Текст книги "Классическая проза Дальнего Востока"

Автор книги: Юань-мин Тао

Не теперь, а давно жил художник по имени Ёсихидэ. Однажды по соседству с ним случился пожар, и от сильного ветра огонь объял всю округу. Вскоре пламя перекинулось на его жилище, и он, желая спастись, выскочил на дорогу. Даже образ Будды, который писал по заказу одного человека, забыл прихватить. А жена и дети его не успели в суматохе одеться да так и остались в доме. Не вспомнив о них и заботясь лишь о том, как бы уцелеть самому, Ёсихидэ стал по ту сторону дороги.

Между тем полыхал уже весь его дом, а он все стоял и глядел на него, покуда не занялась и крыша. "Несчастье-то какое!.. " – вздыхали люди, сбежавшиеся на пожар. Они хотели утешить Ёсихидэ, но скорбное зрелище повергло их в оцепенение.

– Как же все это случилось? – сочувственно вопрошали они, а он стоял неподалеку и, глядя на свой горящий дом, покачивал головою да изредка усмехался.

– О, удача! Выходит, все годы я писал не так, как нужно, – молвил он, люди же, пришедшие выразить ему сочувствие, недоумевали:

– Ну и ну, как же он может так стоять? Воистину презренный человек. Не иначе, вселился в него злой дух.

– Да отчего же злой дух? Все эти годы пытался я изобразить пламя Фудо-мёо, но тщетны были мои усилия. Теперь я понял: именно так должно полыхать пламя. Вот в чем моя удача. В сем мире избрал я для себя путь живописца, и ежели удостоюсь я написать как подобает самого Будду, появится у меня еще сотня, тысяча новых домов. Эх, вы... Нет у вас способности творить. Жалкие вы людишки!..

Так сказал он с презрительною усмешкой и пошел прочь. С тех самых пор и поныне восхищает людей творение Ёсихидэ – объятый пламенем Фудо-мёо.

В давние времена в Китае жил человек по имени Чжуан-цзы. Семья его ужасно бедствовала и даже ни одного дня в году не ела досыта. А по соседству с ним жил человек, которого звали Цзянь Хэ-хоу. К нему и пришел как-то Чжуан-цзы попросить немного проса, чтобы утолить голод.

– Извольте пожаловать через пять дней. К тому времени у меня будет тысяча рё, вот я и отдам эти деньги вам. Как же можно такому почтенному человеку, как вы, дать проса, которого хватит всего лишь на день? Да меня ведь совесть замучит, – сказал Хэ-хоу. А Чжуан-цзы молвил ему в ответ: – Вчера иду я по дороге, и вдруг откуда-то сзади доносится голос. Я оглянулся, но человека нигде поблизости не было. Только в небольшой луже, что образовалась во впадине от колеса повозки, вижу – плещется карась.

Не простой это карась, подумал я, подошел поближе – и правда: лужа – совсем мелкая – карась необычайной величины.

"Как же ты здесь очутился!" – спрашиваю я, а карась отвечает: "Я посыльный водяного и путь держу к озеру. Но в этом месте силы оставили меня, и я свалился в эту лужу. У меня пересохло в горле, и, видно, смерть моя близка. Я окликнул тебя, чтобы ты мне помог".

А я ему говорю в ответ: "Дня через два-три я как раз намерен отправиться в те края. Возьму тебя с собой, а там выпущу в воду", – а рыба молвит: "До тех пор я ждать не могу. Лучше ты сейчас принеси пригоршню воды и смочи мне горло".

Я сделал, как он велел, и тем самым хоть немного облегчил его участь. То, что случилось с карасем, напоминает мое нынешнее положение. Ежели сегодня мне нечего будет есть, я умру от голода. Запоздалая тысяча золотых... Потом в ней не будет проку. – Так сказал Чжуан-цзы.

С тех пор и пошло выражение "запоздалая тысяча".

