Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

   – Да нет, какая тайна, нет, конечно. Но я не психолог. Приблизительные направления могу назвать из личного опыта. Наличие сверхцели; внутренняя и внешняя дисциплина; чувство внутреннего единства с большим сообществом людей; адекватная самооценка; определенные физиологические предпосылки... Но мне интересно, к каким выводам, собственно, пришли вы сами.

   – Да все, что вы говорите, можно осуществить и у нас. И уже пробовали. Чего только не пробовали! И военные лагеря по типу дейтрийских... и аутистов использовали. Экспериментов было много. Так вот, к каким выводам я пришел относительно СЭП или, как вы говорите, Огня... По всей вероятности, моя специальность – биофизика – просто не имеет к этому отношения. Биофизически творец ничем не отличается от обычного человека. И биологически вообще не отличается. Но даже психология, вероятно, к этому отношения не имеет. Потому что психология, дорогой мой, занимается всего лишь психикой. А способности творца и СЭП – лежат на некоем более тонком уровне. Который мы пока даже регистрировать не умеем. Влиять на этот уровень через психику можно. Так же как на психические процессы через физиологию: повысил, скажем, концентрацию моноаминов в синаптической щели – у человека настроение хорошее и жить хочется. Но сам этот уровень – надпсихический – мы не понимаем, не знаем, и влиять на него не можем. Психология им не занимается. Не способна на это психология. И поэтому я могу уже в самом деле предположить, что к этому уровню имеет отношение религия. И что религиозные методы... да нет, даже не методы, они никогда не были направлены на увеличение СЭП. Религия вообще. Вера. Она имеет к этому некое отношение. Но когда наука до этого дойдет и это переварит – это ведомо, как видно, одному только вашему Иисусу Христу. И даже какое именно отношение к этому имеет вера – я сейчас вам сказать не могу.

   – Что ж, спасибо, – медленно сказал дейтрин, – разговор с вами был весьма поучительным.

  – Quarta

   Ивик научилась более или менее справляться с Тайс. Даже сегодня, работая с ней в одну смену, на "живой" половине, она почти не нервничала.

   С утра шли обычные клиенты – трое сиббов, один дедушка с онкологией. Ивик убирала "гроб" после очередного смертника. Надо пропылесосить мебель и протереть все моющиеся поверхности. Убрать закуски и посуду. Иногда клиентов рвало перед смертью, это неприятно, но что поделаешь? Работа. Ивик собирала все пылинки особенно тщательно. Вот кажется, что заставляет Тайс контролировать коллег? Ведь она сама – не начальница. Неужели так болеет за дело родного учреждения? В Дейтросе, и то не найдешь таких энтузиастов труда.

   Ивик высыпала собранный мусор в мешок. Аккуратно сняла мешок со стояка, завязала его, оттащила в санитарную – потом надо будет выбросить. Вышла в комнату персонала, где Тайс, по обыкновению, писала что-то на компе. Тайс вообще очень много и художественно писала, просматривала сводки и анализы, знала все о работе учреждения – словом, вела себя как начальница. Вероятно, от большого честолюбия. Ивик знала, что Тайс вряд ли удастся выбиться в начальство. Не хватает профессионального образования – Тайс закончила всего лишь интеграционную школу. Теоретически есть еще возможность вечернего образования. Улучшить свой диплом, закончить Свободную школу – такого аттестата уже хватит, чтобы учиться на медсестру или танатолога. А там, глядишь, и высшее образование возможно.

   Только вот почти никто из выпускников интеграционной не шел по этому пути. Причину Ивик знала от коллег: просто невозможно учиться; слишком трудно. В интеграционной они и читают-то еле-еле: как усваивать более сложный учебный материал?

   Ивик рассказывала, что в Дейтросе все – абсолютно все дети – учатся свободно читать. Даже умственно отсталые по возможности. И все получают приблизительно одинаковое и неплохое общее образование. Ей то ли не верили, то ли не обращали внимания на эти рассказы.

   Но Тайс не смущало низкое положение. Она и на должности помощницы танатолога – так официально называлась их работа – чувствовала себя прекрасно. И командовала.

