Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

   Это естественно – и организованная преступность, и терроризм, и конечно, дейтрийские агенты в Дарайе присутствовали и часто давали о себе знать.

   Но если в любом из этих охранительных учреждений задерживали какого-нибудь подозреваемого или преступника, его никогда не оставляли там надолго. У пайков были опорные пункты с изоляторами, в которые свозили пойманных бродяг или мелкую криминальную шушеру, были свои камеры у борцов с терроризмом и УВР, но для длительных серьезных допросов, наблюдения, изоляции задержанных все свозили в одно и то же место – в атрайд.

   В этом был свой резон. В атрайдах работали специалисты, психологи, тщательно подготовленные для такого рода деятельности. Результативность работы атрайдов была очень высокой. Наконец, так было легче обеспечить надежную охрану на Тверди и в Медиане.

   Психологи работали совместно со специалистами из учреждения, направившего "клиента", и таким образом добивались нужного эффекта.

   Поле деятельности атрайдов было очень широким. От лечения обычных психических заболеваний – будь то шизофрения или биполярное расстройство, от профилактических проверок психического здоровья населения – до жестких допросов шпионов и террористов, членов криминальных банд, сопровождающихся пытками и ломкой личности, до тюремного очень изощренного заключения преступников.

   Конечно, разные потоки клиентов атрайда были тщательно изолированы друг от друга. Для широкой общественности атрайд представлялся воплощением гуманистического подхода к личности – лечение вместо наказания, возвращение к жизни вместо мести преступнику. Все были согласны и с тем, что дейтринов и наиболее тяжелых рецидивистов следует все же после лечения высылать подальше – безопасности ради.

   Кельма снова направили в здание "Вель", где психологи специализировались на дейтрийских пленных и подозреваемых в связях с Дейтросом (в основном здание было заполнено последними – пленные попадались редко, единицами).

   Разведчик не так уж волновался, хотя его сразу поместили в "жесткую" камеру – без мебели, звукоизолированную, с ярким, пронизывающим, неотключающимся светом. Хотят произвести впечатление. Это еще ничего не значит. Кельм сел у стены и прикрыл глаза, иначе скоро от этого света они начнут слезиться.

   Все идет по плану, сказал он себе. Все правильно. Не надеялся же ты проскочить без проверки?

   Конечно, можно было сразу свернуть работу, как только поступил сигнал о подозрениях. Кстати, Вьеро так и не вернулся из Медианы... пока не вернулся – или совсем.

   Можно было свернуть и уйти хоть домой, командование полностью согласилось бы с таким шагом. Но ведь жалко сворачивать, правда? И на нем висело еще дело об излучателе... Надо было закончить с Кибой. Кельм сам выбрал такой путь – так и нечего теперь волноваться.

   Вот только Ивик...

   Арестовали ли они всех дейтринов, работающих в Лиаре? Из них его агентом была только физкультурница, остальные – вполне честные эмигранты. Если проверяют всех, это лучше, спокойнее. Но с другой стороны, ясно, что он, наряду с Холеном, вызывает наибольшее подозрение.

   Вот только Ивик... Ее не могут не проверить. Не настолько же они идиоты. Господи, как можно было избежать этого? Не связываться с ней, не встречаться... Но встречаться все равно бы пришлось. Это необходимо, ее для этого сюда прислали. Они теперь проверят все его связи. Ивик в первую очередь – но если бы она была его, скажем, домработницей или дальней родственницей, проверили бы в третью, в шестую....

   Надо просто пройти через это. И ему, и Ивик. Она умница, хорошо подготовлена, она все сможет пройти. Скоро мы забудем об этом, решил Кельм. И будем жить снова... как раньше... господи, а когда нам здесь было легко?

   Или не сможет... или я не смогу. В атрайде ни в чем нельзя быть уверенным. Дело даже не в возможных пытках. Они ведь действительно мастера, специалисты. Допустим, когда тебя обрабатывают с целью сломать, уговорить работать на них – можно упереться и тупо повторять "нет". Но скрыть от них информацию... это очень, очень трудно. Почти невозможно.