Из «Сказания о доме тайра» [90]90
  Из «Сказания о доме Тайра»
  В основе "Сказания" лежат подлинные события второй половины XII века, когда на смену старинной родовой аристократии, окружавшей императоров в старинном городе Киото, на историческую арену выступило новое сословие господ – военное дворянство (самурайство). Огнем и мечом, казнями и ссылками прокладывало оно путь к власти. В пламени феодальных междоусобий горели дворцы и храмы, пылали крестьянские хижины, служившие самураям факелами для освещения ночных сражений; в непрерывных кровавых распрях жизнь человеческая и впрямь казалась короче сверкания молнии в небе.
  Мир старой аристократии в "Сказании" олицетворяет зловещая фигура экс-императора Го-Сиракава, "государя-отца", пережившего пятерых императоров-своих юных сыновей и младенцев-внуков. Все они были только игрушками в жестоком противоборстве политических сил. Род Тайра, его глава князь Киёмори воплощают "новый порядок" – это новые властители, своеволием и жестокостью превзошедшие прежних. Но и Тайра торжествуют недолго – под ударами своих соперников Минамото они терпят поражение за поражением. Проходит всего несколько лет, и вот уже нет больше дома Тайра – одни из них пали в бою, другие взяты в плен и преданы казни, третьи предпочли сами покончить с жизнью... Печальна и судьба победителя Ёсицунэ, военачальника дружин Минамото: он гибнет жертвой клеветы и коварства. Этот трагический круговорот падений и взлетов буддизм рассматривал как доказательство своих фаталистических догм, в частности – учения об извечной предопределенности всех событий (закон кармы). Религиозное буддийское мышление пронизывает всю ткань "Сказания", и это понятно в свете ведущей роли буддизма в идеологии средневековой Японии. Но люди средневековья знали и земные светлые идеалы, мечтали обрести счастье не только после смерти, в "Чистой обители рая", но и на этой земле, в реальном мире. В основе этих идей лежала феодальная концепция о справедливом и мудром государе, а источником служила богатая классическая литература соседнего Китая. Согласно этой концепции, долг государя и долг вассала суть основы гармонического порядка в обществе; где они нарушены, там царят хаос и произвол. Носителем этих идей в "Сказании" выступает добродетельный князь Сигэмори, старший сын и наследник Киёмори. (Не в силах помешать произволу отца, он умирает от горя почти в самом начале повествования.) Таков еще один идейный пласт "Сказания", заимствованный при оформлении эпоса его "учеными" редакторами из философских и этических сочинений китайской литературы.
  Но главное содержание эпоса – полная сострадания повесть о многочисленных людских судьбах; сочувствие рассказчика всегда на стороне страдающих, слабых. Юноши, убитые в сражении в расцвете лет, старики, оплакивающие сыновей, отцы, против воли покидающие семью для битвы, матери, в страхе прячущие детей от расправы недругов, влюбленные, которых разлучила война, красавицы, насильно постриженные в монахини, – все страдают не по своей вине, все – жертвы произвола и междоусобной распри. В соответствии с народной эпической традицией, "Сказание" прославляет честность, мужество, прямодушие, осуждает жестокость и вероломство и делает это в высокохудожественной форме, свободно используя богатый поэтический опыт, накопленный литературой не только японской, но и китайской. В этом и кроется неувядающая прелесть "Сказания".
  Перевод выполнен по изданию: Нихон котэн бунгаку тайкэй, 32, Токио, изд-во "Иванами", 1959.
  660. Храм Гион(санскрит. Джетаванавихара) – легендарный храм в древней Индии, пострознный неким богачом в честь Сакья-муни (Будды). Одно из строений храма, именовавшееся «Павильоном непостоянства», служило больницей для монахов. Когда кто-нибудь из больных умирал, колокола, висевшие по четырем углам здания, сами собой начинали звонить, и в этом звоне будто бы слышались слова: "Все деяния непостоянны, все живущее неизбежно погибнет... " и т. д.
  Древо «сяра»(санскрит. сала, букв.: высокий и крепкий) – вечнозеленое дерево. Согласно легенде, под этим деревом умер Сакья-муни; в тот же миг дерево засохло, и все его листья и цветы побелели.
  661. Чжао Гао– евнух циньского императора Шихуана (III в. до н.э.), пользовался огромной властью; был казнен императором Цзы Ином, взошедшим на престол с его помощью.
  Ван Ман– регент при одном из малолетних императоров Старшей Ханьской династии (III в. до н.э. – I в. н.э.); в 8 г. н.э. совершил дворцовый переворот, объявил себя императором. Убит в 23 г. н.э. Историческая традиция рисует его честолюбцем и жестоким деспотом.
  Чжу И– могущественный сановник при императоре У-ди китайской династии Лян (502-557).
  Лу-шань– Ань Лу-шань, вассал танского императора Сюань-цзуна (VIII в.). В 755 г. поднял восстание, объявил себя императором, но вскоре потерпел поражение. Убит в 757 г.
  Масакадо– Тайра Масакадо, могущественный феодал восточной части Хонсю, центрального острова Японии, поднял мятеж в пятом году Сёхэй (935 г.); он захватил несколько провинций, сделав местных феодалов своими вассалами, и в 939 г. провозгласил себя императором, убит в 940 г.
  Сумитомо– Фудзивара Сумитомо поднял мятеж на западе Хонсю; убит в 941 г.
  Ёситика– Минамото Ёситика поднял мятеж, но был убит в 1107 г.
  Нобуёри– Фудзивара Нобуёри, один из участников «Смуты годов Хэй-дзи» (1159-1160); убит в 1159 г.
  Государь Камму– царствовал с 781 по 806 г.
  А сон(букв.: вассал государя, государев слуга) -почетное звание лиц, имевших четвертый придворный ранг.
  663. "Заросли орхидей... "– отрывок из книги «Образец государя», танского императора Тай-цзуна (VIII в.); сочинение предназначалось в назидание наследнику престола. Издавна пользовалось популярностью в Японии. Тот же текст имеется в китайском сочинении «Основы управления государством», глава «Клевета».
  667. ... гэта на высоких подставках...– Деревянная обувь «гэта» на высоких подставках надевалась, чтобы уберечься от уличной грязи. Тем самым Сайко подчеркивает, что Киёмори, по бедности и незнатности, не имел ни коня, ни экипажа и вынужден был ходить пешком.
