Текст книги "И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)"

Автор книги: Юлия Коханова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Очень даже представляю, – таким же невнятным шепотом откликнулась Делла. – Мне тоже хорошо.

***

В том, что скотобойня приносила прибыль, заключалась некая странная ирония.

Я производил смерть, как топливо, обменивал ее на знания и силу. А побочным продуктом этого обмена являлись деньги.

Поначалу я ходил по скотобойне, вставив беруши. Я не мог слышать плача и последних вскриков коров. Артур утверждал, что это вовсе не плач, а самое обычное мычание, но я знал: он ошибается. Коровы не понимали истинной цели происходящего, но осознавали, что неизбежно умрут. И плакали. Я прятался от этих тоскливых, безнадежных криков.

А потом перестал. Я выбросил беруши и каждый день встречал новую партию животных у прохода в загон. Это была моя плата за силу. Мой выбор. И моя ответственность.

Если я не щажу других, то какое право имею щадить себя?

Коровы кричали. Нож гильотины опускался. И жизненная сила, насильственно выдернутая из тела, разливалась в воздухе сияющим потоком – а потом устремлялась к алтарю. Минуя завесу перехода, она вливалась в туманную мглу другой стороны, и тьма впитывала ее, словно иссушенная земля – воду. И давала всходы. Могущество просачивалось в наш мир тонкими струйками, но с каждым днем поток становился сильнее.

Все, что от меня требовалось – использовать его разумно и с пользой.

Глава 34

– Ух! – получив с локтя в грудину, Делла отлетела на край кровати, не удержалась и упала, с размаху треснувшись копчиком. Свежезарощенные ребра хрустнули, вдоль нежных, изрядно потрепанных за последние дни рубцов растеклись ручейки боли.

Льюис сел на кровати, хватая ртом воздух и бессмысленно озираясь.

– Что? Что?.. Делл? Делл! – проснувшись до конца, он кубарем скатился с кровати с треском врезавшись коленями в пол. – Прости! Черт, мать твою, прости, я не хотел!

Глаза у него были дикими, руки тряслись, а лицо странно подергивалось, как будто по нему пробегала мелкая рябь.

– Все нормально. Я просто упала, – вскинула руки Делла, и тут же почувствовала, как под повязкой становится горячо и влажно. Да Мордред же побери. Сложив за спиной пальцы в знак, она пробормотала универсальную формулу очищения, закольцевав ее в перманентный режим.

– Что ты делаешь?

– Жопу обезболиваю, – не колеблясь соврала Делла. – Сам-то как? Колени не отшиб?

– У меня крепкие. Я же все-таки хоккеист, – криво улыбнувшись, Льюис взял ее за плечи, пристально вглядываясь в лицо. – Точно нормально?

– Ну да. Тут лететь полтора фута. Тебе что-то приснилось?

– Да, – Льюис сел рядом, подпер Деллу теплым боком. – Я думал, что эта хуйня закончилась. С тех пор как у тебя спать начал, ни разу кошмаров не было.

– Ты же у меня всего три ночи спишь.

– Вот три и не было.

– И это, по твоему мнению, хороший результат…

Осознание масштаба проблемы свалилось на Деллу, неподъемное, как строительная балка. А вслед за ним пришло желание встать и сварить ведро ебучего бальзама, чтобы Льюис в нем выкупался.

– Всего пара приемов, и целитель подберет терапию, – на помнила Делла то ли себе, то ли Льюису. – Два дня – это не страшно.

– Два – нет, – неестественно спокойным голосом отозвался Льюис. – Ложись спать.

Он помог Делле подняться, уложил ее в постель и тщательно укрыл одеялом.

– Спокойной ночи.

– Эй, ты куда? – подскочила из старательно сооруженного кокона Делла.

– На диван. Там посплю.

– Нет! Глупости какие, даже не думай.

Стоя в дверях, Льюис молча покачал головой.

– Иди сюда!

– Нет.

– Льюис, я диван сейчас в мышь превращу.

– Значит, домой уеду. Делл, я не лягу в кровать.

Делла знала эту позу. Видела ее много раз. Льюис стоял так, словно готовился к бою – напряженный, собранный и холодный. О Мерлин, с кем же ты собираешься драться? Со мной? С собой? С миром вокруг?

– Ладно, пусть будет диван, – вздохнула Делла. – Только подушку возьми и плед в шкафу.

