Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

   Ивик работала механически. Думала о Кельме – как он собирается выполнять задание по дельш-излучателю? О самом дельш-излучателе. Получалось, что Дарайе он не очень-то выгоден, даже – совсем не выгоден. Вспоминала отца Кира.

   Отец Кир был странный и совершенно неправильный. Вообще-то священник должен любить людей, это все знают. Он – представитель Христа на земле. По священнику, хочешь не хочешь, судят о Христе. Любить человека можно по-разному. Бывает любовь, как у мамы Ивик: требовательная, воспитывающая. Любовь не к самому человеку, а к тому, во что он должен, по мнению любящего, со временем превратиться. К святому, скрытому в нем так глубоко, что и не видно. Сам же человек, по мнению такого любящего – заготовка, в нем есть, конечно, какие-то хорошие зерна, но надо долго и тяжело работать, долбить, чтобы эти зерна развились, а страсти и пороки, снедающие человека, наоборот, минимизировались.

   Бывает еще любовь безусловная. Так Ивик любила своих детей. Какая разница – какие они? Они просто есть. Никаких требований. Никаких ожиданий. Счастье, растворение в блаженстве, когда обнимаешь, и в общем-то, совершенно безразлично, что это за личность, как она проявляется во внешнем мире. Но со взрослым человеком так трудно все-таки. Невольно начинаешь оценивать. А священник еще и учитель, у него задача такая, он людей должен учить, воспитывать. Даже если он и не хочет этого делать – Аллин, возможно, и не хотел – он все равно передает учение Церкви, и тем самым воспитывает и объясняет, как жить и поступать.

   Отец Кир, получается, любит ее не то, что безусловно. Не как цветочек или котенка. Он любит ее за то, какая она, Ивик есть. За те хорошие качества, которыми она, оказывается, обладает. До сих пор Ивик вообще не акцентировала внимание на этих хороших качествах. На этих – уж точно. Иногда думала о себе, что наверное, все-таки красива, талантлива, что хороший специалист. Это, даже, наверное, правда, но почему-то это не радовало. А Кир ценит в ней другое. Он за нее боится. Не что она "впадет в грех" или "не спасется". А что она попросту погибнет, попадет в атрайд, что ее будут мучить, убьют. И... наверное, восхищается ею за то, что она вот самоотверженный, мужественный человек, рискует ради других, ради своей Родины жизнью и всякими страшными вещами.

   Ивик вдруг посмотрела на это иначе. Она уже не раз была ранена, покалечена – все ради Дейтроса. Это нормально, ведь и все так. Но если вдуматься – то не все. Например, Дана сделала другой выбор. Могла остаться гэйной. И другие есть такие – кто ушел, занялся чем-то другим. А они осталась. И Кельм остался, несмотря ни на что. И вот за это отец Кир их любит, ценит и уважает. И сказать по правде, почему бы и нет? Он и сам такой. Он понимает, что все это значит.

   Но это, видимо, неправильно. Священник должен указывать на грехи. Недостатки. Добиваться, чтобы люди были совершенными, как Отец наш Небесный. Конечно, говорил какой-то противный голос внутри, приятно общаться с тем, кто тебе льстит. Но это – прелесть и прямой путь в ад. Хотя вообще-то, подумала Ивик, мне нечего особенно терять. Мы и так уже по уши... После всего, что случилось в жизни, после Ашен, Шина, после этого взрыва и месяцев тяжелой, ноющей боли, после страха и напряжения Дарайи – еще попасть в ад и мучиться там. Загробный филиал атрайда. Видимо, за те крохи счастья, которые им удается урвать с Кельмом. И разное другое. За то, что она вообще никогда, по словам Аллина, не любила Господа – то есть не видела основной задачей своей жизни "не грешить и быть хорошей, поступать правильно". Но вообще-то честно говоря, если у Бога такие представления – а мы о них ничего знать не можем – то великим ли будет счастье оказаться рядом с Ним? Вот именно так в ад и попадают, подумала Ивик. Просто не хотят быть рядом с Богом. И я не хочу. Раз я заслуживаю ада – значит, туда. Тем более, вместе с Кельмом.

