Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

   Два года назад старик вещать перестал.

   Вероятно, развивается деменция. Или какое-нибудь еще старческое заболевание. Он мог бояться смерти и оплатить уход.

   Кельм, приняв меры предосторожности, позвонил в научный центр, в котором все еще числился пожилой ученый. Представился корреспондентом журнала "Образ" (корочки внештатника у него и в самом деле имелись – на всякий случай). Сообщил о желании написать серию очерков о выдающихся ученых современности. Спросил о местонахождении Кибы и возможности взять интервью.

   Ему ответили – неожиданно – сразу. Кельм уже рассчитывал, что придется ехать в институт, долго и утомительно беседовать со всеми подряд. Но девушка на телефоне была доверчивой и исполнительной. Прямо как Ивик. Она ответила:

   – Видите ли, сейчас это вряд ли возможно. Мэрфел* Киба болен, у него сложное психосоциальное расстройство. Сейчас он находится на лечении в атрайде.

   *"мэр"– приставка, означающая высокое научное звание.

   С явки, которую Кельм использовал для анонимного звонка в институт, а затем – в атрайд и еще кое-кому, разведчик сразу поехал на работу.

   Он вел машину автоматически, почти не глядя в сумеречное пространство перед собой. В городе уже темнело, как всегда в это время года, а сеть разноцветных огней к Дню Возрождения еще не вспыхнула. Кельм миновал старинный центр (всего этого – вековых зданий, мостовых, соборов – Дейтрос лишен навсегда), вылетел на изогнувшийся упругой дугой виадук, потом нырнул в туннель (а такое в Дейтросе еще не скоро построят, не хватает средств). "Лендира" медленно ползла по ноздреватому черному покрытию, в строю таких же прозрачно-глянцевых авто, под призрачным сиянием подземных светильников. Туннель кончилось, и Кельм заметил, что за те несколько минут, пока он пересекал жилые тивелы, небо еще потемнело. Он снова вышел на виадук, который впадал уже непосредственно в шоссе, ведущее к лиару – комплекс располагался на отшибе от городских кварталов. Хоть иллюминация ко Дню Возрождения еще не зажглась, мириады огней внизу ослепляли – страшно взглянуть, город казался растеленным ковром световых гирлянд, гроздья сияющих башен-небоскребов вздымались в небо, ковер света причудливо изгибался, образовывал несколько этажей и снова уплощался, доходил до самого горизонта во все стороны, куда ни взгляни. Ивик бы восхищалась, наверное, подумал Кельм, ощутив знакомую теплоту внутри. Всегда так – когда думал о ней.

   И снова – о Кибе. Достать его из атрайда будет непросто, но других вариантов Кельм не видел. Непросто – но все-таки можно. Ради такой цели, пожалуй, стоит рискнуть.

   Вот только эта непонятная слежка в последнее время.

   И Эрмин. Что теперь делать с ним? Вытаскивать сразу двоих? Кельм сомневался, что такой вариант пройдет. Поэтому – лучше не думать.

   Киба находился, как уже удалось выяснить, в Южном атрайде, на другом конце города. Кельм стал размышлять об этом, и подъезжая к воротам лиара, уже знал в общих чертах, кого и как задействует в операции. Гнусно, что самому надо держаться от всего этого подальше. Эта слежка... Чем бы она ни была вызвана – надо быть осторожным.

   Очень осторожным сейчас.

   Кельм машинально помахал карточкой перед сканером, въехал в открывшуюся щель ворот, сразу свернул к парковке. Поставить машину удалось под крышей, очень удобно, Кельм не любил парковаться под открытым небом, машине это на пользу не идет; он тщательно запер дверцу, боковым зрением отмечая безлюдие в гараже, ровные ряды машин, и чью-то маячащую у лифтов фигуру. Неважно. Кельм подхватил кейс с ноутбуком, двинулся к лифту, на ходу готовя радушную улыбку. Мужчина курил, стряхивая пепел прямо вниз, сквозь отверствия решетки на железную широкую лестницу. Кельм кивнул, здороваясь ("добрый вечер") и вдруг приостановился. Он знал этого офицера, и простая вежливость требовала обмена двумя-тремя репликами.

   – Здравствуйте, Кэр, – произнес дараец, – так поздно на работу?

