Текст книги "И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ)"
Автор книги: Юлия Коханова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
Глава 3
В гостиной тикали часы. Шестеренки внутри них поворачивались с отвратительно жестким механическим звуком – как будто кто-то невидимый клацал металлическими челюстями. В абсолютной тишине дома они казались оглушающе громкими, и больше всего Льюису хотелось встать, снять эти чертовы часы и врезать ими об стену. Но это было неправильно. Поэтому Льюис терпел.
Он привык терпеть. Тиканье часов, бессмысленные семейные ужины, испуганный, непонимающий взгляд отца… Льюис нес этот груз упорно и безропотно, как выкладку на марше. Потому что это было правильно. Потому что так надо.
– Так что это за работа? – отец надавил на лазанью вилкой, и темно-красный соус потек на тарелку, густой, как печеночная кровь.
– Просто работа. Хорошая. Тысячу в неделю.
Подчиняясь тревожному взгляду отца, Льюис подцепил кусок теста, положил в рот и начал пережевывать. Наверное, у лазаньи был какой-то вкус. И запах. Льюису было все равно. Просто набор калорий – белки, жиры и углеводы. В основном углеводы, конечно.
Херовый способ прожить еще один херовый день.
– Да. Тысяча – это много. Ты молодец. Я знал, что ты найдешь достойную работу.
Отец улыбнулся одобрительно и радостно – как будто собаку похвалил. Льюис почувствовал, как накатывает привычное раздражение, а следом за ним – стыд. Тоже привычный.
Отец не сказал ничего обидного. Он просто хотел поддержать. И Льюис должен ценить это.
– Да, папа. Больше никаких такси.
Льюис замолчал. Тишина давила, и он хотел бы сказать что-то еще – но никак не мог придумать, что именно.
– И что ты будешь делать? – отец почти закончил со своим куском лазаньи. Теперь он собирал рассыпавшийся по тарелке фарш, укладывая его в аккуратный холмик.
– Не знаю, – пожал плечами Льюис.
– То есть как это – не знаешь?! – глаза у отца округлились, а лицо вытянулось, как в мультике.
– Ну… Так. Просто буду водить машину. А если кто-то попробует напасть… Я приму меры. И все. Это простая работа. Я справлюсь.
– Ладно. Как скажешь, – тут же сдался отец. Потому что он пытался быть понимающим. И потому, что он нихера не понимал. – Ты опять толком не поел. Что, лазанья невкусная?
– Нет, папа, все отлично. Замечательная лазанья, – Льюис щедро зачерпнул начинку и запихнул ее в рот.
Пустые стулья выстроились вдоль стола почетным траурным караулом. Бабушкин стул. Дедушкин. Мамин.
Когда-то сюда приходили гости. На Рождество и на Пасху, на День Независимости и на День Благодарения… Уилсоны собирались в гостиной, они говорили и смеялись, еда тогда была вкусной и все слова имели смысл.
– Пап, может, в следующий раз в гостиной поедим? Включим телевизор, посмотрим чего-нибудь.
Отец поднял голову от тарелки. Под глазами у него залегли глубокие тени.
– Ну что ты, Льюис. Так же мы совсем не будем разговаривать.
Лежа в кровати, Льюис смотрел в темный потолок и слушал часы. Он знал, что на самом деле никакого тиканья здесь нет, но в уши все равно ввинчивался этот монотонный лязгающий звук. Клац. Клац. Клац.
Как будто кто-то невидимый откусывает по кусочку реальность.
Клац. Клац.
Зачем он вообще согласился на эту дурацкую работу? Это же почти как такси. Кончено, деньги другие, но обязанности – те же самые. Забрать пассажира, отвезти пассажира, подождать пассажира. Вот только теперь нужно таскаться за ним, как собака на поводке, и следить, как бы чего не вышло.
И как это делать?
В армии Льюис сопровождал караваны. Он знал, как наблюдать за крышами, умел прочесывать взглядом толпу, выхватывая подозрительные лица. Льюис не растерялся бы, выскочи на него тюрбаноголовый с гранатометом наперевес. Просто очередь в голову – и все.
Но защита гражданского лица – это ведь совсем другое?
Все, что знал Льюис о работе телохранителя – это фильм с Уитни Хьюстон. I Will Always Love Youuuu… И этот еще, дурацкий. С Николасом Кейджем. Если работа телохранителя действительно похожа на всю эту хуйню – то зря он ввязался.