   Похоже, отец Кир считает, что это не так. Но он ненормальный. Таких священников не бывает. Он просто пользуется тем, что здесь священноначалия нету, и живет как хочет. Что это за священник такой – с крашенными патлами и в феньках?! И поведение у него точно такое же. И круг общения.

   Это противоречит всему, что Ивик раньше знала о церкви.

   Санна зашла выпить кофе. Видно, там у нее была передышка. Ивик болтала с ней и делала уборку, протирала печь влажной тряпочкой. Положено делать каждую смену. Ивик спросила о молодой, красивой девушке, которую час назад сожгла в печи.

   – Саркома костей. Ей сказали, что через неделю потеряет подвижность. Сбежала из больницы, и...

   – Разве в больнице не проводят эвтаназию по желанию?

   – В общем-то да, но она решила вот так. Меньше бюрократии. А тетка, которая только что была – ее привел муж. Она уже ничего не соображает. Возрастная злокачественная деменция. Надо было сразу в Колыбель, как диагноз поставили. А она, видишь, захотела пожить. А зачем жить в таком состоянии? Только испоганила жизнь ближним. Муж поделился, говорит, дочь из дома ушла, не может жить с такой матерью, а дочке всего шестнадцать, еще школу не кончила. Успеваемость снизилась, чуть из классической не выгнали. Представляешь, испортила бы родной дочери всю жизнь. Сейчас, конечно, тетка уже ничего не понимает. Муж говорит, обманул, сказал, пойдем к врачу сходим... она и пошла. А Колыбель не узнала, не поняла, где это она.

   Ивик стало страшно. Она аккуратно, отводя лицо, повесила тряпку на специальное место для просушки.

   Тетку убили. Она мешала. Неудобно – надо следить, ухаживать. Перед гостями неприлично. И вообще на психику давит. Неудобный, ненормальный человек, сам свихнешься рядом с ним... Интересно, а вот если бы со мной – такое? Кельм бы ухаживал. Решил бы проблему, нанял кого-нибудь для ухода. За последние деньги, но решил бы. Каждый день бы обнимал, целовал, плакал. А если бы с ним? Я бы все бросила... А если бы это со мной – в Дейтросе? Ребята бы ухаживали тоже, Марк бы плакал, может, развлекался бы потихоньку на стороне, но и мне бы все отдавал, до конца, пока смерть сама за мной не придет. И ведь еще бы плакали и убивались над могилой...

   Но и этих тоже можно понять. Как так – мать своим неприличным видом дочери чуть жизнь не испортила? Мужу мешает. Да и вообще она уже не человек. Причем нет никаких логических аргументов, доказывающих, что они не правы.

   Только страшно жить.

   – Лайна вчера ревела в раздевалке, – сказала вдруг Санна, – Ивик, а ты кофейку не хочешь? Я поставлю еще.

   – Поставь, – согласилась Ивик, – а что с Лайной?

   Она знала – что. И было совестно, что она – останется на работе. Молодая, сильная, да и в общем-то ей безразлично все это, у нее от этой работы жизнь не зависит. А Лайне уже за 50, она всю свою жизнь отдала этой специальности. Почему ее решили сейчас выгнать? За что?

   – Говорят, у Тайс подруга есть, и та хочет к нам устроиться. Если место освободится...

   – Вот как, – пробормотала Ивик. Она сегодня утром была свидетельницей того, как Види распекала пожилую работницу: "Как ты разговариваешь с клиентами? Это в твое время было допустимо, а сейчас требования к коммуникации возросли! Я послушала – и ужаснулась!" Лайна смотрела растерянно, в одну точку. Не знала, что сказать. А как она разговаривает? Ивик никакой разницы с другими не видела.

   – На Лайну нажаловались, что она мусор оставляет в хозкомнате. Я тоже замечала, кстати, – сказала Санна.

   – Я не замечала.

   – Слушай, Ивик, ты, кстати, не выйдешь за меня послезавтра? У тебя же свободный день. Мы бы могли поменяться, например, я отработаю за тебя в семерку...

   Ивик подумала. Ничего такого особенного на послезавтра не намечалось.

   – Можно.