Заснуть Делла не смогла. Она долго ворочалась, выбирая удобную позу, и каждый раз вляпывалась в пустое пространство на кровати, как в холодную воду. Мелочь, воспользовавшись ситуацией, заняла вакантное место, но ее копошливая воркотня не успокаивала, а раздражала. Перевернувшись на спину, Делла закрыла глаза, вслушиваясь в ночную тишину дома. Глубокую. Слишком глубокую. Размеренного, тяжелого дыхания спящего мужчины Делла не слышала.

Выбравшись из-под одеяла, она прошла в гостиную, зябко поджимая пальцы на холодном полу. Льюис лежал неподвижно, уткнувшись носом в спинку дивана, и старательно делал вид, что спит. Пристроившись с краю, Делла опустила ладонь на светлую макушку. Волосы у Льюиса были густые и жесткие, они скользили между пальцами, колкие, как свежескошенная трава.

– Не стригись, – шепотом попросила Делла.

– О чем ты? – в голосе у Льюиса не было и тени сна.

– Не стригись. Хочу посмотреть, какие у тебя волосы – когда они не выкошены, как газон на квиддичном поле.

– Дурацкие – вьются, как у телки. Ненавижу эту хуйню, – Льюис перекатился на другой бок и подвинулся, давая место. – Ты чего бродишь?

– Не могу заснуть, – скользнув под одеяло, Делла прижалась к нему холодными ногами. Было ужасно тесно и неудобно, но почему-то очень уютно.

– Мы же договорились, – упрекнул Льюис, но тут же облапил Деллу за задницу.

– Договорились, что ты будешь спать в гостиной, а ты меня кинул. Нихера ты не спишь. И еще. Я согласилась с тем, что ты перебазируешься на диван. Но разве я обещала, что останусь в кровати?

– Вот сучка, – фыркнул Льюис. – Как грудь?

– Ты так спрашиваешь, как будто молотком меня приложил. Нормально грудь. – Отвечая, Делла почти не отклонилась от истины, потому что кровить уже перестало. И потом, если вдуматься: некоторая хуйня после тычка по швам – это же нормально.

– Точно? – Льюис провел пальцами от живота через бинты и вверх, коротко сжал ладонью грудь. – Так не больно?

В голосе у него появилась рокочущая хрипотца, дыхание участилось. Придвинувшись поближе, Делла почувствовала, что в бедро ей упирается каменно-твердый член.

Наверняка эта истеричное вожделение не было нормальным. Замещение, избегание, компенсация, вытеснение – целитель Бабингтон нашла бы термины, объясняющие происходящее. Она бы предложила остановиться и все обдумать, обсудить эмоции и мотивы поступков. Но Делла всегда полагала, что классический секс предпочтительнее церебрального.

– Отлично, – ухмыльнулась она, закидывая руку Льюису на шею. – Почему ты еще в трусах?

Очередные инкубаторские серые боксеры улетели на книжную полку, и Льюис впился в Деллу длинным и яростным, как укус, поцелуем. Опустившись на пятки между разведенных ног, он ухватил Деллу под ягодицы.

– Иди сюда, – хрипло выдохнул Льюис, задрал ей ноги и рванул на себя.

Охнув, Делла проехала по сбитой простыне, сходу влетела Льюису на колени и почувствовала, как в нее толкается твердый, как палка, член. Льюис вогнал так, что зубы клацнули, и сходу пошел вбиваться, вжимая пальцы в бедра. От толчков Деллу мотало, как тряпичную куклу, в глазах вспыхивали огни, а пульс бухал в висках, словно кузнечный молот. Закинув ноги на плечи, Льюис втрахивал ее в диван, запрокинув голову и закрыв глаза, будто молился. Вены у него на шее вздулись, кожа блестела от пота. Упершись руками в подлокотник, Делла толкала себя навстречу, вскидывала бедра, подстраиваясь под бешеный ритм.

Напрягая руки, Льюис приподнял ее повыше, вошел под другим углом и уперся членом в такую чувствительную зону, что Делла взвыла. Радостно оскалившись, он удвоил усилия, каждый толчок отзывался пульсирующим жаром, пронзительно-сладким, на грани удовольствия и боли.

Шлепки кожи о кожу становились все чаше, Делла вскрикивала и царапала ногтями обивку дивана. С коротким торжествующим рыком Льюис навис над ней, складывая пополам, как опасную бритву. Глаза у него были совершенно невменяемые.