Хотя… Как же вытянулась рожа у Кертиса Хойла, когда рыжая его на работу позвала. И Руссо этот. Сука. Уебок самодовольный. «Этот бизнес основан на доверии…» «Я не могу так рисковать…»
Да какой нахуй риск?! Льюис ни разу никого не подводил. Ни разу. Да, у него проблемы со сном, Да, он тогда… он зря схватился за ствол. Это было неправильно. Но Льюис никого не подвел! Он всегда выполнял свой долг.
Но рыжая увидела, чего Льюис стоит на самом деле. И она, блядь, права. Льюис отличный солдат. Этого хватило Америке – этого хватит и рыжей.
А Кертис и этот гандон из Anvil… Да пошли они нахер со своим фальшивым солдатским братством. Он справится. Все будет хорошо. Все будет просто отлично.
Ухватившись за это решение, как утопающий за буек, Льюис выдохнул и соскользнул в сон. Тишина приняла его в теплые мягкие ладони, укрыла и спеленала. Льюис опускался все глубже и глубже, и темнота расступалась под ним, податливая, как вата. А потом он встал. На небе яростно скалилось безжалостное иракское солнце, а вокруг был окоп, и земля сотрясалась от взрывов. Смерть приближалась к Льюису, она катилась по траншее, как шар для боулинга, и Льюис был просто кеглей – тонкой, хрупкой, беспомощной кеглей. Смерть размолола бы его в фарш, разорвала плоть и переломала кости. Льюис видел, как это происходит. Оглушающий грохот разрыва – и вместо человека перед тобой лежит кусок орущего мяса. А потом проходит время – и это мясо больше не орет.
Смерть катилась по окопу, она была все ближе и ближе, а Льюис не мог сдвинуться с места. Ноги стали тяжелыми, они вросли в землю и пустили корни, но Льюис рванулся – и нечеловеческим усилием вырвался из ловушки. Он бежал, задыхаясь от ужаса, поскальзывался, падал и снова бежал. А потом Льюис уперся в стену. И смерть его догнала.
Льюис сел в кровати, хватая воздух перекошенным ртом. Футболка промокла от пота, руки тряслись, в горле булькал то ли плач, то ли хрип. Льюис нащупал мобильник. Три часа ночи.
Господи. Надо было ложиться в окопе.
***
– Ты точно уверен, что тебе не нужен костюм?
– Точно. Сказали, чтобы без официоза, в обычной одежде.
Льюис нервно повел плечами и еще раз посмотрел в зеркало. Джинсы, ковбойка, сверху армейская куртка. Все чистое, аккуратное, приглушенных тонов. Вроде бы годится. Или нет? Может, белую рубашку надеть. Мама всегда говорила, что первое впечатление – самое важное. Надо правильно себя зарекомендовать.
На задворках сознания маячил кто-то высокий, в дорогом костюме и с модельной стрижкой. Кто-то, похожий на Билли Руссо. Охуенный мужик, надраенный, как новенький «Роллс-ройс».
Тряхнув головой, Льюис решительно сунул за пояс пистолет. Нахер Руссо, нахер белые рубашки.
Все будет нормально.
На кухне пахло свежезаваренным кофе и поджаренным беконом.
– Может, все-таки позавтракаешь? – отец неуверенно ковырнул содержимое сковородки и тут же отдернул руку – перегретое масло с треском расстреляло боезапас, оплевав и печку, и кафель, и футболку. – Вот черт!
– Ты осторожнее. Крышкой накрой, что ли, – Льюис быстро, обжигаясь, проглотил горький темный кофе. От плотного, липкого запаха бекона мутило, и в горле поднималась едкая кислая волна.
– Я тут картошку поджарил. И яйца. Тебе положить?
Две тарелки уже стояли на столе – глянцевые и бессмысленные, как глаза покойника.
– Нет, спасибо. Я не голоден.
– Тогда хоть сандвичи с собой возьми.
– Все нормально, пап. Я перекушу где-нибудь в обед. Горячая еда, овощи, все такое. Правда, – Льюис торопливо кивнул и выскочил из дома, не дожидаясь очередного предложения, на которое тоже придется отвечать «Нет». Последнее время все общение с отцом сводилось к этому слову. Нет, я не хочу. Нет, я не буду. Нет, все нормально.
Блядь.
