Текст книги "Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)"
Автор книги: Юлия Львофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
Глава 9. Признание
В то время, как Эрифа молилась в храме Владычицы Сито, или, как её ещё называли, Пасифаи-Деметры, её сын Каданор сидел рядом с Ану-син на крыше самого высокого в критской колонии дома. Отсюда был хорошо виден Сиппар, и, казалось, будто опущенные вниз ноги юноши и девушки окунаются в серые каменные воды города.
Каданор показывал Ану-син великолепные дома в кварталах местной знати, а пониже – тесные кварталы бедноты, с узкими кривыми улочками, мелкими лавочками, множеством кабачков и разного рода притонов. Он показал ей внушительную стену и башни, охранявшие Сиппар, блиставшие под луной громады ступенчатых храмов – зиккуратов, плотный овал всего города, стянутого поясом стен и омываемого реками-близнецами – Великой и Быстрой.
Ану-син и Каданор сидели рядом, касаясь друг друга; они были заворожены и луной, и суровой красотой древнего города, и этой нечаянной близостью друг друга. Блуждая по шершавому покрытию крыши, руки юноши и девушки тянулись всё ближе друг к другу, пока, наконец, их пальцы, встретясь, сначала робко, а потом крепко переплелись. Оба замерли точно в оцепенении.
Казалось, пролетели годы – так глубоко ушли корни этой долгожданной и наконец наступившей близости. У Ану-син перехватило дыхание, сердце забилось гулко и радостно. И хотя Каданор до сих пор не произнёс ни слова любви и не приласкал её, она чувствовала, что безраздельно принадлежит ему, как и он принадлежит ей.
Первым опомнился Каданор. Он крепко и в то же время нежно сжал руку Ану-син и притянул девушку к себе, приблизив к ней своё лицо. Ночной ветерок донёс до него запах её тела и волос, он ощутил на своей щеке её тёплое дыхание. И тогда точно воздух всколыхнулся от урагана охвативших их чувств. Продолжая одной рукой держать руку Ану-син, юноша другой рукой обнял её за плечи и поцеловал: сначала нежно коснулся губами её губ мягче бархата и слаще мёда, затем впился в них со страстью зрелого опытного в любовных делах мужчины. Этот долгий жаркий поцелуй заставил Ану-син задохнуться от полноты нежданно обретённого ею счастья.
Когда Каданор медленно, будто нехотя, отклонился от неё, Ану-син показалось, что он стал ещё красивее. Его синие, чуть раскосые глаза в обрамлении густых чёрных ресниц были подёрнуты дымкой желания, а в их бездонной глубине вспыхивали огоньки. Его губы, сильные и нежные, разомкнулись, обнажая ровные белые зубы.
– Ты нежданая радость моей жизни, – тихие, пронизанные искренним чувством слова Ану-син тронули сердце юноши сильнее, чем самое горячее признание.
Он обнял девушку и привлёк её к себе на грудь. Прикосновение его горячего мускулистого тела, его гладкой кожи обожгло щеку Ану-син. Она подняла на Каданора глаза, и он взглянул в самую их глубину. И снова для него больше никого и ничего не существовало на свете, кроме Ану-син.
– Хочу, чтобы ты была моей! Хочу любить тебя и жить для тебя! – воскликнул Каданор со страстью, от которой по телу Ану-син пробежала сладостная дрожь и волнующее чувство до краёв затопило её сердце.
Она была счастлива, как никогда прежде. Тот, кто покорил её сердце, покорил и её гордыню – ради любимого ею человека Ану-син была готова на всё…
– Я и буду твоей, если только судьба не разлучит нас, – сказала Ану-син и потёрлась щекой о грудь юноши.
Каданор поцеловал её дрогнувшие ресницы и ещё крепче прижал её к себе.