   – Были дела в городе, – пояснил он, – задержался на перерыве. А вы что-то тоже сегодня поздновато... Вьеро? Я не ошибаюсь?

   – Нет, это я и есть, – ответил офицер, – и кстати, пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить.

   – Ну что вы, какие пустяки, совершенно не за что...

   Дараец загасил сигарету и сделал шаг назад, подальше от лифтов. Кельм невольно последовал за ним.

   Несколько декад тому назад ему случилось выручить Кийна Вьеро, простого армейского офицера, вир-гарта. Кельм тренировал группу вангалов, коими командовал как раз Вьеро. Обычно генетически измененные солдаты в мирном состоянии добродушны и незлобивы, но случилось так, что меж ними возникла драка, и один вангал был необратимо покалечен. Отправлен в результате в Колыбель. Вьеро грозило разжалование, а может быть, даже увольнение, но Кельм написал докладную о том, что драка случилась в то время, когда вир-гарт совершенно законно на занятиях отсутствовал. Сам Кельм никоим образом не мог нести ответственность за поведение вангалов. Собственно, и быть свидетелем невиновности Вьеро его никто не обязывал и даже не просил. Сам Вьеро, как и многие дарайцы, даже не подумал о дейтрине, о том, что тот может быть свидетелем защиты. Но вот Кельм это сделал, сам не зная толком, почему. И как видно, офицер это не забыл – да такое ведь и не забудешь.

   – Кэр, – заговорил снова Вьеро, – услуга за услугу... Я хотел вам кое-что сказать. Не знаю, пригодится ли это...

   Кельм напрягся. Вьеро щелкнул зажигалкой, поджигая новую сигарету. Он был северянин – и по фамилии, и по внешности: невысокий для дарайца, круглолицый, с крупными голубыми глазами.

   – Я вас ждал здесь специально. Понимаете, завтра я ухожу со своей частью в экспедицию. То есть неизвестно, когда теперь... а вам это может быть интересно.

   – Да, я слушаю.

   – Я случайно узнал вот что. Из штаба поступило сообщение. Словом, аналитики просчитали, что все оружие, произведенное в нашем Лиаре, оказывается неэффективным. Все наши маки... они не работают вообще.

   Кельм смотрел на дарайца не отрываясь.

   – Вы уже кому-нибудь об этом сказали? – спросил он.

   – Нет. Только вам. Я, конечно, убежден, что вы не имеете к этому никакого отношения. Но ведь вы дейтрин, и понимаете, что...

   – Да. Спасибо. Я вас очень прошу... не советую вам говорить это еще кому-либо. Ведь вы понимаете, о чем идет речь? В нашем лиаре работает дейтрийский шпион. Я не единственный у нас дейтрин, есть и другие, шпион, безусловно, среди них – и он не должен ничего знать. Мне вы можете доверять, спасибо большое. Жаль, конечно, что мне не доверяет начальство. Но ведь это естественно, моя принадлежность к дейтрийской расе... – Кельм пожал плечами, – словом, спасибо вам большое.

   – Не за что, – ответил Вьеро, – я надеюсь, что мы с вами еще увидимся. Когда я вернусь.

   – Конечно, – энергично ответил Кельм, – желаю вам уцелеть, Вьеро ! Уверен, что мы еще встретимся.

   Ивик начала ходить на курсы вождения машины. Управление не слишком отличалось от триманского, поэтому приходилось слегка тормозить себя, не особенно демонстрируя навыки. Кельм обещал купить ей собственное авто.

   И то – чтобы добраться до дома, требовалось порой часа два. В тивеле не было станции метро, добираться приходилось на автобусе издалека, а он ходит раз в час. Ну ладно – я, думала Ивик. Молодая, здоровая одинокая гэйна. А как ездят пожилые люди? Матери с маленькими детьми? В Дейтросе, положим, тоже с транспортом плохо – но там ведь обычно все, что нужно – прямо возле дома. И работает человек всегда рядом. Все иначе организовано.