   Сейчас пока передышка. В присутствии Тайс хотелось немедленно сделать вид, что ты занята, работаешь в поте лица. Ивик подавила это желание. Нарочито медленно подошла к кофе-автомату, нацедила себе стаканчик. Уселась рядом с Тайс, закинув ногу на ногу.

   Та уставилась в компьютер и молотила по клавишами.

   С чтением и письмом у Тайс явно было все в порядке. Наверное, могла бы и свободную школу закончить.

   – У тебя в праздник смена? – спросила Ивик, – у меня первая... ну ладно, мы отметим вечером, но вообще-то хоть бы поинтересовались. Ставят смены, как хотят.

   Тайс, не отрывая взгляда от монитора, резко сказала.

   – Никто еще не рассыпался оттого, что поработал лишний раз.

   Ивик хмыкнула. Все-таки энтузиазм неистребим.

   – Кстати, ты плохо слышишь? – поинтересовалась Тайс, – клиенты пришли, а ты сидишь?

   Ивик закусила губу. Вот ведь сука! А чем ты отличаешься от меня, почему бы тебе не встать и не пойти встречать клиентов? Раскомандовалась тут... Но ругаться же не будешь каждую минуту. И так уже два раза сегодня слегка поцапались. Ивик молча направилась к выходу, размышляя о подлой сущности коллеги. Она с такими и в Дейтросе никогда не могла существовать рядом. Какое право эта сука имеет командовать? Ивик ничего не имела против подчинения. Но – командиру. Или хоть человеку, имеющему на это какие-то права. А вот когда кто-то просто присваивает себе право командовать, узурпирует... Это прежде всего унизительно.

   Клиенты уже ждали в приемной. Целая семья – женщина, мужчина и маленький ребенок у них на руках.

   Ивик похолодела.

   Клиент – ребенок. Мать неторопливо раздела его, усадила на колени, всучив бутылочку. Мальчику было года три на вид. Он был явно болен, не похож на здорового дарайского малыша. Короткая шея, ненормально толстые губы. Он сжимал ручонками бутылку и причмокивал, высасывая сок. Белые волосенки прилипли ко лбу. Мать рассказывала историю. Отец молчал, глядя в сторону.

   Мукополисахаридоз. Редкая наследственная болезнь. Вовремя не диагностировали, и вот... Прогноз плохой. Умственная отсталость – сейчас еще небольшая, но она прогрессирует. Костные изменения. Через пару лет он потеряет подвижность. Конечно, коляску предоставляют бесплатно, как и некоторое лечение – от страховой кассы. Но вы же представляете, жизнь превратится в ад. Собственно, уже... Мучиться самим и мучить ребенка... Ивик поспешно кивала. Сверяла данные, вносила в компьютер. Ей упорно казалось, что все это происходит с кем-то другим. Что она – вне реальности. Что это – страшный сон, который обязательно скоро кончится. Она стандартно сочувственно улыбнулась клиентам. Вышла в коридор и ткнулась в стену затылком.

   Все. Я сдаюсь. Я не могу поступать правильно, Кельм. Я очень плохой работник. Мне нашли хорошее надежное место. А я вот так прямо взяла и в середине смены ушла с рабочего места. И больше никогда сюда не вернулась... Что теперь будет? Атрайд. Психологическое обследование, которого я могу и не пройти. Заключение в стационаре. Угроза, нависшая над Кельмом. Над всей так хорошо налаженной агентурной работой.

   Но шендак, я не могу этого сделать. Я не могу вот так пойти и собственными руками убить ребенка.

   Руки казались ватными. Будто это у нее мукополисахаридоз, будто это она потеряла подвижность. Сердце колотилось, и пот заливал лицо.

   Но ведь нет разницы... ведь здесь всегда убивают беззащитных. И не всегда они сами, свободно принимают это решение – ведь приводят и больных с деменцией. В чем принципиальная разница? Материнский инстинкт? Может быть, надо перешагнуть через себя... Ивик знала, что это у нее не получится. Просто ну никак не получится.

   В коридор вышла Тайс. Ивик с усилием оторвалась от стены. Тайс смерила ее взглядом.

  – Где клиенты?

  – Там. Сидят. Я начала.

  – Хорошо, я закончу. Иди вноси данные.