– Вот так, вот так, давай, маленькая, давай… – оскалившись, хрипел Льюис, до боли вдавливая пальцы ей в бедра. – Вместе, сейчас, прямо сейчас…

Подхваченная сбивчивым шепотом, словно приливной волной, Делла вскрикнула и выгнулась в оргазме. Льюис застыл, запрокинув голову так, что Делла видела только белое горло с выпирающим кадыком. По напряженным мышцам прошла короткая судорога, и Делла почувствовала, как пульсирует в ней член, выплескивая эякулят.

Медленно, словно разбуженный ото сна, Льюис склонился к ней и осторожно поцеловал твердыми солеными губами. Делла сдвинулась на край, и Льюис, аккуратно вклинившись в просвет, затащил ее на себя.

– Вот так, – эхом недавнего нутряного рыка повторил он. Вот только голос был совсем другой – мягкий и усталый. – Давай полежим.

Делла откинулась на твердое, перевитое канатами мышц плечо и прикрыла глаза. Льюис молча гладил ее по волосам, по лицу, по шее, едва прикасаясь кончиками пальцем. Спиной Делла ощущала мощные, размеренные толчки его сердца.

– Расскажешь, что тебе приснилось? – наконец решилась она.

Тишина длилась так долго, что Делла перестала ждать ответа. Просто лежала, поглаживая поросшее жесткими волосками предплечье, и бездумно очерчивала узор вокруг косточек запястья.

– Бой, – все-таки ответил Льюис и затих, как игрушка, у которой заканчивается магический заряд. И вместо длинной связной реплики ребенок слышит отдельные слова-вскрики, бессмысленные, словно горячечный бред.

– Бой, – повторил Льюис, глядя в потолок. – Обстрел. Знаешь, я, когда в армию шел, то думал, что буду героем. Я же, блядь, не трус. Я люблю свою страну и хочу ее защищать. Всякие такие правильные штуки думал. Потом учебка, конечно, подвыбила романтику, но все равно – детство в жопе играло. Я прямо видел, как совершаю что-нибудь охуенное, и мне дают медаль, и отец гордится, а мама счастлива. То есть я не для этого шел, не для славы – просто это как… как желание выиграть кубок. Хоккеем-то занимаешься для удовольствия, но победа – это дохуя как важно. А потом был первый обстрел, и бой. Блядь… Как же я испугался. Упал и думал, что встать не смогу. Но нихуя – и встал, и пошел, и стрелял. Все сделал как надо. Но… Ты блендер видела? Такая хуйня, типа мясорубки, в нем лезвия крутятся. Так вот, пойти в бой – это как руку в блендер сунуть, и не сгоряча или там по пьяни, а продуманно. Осознанно. Стоишь, смотришь на мельтешащие лезвия, и заставляешь себя делать то, что надо. По ходу, это и есть героизм. Только в школе об этом не рассказывают, – Льюис усталым, раздраженным жестом потер треугольник между бровями. – И вот каждую ночь такая хуйня. Сюжетов не помню, наутро как отрубает, а ощущения – вот они. Блендер. Перемалывает. Сука.

Делла поцеловала его в ладонь.

– Жалеешь, что пошел в армию?

– Нет. Я же служил Америке. Звучит как пафосное дерьмо, но это правда. Вот только… как мне дальше-то жить? Со всем этим? И почему я чувствую себя не героем, а говном на палочке?

– Потому что самоощущение крайне редко соответствует объективной реальности, – очень серьезно ответила Делла. – Ну вот отлежу я тебе сейчас руку. Если ты поверишь ощущениям, то решишь, что ее нет. Но в объективной-то реальности рука существует.

– О как, – сказал Льюис и замолчал, обдумывая услышанное. – Хочешь сказать, что я отлежал себе героизм?

– Вроде того. Люди, которые каждый делают какую-то опасную хуйню, не считают себя героями. Они работают. А трудовая деятельность вообще ни разу не пафосная штука.

– Хм… – опершись на локоть, Льюис навис над Деллой, всматриваясь в лицо. – У тебя так же?

