Текст книги "Классическая проза Дальнего Востока"
Автор книги: Юань-мин Тао
Соавторы: Сайкаку Ихара,Гань Бао,Сикибу Мурасаки,Тун-чжи Юй,Сянь Го,Сигён Отшельник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 64 страниц)
Но несмотря на то, что мы считаем вино таким противным, бывают случаи, когда и самим нам трудно от него отказаться. В лунную ли ночь, или снежным утром, или же при распустившихся цветах, безмятежно разговаривая, достать бокалы – занятие, усугубляющее всякое удовольствие. Если в тот день, когда тебя одолевает скука, к тебе нежданно приходит друг, то приятно бывает и пирушку устроить.
Очень хорошо, когда в доме, где вы чувствуете себя не совсем удобно, какое-то прелестное существо протягивает вам из-за бамбуковой шторы фрукты и вино. Зимою бывает очаровательно где-нибудь в тесном помещении подогреть на огне сакэ и наедине с задушевными друзьями пить его вволю. А во время путешествия на стоянке где-нибудь в глухих горах неплохо выпить прямо на дерне, говоря: "А что на закуску?" Очень хорошо также выпить для восстановления сил тяжелобольному. Особенно приятно, когда знатный человек, обращается к тебе: "Ну еще по одной: этого мало!" А еще приятно, когда человек, с которым хочешь сблизиться, – любитель выпить и близко с тобою сходится.
Что ни говори, а пьяница – человек интересный и безгрешный. Когда в комнате, где он спит утром, утомленный попойкой, появляется хозяин, он теряется и с заспанным лицом, с жидким узлом волос на макушке, не успев ничего надеть на себя, бросается наутек, схватив одежду в охапку и волоча ее за собой. Сзади его фигура с задранным подолом, его тощие волосатые ноги забавны и удивительно вяжутся со всей обстановкой.
ССIХ
Некий господин, оспаривавший право на чужое поле, проиграл тяжбу и с досады послал на то поле работников, повелев сжать его, а рис забрать. Жнецы, однако, начали убирать другое поле, лежавшее при дороге. Увидев это, кто-то заметил им:
– Но ведь это поле – не то, которое было предметом тяжбы. Почему же вы так поступаете?
И жнецы ответили:
– Это верно: у нас нет причины жать здесь, но раз уж мы пришли вершить неправедное дело, так не все ли равно, где мы жнем?
Обоснование изумительнейшее!
ССХI
Нельзя требовать всего. Глупцы негодуют и сердятся оттого, что чрезмерно полагаются на что-то. Нельзя полагаться на свое могущество – сильные гибнут прежде других. Нельзя полагаться на то, что обладаешь многими сокровищами – проходит время, и их легко теряют. Нельзя полагаться на свои таланты – и Конфуций не устоял против времени. Нельзя полагаться на свои добродетели – и Янь Хуай не был счастлив. Нельзя добиваться и благосклонности государя – к казни приговорить скоро. Нельзя полагаться на повиновение слуг – ослушаются и сбегут. Нельзя добиваться и благорасположения человека – оно, безусловно, изменчиво. Нельзя полагаться на обещания – в них мало правды. Если ты не требуешь ничего ни от себя, ни от других, то когда хорошо – радуешься, когда плохо – не ропщешь.
Если пределы широки направо и налево, ничто тебе не мешает. Если пределы далеки вперед и назад, ничто тебя не ограничивает. Когда же тесно, тебя сдавливают и разрушают. Когда душа твоя ограничена узкими и строгими рамками, ты вступаешь в борьбу с другими людьми и бываешь разбит. Когда же она свободна и гармонична, ты не теряешь ни волоска.
Человек – душа вселенной. Вселенная не имеет пределов. Отчего же должны быть отличны от нее свойства человека? Когда ты великодушен и не ограничен пределами, твоим чувствам не мешают ни радость, ни печаль и люди тебе не причиняют вреда.
ССХХIХ
Говорят, что настоящий резчик всегда работает слегка туповатым резцом. Резец Мёкана, например, был не очень острым.
CСХХХ
В императорском дворце Годзё водились оборотни. Как рассказывал вельможный То-дайнагон, однажды, когда в зале Черных дверей несколько высокопоставленных особ собрались поиграть в шахматы, кто-то вдруг приподнял бамбуковую штору и посмотрел на них.
– Кто там? – оглянулись придворные.
Из-под шторы, присев на корточки, выглядывала лиса, обернувшаяся человеком.
– Ах! Это же лиса! – зашумели все, и лиса в замешательстве пустилась наутек.
Должно быть, это была неопытная лиса, и перевоплощение ей не удалось как следует.
ССХХХV
Посторонний человек не явится, когда ему захочется, в дом, где есть хозяин. Если же хозяина в доме нет, туда не задумываясь заходит путник, а разные твари, вроде лис и сов, коль не отпугивать их людским духом, с торжествующим видом войдут туда и заселят дом, и объявятся там безобразные чудища, вроде духов дерева.
