Текст книги "И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)"
Автор книги: Юлия Коханова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
Глава 19
– ААААААА!!!!
Метла устремилась вниз, и земля рванула ей навстречу – стремительная, словно кулак Майкла Тайсона. Зеленая колышущаяся масса распалась на отдельные деревья, потом на ветки, проступили коричневые пятна шишек, а вокруг них – переплетение длинных иголок.
– ЕБАААААТЬ!
Делла задрала древко, и Льюис, чиркнув ботинками по кроне сосны, снова унесся вверх, в прозрачное голубое небо.
– Твою маааать!
А начиналось все совершенно невинно. Обвыкшийся с маскировкой, Льюис протаранил «Крайслером» очередной несокрушимый забор и выехал к трехэтажному дому из рыжего кирпича.
– Сейчас, одну минуту! – многозначительно блеснула глазами Делла, скрылась в подъезде, а через минуту действительно вернулась. С метлой.
– Ты шутишь? – только и смог вопросить Льюис, оторопело уставившись на полированную рукоять – длинную и толстую, как хер Рокко Сифферди.
– Никаких шуток, – отрезала Делла и запихнула метлу в салон, с трудом умостив ее вдоль салона. Глянцевое лакированное древко упиралось в торпеду, а пышный пучок ивовых прутьев обметал заднее стекло. – Поехали, – махнула она рукой куда-то на запад.
И они поехали. Сначала по брусчатке, потом по грунтовке – на размытых осенними дождями колеях машину раскачивало, как лодку на крупной волне. Дорога вилась мимо поросших дерном, но явно обитаемых домиков, криво огороженных полей и чьих-то крохотных огородиков. Углядев никем не занятую относительно ровную площадку, Делла объявила привал, достала метлу и сбросила пуховик.
– Ты тоже снимай, мешать будет.
Ощущая себя полным идиотом, Льюис стянул куртку.
– И что дальше?
Делла шевельнула пальцами, и лежащая на земле метла поднялась в воздух, зависнув где-то на уровне табуретки. Она парила совершенно беззвучно, чуть покачиваясь то ли от магии, то ли от ветра. Перекинув ногу через древко, Делла оседлала метлу так же естественно, как ребенок седлает лошадку на палке.
Льюис подошел к ней, стараясь не думать о том, насколько все это нелепо, и перешагнул через рукоять. Холодное древко между ног ощущалось инородным и малоприличным предметом. Льюис представил, как эта жесткая штуковина врезается в пах, и поморщился.
– Знаешь, по-моему, это как-то… Ай, бля!
Метла вздрогнула и поднялась на пару футов вверх – и Льюис завис, болтая ногами в воздухе. Ничего не врезалось. Ничего не давило. Льюис ощущал древко внутренней поверхностью бедер, но при этом не сидел на палке, точнее, не совсем сидел. Метла превратилась в направленный вектор силы, удерживающий его в воздухе и снизу, и сбоку, и даже сзади.
– Ты как, нормально? – обернулась к нему Делла. Она была близко. Очень близко. Льюис чувствовал исходящий от нее прозрачный горьковатый запах – морская вода, дождь и трава. Видел серебряные искорки капель, обсыпавшие рыжие волосы, россыпь веснушек на носу и крохотный шрамик под левым глазом. Раньше он не замечал этот шрамик.
– Да. Нормально.
– Тогда держись за меня покрепче. И полетели.
Льюис положил ей руки на талию, ощущая ладонями теплое крепкое тело, и неловко прижался грудью к спине. Метла медленно двинулась вперед, и трава поплыла под ногами. Льюис почувствовал себя ребенком, которого родители впервые усадили на карусель, – и странно, и круто, и страшно.
Метла поднималась неспешно, по спирали, постепенно расширяя круги. Земля уплывала все дальше, словно погружалась в глубокую прозрачную воду, и горизонт расширялся, открывая квадраты полей, пересекающиеся ленты дорог и кубики фермерских домов. Вдали блеснула речушка, обметанная по берегам свалявшимся грязным снегом, а за ней – колышущееся море соснового леса. Голые ветви берез раздирали зеленый полог, как мертвые, истлевшие до костей пальцы.
