увидели очертания прибрежного алу. Бализану спрятал челнок в густых зарослях тростника и, бережно поддерживая девушку под локоть, направился с ней к первому же дому.
– Кто вы такие? – скрипучим голосом спросил хозяин лачуги, пристально разглядывая стоявших перед ним юношу и девушку. Казалось, он даже принюхивался к ним – так забавно подёргивался кончик его длинного носа.
– Во имя всех богов Аккада, помоги нам, добрый человек! – с мольбой в голосе молвил Бализану и почтительно склонил голову. – Позволь нам отдохнуть в твоём гостеприимном доме. Мы – моя сестра и я – устали, проголодались и уже не в силах идти дальше.
Хозяин дома – сутулый старик с длинным горбатым носом и круглыми глазами, один из которых был затянут белой плёнкой, – снова прищурился на юношу внимательным взглядом.
– Куда же вы держите путь?
– В Дур-Куригальзу, – быстро ответил Бализану. И взглянув на свою молчаливую спутницу, прибавил: – Там у нас родственники, мы хотим их разыскать и с их помощью получить работу в городе.
– Из какого алу вы идёте? – не унимался длинноносый, теперь уже обратив свой взор на девушку.
Ах, если бы я не нуждалась в еде и отдыхе, я послала бы этого противного старика к демонам ночи! – со злостью подумала Ану-син. Чтобы скрыть от проницательных изучающих её глаз свои истинные чувства, которые, несомненно, отражались на её лице, она повернулась к Бализану и прижалась лбом к его плечу.
– Мы из алу Шамкану, что в трёх днях пути отсюда, – спокойно ответил юноша, приободрённый неожиданным и столь приятным для него прикосновением любимой девушки.
От природы Бализану был робким и застенчивым юношей, никогда не говорил неправду – так учил его отец, слывший в их краях честным и справедливым человеком. Но Ану-син, сама того не подозревая, не только перевернула всё в его жизни – она изменила его самого. Рядом с нею он чувствовал себя сильным и уверенным и даже был способен на любую ложь, не испытывая при этом угрызений совести.
– Наши родители умерли, – продолжал Бализану жалобно, – и ничего не оставили нам с сестрой, ибо жили бедно, очень бедно… Ради Энлиля, помоги нам, и боги не оставят твой очаг без своей милости!
Хозяин дома долго и как будто оценивающе смотрел на Ану-син зрячим глазом.
– Позади дома есть сеновал, – наконец, приняв решение, сказал он. – Можете остаться там на денёк.
– О, добрый человек! – радостно воскликнул Бализану. Он поймал и хотел было поцеловать руку старика, но тот неожиданно резко выдернул её из ладоней юноши.
– Идите, – сердито проскрипел он. – Только засветло постарайтесь никуда не выходить.
Проходя мимо хозяина дома, Ану-син замедлила шаг, подняла голову и тихо сказала:
– Мы давно ничего не ели…
Старик как-то странно сощурил зрячий глаз, сжал свои тонкие губы так, что они превратились в одну линию, и, ничего не ответив, кивнул головой.
На сеновале было сумрачно и тепло; за деревянной перегородкой блеяли овцы.
– Боги благоволят к нам, – с довольной улыбкой проговорил Бализану и распростёрся на сене, зарываясь в него головой.
Ану-син молча стояла в стороне. На душе у неё было неспокойно, но она не могла найти этому объяснения. Так бывало с нею и раньше: чувство тревоги возникало безо всякой причины, проходило какое-то время и неожиданно случалось что-нибудь неприятное… Но что могло грозить ей здесь, так далеко от родных мест, здесь, где никто никогда не видел её прежде? А между тем поведение старика насторожило её…
Ану-син услышала, как на двери сеновала загремел засов, и вздрогнула. Для чего он закрыл их? Она прильнула к щели в стене и увидела, что старик уходит. На востоке небо окрасилось нежными розовыми бликами рассвета.
Когда старик скрылся из виду, Ану-син присела у стены и посмотрела на Бализану. Юноша крепко спал. Какой-то глубокий внутренний голос говорил Ану-син, что она не должна поддаваться сну, но девушка была уже не в силах разомкнуть тяжёлые веки.
Едва Ану-син задремала, как дверь с грохотом отворилась и кто-то, тяжело дыша, вошёл внутрь сеновала. Ану-син открыла глаза и увидела в полумраке худощавую женскую фигуру.
– Я принесла вам поесть, – сказала незнакомка и, присев на корточки, подала Ану-син миску с молоком, кусок овечьего сыра и ячменную лепёшку. – Ешьте и уходите как можно быстрее, пока не вернулся Нитени.