   Ивик малодушно нырнула в комнату персонала. Села за компьютер, не различая букв на мониторе. Сцепила пальцы до боли.

   Чужими руками. В ней что-то необратимо ломалось. Наверное, совесть.

   Она так и сидела, когда Тайс величественно прошествовала по коридору, мимо открытой двери – родители, видно, пожелали расстаться с ребенком сразу – ведя за руку маленького белоголового мальчика, толстогубого и с короткой шеей. Мальчик шел с тетей доверчиво, в свободной руке он сжимал бутылочку и помахивал ею при ходьбе.

  – Пришел перевод, – сказала Ивик в трубку, – с деньгами все в порядке. Тилл, нам надо встретиться с тобой.

   "Перевод" – было новое оборудование для связи, новый эйтрон. Кельм вздохнул облегченно.

  – Мне сейчас некогда, но я черкну тебе письмецо вечером.

  – Хорошо, я проверю почту.

   Голос у нее был безжизненный. Или так показалось? Ладно, не до того. Кельм попрощался и выключил связь. Посмотрел на сидящего перед ним Холена. Дейтрин дымил как паровоз, даже не удосужившись спросить разрешения. В Дейтросе не курят, сложилось исторически. В древности употребляли легкие наркотики, потом, в период христианского преобразования мира, они были запрещены. Холен здесь уже пристрастился к курению. Интересно, что хорошего они в этом находят...

   Результаты Холена начали падать в последнее время. Слишком быстро, Кельм еще не ждал этого. И под глазами мешки. Глаза у Холена светлые, как у самого Кельма; волосы тоже не темные, рыжевато-русые. Сошел бы даже за дарайца, если бы не типичное узкое лицо, скулы, разрез глаз. Насколько же красивы дейтрины, подумал Кельм. Не говоря о гэйнах, даже среди остальных нет таких уродов, какие часто встречаются здесь – жирных, лысых, обрюзгших. Полные встречаются – но именно просто полные, не безобразные мешки с жиром. А может быть, конечно, так кажется, подумал он, потому что я слишком истосковался по Дейтросу. Да. Вроде бы мне и терять там нечего, а вот ведь.

   – У нас квенсен был – на севере. Мари-Арс, – сказал Холен. Кельм вздрогнул.

   – Я знал одну девчонку из Мари-Арс.

   – Да? Как звали?

   – Иль Кон, – выговорил Кельм, и как будто сверкнул солнечный лучик, – да она старше тебя, ты ее не знаешь.

   – Иль Кон, да, был такой сен у нас... погоди. Скеро иль Кон. Физик Медианы, сменила касту. Она у нас и преподавала какое-то время.

   Кельм вспомнил, что Ивик рассказывала ему о Скеро. Холен между тем продолжал предаваться воспоминаниям.

   – Почему-то из детства я ничего такого не помню. А вот в квенсене. Знаешь, когда снег еще не сошел, весной... но проталины. Черные проталины среди уже посеревшего, съежившегося снега. И там, на проталинах начинают цвести такие меленькие голубые цветы. Снеженки. И ты понимаешь, что холод кончился...

   – Помню. Я служил на севере в молодости, какое-то время.

   Кельм наконец собрал все сегодняшние, произведенные интернатскими ребятами, маки в одну папку. Контингент А постарался. Но с другой стороны – ничего такого, против чего в Дейтросе не существовало бы стандартной, давно разработанной защиты. Можно даже не отправлять. И еще три вида виртуального оружия, созданные сегодня "контингентом Б", то есть этим самым бывшим гэйном, который теперь сидит здесь, дымит гадостью – Кельм давно привык вдыхать мерзкий дым – и как пьяный, несет какую-то чушь.

   – Слушай, а если бы мы вот например, вернулись... нас бы в Верс?

   – Ну а как ты думаешь?

   – У меня там жена, трое детей.

   – Она кто по касте?

   – Она тоже гэйна, – сказал Холен, – ее не это? Из-за меня.

   – Да нет, – Кельм пожал плечами, – с чего бы? Она-то здесь при чем? Ты что, здешней пропаганды наслушался, что ли? Там, конечно, не сахар, но уж не так, как здесь рассказывают. Каждый отвечает за себя, а не за семью.

