Текст книги "Классическая проза Дальнего Востока"

Автор книги: Юань-мин Тао

Соавторы: Сайкаку Ихара,Гань Бао,Сикибу Мурасаки,Тун-чжи Юй,Сянь Го,Сигён Отшельник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 64 страниц)

Из книги «Стародавние повести» [88]88
  Из «Стародавние повестей»
  Изборник "Стародавние повести" ("Кондзяку моногатари") создан, видимо, в последней трети XI века. Создателем книги долгое время считался Минамото Такакуни. По легенде, приведенной в "Дополнениях к рассказам из Удзи", Такакуни в летние месяцы подолгу жил в своей усадьбе близ храма Бёдоин недалеко от столицы. Он приказывал зазывать к себе бывалых людей, проходящих по большой дороге мимо, и подолгу слушал их рассказы. Видимо, так и составилось ядро изборника. Если "Повесть о Гэндзи" – книга о столице, то "Стародавние повести" рассказывают о всей Японии. Это – провинциальный эпос. Три "повести" переведены впервые: соответственно: XI, 24; XVII, 44; XXIV, 4 – по изданию: Нихон котэн бун-гаку тайкэй, 24-26, изд-во "Иванами", Токио, 1965. "Повесть о том, как вор... " (XXIX, 18) – публикуется по книге: Сердце зари, Восточный альманах, вып. I, М., 1973.
  649. Земля Яматонаходится на юго-западе Хонсю.
  Господин Китано– Сугавара Митидзанэ (845-903), поэт, каллиграф, государственный деятель. Умер в изгнании.
  651. Кобо-дайси(774-835) – посмертное имя Кукая, основателя секты «Истинное слово». Долгое время был в Китае (страна Тан). Крупнейший деятель культуры. Ему приписывается создание японской азбуки «хи-рагана» (см. прим. к с. 704).
  ... статуя Будды-целителя о трех статях. – Буддийская триада, скульптурная группа, где в центре – будда Якуси Нёрай (Будда-целитель), а слева и справа махаянистские божества Солнца и Луны, видимо, ипостаси милосердной Каннон (санскр. Авалокитешвары). Ср. с канонической буддийской триадой: Будда Амида и бодхисатвы Каннон и Сэйси (см. прим. к с. 696). См. Н. А. Иофан. Культура Японии. М., 1974.
  Истинное слово(Сингон) – секта, зародившаяся в Индии. Ее сторонники утверждали, что опираются на «истинное слово» (мантра) самого Будды. Секта сыграла большую роль в сближении буддизма и синтоизма.
  651. Священная гора Хиэй. – Имеется в виду монастырь Энрякудзи (принадлежащий могущественной секте Тэндай) на горе Хиэй близ Киото. Монастырь основан Сайтё в 788 г.
  Храм на холме Курама(Курамадэра) находился в Хэйане.
  654. Фудзивара Акихира(989-1066) -один из крупнейших деятелей японской культуры. Рассказы из частной жизни известных исторических деятелей – характерная черта изборника, влияние «уравнивающей» высокое и низкое, прекрасное и гротеск буддийской эстетики.
  В. Санович


[Закрыть]

Повесть о том, как святой чудотвор Кумэ основал обитель Кумэдзи

В стародавние времена в уезде Ёсино, что на земле Ямато, был храм по названью Ворота Благого Дракона. Там некогда жили в затворе двое монахов и подвизались на поприще сянь, желая постичь тайны волшебства и узнать бессмертие. Одного из них звали Ацуми. Другого имя было Кумэ. Однако же Ацуми подвизался прежде Кумэ, он стал сянем, полетел и вознесся на небо.

В свой черед, и Кумэ стал сянем, но в тот самый миг, как возносился он на небо, некая молодка стояла в реке Ёсино и стирала одежды. А стирая одежды, она свои-то подвернула до самых лядвей, так что Кумэ узрел белизну ее лядвей, и помыслы его огрязнились, и он пал перед нею на берег. А потом и женился на ней.