Какое-то время они сидели неподвижно, наслаждаясь своим счастьем. Неожиданно Ану-син сделала резкое движение и отстранилась от Каданора; её щёки вспыхнули, потупленный взор выдал смущение. Заметив это, юноша обернулся и увидел Дамния. По позе и выражению лица отца он понял, что тот стоял и наблюдал за ними уже давно. Поглощённый своими чувствами, Каданор не видел, как появился отец, тогда как Ану-син, повинуясь своему особому чутью, ощутила присутствие постороннего, третьего, человека.
Дамний стоял молча, сжав губы. Меж его густых бровей залегла суровая складка.
Волшебство уединения было нарушено: эту перемену ощутили все – и Ану-син, и Каданор, и, конечно, сам Дамний.
Юноша взглянул на Ану-син и хотел было что-то сказать, но Дамний заговорил первым, опередив сына:
– Мне говорили о ваших встречах… Я был не против вашей дружбы. Однако сейчас я понял, что между вами возникло нечто большее, и хочу сказать, что это никому не принесёт счастья.
– Отец! – воскликнул поражённый его приговором Каданор.
Дамний нетерпеливо вскинул руку, как бы призывая сына замолчать.
– Не перебивай меня, но выслушай. Я не возражаю против того, чтобы Ану-син пожила у нас ещё немного, я даже успел полюбить её как родную дочь… Но едва ли я смог бы принять её как твою избранницу, твою законную жену – и не только я один. Ану-син не нашего круга. Она чужая кровь, она дочь иного народа, который поклоняется иным богам, который живёт по своим законам, который следует своим, отличным от наших, традициям… А тебе, сын мой, не хуже меня известно, что критяне вот уже несколько столетий не допускают чужеземцев в свой маленький, но сплочённый памятью о нашем прошлом круг.
– Ану-син станет одной из нас, как только боги освятят наш союз! – с пылом возразил Каданор.
Он был уверен в том, что ради любви к нему девушка согласится принять его веру, отринув своих богов и обычаи своих предков. Он уже убедился, что он для неё единственный, что она сама всецело принадлежит ему, и, значит, семья, которую они создадут, будет принадлежать их народу – народу Крита.
Дамний отрицательно покачал головой.
– Ребёнок с молоком матери впитывает и её представления о жизни, и память её предков, и почитание традиций её народа. Заставить человека воспринимать мир не так, как он к этому привык с самого рождения, невозможно. Как невозможно отнять у него веру в богов своего народа и заменить её иной, чужеземной. И даже любовь, какой бы сильной она ни была, не способна сотворить такое чудо.
Ану-син поднялась. В её больших чёрных глазах блеснули грозовые молнии.
– Я больше не желаю слушать, как кто-то решает за меня мою судьбу! Вы говорите так, как будто меня здесь вовсе нет, а это оскорбляет меня! Меня также нисколько не радует то, что отец и сын готовы поссориться из-за меня! – с этими словами девушка встала между Дамнием и изумлённым Каданором. Взгляд, который она метнула сначала в одного, затем в другого, был испепеляющим.
Однако в прозвучавших вслед за этим словах Каданор услышал такую грусть, что сердце его сжалось от неодолимой тоски.
– Я отдаю вам вашего сына, отдаю, так и не назвав его своим, – сказала Ану-син, глядя Дамнию прямо в глаза. – Отдаю, хотя и люблю его больше жизни… Я жертвую своей любовью, своим счастьем ради покоя вашей семьи, ради ваших обычаев. Тех самых обычаев, которые призваны сохранить чистоту критской крови и в то же время обрекают вас на медленное, но неизбежное вымирание. Ибо вы сами, своими же руками, уничтожаете то, что даёт человеку жизнь, – уничтожаете любовь!
Ану-син повернулась, чтобы уйти. И Каданор вдруг понял, что вот сейчас, в эту самую минуту, он может потерять своё счастье безвозвратно. Он резко вскочил и, подбежав к Ану-син, удержал её за руку.
– Во имя Афродиты-Иштар, заклинаю тебя, не уходи! Поверь, всё то, о чём только что говорил мой отец, для меня нисколько не важно. Ты – моя любовь, моя жизнь…
Ану-син посмотрела на него затуманенными от слёз глазами, и он, желая узнать её решение, с мольбой спросил:
– Ведь ты не уйдёшь?