Делла не отвела взгляд – но для этого потребовались сознательные усилия. Потому что так же не было. Нет, Делла не считала себя героем, она вообще не мыслила философско-этическими категориями. Поступки были полезными и вредными, вели к увеличению или уменьшению блага в самом практическом его понимании. Но проблема была не в этом. Проблема была в том, что Делла любила опасность. Густая адреналиновая волна взрывала мозг, придавая жизни мгновенную, ослепительную яркость. Страх, едва коснувшись сознания, исчезал, ему на смену приходили азарт и веселая злая радость. И это было самое охуенное ощущение в мире – ну, после секса.

Но вряд ли об этом стоило рассказывать Льюису.

– У всех нормальных людей так же, – совершенно честно ответила Делла. – Если ты не собираешься спать, может, сварим кофе? Все равно уже светает.

– Лежи, я сейчас, – поднялся с дивана Льюис и пошлепал в кухню, отсвечивая молочно-белой задницей. – Кстати, я чего спросить хотел, – обернулся он с порога. – Ты себя к нормальным людям относишь?

Делла поперхнулась слюной.

– Да-да, – самодовольно осклабился он. – Я выучил этот прикол, так что даже не надейся.

И, не дожидаясь ответа, милосердно вышел за дверь.

– Уверен? – в который раз переспросила Делла.

– Абсолютно. Мне не пять лет, справлюсь.

– А если…

– Не если. Ну что она мне сделает: укусит, заколдует, обвинит в сексуальных домогательствах?

– Но ты же сам говорил, что вдвоем тебе комфортнее.

– А теперь и в одиночку нормально, – с безграничным усталым терпением улыбнулся Льюис. – Все не так уж страшно, я привык, дальше могу сам. Поэтому заканчивай спорить, выметайся из машины и двигай в госпиталь. Лечи ребра.

– Но…

– Делла. Брысь.

Тоскливо вздохнув, Делла вылезла из машины и побрела к приземистому серому зданию, загребая кроссовками влажный снег.

Больницы она ненавидела с детства. Узкие коридоры, жесткие стулья и палаты, крохотные и гулкие, как гробы. Запах болезни, беспомощности и смерти.

В такой же больнице, серой, тихой и гулкой, умер отец.

Перед смертью старший аврор Алистер Ругер пришел в себя, но никого не узнал. Просто оглядел палату испуганным растерянным взглядом, сказал: «Прости, бабушка, я не хотел, она просто упала». И умер.

Делла так никогда и не узнала, какая «она» упала. Этот вопрос остался без ответа – как и множество других, которые она не решилась или не успела задать. Когда старший аврор Ругер умер, Делайле было двенадцать лет. В таком возрасте мало думаешь о вопросах и еще меньше – об ответах. Просто живешь. Ну или не живешь. Как повезет.

В холле Деллу встретил крохотный неулыбчивый охранник, похожий на озлобленного той-терьера. Пристально осмотрев Деллу, он очертил вокруг нее круг и прочитал шесть стандартных сканирующих заклятий, призванных обнаружить потенциально опасные артефакты, оружие или зелья. Тревожный контур не откликнулся ни звуком, ни световым сигналом.

– Проходите, – недовольно буркнул охранник, разочарованный результатом.

– Спасибо, – вежливо отозвалась Делла. – Вы же знаете, что для выполнения заклинания Авада Кедавра не требуется ничего, кроме палочки и поганого настроения?

– Знаю. А что?

– Нет, ничего. Просто подумала: может, не знаете.

Оставив позади глубоко задумавшегося охранника, Делла поднялась на третий этаж и постучала в дверь.

– Да-да, заходите, – откликнулся целитель.

В кабинете пахло горькими травами, озоном и чем-то еще, трудноуловимым и тревожным. Если бы предчувствие беды имело запах, это был бы именно он.

– Добрый день, – поздоровалась Делла, сжимая в карманах кулаки.

– Добрый. Рад вас видеть! Сегодня вы в одиночестве, без друга? – заулыбался целитель.

– У него дела, – не стала вдаваться в объяснения Делла. – Может, не будем терять времени и приступим?

Сняв рубашку, Делла бросила ее на кресло. Немолодой полноватый целитель неторопливо выбрался из-за стола, вытирая руки дезинфицирующей салфеткой.

– Так, посмотрим, посмотрим…

Повинуясь взмаху руки, эластичные бинты начали разматываться, тут же собираясь в аккуратный круглый шар. По обнаженным бокам потянуло холодным воздухом. Целитель пошел вокруг Деллы, как ребенок вокруг рождественской елки, осторожно тыкая прохладными пальцами в кожу.

