Текст книги "И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)"
Автор книги: Юлия Коханова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
Глава 13
Движение. Заклинание. Движение. Выстрел. Движение. Заклинание. Движение. Выстрел.
Делла и Льюис работали слаженно, как партнеры в танце. Они скользили по лабиринту полосы препятствий, смещались и уворачивались, вдребезги разнося мишени, выпрыгивающие на них из самых неожиданных мест.
С потолка, из запыленного темного угла, пикирует злыдень. Бабах! – рявкает над ухом беретта, превращая муляж в груду осколков. «Ваддивази!» – и самый острый осколок, разогнанный магией до околозвуковой скорости, протыкает вынырнувшего из-под пола акромантула.
Бабах! Вжик! Хрясь! Бабах!
Последнего, самого невезучего монстра Льюис отправил в нокаут эффектным ударом ноги и добил выстрелом в голову.
– Ну что, хватит на сегодня? – Делла рухнула на пол, широко раскинув руки. Из этого положения потолок казался высоким и недостижимым, как мечта о мировой справедливости.
– Нет. Мы тормозим, – вытащив из сумки бутылку воды, Льюис сделал несколько глотков, а остальное вылил на волосы, фыркая и мотая головой, как стриженный ньюфаундленд. Футболка у него немедленно промокла, облепив тело.
Вывернув голову, Делла задумчиво разглядывала открывшиеся перспективы.
Качком мистер Уилсон определенно не был, но плечи имел широкие и прямые, а бедра – узкие, как у танцовщика. Под мокрой футболкой отчетливо просматривались легкие сухие мышцы, жесткие даже на вид. В целом картина была весьма приятная глазу. И если бы Льюис не носил эти тошнотные монотонные футболки, болтающиеся на нем, как чехол на бабушкином кресле… Но Льюис их носил. И это было печально.
– Давай, вставай, – Льюис навис над ней, упершись ладонями в бедра. – Еще один раз.
– Не могу. Я умираю.
– Нихрена подобного. Ты можешь, и тв сделаешь. Вставай.
Делла закатила глаза и энергично изобразила предсмертные судороги.
– Ну так себе, – резюмировал Льюис. – Оскара тебе не дадут. Вставай! – он легонько пихнул ее в подошву кроссовкой.
– Мы пятый день тут гробимся. И знаешь, что я думаю? Мы идеальны! – провозгласила Делла, не открывая глаз.
– Мы две жирных ленивых туши, которые проходят полосу препятствий за пять минут вместо расчетных трех. И мы не скоординированы. И я никак не запомню все эти заклинания, поэтому не могу предугадать твои действия – скрупулезно перечислил имеющиеся проблемы Льюис и еще раз пихнул Деллу в пятку. – Поднимайся.
Делла открыла один глаз и посмотрела на него с молчаливым укором. Льюис бестрепетно выдержал взгляд.
– Знаешь, что будет написано у меня на могильной плите? «Меня уморил Льюис Уилсон».
– Нет. В первой же серьезной заварухе нас раскатают в тонкий блин. И на обоих надгробиях будет написано «Здесь лежат два ленивых засранца», – Льюис присел на корточки, подумал и лег рядом на пол, положив руки под голову. – Знаешь, что я подумал? Нам нужно бегать по утрам. Или вечером, после работы.
– С ума сошел? – ужаснулась Делла, немедленно прекращая умирать. – Какой кошмар. Кто ты такой и куда дел Льюиса Уилсона?
– Вообще-то я пытаюсь повысить наш профессиональный уровень. Но если ты не хочешь, мы можем просто увеличить нагрузку на полосе препятствий, – лицо у Льюиса было невинным и безмятежным, как у спящего младенца. – Ну что, пройдем эту хрень еще один разок?
– Ах ты ж КОВАРНЫЙ ИНТРИГАН! – заржала Делла, пихнув Льюиса в бок несформированным сгустком силы. – Ты где этому научился? В Первой пехотной дивизии?
– Нет. У мамы. Но сержант тоже так делал, ты угадала, – Льюис перевернулся на живот, упершись локтями в пол. Делла поймала себя на том, что таращится на его руки – крепкие, сухие, с выпирающими на предплечьях синеватыми жилами. – Ну что, пошли?
– Хорошо. Пошли, – в голове у Деллы созрел встречный коварный план. – На этот раз пройдем полосу на спор.