Делла остановила метлу, и они повисли в небе – крохотная темная точка на бледно-голубом. Глядя, как ветер треплет сосновые кроны, Льюис вдруг понял, что ему не холодно. Совсем. На высоте двух тысяч футов он должен был превратиться в ледышку, но ветер обтекал метлу, как вода – гранитный валун, и внутри невидимого кокона силы царило майское тепло.
– Нормально? – спросила Делла. – Если тебе не нравится, мы спустимся.
Льюис проводил взглядом пролетевшую мимо чайку и прислушался к ощущениям. Он висел в пустоте, опираясь на тонкую деревянную палку, и держался за девушку – которая тоже висела в пустоте.
Это было жутко. Это было невероятно. Это было... охуенно.
– Все хорошо. Мне нравится. Полетели.
Делла кивнула – и наклонила древко вниз, как штурвал. Метла скользнула по невидимой горке, неторопливо снижаясь, описала круг над травой и пошла зигзагами над лесом, распугивая воронье. Льюис несколько раз качнулся, проверяя невидимые упоры, и медленно развел руки, словно крылья. Он летел. Он на самом деле летел!
Делла обернулась. В карих глазах водили хороводы черти.
– Набираем скорость?
– Погнали, – улыбнулся волчьей улыбкой Льюис и покрепче ухватил ее за талию. Метла на секунду застыла, как гончая, выцеливающая зверя, и, устремилась вверх, стремительно набирая скорость. Защитный пузырь еще удерживал тепло, но ветер уже прорвался внутрь: трепал волосы, запускал невидимые пальцы под одежду и мягкой лапой толкал в лицо. Промчавшись мимо стаи оторопелых ворон, Делла заложила вираж и пошла на снижение.
– ААААААА!!!
Земля летела навстречу – и тут же сменялась прозрачной лазурью неба, деревья и облака менялись местами, а реальность закручивалась в тугие спирали, вышибая из головы все мысли. Был только полет, и гудящий от напряжения воздух, и крепкое, жаркое тело под руками.
С внезапной отчетливой ясностью Льюис понял: у него стоит. Очень вовремя.
– ТВОЮ МААААААТЬ!
В последний раз метла ушла к облакам, пробила белесую хмарь и вырвалась вверх, к сияющему солнцу. Тугая рука ветра запечатала Льюису рот, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, но беззвучный крик продолжал вибрировать где-то под диафрагмой.
– АААА!!!!
Они парили над облаками, и Льюис видел, как солнечные блики мерцают, отражаясь в мириадах капелек пара.
Это было охуенно.
А потом метла полого скользнула вниз, как санки по укатанной горке, и Льюис толкнулся ногами в замерзшую землю. Горло саднило от крика, в ушах звенело, а тело было легким, как пух одуванчика – дунь и полетит.
– Ну как? – Делла стояла перед ним, опираясь на древко метлы, словно на рукоять копья. Льюис хотел ответить, но подходящих слов не было – их просто не существовало в этом мире. Поэтому он молча кивнул.
Перед домом, доставая метлу, Делла остановилась.
– Наверное, мне не нужно влезать, но отец тебя очень любит. Ты ведь это понимаешь, да?
– Понимаю. Он хочет как лучше, – острожными, нежным движением Льюис погладил руль – словно коснулся плавника глубоководной рыбы. – Просто… Я так не могу. Когда я дома, то чувствую себя должником, которому нечем гасить кредит.
***
Бывший владелец скотобойни думал, что обманул меня. Я действительно заплатил намного больше того, что стоили эти грязные, пропитанные кровью и смертью помещения. Но деньги не имели значения: я знал, что найду еще – столько, сколько нужно. Мне нужна была не выгода, а возможность. И возможностей здесь было предостаточно.
Артур согласился сразу. Он никогда не был сильным магом, но мечтал достичь величия, а я указал к нему самый короткий путь. Роксана сомневалась. Но тоже согласилась – как соглашалась на все, что я ей предлагал. Удивительная шутка природы: моя сестра была могущественной ведьмой, но слабым человеком. Сила тяготила ее, а необходимость принимать решения – пугала. Много лет Роксана передавала мне право выбора с таким же облегчением, с которым передавала тяжелые сумки. Эта духовная ленность настолько вошла в привычку, что Роксана начала воспринимать ее как норму. Она верила, что таков естественный порядок вещей.
Впрочем, наверное, так оно и было. В каком-то смысле.