  ... зарубили на речном берегу...– Хэйан, в подражание древнекитайским столицам Чанъань и Лоян, делился на кварталы, образованные пересечением широких параллельных дорог; девять «Больших дорог» пересекали столицу с востока на запад, заканчиваясь у реки. Берег реки, покрытый галькой, в средние века служил местом казней.
  670. Бодхисатва Дзидзо(санскрит. Кситигарбха) – в японском народном буддизме – олицетворение милосердия, заступник грешников, покровитель и защитник детей, всех обиженных и слабых, путешественников.
  Сугавара Митидзанэ.– См. прим. к с. 649.
  Минамото Такаакира– один из сыновей императора Дайго, перешел в ранг вассалов, получил родовое имя Минамото и был назначен Левым министром. Пользовался большой властью, но после неудавшегося заговора (так называемого инцидента годов Анва; 968-969) его постигла опала и ссылка на остров Кюсю.
  Тада Мандзю– участвовал в заговоре вместе с Минамото Такаакира, Татибана Сигэнобу и другими, но затем предал своих сообщников, чем обрек их на ссылку.
  Санъёдо– в средневековой Японии общее название земель Харима, Мимасака, Бидзэн, Биттю, Кинго, Суо, Нагато на острове Хонсю. Годы Энги – 901-922 гг.; Анва – см. выше.
  "Не тревожься, если недостаточно наказание... "– Парафраз изречения из «Книги истории» («Шуцзин»), одной из канонических книг конфуцианского Пятикнижия: «Не тревожьтесь, если сомневаетесь в преступлении (вассала); недостаточные заслуги (вассалов)-вот что должно внушать тревогу!» 671. ... могилу, в которой укрылся Синдзэй... – Синдзэй (монашеское имя вельможи Фудзивара Митинори) – один из главных заговорщиков во время «Смуты времен Хэйдзи» (1159-1160). Потерпев неудачу, пытался скрыться от преследования, спрятавшись в глубокой могиле, вырытой его верными вассалами; длинный бамбуковый ствол, опущенный в могилу, полый внутри, давал ему возможность дышать. Однако один из вассалов, попав в плен, выдал под пыткой, где спрятан Синдзэй. Могилу раскопали. Синдзэя вытащили и казнили. Этот эпизод подробно изложен в «Сказании о годах Хэйдзи» (XIII в.).
  672. "Радость минует, приходит горе... "– Строки из стихотворения на китайском языке японского поэта Оэ-но Томоцуна (886-957): "Все живущее неизбежно погибнет, // В дым костра превратится сам Будда, // Радость минует, приходит горе, // Даже небожителей ждет увядание... "
  673. Горько и скверно жить в эпоху упадка...– Согласно буддийскому учению, неизбежно наступит время, когда люди отвернутся от учения Будды, порядок в обществе нарушится, приблизится «конец мира» («маппо» дословно: конец закона). Идея «маппо» занимает важное место в буддийском вероучении.
  677. Земля Мино– современные южные районы префектуры Гифу, в центральной части острова Хонсю. Первый год эры Као – 1169 г. Земля Биттю. – См. прим. к с. 670.
  678. Бухта Даймоцу(неподалеку от современного города Осака) – в средние века была важной гаванью, через которую осуществлялась связь с островами Сикоку и Кюсю.
  Земля Бидзэн.– См. прим. к с. 670.
  ... след лодки, уплывшей вдаль...– Парафраз стихотворения поэта Сами Мансэй (VIII в.), помещенное в поэтической антологии Сюивакасю (998 г.): "Чему подобна наша жизнь. // Белопенным волнам – // Следу лодки, // Уплывшей вдаль // На рассвете... "
  Мгновенно исчезающая рябь на воде, след лодки, уплывшей вдаль, как символ быстротечности, эфемерности человеческого существования – распространенный образ в японской средневековой поэзии.
  679. Остров Садов Японском море, по тем временам считавшийся отдаленным, холодным краем, был традиционным местом ссылки.
  Хооки, Ава, Мимасака.– Хооки находилась на западе современной префектуры Тоттори острова Хонсю, Ава – на острове Сикоку, Мимасака – на острове Хонсю; глухие, отдаленные от столицы земли, традиционные места ссылки.
  680. Фудзивара Санэката– Левый министр при императоре Ити-дзё (986-1021). Подвергся опале и был сослан в край Митиноку на северо-востоке острова Хонсю.
  684. ... собирали цветы, черпали священную воду...– На алтарь Будды, на могилу или перед табличкой с именем умершего в домашнем алтаре обычно ставят живые цветы, вареный рис, чашу с проточной, «священной» водой.
  Шло время, сменялись событья...– Цитата из «Повести о бесконечной тоске» китайского автора Чэнь Хуна (VIII в.): «Шло время, сменялись события, кончилась радость, настало горе» (перевод О. Фишман).
  «Пять увяданий».– Девы-небожители, в отличие от будд и бодхисатв, смертны; перед кончиной они проходят как бы пять стадий («пять увяданий»), каждая из которых, как предвестник грядущей смерти, постепенно изменяет их облик. Сперва становятся грязными их одежды, затем увядают цветы в венке, украшающем голову, из подмышек начинает струиться пот, тело испускает зловоние, и, наконец, наступает смерть.
  685. ... питали глубокую веру в бога Кушано...– В местности Кума-но (современная префектура Вакаяма), на полуострове Кии в Центральной Японии, в живописной горной местности, среди густого, дремучего леса, у знаменитого водопада Нати, с древних времен находилось святилище, где поклонялись богам, олицетворявшим силы природы – воды, горы, леса. Главным богом считался Сусаноо, которому, наряду с разнообразными функциями, приписывалось также владычество над лесами – от занятия лесонасаждениями до плотницкого искусства. В средние века святилище Кумано приобрело особенно большую популярность, пользовалось покровительством императоров.
  Словно багряной парчой, разукрашены были деревья осенней листвою... склоны... одеты тончайшим сине-зеленым шелком...– Парафраз стихотворения на китайском языке из антологии «Вакан-ройэсю»: "Алой парчою оделись поля, в небе сплелись нити синего шелка... " (раздел «Песни весны»).
  К югу расстилалось безбрежное море...– Парафраз стихотворения Бо Цзюй-и из цикла «Новые народные песни»: "Море безбрежно, бездонна его глубина; // Кругом ни души, лишь волнистые тучи // И туманная дымка... "
  Первый год эры Дзисё– 1177 г.
  "Та гора пусть будет у нас Главным храмом... "– Святилище Кумано состоит из многих храмов, посвященных разным богам, но важнейших строений – три: «Главный храм», «Новый храм» и «Храм Нати» (храм Летящего водопада).