   – Выйдешь, да? А то у моего мужа день рождения... Круглая дата, хотим отметить, как следует. Вот спасибо! Ну я пойду уже, там, кажется, звонят.

   После работы Ивик поехала на связь. Все необходимое было у нее с собой в рюкзачке. На этот раз, изучив заранее карту Врат, она решила проводить сеанс из загородной зоны. Там и до Врат достаточно далеко, и вокруг местность подходящая. В центре города все это неудобно – исчезать-появляться, тебя могут при этом заметить; а ведь простые люди в Медиану не ходят; если начнут поиски, в городе легко перекрыть квартал. Короче говоря, сеансы рекомендовалось проводить из лесопарков и других безлюдных, лишенных строений, мест.

   Пока Ивик доехала до озера, начало темнеть. Такое неудобное время года... Она подготовила эйтрон, флешку. Перешла в Медиану. Торопясь, установила связь с приемником. Почти сразу же услышала команды местного патруля. Пока эйтрон настраивался, передавал информацию, принимал ответную – Ивик напряженно вслушивалась и вглядывалась. Создала "перископ" – летающий бинокль, передающий изображение. Патруль был необычно усиленным – аж двое офицеров и десяток вангалов. К чему бы это? Может, конечно, просто тренируют новичков. Господи, почему же он так долго работает? Может, не дожидаться приема, уйти на Твердь? Но вдруг они передают разрешение спасать Эрмина? Но если придется вести бой – будет хуже... очень рискованно. Не стоит.

   Земля вокруг загорелась и стала медленно подниматься. Ивик видела противника только в крошечном светлом круге в воздухе перед собой – информацию ей передавал виртуальный "перископ". Ивик знала, что делать с такой атакой, поднялась в воздух метра на два, держа эйтрон на весу, от пылающего вокруг огня защитилась яйцеобразной сферой. Но не отвечала на удары. Расстояние между ней и патрулем стремительно сокращалось. Можно убить их всех, не вопрос... Господи, да когда же он закончит? Помехи связи...может быть, у них глушилка... может, и не получится ничего. Но Ивик не могла сейчас уйти, просто не могла. А если Эрмин... Цифры на придуманном ею экране сократились. Теперь Ивик хорошо видела врагов. Она опустилась на землю, поставила эйтрон. Так удобнее. Дорши – всего в нескольких метрах, видны их лица – красиво-точеные у двух молодых офицеров, тупо-одутловатые физиономии вангалов. Но они-то не видят Ивик. Над ней свистнул шлинг, Ивик рванулась в сторону – и видимо, они заметили какое-то движение. Петли шлингов так и засвистели вокруг – били вслепую, приблизительно, но уже почти захватили ее, Ивик едва удалось вывернуться, вскочить снова на ноги – и она ударила.

   Она ударила всей своей мощью, как одним взмахом полотенца убивают семерых мух. Под ноги врагов покатилась крошечная граната – черный шарик, и взорвалась, Ивик едва успела усилить свою сферу защиты, но еще уловила слепящую вспышку. Будто атомный мини-заряд разорвался, сжигая и поднимая на дыбы почву в радиусе примерно двацати метров, все пылало вокруг, горело ослепительным жаром, сама почва сгорала, как бумага в костре, как труп в электрической печи Колыбели... Единственным нетронутым островком в этом радиусе была яйцеобразная сфера, прикрывающая Ивик и эйтрон, стоящий на почве.

   И тут же разведчица увидела, как все небо покрывается черными точками – враг вызвал подкрепление.

   "Прием завершен. Сеанс связи закончен".

   Сколько их – пара сотен? Ивик приняла бы бой, но и этих-то убивать не следовало... Разведчица нагнулась, выхватила флешку и одним движением уничтожила дорогой прибор. Не до него сейчас... Она вернулась на Твердь, в холод и сгустившийся мрак.

  – Внимание! – ревел динамик, – Местность оцеплена! Выходить по одному, без оружия, руки держать над головой! Повторяю...

   Ага, сейчас. Ивик пару секунд осматривалась и решала, что делать. Позади лесок, справа – дорога, впереди черным нефтяным блеском сверкало озеро. Ивик помчалась к дороге. Впереди выросла фигура вангала – огромная, ни с чем не спутаешь. Ивик сжала рукоятку "Деффа".