– Отчего же мы должны уйти? – удивилась Ану-син; её голос звучал тихо и вместе с тем тревожно. – Хозяин дома позволил нам отдохнуть здесь.
Женщина быстро вскинула голову и посмотрела девушке в глаза.
– Если ты непорочна и хочешь сохранить свою честь – спасайся, – глухо проговорила она. – Если ты и твой брат свободнорождённые и хотите остаться свободными – бегите отсюда немедля. Иначе Нитени, этот хитрый бессердечный скупец, превратит вас в рабов, и вы больше никогда не увидите своих родных, которые ждут вас в Дур-Куригальзу.
– Так ты всё слышала?
– С тех пор, как я поселилась в этом доме, в руках у Нитени побывало немало несчастных с судьбами, подобными вашей, – женщина сочувственно вздохнула. – В надежде получить помощь люди доверялись Нитени и тем самым обрекали себя на жалкую участь рабов. Мне было искренне жаль тех людей, но у меня не хватало храбрости вмешаться. А ведь я могла спасти их!
Загадочная незнакомка умолкла и, пододвинув к Ану-син миску с молоком, жестом пригласила её поесть. Но девушке было не до еды.
– Куда ушёл Нитени? – спросила она.
– За теми, кто заберёт вас, – ответила женщина и прибавила: – Он продаст вас в рабство финикийцам: твоего брата – на галеры гребцом, тебя – какому-нибудь тамкару наложницей. Нитени работает на их посредника, поставляя чужеземцам живой товар – свободнорождённых аккадцев.
Ану-син слушала и украдкой разглядывала неожиданную спасительницу. Смуглое узкое лицо с тонкими чертами, миндалевидные глаза, короткий подбородок.
– Ты ведь не из Аккада? – вырвалось у неё.
Женщина покачала головой.
– Я родом из Египта, – с уловимой грустью ответила она. – Мне не было и двух лет, когда ассирийцы ворвались в нашу страну, убили моего отца, а нас, троих детей, с матерью увели в плен. Мы жили в Ассирии, пока не началась война с Аккадом. Наш господин повсюду возил нас за собой, и однажды мы попали в засаду аккадских воинов… Меня взял в жёны молодой редум*, который, к несчастью, оказался сыном этого негодяя Нитени. Спустя какое-то время мой муж умер, оставив меня на растерзание своему жестокосердному отцу. В замужестве, столь коротком и безрадостном, я не познала счастья материнства, и Нитени, пользуясь законами вашей страны, лишил меня земли и части дома, которыми владел мой муж, да будет спокойствие его этемму. Теперь меня все зовут рабыней Истерим…
В воздухе, пропитанном душистым запахом сена, на время повисла тишина, изредка нарушаемая лишь блеянием овец за перегородкой. В полумраке Ану-син различала их копошащиеся спины.
– Ты не боишься, что Нитени накажет тебя, когда узнает, кто помог нам бежать? – первой нарушила молчание Ану-син.
– Я ненавижу его, – тонкое лицо египтянки исказилось от злобы. – Всему когда-нибудь приходит конец – на этот раз и моё терпение лопнуло. Я и так слишком долго ждала… Ваше бегство – моя лучшая месть Нитени. Впервые ему попался такой крупный улов – красивые и здоровые юноша и девушка – и впервые он ничего за это не получит. А ведь он оценил вас сразу, как только вы появились у порога его дома, – это у него уже давно вошло в привычку.
Рабыня Истерим умолкла и настороженно прислушалась.
– Разбуди своего брата, быстрее! – встревоженно сказала она Ану-син. – Мне кажется, они уже идут… Да, да, я слышу голоса!
Ану-син бросилась к крепко спавшему Бализану, который улыбался чему-то, как пребывающий в блаженном неведении младенец. Его нелегко было разбудить, и девушка в отчаянии схватила миску с холодным молоком и выплеснула его юноше в лицо.
– Бежим! Скорее! – крикнула Ану-син, хватая Бализану за руки. – Потом я тебе обо всём расскажу! Потом – когда спасёмся!..
Редум – род воина.
Глава 4. Прощание с Бализану
…Бализану с трудом поднял веки: над ним проплывали пушистые молочно-белые облака. Он чувствовал себя усталым, разбитым. Мучительно болела голова, но более страшную боль причиняла всему телу рана в боку. Его одежда была обильно пропитана кровью.