   Ивик и сама рассчитывала с первой же получки взять машину в кредит. Но зарплата несколько разочаровала ее. Ивик раньше никогда не получала деньги за работу, это оказалось забавно. И немного печально – сумма, вроде бы, и немаленькая, 700 донов. Но тут же 400 с лишком пришлось отдать за квартиру, а оставшегося только и хватит на питание и может быть, стиральный порошок с зубной пастой. Кредит на машину – это еще сотня в месяц, самое меньшее. Ивик поинтересовалась, какое же пособие получают сиббы – оказалось, тоже около 700. Выходит, что она работает за те же деньги, за которые можно сидеть дома и ничего не делать. И все ее необразованные коллеги – за те же деньги. Но это "сидение дома" – постоянный контроль и атрайды. Это унижение и страх. И потом, у работающих есть надежда на лучшее. Например, Санна мечтает пойти учиться на медсестру. Медсестра в той же Колыбели получает больше тысячи в месяц. Уже и кредит можно взять...

   Не все, правда, могут пойти учиться – большинство коллег Ивик закончили всего лишь интеграционную школу, и профессиональное образование им даже не светило.

   У Ивик все это в голове не укладывалось. Как же так – ведь Дарайя – общество всеобщего благополучия. Они же учили.

   Да, в каком-то смысле даже у последнего сибба уровень жизни выше, чем у образованного работающего дейтрина.

   Но ведь они несчастны. Опустившиеся люди, без будущего, без надежды, униженные, выброшенные...

   И чем измеряется уровень жизни? Кусок хлеба и крыша над головой? Но ведь есть еще и другие вещи – дать образование детям, учиться самому, читать, ходить в театр, иметь хобби, ездить в отпуск. Все это есть у якобы нищих дейтринов, живущих, действительно, в тесноте и не в таком уж продуктовом изобилии. И этого нет у сиббов, и у малозарабатывающих дарайцев. Так у кого уровень жизни выше?

   Издалека легко думать, что "они сами во всем виноваты", кто же их заставляет быть несчастными и тем более – опускаться. Но здесь, среди них – понимаешь, что все это неизбежно.

   Треть общества – никому не нужна. И сколько еще таких, как Ивик или Хэла, с зарплатой не выше пособия или чуть выше?

   Машины с прозрачным верхом, особняки, россыпи барахла в магазинах – все то, чем их соблазняла Дарайя – оказывается, далеко не для всех, хорошо, если хотя бы для половины населения. Да и для той – очень ограниченно.

   Ивик вспоминала Дейтрос с его полупустыми распределителями, ситцевыми выцветшими платьями, залатанной обувью у большинства. Хуже? Да, очевидно, что хуже. Да, это аргумент для таких, как Хэла. Но ведь эти люди в убогонькой простой одежде – они же счастливы. Они строят, работают, несут ответственность, совершают открытия, растят детей, растут духовно, и они – всегда вместе, всегда рядом со своими. Они нужны, они важны и интересны друг другу.

   И не всегда же в Дейтросе будет так, как сейчас. Становится все лучше и лучше. И появятся в распределителях горы барахла, и витрины, наполненные едой, и новенькие эйтроны для каждого... Главное только не делать все это барахло – сверхцелью. Стремиться к большему – тогда и меньшее придет. Ищите прежде всего Царства Божия и славы его, а все остальное приложится вам.

   С урока ее забрал Кельм и повез к себе домой. В машине рассказал о новостях.

  – Что теперь делать? – спросила Ивик, – вообще встречаться нельзя?

  – Почему же, нам-то можно. Наоборот, резкое прекращение нашей связи вызвало бы подозрения... Делаем все, как раньше. Никаких лишних движений.

   Ивик беспомощно взглянула на него. Кельм был, как обычно, веселым и деловым.

  – Не волнуйся, ласточка. Разберемся. Ситуация штатная.

  – Они подозревают, наверное, тебя или Холена?

  – Не только. У нас работают еще трое дейтринов. Преподавательница физкультуры, программист и один из шоферов. Последний, конечно, вряд ли, а вот другие тоже имеют доступ к компьютерам, макам... особенно программист. Так что под подозрением несколько человек. Это под основным – но ведь и дараец может быть завербованным агентом, то есть круг подозреваемых на самом деле для них шире. Я так мыслю.

   Машина зарулила в подземный гараж Кельма. Дейтрины поднялись наверх.

  – Посидим немного. Пока время есть.