   – Стой, руки вверх! – проревел вангал, почуяв ее. Ивик бежала вдоль кустов, пригибаясь. Враг что-то ревел впереди, потом хлестнул выстрел. Один, другой. Ивик выбросила руку с пистолетом, стреляя на бегу сдвоенными... Кажется, впереди кто-то упал. И кто-то бежал справа – еще выстрел, и еще, и вот она уже у самой дороги. Широченными шагами понеслась за автобусом, вспрыгнула на задний бампер, рукой уцепилась за перепачканную грязью запаску.

   Автобус въехал на мост. Ледяной ветер норовил сбить Ивик на асфальт, и пальцы закоченели. Стрельба кончилась. Ивик размахнулась и швырнула пистолет в озеро. Едва не упала сама, но удержалась, вжалась в скачущий железный бок, замерла, считая секунды. В Медиану бы сейчас -но нельзя. Там полно народу... На другой стороне моста Ивик, не в силах уже держаться, спрыгнула, больно ударилась о землю. Перекатилась, вскочила, тяжело дыша. Спокойно. Здесь уже нет оцепления. Внимательно осмотрела одежду, лицо, быстро и тщательно отряхнула запачканные рукава и колени. Спокойно. Здесь уже нет оцепления. Пошла быстрым шагом прочь от дороги. Вскоре она была на людной улице, смешалась с народом.

   Остановила какую-то машину и поехала домой, как ни в чем не повинная, добропорядочная гражданка.

   Кельм приехал через час. Ивик вылезла из ванной и разглядывала синяки. Она, оказывается, здорово треснулась, прыгая с автобуса. Весь бок синий. Но ничего не сломано, и вообще ей повезло.

   – Я потеряла эйтрон. Уничтожила, – уточнила Ивик. Кельм кивнул.

   – Позвонишь завтра Шеле, получишь другой. У меня тоже есть лишний, но без радио.

   Он сочувственно погладил ее по боку. Ивик встала, надела халат. Принесла флешку и протянула Кельму.

   – Посмотрим? – он открыл собственный эйтрон. Ивик сидела рядом, затаив дыхание.

   – Ничего, – с досадой сказал Кельм, – тебе вот от Марка и от детей.

   Ивик взглядом пробежала письма. Посмотрела на Кельма.

   – Про Эрмина – ничего?

   – Опять ничего.

   Зря рисковала, подумала Ивик. Надо было прервать сеанс сразу же, как увидела их.

   – Ты устала, детка, – Кельм подошел к ней, обнял. Уложил на диван и накрыл одеялом.

   – Как думаешь, все чисто?

   – Думаю, да, все в порядке. Но ты зря приехал, мало ли что.

   – Я знаю, что зря, – мягко сказал Кельм, – я посмотрел новости. А там – теракт на берегу Кетрона... выясняется, есть ли жертвы... подозреваются, конечно, как всегда, дейтрийские террористы.

   – Я боюсь, Кельм, – тихо сказала Ивик, – я человек восемь завалила в Медиане. И на Тверди одного – не знаю, насмерть или нет. По идее, все чисто. Они меня не засекли. Я еще походила вокруг дома – все было спокойно. Но все равно зря ты приехал. А вдруг все-таки что-то... тогда они и тебя...

   – Не бойся, – Кельм обнял ее, – видимо, действительно – все чисто. Ничего страшного. Все обошлось.

   Он сидел с ней, пока она не заснула. Потом поцеловал в лоб и тихонько вышел.

   Он шел по привычным, набившим оскомину коридорам атрайда. Синеватый болезненный свет вспыхивал ярче, едва сенсоры ощущали приближение его шагов. Знакомо-безликие охранники-пайки замерли в углах. Он был один, и не задумывался, почему это так – раньше ему не позволяли ходить по этому корпусу в одиночку.

   Он был на втором этаже, жилые камеры – комнаты, палаты? – располагались выше.

   Ему бросились в глаза дверные ручки, затейливые, блестящие начищенной бронзой, с завитками, изогнутыми, как купол русского теремка. Ручки выбивались из общего безлико-пластикового дизайна. Кельм нажал на одну из них. Дверь подалась почти невесомо.