  685-686. Грозный и гневный бодхисатва Летящего водопада.– С проникновением в Японию буддизма многие «исконные» японские боги идентифицировались с богами буддийского пантеона. Так, главное божество Кумано – бог Сусаноо (другое имя – Кэцумико-но соками) идентифицировалось как Будда Амида. «Новый храм» посвящен богу Хаятама, который почитался как олицетворение будды Якуси; бог Фусуми – первоначально божество Водопада – почитался как бодхисатва Каннон (тысячерукое божество – см. ниже).
  687. Ступа– каменное, деревянное или глиняное изваяние конусообразной формы и разной величины, которое воздвигалось над каким-либо священным захоронением или как памятный знак священного места. Верхушка ступы украшалась резьбой, узорами. Нередко многоярусные пагоды при буддийских храмах в Японии и в Китае строились как стилизованное подражание контурам ступы.
  Песнопения «имаё»(букв.: «современная песня») – одна из форм японской средневековой поэзии. Восьмистишие главным образом религиозного содержания.
  Тысячерукая(Каннон) – воплощение всепроникающего милосердия.
  688. Дерево «наги»– вечнозеленое дерево из семейства криптомериевых с плотными блестящими листьями.
  688. ... и две песни...– Песни Ясуёри (танка) помещены: первая – в антологии «Сэндзайсю», 1189 г., свиток 8, вторая – в антологии «Гёкуёсю», 1312 г., свиток 8.
  Пресветлая богиня Ицукусима. – Храм Ицукусима в краю Аки, на полуострове Миядзима (современная префектура Хиросима близ города Хиросима), посвященный божествам моря, основан в древности, но особенно процветал в средние века. Пользовался особым покровительством рода Тайра, экономическое могущество которого в значительной степени основывалось на морской торговле. Заново перестроен при Тайра Киёмори (XII в.) и в таком виде хорошо сохранился до наших дней, считаясь одним из «трех красивейших мест Японии». Храм посвящен покровительнице морей, богине Итикисима-химэ (другое наименование – Саёри-химэ). С проникновением в Японию буддизма эту богиню стали почитать как воплощение бодхисатвы Бэндзайтэн (санскрит. Сарасвати), изображаемого в виде красавицы, увенчанной цветами, с лютней в руках.
  689. Дракон Сякацура(санскрит. Сагара; букв.: соленое море) – в буддийской религии один из восьми драконов, повелителей моря.
  "... словно иней, выпавший летней ночью... "– Парафраз стихотворения Бо Цзюй-и: "Ветер шуршит увядшей листвою, будто дождь прошумел при безоблачном небе; лунный свет гладь песка озаряет – в летнюю ночь он блестит: словно иней... " Сравнение озаренной лунным светом песчаной отмели с инеем, выпавшим в разгар лета, – распространенный образ китайской и японской поэзии.
  690. Какиномото Хитомаро– один из наиболее известных поэтов древности (конец VII -начало VIII в.). Песня о лодке, которую «Сказание о Тайра» приписывает этому поэту, в действительности принадлежит анонимному поэту («Кокинсю»): "В тумане утреннем вся бухта Акаси, // Которой свет зари едва-едва коснулся, // Не видно островов... // И думы все мои // О корабле, что не вернулся... " (Перевод А. Глускиной).
  Ямабэ Апатито– один из наиболее известных поэтов древности (первая половина VIII в.). Широко известна его песня, вошедшая в антологию «Манъёсю»: "В этой бухте Вака, // Лишь нахлынет прилив, // Вмиг скрывается отмель. // И тогда журавли // В камыши улетают, крича... " (Перевод А. Глускиной).
  Бог Сумиёси скорбел о ветхой крыше храма...– Бог Сумиёси – владыка морей и океанов. Имеется в виду песня, помещенная в 19 томе антологии «Син-кокинвакасю» (1205 г.) как сочинение анонимного автора: «Отчего мне так зябко, // Оттого ли, что ночь холодна? // Оттого ль, что одежда тонка и не греет, // Может быть, оттого, что сквозь щель прохудившейся кровли // Белый иней струится». Согласно легенде, эту песню пропел некий монах, заявивший, что его устами вещал сам бог Сумиёси, скорбящий о запустении посвященного ему храма.
  Бог Мива в песне рассказал о вратах из древа криптомерии...– Это стихотворение (судя по содержанию – народная любовная песня) анонимного автора легенда приписывает богу Мива; храм, посвященный этому богу, находится у подножья горы Мива, в префектуре Нара: «Если любишь, приди, навести! // У подножья горы Мива мой дом, // Ты узнаешь его по воротам // Из дерева криптомерии!» («Кокинсю», том 18).
  Бог Сусаноо сложил первую песню «танка»...– В древнем эпическом своде «Кодзики» (VIII в.) излагается миф о том, как бог Сусаноо, победив дракона, освободил красавицу и взял ее в жены. Воздвигая дворец для молодой жены, он радостно пел: "Тучи ввысь идут, // Вверх грядой... Что терем тот, // Что для милой я // Строю здесь грядою ввысь... // Терем многоярусный... " (Перевод Г. Монзелера). Согласно традиции, это было первое стихотворение «танка», сложенное в Японии.
  Песня движет людскими сердцами, приводя их в волнение...– Парафраз широко известных строк из «Предисловия» поэта Ки-но Цураюки к антологии «Кокинсю»: «Песня движет... землей и небом; пленяет даже богов и демонов; утончает союз мужчин и женщин; смягчает сердца суровых воинов... Такова песня» (перевод А. Глускиной).
  ... не камень или бесчувственная деревяшка!– В стихотворении Бо Цзюй-и «Госпожа Ли» говорится: «Люди не камни, не деревяшка». Эта фраза стала крылатой в японской средневековой литературе.
  Законы Инь-Ян. – Учение, возникшее в Китае (см. прим. к с. 301). В Японии учение Инь-Ян со временем претерпело существенные изменения и в эпоху развитого средневековья свелось к астрологии, толковавшей зависимость судьбы человека от движения планет и звезд; профессиональные толкователи законов Инь-Ян занимались главным образом предсказаниями судьбы, «счастливых» и «несчастливых» дней и в еще большей степени – заклинаниями, якобы обладавшими силой отвращать несчастье.
  691. Сутра Фазана– сутра, повествующая об одном из воплощений Будды -Будде Фазана (санскрит. Мапюра; японск. Кудзяку-мёо). Доброе божество, спаситель всех смертных, принявший облик фазана.
  Госпожа Ли– любимая супруга ханьского императора У-Ди; знаменитые строчки "кинет взгляд, улыбнется... " из поэмы «Вечная печаль» относятся, однако, не к госпоже Ли, а к Ян Гуй-фэй. "Груши свежая ветка в весеннем цвету... " – продолжение цитаты из той же поэмы (перевод Л. Эйд-лина).
  Государь Сануки– участник "Смуты годов Хэйдзи (1159-1160), был сослан в землю Сануки (современная префектура Кагава, на острове Сикоку), где и умер. После смерти, дабы умилостивить дух покойного, ему было присвоено посмертное имя Сютоку («Покидающий добродетель»). Похоронен возле утеса Сираминэ, на Сикоку.