   – А у тебя... остался там кто-то?

   – Я не был женат.

   – Ну ты даешь! Как это ты так?

   – Да ну их, баб этих, – неохотно сказал Кельм.

   – А здесь у тебя есть ведь баба...

   – Так я же на ней не женюсь.

   Он просмотрел маки Холена. Красиво, типично для визуальщика. Сине-золотая грибница, прорастающая сквозь тела противника; гигантские, в сверкающих драгоценных прожилках, кварцевые глыбы, летящие с неба – обыковенный пресс; нарушающие видимость и режущие зеркальные плоскости. Но отчего-то даже так, в проекции, ощущалось, что – слабенькие маки. Ненамного сильнее, чем у ребят. Холен уже теряет СЭП. Так он и пьет много. Кельм сбросил маки Холена в ту же папку. Перенес папку на флешку. Раскрыл данные по интернату, надо еще сегодня рассортировать, начальству обещал. Холен все бормотал что-то. Кельм досадливо сморщился. Ну откуда у людей столько свободного времени? Сидит, треплется... тут бы скорее закончить – и домой, надо еще по делу Кибы столько мелочей подмести...

   – ... я когда здесь первый раз в магазин зашел... вообще они мне еще в атрайде показывали это все в каталогах. Но понимаешь, когда зашел – и своими глазами. Краски! Масло, акрил, все, что хочешь. Растворители. А какие кисти! Наборы угля, я ведь и графикой занимался. Бумага, Тилл, и холсты какие... да вообще все оборудование. Понимаешь, глаза разбегаются. В Дейтросе этим, нас, конечно, снабжали, с этим проблем не было. Но и выбора такого... А уголь я вообще сам выжигал себе. Я же первую зарплату чуть не целиком на все это потратил. Богатство. Мастерскую себе сделал – настоящую. Никогда не было. Понимаешь, полукруглое окно, выложенное камнем, свет, простор. Я же не колбасу... вот у нас говорят – колбаса. А мне работать надо. Чтобы вот такая мастерская. Это же мечта...

   Он умолк. Кельм тоже ничего не говорил, ткнувшись в работу. С намеком – не пора ли и честь знать?

   – Только знаешь... не хочется работать. Трудно себя заставлять. Уже давно не писал ничего... Последнее – портрет девчонки одной... подарить хотел. А она ушла. Уже три декады вообще не захожу в мастерскую. И мыслей не возникает. Руки не чешутся. Ну не может же быть, чтобы... Ведь были же великие, кто творил в богатстве. Иль Тваэр, Контар... да Винчи на Триме. Мало ли. Не может же такой зависимости быть...

   – При чем тут богатство, – с досадой сказал Кельм, – у всех, кто переходит на сторону дарайцев, падает СЭП. Это закон. У меня вон тоже упал. Но не из-за богатства же. Не этим же они тебя купили...

   – Меня не купили. Меня раздавили просто, Тилл. Я не герой, не могу. Нельзя требовать, чтобы все были героями.

   – Может, и нельзя. Но нас этому учили.

   – Ну вот я не могу. Понимаешь, не смог просто.

   Кельм взглянул на него, трясущегося, с окурком в руке, с красными глазами. Воспоминание боли снова будто разрезало пополам. Говорят, сенсорные воспоминания гаснут с годами. Но только не это. Сейчас он ощутил это в правом плече, от плечевого сплетения – и наискось через все тело, лицо даже перекорежило. А он – герой? Ивик говорит, что да. Она ошибается. Кельму сейчас казалось, что еще немного – и он сам тогда оказался бы на месте Холена. Не выдержал бы.

   – Бывает, – сказал он, – что ж теперь мучиться. Живи. Раз так получилось – живи.

   – Я бы жил, – прошептал Холен, – но только не хочется.

   – Да перестань, – Кельм сунул в карман флешку, сегодня надо будет заложить ее в тайник для Ивик, – все это минутные настроения, депрессия, – он закрыл законченную статистику по интернату, снова подключился к сети, перекинул статистику шефу. – Сходи к психу, полечись. С депрессией они справляются на раз-два. Писать не хочется? Ну и не пиши, плюнь. Мало ли в мире хорошего? Съезди в отпуск. В санаторий – хочешь, выпишу тебе рекомендацию, как специалист по СЭП? В бордель сходи к бабам. Или так девку найди, трудно, что ли? Кино, крэйс... Развейся, и все пройдет. Себя терзать – знаешь, лучше от этого не станет.

