Текст книги "И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)"
Автор книги: Юлия Коханова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)
Глава 9
Томми поднялся на четвереньки и медленно, осторожно повернулся. Теперь Льюис видел содержимое его расколотого черепа – плотную, как желе, грязно-белую массу, густо замешанную с черными хлопьями крови.
– Нет.
Льюис окаменел. В руках он держал автоматическую винтовку, но пальцы не ощущали прикосновения металла.
– Нет.
Упершись коленями в песок, Томми вздрогнул, и мутные капли разлетелись веером, забрызгав Льюису штаны. Это мозги – с каким-то отстраненным, отупелым ужасом осознал Льюис. Эти вот грязные сгустки – это мозги Томми. Мозги. Мозги. Мозги.
– Ыыыыуааа, – укоризненно промычал Томми перекошенной челюстью и поднял голову. Вместо левого глаза зияло выходное отверстие, ощетинившееся осколками костей. – Ыыыа.
– Прости. Это не я. – Льюис сделал шаг назад, сжимая в руках такую тяжелую, такую горячую, такую бесполезную винтовку. – Это не я. Я не виноват. Прости.
Томми посмотрел на него единственным уцелевшим глазом, растянул рот в улыбку и выставил левую руку вперед. Подтянул колено. Потом правую руку. Снова колено. Томми полз, толкая тело короткими злыми рывками, его окровавленная голова болталась, как уродливый перекошенный маятник. Мухи вились над ней черным жужжащим нимбом.
– Я не мог тебе помочь. Ты же сам знаешь, что я не мог. Не мог! – выкрикнул Льюис, отбросил винтовку и побежал. Ноги вязли в песке, как в болоте, стены окопа сжимались, и земляной бруствер начал осыпаться – сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. Льюис бежал, утопая в песке, потом упал на четвереньки и пополз, а приглушенное мычание сзади приближалось. Воздух наполнился сладковатым тошнотным ароматом разложения, и Льюис вдруг понял, что упирается ладонями не в песок, а в грязь – в черную жирную грязь, густо замешанную на крови. Ноги провалились в зловонное болото, и Льюис попытался ухватиться за стены, но земля рассыпалась в пыль, и он упал, увяз в липкой мерзости, как муха в меду – и тут же на плечи рухнуло тяжелое, подергивающееся тело.
– Ыыыыааы…
– Нет! – рванулся Льюис, уже понимая, что это не поможет, но ужас толкал его вперед, отключал мозг и переводил дело в безумный, бессмысленный режим «беги, беги, беги!». – Это не я, Томми, это они! Пусти!
Жидкая грязь под Льюисом расступилась, он полетел вниз – и врезался в… Врезался. Врезался.
Удар выбросил Льюиса из кошмара, словно катапульта. Он сидел на полу, стреноженный коконом одеяла, и судорожно шарил руками в поисках пистолета. Через окно светило тусклое зимнее солнце, заливая комнату сумрачным светом. На кухне звенел посудой отец.
С трудом выпутавшись из одеяла, Льюис поднялся и потер ушибленный бок. На ребрах полыхало многозначительное красное пятно – часа через три там будет роскошный синяк. Выругавшись, Льюис стянул мокрую от пота майку и заковылял в ванную. Холодный душ, горячий, потом холодный – и жестким полотенцем по коже, пока не отскребешь от себя все это ночное дерьмо.
Чистый, с приглаженными волосами, Льюис поднялся на кухню – и тут же вделся в утренний ритуал, как в растяжку. Отец смотрел сочувственно, с какой-то усталой собачьей виной, и уголки рта у него загибались вниз, как у грустного клоуна.
– Плохо спал?
– Нормально.
Льюис почувствовал, как где-то глубоко, в районе желудка, начинает скручиваться клубок – такой привычный, такой знакомый. Первые витки раздражения легли крошечным узелком, и теперь каждое движение, каждое слово отца рождало следующие и следующие петли. Комок рос, перекрывая дыхание, давил на диафрагму, и тело начинало вибрировать, словно перетянутая струна. Единственным способом расслабиться был удар. Льюис хотел этого. Действительно хотел. Размахнуться и врезать так, чтобы размазать губы в фарш и выбить зубы. Лупить, ссаживая костяшки, хекая и задыхаясь, раз за разом вбивать кулак в ненавистный… Ну не в отца же. Нет. Конечно, не в отца.