И еще: зеркалу не дано ни своего цвета, ни своей формы, и потому оно отражает любую фигуру, что появляется перед ним. Если б имелись в зеркале цвет и форма, оно, вероятно, ничего не отражало бы. Пустота свободно вмещает разные предметы. И когда к нам в душу произвольно одна за другой наплывают разные думы, это, быть может, случается оттого, что самой души-то в нас и нет. Когда бы в душе у нас был свой хозяин, то не теснилась бы, наверное, грудь от бесконечных забот.
ССХLIII
Когда мне было восемь лет, я спросил отца:
– А что такое Будда?
– Буддами становятся люди, – ответил отец.
– А как они делаются буддами?
– Становятся благодаря учению Будды, – ответил отец. И снова я спрашиваю:
– А того Будду, который обучал будд, кто обучал?
– Он тоже стал Буддой благодаря учению прежнего Будды, – опять ответил отец.
Я снова спросил:
– А вот самый первый Будда, который начал всех обучать, – как он стал Буддой?
И тогда отец рассмеялся:
– Ну, этот либо с неба свалился, либо из земли выскочил. Потом отец потешался, рассказывая об этом всем:
– До того привяжется, что и ответить не можешь.
Из «Повестей от всех краев земли нашей» [92]92
Из «Повестей от всех краев земли нашей»
Ихара Сайкаку
Переводы (первая и вторая "повести" первого свитка книги) выполнены по изданию: Нихон котэн бунгаку дзэнсю, 39, Токио, изд-во "Когакукан", 1973.
716. ... сокровища, взятые во дворец морского дракона.– Согласно старинной легенде, одна из дочерей Фудзивара Каматари, отданная замуж за китайского государя Тай-цзуна, прислала для храма Кобуку (дзи) в Нара драгоценные дары (музыкальные инструменты для буддийских церемоний, камень для растирания туши и т. д.). Однако морской дракон отнял их. Тогда Каматари вошел в любовный союз с лучшей ныряльщицей-рыбачкой в Сану ки (провинция на севере Сикоку), и у них родился сын. После этого он попросил ее достать украденные дары. А чтобы морской дракон ничего не заметил, Каматари велел лучшим музыкантам играть на берегу.
Тайсёккан(канцлер) – Фудзивара Каматари (614-669).
718. Кугэ– знатные семейства.
Эбису, Дайкоку– два из «семи богов удачи». Боги богатства и удачи. Дайкоку изображался с большим животом; в одной руке у него – золотая «колотушка удачи», другой он поддерживает мешок с рисом, переброшенный за спину. Эбису – бородатый человек с большой рыбой под мышкой и удочкой на плече.
Абэ-но Сакон.– Абэ – известный род гадателей.
В. Санович
[Закрыть]
И барабан цел, и ответчик не в обидеИхара Сайкаку
Чтобы заполучить назад сокровища, взятые во дворец морского дракона в бухте за мысом Фуса у берегов Сануки, Тайсёк-кан вызвал туда столичных музыкантов, а потом из бывших при них больших барабанов один поднесли в дар Восточному храму в Нара, другой же стал драгоценностью храма Западного.
Какое-то время спустя этот барабан передали храму Ниси-Хонган и там на нем отбивали часы. Когда же взялись менять на нем кожу, то заглянули внутрь, и оказалось, что там меленькими знаками начертан рецепт целебного снадобья "хосинтан". Посмотришь снаружи – простое дерево, зато внутри намалевано превеликое множество святых архатов золотого и серебряного цвета. Замечательный барабан, нет другого подобного в Японии.
А с барабаном Восточного храма получилась такая история. Его каждый год одалживали для отправления богослужений храму Кобуку. И вот однажды из Восточного храма объявили, что барабана больше не дадут. Настоятель и монахи-воины храма Кобуку стали умолять, чтобы их уважили хотя бы в этом году, барабан в конце концов получили и богослужение справили.
Однако, когда явились из Восточного храма посыльные, барабан им не вернули, а собрались всей братией и принялись ругаться. "Сколько лет одалживали, а теперь назло нам делают! Не отдадим, лучше разобьем в щепки!" – говорили одни. "Мало им этого, сожжем у них на глазах на равнине Летучих огней!" – кричали другие. Молодые послушники и буйные духом монахи-воины ярились, голоса их гремели в кельях, не умолкая. Тогда выступил вперед престарелый монах, премудрый учитель, и сказал: "С самого утра слушаю я вас и утверждаю, что все ваши вопли и угрозы служат лишь к разорению обиталища чувств ваших. По моему же разумению, есть способ у нашего храма присвоить сей барабан в целости и сохранности". Живо соскоблили внутри барабана старинную надпись "Восточный храм" и на том же месте вывели ту же надпись "Восточный храм" свежей тушью, после чего, ни словом о том не обмолвясь, вернули барабан Восточному храму. Там обрадовались, поместили немедля в сокровищницу и порешили впредь больше не давать никому.