  "Годы шли, и лишь густые травы... "– Парафраз стихотворения Бо Цзюй-и: "Кто похоронен в древней могиле? Имя и род его неизвестны, стал он землею возле дороги; годы идут, шелестят весенние травы... "
  692. Савара– младший брат императора Камму (781-860), был назначен наследником престола, однако в 784 г. лишен сана и сослан. По дороге в ссылку скончался.
  Принцесса Игами– супруга императора Конин (702-781 гг.) царствовала с 770 по 781 г.), дочь императора Сёму, была лишена сана и умерла в заточении, обвиненная в том, что хотела напустить на императора порчу.
  ... дух князя Мотоката. – Князь Фудзивара Мотоката, разгневанный тем, что мальчик, рожденный его дочерью Мотоко, фавориткой императора Мураками (926-967), не был назначен наследником престола, превратился в мстительный дух. Государи Кадзан и Рэйдзэн – сыновья императора Мураками. Государь Сандзё (976-1017) отрекся от престола и ослеп якобы из-за проклятия придворного священника Кандзан («Великое зерцало», раздел «О государях», глава «О государе Сандзё»).
  693. Демон Хадзюн– злой дух, постоянно мешающий человеку вступить на путь праведный, толкая его на путь греха.
  695. Сама Саёхимэ, махавшая шелковым шарфом с берега Мацура...– Легенда о принцессе Саёхимэ, горевавшей о разлуке с мужем, уезжавшим с посольством в древнее корейское княжество Силла, встречается в различных литературных памятниках – в поэтической антологии «Манъёсю», в «Описании земли Бидзэн» («Бидзэн Фудоки»; VIII в.) и других. Мацура – местность на Кюсю (современная префектура Нагасаки).
  ... Братья Сори и Сокури, покинутые мачехой...– Легенда о братьях Сори и Сокури изложена в сутре «Об истинной причастности бодхисатвы Авалокитешвары к Чистой земле». Однажды, когда на юге Индии разразился голод, отец мальчиков ушел на поиски чудесных плодов, неожиданно появившихся в лесу; в его отсутствие мачеха отвезла братьев на уединенный необитаемый островок в океане и там их покинула. Оба умерли от голода. Но благодаря ревностным молитвам, которые они вознесли, после смерти переродились – один превратился в бодхисатву Авалокитешвару (Кандзэон, Каннон), другой в бодхисатву Махастхамапрапта (Сэйси). Изложение этой легенды встречается в средневековой книге буддийских притч «Изборник сокровища» («Хобуцу-сю»; XIII в.).
  696. Три великих божества – Амида, Каннон, Сэйси...– Одна из триад северного буддизма. Согласно «Сутре Лотоса», они управляют «Западным раем» («Чистой землей»). Ср. прим. к с. 626. Каннон и Сэйси изображаются справа и слева от Будды Амиды.
  697. Будды и бодхисатвы всех трех миров...– Три мира – прошедшее, настоящее и будущее (иначе: жизнь в прежних рождениях, настоящая жизнь и жизнь в будущем).
  698. ... прежнего хозяина давно нет на свете...– Парафраз знаменитого стихотворения Сугавара Митидзанэ: «Когда подует весенний ветер, // Благоухайте снова, о цветы сливы! // Пусть прежнего хозяина уж нет, // Но вы весны не забывайте!»
  "Персик и слива молчат... "– Стихотворение на китайском языке поэта Сугавара Фумитоки (899-981) «Вакан-роэйсю».
  "О, если бы цветы... "– Стихотворение поэта Дэва-но Бэн (антология «Госюисю», 1086 г. «Песни весны», 2).
  ... лунный свет, проникая сквозь щели обветшавшей кровли...– Парафраза стихотворения из «Вакан-роэйсю»: "В заброшенном жилище, // Где уж нет тебя, // Сквозь щели кровли // Проникает лунный свет, // И слезы увлажняют рукава... "
  «Гора Цзилоушань».– Одному из стихотворений на китайском языке поэта Ки-но Тадана («Вакан-роэйсю») предпослано пояснение: «В мечтаниях о рассвете над горой Цзилоушань». Гора Цзилоушань находится в Китае (современная провинция Хубэй).
  699. "Я дожила... "– Печальные слова из стихотворения поэта Ноин-хоси: "Я дожила, и в нынешнюю осень // Луной любуюсь снова... // Но больше никогда не будет ночи // Для встречи с возлюбленным, // С которым разлучила смерть... " Аллегорический смысл этого стихотворения в данном случае: я дожила до встречи с сыном, но, увы, никогда не увижу больше моего мужа, ибо он мертв.
  «Изборник сокровища»в самом деле принадлежит кисти Тайра Ясуери. Сокровище – это закон Будды.
  701. Демоны Асюра. – Согласно буддийским религиозным представлениям, злые духи, главным и излюбленным занятием которых являются постоянные раздоры, войны, кровопролитие и всякого рода опустошительные кровавые распри, духи войны.
  ... демоны Асюра обитают у моря...– Цитата из «Сутры Лотоса» (см. прим. к с. 708). Из раздела «О благодати вероучителей».
  Три Сферы Зла и Четыре Пути Греха. – Согласно буддийским религиозным представлениям, люди, грешившие при жизни, в наказание будут свергнуты после смерти в одну из «Трех Сфер Зла» – в Ад, в Царство демонов голода или в Царство скотов. «Четырьмя Путями Греха» считаются эти же Три Сферы плюс Царство демонов Асюра; таким образом, Арио цитирует неточно, ибо в «Четырех Путях Греха» фактически повторяются и три вышеупомянутые «Сферы Зла».
  Царство Демонов голода...– Буддизм учит, что люди, впавшие в грех алчности, после смерти будут ввергнуты в царство демонов голода; здесь их непрерывно терзает жестокий голод и жажда. Эти грешники, обезумевшие от жажды и голода, и суть «демоны голода».
  703. Город Пара– был в VIII в. столицей Японии, но и после перенесения столицы в город Киото (Хэйан) сохранил свое значение важного религиозного и культурного центра средневековой Японии и продолжал играть большую, хотя и подчиненную роль в политической и культурной жизни страны.
  705. Священная гора Коя...– Буддийский монастырь на горе Коя (на северо-западе современной префектуры Накаяма) основан в 816 г. монахом Кукай (Кобо-дайси), выдающимся ученым и просветителем своего времени, основоположником секты «Сингон». Комплекс монастырских строений, расположенных в живописной местности, среди густого леса, привлекает многочисленных паломников даже в современной Японии, а в средние века монастырь Коя являлся важным политическим и культурным центром.
  Долина Лотосов– название долины к востоку от вершины Коя. В XII– XIII вв. в этой долине селилось много людей, по тем или иным причинам бежавших от светской жизни. Здесь они принимали постриг и вели образ жизни отшельников.
  И. Львова