– В смысле?
– Посмотрим, кто из нас больше мишеней положит.
– И на что спорим? – заинтригованно склонил голову набок Льюис.
– На всратую футболку.
– Что?!
– Тот, кто выиграл, покупает самую всратую футболку, которую найдет, и дарит проигравшему. А проигравший носит ее целый день не снимая. И не под рубашкой, а так, чтобы все видели.
– Лааааадно, – задумчиво протянул Льюис, прищурив глаза. – Какой у тебя любимый цвет?
– Зеленый. Но я эту полосу уже тысячу раз проходила, красавчик. Так что даже не мечтай.
– А я был чемпионом роты по стрельбе навскидку, – зловеще ухмыльнулся Льюис. – Так что даже не мечтай.
– Готова? Раз. Два. Три, – выдохнул Льюис и дал отмашку рукой. Делла, пригнувшись, влетела в узкий коридор, сразу же скосив неведомую хрень, вывалившуюся из левого прохода. Льюис, ступая за ней на расстоянии двух шагов, подстрелил то, что прыгнуло справа и сверху.
– Давай-давай-давай!
Мысленно разделив коридор надвое наклонной чертой, Делла планомерно уничтожала все, что появлялось снизу и слева. Не тратя время на заклинания, она лупила невербальной магией в любую подвижную цель, а иногда, на всякий случай, и в неподвижную. Сзади оглушительно-сухо грохотали выстрелы, смутные силуэты на границе поля зрения опрокидывались в темноту, судорожно дергая конечностями.
– Давай, быстрее, молодец, давай!
Пылающий энтузиазмом Льюис яростно пыхтел Делле в спину, словно набирающий разгон паровоз. Лабиринт раскручивался перед ними серпантином ходов, и Делла едва успевала соотносить направление движения и обозначенную цель. Вверху! Внизу! Сбоку! Внизу! Сбоку! Внизу! Что-то громоздкое и многосоставное рухнуло с потолка, еще в полете распадаясь на отдельные сегменты. В полумраке узкого коридора Делла не опознала противника и шарахнула Инсендио по площади, накрыв огнем все, что выше двух метров. Стены оплавились. Сзади Льюис с громким щелчком загнал в беретту новую обойму.
– Отлично! Быстрее, давай!
Они перли по лабиринту, как эскадрон смерти, оставляя после себя разрушение, гибель и раздолбанные в хлам манекены.
– Быстрее! Молодец! Давай!
Залитый ослепительно-белым светом прямоугольник выхода вспыхнул перед Деллой, как ворота в рай. Задыхающаяся, потная, с трясущимися коленками, она вывалилась на заботливо подстеленный мат, как мешок муки. Рядом упал на карачки Льюис, все еще сжимая в руке пистолет.
– Ох. Черт. Твою. Мать.
– Четыре минуты, – объявил равнодушно-вежливый женский голос. – Вы улучшили свой результат на одну минуту семнадцать секунд.
– За-е-бись, – выдохнул Льюис. – Прогресс! – и рухнул лицом вниз.
– Объяви количество пораженных объектов! – потребовала злопамятная Делла.
– Льюис Уилсон – четырнадцать уничтоженных целей, два промаха, одно некритичное касание. Деллайла Ругер – четырнадцать уничтоженных целей, четыре промаха.
Льюис повернул голову. Лицо у него полыхало алым, как раскаленный горн, на бровях поблескивали капли пота.
– Ничья. Всратые футболки отменяются.
– Нееет, – зловеще осклабилась Делла. – Если у нас ничья, мы купим две футболки!
Глава 14
– Мор де бо ланд шав бо ро, – сместив указательный палец на палочке так далеко, как смог, Петер сделал короткий жест вверх и влево. Дохлая мышь не пошевелилась. – Да что за нахрен?
Петер отложил палочку и взял дневник Цибулоффски. «Пальцы сложить щепотью у рукояти. При взмахе вытянуть указательный, не смещая большой и средний». Так. Это есть. «Заклинание произносится с восходящей интонацией, слог «бо» короткий, звук «р» – заднеязычный щелевой». Это тоже есть. Вроде бы. «Индуцирующее движение палочкой легкое и летящее, без замаха. Вращается только кисть». Это тоже есть.
Так какого же хрена?! Может, мышь неправильная? Петер грустно потыкал палочкой обмякшее тельце.