   Скрыть, да еще так, чтобы у них не возникло ни тени подозрения, чтобы они были уверены – ты ни при чем.

   Может быть, и не получится.

   Но если и не получится, подумал Кельм, это будет не такой уж плохой конец жизни. Сведения о дельш-излучателе переданы в Дейтрос. Это великолепная операция. Даже если бы только она удалась – можно считать, жизнь прожил не зря. А что, он собирался умереть в своей постели?

   В общем, ничего страшного, волноваться нечего...

   Вот только Ивик...

   Кельм выдержал первый этап проверки.

   Это было сложно. Под капельницей, постоянно льющей в кровь адскую смесь, под ярким светом бестеневой лампы, с датчиками на всех возможных частях тела. Сознание затуманено, убита воля, отключена кратковременная память...

   Убийственная тщательно подобранная смесь наркотиков с элементами гипноза и психопрограммирования.

   Кельм заранее включил "контролирующее я", очистил сознание и набил его всевозможной шелухой. После спецподготовки дейтрийский разведчик способен никогда не пьянеть и контролировать себя практически под любым наркотиком; такую же проверку Кельм проходил и после взятия в плен. Он терял над собой контроль, лишь утрачивая сознание полностью, вместе со способностью говорить. Контролировать спящего ни в Дарайе, ни в Дейтросе пока еще никто не научился.

   Хотя гарантии, конечно, нет.

   Кельм рассказывал какую-то ерунду – как рыбачили в тоорсене, как Вик поскользнулся на мокрых камнях; потом декламировал стихи. При ассоциативном допросе слова всплывали самые простые, обыденные. Психика становилась сложной, многослойно-причудливой, как Медиана, в ней происходило множество разных событий, чувства наплывали, окатывали водопадами, исчезали, перемешивались друг с другом; воспоминания комбинировались, как во сне. Но маленький, почти незаметный сгусток, крошечное "я" на дне этого балагана не дремало, и упорно, деловито переводило стрелки, как только речь заходила о запретном...

   Так мог бы вести себя подготовленный разведчик, но так же вел бы себя и непричастный. Это ничего не опровергало и не доказывало.

   Через несколько дней, измерив давление и проверив глазное дно, его сняли с капельницы.

   Он поел, вымылся в душе и спал – долго, может быть, целые сутки.

   Потом за ним снова пришел охранник. Облачное тело не удаляли, наручников не надели, и это был хороший знак. Кельм все еще не был до конца уверен, что прошел проверку.

   Вангал-охранник доставил его на этаж, где располагалось так называемое "Отделение психотерапии". Кельм вошел в длинный кабинет, разгороженный посередине столом, и сразу вздрогнул. На стуле у стены, со связанными позади руками, сидел Холен.

   Бывшего коллегу было трудно узнать. То, что лицо почернело и заострилось, ввалились глаза – понятно, Холена тоже подвергали физиологическому допросу. Черты его дьявольски исказились, лицо было перекошено, и в глазах застыла паника. За спиной пленного замер безмолвный гигантский охранник.

   Кельм перевел взгляд на психолога в зеленоватых одеждах, мягко подошедшего к нему. Пожал протянутую руку.

   – Лотин, – представился психолог, – мы с вами еще не встречались, кажется, иль Кэр? Присаживайтесь.

   Кельм аккуратно сел на свободный стул напротив Холена, избегая смотреть на коллегу.

   – Ну что, иль Нат, – обратился к нему психолог, – вы повторите в присутствии иль Кэра все то, что рассказали о нем?

   Холен отвернул лицо и молчал.

   – У нас небольшая проблема. Ну что ж, иль Кэр, тогда вы. Вы ведь знаете, кто этот человек?

   – Холен иль Нат, служащий контингента Б, активный консультант по производству виртуального оружия, бывший гэйн, – ответил Кельм.

   – В каких отношениях вы с ним состояли?

   – В деловых. Мы оба консультанты, только я уже не работаю на производстве оружия. Непосредственно мы мало соприкасались. Конечно, встречались на работе. Иногда были какие-то разговоры.