   Это было помещение, где он впервые увидел Эрмина. Здесь оборудование – односторонне прозрачные (с той стороны) зеркала, функциональное кресло с ремнями, собрание отвратительных приборов. Кресло и сейчас было занято. Кельм подошел ближе, и увидел привязанного человека. Его ноги подкосились, а сердце бешено застучало, потому что это была Ивик.

   Она не двинулась и не дрогнула, увидев его. Сейчас она казалась не то, что молоденькой, маленькой. Как в 17 лет. В глазах то жалобное детское выражение, которое только он и видел иногда – когда она прижималась к нему.

   В ушах гремело, а ноги были как ватные. Кто-то сзади окликнул его, "фел Кэр", он повернулся, а двигаться было трудно, словно кто-то сгустил воздух, как в Медиане, есть такой класс оружия, называется "воздушное болото". Кельм рванулся, чтобы преодолеть сопротивление воздуха, вздрогнул всем телом...

   Несколько секунд он лежал, осознавая, что Ивик на свободе. Что с ней ничего не случилось. Что жизнь продолжается, все в порядке, все штатно.

   Протянул руку и включил бра над головой. Сна ни в одном глазу. Но уже скоро и вставать пора – можно подняться раньше на полчаса, только и всего.

   Кельм отбросил одеяло, сел. Он все еще приходил в себя. Позвонить бы Ивик... но она, конечно, спит. Вымоталась вчера, маленькая. Ноги ткнулись в мягкий пушистый коврик. Собственная спальня приветливо обнимала его. Кельм обвел взглядом – стенку-гардероб с зеркалами, деревянную неполированную спинку кровати с шишечками, тяжелые, льющиеся к полу шторы, восхитительно пустые углы. Простор.

   Что уж говорить, Кельм никогда не был безразличен к удобствам. В каких только условиях ему не приходилось жить и сражаться за Дейтрос; но всегда точила подленькая подспудная мечта, мыслишка – а вот была бы возможность жить, как они там, в Дарайе, чтобы дом, кожаное сиденье дорогого авто, стриженный газончик перед домом...

   Теперь все это есть. Все, чего хочется. Хотелось всю жизнь.

   Бог всегда исполняет наши желания – только почему-то так, что этому уже и не радуешься.

   Богатство, комфорт – вот тебе. Только жить ты будешь в таком напряжении, что некогда будет этот комфорт ни замечать, ни радоваться ему.

   Хотел получить Ивик? Получил. Пожалуйста, вот тебе Ивик. Только она выполняет для тебя опаснейшую – хуже не придумать – часть работы; и она может в любой момент оказаться в атрайде. Или ее просто убьют. Кельм вспомнил сон и изо всех сил саданул ребром ладони по спинке кровати.

   А если этим – кончится? Все это счастье, весьма сомнительное, надо сказать, счастье – кончится именно вот так. Ее убьют так же, как девочку Лени убили тогда, когда он только начинал жить.

   – Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел? – спросил Кельм у Бога. Тот, по обыкновению, промолчал.

   Кельм встал и открыл окно. Собачий зимний холод ворвался в комнату, тело сразу закоченело. Кельм начал делать зарядку и думал о том, как построить операцию с Кибой.

   – Нравится? – спросил Кельм. Ивик, счастливо сияя глазами, вынырнула из мягкой сиреневой утробы авто. Коснулась кончиками пальцев вишневого лака.

   – Дорогая...

   – Ничего, оно того стоит. Обрати внимание, – он стал листать технический проспект, – приемистость... Сама по себе максимальная скорость. Привод четырехколесный, значит, устойчивость.

   – А такая маленькая...

   – Но шустрая. Посмотри, какая мощность мотора. И еще очень важно – оргпласт третьей степени. Это – пуленепробиваемый верх. Пошли оформлять документы?

   – Дороговато, – пробормотала снова Ивик. Кельм хмыкнул, глядя на нее.

   – Ивик, ну ты даешь. Не смеши, а? Я непосильным трудом в Контингенте Б заработал свои кровные деньги... может, мне их на пенсию отложить?