Однако на следующий год перед началом богослужений опять явился к ним монах-посыльный из храма Кобуку и заявил: "По примеру прежних лет пришел я за нашим барабаном, что оставляем мы у вас на хранение". Озлившись, они посыльного избили и прогнали.
Дело было представлено в канцелярию начальника столицы и принято к расследованию. Когда барабан осмотрели, то увидели надпись "Восточный храм" по выскобленному месту, и решение вышло такое: "Хотя это дело рук храма Кобуку, однако только по оплошности Восточного храма нельзя уже выяснить, какова была старая надпись. Барабан отныне объявляется собственностью храма Кобуку, храниться же ему надлежит, как и прежде, в Восточном храме". Говорят, что с той поры храм Кобуку брал барабан, когда ему требовалось, и колотил в него, к полному своему удовлетворению.
В женских покоях плотничать женщинеВ ящике сверло, рубанок, тушечница, угольник. Рассказывают, что жила на Итидзёкодзорибаси женщина, лицом неказистая, но не без приятности, могучего сложения и весьма искусная в плотницком ремесле.
Вы скажете: "Столица велика, в ней и мастеров мужского пола предостаточно, зачем же нанимали женщин?" Так вот, их призывали в особняки благородных кугэ для небольших работ в женских покоях, когда не стоило затрудняться отбором и проверкой мастеров-мужчин, например, в случае надобности исправить заграждение от воров или там заменить в окне бамбуковую решетку.
Как-то раз в конце осени за этой женщиной-плотником прислали служанок, и они проводили ее в сад, заросший алыми кленами. "Выноси сюда все из спальни госпожи, да поживее, – сказали ей. – Все шкафы и полки, не оставляй и подставок для изображений Эбису и Дайкоку". – "Покои эти совершенно еще новые, – усомнилась она. – Зачем же их разорять?" – "Удивление твое понятно, – ответили ей. – Но только случилось вот что. В прошлое полнолуние наша госпожа от души предавалась здесь развлечениям до самой темноты, а затем прилегла вздремнуть. Немного спустя две камеристки по имени Мигимару и Хидаримару принялись наигрывать на кото у ее изголовья. При этих звуках все, кто был в покоях, пробудились, стали осматриваться и видят: ползет по потолку женщина о четырех руках, с черной черепашьей харей и с плоской поясницей и вроде бы направляется к госпоже. "Подайте мне мой меч!" – вскричала госпожа отчаянным голосом. Ближняя служанка, которую зовут Кураноскэ, кинулась было за мечом, однако привидение в тот же миг исчезло. Придя в себя, госпожа пожаловалась, что приснился ей страшный сон и что чувствует она себя так, словно в спину ей вбили огромный гвоздь. От боли она едва разума не лишилась, и хотя на теле ее не было ни царапины, циновки под нею оказались залиты кровью. Тогда послали в Гион, что близ храма Ясака, за гадателем по имени Абэ-но Сакон. Погадавши, он объявил: "Должно быть, в этом доме где-то скрыт источник всяческих бедствий". Вот почему все без остатка надлежит здесь осмотреть. Не смущайся же и выноси".
Она и вынесла все, так что остались одни голые стены, сняла даже акарисёдзи, но ничего необычного не обнаружилось. "Разве что здесь что-нибудь... " – произнесла она и сложила наземь груду сбитых дощечек с молитвословиями из храма Энрякудзи. Тут все увидели с удивлением, что дощечки эти шевельнулись, и принялись отдирать их одну за другой. Под седьмой сверху дощечкой оказалась ящерица ямори длиной в девять вершков, прибитая к ней гвоздем через спину, высохшая в толщину бумажного листа, но все еще живая. Ее тут же сожгли, и с тех пор в этом доме никогда ничего не случалось.
Из книги «Пять женщин, предавшихся любви» [93]93
Из книги «Пять женщин, предавшихся любви» Повесть о составителе календарей, погруженном в свои таблицы
Переводы Е. Пинус и В. Марковой печатаются по книге: Ихара Сай-каку. Избранное. М., "Художественная литература", 1974.
719. Второй год Тэнва– 1682 г. Тэнва – «Мир в поднебесной».
Второй день – день женщины.– Согласно народным поверьям, женщина в этот день начинала домашние работы: шитье и т. д. Он считался также благоприятным для любовной встречи.
... птицы, познавшие тайны любви...– Древнейший японский миф, который содержится в «Анналах Японии» («Нихонга»; VIII в.), повествует о том, что трясогузки научили тайнам любви чету богов Идзанаги и Идзанами. Боги эти, породившие японские острова, небесные светила и множество божеств, удалились потом в Страну мрака (японский Аид), уступив свое место младшим богам.
... жена придворного составителя календарей.– Он был главой торгового дома в Киото, который продавал картины религиозного и светского содержания, а также каждый год выпускал календари, где указывались на разные случаи благоприятные и несчастливые дни.