   Они выпили кофе. Сели на диван – Кельм усадил Ивик на колени. Он любил ее так держать и прижимать к себе.

  – Знаешь, я так удивился тому, что ты здесь... Когда я вербовался сюда, думал, что уже никогда тебя не увижу. Ты так относилась к своему мужу, что я думал, не сможешь оставить его так надолго. А ведь сюда уходят почти насовсем.

  – Кельм, ты прости меня... за тогда.

  – За что? – удивился он, – я тебя прекрасно понимаю. Если бы ты поступила иначе, это была бы не ты. Он твой муж. Ты не могла предать. Не могла причинить боль.

  – В конечном итоге, – выговорила Ивик, – все это было зря.

   Она попыталась усмехнуться.

  – Я была неправа. Оказывается. Потом все оказалось гораздо проще. Видишь ли, он не может ждать так долго. По две недели, иногда больше. Не может терпеть одиночество. У него появилась своя жизнь. Другая. В общем – личная жизнь, помимо меня.

  – Понимаю.

   Она прикусила язык. Теперь Кельм оказывается в дурацком положении. Его выбрали только потому, что там – отвергли.

   – Я всегда тебя любила. Помнишь? Еще до того, как... и никогда не переставала любить. Ты был моим счастьем. Я знаю, что тебе тогда было очень больно. Это.. меня саму как ножом. Но тогда мне казалось, что надо вот так. Надо быть верным, держать слово. Это важнее.

   – Я согласен с тобой.

   Он не обиделся, нет. Он прижал к себе ее голову, стал гладить.

   – У нас с тобой все могло сложиться иначе. Если бы я встретил тебя в твои семнадцать. Мы поженились бы в Дейтросе. Жили бы вместе... может, вместе – на Триму. Никто бы нас никогда не разлучил... А вышло вот так.

   Ивик подумала, что скорее всего, встреться они тогда – ни Кельм не обратил бы на нее внимания, ни она даже не решилась бы влюбиться в такого парня.

   – Если хочешь, я рожу от тебя ребенка, – сказала она. И испугалась – значит, придется возвращаться, жить там без него. Не говоря уже, что явственно внебрачный ребенок, косые взгляды... Но это ладно.

   – У меня не может быть детей, – просто сказал Кельм, – я обследовался. Когда они резали... в паху, понимаешь, там все так перепутано. Нервы, сосуды, семенные канатики. Оба канатика перерезали.

   Кельма нервно передернуло, видно, воспоминание боли все еще жило в нем. Ивик поцеловала его.

   – В принципе, можно восстановить, говорят. Но... знаешь, так, как сейчас у нас все... лучше без ребенка.

   – Я не понимаю, почему это грех, – сказала Ивик, – вот знаешь, теперь совсем не понимаю. Мы вот рассуждаем о сверхцели, о христианстве... а сами? Какие мы христиане... грешим и даже не собираемся каяться.

   – Ну... – Кельм задумался, – если рассуждать логически, в разных церквах относятся к этому по-разному. Например, представь, что мы православные. Среди православных, конечно, кто в лес, кто по дрова, но вполне найдутся священники, которые скажут, что у нас истинный брак, и даже повенчали бы нас. Ведь у них измена в браке является поводом к разводу. Марк тебе изменил, как я понимаю? Значит, ты абсолютно не обязана с ним оставаться. То есть формально все правильно. У нас с тобой стабильные ответственные отношения, любовь, готовность быть вместе до конца – значит, брак.

   Ивик задумалась.

   – Или представь, что мы католики. У них все построже будет, но по сути... католик бы тебе сказал, что надо просто подать на диспенсацию, то есть чтобы их папа признал, что ваш брак с Марком был недействительным... И признали бы вполне. Ведь он изменял, опять же... Правда, это сейчас бы признали, лет 100 назад – ни за что. Короче говоря, католики бы нас поругали, но только за то, что мы не оформили все официально: ты не подавала на диспенсацию, мы не обвенчались, прежде чем ложиться в постель вместе.

   – Нет, Кель, – строго сказала Ивик, – все это неверно. Мы не католики и не православные. В принципе, да, наша церковь считает, что у тех тоже благодать. Но разве ты не помнишь, что подчиняться следует дисциплине той церкви, в которой ты находишься. Это как с армией. Представь, если каждый гэйн начнет в своих действиях рассуждать, что бы ему приказал генерал триманской армии... американской, российской. А наша церковь считает брак – вечным.