   Ивик была оживлена, говорлива и даже начала смеяться. Если бы Кельм действительно относился к этим деньгам, как своим – не задумываясь, выложил бы и больше, только чтобы увидеть ее такой. Все-таки потребление – это наркотик. Покупка дорогой машины взбудоражила Ивик, гэйна казалась возбужденной и слегка пьяной.

   Забрать "Рениту" можно будет после регистрации. Пока что Ивик взобралась на правое сиденье в машине Кельма, и он молча тронул руль. "Лендира" вырулила на въезд, поднимаясь на автостраду, поднятую над городом.

   – Машина чистая? – спросила Ивик.

   – Да. Говори.

   – Мне теперь придется неделю по крайней мере не проводить сеансов...

   – Я бы сказал, дней десять. И в течение пары месяцев – не из города. Теперь у тебя есть машина, можно отъехать километров на сто хотя бы.

   Ивик помолчала. Оживление исчезло с ее лица. Она снова была серьезной, спокойной и будто чуть расстроенной.

   – Неделю, – сказала она, – или даже меньше, посмотрим. Посмотрим, как будут освещать этот мой теракт, и насколько усилят охрану. Понимаешь, если бы не Эрмин, гори все синим пламенем...

   – Я понимаю, – мягко ответил Кельм, – у каждого из нас есть чувства. По мне, так я бы вообще никогда не выпускал тебя на связь. Сам бы это все делал.

   – Ты что, свихнулся?

   – Я же не делаю этого. И Эрмин подождет. Сходить с ума не надо. Запрос по нему я сделал, уже в четвертый раз. Но пока парень в здании Вель.

   – В чем отличие? – спросила Ивик, – то, что с ним там делают сейчас – это что, мало?

   – Это первая ступень. Вторая ступень ломки, – монотонно сказал Кельм, – отличается тем, что все ограничения – этические, моральные, человеческие – снимаются. У объекта вызывают психическое состояние нужного качества и глубины с помощью любых, повторяю, любых методов. Если психологи не в состоянии сами провести эти методы... например, не каждый способен убить или мучить маленького ребенка... там есть обученные, подготовленные и заправленные наркотиками специалисты. В принципе, то же делается и в корпусе Вель, но там воздействие все-таки ограничено.

   – Господи, ребенка-то зачем? – деревянным голосом спросила Ивик.

   – Просто пример. Воздействие в атрайде – это не только боль. И даже не столько боль. Боль – очень хороший, эффективный метод, но лишь для определенной цели. Например, расслабить. Подчинить волю. Им нужно расшатать всю структуру психики, от ценностей и идеалов до основных инстинктов – самосохранения, например. И они это делают.

   Он помолчал. Ивик застывшим взглядом смотрела вперед, в лобовое стекло, во тьму, пылающую алыми и золотыми огнями.

   – Боль, – добавил Кельм, – тоже используется без ограничений. В нужной точке и нужной интенсивности. Нужной длительности.

   Он осекся и выругал себя. Но ведь она спросила.

   – Пока с ним этого не делают. Не то, что нет причин волноваться, пойми меня правильно. Но к сожалению, у меня есть свое задание, и оно всегда приоритетно

   – Слушай, – сказала Ивик, – у тебя всегда так? Все пять лет, что ты здесь?

   – В каком смысле?

   – Ну... я помню, как было на Триме. Там были острые ситуации. Бывал риск. Иногда случалось горе, кто-то погиб. Там было всякое. Но там можно было жить. Петь песни, гулять, разговаривать. Водку пить. А здесь? Шендак, казалось бы, здесь богаче и лучше, чем даже на Триме было. Вольготно. Живи – не хочу. А у меня все это время такое ощущение, как будто мы в Медиане, в патруле, кругом сплошные дорши, и единственная передышка – это сон. И когда мы с тобой... то кажется, что мы просто от всего, что вокруг – друг в друга прячемся.

   – Кругом сплошные дорши – это ты совершенно верно заметила, – буркнул Кельм.

   – Это не только оттого, что я знаю о твоих делах и переживаю. Это от всего так. От работы моей. От соседок. От людей, которых я вижу вокруг...