– Вивифика мортиозе!
Крохотный трупик слепо заширил лапками, завозился и поднялся, неуверенно покачиваясь. Мордочка у мыши была сонная и равнодушная, нижняя челюсть безвольно обвисла, обнажив длинные желтоватые зубы.
– Нет. Мышь правильная. Фините инкантанем! – раздраженно взмахнул палочкой Петер, и трупик снова осел на стол, свернув кольцом розовый хвост. – Ладно. Попробуем еще раз. Мор дЕ бо лАнд шав бо рО! МОр де бо лАнд шАв бо ро! Мор дЕ бо лАнд шав бо рО!
Петер менял интонацию и длительность слогов, чуть не потянул указательный палец и заплевал рубашку, добиваясь максимально щелевого заднеязычного «р». Гадская мышь и не думала оживать.
– МОр де бо лАнд шав бо рО! Вот же ебаный ты нахуй. МОр дЕ бо лАнд шАв бо рО!
Через полчаса бесплотных усилий Петер заподозрил, что старый хрен Цибулоффски всех наебал. Просто в качестве прощального прикола. Гребаный упырь.
– Мор де бо лАнд шАв бо ро! – в последний раз взмахнул палочкой Петер и понял: зацепило. Вот оно, вот! Вот! Обретшая выход сила устремилась по руке вверх, заполнила палочку и сорвалась с нее узким серебряным лучом. Искрящийся свет окутал дохлую мышь серебряным облачком, наполняя тельце, словно сосуд водой. Сконцентрировавшись, Петер усилил давление. Ну давай же! Давай! Перехватив кисть, чтобы не дрожала, Петер сжал зубы и оскалился. ДАВАЙ!
Мышь пошевелила розовым носиком. Моргнула. И поднялась, деловито обтирая морду лапками.
– Мистер Манкель!
Петер дернулся, разорвал контакт, и мышь, конвульсивно вздрогнув, обмякла.
– Да еб же твою мать! Чего тебе надо? – ощерился Петер на безневинный хрустальный шар.
– Мистер Дагомари просит вас подойти в зал заседаний аврората.
Ну да, конечно. А кто же еще? Некоторые биологические объекты существуют исключительно для того, чтобы портить жизнь окружающим. Мухи. Слепни. Глисты. И Поллукс Дагомари.
– Понял. Иду, – раздраженно прокрутив палочку, Петер убрал ее в чехол и снял с вешалки рабочий халат. Раз уж Дагомари вызывает его прямо из лаборатории, то пусть не жалуется, позер хренов.
В зале заседаний было непривычно пусто и гулко. Убранные в штабеля складные стулья пылились у стены, и черная лаковая трибуна возвышалась посреди комнаты, как одинокий обелиск. Дагомари сидел за накрытым зеленой скатертью столом, оккупировав единственное председательское кресло.
– Петер! Я тебя уже минут десять жду.
– Извини. Нужно было экспертизу закончить, – нагло соврал Петер и, проигнорировав складные стулья, уселся прямо на стол. Покосившись на обильно заляпанный бурым рабочий халат, брезгливый Дагомари дернул ртом и отодвинулся.
– Тогда не буду тебя отвлекать. Нам передали новое дело, – протянул он Петеру потертую картонную папку. – Ознакомься.
Развязав изрядно засаленные веревочки, Петер пробежал глазами распорядительный лист. Друзилла Лангфранк. Скончалась, приняв пинту концентрированного отвара белены. Возраст – шестьдесят два года, семейное положение – разведена, наследующий родственник – сын Этельред Лангфранк.
– И что?
– Это третье самоубийство в цепочке. Сначала в доме номер семнадцать по Элм-Стрит жил Алонзо Барберино. Вскрыл вены в ванной, – сникнувший было Дагомари встрепенулся, распушил перья и поднял хохолок. На лице его проступило усвоенное на должности старшего аврора снисходительно-терпеливое выражение – и Петер пожалел, что не прихватил лопату.
– Там была сложная история: жена изменяла Алонзо с его же сестрой и, кажется, даже травануть его хотели, так что вопросов не возникло. У мужика реально был повод, чтобы вскрыться. Дом со всем содержимым Алонзо завещал старшему брату Конраду. Пока что все понятно?
– Нет. Сложно как-то. Давай еще разок.