Льюис остановился на крыльце, подставив лицо под влажный ноябрьский ветер. Ночью похолодало, и на газоны выпал первый прозрачный снег. На ступеньках он уже таял, оставляя после себя неопрятные мутно-серые кляксы, но фигурно выстриженные кусты все еще топорщились серебром.
В детстве Льюис любил снег.
Спустившись с крыльца, он наступил на мерцающую бриллиантовыми искрам гладь. Миллиарды кристаллов под его ногой сломались, рождая скрипучий хруст. Льюис сделал шаг, потом другой и прислушался к себе, выискивая проблески искрящегося, взлетающего в небо счастья.
Ни-хе-ра.
Льюис вытащил из кармана мобильник, посмотрел на часы и торопливо зашагал к присыпанной снегом машине. За ним тянулась цепочка глубоких темных следов. Рельеф армейских протекторов стремительно наполнялся грязью.
До центра города Льюис добраться за рекордные полчаса. Но на выезде к Линкольн-центру изнывала смогом и длинными тоскливыми гудками чудовищная пробка – и не было ей ни конца, ни края. Уже впилившись в замедляющийся, обреченный поток, Льюис заметил в плотном потоке машин просвет. Чудом прорвавшись на правую полосу, он свернул в какую-то сумеречную арку и выехал на улицу с односторонним движением.
Мысленно благословляя месяцы, проведенные за рулем такси, Льюис нырял в забитые мусорными баками проулки, распугивая бомжей и кошек. Он срезал несколько углов через дворы, проехал под табличкой «Въезд воспрещен» – охранника там не было, а камера давно не работала – и выбрался наконец на Манхеттен. Плотный нью-йоркский траффик подхватил его, словно конвейерная лента, и понес вперед – к Бродвею. Когда на горизонте замаячили шпили Вулворт-Билдинг, Льюис начал оглядываться. Все парковки были забиты, а служебного талона ему не выдали. Да какого же хрена!
Проскочив желтый от смога небоскреб, Льюис заметил пустующее место на платной стоянке и спикировал на него, как альбатрос на макрель. Подрезав дорогущий спортивный «БМВ», он загнал старенький «Додж» на парковку и выключил зажигание.
На часах было без десяти девять. Запихнув пистолет в бардачок, Льюис выскочил из машины и галопом помчался к Вулворт-Билдинг. Чертова парковка была слишком далеко, а таймер в голове уже не щелкал – орал.
К Вулворт-Билдигн Льюис добежал, имея в запасе целых три минуты. Остановившись перед витриной ювелирного салона, он пригладил взъерошенные волосы и одернул куртку. Ну, вроде нормально. Несколько раз глубоко вдохнув, Льюис шагнул в огромные двери.
– Что вы хотели? – грузный мужчина за стойкой посмотрел на него устало и неодобрительно.
– Я… Э-э-э-э-э… Мне надо… – Льюис попытался не пялиться на огромный холл. Отделанные мрамором стены возносились вверх, загибаясь у потолка причудливыми арками, как в католическом храме. Сияли позолоченные люстры, сверкали начищенные медные перила, и красная ковровая дорожка тянулась от дверей к лестнице. Льюис вдруг отчетливо осознал, что ботинки у него грязные, а штанины – заляпанные, как после марш-броска. И ведь пробежал-то всего ничего! Чертов снег…
– Сэр? Вы что-то хотели? – напомнил о своем существовании привратник. Или швейцар. Или консьерж. Или как там его, нахрен.
– Да. Мне нужна комната 549, – Льюис сунул руку в карман – и вдруг не обнаружил там пригласительную записку. Растерянность, паника и мгновенная жаркая ярость – эмоции ударили в Льюиса пулеметной очередью. Руки вспотели и в голове стало пусто и мертво, словно в старом осином гнезде. – Сейчас. Минуту. Я сейчас. – Льюис хлопал себя по карманам, безжалостно выворачивая подкладку. – Вот черт. Ну было же! Оно где-то здесь. Сейчас.
Консьерж устало ждал. На лице у него застыла обреченная гримаса человека, который повидал сотни, нет, тысячи придурков – и смирился.
– Я брал эту бумажку, сейчас найду.
– Да-да, конечно, сэр. Не торопитесь, – в голосе консьержа Льюис услышал тщательно скрываемое презрение. Он вдруг отчетливо увидел, как подходит к жирному борову, берет его за галстук и с размаху вбивает в черную лакированную стойку.
Нет. Стоп. Так нельзя.
У Льюиса есть задание. Он должен выполнить задание.