Когда мы впервые вошли на бойню – я, Артур и Роксана, – мою сестру вырвало. Грязные, затертые до бетона стены хранили запах крови, дерьма и страха. Когда-то, в начале своих исследований, я уловил бы только физические компоненты: молекулы, входящие в состав воздуха, который наполнял помещения. Но с некоторых пор я начал слышать больше, чем обыденную реальность.
В этих длинных, обманчиво чистых залах все было запятнано болью. Страданием. Безысходностью. Живые существа, которые шли по длинному коридору, понимали, что впереди их ожидает смерть, но ничего не могли поделать. Они просто шли. И умирали – в крови и в ужасе.
Это было омерзительно. Но у меня была цель – и ради нее я готов был преодолеть природную брезгливость.
Глава 20
С залива поднялся туман, густой, как сливки, и темнота окрасилась в грязно-серый. Фонари висели в белесой хмари, как сияющие золотые яблоки. Водяная пыль вокруг них мерцала и переливалась радужными гало. Под ажурными столбами лежали яркие пятна света, отражающиеся в мокрых камнях, но стоило отдалиться от фонаря, как сумрак сгущался, заволакивая мир тусклой пеленой, и даже звук шагов делался глухим и странным.
Рядом с домом Друзиллы Лангфранк было так темно, что Делла едва различала Льюиса, цепляющегося за стену – неопределенного цвета пятно на фоне темных камней. Удивительно, но дурацкая маскировочная куртка действительно маскировала. По крайней мере в тумане. И по крайней мере в темноте.
Балансируя на скользком фундаменте, Льюис пытался поддеть запор на окне. Нож соскальзывал, и Льюис сдавленно матерился, сжимая пальцы на мокром подоконнике.
– Да еб же твою…
– Может, все-таки Алохоморой? – неуверенно предложила Делла. В ходе обсуждения они договорились, что станут вскрывать замки заклинаниями. Делла обоснованно полагала, что не-магические методы взлома будут менее очевидны для авроров. Но сейчас, глядя, как Льюис цепляется за подоконник заледеневшей рукой, она начала сомневаться в разумности этого решения.
– О, есть! Слава яйцам!
Лязгнул металл, и окно наконец-то распахнулось. Льюис спрыгнул вниз, растирая покрасневшие ладони. Вид у него был ужасно самодовольный – что странно для человека, порицавшего проникновение в чужие жилища.
– Ну надо же. А я-то думала, ты апологет законности и порядка, – покачала головой Делла.
– Нет. Я апологет справедливости. Мы будем трындеть или займемся делом? – упершись ботинком в стену, Льюис приглашающе похлопал по бедру. Делла ухватилась за подоконник – ледяной, мокрый и пиздецки скользкий, – и, утвердившись на одной ноге, очистила заклинанием подошву.
– Долбанулась? Лезь давай, потом штаны почистим! – шепотом взвыл Льюис и подтолкнул ее в спину. – Быстрее!
Толкнувшись левой, Делла подтянулась и выпрямилась, балансируя у Льюиса на бедре. Теперь карниз был на уровне груди, и она, перевалившись через подоконник, залезла в дом.
– Нормально. Давай!
Тут же на белой раме появились крепкие пальцы – и Льюис, подтянувшись, прыгнул в комнату. Делла закрыла окно, торопливо задернула шторы и взмахнула палочкой.
– Люмина активате!
Шары под потолком вспыхнули, заливая комнату бледно-золотым светом.
Они стояли в просторной, дорого и безвкусно обставленной гостиной. Комната выглядела как пришелец из романов Диккенса: плюшевые шторы, обои в мелкий цветочек, резное дерево и кружева. В стеклянных горках громоздились чайные сервизы, на полках плотно, корешком к корешку стояли книги, а перед ними выстроились десятки фарфоровых безделушек: кокетливые пастушки, олени с оленятами, умывающиеся котики, влюбленные парочки…
– М-да… – задумчиво протянул Льюис. – Про минимализм здесь точно не слышали.
– Ага. Наша пижамная вечеринка затянется надолго, – Делла описала палочкой круг, формируя линзу сканирующего заклинания. – Устраивайся поудобнее, можешь подремать.
Предметы в сканнере переливались всеми цветами радуги: здоровенная черная книга отсвечивала лиловым, чашки мерцали перламутром, молочник подмигивал золотыми искрами. Вокруг огромного, как дохлый мамонт, дивана, расползалось прозрачное голубоватое облачко, в котором вращались крохотные вихри, а подушки походили на пушистые облачка тьмы.