– Нет, не уйду, – молвила девушка так тихо, что её ответ был слышен только тому, для кого предназначался.
Каданор взял её за плечи и глубоко заглянул ей в глаза, проверяя её. После этого он успокоился. Он не сомневался, что она останется.
С гордо поднятой головой Ану-син прошествовала мимо Дамния и вскоре скрылась из вида. Отец и сын остались наедине.
Глава 10. Вадунар
Ану-син едва поспевала за Вадунаром: длинноногий, целеустремлённый, он шёл быстрой размашистой походкой; его спина, затянутая в узкий критский жилет, то исчезала в толпе, то появлялась вновь и снова исчезала. Ану-син боялась отстать от юноши и затеряться среди прохожих, которые спешили по своим делам, снуя по улицам, точно муравьи, и наполняя воздух гулом, подобно пчелиному рою. Однако девушка и не думала роптать на Вадунара – ведь сама напросилась, чтобы он взял её с собою.
Они прошли по Главной площади, украшенной фонтанами и статуями крылатых быков, оттуда по узкой улочке повернули в сторону Великой реки, миновали Амбарный и Ремесленный кварталы и наконец вышли к оживлённой Торговой набережной.
У причала покачивались на мутно-жёлтых речных волнах лёгкие барки со спущенными парусами, утлые судёнышки рыбаков и гружёные доверху пузатые корабли финикийских купцов. Сюда – в один из древнейших городов Двуречья – стекались товары со всех концов земли: медь и кедр из Ливана, серебро из Тавра, ткани из Сирии, пурпур из Финикии, благовония и предметы роскоши из Египта. У трапов крупных торговых судов стояли вооружённые люди – по говору и внешнему облику – ассирийцы; их присутствие напоминало гостям и жителям Сиппара, что этот город, как и всё Аккадское царство, находится под властью Ассирии.
Ану-син удалось наконец догнать Вадунара и теперь она старалась идти с ним в ногу, не отставая. Вокруг них бурлил шумный водоворот городской жизни. Грузчики с деревянными тележками наезжали на полудиких кочевников из пустыни. Финикийские матросы расталкивали сирийских плотогонов. Девушка-египтянка с ровно подрезанными волосами торговала с лотка медовыми коржиками. Толклись торговцы и покупатели, гадальщики по руке и по звёздам, караванщики и ремесленники, погонщики ослов и перевозчики с реки, мелкие лавочники и нищие бродяги. Сутолокой ловко пользовались карманные воришки.
Вадунар взял Ану-син за руку и увлёк за собой.
– Я не просто люблю живопись – в ней смысл моего существования, – громко говорил, почти кричал он, стараясь, чтобы его было слышно среди стоявшего кругом гомона толпы. – Рисование – это дыхание жизни, это путь к тому, чтобы рассеять мрак невежества и забвения. Рисовать – это всё равно что читать историю народа, понимать его образ жизни, познавать его культуру…
Ану-син слушала, стараясь не пропустить ни единого слова из речи критянина, и в который раз восхищалась им. У Вадунара поистине был божественный дар, и этому своему пристрастию – фресковой живописи – он отдавал все свои силы и всё своё время. Он был рождён для этого – своей кистью вызывать к жизни людей и животных. Проводя с критским художником много часов наедине – Ану-син позировала ему для образа некой красавицы-чужеземки по имени Елена из Трои, из-за которой, как рассказал Вадунар, один народ пошёл войной против другого, – девушка прониклась к нему искренним уважением. Что-то в нём было очень близко её сердцу. Дружба между критянином и аккадской девушкой крепла день ото дня, так что даже Каданор начал поглядывать на них с плохо скрываемой ревностью.
Вадунар остановился, пропуская крестьянина с ослом.
– У нас таких людей, как ты – одарённых, непохожих на других, – называют «те, кого коснулась длань божья», – сказала Ану-син, воспользовавшись этой короткой остановкой, чтобы вступить в разговор.