[Закрыть]

 
Над храмами Гиона
Звонят колокола,
В их голосах мы слышим:
Живущее непрочно.
На вечном древе «сяра»
Белым-белы цветы,
Их вид закон являет:
Цветущее истлеет непременно.
Исчезнут гордые,
Их век, увы, недолог,
Как сновидение
Короткой вешней ночи.
Погибнут храбрые,
Подобно расточатся,
Как праха горсть
Пред дуновеньем ветра.
 

( Стихи в переводе В. Сановича.)

В давние времена в чужих краях немало было тому примеров – циньский Чжао-гао, ханьский Ван Ман, лянский Чжу И, танский Лу-шань... Никто из них не следовал мудрому пути государей древности; до нужд народа им дела не было, сами же они погрязали в наслаждениях; внимали пустым наветам, не помышляя о подлинных опасностях – о смутах, грозящих государству; и этот путь привел их всех к скорой гибели.

А в недавнюю пору у нас, в родной стране, был Масакадо в годы Сёхэй, и Сумитомо в годы Тэнгё, и Ёситика в годы Кова, и Нобуёри в годы Хэйдзи, и многие, и многие другие... Все они, каждый на свой лад, отличались гордыней и жестокостью; однако всех их превзошел совсем недавно князь Тайра Киёмори, – о его деяниях, о его правлении передают такое, что, поистине, не описать словами и даже представить себе трудно.

Родословная князя такова: он был наследником и старшим сыном асона Тайра Тадамори, начальника сыскной управы, и внуком Масамори, правителя земли Сануки; а тот был потомком в девятом поколении принца Кадзурахара, пятого по счету родного сына государя Камму. Имя "Тайра" впервые получил Такамоти – внук сего принца – при назначении на должность правителя земли Кадзу-са. Должность эта отделила его от двора, и Такамоти стал простым вассалом. Шесть поколений Тайра, от Куника, сына Такамоти, и вплоть до Масамори, исполняли должность правителя в различных землях, однако почетным правом являться ко двору они не обладали.

Случилось так, что в третьем году эры Ниннан, в одиннадцатый день одиннадцатой луны князь Киёмори, пятидесяти лет от роду, внезапно занемог и, надеясь остаться в живых, поспешно принял духовный сан. В монашестве имя его стало Дзёкай – «Океан чистоты». Поступок его и в самом деле оказался угодным богам – мгновенно исцелился он от тяжкого недуга и впоследствии свершил свой жизненный путь сполна. Под порывами ветра гнутся деревья и травы – перед ним покорно склонялись люди; дождь увлажняет землю – волю его впитывали все вокруг.

Самые знатные вельможи, самые храбрые герои не могли соперничать с многочисленными отпрысками семейства нового инока Киёмори, владельца усадьбы Рокухара. А князь Токитада, шурин Правителя-Инока, так прямо и говорил: "Тот не человек, кто не из нашего рода!" Мудрено ли, что каждый старался как-нибудь породниться с домом Тайра. Да и во всем, будь то покрой одежды или обычай по-особому заламывать шапку, стоило только заикнуться, что так принято в Рокухара, как все спешили сделать похоже.

Но в нашем мире так уж повелось, что какой бы мудрый правитель, какой бы добродетельный государь ни стоял у кормила власти, всегда найдутся никчемные людишки, обойденные судьбой неудачники, – в укромном месте, где никто их не слышит, осуждают и бранят они власти предержащие; однако в эти годы, когда процветал весь род Правителя-Инока, не было ни единого человека, который распустил бы язык и решился поносить семейство Тайра.

А все оттого, что Правитель-Инок собрал триста отроков четырнадцати – пятнадцати лет и взял их к себе на службу; подрезали им волосы в кружок, сделали прическу "кабуро" и одели в одинаковые красные куртки. Постоянно бродили они по улицам, обшаривая весь город. И стоило хоть одному из них услышать, как кто-то дурно отзывается о доме Тайра, тотчас созывал он своих дружков, гурьбой врывались они в жилище неосторожного, всю утварь, все имущество разоряли и отбирали, а самого вязали и тащили в Рокухара. Вот почему, как бы ни относились люди к многочисленным отпрыскам дома Тайра, как бы ни судили их в душе, никто не осмеливался сказать о том во всеуслышание.

При одном лишь слове "кабуро!" и верховая лошадь, и запряженная волами повозка спешили своротить в переулок. И в запретные дворцовые ворота входили и выходили кабуро без спроса, точь-в-точь, как сказано: "Свободно входили и выходили из Запретных ворот, но никто не смел спросить у них имя; и столичные чиновники отворачивали взор, притворяясь, будто они не замечают этого".

Среди придворных государя-отца Го-Сиракава были вельможа Фудзивара Наритика, придворные Сайко, Сюнкан и другие; все они были в большой чести у Го-Сиракава и вместе со своим повелителем замышляли погубить могущественных владетелей из рода Тайра.

В Оленьей долине, имении Сюнкана, управителя богатых земель монастыря Хоссёдзи, составился заговор. В тайных встречах участвовал и сам Го-Сиракава. Дайнагон Наритика готовил оружие, Сайко и Сюнкан также усердно собирали отряды для воору-женного нападения на Тайра...

Как раз в это время монахи Священной горы Хиэй подали жалобу на бесчинства и притеснения со стороны правительственных чиновников Моротака и Мороцуна. Это были сыновья Сайко, любимца государя. Разгневанный жалобой монахов, Го-Сиракава приказал отправить в ссылку настоятеля Священной горы, преподобного Мэйуна.

Однако монахи отвергли назначенного двором нового настоятеля, силой отбили прежнего, спрятали его в укромном месте и приготовились, в случае надобности, оказать вооруженный отпор...