– Это что за хрень? – прозвучало сзади. Делла вздрогнула.
Отвергнув предложение подремать, Льюис встал у нее за спиной, с интересом разглядывая иллюминацию.
– Заклинания. Бытовые в основном: на молочнике – охлаждающее, на чашках – поддерживающие температуру. Диван… кажется, очищающее. Но выглядит странно – наверное, авторские доработки хозяев.
– А подушки? – Льюис наклонил голову, чтобы не смотреть через линзу. Без сканнера подушки услаждали взор вышитыми цветами, щеночками и томными испанскими красавицами с розами в волосах.
– Чехлы. Чтобы вышивка не протиралась, – Делла погладила подушку ладонью и не почувствовала рельефа ниток. Тонкое силовое поле мягко, но упорно отталкивало пальцы.
– Ясно. У моего одноклассника бабушка все кресла в доме полиэтиленом затягивала, чтобы ткань не пачкалась, – Льюис все-таки сел на диван и откинулся на заговоренные подушки. – Нихрена не чувствую.
– А ты рукой потрогай, – посоветовала Делла, возвращаясь к окну, которое выбрала стартовой точкой для обыска.
– О, теперь чувствую! – стиснул подушку Льюис. – Мне такая хрень на ботинки нужна!
– Серьезно?
– Шучу, конечно. Хотя… – Льюис повертел стопой, разглядывая поцарапанные мыски. – А это реально?
– Более чем. Завтра сделаю.
Делла методично обследовала все содержимое комнаты, передвигаясь против часовой стрелки от окна. Содержимое шкафов, все безделушки, шаль на спинке стула и сам стул, законсервированные заклинанием гортензии в огромной вазе – она проверяла каждый предмет, который видела, а потом, опустившись на четвереньки, просканировала доски пола.
Поначалу Льюис наблюдал за ней, как ребенок – за самым удивительным в мире спектаклем. Но Делла не делала ничего интересного: она просто передвигалась от одной вещи к другой, таращилась на нее, иногда взмахивала палочкой и меняла объект. Через десять минут Льюис заскучал, через пятнадцать – затосковал, а через двадцать начал задавать вопросы. Сначала они говорили о магии, потом – о технике, а вскоре Делла с некоторым изумлением осознала, что предметом обсуждения стал хоккей.
Делла знала, что такое хоккей. Это игра, в которой десяток мужиков на коньках носится по льду за крохотной черной шайбой и периодически пиздится в мясо. Просто. Грубо. Глупо. Но теперь о хоккее говорил Льюис, и перед Деллой открывался новый мир.
Оказалось, что толпа маловменяемых мужиков – это команда, в которой у каждого есть конкретная функция. Центральный нападающий выстраивает атаку, а крайние добивают шайбу, загоняя ее в ворота. Защитники следуют за нападающими, отсекая поползновения противников, и разрушают их стратегию. А капитан управляет всем этим хаосом, принимая решения в промежутках между вышибанием зубов и пробиванием головой бронепластика.
А еще были тафгаи – здоровенные опасные парни, которые выходили на лед только для того, чтобы выбить из кого-нибудь дерьмо. Они не играли в хоккей – они очищали площадку.
– Уэйн Гретцки был охуенным нападающим, но знаешь, почему он забил почти девятьсот голов? Потому что рядом с ним был Семенко. Шесть футов роста и двести фунтов веса, он пер по льду, как долбаный танк. Любой, кто пытался доебаться до Гретцки, улетал в нокаут быстрее, чем успевал сказать «Аюшки». Просто ДЫДЫЩ! – и Льюис, сияя глазами, изобразил два стремительных боковых – справа и слева. – Да он даже с Мухаммедом Али дрался и закончил бой вничью.
– И кем же был ты? – отвлеклась от хрустальной вазочки Делла.
– Позвольте представиться: левый защитник «Тигров Западного Бронкса», – изобразил поклон Льюис.
– А почему именно защитник? – спросила Делла. Не столько для того, чтобы получить новую информацию, сколько для того, чтобы проверить уже сделанные выводы.
Потому что Льюис был идеальным защитником – в любой игре. Он не рвался вперед, теряя голову от азарта, спокойно и методично прикрывал спину и сходу ловил пас, доброжелательно и охотно включаясь в дело. Эта же черта была и в Петере – но Петер был убежденным гуманистом, а Льюис… Льюис мог и въебать.