Враг.
Во врага.
Уничтожить врага.
Да, это правильно. Но только врага, никого другого.
– Хорошо, что ты сегодня в кровати спал. Ночью снег пошел, потом дождь – ты бы утонул в этой проклятой яме. А если бы не утонул, то замерз бы насмерть.
– Да, папа. Хорошо. – Льюис взял чашку и проглотил кофе залпом, не ощущая ни температуры, ни вкуса. – Я пойду. Спасибо.
– Сделать тебе сандвич с беконом? Я заверну в бумагу – сможешь за рулем позавтракать. Или пока будешь в машине сидеть. Ты же часто ждешь эту женщину, Ругер? Ну вот и поешь, пока ждешь, – отец беспомощно улыбнулся, передвинул разложенные на столе куски хлеба, как будто хотел сложить из них какую-то фигуру, но передумал. Льюису стало тошно. Каждое утро отец встает, чтобы сделать этот проклятый завтрак, варит кофе и надеется, что хотя бы в этот раз все будет по-другому. А Льюис просто уходит. Молча. Как мудак.
Клокочущее внутри раздражение сменило объект и, забыв об отце, запустило когти Льюису в нутро. Теперь он ненавидел себя – и это было, наверное, проще. И честнее. И не так страшно.
– Да, пап, спасибо. Отличная идея.
Обрадованно кивнув, отец засуетился: достал майонез и горчицу, вскрыл непочатую банку пикулей, вытащил из овощной корзины толстую фиолетовую луковицу.
– Пап, ну я же с людьми работаю.
– Да, точно. Я не подумал, – отец тут же отшвырнул луковицу, как гранату с выдернутой чекой. – Подожди пару минут, я быстро.
Четкими экономными движениями он соорудил четыре сложносочиненных сандвича из бекона, листьев салата, помидоров и пикулей и завернул их в пергамент.
Когда-то отец не умел готовить. На кухне владычествовала мама – нарезала, взбивала, месила тесто и выставляла на духовке дребезжащий таймер. Она готовила все: пироги, запеканки, рагу, вкуснющее домашнее мороженое из яиц и взбитых сливок. Когда-то Льюис думал, что так будет всегда. Мама на кухне была незыблема, как рассвет, и непререкаема, как вера в справедливость.
Он даже не приехал на ее похороны.
– Вот, держи, – отец протянул ему тщательно упакованный сверток. – Должно быть вкусно.
– Я уверен в этом. Спасибо, пап.
Ругер ждала его там же, где и всегда – в гараже, и вид имела крайне противоречивый: на осунувшейся, усталой физиономии сияла торжествующая улыбка.
– Вот! Это твое! – помахала она черной книжечкой с золотым тиснением. – Держи.
Льюис протянул руку ладонью вверх, и Ругер вложила в нее удостоверение. «Магический конгресс управления по Северной Америке» – прочитал он. Внутри удостоверения была его фотография, а в графе «Должность» значилось «Сотрудник отдела исследования несертифицированных идиосинкратических артефактов».
– И это тоже твое, – Ругер протянула ему флакон с зеленоватой искрящейся жидкостью. – Две капли перед сном, размешай в стакане воды. И я не шучу – ровно две капли, не халтурь, пипеткой отмеряй. Выпьешь три – сутки продрыхнешь.
– Спасибо, – Льюис подбросил флакон на ладони, наблюдая, как переливается на гранях свет. – Красиво.
– Угу, – Ругер отчаянно зевнула, прикрывая ладонью рот.
– Что, тоже бессонница? – характерную желтоватую бледность и темные круги под глазами Льюис ни с чем бы не спутал – слишком уж часто видел такую же пожеванную рожу в зеркале.
– Нет, просто легла поздно, – Ругер еще раз зевнула, и Льюис, не выдержав, отозвался таким же длинным зевком.
– Кошмар. Давай-ка, садись в машину. Поехали за кофе.
– Нет, – на полинялую физиономию Ругер вернулась торжествующая улыбка. – Сегодня мы будем пить кофе в собственном кабинете. Пошли, покажу место работы.