   – Наверное, ты прав. У тебя ведь большой опыт... – Холен усмехнулся. Поднялся на ноги – наконец-то понял намек, – ты ведь уже давно такой. Сломанный.

   С Ивик удалось встретиться лишь через день. Она принесла информацию с проведенного сеанса связи. На этот раз сеанс прошел благополучно. Кельм просмотрел флэшку на своем эйтроне. Брови его чуть сдвинулись. Ивик положила руку ему на запястье.

   – Что пишут?

   – Разное. Про Эрмина, к сожалению, ничего хорошего. На этот раз хотя бы изволили отреагировать.

   – И что?

   – Пишут, что после операции с Кибой Центр считает опасным проводить немедленно новую. Шендак, знал бы, вообще не связывался бы с Кибой. Доложил бы, что не могу достать информацию. Хотя все равно бы не разрешили...

   Ивик молчала, опустив глаза. У нее было несчастное, измученное лицо. Кельму немедленно захотелось обнять ее и поцеловать. Он ткнулся в экранчик.

   – Так. Ну а больше ничего существенного. Несколько мелочей по текущему. Идем присядем?

   Они уселись на диване, в обнимку, потом Ивик как-то оказалась у него на коленях. Все время хотелось вжаться друг в друга, спрятаться, слиться в единое целое. Наверное, было в этом что-то нездоровое. И девочка сегодня была какая-то больная, молчаливая, прятала лицо. Ее хотелось утешить, но она и на ласки реагировала вяло.

   – Не переживай так, – сказал Кельм, – он же гэйн. Он сможет, выдержит. Он сильный парень, я видел. А потом мы его вытащим все равно, обязательно.

   Он сам уже был в этом уверен, несмотря на то, что раньше такое не удавалось, что кончалось плохо; что вообще такое очень редко кому удается. Но в этот раз – получится.

   – Да, – сказала Ивик, -но я не из-за этого. Мне вообще осточертела Дарайя. Я не могу больше.

   Он помолчал.

   – Ты можешь подать рапорт... насильно нас здесь не держат в общем-то. Можно в крайнем случае что-то придумать. Заболеть. Вернуться в Дейтрос.

   Перехватило горло при мысли о том, что Ивик и в самом деле может уволиться, уйти, и он больше ее никогда не увидит, но Кельм затолкал эту мысль поглубже.

   – Я не собираюсь уходить, – сказала Ивик, – я просто так. Поныть. Я не могу там работать, Кельм. Почему мне не подобрали другое место? Продавщицы какой-нибудь. Сиделки.

   – Сиделкой ты бы тоже сталкивалась с эвтаназией. Во всех больницах...

   – Но не так. И вообще лучше работа, не связанная с людьми.

   – Ивик, – он вздохнул, – это только так кажется. Где бы здесь ты ни была, ты обязательно столкнешься с несправедливостью, с равнодушием, жестокостью запредельной, с дикостью, для нас невероятной. Это Дарайя.

   Он помолчал.

   – Единственный способ не видеть всего этого – жить с закрытыми глазами. Мне только что признался один умный дараец. Я, говорит, ведь знал, что это все есть. Знал, но считал неизбежностью, не обращал внимания. А теперь я всегда буду это ненавидеть.

   – Многие же живут, – тихо сказала Ивик, – у нас половина подъезда – эмигранты. Им нравится. Не то, что в Дейтросе.

   – Дейтрос не сахар, – сказал Кельм, – но по сравнению с этим... с этим... не только Дейтрос, но любое государство Тримы – просто рай. Я это знал. Я это и раньше знал.

   Ивик слегка вздрогнула и прижалась к нему. Всегда, когда он говорил о своем прошлом – о томпрошлом, всегда она так вздрагивала.

   – Как ты вообще согласился – сюда?

   – По-моему, это вполне нормально, естественно – стремиться быть там, где ты принесешь наибольшую пользу.