Этот поступок святого чудотвора Кумэ изображен был на дверях во храме Ворота Благого Дракона, там же славный господин Китано удостоил начертать приличную надпись. И то и другое не стерлось от времени – видно и по сей день...

Итак, Кумэ, бессмертный сянь, стал обычайным смертным. Однажды, продавая лошадь, он под бумагою на сделку подписался: "Кумэ, бывший святой чудотвор".

Шло время. И вот, меж тем как та женщина и святой Кумэ жили в добром супружестве, указал государь воздвигнуть в тамошних местах, в уезде Такэти, столицу. Начали сгонять со всей Яма-то жителей на ломовую работу. Пригнали туда и Кумэ. Работные давай насмехаться:

– Святой! Эй, святой чудотвор!

Как-то случились тут начальники над работами. Услышали – и вопрошают:

– Отчего и по какой причине зовется сей чудотвором?

Те ответствуют:

– Так, мол, и так. Прежде этот Кумэ жил затворником в храме Ворота Благого Дракона и подвизался на поприще сянь, и стал он сянем, но в тот самый миг, как возносился он на небо, некая молодка стояла в реке Ёсино и стирала одежды. И увидел он сверху, что она обнажила свои белейшие лядвеи, и помыслы его огрязнились, и он пал перед нею на берег и в одночасье на ней женился. С той-то поры и по этой самой причине он зовется у нас чудотвор святой.

Начальники выслушали их и говорят в шутку:

– Ну что же! Достойный муж: подвизался на поприще сянь и стал бессмертным сянем! Но не утерял же он разом всего своего волшебного искусства. Так чем перетаскивать множество грузных бревен с места на место, не лучше ли пустить в ход святую мощь и переправить их по небу?!

Кумэ отвечал на это:

– Давным-давно позабыл я премудрость сяней. Перед вами всего только обычайный смертный. Явить подобное чудо мне не под силу!

Так он сказал, а про себя думает: "Вот и сумел я постичь премудрость сяней, но – поддался простец любовной слабости, и огрязнила женщина его мысли! Теперь уж не стать мне больше бессмертным сянем. Но за столько-то лет подвига неужто божество храма не придаст мне хоть малой силы?!

И Кумэ сказал начальникам:

– Так, я помолюсь, пожалуй.

"Расхвастался дурак!" – подумали начальники, но отвечают:

– Весьма, весьма достойное, благое дело!

Тогда Кумэ затворился в дальней укромной часовне, очистился духом и телом и перестал есть! И вот уж семь дней, семь ночей бесперемежно, склонившись главою долу и съединив достойно ладони, умолял Кумэ божество о своей просьбе.

И так минуло семь дней. Начальники, нигде не видя Кумэ, то от души смеялись, а то и недоумевали. Как вдруг на восьмое утро небеса помрачились и стало темно, будто бы ночью. Загрохотал гром, полил ливень, и все затмилось вокруг. Люди ужаснулись, но тут гром замолк и небеса просветлели. И увидели люди, как от южного склона лесистой горы, где у лесорубов была делянка, плывут по небу бревна: большие, средние и малые – и опускаются точнехонько к месту постройки. Начальники затрепетали и низко склонились перед святым Кумэ.

О происшествии было доложено государю. Услышав это и исполнясь благоговения, государь подарил Кумэ тридцать тё земли, свободной от побора. Кумэ обрадовался и на те доходы воздвиг в своем уезде храм. Это и есть теперешняя обитель Кумэдзи.

Затем великий Кобо-дайси удостоил отлить для сего храма медную статую Будды-целителя о трех статях в шесть сяку высотою: то есть по левую руку Будды – бодисатва Солнечный, а по правую руку – Лунный. Оный великий наставник обрел во храме сутру Великого Солнца, и она послужила ему руководством, как быстрее сделаться буддой, и тогда отправился он в страну Тан, дабы причаститься учения Истинного Слова.

Рассказывают, что храм этот славится чудесами, а я рассказал вам лишь то, что слышал от других.