Льюис поднялся за ней по гремящей металлической лестнице, зашел в допотопный лифт и прислонился к стене. Ругер нажала на цифру восемь, потом – на красную кнопку и на вызов лифтера. Кабина затряслась, отозвалась недовольным кряхтением, где-то высоко, на грани слышимости, загудели подъемные механизмы. Неуверенно качнувшись, лифт на секунду замер и рванул вверх на второй космической. Льюиса вжало в пол, потом мотнуло в сторону, еще раз и еще раз – как будто лифт поворачивал, закладывая крутые виражи. Льюис открыл было рот, чтобы возмутиться, или задать вопрос, или сделать еще что-нибудь разумное и осмысленное, но выдавил только «Какого…» и запнулся, прерванный очередным рывком.
Лифт, хрюкнув от напряжения, остановился, и Льюиса швырнуло на Ругер, а Ругер – на стену.
– Извини, – просипел Льюис в морковно-рыжую макушку и осторожно отступил в сторону. – Целая?
– Да, – ошалело моргнула Ругер.
– Это какого хрена было?
Ругер задрала голову и уставилась на потолок так внимательно, как будто надеялась прочитать там ответ.
– Похоже, гасители инерции сдохли. Но я не специалист, надо техникам сказать.
Двери за спиной у Льюиса лязгнули и разошлись. Он обернулся – и замер с приоткрытым ртом. Потому что никакого небоскреба за порогом кабины не было. Строгие коридоры, облицованные мрамором, и темные дубовые двери, длинные лампы дневного света и тяжелые квадратные колонны – все это исчезло, словно никогда не существовало. Льюис стоял на огромной площадке, окруженной невероятным, во все стены, окнами. Солнечный свет заливал помещение, сияющими бликами плясал на отполированной до блеска меди. Вот только Льюис отлично знал: снаружи было пасмурно и все утро падал липкий, как плевки, снег.
– Ну как? – нетерпеливо толкнула его в спину Ругер. – Тебе нравится?
Вокруг сновали, дребезжа колесиками, деревянные тележки, загруженные до отказа яркими картонными папками. В воздухе проносились, взмахивая крыльями, мелко исписанные голуби из бумаги, и пикировали откуда-то сверху самые настоящие совы. Получив еще один толчок в спину, Льюис отмер, вышел из кабины и чуть не сбил с ног кого-то маленького, тощего и носатого, с длинными, печально обвисшими ушами. Льюис пробормотал извинения, но ушастое существо только пискнуло, залопотало что-то и вдруг исчезло, рассыпав в воздухе вонючую шерсть.
– Это… это… это… – Льюис не удержался и все-таки чихнул, в последнюю секунду прикрывшись локтем. – Это что было?
– Домовой эльф. Нес шерсть двурога. Судя по запаху, это был половозрелый самец.
– Эльф? – в юности Льюис читал «Властелина колец» и теперь испытывал мучительный когнитивный диссонанс.
– Нет, конечно. Двурог. У эльфов нет шерсти.
– А звезды в волосах есть?
– Чего?! – Ругер посмотрела на него так, будто пыталась поставить диагноз.
– Звезды. В волосах, – Льюис напрягся, преодолевая мысленное заикание, залез поглубже в память и вернулся-таки с трофеем. – О Элберет. Гилтониэль.
– Толкин, что ли?! – опознала цитату Ругер. – Забудь. Толкин – это фантазия, а тут, знаешь ли, реальность.
– Ну да. Конечно, – отпрыгнув в сторону, Льюис пропустил невысокий столик, который деловито бежал вперед, с цокотом перебирая толстенькими ножками. Чашки на столике печально позвякивали и расплескивали кофе на документы. – Реальность.
Ругер махнула ему рукой и устремилась вперед сквозь толпу. Льюис торопливо шагал следом, стараясь не упустить из виду то выныривающую из-за плеч и спин, то снова скрывающуюся рыжую макушку. Он никак не мог сконцентрироваться: взгляд выхватывал из реальности детали, которые вбивались в мозги, как гвозди. Висящая на часах летучая мышь. Человек в ярко-лиловой простыне, похожий на креативного ку-клус-клановца. Дребезжащий рой то ли огромных насекомых, то ли маленьких птиц, яркий, словно леденцы в банке. Летящая по воздуху толстенная тетрадь, взмахивающая страницами, как птица крыльями.