   – Так многие и лицемерят в итоге. Врут. Изменяют и живут, как будто ничего такого нет.

   – Это от человеческой слабости. А брак – вечный. И это, Кель, правильно. Брак – это обет. От обета ничто, никогда не может освободить. Предположим, ты поклялся, а жена или наоборот муж – нарушил клятву. Но ты-то клялся не ему, а Богу. Значит, должен соблюдать верность. Даже если он ушел, бросил тебя – ты должен молиться и ждать, пока он вернется. До смерти. Даже если бьет, издевается... Это обет! Ты что, не понимаешь, какую силу имеют произнесенные слова? Присяга! Обет гэйна – его что, можно нарушить, если тебе очень больно и плохо? Или если тебя, например, кто-нибудь оклеветал и забрали в Верс? Или командир идиот? Вообще разве существуют какие-то причины, позволяющие нарушить обет гэйна? Вот так же и с брачным обещанием...

   Она умолкла.

   – Ну ты фундаменталистка, – пробормотал Кельм. Ивик хихикнула.

   – И еще готанистка и тоталитаристка! А если серьезно – я согласна с дейтрийской церковью. Или клятва навсегда, или это никакая не клятва. И мы совершаем грех. Это правда. И жуть в том, что мне это уже все равно... Наверное, у меня недостаточно веры, или я не знаю, что.

   – Ты знаешь, – задумчиво сказал Кельм, – я никогда никого так не любил, как тебя. Ты для меня... просто все. Абсолютно все. Я не могу представить, чтобы когда-то стало не так. Чувства – могут пройти, да. Но ты-то не пройдешь, ты будешь всегда. Но я не могу найти в себе силы... и не чувствую, что это правильно – в чем-то тебе клясться... Не знаю,понимаешь ли ты это.

   – Да, – ответила Ивик, – и я чувствую то же самое. Я панически боюсь каких-то обещаний. Ужас охватывает. Я не хочу венчаться с тобой. Не хочу, чтобы – пока смерть не разлучит нас. При том, что точно знаю и понимаю – что так оно и будет. Может быть, для нас просто обесценились слова?

   – Наверное, обесценились. Мы уже произносили эти клятвы, и потом выяснилось, что они ничего не стоят.

   – Но ведь это, то, что мы говорим, уже точно против канонов любой церкви. Триманской, дейтрийской... любой.

   – Значит, мы с тобой – грешники, – спокойно заключил Кельм и снова притянул ее к себе, – кстати, пока не забыл. У меня есть еще одно поручение для тебя. Придется тебе познакомиться с одним человеком.

   Один человек жил в тивеле Кул-Лойс – таком же нищем, как тивел, где жила Ивик. И здесь тоже встречались эмигранты из Дейтроса.

   Многоэтажка была длинной, как колбаса. В некоторых окнах уже вспыхнули огоньки, по поводу близящегося Дня Возрождения. Как и в Дейтросе, здесь было принято к соответствующему дню украшать дома мишурой, гирляндами, ветвями и огнями. Огоньки горели в кромешной тьме. В подъезде, куда вошла Ивик, вспыхнул свет, озаряя грязные, исписанные граффити стены. Среди надписей Ивик обнаружила косой крест в круге – запретный знак Готана. Под ним было написано: "Дейтры – вон!"

   Замызганный лифт поднял ее на шестой этаж. Ивик позвонила в одну из дверей.

   Человек, открывший дверь, был молод. И даже не сразу поймешь, что это вообще дейтрин – волосы длинные и выкрашены по здешней молодежной моде, в пшеничный цвет с ядовито-красными и зелеными прядями. Колечки пирсинга на скуле. И одет во что-то драное и пестрое. Только потом уже замечаешь характерные расовые черты – узкое длинное лицо, скулы, глаза... Глаза сразу приковывали внимание – большие, темные, проницательные. Казалось, человек смотрит прямо на тебя и очень хорошо все видит и понимает.

   – Здравствуйте, – сказала Ивик, – если вы – Кир иль Ресан, то я хотела вам передать привет от дяди Льена.