   Она помолчала.

   – Пользу, – сказала с горечью, – Кельм, своими руками убивать людей... детей... Не говори про Медиану. Убивать в бою – это совсем другое. Даже пленных... хотя я так не делала. Но даже пленного убить – это не то. Это враг, он взял оружие, он знал, на что идет. А эти... Страшно даже не то, что убиваешь. Страшно, что это и не осознается. Ты – просто часть машины. Ты не личность. Часть убивающей машины, в которую они кидаются сами или суют своих ближних, ставших ненужными. Кель, мне стыдно, что я такая... наверное, сильный человек бы сумел приспособиться. Ради дела. А я... истеричка. Никакой не разведчик. Я хочу поговорить с Шелой. Я сама уже искала другую работу, но...

   – Это почти безнадежно. Рынок труда забит. Я мог бы поспрашивать у наших уборщиков, например, но...

   – Я знаю. Ведь все эти сиббы не случайно годами не могут найти работу. Кто-то из них, конечно, сдался и уже не ищет давно. Просто ждет старости, чтобы пойти в Колыбель. Но кто-то ищет годами... и никакого толка. Но у Шелы, может, есть какие-то связи. Беда в том, что сиббом я не могу здесь жить...

   – Ну это понятно, нереально. Не хватало тебе еще регулярных проверок.

   – Да, сиббов слишком жестко контролируют.

   Ивик помолчала.

   – Я сегодня чуть не ушла с работы. Просто выручил случай. Я не знаю, как с этим жить, Кельм. И не знаю, стоит ли так. Может быть, правильно было бы повернуться и уйти, но не допускать, чтобы моими руками – такое... или хотя бы на моих глазах. Но с другой стороны, какое это имеет значение – моими руками или нет. Как будто чужими руками – это правильнее. Это на самом деле не решение проблемы. Это – как страус, спрятать голову в песок. Пусть другие убивают, а я чистая и хорошая, сижу себе дома и занимаюсь хорошими богоугодными делами.

   Кельм провел рукой по ее волосам.

   – Хорошая моя. Помнишь, на Триме, в Союзе была такая книжка фантастическая... о другой планете. Они много писали про космос, не то, что мы, про другие планеты. Как парень из будущего попал на такую мерзкую планету, и там были излучатели, промывающие мозги. И он взорвал Центр. Он долго и целенаправленно искал Центр – как только понял, в чем дело – и взорвал его. Помнишь?

   – Да, помню, вроде.

   – Если бы здесь был какой-нибудь Центр, конечно, проще было бы его взорвать – и дело с концом. Но Центра-то нет. Уничтожить весь этот мир какой-нибудь новой версией темпорального винта... супербомбами... иногда хочется. Но это абсурдно. Мы должны спасать, а не уничтожать. Их спасать. Уничтожать систему. Так вот, то, что мы делаем – это и есть взрыв Центра. Только не эффектный, не быстрый, сильно растянутый во времени. Но мы это сделаем. Я тебе обещаю, Ивик. Мы это рано или поздно сделаем, или же сделают другие после нашей смерти. Мы сделаем это – или сдохнем по дороге.

   Ивик обняла его и ткнулась носом в плечо.

   – Хочешь, подвезу? Садись.

   Девочка жила в одном подъезде с Ивик, кажется, на третьем этаже. Может, девочку она бы и не узнала здесь, в центре, но собака не позволила ошибиться – белый мохнатый песик с полустоячими ушками, с черными бусинками носа и глаз. Маленькая дейтра подхватила собаку на руки, влезла на сиденье.

   – Спасибо. А то автобус еще только через полчаса...

   – Знаю, как транспорт ходит, сама недавно ездила. Но на работу без машины практически не добраться...

   Девочке было лет пятнадцать. Квисса, подумала Ивик. Из старших. Уже бы патрулировала в Медиане.

   – Ты где учишься? – Ивик вырулила на эстакаду.

   – В свободной.

   – А, это хорошо. А давно живете здесь?

   – В Дарайе? Ну да. Двенадцать лет. Мне было три года, когда родители переселились.

   – Как тебя зовут?

   – Нэти.

   – А меня Ивенна. А его как?