Наконец бурлящий хаос вестибюля – или что это там было – кончился. Ругер свернула в один коридор, потом в другой и отперла высокую белую дверь. – Добро пожаловать. Это наш кабинет. Теперь утром понимайся прямо сюда.
Льюис вошел и огляделся. Четыре стола, из них два завалены горами бумаг и папок. Шесть стульев. Какая-то штука, похожая на граммофон. Полки с банками, пробирками и прочей околонаучной посудой. На подоконнике – приземистое колючее растение, густо облепленное то ли бутонами, то ли плодами.
В принципе, ничего особенного.
Поколебавшись, Льюис опустился на ближайший стул. Ругер сбросила куртку, оставшись в футболке со змеей, свернувшейся в кокетливое сердечко. Взяв с полки темную банку, она выудила оттуда здоровенного таракана. Насекомое возмущенно стрекотало надкрыльями и сучило длинными жесткими лапами. Ругер подошла к растению, примерилась и насадила таракана на шип. В ту же секунду ближайший бутон дернулся, слепо повел темно-зеленым рыльцем и, распахнув челюсти, отхватил таракану голову. Раздались отчетливые звуки пережевывания.
– О, вы уже здесь!
Льюис не подпрыгнул в воздух. Это было величайшим достижением последнего месяца – да что там месяца, может, и квартала. Он не подпрыгнул, не заорал и не выдернул из кобуры пистолет.
Лошадиная доза адреналина бессмысленно пронеслась по кровотоку, разгоняя сердце в галоп и заставляя мышцы мелко вибрировать, как после удара током.
– Добрый день, – протянул ему здоровенную лапу Манкель. Льюис, вежливо встав со стула, ответил на рукопожатие – и тут же получил стакан с горячим кофе и булочку. Вторая порция еды по плавной параболе пролевитировала к Ругер, а третью Манкель оставил себе. – Угощайся. Булка с шоколадной начинкой. Надеюсь, ты не из тех извращенцев, которые предпочитают джем.
Ругер показала Манкелю средний палец.
Бессмысленно, на одних спино-мозговых рефлексах Льюис укусил булку. Ну… обычная. Просто сдоба. С шоколадом. Внезапная обыденность булки изумила Льюиса больше, чем жрущий тараканов цветок. Погрузившись в безумную изнанку Вулворт-билдинг, он ожидал обнаружить в булочке что угодно – начинку из мышиных хвостов, бумажное конфетти или приворотное зелье. Но это был просто шоколад.
– Что, не нравится?
– А? – Льюис обернулся к Ругер, выставив перед собой булочку, как Капитан Америка – щит.
– Шоколад? Не нравится? Джем ведь лучше, так? – Ругер смотрела на Льюиса с надеждой.
– Ээээ…
– Да нихрена. Шоколад вкуснее, – подключился к беседе Манкель. – Скажи ей.
Теперь они оба таращились на Льюиса, как кошки на воробья, даже жевать перестали. Видимо, это была какая-то местная драма с глубоким бэкграундом и туманными перспективами развития. Локальный конфликт, законсервированный из-за равнозначности противоборствующих сил. А Льюис, войдя в кабинет на правах третьего, нарушил великое равновесие.
Запихнув себе в рот половину булки, Льюис начал медленно, вдумчиво жевать. Ругер и Манкель терпеливо ждали ответа.
Нужно было принять решение. Выбрать сторону, или сохранить нейтралитет, а может, объявить войну всем – и сказать, что в нормальные булки кладут бекон. И горчицу.
– Ну? – не выдержала Ругер.
– Да. Точно. С джемом вкуснее, – глубокомысленно кивнул Льюис и запил тяжкий выбор кофе.
Глава10
– Итак, леди и джентльмены, – Петер выдернул из папки приказ. Большая круглая печать синела на нем, как гематома. – У вас есть работа. Важная и ответственная. Умер Дирк Цибулоффски.
Делла отреагировала предсказуемо – закрыла лицо ладонями и простонала: «Бляяяядь». Уилсон, который целых двадцать минут выглядел нормально, удивленно посмотрел на нее – и тут же напрягся. Челюсти стиснуты так, что желваки ходят, в глазах – неколебимая суровость.
Не человек, а памятник американскому патриоту. Посмертный.