– Хорошо. Алонзо… Так, стоп. Ты издеваешься! – возопил осененный догадкой Дагомари.
– Ну что ты. Я шучу, – миролюбиво улыбнулся Петер. – Ты продолжай, продолжай.
– Да. Конечно, – Дагомари раздраженно передернул плечами. – Так вот. Алонзо завещал все старшему брату. Конрад Барберино вступил в наследование имуществом, продал собственный дом и перебрался на Элм-Стрит. А через пять месяцев повесился в гостиной. Тоже, в общем-то, не без причин. Старший сын Конрада год назад погиб – мы проверили, обычный несчастный случай, все чисто. Средний – хронический алкоголик, а с младшим незадолго до самоубийства Конрад поссорился. Друзья и родственника рассказывали, что последние несколько месяцев мужик из депрессии не вылезал, даже пить начал, хотя раньше спиртное на дух не переносил. Так что это самоубийство тоже не вызвало вопросов.
– А потом дом унаследовала Друзилла Лангфранк.
– Откуда ты знаешь? Ты что, уже читал это дело?
– Нет. Я просто умею считать до трех, – развел руками Петер.
– Конечно, – сухо улыбнулся Дагомари. – Это действительно третий случай. Друзилла была любовницей Конрада и унаследовала дом по завещанию.
– А сыновья просто смирились с волей отца?
– Похоже, да. Младший так зол на Конрада, что ничего от него не хочет, а средний не провернул бы сложное дело. Там вместо мозга губка, огневиски пропитанная.
– Думаешь, отварить в кастрюле белену – это очень сложно?
– Отварить – нет. А вот прийти к незнакомой женщине в дом, споить ей здоровенную кружку подозрительной жидкости и не оставить следов магического воздействия – это задача рангом повыше. Наше экспертное мнение однозначно, – Дагомари многозначительно воздел указательный палец. – Это проклятье. Завязано либо на само здание, либо на какую-то вещь внутри него.
– Но вы не знаете, на какую именно.
– А нам и не нужно, – торжествующе улыбнулся Дагомари. – Для этого есть квалифицированные сотрудники отдела артефактов.
Вот оно – понял Петер. Вот та самая, одна-единственная фраза, ради которой Поллукс затеял весь этот цирк. Встреча в зале заседаний, председательское кресло, подробный изустный пересказ того, что написано в протоколах. Мы – авроры. А вы – вспомогательный персонал. Вот так-то, Петер Манкель. Обломись, жалкий ты неудачник.
– Хорошо, когда в департаменте есть квалифицированные сотрудники, – осклабился Петер, нависая над Дагомари покосившимся Бурдж-Халифом. – Правда?
Дагомари пропыхтел что-то условно-одобрительное и судорожно кивнул. Подхватив папку, Петер сполз со стола, потянулся и аккуратно поправил скатерть.
Когда в тебе двести фунтов живого веса, можно обойтись и без лопаты.
Когда Петер вернулся в кабинет, оперативная бригада уже была на месте. Делла, закинув ноги на стол, меланхолично допивала кофе. Сахарная пудра, белым инеем осевшая на подбородке, со всей очевидностью намекала: одним кофе дело не обошлось. Уилсон, подперев щеку ладонью, читал «Боевую магию» Сезара де Ланфре и что-то помечал в блокноте. Вид у него был сосредоточенный и вполне благодушный. Как будто добрый волшебник выдернул обледенелый лом, пронзающий Уилсона от макушки до самой задницы, и заполнил образовавшийся вакуум умиротворяющим бальзамом.
Разительная перемена внушала изумление. И подозрение.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Петер. Делла в ответ помахала стаканчиком, а Уилсон поднял голову, поздоровался и – о диво! – улыбнулся. Улыбка у него получилась скупая, как обгрызенное зимой декабрьское солнце, но все-таки она получилась.
– Привет. Твоя доля пончиков и кофе в коробке.
– Спасибо, – Петер швырнул на стол папку и сел, вытянув ноги. Ботинки при этом выехали фута на два из-под стола, перегородив проход, и это было явственным нарушением техники безопасности – но должны же быть в жизни маленькие радости. – Что нового?
– Да ничего, в общем, – примерившись, Делла зашвырнула опустевший стаканчик в урну.
– Все еще тренируетесь?
– Все еще тренируемся.
– И как успехи?