Не равняйся по трусам, попав под обстрел,
Даже бровью не выдай, что ты оробел.
Будь верен удаче и счастлив, что цел,
И вперед! – как велит тебе служба.
Спокойно.
Отупев от гнева и растерянности, он снова засунул руку в карман – тот самый, с которого и начинал поиски. И нащупал бумажку. Свернутая пополам, она лежала между банкнотами и кредитной картой.
– Да вот же оно!
Консьерж лениво принял записку, пробежал ее взглядом и равнодушно пожал плечами.
– Добро пожаловать, мистер Уилсон. Пройдите вон к тому лифту, поднимитесь на пятый этаж и поверните направо.
– Спасибо. Понятно.
Натянутая вдоль позвоночника струна медленно расслаблялась, отзываясь усталой немеющей дрожью. Льюис сунул записку в карман и быстро направился к лифту. На часах было пять минут девятого.
Глава 4
По поводу комнаты номер 549 существовало два мнения: невероятно скучная и безумно интересная. Вот так вот, с категорической полярностью.
Люди, рожденные в семьях не-магов, видели самый обычный офисный кабинет: стол из дешевого МДФ, телефон, факс и старый ноутбук. Но для чистокровных волшебников комната 549 была полна удивительных вещей. Они жужжали, звонили и щелкали, подмигивали разноцветными огоньками и даже разговаривали – и все это без единого заклинания.
Делла медленно водила по тачпаду пальцем, завороженно наблюдая за кружением стрелки на экране. Тщательно прицелившись, она установила курсор на белое поле и последовательно ткнула клавиши 1, 2 и 3. Заставка мигнула и погасла, обнажив зеленое поле с разложенными по нему картами.
– Ого! У меня получилось!
– Ты ж моя умница, – Петер зевнул, лениво сполз по креслу и потянулся, звучно хрустнув плечами.
– Можно было бы и еще поспать. Опаздывает твой Уилсон.
– Да ладно тебе. Всего же на пять минут, – высунув от усердия язык, Делла подцепила курсором пиковую десятку и потянула ее к червовому валету. – Блядь!
Десятка сорвалась и улеглась на место – так же, как и три раза до этого.
– Ну нет, сука такая. Я тебя перетащу.
Высунув язык еще сильнее, Делла снова подцепила десятку.
– Не на пять, а на восемь. Уже на девять.
– Не отбирай у службы точного времени работу… Ага! – Делл все-так дотащила десятку до валета и торжествующе хлопнула в ладони. – Есть! Кстати, слышишь топот в коридоре? Или объявили пожарную тревогу, или Уилсон уже на подходе. Одно из двух.
Она с сожалением захлопнула крышку ноутбка ровно за секунду до того, как в двери постучали.
– Добрый день. Я опоздал. Прощу прощения, – перешагнув через порог, Уилсон почему-то вытянулся во фрунт. Только что каблуками не щелкнул. Уши на коротко стриженной голове пламенели, как зарево над Хиросимой.
– Ничего страшного, – преисполненная сочувствия, Делл улыбнулась как можно нежнее. Уилсон нервно дернулся и сглотнул. – Что-то не в порядке?
– Да как всегда. Ты, – Петер наконец-то выпрямился в кресле и встряхнулся, как собака после дождя. – Кончай так скалиться, даже мне страшно. Не обращайте внимания, мистер Уилсон, проходите.
Петер поднялся, достал с полки темно-синюю пластиковую папку и разложил по столу содержимое.
– Это договор, два экземпляра. Если вас все устраивает, подпишите вот здесь и вот здесь. А это обязательство о неразглашении. Все, что вы узнаете на этой должности, должно оставаться тайной. Ну и ваше удостоверение, – Петер помахал в воздухе темно-зеленой книжечкой, на которой роскошными золотыми буквами было написано «Специальный отдел расследования».
Уилсон оторопело моргнул, облизал губы и взял в руки договор. Какое-то время он, сосредоточенно нахмурившись, таращился в текст, – но продраться через юридическую казуистку отдела по внемагическим отношениям было невозможно. Через несколько минут бесплодных усилий Уилсон вздохнул и поставил размашистую подпись.
– Отлично. Теперь обязательство о неразглашении – и забирайте ваше удостоверение, – вручив Уилсону нарядную книжечку, Петер тут же торжественно пожал ему руку. – Добро пожаловать в наши ряды, мистер Уилсон!