Повесть о том, как один монах с помощью бога Бисямона обретает золотой слиток

В стародавние времена на Священной горе Хиэй подвизался один монах. Ученость его была обширна, однако бедность безмерна, У него не оказалось надежного числа прихожан, и он не мог оставаться на Горе, а потому спустился однажды в столицу и поселился в обители «Облачный лес». Родители у него умерли, не с кем было перемолвиться хоть словом, не на кого опереться в трудную пору, и он часто ходил в храм, что на холме Курама, помолиться о том Бисямону, богу – подателю счастья.

Как-то во второе десятидневье девятой луны он отправился, по обыкновенью, в храм на Курама. На возвратном пути, когда достиг он улицы, что близ моста Идзумо, стало темнеть. Сопровождал его один только бедный служка. Луна уже ярко сияла, и монах ускорил шаги, как вдруг в переулке к северу от Первой Столичной дороги увидел он юношу лет семнадцати с виду, прелестной красоты, в белой одежде, небрежно схваченной узкою опояской. Вышло, что им по пути. "Юноша на дороге один, без наставника, – странно", – подумал монах. Тут юноша подошел к нему поближе и говорит:

– Куда изволит идти его преподобие?

– В обитель "Облачный лес", – ответил монах.

– Не возьмете ли и меня с собою?

– Но ведь я не знаю, кто вы, о достойный юноша. Как быть, прямо-таки ума не приложу! А вы, в свой черед, куда направляетесь: к своему ли наставнику, в дом ли почтенных родителей? Вы просите взять вас с собою, и я охотно исполнил бы вашу просьбу, но не подумают ли обо мне дурно?

– О, я понимаю почтенного святого, но выслушайте и вы меня! У меня был наставник, но мы поссорились, и вот уж десять Дней я бреду незнамо куда. У меня были родители, но я лишился их еще во младенчестве. О, если бы кто-нибудь пожалел меня и приветил, я пошел бы за ним куда угодно!

Монах сказал: – Как радостно слышать это! Пусть говорят потом, что хотят, но уж братии не в чем будет меня упрекнуть. Но что ждет вас в келье монаха? Ведь кроме меня и этого жалкого служки, там нет никого, и вам будет скучно и одиноко.

Так они шли, беседуя друг с другом, меж тем цветущая прелесть юноши перевернула все мысли монаха, и он подумал: "Ах, будь что будет! Я возьму его с собой!" И они вместе взошли в обитель "Облачный лес".

Монах затеплил светильник и увидел, какая белая у него кожа, какое пухленькое лицо; все в юноше, всякое его движенье было верхом очарования и изящества. "А ведь он, наверное, не из простого рода", – подумал монах и спросил:

– Кем был ваш почтенный отец, дозвольте узнать?

Но юноша не отвечал.

В эту ночь монах приготовил постель, против обычая, тщательно, [...] ( Пропуски в тексте оригинала.) и юноша расположился ко сну. Монах улегся подле него, они долго беседовали, а потом уснули.

Наутро монахи из соседних келий увидели юношу и в один голос [...] хвалили [...]. Монах никому не желал его показывать, не выпускал даже на галерею, но один любовался юношей, ежеминутно помышляя только что о нем. Однако что-то все время смущало его, и вот вечером следующего дня он приблизился к юноше (а он уж вовсе к нему привык) и говорит:

– С тех пор как я родился в этом мире, кроме материнской груди, я никогда не касался тела женщины, а потому не могу в точности судить, что оно такое. Не знаю отчего, но кажется мне, что в вас таится некое различие в сравнении с обыкновенным мальчиком. Что это? Быть может, вы и на самом деле женщина? Коли так, скажите мне. Нет, я не покину вас, но все же мне хотелось бы знать.

Юноша улыбнулся.

– Ну, а если я взаправду женщина, разве это дурно?

– А как же! Раз я привел с собой женщину, я должен подумать о том, что скажут люди. А что помыслит о нас господин Трех сокровищ?!