Если бы Делла набирала команду по квиддичу, она бы поставила Льюиса на место загонщика, не колеблясь ни одной секунды.
– Потому что это самое интеллектуальное амплуа.
Ответ был настолько неожиданным, что физиономия у Деллы вытянулась – и Льюис счастливо заржал.
– А ты как думала? Хороший защитник должен просчитывать игру на несколько ходов вперед. Мы же не только прикрываем форвардов, мы еще и соперникам мешаем: перебиваем распасовки, ломаем тактику. Мы охуенные, – сурово выпятил подбородок Льюис. И тут скорчил рожу, на корню уничтожая пафос. – А вообще-то я в нападение хотел. Да блядь, туда все хотят! Но форвардами у нас ставили крупных и агрессивных…
– А умных отодвигали от линии атаки, чтобы сохранить ваш ценный интеллект, – любезно подсказала Делла.
– Да. Точно. Так оно и было.
Глава 21
Льюис сто лет не вспоминал о хоккее. Он не ходил на матчи, не следил за результатами игр и переключал телевизор, когда на экране появлялась эмблема НХЛ. А сейчас он сидел в чужом доме, в который вломился в нарушение всех существующих законов, рассказывал о том, как Руди забил гол – и был совершенно счастлив.
– Мы тогда в своей зоне играли, защищали ворота. Тотальное рубилово, кто перед тобой, вообще ничерта не видно, только цвет формы, и еще шайбу под ногами пытаемся разглядеть – но хер там, только коньки крошево изо льда высекают. А дальше хуй его знает, что произошло. Наверное, кто-то случайно шайбу пнул, а может, выбить в сторону попытался. Короче, шайба подпрыгивает в борт, рикошетит и улетает в воздух. А Руди в младшей школе в бейсбол играл. Что у него в голове переклинило, я не знаю, но Руди размахнулся и засадил по шайбе клюшкой, как битой, – прямо в воздухе! Только вообрази: шайба летит через всю площадку, мы провожаем ее охуевшими взглядами, а потом ТАДАМ – и она ложится точно в ворота. Гол! Руди потом на тренировках пытался трюк повторить – нихрена не вышло, даже по шайбе толком не попал. А про забить я вообще молчу.
Делла, не уловившая толком прикола, все равно рассмеялась, и Льюис подумал, что надо бы отвести ее на игру. Чтобы теория соприкоснулась с практикой.
К тому же что-то подсказывало Льюису, что Делле хоккей понравится. Насилие, азарт и адреналин: смешать, не взбалтывать, добавить побольше льда. Вот он, рецепт идеального шоу.
Поставив мысленную зарубку «погуглить ближайшую серьезную игру», Льюис перешел к истории о Фреде, который пробил гол с полутора футов и все равно промазал, потом о голкипере, который ухитрился проебать клюшку, но поймал две шайбы, растянувшись в шпагат поперек ворот. И три месяца лечил связки, потому что садиться в шпагат вообще-то не умел.
Делла слушала, старательно обследуя каждую деталь комнаты, и перед Льюисом то и дело открывался живописный пейзаж: то оттопыренная круглая задница, то обтянутая футболкой грудь.
Они в доме совершенно одни. Ночью. На много часов. Эта мысль отзывалась внутри темной сладкой дрожью.
В одиннадцать часов противозаконная пижамная вечеринка переместилась на кухню. Делла обследовала чашки, банку с кофе и переключались на содержимое шкафчиков, а Льюис занялся ужином. Варить чужой кофе в чужом доме было странно, жутковато и почему-то весело. Нездоровый шальной азарт искрами пробегал внутри, прорывался наружу смешками и быстрыми, нервными движениями. В воздухе повисло невидимое напряжение, оно сгущалось, набирая массу и плотность, закручиваясь в медленную голодную воронку. Льюис покосился на Деллу. Она работала так, будто ничего и не происходило.
Хотя… ничего и не происходило.
Разлив кофе по чашкам, Льюис экспериментальным путем обнаружил банку с сахаром – сразу после банки с солью, и высыпал на тарелку пакетик арахиса.
– Ужин подан, мэм. Прошу к столу.