Брови ее могли поспорить с лавром, с лунным серпом на праздничной колеснице.– В шестом месяце в Киото справлялся праздник Гион, во время которого по городу проезжала храмовая колесница, украшенная изображением гор и лунного серпа. Брови в виде лавра – прекрасные брови, напоминающие тонкий серп трехдневной луны. См. прим. к с. 555 (о лунном лавре).
... первые вишни в Киёмидзу...– Возле буддийского храма Киёмидзу, расположенного в горах, к востоку от Киото, росли вишни – сакура, прославленные своей красотой. Популярное место народных гуляний.
Гора Такао– возле Киото. Гора Хигасияма – там же. Неподалеку от этой горы в саду храма возле врат Ясуи росли знаменитые глицинии.
... о четырех королях...– Четыре небесных царя-дэва индийской мифологии. Так было принято называть четырех главных полководцев или вообще заправил.
Симабара– квартал домов любви в Киото.
... в театре на Сидзёгавара. – На этой улице в то время находилось семь знаменитых театров Кабуки. Такинака Китидзабуро – исполнял роли юношей, позже – молодых женщин. Славился как танцор. Карамацу Касэн – тоже исполнял роли молодых героев, как юношей, так и женщин. Фудзита
Катисабуро– изображал главных героинь. Мицусэ Сакон – знаменитый актер, исполнявший главные роли. 720. Однажды после представления... – Театры в то время закрывались в пять часов дня.
... преподобный Ёсида. – Ёсида Кэнко, автор «Записок от скуки».
... зубы вычернены, брови выбриты. – После замужества женщины покрывали зубы черным лаком, а родив ребенка, сбривали брови.
... оставляет грудь открытой...– Широкий пояс обычно повязывается поверх кимоно так, чтобы оно не распахнулось на груди.
721. Пояс ее, наверно, перешит из хаори. – Хаори – верхняя накидка.
Прическа «симада»– была введена в моду куртизанками, род сложного шиньона.
Уэмура Кития– артист, игравший во времена Сайкаку женские роли.
722. Ее прозвали «новая Комати».– Оно-но Комати – известная поэтесса IX в., славившаяся своей красотой.
... напрасно осыпались лепестки.– Намек на стихотворение Оно-но Комати: «Краса цветов так быстро отцвела! // И прелесть юности была так быстротечна! // Напрасно жизнь прошла... // Смотрю на долгий дождь // И думаю: как в мире все невечно». (Перевод А. Глускиной.)
... «обуяла тоска, и как плавучая трава».– Из стихотворения Оно-но Комати: «Я одиноко тоскую. // Как у плавучей травы, // Нет у меня опоры. // Только волна меня поманит, // С нею вдаль уплыву» (Перевод В. Марковой.) ... веткой глицинии, что выделялась своей «неуловимой прелестью»... – Цитата из девятнадцатого фрагмента «Записок от скуки».
... на заставе в Сидзё...– Сидзё – название улицы в Киото, где были театры и места увеселений (см. Сидзёгавара).
723. ... позаботиться о свадебном бочонке. – Бочонок сакэ – непременная принадлежность свадебной церемонии.
... на восток, в Эдо. – Эдо – старинное название города Токио.
... но и клинка себе не завел.– То есть не носил короткого меча, который затыкали себе за пояс. Самураи носили два меча: длинный и короткий.
... прижигание моксой. – В качестве лечебного средства применялось прижигание тела коноплей или чернобыльником, смоченными в горючем масле, – моксой. После прижигания ожог для дезинфекции засыпали солью.
725. ... когда все будут ожидать полнолуния. – В ночь полнолуния горожане, особенно торговцы, молились о том, чтобы в доме был достаток.
Листки ханагами. – Эти листки из мягкой бумаги употреблялись как носовые платки и для обтирания.
726. В храме Исияма...– В этом храме, по преданию, Мурасаки Си-кибу писала «Повесть о блистательном принце Гэндзи». Расположен на юго-западном берегу озера Бива в префектуре Сига возле города Оцу.
... "проходят и возвращаются... через Заставу Встреч.– Застава Встреч находилась возле горы Осака («Горы Встреч») на пути из Киото в восточные провинции, неподалеку от храма Исияма. В стихотворении поэта Сэмимару, жившего в хэйанский период и построившего шалаш возле этой заставы, говорится: "Вот она, эта застава! // Уходит ли вдаль, спешит ли домой, // Здесь путник с друзьями простится. // Знакомец ли твой, иль тебе незнаком, // Но сколько встреч на «Заставе Встреч». (Перевод В. Марковой.)
Сэта– местность на берегу озера Бива, напротив храма Исияма. Все упомянутые ниже места расположены вблизи озера Бива.
... в названии моста Нагахаси... заключена для них надежда.– В Сэта есть два моста: короткий и длинный. Короткий мост наводит на мысль о том, что их прегрешение грозит им бедой.
... возле Катада...– Одно из самых красивых мест на берегу озера Бива. Отсюда путь ведет в Киото.