   – Вне работы вы не общались?

   – Нет.

   – Скажите, а почему? Вы оба – бывшие гэйны. Дейтрины. У вас похожая судьба. Казалось бы, только естественно, если бы между вами возникла дружба... близкое общение.

   Кельм пожал плечами.

   – Дружба не всегда возникает, люди все разные, человек не сводится только к национальности и судьбе. Кроме того, вы сами сказали – бывшие. Мы бывшие дейтрины, бывшие гэйны. Обстоятельтсва... нашего появления здесь... как-то не располагают к тому, чтобы ими гордиться и делиться друг с другом. У меня новая жизнь, не имеющая ничего общего с прежней. У меня достаточно друзей, общения, личной жизни вне лиара. Я посещаю клубы, имею хобби. Мне как-то странно слышать, что я должен был непременно общаться с иль Натом.

   – Вы не любите иль Ната? – полюбопытствовал психолог.

   – Я вообще гетеросексуален, – ответил Кельм. Дараец поморщился.

   – Он не нравится вам как человек?

   – Ну почему же, – сказал Кельм, – я ему сочувствую. Понимаю его положение. Я сам в таком же положении.

   – Но вы не проявляли это сочувствие практически?

   – Я не сестра милосердия, знаете ли... Каждый выкручивается как может. Я нашел свое место в жизни, считаю, что успешно. Я своей жизнью доволен. В конечном итоге, попадание в плен улучшило мою жизнь. Если иль Нат считает иначе – это его проблемы. Здесь достаточно психологов, и кстати, я советовал ему обратиться...

   – Очень уж гладко все у вас получается, – заметил Лотин. Кельм не стал на это ничего отвечать, лишь слегка наклонил голову.

   – Вы утверждаете, что лояльны к Дарайе. Вас не оскорбляет эта проверка, например?

   – Давайте рассуждать разумно. В Дейтросе я был гэйном, честно служил, и постоянно находился под таким же пристальным вниманием Верса. При малейшем подозрении мне бы там устроили такую же проверку. Здесь я чужой человек, пленный, принадлежу к иной расе, идет война... Почему меня это должно оскорблять?

   – Иль Нат, а что вы скажете об этом? – психолог повернулся к пленному, который съежился еще больше, – как видите, у иль Кэра несколько другие представления о ваших отношениях и о вас. Вы считаете, что он лжет? Я хочу услышать ваш ответ.

   – Я не знаю, – прошептал скрюченный, покрывшийся отчего-то испариной Холен.

   – Хорошо, тогда прослушаем вашу версию, – Лотин поиграл клавишами ноутбука. Из динамика раздался слабый, задыхающийся голос Холена.

   Холен нес чушь. Путано и сбивчиво он объяснял, что Тилл иль Кэр, его коллега по лиару – дейтрийский агент. Он, Холен, давно это заподозрил, но у него не было доказательств, и он боялся. Он видел у иль Кэра некие секретные документы (какие – объяснить не смог). Кроме того, иль Кэр планировал уничтожение его, Холена, как предателя Родины.

   Кельм устало морщился, выслушивая все это. Психолог выключил запись. На Холена было жалко смотреть.

   – Возьми себя в руки, иль Нат, – жестко сказал Кельм, – нельзя же так распускаться.

   – Тилл, – сказал предатель изменившимся голосом, – прости. Извини. Я не могу. Мне сказали, что меня опять заберут туда. Что они опять... я не могу даже думать об этом!

   – Так, – прервал его психолог, – а вы что скажете, иль Кэр?

   Кельм вздохнул.

   – А вы что не видите, что человек сломан? Он сейчас вам президента Дарайи обвинит в шпионаже. Психологи...

   – Вам не кажется, иль Кэр, что вы слишком невозмутимы? Не переигрываете? – спросил Лотин.

   – А мне что, тоже истерику закатить – чтобы вы мне поверили? Лотин, вы же профессионалы. И он, и я после попадания в плен прошли атрайд. Вы убедились, что мы не шпионы. Вы что, сами себе не доверяете?