   – Бр-р... вообще ты права, да. У них здесь так. Вот ты смотришь на все эти дома, дорогие авто, ухоженные палисаднички... И такой покой в душе, так хорошо, да? Покой – это от инстинктивного ощущения защищенности, кажется, что если люди богаты, то они защищены и счастливы. А на самом деле... ты о своих соседках. А мои, думаешь, лучше? Я как-то видел – остановилась "Вагда", машина, которую и я себе не могу позволить, там сидит парочка – муж и жена, и знаешь, как они орали? Готовы были в волосы друг другу вцепиться... Они все живут под стрессом. Каждый за себя. Каждый знает, что в любой момент его жизнь может начисто обрушиться, и тогда – все. Дно, пособие, атрайд. Многие, кому не везет, сами идут в Колыбель – да ты, наверное, знаешь...

   Он помолчал.

   – Но с другой стороны, нам-то чего брать пример... Ты просто очень чувствительная. Все глубоко к сердцу берешь. А мы дейтрины. Нам бояться нечего, у нас впереди только Царствие Небесное. За нами – Дейтрос. Это сейчас еще из-за Эрмина такая нервная обстановка. И вообще в последнее время как-то навалилось. Вот ты еще попала в прошлый раз... А так, знаешь... ты посмотри, когда у тебя смены после Возрождения, я возьму отпуск – и мы с тобой в Кейвор смотаемся. Там очень красиво...

   – Кстати, а куда мы едем? – сообразила Ивик. С эстакады они съехали на одно из боковых ответлений, но это не был тивел Кельма, они находились рядом с Центром.

   – А мы в Эйнорд едем. Сходим в ресторан с тобой. Зря я, что ли, завел себе любовницу, как ты считаешь?

   Под ногами лежали тридцать этажей Эйнорда – гигантского торгового центра, крупнейшего в Маане. За тонкой невидимой стенкой у ног Ивик – темно-синяя пропасть, вся в огнях. Тусклые цепочки звезд сверху, две неравные цветные луны; снизу город, в золотом и пестром сиянии, отсюда не различить ни окон, ни уличной иллюминации, город до самого горизонта сиял, словно центр галактики. В центре узкой готической стрелой, озаренной снизу, взлетала башня старой Регистратуры. И новая Колыбель на востоке нависла радужным исполинским столбом.

   – Я даже не знаю, что, – растерянно сказала Ивик, посмотрев на пластинку меню.

   – Давай я помогу. Что-нибудь существенное, ты же с работы, и не ела ничего? Мясо, рыба?

   Ивик что-то отвечала. Кельм тыкал пальцами в электронную пластинку, делая заказ. Потом оба они откинулись в креслах, молча созерцая город. Минут через пять поспела официантка с закусками – безалкогольный крэйс, бокалы, ломтики разнообразных овощей на широких тарелках. Еще через четверть часа подали ужин. У Кельма на блюде дымилось что-то мясное, большие, красные ломти, горки из овощей и чего-то еще неясного. Ивик минут пять только изучала свою тарелку, пробуя то одно, то другое. Рыба была перемолота в фарш и уложена кольцами, в центре каждого кольца – шарик из овощной начинки; дары моря свободно раскинулись по тарелке, на широких темно-зеленых листьях, в полукольцах лука и ломтиках лимона. Еще на столике оказался подносик с нарезанным сыром восьми сортов; маленькая бутылочка вина. Немного алкоголя в крови у водителя допускалось, Кельм тоже позволил себя половинку бокала.

   Кельм ел очень красиво. Как и вообще все делал. Ивик время от времени поднимала глаза и любовалась на него.

   – Что тебе пишут? – спросил он. Подразумевалось – из дома.

   – Фаль пишет, не знает, сдаст ли математику. Лодырь он у меня. Может, придется последний год повторять. С другой стороны, это меня не очень расстраивает, учитывая, что он гэйн-велар. Шет наоборот радует. Пишет работу в соавторстве с каким-то иль Греем, вроде, это у них большая величина. Сидит в лаборатории безвылазно. Миа... скучает. Про работу ничего не пишет. Вообще почему-то Миари больше всех жаль. Марк...