Критянин ответил девушке снисходительной усмешкой и в свою очередь поинтересовался, известно ли ей о своих талантах и какой из них она хотела бы сделать смыслом своей жизни.
– Увы, я не могу похвастать ничем таким, что могло бы впечатлить тебя, – отозвалась Ану-син, смущённая. А потом всё же решилась доверить Вадунару свою заветную мечту: – Но у меня есть желание, которое могло бы наполнить моё существование на земле особенным смыслом. Пока это лишь цель, которую я стремлюсь достичь с помощью богов, и эта цель – служить моей покровительнице Владычице Иштар.
Хотя юноша изумился тому, что услышал, своё мнение он всё же не высказал вслух. В следующую минуту он снова думал о себе и своих заботах.
– Самые лучшие растительные и минеральные красители привозят из Урарту, – сообщил критянин Ану-син и, приставив ладонь ко лбу, всмотрелся куда-то поверх толпы, окружавшей их плотным кольцом. Чуть погодя он прибавил: – Тамкары из Урарту в Аккаде нынче большая редкость из-за вражды между правителем этой страны и ассирийским царём. Но я знаком с человеком, единственным в Сиппаре, а может, и во всём Аккаде, который каким-то образом ухитряется доставлять сюда красители. Он продаёт их за большие деньги, но это и справедливо – ведь он рискует своей жизнью…
Вадунар и Ану-син продолжили свой путь. Вскоре после того, как они прошли ряды с ювелирными и прочими украшениями, критянин остановился и попросил девушку подождать его.
– Дело не в том, что я не доверяю тебе, – объяснил он. – Просто этот человек знает всех своих покупателей в лицо, а незнакомые могут спугнуть его. Таково его условие – за товаром приходить без сопровождения.
– Ты не боишься ходить по городу в одиночку? – спросила Ану-син, вспомнив рассказ Эрифы.
В ответ Вадунар пожал плечами.
– Наверное, в нашей колонии я единственный человек, кого не волнует личная безопасность. Хотя я и критянин по крови, но родился всё-таки в Аккаде, – сказал он. И прибавил с улыбкой: – Я привык доверять родным местам равно как и близким людям.
Затем он тронул Ану-син за плечо и, осмотревшись по сторонам, попросил девушку:
– Никуда отсюда не уходи. Надеюсь, я не заставлю тебя долго ждать.
Когда Вадунар ушёл, Ану-син почувствовала себя покинутой, одинокой и беззащитной. Ей было неуютно и тревожно среди снующих сюда-туда чужих людей. Она нелегко привыкала к городской жизни. Какой-то лоточник пытался всучить ей раскрашенный деревянный ларец, на что девушка ответила решительным отказом. Но торговец оказался слишком назойливым, и ей пришлось скрыться от него в лавке, где продавали прохладительные напитки.
Долгое время Ану-син не обращала внимания на толкущихся в лавке горожан и не прислушивалась к их разговорам. Но вдруг ей показалось, как кто-то произнёс название её родного алу, и девушка насторожилась. Ближе всех к ней располагалась группка из местных жителей, которые пересказывали друг другу последние новости, судачили о том о сём, спорили.
– …Последний же раз её видели в алу Амурру, – продолжала рассказывать молодая женщина с младенцем на руках, – с тем юношей, который ради неё покинул отчий дом и тем самым довёл свою мать до безумия.
– А я слышала, что мать юноши бросилась в реку после того, как её мужа покалечили слуги того богача… Того, который поклялся найти свою невесту во что бы то ни стало – даже если ему придётся избороздить вдоль и поперёк весь Аккад, – вставила косая на один глаз молочница.
– Зять моей тётки был недавно у своих родственников в соседнем с Амурру алу. Так вот он готов под клятвой повторить то, что ему там рассказали: мать юноши не утонула, а обезумела от горя, и теперь все обходят её дом стороной, – немного обиженно возразила ей женщина с ребёнком.
«Ведь они говорят о Шулууми!» – Ану-син даже похолодела от этой мысли.