– Думаю, что на меня Будда не станет сердиться. Кроме того ведь все видели, что вы пришли с мальчиком. И если даже я женщина, разве вы не можете вести себя со мной так, словно я мальчик?

Услышал это монах и совершенно уверился в том что юноша на самом деле женщина. Ему и страшно было, он и раскаивался, но уж юноша завладел всем его существом, и удалить его от себя монах был не в силах. Он улегся спать и отгородился от юноши одеждой. Однако святости он был невеликой и чрез некоторое время пододвинулся и нежно прильнул к нему. "Ах, – подумал он, – этот юноша, хоть и не совсем обыкновенный, зато вряд ли сыщется на свете такой же милый и желанный! Это, несомненно, предопределение свыше!" Потом монахи из соседних келий не однажды рассуждали друг с другом: "И как это он, при его бедности, сумел заполучить столь прекрасного юношу?"

А некоторое время спустя юноша вдруг почувствовал себя дурно и перестал есть. Монах встревожился, а юноша говорит:

– Кажется, я беременна. Вот так и знайте!

Монах воскликнул:

– Ах, беда какая! О, я несчастный! Ведь все видели, что я пришел с мальчиком? А когда родится ребенок, как быть?

– А вот как – никому ничего не говорить. Я не доставлю вам хлопот. Когда же срок исполнится, прошу вас, не надо шуметь.

Монах не находил себе места от страха и от жалости к юноше. Меж тем луна на небе стала полной и яркой. Юноша в беспомощности своей говорил о печальном и то и дело принимался плакать. Монах был тоже сильно опечален. Юноша сказал:

– Ох, как мне больно. Я, верно, скоро рожу.

Монах в отчаянье поднял шум.

– Умоляю вас, замолчите, -прошептал юноша. -Лучше постелите циновки в отдельном домике.

Монах сделал все, как тот велел, и мнимый юноша туда вошел. Вскоре роды закончились, и чрез некоторое время монах решился заглянуть в домик. Тут он увидел нечто, запеленатое в женскую одежду, мнимый же юноша куда-то исчез. Монах несказанно удивился, подошел и осторожно развернул сверток: ребенка там не было, а в изголовье лежал камень. Замирая от страха, зажег он огонь. От камня полилось золотистое сияние. Монах пригляделся – перед ним был слиток золота.

Мнимый юноша не появлялся более, но часто монаху виделся в мечтах его смутный облик, и тогда печаль и тоска охватывали сердце!.. И все же он думал: "Это святой Бисямон из Курама все устроил, чтобы помочь мне". Он потом разрезал этот слиток на дольки, постепенно продавал их и сделался богатым.

Не с тех ли пор стали говорить: "Не дитя, а чистое золото!"

Случай сей передавали послушники обители "Облачный лес", а я рассказал лишь то, что рассказали мне.

Повесть о том, как вор, поднявшись на башню Расёмон, увидел мертвую женщину

В стародавние времена явился в столицу некий человек, занимавшийся воровским ремеслом. Пришел он туда из земли Сэцу. Солнце еще не село, было светло, и он решил укрыться в глубокой тени под воротами Расёмон. Улица Судзяку была многолюдна. «Вот разойдется немного толпа, тогда и возьмусь за дело», – подумал он и стал ждать. Вдруг он услышал шаги. Кто-то подходил к воротам со стороны улицы Горного замка. Вор поспешно поднялся по лестнице наворотной башни. И тут он увидел какой-то свет в темноте. Через решетчатое окошко вор заглянул в комнату. Там лежал труп молодой женщины. В изголовье горел светильник, а рядом сидела дряхлая седая старуха. Склонясь над мертвой, она выщипывала у нее из головы волосы. Вор никак не мог взять в толк, зачем она это делает. "А может быть, старуха – ведьма? – испуганно подумал он. – Или, может, она тоже мертвая?.. " Как ни страшно ему было, он все же решился войти. Тихо отворил дверь, вынул меч, подскочил к старухе.