– Все отлично, – вынырнул из «Боевой магии» Уилсон. – Улучшили результат на минуту.
– И семнадцать секунд, – самодовольно уточнила Делла.
– Это просто секунды.
– Это треть минуты вообще-то!
Посмотрев друг на друга одинаково возмущенными взглядами, Уилсон и Делла так же одинаково засмеялись немудреной шутке. Как будто отрепетировали.
И Петер не мог решить, радует это его или пугает. Слишком уж быстро они спелись, слишком быстро вошли в колею. Петеру хотелось думать, что весь секрет происходящего – в редчайшем, удивительном, нечеловеческом везении. Изо всех возможных претендентов на вакантное место Делла выбрала того единственного, с кем совпадала и в желаниях, и в решениях, и в мыслях. Но шансы на такое везение стремились к нулю, и Петер жопой чуял – его наебывают. И вряд ли его наебывает Делла.
– Извини, что лезу не в свое дело, – обратился Петер к Уилсону. Тот поднял голову от книги с выражением вежливого ожидания на лице. Как работник справочного бюро на автовокзале, готовый подобрать подходящий маршрут – но не испытывающий по этому поводу никаких эмоций.
– Да?
– Мне кажется, или у тебя в последние дни изменилось настроение? Ну, то есть, ты обычно был такой… серьезный. Молчаливый.
И спал в окопе. Петер успел прикусить язык до того, как закончил фразу, – но Уилсон все понял правильно.
– Да, точно. Действительно изменилось, – Уилсон улыбнулся ему бледной равнодушной улыбкой. – Я думаю, все дело в том, что я снова в строю. Мне это не хватало. А теперь я пришел сюда, я работаю – и все отлично. А что, есть проблемы?
– Нет, никаких, – тут же сдал назад Петер. – Все круто. Ты отлично справляешься.
Он неловко провел по волосам рукой.
Ответы Уилсона не разрешили сомнения – но теперь к смутным подозрениям добавился еще и стыд. Может, Петер изначально неверно оценил ситуацию? Ну в самом деле. С чего он взял, что Уилсон балансирует на грани? С того, что так один парень сказал? Да мало ли кто и что говорит. Послушать Дагомари, так Делла – типичный субклинический психопат, который не сегодня-завтра подожжет Конгресс, предварительно заблокировав все выходы. Правда, в случае с Уилсоном Петер опирался не только на сомнительный диагноз. Мимика эта оцепеневшая, и взгляд камикадзе перед рывком штурвала, и застывшее в адреналиновом параличе тело… Уилсон выглядел херово. Он походил на человека, которой наступил на мину и не решается пошевелиться. И это, мать твою, очень похоже на запущенный ПТСР. Похоже… но не стопроцентно подтверждает диагноз. Петер – не психиатр и даже не целитель. А хроническую мышечную ригидность, повышенный тревожный фон и депрессию любой длительный стресс обеспечит. Возможно, Петер зря загоняется. Уилсон просто разгреб свои проблемы, нашел новую работу, выровнял доходы – вот и улыбается. Деллу на тренировки вытаскивает. Пончики покупает.
Заебись же.
Наверное.
Может быть.
– Да, все отлично, – еще раз повторил Петер и откашлялся. – Леди и джентльмены, у нас есть работа. Попрошу минуточку вашего драгоценного внимания.
Глава 15
– Не сдавай меня, – яростно зашипел Льюис, как только они вышли из кабинета. – Не говори ему!
– Ты о чем? – растерялась Делла.
– Не рассказывай Манкелю про бальзам!
– Почему? – Делла озадаченно нахмурилась, отчего на переносице у нее появились две глубокие морщины.
– Потому что… – Льюис запнулся, подбирая слова. – Потому что…
Потому что перекачанный норвежский лесоруб и без того уверен, что Льюис псих, который живет в окопе, а на досуге свежует кошек. Подкрепить эту теорию признанием в том, что Льюис пьет лекарства – и теперь ему значительно лучше? Сразу нахуй. Вот просто сразу.
– Потому что я не хочу обсуждать свои проблемы с Манкелем.
Делла помолчала, обдумывая аргумент, и неуверенно кивнула.
– Как скажешь. Но вообще-то я думала, что следующую порцию бальзама Петер будет варить. Он сделает это лучше, чем я.
– Не надо. Давай не будем улучшать то, что уже работает.