... горе, именуемой «Фудзи столицы».– Здесь это метафорическое название горы Хиэйдзан возле Киото (см. прим. к с. 651). В словах «двадцать лет» содержится намек на фразу из «Исэ-моногатари», рассказ девятый: "Эта гора если сравнить ее с тем, что в столице будет, как если б гору Хиэ раз двадцать поставить на самое себя... " (Перевод Н. И. Конрада.) Все это место у Сайкаку содержит сложную игру слов, основанную на значении географических названий.
727. ... столицы Сига...– Сига в глубокой древности была столицей четырех императоров, ныне эта местность входит в город Оцу.
Храм Сирахигэ– синтоистский храм, у подножия горы Хиэйдзан. Сира-хигэ-Мёдзин, которому посвящен храм, – «седобородый бог», иначе Сарутэ-хико, божество, пребывающее на одном из восьми небесных перекрестков, устрашающий великан с длинным носом; бог больших дорог, покровитель путников.
730. ... угол в две циновки шириной...– В японском доме площадь комнат измеряется количеством застилающих пол циновок стандартного размера. (1, 80 X 1 м).
... я родилась в год Огня и Лошади...– Огонь и Лошадь – циклические знаки – одно из обозначений по старому китайскому календарю, принятому в Японии до 1873 г. Считалось, что женщина, родившаяся в этом году, должна будет убить своего мужа.
... я ем зеленых ящериц...– Считалось, что они содержат смертельный яд.
Тамба– провинция к северу от Киото.
Танго– провинция севернее Тамба.
... в храме святого Мондзю...– Святой Мондзю, бодхисатва Манджушри (санскрит.) согласно буддийским поверьям, дарует людям разум.
731. ... меж сосен косы Хасидати. – Находится возле храма Мондзю.
Ветер – он тоже непостоянен!– По буддийским представлениям, ветер – символ изменчивости, бренности жизни. Здесь также намек на неверность О-Сан.
732. ... восемьдесят мэ (моммэ)– около четырех граммов серебром.
... те, кто ходят в ночи семнадцатой луны. ...– Верующие, добровольно заменяющие монахов при сборе подаяний за буддийский храм, выполняют этот обряд в ночь на семнадцатое число в одежде из белой бумажной материи, с колокольчиком и ящиком для пожертвований на груди.
... и он подал им на двенадцать светильников...– Согласно народным верованиям, тогда исполняются желания молящегося.
Бог Атаго-сама– бог грома, защитник от огня.
733. Фудзита Кохэйдзи– известный актер времен Сайкаку, выступавший в театре Кабуки.
Получив циновку для сидения...– В старом японском театре сидели на полу на циновках или на подушках.
... женщину по имени Тама. – Выше упоминалась служанка Рин, но в других пьесах на данный сюжет фигурирует сводня Тама. Вероятно, это подлинное имя женщины.
Авадагути– место казни в Киото.
В. Маркова
[Закрыть]
Застава красавицПо календарю первый день новой луны второго года Тэнва – день счастливой кисти. Все записанное в этот день принесет удачу. Второй день – день женщины. С самой древности, с века богов, птицы, познавшие тайны любви, учат науке страсти. Потому и нет конца проказам мужчин и женщин.
Жила тогда одна красавица – жена придворного составителя календарей. Молва о ней с уст не сходила, кажется, горы бы сдвинула страсть, возбужденная ею в столице. Брови ее могли поспорить с лавром, с лунным серпом на праздничной колеснице. Обликом она была как первые вишни в Киёмидзу, когда они вот-вот начнут расцветать, а прелесть ее губ напоминала багряные листья кленов горы Такао. Немало сложили об этом песен.
Дом их находился в проезде Муромати. Даже в огромной столице, среди тогдашних щеголих, блиставших модными нарядами, не найти было второй такой, как она...
Все больше расцветает весна, заставляя трепетать человеческое сердце. В эту пору глицинии в Ясуи – словно лиловые облака, даже краски сосен блекнут рядом с ними. Здесь по вечерам толпятся люди, и гора Хигасияма дивится такой толчее.
Как раз в это время на всех перекрестках столицы пошли толки о "четырех королях" – компании молодых повес. Уж очень они выделялись, всех превосходили своей внешностью.
Беспечно тратя то, что им оставили родители, они от первого до последнего числа месяца развлекались любовью, не пропуская ни одного дня. Вчера встречали рассвет в Симабара с гейшами Морокоси, Ханасаки, Каору, Такахаси; сегодня – в театре на Сидзёгавара с актерами Таканака Китидзабуро, Карамацу Касэн, Фуд-зита Китидзабуро, Мицусэ Сакон... что с мужчинами, что с женщинами – каким только любовным утехам они не предавались.
Однажды после представления все сидели в ресторане Мацуя. Говорили о том, что ни разу до сегодняшнего дня не появлялось на улицах столько миловидных простушек. "Глядишь, попадется какая-нибудь и нам по вкусу!" И вот они выбрали самого сметливого из актеров главным судьей и принялись ждать сумерек, когда женщины возвращаются с любования цветами. Это обещало необычное развлечение.