– Да, сейчас, последняя осталась, – балансирующая на стуле Делла потянулась за огромной розовой супницей. Владелица стыдливо задвинула ее в самый дальний угол, и Льюис отлично понимал, почему – от хоровода цветов, кружащегося по фаянсовым бортам, начинало подташнивать.
Наклонившись до нехорошего градуса, Делла поднялась на цыпочки и вытянулась в струну. Сканер висел в паре футов от супницы, но все-таки не доставал, и Делла шагнула на самый край. Стул опасно качнулся. Раненым в жопу оленем Льюис сиганул вперед и подставил руки, но Делла удержала баланс.
Запоздалая волна адреналина плеснула в мозги и откатилась, оставив во рту привкус усталого, протухшего раздражения.
– Осторожнее, – медленно и очень внятно произнес Льюис, на шаг отступая. Делла удивленно посмотрела на него, но послушно кивнула и слезла со стула.
– Да. Точно, – взмахом палочки она сняла супницу и отлевитировала ее на стол, где и просканировала – естественно, ничего не обнаружив. – Это было тупо.
О господи. Ну конечно, это было тупо.
Льюис споткнулся об эту одобрительно-согласную брюзгливую мысль и замер. Потому что это была неправильная мысль.
Это же… ну… Делла. Она увлекается. Иногда это бесило Льюиса, иногда пугало, иногда утомляло. Но никогда не вызывало желания раздраженно и снисходительно одернуть.
Водрузив супницу на место, Делла обернулась к Льюису, и улыбка на ее лице потухла, как засвеченная фотография.
– Что случилось?
– Не знаю.
Радость ушла. Азарт ушел.
Осталось только нервозность. Внутри у Льюиса расползалась гулкая серая пустота, в которой короткими злыми молниями проскакивало раздражение, бессмысленное и безадресное.
– Тебе плохо? – Делла шагнула вперед, и Льюис зеркальным движением отступил, сохраняя дистанцию.
– Нет, нормально. Просто… голова болит.
Ложь получилась неуклюжая и глупая, но Льюису было все равно. Потому что как объяснить все происходящее, он не знал – и знать не хотел. От одной только мысли, что придется что-то там объяснять, мутило. Льюис не хотел ковыряться в себе, выискивая внутренние смыслы, а потом предъявлять их публике, которая все равно нихрена не поймет.
Все это было так далеко от веселого адреналинового укура, который тащил Льюиса весь день, что вызывало ощущение расколовшейся реальности. Как будто кто-то перещелкнул тумблер внутри, выбросив его из цветного кино в черно-белое.
Льюис закрыл глаза, вдохнул и медленно выдохнул.
Бальзам. В девять часов он не выпил бальзам. Чертова бутылочка осталась дома – лежала в шкафчике под стопкой трусов, на расстоянии семидесяти миль.
Блядь.
Вот же идиот.
Делла смотрела на него с явственным сомнением, постукивая палочкой по столу. От кончика с едва слышным шипением разлетались голубоватые искры.
– Если проблема в мигрени, я могу обезболить.
– Не надо, – Льюис с усилием потер ладонью лицо. – Сейчас все пройдет.
Он заставил себя улыбнуться и уселся на стул, подтянув к себе чашку. Поднимающийся над кофе пар оседал на языке пережженной угольной горечью. Делла подвинула к нему тарелку, и Льюис взял несколько орешков. Есть не хотелось, но еще меньше хотелось объяснять, почему пропал аппетит, и Льюис разжевал арахис, совершенно не чувствуя вкуса, и смыл масляную пленку горячим кофе.
В тщетной попытке исправить ситуацию Делла начала расспрашивать о хоккее, и Льюис старательно отвечал. Он полностью осознавал, что пару часов сам поднял тему – тогда это было и весело, и интересно. А еще он осознавал, что гонять по льду на коньках, сражаясь за кусок черного пластика, – это ужасно тупое занятие. Нет смысла волноваться по поводу того, в чьи ворота влетит шайба, когда… когда в мире есть реальные проблемы.
Расколовшееся сознание Льюиса отражало само себя – как будто кто-то поставил друг напротив друга кривые зеркала.
Хотелось влезть себе в голову и совместить две половинка, соединив их до щелчка.
Господи, ну какого хрена? Так охуенно все было. Ну еб твою мать.
Торопливо допив кофе, Льюис ополоснул чашку и из кухни. Что-то толкало его из света в темноту, гнало в пустую комнату, словно подраненное животное в нору.