   – Это она. Ее зовут Кая, – девочка погладила собаку. Ивик оторвала руку от руля и дала песику понюхать пальцы. Шерсть собачки была на ощупь жестковатой.

   "Ренита" мчалась по автостраде над городом, внизу таяли огни. Нэти сидела благовоспитанно, выпрямившись. С таким видом, будто каждый день раскатывала в машинах. Но в окно все же поглядывала.

   ... почему обязательно квисса. Могла бы принадлежать к другой касте. Гэйны – вообще редкость. Училась бы сейчас в какой-нибудь академии или профессиональной школе. Наверное, не было бы у нее этого шикарного маникюра, накладных фиолетовых ногтей; блестящих стрелок у бровей и прочего пирсинга, сверкающей помады на губах; подержанной, но модной кожаной курточки. Выглядела бы, как говорят эмигранты, убого и носила бы убожество... хотя это как посмотреть, думала Ивик. Все это гораздо более субъективно, чем даже оценка произведений искусства. Нам-то наши простые платьица не казались убогими. Наоборот. После формы как платье наденешь – чувствуешь себя феей. Королевой. И мальчикам очень даже нравилось. А что еще надо? Ивик представила попутчицу в дейтрийском светлом платьице до колен. В зимней теплой куртке и штанах полувоенного кроя. Без пирсинга и всей этой косметики. Проще бы, конечно, девочка смотрелась.

   – Ты, наверное, Дейтрос и не помнишь?

   – Не-а. Почти ничего. Родители говорят, там нищета...

   – Все относительно, – Ивик пожала плечами, – с голоду никто не дохнет. Колыбелей нет, однако, всех обеспечивают. Стариков, больных. Работа у всех...

   – Так за работу же не платят.

   – Ну да, там другая система, – согласилась Ивик.

   – А вы почему ушли оттуда?

   – Да были неприятности. С Версом.

   – В Дейтросе тоталитаризм, – сообщила девочка. Ивик кивнула. Перестроилась в крайний ряд и начала съезжать с автострады в собственный район, Кул-Риан.

   – Вот мы уже почти и дома.

   – Как здорово, быстро! Спасибо, что подобрали меня.

   Нэти помолчала и сказала неожиданно.

   – А мне иногда хочется... побывать в Дейтросе. Мы все понимаете, в школе.. нас дразнят. Дринами. Мы для них – никто. Но и в Дейтросе мы никому не нужны, и я ничего не помню. Это для меня не родная уже страна. Я даже не знаю, кто я. И не здесь, и не там.

   Ивик зарулила в собственный двор.

   – Понимаешь, – сказала она, – это не так уж важно. Мне случалось жить... в разных местах. Главное – не то, где ты живешь, а то, кем ты себя чувствуешь. А Дейтрос – он отличается тем, что там все люди нужны. Понимаешь – все.

   Нэти озадаченно посмотрела на нее. Ивик осеклась. Да уж, разведчица. Помолчала бы.

   Девочка в три года оказалась здесь. Не по своей воле. С ней это сделали родители. В чем она виновата? И сколько таких вот, вырванных из родной среды – просто по вине родителей.

   – Спасибо, – сказала Нэти, – без вас бы я два часа добиралась.

   – Не за что. Беги.

   Ивик защелкнула двери ключом и смотрела вслед убегающей фигурке с белой собакой на поводке.

   "Наступила весна, сугробы вдоль дороги съежились и подтаяли, зацвели бездомные снеженки; возвращаясь из Медианы, патрульные больше не кривили лицо от обжигающего морозного воздуха. В эти-то дни он перестал вспоминать, перестал сравнивать, начал просто жить – но может быть, это усталость окончательно подкосила его. Не вспоминать – то же самое, что прекратить мыслить и жить".