– Правда ли, что её жених разорил своего отца? – полюбопытствовала какая-то простолюдинка в грязном переднике, о который беспрестанно вытирала свои большие красные руки.
– Сущая правда! – вдохновлённо ответила всезнающая женщина с ребёнком. – Сначала он разорил отца, а потом в припадке гнева или безумия, уж и не знаю, сжёг свой дом, выкорчевал пальмовую рощу, продал землю – и устремился на поиски сбежавшей от него в первую брачную ночь невесты.
Женщины дружно ахнули.
– Неужели на ней и в самом деле лежит проклятие? – спросила одна из слушательниц.
– Говорят, она посланница львиноголовой Ламашту, – проговорила, понизив голос, молочница; от страха она вдруг сразу окосела уже на оба глаза. – И где она ни появляется, там сеет беды, болезни, смерть…
– А я слышала, что это и вовсе не человек, а демон-искуситель в облике красавицы, – вступила в разговор жена торговца напитками, хозяина лавки. – Она завлекает мужчин, овладевает ими, забирает у них душу и затем убивает. Женщин, которые осмеливаются противостоять ей, она обрекает на вечные муки, лишает рассудка, а то и умерщвляет. У младенцев же она пьёт кровь…
– Ох, – простонала молодая мать и крепче прижала к себе малыша, будто хотела укрыть его от близкой, но ещё неузнанной беды.
– Но послушай, ведь ты же говоришь о… о Лилит, – заикаясь проговорила простолюдинка, яростно комкая свой передник.
При упоминании зловещей богини на лицах слушательниц отразился ужас.
– Видно, так оно и есть, – подтвердила жена лавочника, с опаской озираясь по сторонам.
– Ведь не даром говорят, что по красоте ей нет равных ни среди смертных женщин, ни среди богинь, – поддержала её молочница, перейдя на свистящий шёпот.
– Истинная правда! – вмешался в разговор женщин хозяин лавки. – Да поразит меня молния Адада, да утащит меня в подземное царство Иркалл, да отвернётся от меня Энлиль, если я совру, что женщину, о которой вы говорите, произвела на свет сама Лилит по своему образу и подобию! Красота этой женщины так же изумительна и редкостна, как и зловеща…
– На погибель, на погибель всем нам явилась она миру, – горестно вздыхая и качая головой, молвила молочница.
Ану-син была больше не в силах продолжать слушать столь страшные и, главное, несправедливые речи о себе. Её душила бессильная ярость. Первым её желанием было подойти к этим людям и выкрикнуть им в лицо: «Ложь! Всё, что вы слышали и о чём говорите, ложь! Вот я, смотрите – я такая же, как вы, смертная, рождённая смертной! И не безобразная Ламашту, как вы думаете, а божественная Иштар – моя покровительница, ибо я родилась под её звездой!» Но Ану-син понимала, что это будет глупо и бессмысленно, а может, даже опасно для неё. Уняв свой гнев, она поспешила уйти как можно дальше от горожанок, чьи сплетни так возмутили её.
Ану-син, бледная, с блестящими чёрными глазами, усердно работала локтями, пробираясь в галдящей толпе. Вспоминая всё, что ей довелось услышать, она так увлеклась этим занятием, что не заметила, как вдруг оказалась на перекрёстке незнакомых улиц.
На ступенях одного из выстроенных в ряд многоэтажных домов сидели, разглядывая и обсуждая прохожих, какие-то весёлые молодые люди, которым, очевидно, было нечем заняться. Самым бойким среди них был низкорослый парень в ярком одеянии; обшитая бахромой перевязь и ожерелье из драгоценных камней выдавали в нём отпрыска зажиточного рода. Он то и дело отпускал шутки и язвительные замечания в сторону проходивших девушек; время от времени его похотливый взгляд задерживался на одной из них, и он награждал их громким одобрительным причмокиванием.
Заметив Ану-син, хлыщеватый юнец вскочил и, указав на девушку пальцем, воскликнул:
– Ах, как годилась бы эта красотка для моей постели! И как щедро одарил бы я её всего лишь за один миг наслаждения!