– Ах, низкая тварь! – закричал он. Старуха отпрянула и нелепо замахала руками.

– Зачем ты это делаешь? – спросил вор. Та отвечала:

– Хозяйка моя умерла. Хоронить ее некому, вот ее и принесли сюда... А волосы я рву для париков – погляди, какие у нее богатые волосы. Чем орать, лучше пособил бы!

Вор молча стащил с мертвой одежду, сорвал платье со старухи, отнял у нее надерганные пряди волос, сбежал вниз по лестнице – и был таков!

К слову сказать, в этой башне лежало множество трупов. Сюда свозили всех, кого некому было хоронить.

Обо всем этом рассказывал многим людям упомянутый вор, а я только в точности передаю то, что от них услышал.

Повесть о том, как Фудзивара Акихира в молодости навещал одну даму

В стародавние времена жил знаменитый наставник в изящной словесности Фудзивара Акихира, Глава Палаты Наук.

Как-то, будучи еще молодым человеком, вступил он в знакомство с некоей дамой, служившей при дворе, и тайно ее навещал. Однако же оставаться у ней ночью было небезопасно, и он сговорился с одной дворцовой служанкой, которая жила по соседству: "Я встречу ее в твоем доме, и мы проведем там ночь", – сказал он ей.

Муж ее в ту пору куда-то отлучился, и кроме нее никого в домике не было. "Чего же еще желать!" – сказал Акихира. А поскольку спальня служанки оказалась мала и узка, только-только для нее одной, то Акихира и его даме было очень тесно; тогда они докинули спальню и, велев принести из флигеля, где жила дама, циновки, настелили их, устроили себе широкое ложе и легли.

Прошло некоторое время с того дня, и вот муж служанки однажды узнает, что жена его сошлась потихоньку с каким-то человеком.

– Как раз сегодня ночью тайный любовник придет к вашей женушке, – сказали ему.

"А я как раз подстерегу его и убью!" – решил он про себя и, известив жену, что будет несколько дней в отсутствии, сделал вид, что уехал, а сам спрятался неподалеку и стал ждать.

Ничего этого не зная, Акихира пришел в домик служанки и повел любовные речи со своею дамою. Настала глубокая ночь. Муж служанки подкрался к самому дому и прислушался. Там тихонько шептались мужчина и женщина. "Так и есть! – помыслил муж. – Значит, мне не солгали", – и он неслышно проскользнул вовнутрь. Он почуял, что они расположились на его ложе, но не мог ничего разглядеть в темноте. Тогда он подошел поближе к тому месту, откуда раздавалось сонное храпение, вынул нож и, взявшись за лезвие, нащупал грудь мужчины; затем сказал про себя: "Ну, сейчас заколю!" -и занес уж было руку точнехонько над самым его сердцем, как вдруг лунный луч просочился сквозь щели кровли и упал на длинные витые шнуры шаровар "сасинуки". Он их тотчас увидел и удивился: "Чтобы у моей жены и любовник в таких дорогих сасинуки, которые носят лишь благородные господа?! Верно, люди обознались. Как бы не вышло беды!" И в этот миг он услышал какой-то дивный запах. "Вот незадача!" – мелькнуло у него в голове. Он отвел нож и принялся ощупывать разбросанные одежды, но едва он их коснулся, дама вдруг просыпается и говорит нежным, приятным голосом:

– Какой-то человек пришел сюда.

"У моей жены другой голос", – растерялся муж и отступил от постели.

– Кто здесь? – удивился Акихира.

Услышав голоса, служанка, спавшая подле очага, пробудилась и со страхом подумала: "Вчера муж зачем-то поспешно уехал. А что, если он вернулся, да все перепутал!"

И принялась кричать:

– Ах! Кто это? Воры! Грабители!

Муж услышал ее голос и сразу понял, что на его ложе находилась какая-то другая женщина. Тогда он нашел жену, ухватил ее за волосы и вопрошает:

– Ну, в чем тут дело, отвечай.