Всё, что с ним случилось после того, как он бежал из родительского дома, казалось ему удивительным сном. Сначала были счастливые мгновения: блестели глаза любимой девушки, звучала неземная музыка её голоса, в воздухе витал сладкий аромат её волос. Они были вдвоём, и Бализану мечтал о том, что отныне их никто и ничто не разлучит. Впереди их ждали увлекательные приключения, невиданные города – бескрайние дали манили их, сулили новые захватывающие открытия…
Потом… потом вдруг всё переменилось в мгновение ока. Крестьянин, которому он был готов целовать руки за место под крышей, предал их. Они с Ану-син успели бежать из дома, ставшего для них ловушкой, но, едва Бализану отплыл от берега, как его постигло несчастье: в бок ему вонзился брошенный одним из преследователей дротик. Юноша упал на дно челнока…
Бализану пошевелился и глухо застонал от боли. На его стон тут же откликнулся радостный вскрик:
– Хвала Энлилю, ты жив! А я боялась…
– Ты здесь, Ану-син? – оживился Бализану, и его бескровные губы растянулись в счастливой улыбке.
– Конечно, друг мой, я здесь, с тобой, – Ану-син склонилась над ним: её лицо, которому, по мнению влюблённого юноши, не было равных по красоте ни на земле, ни на небе, закрыло облака.
Бализану был безмерно, несказанно счастлив: она с ним, она не ушла, не бросила его умирать. Ему хотелось, чтобы она положила руку на его лоб, тихонько спела бы свою загадочную песенку на незнакомом языке, хотелось, чтобы она смочила водой его губы, а лучше – напоила бы его своим поцелуем…
– Где мы? – слабым голосом спросил Бализану и попытался подняться, но тело, обессиленное от потери крови не слушалось его.
– Мы в нашем челноке, – ответила Ану-син и, погладив его по щеке, прибавила: – Не бойся, опасность миновала. Одно весло, когда ты, падая, выпустил его из рук, утонуло, но я неплохо управляю челноком и тем, что у нас осталось.
– Бедная моя, как тебе, должно быть, тяжело, – ласково проговорил раненый, с любовью глядя на девушку. – Ты сотрёшь в кровь свои нежные ладони, ты выбьешься из сил, а я, увы, ничем не смогу помочь тебе…
– Не думай об этом. Тебе надо подкрепиться. У меня есть немного хлеба и сыра – рабыня Истерим успела сунуть мне за пазуху перед тем, как мы бежали…
– Я не хочу есть, – отозвался Бализану и снова закрыл глаза.
Мгновение спустя, облизнув кончиком языка сухие потрескавшиеся губы, он прибавил:
– Это тебе нужны силы… Ты должна поесть…
Ану-син откусила маленький кусочек сыра и с трудом проглотила его. Затем, бросив на Бализану быстрый взгляд, пересела поближе к носу челнока и взяла в руки весло.
Челнок тронулся, потом пошёл, всё ускоряя и ускоряя ход. Близился вечер; речной воздух становился сырым. Мимо проплывали безлюдные пустынные берега: то каменистые, безжизненные, голые, то глинистые, с островками шелестящего тростника; пологие, обрывистые, снова пологие, снова обрывистые…
Ану-син гребла, не останавливаясь, хотя из-за усталости и кровавых мозолей на ладонях делать это становилось всё труднее. Она зорко всматривалась в даль в надежде увидеть либо встречную лодку, либо какое-нибудь поселение. Люди помогли бы ей перенести Бализану на берег, показали бы, как нужно лечить его рану… Девушка перевела взгляд на притихшего юношу. Он снова впал в забытьё.
Ану-син положила весло и, поднеся руку ко лбу, вытерла выступившие на нём капельки пота. Глубокий, полный горечи вздох вырвался из её груди. О как же она ещё слаба, неопытна, беспомощна! Одна – и некому ей помочь…
Отдохнув немного, девушка снова взялась за весло.
Бализану слабо и протяжно застонал, потом жалобным голосом произнёс её имя.
Дрожь пробежала по всему телу Ану-син от звука его голоса; она поднялась и приблизилась к юноше. Наклонившись над ним, девушка замерла неподвижно, точно вдруг окаменела: Бализану, казалось, утопал в собственной крови.
– Ану-син! Любимая моя!.. – отчётливо произнёс на этот раз юноша и медленно поднял веки. В его взоре, устремлённом на девушку, вспыхнул свет, который, впрочем, тут же погас.
Ану-син приблизила к нему своё лицо и дрогнувшими губами коснулась его лба. Он был холодным. Её сердце сжалось от внезапной боли и тоски: неужели она потеряет его, своего доброго преданного друга?
– Отчего мне так холодно? Ану-син!.. Я… умираю? – Голос Бализану был так слаб, что Ану-син едва слышала его.
– Я хочу, чтобы ты жил! – воскликнула девушка. В порыве горячей признательности за всё, что он сделал для неё, она обняла юношу за шею и щекой прижалась к его мертвенно-бледной холодной щеке.