– Что тут у нас? Ух, как нехорошо… Ну как же вы так? Я ведь предупреждал…

Делла обреченно закатила глаза.

– Что произошло? – целитель вывернулся из-за левого плеча, снова натирая пухлые ладони салфеткой.

– Споткнулась. Ударилась о комод. Вроде бы несильно, – зябко передернувшись, Делла набросила на плечи рубашку. Прикосновения все еще ощущались точками холода – как будто по ребрам полз фантомный слизняк.

– Возможно, удар был не очень болезненным, – на лице у целителя отразилось явное сомнение. – Но попал именно туда, где уже были повторные расхождения краев раны. Новая травма разрушила грануляционную ткань и дестабилизировала процесс направленной пролиферации. Я приложу все усилия, но не уверен, что смогу это поправить.

– И что это означает? В практическом отношении? – Делла опустилась в кресло, придерживая расходящуюся рубашку рукой. – У меня отвалятся ребра, и вы вставите на их место арматуру?

– Ну что вы, – развел пухлыми ладошками целитель. – Ничего настолько ужасного. Просто шрамы. Справа ткани восстанавливаются в нормальном режиме, там будет чистая кожа. А вот слева… Минимум три заметных шрама. Я ограничу формирование келоидных рубцов, но полностью убрать их уже не смогу. Мне жаль.

– О, это ерунда, – с облегчением улыбнулась Делла. – Шрамы украшают.

– Мужчину.

– Не будем зацикливаться на гендерных стереотипах, – хлопнув ладонями по подлокотникам, Делла поднялась и поправила сползающую рубашку. – Ну что, приступим к процедурам? Чем раньше начнем, тем раньше закончим.

– Но я думал, что сегодня мы проведем двойной сеанс. Раз уж вы прибыли пораньше. Даже регенерационную капсулу для вас зарезервировал на четыре часа.

– О, нет…

– О да. Ступайте в палату и не капризничайте. Лишних два часа в капсуле вам точно не повредят. А если вам очень нравятся шрамы, доцарапаете их дома вилкой.

Сначала нужно поджечь подсобные помещения – во-первых, они на периферии, а во-вторых, там куча легковоспламенимой хуйни. Когда персонал, сорванный с места тревогой, вывалится в коридоры, откроется доступ к складам реактивов. Поджигаем их, с верхнего этажа к нижнему. Обеспечив несколько крупных очагов возгорания, запускаем Редукто в места скопления горючих материалов: ткани, дерево, пластик. Спускаемся в холл и выходим вместе с последними эвакуирующимися посетителями госпиталя.

– Привет. Ты как? – заглянул в палату Льюис. Через уебищную призму силового купола его лицо выглядело расплывшимся и зеленоватым – как у лежалого покойника.

– Скучаешь?

– Нет. Развлекаюсь.

– Это как же? – подтянув стул, Льюис уселся рядом с кроватью, упершись локтями в колени.

– Придумываю, как сжечь госпиталь нахуй и не попасться.

– И как успехи?

– Пока не знаю. Надо тестить, – Делла подняла ладонь и прижала ее к силовому полю. Льюис со своей стороны хлопнул «пять». – А у тебя что? Как прошел сеанс?

– Как обычно. Бла-бла-бла-бла-бла.

Что-то в выражении лица Льюиса натолкнуло Деллу на догадки – и она была уверена, что догадки эти правильные.

– Вы говорили обо мне!

– Ну… – Льюис сосредоточенно разглядывал скудный холщовый коврик. – Немного. Совсем чуть-чуть.

– Я хочу подробности!

– Вообще-то это врачебная тайна, – неубедительно возмутился Льюис.

– Для Бибангтон – да. А ты не целитель. Но хрен с тобой, храни свои великие тайны. Сколько там времени? – непоследовательно переключилась Делла.

– Без пяти четыре, – Льюис обернулся к двери, прислушиваясь к происходящему в коридоре. – По-моему, там твой врач с кем-то треплется. Его голос, точно говорю. Скоро тебя выпустят из заточения.

– И что будем делать дальше? Поедем ко мне?

– Не-а, – покачал головой Льюис. Лицо у него сделалось многозначительное и загадочное. – Не к тебе.

– А куда?

– Сюрприз.