Однако женщины большей частью проезжали в носилках, и разглядеть их лица, к сожалению, нельзя было. В толпе же, что беспорядочно сновала здесь, хотя и не было дурнушек, но зато не встречалось и такой, которую можно назвать красавицей.
Тем не менее они решили взять всех хорошеньких на заметку. Придвинули тушечницу, бумагу и приступили к описанию.
"На вид можно дать лет тридцать пять. Шея длинная, стройная, разрез глаз четкий, линия волос надо лбом естественна и красива. Нос несколько крупнее, чем нужно, но не слишком. Нижняя кайма подкладки, отвернутая наружу, – из белого атласа, средняя – бледно-желтая, верхняя – оранжевая. На левом рукаве рисунок от руки: преподобный Ёсида при лампаде читает старинные книги. Такой рисунок на платье говорит, во всяком случае, о необычных для женщины склонностях. Пояс из рубчатого бархата в клетку, на голове повязка, какие носят при дворе, таби светлого шелка, гэта на коже, с тройным шнурком. Походка неслышная, грациозная".
"Да, муженьку ее повезло, черт его побери!.. " Но тут она открыла рот, чтобы сказать что-то слугам, и видно стало, что во рту у нее не хватает нижнего зуба. Весь их пыл сразу пропал.
За ней идет девушка лет шестнадцати, больше ей не дашь. Слева от нее, вероятно, мать, справа – монахиня в черном одеянии. Целая толпа служанок и мужчины-телохранители. Значит, в семье ее очень берегут. Казалось, что такая должна быть еще не замужем, но нет – зубы вычернены, брови выбриты. Личико круглое, миловидное, в глазах блестит ум, уши изящной формы, пальцы рук и ног холеные, кожа нежная, белая.
Нарядом всех перещеголяла. Нижнее платье желтое, без рисунка, на среднем по лиловому фону белые крапинки, верхнее – из атласа мышиного цвета с мелким шитьем, изображающим воробьев. Клетчатый пояс оставляет грудь приоткрытой, не стесняет движений. На лакированной шляпе металлические шпильки и шнурки, свитые из бумажных полос.
На первый взгляд эта женщина была очень привлекательна, но присмотрелись – а у нее, оказывается, сбоку на лице шрам размером более чем в полвершка. Непохоже, чтобы он был у нее от рождения.
– Ну, и ненавидит же, верно, она ту, что нянчила ее в детстве, – заключили они под общий смех.
Следующей – лет двадцать с небольшим. Платье из бумажной материи, домотканое, в полоску. Даже подкладка в заплатах, и видно, что женщина стыдится, когда ветер заворачивает полу. Пояс ее, наверное, перешит из хаори – такой узенький, что жалко смотреть. На ногах таби из фиолетовой кожи, давно вышедшие из моды, – надела, верно, какие подвернулись, – и непарные плетеные сандалии из тех, что делают в Нара. На волосах ватная шапка, а сами волосы – когда только касался их гребень? – растрепаны, спутаны и лишь кое-где небрежно подхвачены.
Так она шла одиноко, равнодушная к своей внешности. Однако черты ее лица были безупречны.
– Вряд ли найдется еще женщина, наделенная от природы такой красотой! – Все загляделись на нее и пожалели: – Такую нарядить как следует – мужчина голову потеряет, да ведь в богатстве и бедности человек не властен.
Послали потихоньку проследить за ней и узнали, что это табачница, живущая за проездом Сэйгандзи. Положение невысокое, и все же у каждого в груди закурилась дымком нежность к табачнице.
Но вот появилась женщина лет двадцати семи, щегольски наряженная. Три платья с короткими рукавами из двойного черного шелка, с пурпурной каймой по подолу; изнутри просвечивает вышитый золотом герб. Широкий пояс из китайской ткани в частую полоску завязан спереди. Прическа "симада" с низко отпущенными волосами перевязана бумажным шнуром и увенчана парными гребнями, сверху накинуто розовое полотенце.
Шляпа, какую носит Уэмура Кития, на четырех разноцветных шнурках, надвинута чуть-чуть, чтобы не скрывать лица, которым она, видимо, гордится. Идет мелкими шажками, покачивая бедрами.
– Вот, вот! Вот эта! Замолчите же!
Все, затаив дыхание, ожидали ее приближения. Но что это? У каждой из трех служанок, сопровождающих ее, на руках по ребенку! И самое смешное, что дети, как видно, погодки.
Она шла и делала вид, что не слышит, как они сзади зовут ее:
"Маменька! Маменька!" Такой жеманнице даже собственные дети, должно быть, надоели. Таков уж людской обычай – детей называют цветами, пока они не появились на свет. И повесы расхохотались так, что эта женщина почувствовала: ее время уже ушло.
Следующей была девушка всего четырнадцати лет, с удобством расположившаяся в носилках. Свободно спадающие назад волосы на концах чуть подвернуты и перевязаны сложенным в несколько раз куском алого шелка, а спереди разделены пробором, как у юноши, и на макушке подхвачены бумажным жгутом золотого цвета. В них небрежно воткнут нарядный гребень размером больше обычного.