– Я уступила свою спальню одной знатной даме, она попросила меня... Я легла здесь. Вы так ошиблись!

Акихира вышел к ним и удивленно спросил объяснений. "Так вот это кто?!" – подумал муж и сказал:

– Изволите ли знать, перед вами доверенный слуга господина правителя Каи, такой-то и такой-то. Не ведал я, что ваша светлость изволит здесь почивать. Да еще и не признал близкого родича моего господина. Страшная вина! Ужасная ошибка! Но мне сказали, что так, мол, и так... Вот я и решил подстеречь обидчика и, да не прогневается, ваша светлость, пробрался сюда. Увидел, что здесь мужчина и женщина. "Ах, – o, думаю, – не пощажу!" – подошел, вынул нож, нащупал, где у мужчины грудь, и занес уж было руку над самым сердцем, но тут луна вышла из-за туч и – о чудо! – увидел я шнуры прекрасных сасинуки вашей светлости. Вот я и подумал: не может человек в таких прекрасных сасинуки прийти к моей жене, что-то здесь не так! Дрогнула у меня рука. Ах, как хорошо, что я заметил ваши благородные сасинуки, а то чем бы все кончилось?!

У Акихира отлегло от сердца и его охватил прямой стыд. Ведь правителем Каи был муж его младшей сестры Фудзивара Киминари, а этот человек – доверенный его слуга! Он нередко бывал у него с разными поручениями своего господина, и Акихира видел его множество раз!

Поистине, невероятно – сия дивная жизнь спасена была милосердием шнуров сасинуки! История эта хранилась в тайне, но те, до кого она все же дошла, говорили, что бывать в подобных сомнительных местах вообще не годится.

А все же это было возмездием за проступки в прошлых рождениях. Вряд ли, конечно, то были проступки, которые караются смертью, ибо, хотя это и был презренный слуга, но он долго раздумывал перед ударом. В ином случае он убил бы его без размышлений.

Ведайте, всякому делу – свое воздаяние, а я рассказал лишь то, что рассказали мне.

Из книги «Дополнения к рассказам из Удзи» [89]89
  Из «Дополнений к рассказам из Удзи»
  Точное время создания изборника неизвестно. По-видимому, начало его оформления относится к последнему десятилетию XII века, а окончание – к первой четверти XIII века. Неизвестен точно и автор книги. Название и предисловие к этому произведению указывают на наличие его тесной связи с изборником "Стародавние повести", имевшим и другое название – "Повести дайнагона из Удзи". Из 197-ми рассказов "Дополнений" около 80-ти представляют варианты сюжетов повестей, вошедших в "Стародавние повести". Перевод выполнен по изд. Нихон котэн бунгаку тайкэй, 27, изд-во "Иванами", Токио, 1967.
  657. Сун– мера длины, 3, 3 см. Бу – мера длины, 3, 03 мм. Сяку – мера длины, 33 см. Рё – старинная золотая или серебряная монета.
  658. Божество Фудо-мёо– одно из воплощений великого Будды Дайнити (санскр. айрочана), для устрашения всех демонов зла, принявшее свирепый и гневный облик. Божество Фудо-мёо обычно изображают на фоне пламени, в правой руке меч, разящий зло, в левой – веревки, чтобы вязать злых духов.
  Т. Редько


[Закрыть]

О монахе с длинным носом

В старину жил в Икэноо монах по имени Дзэнтин. Был он приверженцем секты Истинного слова и славился своей святостью.

Он в совершенстве владел искусством волшебства и заклинаний и долгие годы следовал пути, указанному Буддой. Далеко разнеслась молва о его чудотворной силе. То и дело миряне частенько просили его вознести молитвы по разным поводам, а посему жил он в достатке, и ни в храме, ни в кельях монашеских не было следов запустения. Не переводились приношения перед табличками с именами усопших, и не затухали светильники в храме.