Услышав, что монахи Горы не отпускают Мэйуна, государь-отец Го-Сиракава разгневался еще пуще. К тому же инок Сайко ему нашептывал: «Монахи Горы не первый раз осмеливаются подавать дерзостные прошения, но теперешнее их ослушание беспримерно! Надо проучить их хорошенько!» Так говорил он, нисколько не предполагая, что его самого в скором времени ждет погибель, и так же мало помышляя о святости горы Хиэй и великого божества, ее покровителя. Его речи еще сильнее распаляли гнев государя. Недаром говорится: «Наветы вассала рождают усобицу в государстве». И в самом деле, это истинно так! И еще сказано: «Заросли орхидей стремятся расти, но осенний ветер ломает побеги; светом мудрости хочет государь озарить страну, но вассал-клеветник омрачает свет».

Тогда государь-отец созвал приближенных во главе с дайнагоном Наритика и стал совещаться, как поступить. Пошли слухи, что он вознамерился послать против монахов воинские отряды. И еще говорили, будто некоторые монахи, проведавшие о том, тайно склоняются на его сторону, толкуя между собой: "Мы родились и выросли поддаными государя, надо ли противиться его воле?" Услыхав о таком двоедушии, настоятель Мэйун, укрывшийся в храме Мёкобо, затрепетав от страха, воскликнул: "Что же со мной-то теперь будет?" Но известия о том, что настоятель приговорен к ссылке, из дворца покамест не поступало.

Эти волнения в монастыре заставили дайнагона Наритика на время отложить свои заветные планы. Между тем, хотя тайные со-вещания и приготовления по-прежнему продолжались, Тада-но Юкицуна, на которого Наритика возлагал большие надежды, поразмыслив, решил, что напрасно он присоединился к заговорщикам, ибо их войско недостаточно сильно, чтобы сокрушить могущество дома Тайра.

Из ткани, подаренной дайнагоном Наритика на колчаны для луков, он велел скроить плащи и накидки, раздал их своим родичам и вассалам, а сам погрузился в глубокие размышления.

"Нет, если присмотреться, как процветает дом Тайра, ясно видишь, что в скором времени их не одолеешь... Напрасно я ввязался в эту безрассудную затею! Если заговор откроется, меня первого ждет погибель! Пока другие не донесли, надо переметнуться на сторону Тайра и спасти свою жизнь!" – решил он.

И вот в двадцать девятый день пятой луны того же года Юкицуна с наступлением сумерек украдкой пробрался в усадьбу Року-хара на Восьмой Западной дороге столицы и попросил стражу передать Правителю-Иноку: "Явился Юкицуна, ибо есть нечто, о чем он хочет поведать!"

– Бывало, и глаз не кажет, а тут вдруг пожаловал!.. Поди и спроси, в чем дело, – приказал Правитель-Инок вассалу своему Морикуни.

Но Юкицуна ответил, что его вести – не для посторонних ушей, и тогда князь Киёмори сам соизволил выйти к нему на галерею, ведущую к главным воротам.

– Ночь на дворе... Что означает столь поздний ваш приход? Что случилось? – спросил он.

– Днем слишком много любопытных, оттого я пришел под покровом ночи, – ответствовал Юкицуна. – В последнее время во дворце государя-отца готовят оружие, собирают воинов... Что вы думаете об этом?

– Слыхал я, будто он собрался идти войной на монахов Горы, – небрежно промолвил князь Киёмори. Юкицуна, не вставая с колен, пододвинулся ближе и, понизив голос, сказал:

– Нет, не для этого собирают там войско!.. Боюсь, что все это направлено только против вашего глубокопочитаемого семейства!..

– И государю-отцу о том известно?

– Именно так! Оттого-то и собирает отряды дайнагон Наритика, что получил на то высочайшее указание. Вот и на днях они опять собирались... Сюнкан предложил то-то, Ясуёри говорил так-то, Сайко отвечал то-то... – И он выболтал все разговоры друзей, присочинив и прибавив многое против правды и, сказав в заключение: "На этом позвольте мне удалиться!" – покинул усадьбу Тайра.

Князь Киёмори был потрясен и испуган; громовым голосом принялся он сзывать воинов-самураев. А Юкицуна вдруг устрашился, как бы из-за своего необдуманного поступка не попасть и самому в соучастники; и хотя никто за ним не гнался, он высоко подвернул хакама и поспешно выбежал за ворота, словно поджигатель, пустивший огонь в широкое поле.

Правитель-Инок призвал в первую очередь Садаёси и сказал:

– Столица кишмя кишит злоумышленниками! Дому Тайра грозит опасность! Спешно оповести моих родичей и собери всех воинов!

Садаёси вскочил на коня, объехал и созвал всех. Тотчас же прискакали сыновья князя – начальник Правой гвардии Мунэмо-ри, военачальник третьего ранга Томомори, офицер Левой гвардии Сигэхира и другие Тайра, все в боевых доспехах и шлемах, с луком и стрелами за плечами. Сбежалось несметное множество самураев, тучами теснились они на подворье; за ночь в усадьбе на Восьмой Западной дороге собралось, верно, не меньше семи тысяч всадников.

Был канун первого дня шестой луны. Еще не рассвело, когда Правитель-Инок призвал начальника Сыскного ведомства Абэ-но Сукэнари и повелел:

– Скачи немедля во дворец государя-отца, позови Нобунари и пусть передаст: "При дворе государя нашлись люди, задумавшие погубить род наш Тайра и ввергнуть государство в новую смуту. Всех заговорщиков намерены мы схватить, допросить и поступить с ними по закону. Государь же да не будет причастен к этому делу!"

Сукэнари тотчас поскакал во дворец, вызвал управителя Нобунари и передал слово в слово, что велел Правитель-Инок. Побледнел Нобунари. Представ перед государем, он подробно доложил ему о случившемся. "А-а! Значит, тайна стала известна!" – в страхе подумал тот.

– Но как же так?.. Как же так?.. – только и сумел вымолвить он, не сказав в ответ ничего определенно и ясно.

Сукэнари поспешно поскакал назад, доложил обо всем Правителю-Иноку, и тогда тот сказал:

– Значит, Юкицуна говорил правду! А промолчи он, может быть, меня и в живых уже не было бы! – и, призвав Тадаёси, правителя земли Тикуго, и Кагэиэ, правителя земли Хида, велел схватить всех заговорщиков. Тотчас во все стороны помчались отряды по двести, по триста всадников, и всех виновных схватили.