   – Из вашего лиара, иль Кэр, зафиксирована утечка информации в Дейтрос.

   Он вздрогнул, изображая изумление.

   – Серьезно? В таком случае, ищите. Не знаю даже, чем вам помочь.

   – Как видите, версии у нас есть...

   – Гм... как я понимаю, такую утечку не очень-то просто зафиксировать. Нужны аналитики. Устанавливать, откуда именно утечка, какое именно оружие неэффективно. Может быть, это ошибка аналитиков?

   – Не отвлекайтесь, иль Кэр. При чем здесь аналитики... Подозрение падает на вас и на вашего коллегу. Вас мы и будем проверять.

   – Что ж, проверяйте, – согласился Кельм, – мне лично скрывать нечего.

   – А вам, иль Нат?

   Холен вздрогнул, как от удара током. По щекам его потекли слезы.

   – Не знаю. Не знаю. Я не могу ничего доказать... но я не виноват, правда, я не виноват, только не надо отправлять меня туда... пожалуйста... – он уже почти кричал и рвался на стуле, пытаясь высвободить скованные руки. Вангал сзади опустил руку на его плечо.

   – Выведите, – приказал психолог. Холена вывели за дверь. Лотин подошел к Кельму, сел напротив, доверительно глядя в глаза.

   – Ну а что вы скажете о Холене иль Нате? Может быть, он и есть – источник утечки?

   – Вряд ли, – сказал Кельм, – подумайте сами. Дейтрийский разведчик! В разведку берут не всякого, и отбор в разведшколе такой, что проходят его далеко не все... И спецподготовка. Посмотрите на него – неужели такой человек мог бы пройти атрайд после попадания в плен? Обмануть вас?

   Лотин хмыкнул.

   – Вы пытаетесь учить профессионалов, иль Кэр. Поведение иль Ната ни о чем не говорит. Вам представляется, что разведчик должен вести себя невозмутимо, как килнийский жрец – а их могут обучать различным паттернам поведения. Главное, чтобы эти паттерны были убедительными. А иль Нат ведет себя очень убедительно, не так ли?

   Кельм пожал плечами.

   – Вам виднее. А зачем вы убеждаете в этом меня?

   – Я хочу. чтобы вы сотрудничали с нами, иль Кэр. Поймите, я на вашей стороне.

   – Я не против сотрудничества, как вы понимаете. Но... вы что, подозреваете иль Ната лишь на основании того, что он ведет себя как слизняк?

   – Да нет, иль Кэр, – устало сказал психолог, – скажу вам откровенно. С иль Натом вопрос решен. У нас есть показания человека, который был завербован иль Натом. У нас есть видеозаписи. Там была не только передача в Дейтрос сведений о вооружениях. Дело куда хуже обстоит. То есть это – вещи доказанные, и психология здесь ни при чем. С иль Натом, как я сказал, все уже понятно. Неясно лишь с вами. Подумайте лучше о себе.

   – О Боже, – прошептал Кельм, который по ходу речи психолога все шире раскрывал глаза, – но я действительно никогда бы такого не подумал...

   – Ну вот теперь вы знаете правду, и надеюсь, мы с вами будем плодотворно сотрудничать.

   В камере Кельм лег на живот и закрыл глаза. Его тошнило – вероятно, от недавнего фармакологического стресса.

   Ему было плохо. Холен с трясущимися губами стоял перед внутренним взором. Сломанный, опустившийся, никакой. Наверное, он заслуживал такой судьбы. Ивик, подумал Кельм. Как бы хотелось сейчас ткнуться носом в ее грудь, и чтобы легкая рука погладила волосы... она бы поняла. Она бы... простила, наверное. Она не знала ничего об этой операции, но она бы... Какая тебе Ивик, жестко сказал себе Кельм. Ты что, не знал, что его ждет? Ты подставил его сознательно. Ты его уничтожил. Ты не знал, как это будет? Не понимал – во всех подробностях?