Красота этой девушки настолько бросалась в глаза, что не было необходимости описывать ее подробно. Нижнее платье из белого атласа разрисовано тушью, верхнее – из той же материи, но переливчатое, с вышитым павлином, который просвечивает сквозь наброшенную сверху сетку из китайской ткани.
К этому тщательно обдуманному туалету – мягкий пестрый пояс, на босых ногах обувь с бумажными завязками. Модную шляпу за ней несут слуги, а сама она заслонилась веткой цветущей глицинии и словно без слов говорит: любуйтесь, кто еще не видел цветка...
Всех красоток, что перевидали сегодня, сразу затмила она. Всем захотелось узнать ее имя, и проходящие ответили:
– Это барышня из знатного дома, с проезда Муромати. Ее прозвали "Новая Комати".
– Да, поистине это прелестный цветок! – решили повесы, и лишь много спустя узнали они, что у этого цветка "напрасно осыпались лепестки".
Предательский сонИзвестно, что холостому мужчине доступны все развлечения, но даже и ему вечерами становится тоскливо без жены.
Так было и с неким придворным составителем календарей. Долгое время он оставался холостяком. И это в столице, где нашлись бы женщины и на разборчивый вкус! Но он желал найти жену, выдающуюся и по душевным качествам, и по внешности, поэтому трудно было ему подобрать подругу себе по сердцу.
В конце концов его "обуяла тоска, и, как плавучая трава" ищет, к чему ей прибиться, так и он принялся искать, на ком ему остановить свой выбор.
Тут до него дошли слухи о той, которую прозвали "Новой Комати", и он отправился взглянуть на нее. А когда увидел, то сразу уверился: вот она, заслонявшая лицо веткой глицинии, что выделялась своей "неуловимой прелестью" даже среди многих женщин, привлекавших внимание на заставе у Сидзё прошлой весной.
"Это то, что мне нужно!" – решил он и, воспылав так поспешно, взялся за устройство своих брачных дел, что смешно было смотреть на него.
На улице Симо-татиури-карасумару, одной из тех, которые ведут ко дворцу, жила тогда известная всем сваха О-Нару, по прозвищу "Говорливая". Вполне полагаясь на эту сваху, составитель календарей попросил ее позаботиться о свадебном бочонке, а когда все было готово, выбрал благоприятный день и взял свою О-Сан в жены.
С тех пор ни первые цветы вишен весной, ни ранняя осенняя луна не привлекали его взора: так он был поглощен супружескими обязанностями.
Год за годом прошло около трех лет.
О-Сан уделяла много внимания рукоделию, за которым женщины проводят дни с утра до ночи. Она самолично возилась с индийской пряжей, а служанок сажала ткать. Она заботилась о добром имени своего мужа, превыше всего ставила бережливость – не давала расходовать лишнее топливо, тщательно вела книги домашних расходов... словом, была образцовой хозяйкой купеческого дома.
Хозяйство их процветало. Радость в доме била ключом.
Но вот однажды пришлось хозяину ехать по делам на восток, в Эдо. Не хотелось ему оставлять столицу, да что поделаешь, раз жизнь этого требует! Собравшись в дорогу, он отправился в проезд Муромати к родителям своей жены и сообщил им о своей поездке. Родители, беспокоясь о том, справится ли дочь с хозяйством в отсутствие мужа, решили подыскать смышленого человека, чтобы поручить ему ведение дел. И для О-Сан в хлопотах по дому он был бы опорой.
Повсюду одинаково родители пекутся о своих детях. Так и эти: от чистого сердца заботясь об О-Сан, послали в дом зятя молодого парня – звали его Моэмон, – который служил у них в течение долгого времени.
Этот парень был от природы честен, за модой не гнался – волос надо лбом не выбривал и рукава носил узкие, едва в четыре вершка шириной. Уже придя в возраст, он не только не надевал плетеной шляпы, но и клинка себе не завел. Изголовьем ему служили счеты, и даже во сне все ночи напролет он строил планы, как бы скопить деньжонок.
Время было осеннее. По ночам свирепствовали бури, и вот, подумывая о близкой зиме, Моэмон решил сделать себе для здоровья прижигание моксой. А так как известно было, что у горничной Рин легкая рука, то он и обратился к ней со своей просьбой.
Рин приготовила скрученные травинки чернобыльника и постелила у своего зеркала свернутый в несколько раз полосатый бумажный тюфяк.
Первые прижигания Моэмон кое-как стерпел. Все, кто тут был – и старая кормилица, и горничная, убирающая комнаты, даже кухонная служанка Такэ, – держали лежащего Моэмона и смеялись, глядя, как он гримасничает от боли.
Чем дальше, тем сильнее жгло, и Моэмон с нетерпением "ждал, когда же наконец ожоги присыплют солью. Моксу, как и полагалось, ставили вдоль позвоночника сверху вниз, кожа на спине покрывалась морщинами, и страдания были невыносимы, но, понимая, как трудно руке, которая ставит моксу, Моэмон переносил боль, зажмурив глаза и сжав зубы.