– Да, сэр. Спасибо, сэр! Я приложу все усилия!
– Я в этом не сомневаюсь. Мисс Ругер отлично разбирается в людях. Если она выбрала вашу кандидатуру, все будет отлично.
Стоя за спиной Уилсона, Делл показала Петеру средний палец. Он сделал вид, что не заметил.
– А теперь давайте подробнее о ваших обязанностях. Сейчас вы получите служебный автомобиль. Будете возить мисс Ругер туда, куда она скажет. Ваш долг – обеспечить безопасность мисс Ругер в машине и на улице. Помещения – не ваша забота, кроме тех случаев, когда Делайла вас об этом попросит. Все понятно?
– Да, сэр.
– У вас есть оружие?
– Беретта 92FS. Такая же, как в армии, сэр.
– А разрешение на ношение?
– Ограниченное, сэр.
– Ну что ж, теперь оно стало полным, – с лицом дружелюбного фокусника Петер достал из папки еще одну бумагу. – Держите. Но не злоупотребляйте. Если для решения проблемы достаточно рядового физического воздействия – просто разбейте оппоненту тыкву.
– Да, сэр. Я понял, сэр! Вы не пожалеете, сэр!
Уже жалею, – тоскливо подумал Петер. Чертов Уилсон сиял, как ребенок, обнаруживший под рождественской елкой билет в Дисней-Ленд.
Петер и Делла несколько часов проспорили о том, выдавать Уилсону разрешение или не выдавать. Делла упирала на то, что без пистолета вся эта охрана – просто неубедительная фикция. Но Петер представлял себе, как чертов Уилсон видит какого-то подозрительного мужика… расчехляет свой ебанный ПТСР… и вышибает мужику мозги к херам фестраловым.
А потом Петер бегает по всему Нью-Йорку, машет палочкой, как полпотовец – мотыгой, и стирает, стирает, стирает память. Попутно внушая всем очевидцам мысль, что выстрелил не белобрысый коротышка, а высокий латинос со шрамом поперек лица.
Ну так себе перспектива.
И все-таки Делла его дожала. «Петер, солнышко, ну вот смотри. Если Уилсон не контролирует себя, то его вообще нельзя брать на эту должность. И тогда о чем мы говорим? А если контролирует, то вреда от пистолета не будет. И тогда о чем мы говорим?». Зажатый в угол, Петер бессильно выматерился – и согласился.
А теперь смотрел на плоды трудов своих и думал, что очень сильно ошибся. Просто дохуя как. Но было поздно.
***
Переступив порог комнаты 549, Льюис почувствовал себя персонажем кретинской модерновой короткометражки. События наслаивались одно на другое, не давая времени на осознание. Вот он вежливо улыбается конопатой Ругер – вот получает удостоверение секретного суперагента – а вот стоит в здоровенном гараже и пялится на добрую сотню машин. Парочка «Бентли», один мерседес представительского класса, спортивная «Субару», десяток «Фордов» и «Тойот» разного года выпуска, старый раздолбанный щевроле-пикап, что-то загадочное и леворульное… В дальнем углу, полускрытый за здоровенным «Хаммером», стоял глянцево-черный пучеглазый родстер с откидным верхом. Годов сороковых, не позже.
Внимательно наблюдающий за Льюисом блондинистый лось жизнерадостно оскалился.
– Немного эклектично, правда? В нашей организации есть автомобили для любой ситуации.
Льюис попытался вообразить ситуацию, в которой понадобится родстер из коллекции Гитлера. Мозг на мгновение завис и выдал синий экран.
– Сейчас возьмите что-нибудь незаметное, чтобы не выделяться.
– Что? – ошалело переспросил Льюис. Теперь он его вниманием завладел ярко-розовый «Вранглер»-кабриолет с гигантским кенгурятником и гирляндой прожекторов на раме. Ни на что другое ресурсов мозга не хватало.
– Да что угодно. Вам что-нибудь нравится?
– Может, вот этот? – Ругер нежно погладила хвостовой плавник трехсотого «Крайслера».
– Ага. А потом углубим окоп и поселим туда кита. Чтобы не разрушать это скромное очарование буржуазии. Простите, мистер Уилсон. Я ничего не имеют против… против… короче, ничего личного.
– Да. Я понимаю, – усилием воли Льюис ослабил окаменевшие челюсти. – «Крайслер» действительно как-то чересчур, вы правы.
Мисс Ругер разочарованно вздохнула.