Затем Правитель-Инок послал юношу-скорохода в усадьбу дайнагона Наритика, повелев передать: "Нужно кое о чем посовещаться. Соблаговолите непременно пожаловать!" Дайнагон, не заподозрив ловушки, решил, что князь Киёмори желает, верно, посоветоваться, как отговорить государя-отца от намерения послать войско против монахов... "Только навряд ли это мне удастся!"– размышлял он, а сам тем временем облачился в мягкие, изысканные одежды, уселся в роскошную карету, взял с собой свиту из нескольких самураев, даже пажам и погонщикам волов приказал одеться понаряднее. Увы, лишь много спустя он понял, что покидал тогда дом свой навеки!..

Еще за несколько кварталов до усадьбы Тайра, только приблизившись к Восьмой дороге, увидел дайнагон множество воинов в боевых доспехах. "С чего бы это?" – подумал он, и тревога невольно закралась в душу. Выйдя из кареты, он прошел в ворота и увидел, что весь двор тоже до отказа заполнен воинством. У входа в главную галерею его уже поджидали несколько самураев свирепого вида; они схватили дайнагона с двух сторон за руки и потащили. "Вязать?" – спросили они. "Не надо!" – ответил из-за бамбуковой шторы Правитель-Инок. Тогда они втащили дайнагона на галерею, втолкнули в тесную каморку и заперли. Дайнагону казалось, что это какой-то страшный сон, в котором непонятно что творится и почему. Люди его, оттиснутые самураями, разбежались кто куда: все они, побросав и волов и карету, скрылись в смертельном страхе.

Тем временем притащили и других заговорщиков – преподобного Рэндзё, преподобного Сюнкана, правителя земли Ямасиро Мо-токанэ, придворных Масацуна, Ясуёри Нобуфуса, Сукэюки...

А инок Сайко, как только услыхал дурные вести, вскочил на коня и, нахлестывая его, поскакал во весь опор во дворец Го-Сиракава. Но самураи Тайра догнали его и, преградив путь, закричали: "Срочный вызов из Рокухара! Велено немедленно поворачивать!"

– Я спешу во дворец с докладом государю Го-Сиракава. Закончу дело и сразу явлюсь! – ответил Сайко.

– А, подлый монах! Какие еще доклады! Полно голову морочить! – закричали самураи, стащили Сайко с коня, связали и, подвесив связанного между двух коней к седлам, так, на весу, и доставили в усадьбу Тайра. Обращались с ним особенно беспощадно, ибо Сайко с первого дня был одним из главных зачинщиков в заговоре. Его приволокли во внутренний двор и, не развязывая, бросили на землю.

Князь Киёмори, стоя на широком помосте, некоторое время молча взирал на Сайко, потом сказал:

– Поделом тебе, негодяю, если ты поднял руку на меня, Киёмори! Эй, подтащите его поближе! – самураи подтащили Сайко к самому краю помоста, и тогда Киёмори ногой, обутой в сапог, со всей силы ударил Сайко прямо в лицо. – Ты и твой сын, – оба вы холопье отродье, – получили на службе у государя-отца чины и звания не по заслугам, оба, что сын, что отец, зазнались сверх всякой меры, нашептывали государю, чтобы он сослал ни в чем не повинного настоятеля монастыря Хиэй, затеяли смуту в государстве, да мало этого – стали покушаться на весь мой род и с этой целью вступили в сговор! Признавайся во всем!

Но недаром Сайко отличался твердостью духа – он не дрогнул, не выказал ни малейшего страха. Он выпрямился, сколько позволяли веревки, и насмешливо рассмеялся в лицо Правителю-Иноку:

– Что ж, может быть! Только не я, а ты зазнался сверх меры! Может быть, для других оно и сойдет, но пред мною, Сайко, не следует держать такие речи! Я служу при дворе государя Го-Сиракава, как же мне не участвовать в деле, которое начал дайнагон Наритика, главный его управитель, по его высочайшему указанию? Да, я участник заговора. Но твои речи противны слуху! Это тебя, сына начальника сыска, до четырнадцати лет ко двору и близко не подпускали; это ты прислуживал покойному Фудзивара Касэй, – не тебя ли дразнили уличные мальчишки "Длинным Тайра", когда ты пешком, в гэта на высоких подставках ходил по княжескому подворью?! И вот ты вознесся до звания Главного министра – так лучше о себе скажи, что чужое место занял! А нам, рожденным в домах воинов-самураев, не в диковину исполнять должность правителей земель или министров! На этом всегда земля стояла и будет стоять!

Так говорил Сайко, бесстрашно высказывая свои мысли. Князь Киёмори в гневе не сразу нашелся, что ответить, но затем приказал, обращаясь к вассалам:

– Глядите у меня, не вздумайте убить его сразу, легкой смерти он не увидит. Проучите его как следует!

Повинуясь приказу, Мацура Таро Тосисигэ начал допрос и пытку, дробя руки и ноги Сайко. И Сайко рассказал все, как было, ибо он и без того не намерен был запираться, к тому же пытка была жестокой. На пяти листах белой бумаги записали признания Сайко. Затем последовал приказ: "Разодрать ему рот!" И ему разодрали рот, после чего казнили смертью, отрубив голову на речном берегу, у Пятой дороги Сюсяка. Сын его и наследник Моротака отбывал ссылку в Итода, в краю Овари; но теперь тамошнему жителю Ко-рэтоки, начальнику уезда Огума, приказали зарубить его насмерть, что тот и исполнил. Младший сын Мороцуна находился в заключении в темнице, – его вытащили оттуда и зарубили на речном берегу у Шестой дороги. Младшему брату Морохира и троим вассалам также снесли голову с плеч.

Этот Сайко и его сыновья выбились из людишек совсем ничтожных, затеяли заговор, коего им никак не подобало бы затевать, обрекли на изгнание ни в чем не повинного настоятеля монастыря Хиэй; оттого-то, видно, и свершилась их карма, унаследованная из прошлой жизни, – скоро покарал их светлый великий бог, покровитель Священной горы Хиэй; вот и постигла их злая участь!