   Его больше не сводили с Холеном. Многочасовые допросы следовали ежедневно. Кельм уже видел, что выкручивается, и выкручивается успешно. В основном обсуждали его общение с мнимым шпионом. Все их разговоры в лиаре были записаны (Кельм никогда не стремился этого избежать). Теперь все эти реминисценции о снеженках и семье в Дейтросе, все эти излияния души Холена приобретали совсем другой, зловещий оттенок. Психолог то начинал запугивать Кельма, внушая, что и его подозревают, то задушевно расспрашивал, интересовался его мнением.

   За Кельмом все это время тщательно наблюдали. Теперь он видел результаты – никаких зацепок у дарайцев против него не осталось. Под слежкой он умудрился без сучка и задоринки провести операцию с Кибой и еще незапланированную операцию с Эрмином – и не дать ни малейшего повода к подозрениям. Кельм помнил обо всех слабых местах, где могло порваться – беседа с Иль Велиром; посещение Эрмина в лазарете (удачно ли он заглушил разговор?), несколько скользких моментов во время встреч с агентами, с Ивик – когда могли отследить, когда он не был уверен стопроцентно, что его не пишут.

   Но дарайцы все эти моменты пропустили. Тотальная слежка, которой давно пронизано дарайское общество, слишком часто дает сбои, техника несовершенна, ничего подозрительного им записать не удалось; общение с иль Велиром могло вызвать вопросы лишь потому, что тот был биофизиком – но это слишком уж отдаленная связь, которой дарайцы не заметили.

   Об Эрмине его расспрашивали, конечно. И само посещение отметили. Причину его Кельм объяснил просто – он сам работал с парнем в атрайде, и ему предстоит работать с ним в дальнейшем, хотелось посмотреть, как самочувствие, и как настроение. Ничего подозрительного.

   Все допросы здесь назывались "психотерапевтическими беседами". Кельм поинтересовался, почему в его палате никогда не выключается яркий свет, почему его кормят всего два раза в день и понемногу, а спать не позволяют больше 5 часов, все же остальное время занимают тесты и "беседы". Лотин любезно пояснил, что Кельму поставлен диагноз легкой депрессии, и все перечисленные меры – фототерапия, уменьшение времени сна, диета – необходимы для его же лечения.

   Возможно, у человека без спецподготовки все эти "лечебные методы" вызвали бы серьезные нервные нарушения, Кельм на всякий случай их имитировал – натирал глаза, принимал мрачный, расслабленный вид, дабы не поняли, насколько ему безразличны и попытки воздействовать на его физиологию, и так называемая "психотерапия".

   Внутренне он улыбался, возвращаясь в "палату". Все получилось отлично! Как нельзя лучше. Его профессионализм не дает сбоев! Единственное, что ограничивает его карьеру здесь – стопроцентно дейтрийская внешность. После Вэйна дарайцы еще осторожнее относятся к дейтринам... Но и на своем месте у Кельма все получается.

   Он уже видел, что все хорошо, что остались сущие пустяки, и его снова выпустят...

   Единственное, что портило настроение – Холен. Однажды Кельму сообщили, что Холена перевели в корпус Ри.

   В эту ночь Кельм долго не мог заснуть, и в коротком, тяжелом сне его мучили невнятные кошмары.

   Разбудил его, как всегда, лязг дверного засова. Кельм сел на койке, протирая глаза, меделнно приходя в себя. В "палату" шагнули трое вангалов с обнаженными шлингами, и за ними офицер-пайк, держащий наготове наручники. Шлинг сверкнул в воздухе, и без всякого предупреждения Кельм оказался связанным. Он едва успел закрыть глаза – его вывели в Медиану.

   – В чем дело? – успел он спросить, но вангал молча рванул шлинг. Кельм вскрикнул от боли и мешком свалился на почву.

   После этого, с удаленным облачным телом, его вернули на Твердь. Уложили на каталку, и пайк зачем-то нацепил ему и пристегнул к каталке наручники. Очевидно, инструкция предписывала опасаться гэйнов даже в безнадежно парализованном состоянии.