Все-таки этот парень очень далек от нормы, что бы там Делла себе ни воображала.
– Для тех, кто не в курсе, – Петер выразительно посмотрел на Уилсона. – Дирк Цибулоффски – это дедуля ста семидесяти лет от роду. Сто пятьдесят из них он практиковал некромантию и добился неслабых успехов. Инферналы у Цибулоффски после месяца активной эксплуатации выглядели лучше, чем моя первая телка.
– Инферналы – это оживленные покойники, – расшифровала поднаторевшая в общении с не-магами Делла. Уилсон слегонца позеленел.
– Да. Минимум собственного сознания, замедленное, но все-таки наличествующее трупное гниение и специфические пищевые привычки, – подкинул информации Петер. Уислон позеленел еще больше. – У нас тут как-то хохма была… Служащие в банке Нешрога начали на запашок специфический жаловаться. Сначала мышь дохлую искали, потом кошку. Когда поняли, что искать надо как минимум свинью, вызвали авроров. Приехавшая на вызов группа обнаружила устойчивый и несомненный трупный запах – но не обнаружила трупа. Ребята все перерыли, от чердака до подвалов, даже в камеры хранения доступ выбили – ни-хе-ра. А потом оказалось, что пованивал заместитель управляющего, мистер Кеттелл. Мужик помер от инфаркта на очередной любовнице, а жена в обидку впала – мало того, что кобель, так еще и ликвидность утратил. Покойникам, знаешь ли, зарплату не платят. Миссис Кеттелл обратилась за помощью к Цибулоффски, и уже на следующее утро заместитель управляющего вышел на работу как ни в чем не бывало. Подписывал приказы, гонял подчиненных, даже секретаршу за жопу щипал. Взял, между прочим, несколько крупных кредитов и назанимал денег, подтверждая заемы расписками. А потом выяснилось, что мистер Кеттелл немножечко мертвый. Кредиторы ломанулись к супруге трупа и огребли очередной сюрприз: оказывается, Кеттеллы развелись ровно за день до трагической кончины – ну или на следующий, фиг же теперь докажешь. С установлением времени смерти обнаружились некоторые проблемы. Все совместно нажитое имущество супруг оставил жене, а вот дальнейшие финансовые обязательства повисали в воздухе. Миссис Кеттелл в негодовании, кредиторы в истерике, суд в ахуе.
Петер окинул торжествующим взглядом аудиторию. Уилсон слушал, завороженно открыв рот, даже, кажется, моргать перестал. Делла малевала что-то на мятом листе бумаги, меланхолично покачивая ногой.
– Нет в тебе, кисонька, душевной чуткости, – разочарованно подытожил Петер.
– А в тебе – вербальной краткости. Ты к чему это вот все сейчас рассказывал?
– Это я вводил нашего юного неофита в курс дела. Для общего представления о ситуации.
– И для понтов.
– И для этого тоже, – самодовольно осклабился Петер. – Я, кстати, неделю назад мистера Кеттелла тестировал – на предмет выявления собственного интеллекта.
– И как? – заинтересовалась Делла.
– Ты не поверишь. Я этому упырю банковскому несколько примеров на вычисление дал, с процентами – так он везде итоговую сумму завысил. А потом ручку у меня спер, мудила.
– Хочешь сказать, что у Кеттелла сохранились мыслительные способности?
– Или Цибулоффски так паттерны прописал, что даже на разлагающихся нейронах работают.
– А может, для банковских служащих наебы с процентами – это не интеллектуальная деятельность, а неконтролируемая реакция, способствующая поддержанию гомеостаза. Типа хватательного рефлекса у младенца. Как думаешь? – внезапно переключилась на Уилсона Делла.
– У вас. Мертвый банкир. Считает проценты, – Уилсон говорил медленно, вслушиваясь в звуки собственного голоса.
– Да.
– Я думаю, что это пиздец.
Глава 11
Льюис вел машину так же естественно, как ходил и говорил. Его ладони расслаблено лежали на руле, ноги, словно без всякого контроля со стороны мозга, нажимали на педали, а взгляд блуждал между дорогой, зеркалом заднего вида и собеседником. Деллу это равнодушное спокойствие завораживало. Было что-то удивительно притягательное в невероятном единении человека и механизма. Когда Льюис садился за руль, он становился частью машины и не волновался об управлении так же, как мозг не волнуется об управлении телом. Тойота замедлялась и ускорялась, обгоняла другие автомобили, приближаясь на такое расстояние, что Делла могла бы дотронуться до них рукой, но никогда не цепляла их. Каким-то образом Льюис точно понимал, войдет ли их машина в просвет, успеет ли занять правильное положение на дороге – и делал это так же просто, как доносил ложку до рта.