Бализану закрыл глаза, как бы желая продлить это чудесное мгновение, насладиться им хотя бы напоследок. Её дыхание согревало его.
– Быть может, нам повезёт, быть может, я сумею сама спасти тебя, – горячо шептала Ану-син, крепче прижимая к себе умирающего Бализану.
– Единственное, что ты можешь сделать для меня, – голос юноши становился всё глуше и слабее, – отправить меня в жилище Иркалла счастливым… Мне так была нужна твоя любовь! Но ты… ты никогда не говорила, любим ли я…
Вместо ответа, который мог бы напоследок утешить умирающего, Ану-син стала шёпотом призывать свою покровительницу – владычицу Иштар:
– Твоими глазами смотрят из глубин мироздания прошедшие века, так пусть же твой милостивый взгляд упадёт на меня, как взор вечности, услышавшей мою мольбу! Твоими устами шепчут сами небеса, так подай же мне знак, о чудо доброты, что ты снизошла к моим мольбам, чтобы одарить меня магией, сила которой вернёт мне моего друга Бализану!
Девушка сильно удивилась и даже немного испугалась, когда в ответ на свои мольбы услышала эхо небесного голоса:
– Нет такой силы и нет такой магии, которая сделала бы смертного бессмертным! Когда боги создали человека, они сделали смерть его уделом. Себе же они оставили вечную жизнь. Ты помнишь предание о том, как герой Гильгамеш, после того, как оплакал смерть своего единственного верного друга Энкиду, отправился на поиски бессмертия? Даже ему, своему любимцу, который был наполовину божеством, боги отказали в этом праве и отправили его в Страну без возврата. В мире, где все смертны и ничто не вечно, лучше посвятить свою жизнь чему-то, чем ничему, какому-либо созидательному действию, которое может послужить – хоть и путём, пока тебе неизвестным – для блага других. Жизнь ради блага других может принести тебе добрую славу, а слава сделает бессмертным твоё имя. И когда ты узнаешь, в чём твоё предназначение на этой земле, ты поймёшь и то, что смерть близких не только тяжёлое испытание. Это также жертва, которую принимают от тебя боги, чтобы взамен дать тебе возможность двигаться к цели всей твоей жизни, к твоей судьбе, к твоему предназначению…
– Жестокая жертва, – только и прошептала Ану-син, которой сейчас было не до того, чтобы вникать в смысл услышанного свыше напутствия.
Бализану был уже не в силах открыть отягощённые сном смерти глаза и не видел, как Ану-син старается сдерживать рвавшиеся из груди рыдания. Но он ощутил на своём лице горячие капли и понял, что она плачет. О счастье, он не был ей безразличен!
– Друг мой, не уходи! Не оставляй меня одну! – наконец обратилась Ану-син к умирающему.
– Иркалл уже уводит меня – я чувствую его холодное прикосновение… Живи, Ану-син… Живи и помни, как я… любил тебя…
С этими словами последние силы покинули тело Бализану. Он тихо вздохнул, выпрямился и замер.
Ану-син, потрясённая, смотрела ему в лицо. По нему разлилось выражение вечного покоя; на губах застыла умиротворённая улыбка. Бализану умер счастливым.
Вечерний сумрак окутал берега Быстрой реки фиолетовой дымкой, в небе вспыхнули первые звёзды, а Ану-син всё ещё сидела, положив руки на колени и уткнувшись лицом в мокрые от слёз ладони.
Владычица Иштар, вот ты взошла над землёй вечерней звездой, – в мыслях обратилась девушка к своей покровительнице, – ты смотришь на меня, ты видишь, как я страдаю, оплакивая моего верного друга! Что же за жребий уготовили мне, дочери раба, мудрые боги, чтобы за него я принесла им эту горькую жертву? И разве есть в мире нечто такое, что было бы ценнее человеческой жизни?..
Течение реки было несильным, и челнок медленно скользил по воде, лишь время от времени подгоняемый налетавшим с севера ветром. Подавленная, скорбящая девушка не замечала, как пустынные берега постепенно сменялись возделанными полями, засеянными просом и засаженными дынями и тыквами, как неожиданно, будто из-под земли, вырастали хижины. Она вышла из оцепенения только тогда, когда течение вынесло челнок на берег.
Ану-син подняла голову и огляделась вокруг. Её поразило то, что она увидела: невдалеке от берега возвышался большой дом, окружённый домами поменьше. В окнах мерцал свет; слышались приглушённые голоса, смех.
– Я вернусь за тобой, – тихо сказала Ану-син, взглянув на бездыханное тело Бализану, и решительно ступила на берег.