   Кельма привезли на другой этаж – он не смог заметить номера, но прочитал табличку перед входом – "Отделение интенсивной терапии". В отделении Кельма раздели, переложили с каталки на кресло и прочно зафиксировали. Обнаженное тело сразу замерзло, покрылось гусиной кожей. Эти вставшие волоски – все, чем мог организм себя согреть, даже дрожание мелкой мускулатуры было ему теперь недоступно.

   Кельм опустил веки – это он еще мог сделать – и стал лихорадочно размышлять. Смена режима содержания – с чем она связана? Самое худшее – если у них есть еще неизвестные в Дейтросе методики, например, контролируемых снов... он мог что-то и сказать во сне, конечно. Хотя что во сне можно сказать такого уж конкретного? Вот если у них есть методики управления снами...

   Холен? Все, что тот мог сказать о Кельме – уже сказал. Пытки, которым сейчас подвергают беднягу, абсолютно бессмысленны.

   Какие-то новые открывшиеся зацепки? Киба? Нет, Киба ничего не знает о Кельме, и опознать его не мог. Все же что-нибудь подслушали, отсняли? Вряд ли, все данные у них уже были...

   Эрмин? конечно, это может быть. Его могли проверить, он мог проверки не выдержать... у мальчика железная воля, но он не проходил спецподготовки.

   Даже, в конце концов кто-то из мальчишек... чисто случайно. Ивик была права – он всегда слишком за многое брался, и подвергал себя слишком большому риску.

   Ивик. Он поймал себя на том, что старательно избегает этой мысли. Только не она. С ней все благополучно. Да и правда – если бы даже ее взяли... она может, конечно, выдать его – но не так же скоро. Она не Холен. Она бесстрашная, хорошо подготовленная разведчица. А они всегда наращивают давление понемногу. Нет, с Ивик ничего случиться не могло. Это не она. Нет.

   А скорее всего, решил Кельм – берут на понт. Очередной такой прием. Вдруг напугать, показать новые возможности, намекнуть, что не все так гладко... Ошеломить. Это для них вообще характерно. В меньшем масштабе они уже это делали во время предыдущих допросов. Да, очевидно так.

   Он почти успокоился. Почти убедил себя в этом. Даже начал засыпать в кресле, мучаясь от холода – малосонье доконало его. Но дверь открылась, и вошел Лотин.

   – А-а, доброе утро, иль Кэр!

   Он взял бессильно повисшую кисть руки Кельма, постучал молоточком по костяшкам, проверяя рефлексы.

   – Какая жалость, паралич еще не прошел. Ну что ж, у вас есть еще несколько часов, иль Кэр? Говорить вы не можете, нет? В таком случае, пока подумайте над вопросами, которые я вам задам. Я хочу. чтобы вы очень подробно, полностью рассказали мне все о ваших отношениях с дейтрийской эмигранткой Ивенной иль Мар.

   Ивик стояла у окна, глядя на то, как разоряют ее квартиру. Удивительно, что они пришли так поздно. Уже декада с того момента, как Кельм запретил ей искать встреч и велел очистить квартиру. Раз очистить – значит, придут с обыском, Ивик ждала этого, и странно, что они пришли только сейчас.

   Два вангала стояли рядом с ней, Ивик макушкой не доставала им до плеча, чувствовала себя маленькой и отвратительно беспомощной. Вангалы ходили за ней всюду; через пару часов от начала обыска Ивик захотела сходить в туалет, но один из охранников протиснулся следом, и от насущных потребностей пришлось отказаться.

   Сам обыск проводили обычные люди, вир-гарт и двое рядовых, в форме пайков, но Ивик определила по значкам на погонах, что это не простая служба порядка, а спецподразделение УВР.

   Ею овладело безразличие. Конечно, она очистила квартиру, и сделала это добросовестно. Не вопрос. Вся техника была оставлена в тайнике для Шелы или уничтожена. Отформатирован диск компьютера. Даже все копии художественных текстов своих и Кельма Ивик удалила или припрятала вне дома. Ничего подозрительного, абсолютно ничего. Обычная мигрантка, работает, интегрируется себе потихоньку...