Все-таки не-маги – удивительные люди.
– Сейчас поверни направо.
– Точно? Там одностороннее движение, – Льюис на секунду обернулся, повергая Деллу в сладостный трепет. Мгновенное ощущение опасности от того, что машина движется без контроля, просто по инерции, холодными мурашками просыпалось вдоль позвоночника.
– Да. Направо и прямо.
Льюис нырнул в короткий просвет, проскользнул под носом у здоровенного грузовика, и переместил машину поближе к тротуару. На повороте он выкрутил руль, и нос тойоты, описав плавный полукруг, сменил вектор.
– Оу.
– Что?
– Мне нравится, как ты поворачиваешь. Такое приятное ощущение.
Судя по округлившимся глазам Льюиса, фраза имела скрытый смысл. Или не имела смысла вовсе.
– Я что-то не то сказала?
– Не знаю. Ты любишь, когда автомобили поворачивают? Я тебя правильно понял?
– Ну да. Прикольно. Я сижу в кресле, которое не двигается – но при этом несется в двух футах над шоссе на скорости тридцать миль в час. Да еще и поворачивает.
– Никогда не думал об этом в таком ключе, – озадаченно нахмурился Льюис. – Но теперь, когда ты так говоришь – да, наверное, прикольно. Эй, там впереди забор.
Он начал притормаживать, и Делла, опомнившись, протестующе замахала руками.
– Нет, не останавливайся, езжай вперед! Прямо в забор, давай!
– Что, протаранить?! – Льюис рывком выкрутил руль и остановил машину так резко, что Делла ударилась ладонями в приборную панель. – Ты с ума сошла?
– Да нет там ничего! Это иллюзия! – Делла раздраженно потерла ушибленную руку.
Льюис внимательно посмотрел на забор – высокие, футов семь, гофрированные металлические листы.
– Уверена?
– Абсолютно.
– И как же это работает?
– Что именно, – растерялась Делла. – Иллюзия? Ну… просто обманывает. Показывает несуществующие вещи.
– Хорошо. Показывает. А если кто-то захочет по нему палкой провести, чтобы загрохотало? Или обопрется?
– Этого не будет. Там чары отведения висят радиусом футов десять. Не-маг даже подойти к забору не сможет.
– А если все-таки?
– Тогда и загрохочет, и железякой спину подопрет. Иллюзия многофакторная – работает со всеми органами чувств и корректирует реальность для вовлеченного объекта. Но к нам это не относится, езжай вперед.
– … Ладно...
Тойота медленно тронулась с места. С напряженным лицом Льюис направил машину прямо по центру забора. Бампер приблизился к металлическому листу… коснулся его… и прошел насквозь. Тойота проехала через забор, как через полосу тумана, и вырулила на широкую улицу, вымощенную круглой брусчаткой.
– Блядь, – тихо выругался Льюис и снова остановил машину. – Тайм-аут. Мне нужен тайм-аут.
– Конечно, – растерялась Делла. – Как скажешь.
Весь опыт общения с выходцами из не-магического мира говорил Делле, что Льюис должен быть счастлив. Поражен. Увлечен и очарован. Именно таким был Петер, когда впервые попал в Нью-Орлеанскую Академию – и не только он. Маргарет Керси, дочь электрика и учителя. Роберт Бриггс, сын банковского клерка и медсестры. Сьюзи Фолкс, Хорхе Вердуго, Алекс Кавана, Мария Беркман… Все дети, рожденные в семьях не-магов, вступали в мир чародейства со счастливым трепетом. Делла помнила, как впервые увидела Петера – длинный, тощий, нескладный мальчишка, сидя на корточках, таращится на семейку садовых гномов. У Петера было такое лицо, как будто ему подарили мешок шоколадных лягушек и ручного взрывопотама в придачу. А Льюис выглядел так, будто сел задницей на гвоздь.