Несколько раз в году он приглашал к себе монахов и потчевал их, нередко он читал и толковал для них сутры в храме, поэтому в монашеских кельях всечасно царило оживление. Не было дня, чтобы в бане не грели воду, и всякий раз набивалось туда монахов полным-полно. А со временем в округе появилось множество крестьянских хижин, и в селении тоже кипела жизнь.

Так вот, у этого Дзэнтина был длинный нос – размером в пять, а то и в шесть вершков, и свешивался он ниже подбородка. Цвета он был красновато-лилового, весь покрытый пупырышками и разбухший – ну в точности как кожица мандарина. И, бывало, зудел он несусветно. Тогда Дзэнтин согревал в котелке воду, и, проделав в деревянном подносе дырку, так, чтобы в нее проходил только нос, и тем самым защищая лицо от пламени, просовывал нос в дырку, опускал его в котел с кипятком и, тщательно проварив, извлекал наружу. Нос его от этого делался темно-лиловым.

Затем, положив нос набок на подстилку, он просил кого-нибудь из служек как следует пройтись по нему ногами, и тогда из разбухших пор показывались струйки дыма. Стоило же оттоптать нос посильнее, как из пор высовывались белые червячки, и тогда щипчиками из каждой поры можно было извлечь по такому червячку длиною в целых четыре бу. После этого монах сызнова погружал свой нос в кипяток, и, когда, еще раз хорошенько проварив, вытаскивал его из воды, он сжимался и становился таким же, как у всех людей. Но проходило два-три дня – и он опять вырастал, распухал, как прежде. И так бывало всякий раз. А поскольку чаще всего нос его пребывал распухшим, во время трапезы Дзэнтин усаживал против себя одного своего ученика, и тот с помощью деревянной дощечки длиною в сяку и шириною в сун приподнимал и придерживал его нос, покуда наставник не кончал есть. Когда же вместо этого ученика он приглашал другого, а тот с непривычки допускал какую-нибудь оплошность, Дзэнтин сердился и ничего более уже не брал в рот. Посему из всех своих учеников он неизменно отдавал предпочтение первому, и тот всякий раз во время трапезы придерживал его нос.

Но вот как-то случилось, что этот ученик занемог. Дзэнтин собрался было завтракать, но некому было поддержать его нос, и он ужасно огорчился. "Ну как же теперь быть?" – сокрушался он.

Тут один из мальчиков-служек сказал:

– А ведь я мог бы подержать нос господина священника. И нисколько не хуже его всегдашнего помощника.

Услышав его слова, захворавший ученик передал своему наставнику:

– Этот мальчишка говорит, будто сумеет сделать все как полагается.

И поскольку лицом мальчишка был весьма пригож, Дзэнтин призвал его к себе. Мальчик взял дощечку, чинно уселся перед ним и поднял его нос как раз в самую меру – ни слишком высоко, ни чересчур низко.

Отхлебнув рисовой каши, Дзэнтин воскликнул:

– Да ты и впрямь отменно справляешься! Даже лучше того моего ученика, – и продолжал трапезу. Но тут у мальчишки как раз защекотало в носу, и он отвернулся, чтобы чихнуть. Руки его дрогнули, дощечка накренилась, нос соскользнул с нее и бухнулся прямо в кашу. Каша расплескалась, и увесистые хлопья полетели в лицо монаху и мальчишке.

Дзэнтин страшно рассердился и, отирая бумажной салфеткой голову и лицо, сказал:

– Ах ты, негодник! Паршивый дурак – вот кто ты! Попробовал бы этаким же образом прислуживать носу другого, куда более почтенного человека, чем я?! Что тогда?! Жестокий, безголовый мерзавец!.. Ступай прочь, ступай... – С этими словами он прогнал мальчишку, а тот в недоумении пробормотал:

– Если нашелся на свете еще один человек с таким же носом, я-то, может быть, и попробовал прислужить ему. Только сдается мне, нет больше таких людей. Глупости изволит говорить господин священник...

Услыхав его слова, ученики монаха выскочили из комнаты и громко расхохотались.