Словно в окоп.
Но Делла обследовала только гостиную, и только она была безопасна. Нет, Льюис не был трусом. Он не боялся. Но заходить на минное поле только для того, чтобы посидеть немного в одиночестве – это не храбрость. Это тупость.
Опустившись на диван, Льюис откинулся на спинку и прикрыл глаза. Делла шуровала на кухне, завершая обыск, потом заглянула к нему, мельком осведомилась, как дела, и ушла в соседнюю комнату, чем-то зазвенела и захлопала.
Наверное, нужно было пойти за ней, постоять рядом на случай, если понадобится помощь. Хотя что он, собственно, может?
Привычной волной плеснуло внутри раздражение, густо замешанное на досаде. Нахрена он согласился на эту работу – потом, когда узнал, что придется иметь дело с магией? Льюис всегда трезво оценивал свои возможности, а тут – как будто мозги выключились. Как можно работать с тем, чего не понимаешь? С тем, чего даже не видишь, чему не можешь противостоять?
Глупость. Абсолютная глупость.
Он хотел стать солдатом. Снова. Хотел быть частью чего-то важного, правильного. А теперь тупо сидит на диване, дожидаясь, когда ему разрешат выйти в другую комнату.
Интересно, если сейчас отлить припрет, Делла пропустит его в сортир? Или придется ссать в раковину на кухне?
Фарфоровая собачка на полочке зашевелилась, повела розовым носом и вильнула хвостом.
– Привет.
– Привет, – равнодушно ответил Льюис. К таким очевидным фокусам он давно привык.
– Тебе здесь одиноко, – сказала собачка.
– Есть немного, – пожал плечами Льюис. Разговаривать с фарфоровой статуэткой было проще, чем с живым человеком – наверное, потому, что от куска обожженной глины ничего не ждешь. Ни понимания, ни уважения, ни поддержки.
– Тогда зачем ты здесь сидишь? – собачка склонила голову, уставившись на Льюиса круглым нарисованным глазом.
– Работа такая, – ответил Льюис и тут же осознал, что это неправда. Потому что вломиться в дом умершей женщины – это не работа, это личная инициатива. Тупая и противозаконная.
– Ты не любишь свою работу? – спросила собачка.
– Наверное. Может быть. Я… просто не вижу в ней смысла.
– Почему?
– Потому что я здесь лишний. Нихрена не могу. Просто иду за напарником – аккуратно так, след в след, как пехотинец за сапером. Вот только сапер и без меня отлично справляется. Так зачем же я нужен?
Собачка сочувственно кивнула, яркие отблески светильников скользнули по снежно-белой глазури.
– Это плохо. Бесполезность существования ранит.
Слова легли точно в яблочко – в темное, слепое пятно души, в котором пряталась боль.
– Да. Ранит, – согласился Льюис. При этом второй, отколовшейся половиной сознания он осознавал абсурдность диалога – и не потому, что разговаривать с фарфоровыми собачками – это признак психоза.
Саперам нужна пехота. Утверждать обратное так же глупо, как утверждать, что шахтер обойдется без каски – потому что прямо сейчас на голову ничего не падает. Когда упадет, поздно будет. Любому узкому специалисту требуется прикрытие. Нужны ребята, которые тихонько стоят рядом, пока все спокойно, и помогут, когда начнется пиздец.
Льюис не бесполезен. Он умеет то, чего не могут маги. Он уже решал проблемы, он справлялся, и справится еще много раз.
Это не реальность. Это херня, порожденная его сознанием – той ущербной, мать ее, частью, которая выжирает всю радость из жизни, отбирает сон, а взамен приносит ненависть. Именно эту проклятую дрянь блокирует бальзам. Вот так он и работает. Перекрывает канализационную трубу, из которой хлещет дерьмо.
И все-таки чертова статуэтка до ужаса точно попала. Она не искала проблему. Она подошла и ткнула в нее пальцем, словно в открытый глаз. Врезала прямо по яйцам.
Да, кстати. Какого хера он вообще разговаривает с игрушечными собачками? Что за спонтанный сеанс психотерапии, откуда эта кретинская откровенность?
Льюис внимательно посмотрел на собачку. Она сидела напротив – беленькая, глянцевая, чистенькая до скрипа.
– Эй, Делла! Кажется, я кое-что нашел.