– Ты издеваешься, да? – грустно спросила Делла.

– С чего ты взяла?

– Издеваешься. Над больной женщиной. Страдающей и беспомощной.

– Нет. Я организовываю нормальное человеческое свидание. А то у нас вся романтика в горизонтальной плоскости – по-моему, это как-то не здорОво.

Вертикальная романтика располагалась аж в Центральном парке. Тридцать минут через Бронкс, еще двадцать – в нервно вибрирующей, провонявшей выхлопными газами пробке на мосту Макомбс, а потом полчаса по вечернему Гарлему. Машины ползли неторопливо, словно караван улиток, и эпилептические вспышки неоновой рекламы отражались в лакированных металлических боках.

От комментариев по поводу романтической логистики Делла воздержалась. Хватило одного взгляда на Льюиса: застывшее лицо, губы собраны в нитку, светлые брови сошлись на переносице. Аллегорическая картина «Американский солдат сует руку в блендер» – холст, масло, пиздец.

Когда какой-то мудак подрезал их на перекрестке с Западной Семнадцатой, Льюис так ебанул по рулю, что пластик хрустнул.

– Чтоб тебе яйца дверью прищемило!

– Эй, – потыкала его пальцем в бицепс Делла. – Ты в порядке?

– Да. Извини. Думал, успеем проскочить до этих ебучих пробок. Что происходит вообще, какого хера все как с цепи сорвались?

– Ладно, на календарь ты не смотришь, – кротко вздохнула Делла. – Но зачем же окружающую реальность игнорировать?

– Ты о чем?

– Посмотрите налево, – тоном опытного экскурсовода сказала Делла. – Вы видите деревья, украшенные гирляндами. Посмотрите направо. В проулке мочится на стену бухой Санта-Клаус. И рождественские гимны на каждом радиоканале. Как думаешь, какова причина вселенского столпотворения на трассе?

– Вот блядь. Конец декабря. Ебучее Рождество… – протянул Льюис и вдруг подпрыгнул, как будто его докси за жопу укусил. – Рождество! Блядь! Какое сегодня число?

– Двадцатое. Вторник.

– Пиздеееец… – Льюис вдавил ладонь в переносицу, собирая кожу на лбу складками, как у мопса. – Двадцатое. Это, получается, всего четыре дня осталось?

– Ну да.

– Так. Хорошо. Ясно, – Льюис повел головой, медленно выдохнул и расцепил сжатые на руле пальцы. – Дорогая, что ты хочешь на Рождество?

– Ээээ… – Делла бегло проинспектировала недлинный список желаний. Носки с енотиками – недолет. Трехсотый «Крайслер» – перелет. Новая метла GT-класса с рингтулом. Опять перелет.

Вот же блядь!

– Понятия не имею, – честно ответила она. В глазах у Льюиса отразился весь ужас человека, осознавшего, что у него не то что подарков нет – но даже идей для подарков. Судя по насыщенности эмоций, Рождество вполне могло конкурировать с артобстрелом. – А тебе вот прямо сейчас ответ нужен? Можно, я подумаю?

– Подумай. Только недолго. Ебаных! Четыре! Дня! Сейчас в магазинах третья мировая, чтобы к прилавкам прорваться, взрывчатка нужна.

За мозгодробительной дорожной развязкой проступила темная громада деревьев, странно-чуждая в море искусственных огней.

– О, гляди, Центральный парк! – завопила Делла, с облегчением переключая тему. – Добрались!

– Ну наконец-то, – вздохнул Льюис, притормозил перед зеброй, пропуская радостно галдящую компанию подростков, и съехал по дуге с бульвара Адама Клейтона, погружаясь в Центральный парк, как батискаф – в волны Тихого океана. Теперь вдоль шоссе поднимались черные кости безлиственного зимнего леса, а между деревьями белели сугробы – верная примета приближающегося Рождества. В прогретом смогом городе снег таял, а то, что не превращалось в лужи грязи, сгребали в кучи машины и вывозили непонятно куда.

– Слууушай… Это же, получается, есть снежные свалки! – осенило Деллу.

– Что?!

– Ну вот как мусорные, только для снега. Когда в городе убирают снег, его же куда-то увозят и там, наверное, высыпают. А значит, где-то лежат целые сугробы, как на Северном полюсе.