– Ладно… – Делла внимательно посмотрела на Льюиса. – Ты же понимаешь, что Петер нормальный?
– Да. Он просто дохера заботливый чувак. Я уяснил. Но я не хочу, чтобы он обо мне заботился. Предпочитаю справляться самостоятельно.
На самом деле Льюис не считал Манкеля заботливым чуваком. Если забота заключается в том, чтобы попрекать ошибками, подозревать и давить – то нахуй такую заботу. Но Деллу вся эта контролфриковская хрень почему-то устраивала, и Льюис не влезал. Если человек позволяет ебать себя в мозг – это его право. Но не обязанность. Интересно, Ругер это понимает?
В гараже Делла проложила маршрут между машинами так, чтобы пройти мимо «Крайслера», и нежно мазнула по капоту рукой. За пару недель Льюис уловил закономерность. Поначалу нездоровая тяга Деллы к здоровенному «Крайслеру» его совершенно не волновала. Потом начала удивлять. А теперь смешила. Такой большой, такой длинный, такой мощный…
– Ты чего улыбаешься? – заинтересовалась Делла.
– Да так, ничего. Куда едем? – неуклюже сменил тему Льюис.
– На Лонг-Айленд. Надо с наследником поговорить, чтобы нас в дом пустили, – Делла уселась в тойоту, положила папку на колени и дисциплинированно пристегнула ремень. – Выдвигаемся?
Льюис медленно вывел машину из темного гаража в сияющий декабрьский день. Вчера был туман, а сегодня ударил мороз, и город покрылся серебряной коркой инея. Тонкие до призрачной хрупкости кристаллы покрывали все: стены домов, деревья, фонарные столбы. За одну ночь грязный серый Нью-Йорк превратился в невозможно прекрасный сказочный город, застывший на пороге Рождества.
Телефон в кармане завибрировал. И еще. И еще. Эсэмэски сыпались на Льюиса, как из гребаного рога изобилия, и чертова вибрация в кармане джинсов неиллюзорно бесила. Изловчившись, Льюис приподнял бедра и выудил левой рукой телефон. Семь звонков. Все от О’Коннора. Виновато покосившись на Деллу, Льюис нажал кнопку вызова. О’Коннор ответил сразу же.
– Ты куда пропал? Третий час звоню – и ничерта, абонент недоступен.
– Извини. Там, где я был, нет связи. Что случилось? – заметив просвет в левом ряду, Льюис прижал трубку к уху и включил поворотник. Какой-то уебан на зеленом минивене попытался проскочить перед ним и прибавил газу, но Льюис решительно крутанул руль и перестроился, с трудом удержавшись от того, чтобы не показать минивену средний палец. – Гандон!
– Кто? Я?!
– Нет. Урод один, чуть не подрезал.
– А, ты на работе… – сообразил О’Коннор. – Жаль.
– Да что случилось-то? – повторил вопрос Льюис.
– Митинг на половину второго. Дело Макклоски – помнишь?
Льюис помнил. Ветеран Дуглас Макклоски мирно спал дома на втором этаже. В три часа ночи его разбудил звон разбитого стекла. Макклоски, прихватив револьвер, направился вниз – поздороваться с гостями. У Макклоски не было левого глаза, а левое плечо и бедро держались на титановых болтах, но на меткость стрельбы это не повлияло. Двоих грабителей он пристрелил на месте. Третьего – около двери, когда тот попытался сбежать. А последнего, четвертого, Макклоски прикончил уже на тротуаре, за пределами частной территории. Просто встал у окна, прицелился и выстрелил. Льюис полагал, что благодаря действиям Макклоски в мире стало на четверых мудаков меньше. Прокурор полагал, что действия Макклоски нужно квалифицировать как тяжкое убийство со злым предумышлением, поскольку третий и четвертый грабители уже не представляли опасности.
Льюис очень надеялся, что к этому ублюдочному юристу тоже заглянут четыре грабителя и от души отпиздят его битами.
– Я думал, ты захочешь пойти, – бубнил в трубке О’Коннор. – Поддержишь протест, выразишь гражданскую позицию. Но если ты занят…
– Да, я занят. Я не приду, – уныло подтвердил Льюис. Он действительно хотел бы сходить на митинг. Конечно, это бесполезно, и властям насрать на их бессмысленные протесты – но американцы должны видеть: есть люди, которым не все равно. И правительство должно это видеть. И Макклоски. Этот парень поступил правильно. Он заслуживает поддержки и помощи – хотя бы такой.