На самом деле Льюис ее понимал. «Крайслер» был охрененный. Он бы и сам на таком прокатился. Вот только незаметным это чудовище точно не являлось. И в скучном городском траффике выделялось, как эрегированный хер на лесбо-вечеринке. Эффектная, в общем, штука.
– Можно «Тойоту Короллу» взять. На такой половина Нью-Йорка ездит.
– Отлично, – халкообразный Манкель сунул руку в карман, пошарил там пару секунд и вытащил ключи. – Тогда это ваше.
У Льюиса отвалилась челюсть.
Это что, блядь, розыгрыш такой? Или у всех машин один универсальный ключ? А может, это какой-то психологический трюк, и Манкель заранее знал, какую машину выберет Льюис? Версии проносились в мозгу одна за другой.
– Ага! Так вот что ты имел в виду, когда говорил про незаметность! – загадочно развеселилась Ругер.
– Ха-ха. Очень смешно, – смущенно передернув плечами, Манкель сунул Льюису ключи. – Вот, забирайте. Удачи.
И ушел. А Льюис остался стоять, сжимая в кулаке брелок. Больше всего ему хотелось спросить: «И что это, нахрен, было?». Но задавать вопросы было как-то неловко, а Ругер уже топталась рядом с «Тойотой», поэтому Льюис задвинул сомнения поглубже и сунул ключ в замок. Раздался щелчок, и дверца приветливо распахнулась. Окаменев лицом, Льюис уселся на водительское место.
– Куда поедем, мэм?
Ругер плюхнулась в кресло, поерзала, зачем-то сунулась в бардачок, чуть не похоронив салон под ворохом парковочных талонов.
– Давайте для начала к Национальному музею американских индейцев.
И Льюис дал.
***
Учить меня было некому. Я читал конспекты и книги отца, но все, что там было, требовало изначального присутствия магии. А у меня ее не было. И тогда я начал искать. Пока другие подростки проводили вечера в шумных компаниях, я не вылезал из библиотек. И читал, читал, читал… Я собирал знания по крупицам, составляя из обрывков огромный многоцветный паззл.
Важна была любая деталь: время и место ритуала, форма сигиля, толщина линий, состав благовоний. Я лично следил за тем, как ковали мой нож – потому что сделать это надо было на седьмой день убывающей луны, в третий час пополуночи, и остудить лезвие в свежей гусиной крови. Не думаю, что мастер соблюдал бы все эти странные требования, несмотря на тройную оплату. Но я не позволил ему нарушить правила.
Сотни прочитанных томов, тысячи экспериментов, бесконечные горы тетрадей, исписанные результатами моих наблюдений… Но самым сложным было не это. Самым сложным было зарезать курицу. Она была теплая и дышала, под невесомыми шелковыми перьями я чувствовал биение ее пульса. Курица испугано моргала круглыми, как пуговицы, глазами, и странно вытягивала шею. Как будто понимала, что ее ожидает нож.
Я гладил черные с зеленоватым проблеском перья и успокаивал ее как мог. А потом будильник на мобильнике пропищал, и я взял нож – пятнадцать дюймов в длину, из чистого железа, с рукоятью из елового дерева. Руки у меня дрожали, а на глаза наворачивались слезы. Мне было жаль эту курицу. Но я перерезал ей горло.
Получилось это удивительно легко. Отточенный до бритвенной остроты металл разъял кожу и тонкие, слабые мышцы, перерезал трахею и вены. Кровь плеснула пульсирующим потоком, и я подставил под него хрустальную чашу. Курицы дергалась и загребала лапами, как будто пыталась убежать, крылья у нее дрожали, а клюв открывался медленно и беззвучно. Я не знаю, что она хотела: закричать или вдохнуть. В любом случае она не сделала ничего.
Курица просто умерла. Я хотел бы обойтись без этого, но таковы правила Искусства. За силу и знания мы платим горячей, пульсирующей, трепещущей жизнью, и последние минуты ее – надежда на счастливое избавление и страдания.
Мой первый обряд не пришел к логическому завершению. Я сказал все нужные слова, выполнил все действия и сжег столько благовоний, что комната на долгие недели провонялась паленым иссопом. Но те, кто слушали меня с другой стороны, так и не пришли. Но стояли они так близко, что я ощущал натяжение завесы. Она колыхалась и дрожала, готовая расступиться, и сила текла сквозь нее широкой рекой. Комната наполнилась магией. Моей магией.