– Хм… А точно… Никогда об этом не задумывался, – Льюис уставился в пространство, воображая бескрайние холмы выброшенного за ненадобностью снега. – Отличное место для зимнего филиала Санты, чтобы через Канаду транзитом не гонять. Фабрика подарков на снежной свалке… Ты знаешь, это многое объясняет! Теперь я понял, почему так часто дарят хуйню типа байковых рубашек и свитеров с Рудольфом! Мусорная фабрика – мусорные подарки. Логично же!

Машина въехала на парковку, и Делла, перегнувшись, уперлась ладонями в лобовое стекло.

– Что это?

За деревьями полыхали безжалостным белым огнем прожекторы, и все, что было вне этого света, превращалось в чернильную темноту.

– Сейчас увидишь, – Льюис обошел машину, открыл пассажирскую дверь и протянул Делле руку. – Пошли.

Они пересекли площадку, уставленную маленькими круглыми клумбами. Высохшие трупики растений, прихваченные белой наледью, наводили на мысли о крохотных саркофагах. Взяв Деллу за руку, Льюис провел ее вдоль фанерных заграждений, пестрых от старых рекламных объявлений и граффити, свернул и вышел к длинному бетонному зданию. Теперь Делла слышала надвигающуюся на нее музыку, громкую и радостную, вскоре к ней присоединился слитный гул невидимых голосов – такой, какой бывает летом на пляже.

– Стой тут, – скомандовал Льюис и убежал куда-то за угол. Прислонившись к фанерному щиту, Делла терпеливо ждала, прислушиваясь к возбужденному гомону, перекатывающемуся через крышу здания, как цунами. Вскоре Льюис вернулся, удерживая руки за спиной. Рожа у него была до невозможности самодовольная.

– Угадай, что я принес!

– Гамбургеры, – выдала самый очевидный ответ Делла.

– Холодно.

Делла пришпорила фантазию. Музыка, смех толпа…

– Билеты?

– Теплее. Но мимо.

Много людей, парк, зима. Что можно делать в таких условиях? Смотреть представление. Есть. Кормить уток и белок. Гулять. Еще можно покататься на лыжах или на санках – но искомый предмет уместился Льюиса за спину.

Мордредова сила, какие еще развлечения бывают зимой у не-магов?

– Ключи?

– От чего? – искренне изумился Льюис.

– От техники какой-нибудь. Машина напрокат или что-то вроде того, я не знаю.

– Пиздец как холодно, вообще ничего общего. Ну что, сдаешься?

– Сдаюсь, – признала Делла, и на лице у Льюиса рассвела счастливая мальчишеская улыбка.

– Вот! – он развел руки, демонстрируя Делле две пары ботинок с лезвиями на подошвах. – Коньки! Это каток, раньше мы с ребятами приходили сюда на выходных.

– Ох ты, – Делла настороженно разглядывала стальные клинки, зловеще отблескивающие в свете прожекторов. Коньки выглядели как орудие убийства – что само по себе и неплохо. Вот только… – Ты ебнулся? Я же не умею.

– А я научу, – перекинув коньки в правую руку, левой Льюис подхватил Деллу под локоть и увлек к бетонной лестнице, спускающейся вниз, к сияющему льду. – Пошли, не бойся. Тебе понравится!

Протолкавшись через многолюдное шумное семейство, клубящееся у входа, словно пчелиный рой, они вошли в длинное изгибающееся пространство, кольцом охватывающее каток.

– Садись, – подтолкнул Деллу к лавочке Льюис. – Я тебя переобую.

Делла покорно опустилась на облупленное сидение и позволила стащить с себя кроссовки. Вместо них Льюис ловко надел ботинки, затянул шнурки и завязал их на аккуратные бантики.

– Вставай, пошли, – он протянул руки и поднял Деллу с лавочки. – Держись за меня.

– Легко сказать!

Коньки оказались ужасно твердыми, неудобными и оттягивали стопы вниз, как бракованные утяжелители. Неловко ковыляя, Делла добралась до порога и ступила на лед.

– Ай блядь!

Ноги разъехались в стороны, и Делла повисла на Льюисе, цепляясь за него, как за фонарный столб.

– Я сейчас порвусь нахер! Льюис!

– Держу, держу, не ори! – раскрасневшийся хохочущий Льюис подхватил ее под мышки и прижал к себе. – Напрягай мышцы бедер. Упрись в меня, согни немного колени и подпружинивай. Ничего не делай, просто стой. Я тебя поведу.