Попрощавшись, Льюис сбросил звонок и сунул телефон в нагрудный карман – туда, где ему и место.
– Куда ты хочешь прийти? – заинтересовалась Делла.
– Никуда. Я на работе.
– А если бы ты был свободен?
– Тогда пошел бы на митинг. Сегодня начинается процесс против ветерана… Он защищал свой дом и пристрелил грабителей, но наши охрененно справедливые власти собираются его за это посадить, – даже теперь, с правильной дохой бальзама в крови, Льюис почувствовал привычную ярость. Потому что это было несправедливо. Нихуя не справедливо.
– Для тебя это важно? – продолжала расспрашивать Делла. Льюису начал надоедать бессмысленный диалог, но грубить не хотелось – и он просто кивнул.
– Тогда иди. Забросишь меня по адресу и езжай куда надо.
– В смысле? – Льюис с трудом удержался, чтобы не втопить тормоз. – А наследник?
– Сама поговорю.
– А обратно как?
– Так же, как всю жизнь до встречи с тобой, – ухмыльнулась Делла. – Ты же не думал, что автомобиль – это единственное доступное мне средство передвижения?
На самом деле, Льюис именно так и думал. Маги не любят водить машины – эту мысль Льюис принял как данность и даже не пытался хоть как-то ее анализировать – просто не до того было. Количество свалившейся на него информации было слишком велико, он не успевал перерабатывать входящие данные, а уж придумывать дополнительные вопросы – это было далеко за гранью возможностей. До этого вот самого момента Льюис был уверен, что волшебники передвигаются по городу на такси или в метро. Но это же тупо. Если у тебя есть магия – ты можешь придумать что-нибудь покруче. Что-нибудь необыкновенное. Типа саней Санта-Клауса или вроде того.
На мгновение Льюис замер, осененный внезапным подозрением.
– Но Санта-Клауса не существует?!
– Нет, конечно. А что?
– Ничего. Просто мысль мелькнула.
Высадив Деллу на Элм-стрит, Льюис выбрался из машины. Серебряный мир переливался и сиял, как огромный алмаз, и от этого искрящегося света было больно глазам. Льюис прищурился, прикрывшись ладонью.
– Уверена? Я точно не нужен?
– Совершенно, – Делла оглянулась на ладный двухэтажный дом из дикого камня, на крыше которого взмахивал крыльями самый настоящий живой петух. Или не на настоящий, хрен тут разберешь. – Ну сам посмотри. Такой милый добропорядочный дом. Не будет же его хозяин Авада Кедаврой в меня бросаться.
Льюис неуверенно пожал плечами. Потому что добропорядочный дом – это не гарантия. И добропорядочный человек – это не гарантия. И вообще, ничто не гарантия, кроме пули в голову.
Но это же не Ирак. Это США, Нью-Йорк. Гребаный Кони-мать его-Айленд.
– Хорошо. Как скажешь.
Он сел в машину, растирая прихваченные морозом уши. Делла поднялась по лестнице, пару раз дернула за отполированный до золотистого сияние бронзовый молоток, и дверь открылась. Льюис пригнулся, склонившись к пассажирской двери, но разглядел только кожаные ботинки и строгие черные брюки. Судя по нижним конечностям, наследник мадам Лангфранк был человеком серьезным. А в верхних конечностях он мог держать «Дезерт игл».
Делла вошла. Дверь закрылась.
И тут на Льюиса накатило. Густая, физически осязаемая волна предчувствия нахлынула, поднимая дыбом волосы на загривке. Сейчас оно случится. Что-то плохое. За дверью. Прямо сейчас.
Удар. Выстрел. Взрыв. ЛОВУШКА.
Льюис вцепился в руль, медленно выдыхая через зубы.
Ничего не произойдет. Это просто дом. Просто дверь. Просто беседа.
Все. Нормально.