– Всего лишь за миг? – насмешливо спросила вертевшаяся поблизости блудница. Она вплотную подошла к юноше и, погладив его по щеке, прибавила с многообещающей улыбкой: – Возьми меня за ту цену, что готов заплатить за эту крошку, – и наслаждайся хоть всю ночь!
Юнец брезгливо поморщился и отстранился от неё.
– Настоящее наслаждение мне приносит только обладание красивыми девственницами. Так что тебе лучше убраться с моих глаз!
– Да откуда тебе знать, что красотка, на которую ты положил глаз, невинна? – ухмыльнулась блудница и бросила злобный взгляд на ничего не подозревающую Ану-син.
– Именно это я и собираюсь проверить! – после этого заявления юнец подскочил к Ану-син и схватил её за плечо.
– Чего тебе? – в негодовании вскричала девушка и одним быстрым движением сбросила руку наглеца.
– Я хочу, чтобы ты пошла со мной, – повелительным тоном сказал тот, смерив её оценивающим взглядом с головы до ног. – Я осыплю тебя золотом. Знаешь, бывают такие красивые и очень дорогие ожерелья, колечки, серёжки… Всё, что ты захочешь, будет твоим. Так что, ты идёшь?
Ану-син метнула в него взор, в котором презрение смешивалось с гневом, и повернулась, чтобы уйти.
– Эй, Дубисар, задержи её! – неожиданно вмешался один из приятелей юнца. – Кажется, я уже видел эту красотку и знаю человека, который мечтает заполучить её любой ценой. Я говорю о Набушаре. Вот он обрадуется, когда мы притащим её прямо к нему домой!
– Клянусь Энлилем, мы так и сделаем! – подхватил ещё один юнец.
В мгновение ока они окружили Ану-син. Ещё миг – и, к радости девушки, рядом с ней оказался Вадунар.
– Злодеи! – в гневе крикнул критянин, закрывая Ану-син своей грудью. – И не стыдно вам обижать тех, кто намного слабее вас?
– Уйди, а не то и тебе достанется! – пригрозил ему тот, кого звали Дубисаром.
Видя, что критянин и не думает отступать, приятель Дубисара поднял хлыст с инкрустированной серебром рукояткой и взмахнул им над головой Вадунара.
Быстрый, как молния, критянин отскочил в сторону и схватился за висевший на поясе кинжал – точно такой же, какой Ану-син видела у Каданора и Дамния. Юнец попятился, испуганно вытаращив глаза. Однако Дубисар накинулся на критянина сбоку и – тут же был вынужден отступить, хватаясь за рану на предплечье. Произошло замешательство. Вокруг дерущихся начала собираться толпа зевак. Второй приятель Дубисара оказался осторожнее: он напал на Вадунара сзади, когда тот, опустив кинжал, с которого капала кровь, повернулся к Ану-син. Но девушка успела оттолкнуть критянина – и он снова приготовился защищать её и себя.
В это время к месту драки бегом приблизился отряд лучников, которые следили за порядком на улицах города; старший из них закричал:
– Критянин, бросай оружие и сдавайся! Именем законов Хаммурапи, да славится он в веках!
Вадунар огляделся вокруг. Все пути к отступлению были отрезаны, защищаться или не подчиниться закону было немыслимо. Ану-син стояла рядом с ним, бледная, растерянная.
– Ладно! – Юноша бросил кинжал к ногам офицера. – Куда вы меня отведёте?
– К судье Сиппара! Ты ранил одного аккадского гражданина и оскорбил другого – и за эти преступления ответишь перед законом, – ответил офицер.
– А эта девушка? – Вадунар показал на Ану-син. – Что будет с ней?
– Нам нет до неё никакого дела. Пусть идёт куда хочет! Ведь она не критянка!
Вадунар под стражей двинулся в путь – к центру города, гда находилась Площадь Правосудия. Какое-то время Ану-син следовала за ними, а затем, воспользовавшись сутолокой, незаметно для всех проскользнула в переулок между домами и пошла в направлении критской колонии.