   Она умолкла. Марк написал нейтрально. Все хорошо, все здоровы, сдали объект, летом обещают отпуск. Даже не написал "целую" в конце. Что, впрочем, и хорошо. Еще угрызения совести начались бы. Ивик ответила ему таким же нейтральным отстраненным письмом.

   – А мне опять ничего не написали. Мама болеет... Мне кажется, они как-то уже примирились с тем, что меня нет. Как похоронили.

   – Если бы с мамой что-то, они написали бы.

   – Да, – согласился Кельм, – поэтому я исхожу из того, что у них все хорошо.

   Ивик чуть повернулась в крутящемся кресле, и смотрела теперь не на город под ногами, а на ресторанный зал. Маме Кельма восемьдесят два. И болеет. Отработанный материал, клиентка Колыбели – конечно, если бы они жили здесь. И не были богаты. Вон за соседним столиком пожилая супружеская пара. Доброе, умиротворенное выражение лиц. У старика прямая спина, и почему-то кажется, что это бывший офицер. Причем эта мысль не вызывает вспышки ненависти, наоборот, уважение, как будто это бравый и гуманный герой одного из здешних многочисленных сериалов (а не реальный дорш – трусливый, мнящий себя сверхчеловеком, ни на что не способный даже на Тверди, готовый громоздить трупы "неполноценных" не задумываясь).

   У женщины в ушах черные опалы. Красивый контраст – зачесанные назад белые волосы, светлые глаза и черные, приковывающие взгляд драгоценности в ушах.

   Этим тоже нет необходимости идти в Колыбель.

   И совесть их чиста.

   Ведь если кто-то другой идет в Колыбель – это свободный выбор того, другого. За него никто не несет ответственности, правда? Не скопил денег – его проблемы. В Колыбель под конвоем не ведут. Правда, могут забрать в атрайд, и там довольно быстро сумеют подвести к мысли, что это – лучший выход. Но и это будет свободный выбор.

   На Свободный Выбор можно молиться, как на идола, подумала Ивик. И еще – это отличная затычка для совести.

   Ивик тихонько доедала с тарелки и осматривала зал. Они не говорили больше, но и это было хорошо. С Кельмом и молчать хорошо. Он прав, Ивик чувствительна. Она легко начинает думать так же, как окружающие. Ведь здесь же хорошо. Как в раю. Прилично одетые люди смакуют приятный ужин. Дорогие туалеты дам, драгоценности; коллекционные костюмы мужчин. Бесшумно снующие официантки в коротких серебристых халатах, все сплошь красавицы. Только музыка портит впечатление своей попсовостью, но она здесь по крайней мере не назойливая, тихая. И в конце концов, не осуждать же людей за то, что у них есть только вот такая музыка?

   Здесь – вершина дарайского блаженства, под ними – тридцать этажей счастья. Огромных дешевых супермаркетов, распродаж, гор уцененной одежды, сумочек, украшений, залежей шоколада, пирамид дешевой фантастической техники, россыпей детских игрушек. Маленьких пронзительно уютных салонов, в манекенах и диванчиках, в зеркалах, с дорогими коллекционными вещами. Все, что угодно – на любой вкус, на любой кошелек. Демократично – для миллионера и даже для сибба.

   Вокруг этой башни – сама Дарайя. Мир, где этим людям – хорошо, мир, который их полностью устраивает. Он ужасен? Да нет же. Не всем доступны даже вещи с дешевых распродаж? Ну и что, а почему все должно быть доступно всем? Это, наверное, нормально, когда одни живут в сотни раз лучше, чем другие. Не завидовать же, правда? Колыбели? Это свободный выбор человека. Если ему плохо, если он не хочет жить – он всегда может с достоинством уйти из жизни. Атрайды? Местных-то в них содержат в прекрасных условиях; да и сама идея – не наказывать преступника, а помочь ему вылечиться и социализироваться... по сравнению с дейтрийскими лагерями.

   Вангалы? Ну и что, а почему на войну надо посылать нормальных людей? Это хороший выход. Им безразличны боль и смерть. Их никто не любит и не ждет. Вот и пусть...

   Поведение за пределами своей страны, агрессия, эксплуатация и подчинение Лей-Вей? Не будем о мелочах, подумаешь, какие пустяки. Так все делают. Дейтрос все равно хуже.