Рин стало жаль его. Она принялась руками тушить тлеющую моксу, стала растирать его тело, и сама не заметила, как в сердце ее закралась нежность к Моэмону.
Вначале никто не знал о ее тайных терзаниях, затем пошли разговоры, и слухи достигли ушей госпожи О-Сан. Но Рин уже не могла справиться с собой.
Рин была простого воспитания, где ей было уметь писать! Она очень горевала, что не может прибегнуть к помощи кисти, и даже Кюсити, парень из лавки, возбуждал ее зависть умением кое-как нацарапать несколько иероглифов, что хранились у него в памяти. Она было попросила его потихоньку, – но увы! – он пожелал первым насладиться ее любовью.
Что оставалось делать? Дни проходили, наступило "неверное время" – сезон осенних дождей.
Госпожа О-Сан отправляя послание в Эдо, предложила Рин заодно написать для нее любовное письмецо. Легко скользя кистью по бумаге, она адресовала его коротко: "Господину М. От меня", перевязала и отдала Рин.
Рин, обрадовавшись, ждала подходящего случая, и вот как-то раз из лавки позвали: "Эй, принесите огонька закурить!" К счастью для Рин, во дворе никого не было, и вместе с "огоньком" она вручила Моэмону свое послание, сделав вид, словно сама его писала.
Моэмону и в голову не пришло, что это рука госпожи О-Сан, – он только решил, что у Рин чувствительное сердце. Он написал затейливый ответ и потихоньку передал его влюбленной горничной. Но та не могла его прочитать и, выбрав момент, когда хозяйка была в хорошем настроении, показала своей госпоже.
"Я не ожидал письма, в котором Вы изложили свои чувства. Так как я еще молод, то для меня тут нет ничего неприятного, только если мы с Вами заключим союз, как бы нам не нажить потом хлопот с повивальной бабкой!
Но все же, если Вы возьмете на себя расходы на платье и верхнюю накидку, на баню и все, что требуется для ухода за собой, то будь по-вашему, хоть мне и не очень хочется".
Таково было это бесцеремонное письмо.
Просто отвратительно! Неужели больше нет мужчин на белом свете? Ведь такого мужа, как этот Моэмон, Рин нетрудно будет заполучить, даром что она обыкновенная девушка, подумала О-Сан, а если еще раз поведать этому парню все ее печали, может быть, удастся смягчить его? Она написала новое письмо, употребив все свое красноречие, и переправила его Моэмону.
На этот раз послание тронуло Моэмона. Он уже сожалел, что так посмеялся над Рин, и в теплых выражениях составил ей ответ, пообещав, что обязательно встретится с ней в ночь на пятнадцатое число, когда все будут ожидать полнолуния.
Теперь О-Сан и бывшие при ней женщины хохотали во всю мочь. "Вот уж когда можно будет потешиться!" И госпожа О-Сан решила сыграть роль своей служанки. Нарядившись в бумажный ночной халат без подкладки, она заняла обычное место Рин, чтобы ждать там до рассвета.
Но она сама не заметила, как уснула сладким сном.
Было условлено, что служанки, все, сколько есть, прибегут, едва госпожа О-Сан подаст голос. Они притаились кто где с палками и свечами наготове. Но они еще с вечера были утомлены от шума и суеты и невольно погрузились в сон.
Прозвонил утренний колокол, и Моэмон, распустив пояс своего нижнего платья, тайком, в темноте, откинул полу спального кимоно О-Сан и, прижавшись к ее обнаженному телу, с торопливо бьющимся сердцем, не промолвив и слова, закончил приятное для него дело. "Ну и чудесно же пахнут рукава у нее, – подумал он, снова прикрыл О-Сан ее ночным кимоно и удалился на цыпочках. – Как, однако, легкомысленны люди в нашем мире! Я-то думал, что Рин не успела еще изведать мужскую любовь. Кто же этот человек, что опередил меня?" – удивлялся Моэмон и порешил непременно оставить все мысли об этой девушке.
После этого О-Сан проснулась и удивилась, что изголовье под ее головой сдвинуто, постель в беспорядке, пояс развязан и отброшен, рядом почему-то валяются листки ханагами...
Она себя не помнила от стыда. Ведь такое дело не сохранить в тайне. Теперь остается только махнуть на все рукой и стараться хоть как-нибудь прожить, сколько еще суждено... Придется бежать с Моэмоном, пусть даже навстречу смерти.
Как ни трудно было порвать с прежней жизнью, она сообщила Моэмону о своем решении. У того от неожиданности голова кругом пошла, но – раз уж сел на лошадь, не слезать же! И так как О-Сан уже завладела его мыслями, он стал ходить к ней каждую
ночь, не думая о том, что люди это осудят. Так он свернул с истинного пути.
А это приводит к тому, что у человека вскоре остается только один выбор: позор или смерть. Вот в чем опасность!