   Ивик перечитала последнюю фразу, вычеркнула "прекратить", потом еще одно слово, и оставила безликое "не". Все равно, что не жить. Беспомощный, сонливый мозг не мог выдавить уже ничего нового. Хотя именно сейчас, в полусне, Ивик так хорошо видела идущего по размякшей весенней дороге Алекса иль Карна, о котором писала. Обыкновенный патрульный, ро-шехин, командир шехи. У Алекса погибла в прорыве вся семья ( как у Хайна), его имя напоминало Триму, да и было неопределенно-триманским. Он был похож на Кельма. Все мужчины, о которых писала Ивик, были чем-то похожи на Кельма. «А я бы хотел быть просто патрульным командиром, – сказал Кельм, – альтернативный вариант моей жизни. Я бы, наверное, и стал таким, не попал бы в разведку, если бы не плен. Мог работать, как твой Алекс. Организовывал бы шеху, планировал патрули. Наряды распределял, носы вытирал бы...» В его голосе звучала легкая тоска. «Ты был бы хорошим командиром», – ответила Ивик. Сон на несколько секунд слетел с глаз, потому что она думала о Кельме. О том, как хорошо с ним играть. Как легко и приятно писать для него. Он сам пишет иначе, наверное, он гений. Стиль Ивик был колеблющимся и неуверенным, как она сама, и сейчас опять неуловимо приближался к стилю Кельма. Но тот зато скопировал уже две, три мелочи, детали, микрособытия сюжета – у нее, Ивик. Может быть, им надо писать вдвоем – что-то одно. В соавторстве. Но Кельм должен закончить свой роман; «Время тепла»; Ивик понимала, что если все получится, то роман не только напечатают, его станет читать каждый дейтрин, он останется в веках. Она это знала точно. Но Кельм не писал уже недели две, ему просто некогда. Тяжелая грустная мысль как грибница проросла сквозь сердце – у них вообще никогда ничего серьезного не получится. Они вне, как это говорится, литературного процесса. И не может ничего получиться у человека, всерьез занятого другими вещами. Надо быть патрульным гэйном, два раза в неделю ходить в Медиану, несколько раз тренироваться – а все остальное время, все мысли, всю энергию отдавать творчеству. Только так может что-то получиться. Литература требует всего человека, а если ты занят взрывом Дарайи – какая может быть литература. Ты слишком многого хочешь. Только и остается, что бездумно играть, ни на что не надеясь. Ивик встала, вытащила одеяло, подушку. В три часа ночи – никакого желания ложиться как следует. Она ткнулась в холодящую подушку горячим лицом. Алекс превратился в Кельма, улыбнулся ей, помахал рукой. Они рядом стояли на этой размокшей весенней дороге, и ветер все-таки еще обжигал лицо терзающим льдом.

   Эйтрон медленно погас, экономя энергию. В окошечке чата в углу осталось висеть непрочитанное сообщение от юзера под ником Тилли: "Ивик, наш знакомый сегодня переезжает. Я завтра буду занят весь день, пробую лыжи, хотя мастер и утверждает, что они еще не готовы. Не звони мне. Я сам позвоню или напишу. Целую, люблю, твой Т.".

   Приняв решение, Кельм успокоился. Плохо то, что в атрайде он побывал с утра – там, собственно, и узнал о страшном: Эрмина перевели в корпус Ри. Обычно атрайд он посещал два раза в декаду. Через два дня можно идти снова, не вызывая подозрений, но сейчас уже нельзя тянуть целых два дня.

   Занимаясь обычной текучкой, он кинул почту Торну – давно обещанную и законченную сводку; надеясь таким образом привлечь внимание начальства и спровоцировать вызов. Торн давно с ним не разговаривал. А темы для разговоров уже накопились. Расчет Кельма оправдался, еще до обеда начальник Центра разработки виртуального оружия вызвал его к себе.

   Речь пошла о новом расписании работы с вангалами – теперь Центр обслуживал две боевые части; подопечные Кельма были разделены на шесть групп. Кельм, как обычно, жаловался на тупость вангалов и отсутствие педагогических способностей. Начальник казался слегка взбудораженным, белые редкие волосы прилипли к черепу, на лбу выступили капли пота. Впрочем, это могло быть просто от легкой простуды, Торн шмыгал чуть покрасневшим носом, на столе громоздился термос с чаем.

   – Сезонный вирус? – сочувственно спросил Кельм.

   – Да. Пустяки, – начальник махнул рукой, – смотрите, не заразитесь. Не хватало мне еще больных сотрудников...

   – Я закаленный, – сообщил Кельм, – дейтрина так просто не возьмешь...