   Разлука с Кельмом, беспокойство за него мучили Ивик. Она понятия не имела, что там происходит, почему. Ей казалось, Кельм рассказывает обо всех своих операциях. Но ведь подробностей, например, о Кибе, она никаких не знала. И не спрашивала, конечно.

   Сама же вела наблюдение за Кибой с помощью лазерного сканера, благо, ученый жил в соседней многоэтажке. Но подробностей не знала. Что сейчас происходит, входило ли это в планы Кельма, не означает ли это полного, окончательного и сокрушительного поражения? Ивик даже этого особенно не боялась. Но ей было страшно за Кельма. В последние ночи она совсем не могла спать. Она снова начала много молиться, просто чтобы заткнуть черную свистящую дыру в душе.

   Противно было смотреть, как пайки переворачивают ее вещи, деловито вышвыривают из шкафа стопки белья, с деланным безразличием рассматривают все дырки, все недочищенные углы с паутинкой или с присохшей грязью, копаются в хаосе кухонной утвари или письменных принадлежностей, пересматривают и перечитывают каждый листок бумаги, перетряхивают каждую книгу, о которой Ивик помнила, как покупала ее, зачем, какое впечатление она произвела...

   Через три часа ей уже все было безразлично. Только бы это скорее кончилось. Только бы они ушли и наконец-то оставили ее одну. Ивик даже не особенно испугалась, когда вир-гарт вышел из кухни, держа на вытянутой руке черную коробочку акустического сканера.

   – Что это такое? – задал он сакраментальный вопрос, пристально глядя на Ивик. Она молчала – в голове была полная пустота, ни одного слова, ни даже намека на мысль о том, что можно было бы ответить...

   (а она же была уверена, что сканер был в той сумке, которую она унесла для Шелы!)

   – Не знаю, – наконец сказала она. Вир-гарт, положив коробку на ладонь, ногтем вскрыл ее.

   – Лазерное считывающее устройство, устройство для записи. Гм, а я ведь тоже понятия не имею, что это такое. Я такого еще не видел. У вас есть объяснение по этому поводу?

   Ивик молчала. Все, что она испытывала в этот момент – был горячий, сокрушительный стыд. Прокололась. Позор. Недочистила квартиру, каким-то образом пропустила сканер... теперь она хорошо помнила, куда засунула его – в промежуток между подоконником и батареей на кухне, там был естественный тайник, который она еще заклеила куском обоев. На подоконнике она прибор и устанавливала для наблюдения за Кибой. А потом, при зачистке... видимо, забыла? Боже, как она могла, как это стыдно, как ужасно... "Придется пройти с нами", – сказал вир-гарт, Ивик почти не воспринимала окружающее, ей надели наручники и так, как она была – в пестренькой футболке и штанах, заляпанных вареньем, позволив лишь накинуть куртку – вывели из дома и усадили в темно-синий без служебных знаков автомобиль с тонированной непрозрачной крышей сзади.

   Как Ивик и предполагала, ее привезли в здание УВР. Не в атрайд, но очевидно, это лишь для начала. УВР в Лас-Маане находилось в одном из окраинных тивелов, в промышленном районе, среди дымящих труб и гигантских автомагазинов. Высотное точечное здание со сверкающими стеклами и длинной прозрачной лифтовой шахтой спряталось подальше от скоростной дороги.

   Ивик обыскали и забрали куртку. После этого ее оставили одну в крошечной камере на 18м этаже – легкая белая решетка на окне, койка, стул и полметра свободного пространства.

   Ивик села на стул и сцепила руки на коленях.

   Вот так оно и бывает. И ведь рассказывали на курсах, еще в молодости в разведшколе Ашен, помнится, рассказывала, что чаще всего провалы бывают не из-за каких-то глобальных ошибок – а из-за таких вот мелочей. Что-то забыли убрать, где-то напортачили. И про нее будут, возможно, рассказывать новым поколениям разведчиков. "Связистка готовила собственную квартиру к обыску и забыла убрать тайник"... м-да. Потом из нее вытянули под наркотиком информацию, и таким образом была завалена сеть. Надо хотя бы избежать этого.