И это было нихуя не правильно.
– Если хочешь, подожди меня здесь. Или с той стороны. Выезжай отсюда, припаркуйся и передохни, пока я все осмотрю, – попыталась исправить ситуацию Делла.
Льюис, не открывая глаз, помотал головой.
– Нет, все нормально. Мне просто надо привыкнуть.
– Ладно.
«Не используй на взрослых не-магах методы, рассчитанные на одиннадцатилеток. Это тупо».
Голос Петера, звучащий в голове у Деллы, сохранял омерзительно-высокомерные интонации – те самые, из-за которых хотелось ответить не словом, а делом. Например, дать засранцу пинка.
К сожалению, пинать было некого, поэтому Делла молча откинулась на спинку кресла и тоже прикрыла глаза. Рядовой Уилсон пережил четыре года войны в Ираке – и это как-нибудь переживет.
И вообще, дистресс или эустресс – вот в чем вопрос. Делла мысленно поставила на второй вариант и скрестила пальцы на удачу.
Минут через пять двигатель тойоты ожил.
– Куда едем? И как? Правила здесь те же?
Делла открыла глаза. Льюис больше не выглядел как человек, который удерживает сознание от коллапса исключительно усилием воли. Счастья на лице, правда, тоже не было – но когда оно было?
– Все то же самое, один в один. Сейчас езжай вперед, на третьем перекрестке повернешь налево и остановишься возле дома с горгульями. Это такие крылатые…
– Я знаю, что такое горгульи.
Льюис тронулся с места. Он ехал медленно, настороженно оглядываясь по сторонам, словно каждую секунду ожидал атаки. Делла молчала. Машина медленно катилась по брусчатке вдоль трехэтажных кирпичных домов, украшенных колоннами, барельефами и статуями. С фантазийных балкончиков стекали гирлянды цветов, защищенные от ноябрьского мороза устойчивыми термочарами. Бронзовые единороги, фениксы и гром-птицы вертели головами, переступали с ноги на ногу и откровенно зевали от скуки. Здоровенная статуя кентавра стояла, уставившись в пасмурное небо, и задумчиво почесывала лошадиную грудь. В исполнении получеловека-полуконя невинный жест обретал внезапную двусмысленность.
Среди идиллической гармонии Цветочной улицы дом Дирка Цибулоффски был оскорблением для глаз. Стены из черного гранита, увенчанные острейшими пиками решетки на окнах и горгульи, с громовым грохотом расправляющие крылья, – каждой своей деталью дом вопил о том, что внутри вершится самая темная магия.
– Вот сюда, правильно? – уточнил Льюис, уже подгоняя тойоту к тротуару.
– Именно. Я же говорила: ты сразу поймешь.
Льюис, наклонившись, еще раз обозрел дом через боковое стекло.
– Охренеть. Как в кино! У вас часто так строят?
– Нет. Цибулоффски был мелким эгоистичным мудаком, выпендрежником и позером. А еще он был лучшим некромантом в западном полушарии, поэтому мог себе позволить некоторые чудачества. Например, отгрохать вместо дома креативный склеп.
Делла вылезла из машины и решительно направилась к двери. Сидящая на карнизе горгулья встрепенулась, отслеживая перемещение вероятного противника. Повела клювастой головой, угрожающе расправила крылья. И заорала. Широко распахнув орлиный клюв, горгулья верещала дурным голосом, перемежая рев, пронзительный вой и что-то вроде тирольского йодля.
– Да заткнись ты, Мерлин тебя прокляни! – донесся откуда-то сверху пронзительный женский вопль. В доме напротив распахнулось окно, из него вылетела банка майонеза и со звоном врезалась в горгулью, заляпав стену жирными пятнами. Статуя, икнув от неожиданности, заткнулась и начала облизываться каменным языком. Душераздирающие вопли сменились скрежетом и вибрирующим скрипом.
Льюис медленно, с видимым усилием убрал руку от кобуры. Глаза у него были дикие.
– Может, в дом зайдем? – неуверенно предложила Делла. – Пока она опять не заорала.
Надежды на преобладающий эустресс таяли, как масло на горячем тосте.