Делла посильно выполнила инструкции – и держаться на льду действительно стало легче. А потом Льюис толкнулся и заскользил, медленно и плавно, разворачиваясь вокруг своей оси, как в танце. Лед под ногами отматывался назад, как серебряная лента, летели мимо люди, грязно-розовые обцарапанные бортики и стальная арматура с наваренной на нее сеткой. У Деллы возникло ощущение, что на самом деле она стоит неподвижно – а мир стремительно и легко катится назад, со скрипом наматываясь на невидимый барабан.

Толкнувшись левой ногой, Льюис закружился, прижимая Деллу к себе, и в небе закружились крохотные бледные звезды.

– АААААА!!! Льюис, я упаду!

– Не упадешь. Я тебя страхую, – выдохнул он в макушку. Делла подняла голову. Льюис улыбался так, что можно было выключить все прожекторы – а на катке все равно было бы светло. Ради такого можно пару раз ебнуться об лед.

– Вот так, молодец. Отлично. А теперь попробуем фонарики.

Глядя в счастливые голубые глаза, Делла поняла: перспектива ебнуться неиллюзорно так приблизилась. Но, во-первых, дело того стоило. А во-вторых, какого хрена? Это же просто коньки, на них тысячи не-магов катаются! В душе у Деллы затеплились первые искры азарта.

– Конечно, попробуем.

– Молодец. Ты, главное, не бойся, все получится, – Льюис подобрался, как будто это он собирался проделать на льду неведимую хрень. – Наклонись немного вперед, поймай равновесие. Есть? Умница, запомни это ощущение и держи его. Ноги поставь вот так: пятки вместе, носки врозь. Не спеши и не бойся, если ты лажанешь, я удержу. А теперь толкайся пятками друг от друга, вооот, ноги расходятся, а теперь собирай, собирай, носки вместе, вот так! Великолепно!

Он звонко чмокнул вспотевшую Деллу в нос.

– Давай еще раз. У тебя отлично получается.

Выписывая на льду корявые уебищные фонарики, Делла думала: какого хера Льюис делал в армии? Он мог бы… ну… да что угодно мог. Стал бы профессиональным спортсменом. Или закончил бы колледж и занимался прикольными не-маговскими штуками: техникой, электроникой, да хоть полетами в космос! Да, сэр, так точно, сэр, равняйсь, смирно, шагом м-марш – это же не Льюис. Это какие-то другие люди, безликие и твердые, как игрушечные солдатики. Льюису среди них не место. Он не такой. Мягкое, насмешливое чувство юмора и вдумчивая серьезность. Фантазия – яркая, изобретательная и неожиданно точная. Улыбка, золотыми искрами пляшущая в глазах. Руки, осторожно обнимающие за талию – сильные, заботливые и поддерживающие. Вот это – Льюис. А вовсе не тот человек, который сует конечности в блендер только потому, что таков его долг.

Это несправедливо.

Бессмысленно.

Неправильно.

– Что? – вглядываясь в ее лицо, нахмурился Льюис. – Ребра? Мышцы потянула? Ты чего?

– Ничего. Знаете, мистер Уилсон, вы мне ужасно нравитесь.

– Вы мне тоже, мисс Ругер, – стремительной волной покраснел Льюис. – Очень нравитесь.

Делла посмотрела вниз, на коньки, со скрипом прорезывающие лед. Если бы ей встретился человек, который придумал войны… можно было бы воткнуть ему лезвие в лицо. Несколько раз. В целях воспитания и недопущения. Люди с головой, нашинкованной, как кочан капусты, не склонны затевать вооруженные конфлиты. И в этом их несомненное преимущество.

– О, наконец-то ты улыбаешься!

– Конечно, улыбаюсь. Это же самая охуительная вертикальная романтика в моей жизни. Давай еще раз фонарики попробуем. Кажется, я уловила, в чем тут прикол!

До дома Льюис не дотянул – скис уже в машине. Хмурый и равнодушный, он молча вел «Додж», вперившись слепым взглядом в поток машин. Поначалу Делла пыталась его растормошить – шутила, вспоминала аврорские байки, пару раз погладила по твердому бедру, многозначительно пробираясь ладонью от колена к паху. Льюис улыбался одними губами, кивал и молчал.