   Почему, ну почему она такая неудачница, такая рассеянная? Вот с Кельмом никогда бы этого не случилось. Такого с ним не бывает. Он всегда все помнит, всегда все убирает вовремя, и учитывает все мелочи. Господи, как стыдно-то... конечно, он не будет злиться на нее, когда узнает. Он... нет, о нем лучше совсем не думать.

   Она и допустила эту ошибку именно потому, что думала о Кельме. Все время. Ей было плохо, она переживала. Эмоции всегда ее подводят.

   Ладно. Теперь уже поздно. В конце концов, это случается не так уж редко, и не только с ней. Каждый может ошибиться. Это еще не значит, что она плохой профессионал. Теперь надо собраться и хотя бы умереть, если уж придется, профессионально. Ивик стала вспоминать курсы переподготовки. Перед Тримой, в общей разведшколе, это проходили вскользь. На Триме вероятность попасть в плен и тем более, атрайд, не выше, чем у обычного гэйна. Но перед Дарайей спецподготовка занимала львиную долю работы на курсах. Ежедневно они проделывали все эти упражнения; Ивик даже не подозревала, что существуют такие методы самоконтроля; в итоге каждый сдал "химию" – фармакологический тест, Ивик вспомнила этот экзамен, и ее передернуло. Наркотиками накачали под завязку, потом два дня она ничего есть не могла. Тяжело, конечно. Но она сможет выдержать такую проверку в атрайде. Надо постараться. И все остальное, что ей предстоит, к чему подготовиться нельзя... Не хочется думать об этом. И нельзя себя убеждать в том, что обязательно сможешь, это усиливает внутреннее напряжение. Надо думать: попробую. Постараюсь.

   Ивик встала, подошла к окну. Только серое, как в Медиане, беспросветное небо. Но если посмотреть вниз, виден Лас-Маан. Промышленный тивел, сверкающие коробки фабричных корпусов, автомастерских, ровные зеленые газоны, прямые стрелы дорог. Дальше – город, пучок небоскребов в деловом центре, взметнувшиеся над кварталами эстакады, по ним ползут, сияя огнями фар, разноцветные глянцевые цепочки машин. Ничего подобного не увидишь в Дейтросе. Он слишком мал, юный, еще неказистый мир. Ивик вспомнила уроки, которые ей давал Керш иль Рой, директор квенсена. Кадры дарайских прекрасных городов, эстакады, мосты, небоскребы, роскошные парки...

   Потом по странной ассоциации ей вспомнилась биологическая лаборатория, в которой она занималась в тоорсене. Она увлекалась биологией лет с десяти. Миари потом тоже, и тоже работала в школьной лаборатории, и стала биологом. Ивик вспоминала свой микроскоп, шкаф, битком набитый чудесными вещами – красителями, пробирками, чашками петри, шпателями, стеклянными трубочками, проволочками...

   Это был ее мир. Дейтрос. Тогда, в ее детстве, даже хлеба не всегда хватало в распределителе. Но каждый ребенок мог заниматься в лаборатории, наблюдать за звездами в телескоп, собирать радиоприемники... Каждый. На это общество находило средства. Блага распределялись одинаково для всех, все пользовались одними и теми же правами: дочь главнокомандующего шематы Тримы и дочь расстрелянного за ересь священника; сын члена Хессета и сын рабочего-строителя. Никакой разницы. Все учились в одной и той же школе, и профессии получали независимо от происхождения. Это кажется таким естественным – но лишь до тех пор, пока поймешь, что может быть и иначе.

   Тогда, в квенсене она впервые начала сомневаться в том, что Дейтрос стоит защищать. Эти сомнения возвращались снова и снова. Может быть, они неправы? Дарайцы живут так счастливо и богато.

   Дейтрос дал ей возможность играть в Медиане. Творить. Но это ее особенность, она гэйна. Как живут все остальные, люди других каст, счастливы ли они, не лучше ли им было бы жить, например, хотя бы и презренными мигрантами, в Дарайе? Возможность играть в Медиане, такая заманчивая, все же не стоит страданий и смертей.