Даже сейчас, погружаясь в бушующий адреналиновый океан, Льюис понимал: настоящей опасности нет. Если бы проблема была реальной, он не скатился бы в позорную панику. Наоборот. В случае объективной угрозы Льюис становился спокойным и расчетливым, действовал с рациональной уверенностью автомата – ну, до того момента, пока у автомата не выбивало пробки. Такая вот нелепая девчачья истерика означает, что на самом деле все в порядке. Просто кретинские выверты мозга, с которыми Льюис никак не мог справиться. Внезапное предчувствие катастрофы накрывало Льюиса в самых безобидных ситуациях: на эскалаторе в супермаркете, в лифте, в темном зале кинотеатра… Когда танк, развернув на зрителей здоровенную пушку, дал залп, Льюис чуть не вывалился из кресла, а не заорал только потому, что рот был попкорном забит. Зато закашлялся и долго потом отпаивал себя колой, лязгая зубами о стекло.
Льюис ненавидел эту хуйню – и очень надеялся, что подобного дерьма больше не будет. Потому что бальзам. Умиротворяющий. Магия, блядь. Но нет – вот оно, родимое, тут как тут. Нежно скребет когтями по затылку.
Это. Просто. Дом. Это. Просто. Беседа.
Все нормально.
Дрожащими пальцами Льюис повернул ключ, и мотор тойоты отозвался тихим урчанием. Сдать назад, разворот, первая передача.
Хватит на сегодня этого дерьма. Поехали.
Когда Льюис добрался к зданию суда, митинг уже начался. Десятка три среднего возраста мужчин с характерными короткими стрижками и несколько женщин топтались на площади перед ступенями. В руках у них были бумажные плакаты и самодельные растяжки. «У нас есть право на самозащиту». «Дайте ему медаль!». «Вооруженная нация – свободная нация». «Сажайте преступников, а не тех, кто очищает улицы от мусора».
Над митингом витал дух суровой маскулинности, негодования и безнадежности. Льюис вышел из машины и неспешно подошел к толпе. Откуда-то из глубины сразу же вывинтился О’Коннор – широкий, толстый и румяный от мороза.
– Ты все-таки приехал! Рад тебя видеть! – он так энергично хлопнул Льюиса по плечу, что того смело с курса. – Ты взял выходной или сбежал?
– Просто договорился с напарником, – не стал вдаваться в подробности Льюис.
Они встали рядом с высоким чернокожим парнем, энергично скандирующим «Сво-бо-ду! Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!». Потянув носом, Льюис уловил отчетливое алкогольное амбре и раздраженно поморщился. Из-за таких вот мудаков все уверены, что ветераны – это вечно похмельные агрессивные неудачники.
Хочешь бухать – дома бухай!
Уловив его настроение, О’Коннор тут же оттащил Льюиса подальше и протянул ему термос.
– Держи, согрейся.
Льюис сделал глоток – и горло обожгло нечто, изначально бывшее самым обычным кофе. Но потом туда добавили лошадиную дозу сахара, сливки и ром, превратив рядовой напиток в химическое оружие.
– Спасибо. Крепкая штука, – Льюис вернул О’Коннору термос и прокашлялся, закрывая ладонью рот.
– Так холодно ведь! – широко ухмыльнулся тот и тоже сделал глоток. – Не костры же на площади разводить!
Льюис согласно кивнул.
Интересно, как там продвигается беседа. Нет, нормально, конечно, это ежу понятно. Но как конкретно?
– Ты что-то совсем пропал с радаров. Когда мы последний раз виделись, неделю назад? Может, зайдешь после митинга ко мне – выпьем пива, поговорим? Расскажешь, что там у тебя на новой работе.
О’Коннор был таким же, как всегда – дружелюбным, общительным и немного навязчивым. Раньше это Льюиса совершенно не напрягало. Во-первых, О’Коннор говорил о том, о чем хотел бы сказать сам Льюис – но не мог. Не получалось. А во-вторых, О’Коннор был чертовски одиноким и чертовски несчастным мужиком. Судьба обошлась с ним пиздец как несправедливо, протащив через войну, ранение, реабилитацию, безработицу и развод – и это было в сто раз хуже того, что получил от жизни Льюис. Если он мог помочь О’Коннору, послушав его болтовню – ну что ж, Льюис был готов на эту жертву.
Но не сейчас.
Потому что Льюис не мог говорить о новой работе. Не с О’Коннором – любопытным, сообразительным и цепким, как клещ.
– Не могу. Мне через пару часов нужно на базу вернуться, – Льюис выпалил первую пришедшую в голову отмазку, но свернуть О’Коннора с выбранной темы было не проще, чем затормозить армию Гудериана на марше. Рогаткой и топором.