В огромном холле было сумрачно и пусто. Расставленные в нишах чучела застыли в напряженных позах, словно изготовились к броску. В тусклых глазах поблескивали искры отраженного света. Среди причудливого паноптикума Делла уверенно опознала пятинога, гиппокампа и крупного самца тибо. Остальные экземпляры представляли собой причудливую компиляцию: на туловище ре-эма красовалась голова единорога, гитраш распахнул широченные грифоновы крылья, а русалка, утратив рыбий хвост, обзавелась изумрудно-зеленым змеиным. Даже на расстоянии пары футов Делла не могла обнаружить следы заклинаний, скрепляющих чужеродные части тел. А может, их и не было. Цибулоффски экспериментировал не только с некромантией.
– Ничего тут не трогай, – вспомнила о технике безопасности Делла. – Даже пальцем не тыкай.
Льюис отрешенно кивнул, не отрывая взгляда от картины с обнаженной нимфой у лесного ручья. Нимфа хихикала и неубедительно прикрывалась ладошками.
– Эй! – щелкнула Делла пальцами. – Я тут! Прием! Ты меня слышишь?
– Да. Ничего не трогать, – не оборачиваясь, отозвался Льюис и смущенно порозовел ушами.
За коллекцией чучел последовала такая же впечатляющая коллекция ножей и кинжалов, потом – таинственно поблескивающие бутылочки, в которых бурлили, непрестанно смешиваясь, неопределенного назначения жидкости. Перед самым выходом из холла Делла наткнулась на небольшой фонтан. Вода в нем была черная и глянцевая, как нефть. Струи поднимались верх и обрушивались в чашу совершенно бесшумно, не рождая даже кругов на поверхности.
– Что это? – спросил из-за спины Льюис.
– Без понятия. Поэтому лучше держаться подальше.
Обойдя фонтан по широкой дуге, Делла поднялась на второй этаж. И первым, кого она увидела, был старший аврор Поллукс Дагомари – аккуратный, жизнерадостный и приветливый до омерзения.
– О, Ругер, ты уже здесь! – распахнув объятия, Поллукс бросился ей навстречу с энтузиазмом оголодавшего смеркута. – А говорили, что ты на машине добираться будешь.
С трудом увернувшись от объятий, Делла отодвинулась на безопасное расстояние и вежливо улыбнулась.
– Так мы и добирались. Это вовсе не так долго, как ты думаешь. Попробуй как-нибудь, тебе понравится.
– Не думаю. Ну ты же видела эти автомобили: крохотная металлическая коробка, которая несется по шоссе в окружении таких же металлических коробок. Грохот, вонь и приступ клаустрофобии в одном флаконе, – неодобрительно покачав головой, Поллукс обернулся к Льюису и уставился на него, как на чучело из коллекции Цибулоффски. – А это тот самый не-маг, которого вы в отдел взяли?
– Льюис Уилсон, – протянул руку «тот самый не-маг».
Поллукс замешкался, но под пристальным взглядом Деллы ответил на рукопожатие.
– Рад знакомству. Надеюсь, что многолетние предрассудки не помешают плодотворному сотрудничеству.
– Я тоже надеюсь, – недоуменно нахмурился Льюис, понятия не имевший о предрассудках.
Установилась неловкая тишина.
Поллукс держал правую руку плотно прижатой к бедру, и Делла не могла отделаться от впечатления, что единственное его желание – это вытереть ладонь о брюки. Эта мысль отдавалась внутри тихой сладкой дрожью, и воображение в цвете рисовало картину: вот она делает шаг вперед. Размахивается ногой. И пинает Поллукса в копчик, посылая в затяжной полет по всем двадцати двум ступеням гранитной лестницы.
Мечты, мечты…
Как скучно быть взрослой.
– Вы тут все уже осмотрели? – вернулась в реальность Делла.
– Обшарили от чердака до подвала. Похоже, старый псих помер от самого обычного инсульта. Будем, конечно, еще расследовать, но я на девяносто девять процентов уверен, что никаких магических провокаций не было. – Поллукс все-таки не удержался и смахнул с брюк несуществующую пыль, с силой обтерев ладонью ткань. – Теперь дом ваш.
– Отлично. Тогда мы пойдем, – солнечно улыбнулась Делла. – Нам тут еще долго рыться.
Ничего не понимающий, но почувствовавший неладное Льюис боком обошел Поллукса и встал рядом с ней, почти касаясь плечом.