   – Давненько мы не виделись с дядей, – дейтрин правильно ответил на пароль, – ну заходите, раз такое дело. Дейри!

   Ивик шагнула через порог. Скользнула взглядом по обшарпанной, голой, но чистой прихожей.

   – Отец Кир, – робко сказала она. Этот человек меньше всего походил на хойта. Но ведь Кельм сказал...

   – Просто Кир, – поправил ее неформал, – а тебя как называть?

   – Ивенна, – она пожала протянутую руку, – Тилл сказал, что вы... глава миссии нашей здесь, в Дарайе.

   – Круто, – дейтрин покрутил головой, – глава миссии! Я прям сразу вырос в собственных глазах! К такой главе бы еще туловище, конечно... Да ты заходи. У меня никого сейчас нет. Чайку выпьем...

   Ивик первый раз видела в Дарайе такую квартиру. Ничего похожего на обычный дарайский мещанский уют. Голый старый линолеум, лампочка под потолком без абажура. Мебель обшарпанная, явно со свалки.

   Кухня, правда, обычная встроенная – видно, досталась от хозяев квартиры. Отец Кир притащил разнокалиберные чашки, чайник, печенье. И правда, не поворачивался язык называть его "отцом"...

   Ивик выложила на стол флешку.

   – Это вот... для вас, – пояснила она, – и еще я должна передать, что Ви и Луарвег готовы. Они выходят из интернета, и Тилл рассчитывает дальше на вашу опеку. Они... подготовлены также к крещению. Когда и как?

   Кир разлил по чашкам крепкий золотистый чай.

   – Ты с сахаром пьешь, нет? А я с сахаром. Тиллу передай, что я очень рад, я их беру, и... – он бросил взгляд на стенной календарь с довольно пошлыми цветочками-вензелями, – пусть приходят через три декады, шестого числа, где-то вечером. Я буду сидеть и их ждать. Запомнишь?

   – Запомню. Шестого числа.

   – Ивенна... Ивик?

   – Ага.

   – Ты давно здесь?

   – Не очень. Два месяца.

   – Ну и как тебе?

   Ивик поморщилась. Хойта вздохнул.

   – Вот и мне как-то тоже не очень.

   – Я не думала, что в Дарайе существуют наши миссии, – осторожно сказала Ивик. Кир хмыкнул.

   – Это не очень официально. По личной инициативе. Хотя благословение у меня вроде как имеется.

   – Вы здорово рискуете.

   – Вы тоже, – пожал плечами хойта. Ивик удивилась.

   – Но это наша работа. Для нас это нормально.

   Хойта с интересом взглянул на нее.

   – То есть для вас, гэйнов, рисковать собой – это нормально. А для слуг Христовых – нормально сидеть в хорошо защищенном монастыре? Нелогично, ты не находишь?

   -Не знаю, – сказала Ивик, – но ведь это всегда так

   – Понимаю, о чем ты. Да. Слушай, Ивик, – сказал он вдруг, – ты извини, что я спрашиваю. Но – ты ведь и есть та женщина, которую Тилл... понимаешь, мы с ним друзья. Близкие. Он говорил мне о тебе. Еще до того, как ты появилась здесь.

   – Да, – Ивик угрюмо блеснула на хойта глазами. Тот неожиданно улыбнулся.

   – Я рад за Кельма, – сказал он. Ивик поперхнулась.

   – Вы знаете его имя?

   – Я же сказал, мы друзья.

   Ивик уткнулась в свою чашку. Что теперь – каяться, рассказывать об отношениях с Кельмом, о своих сомнениях? Ей вдруг стало тоскливо. Как все это надоело, давно уже...

   – А вы давно здесь? – спросила она.

   – Восемь лет. Слушай, давай уже на ты?

   – Не знаю. Мне неловко. Вы ведь священник.

   – Господи, девочка, – сказал он с непонятной жалостью, – тебя же просто зашибло всем этим... перестань. Я такой же, как ты. Хорошо?

   – Хорошо, – пробормотала Ивик. В горле отчего-то защемило. Кир протянул руку и неожиданно погладил ее запястье, слегка сжал ее пальцы в горсти, как сжимают пойманную птичку.

   – Ты хорошая, Ивик. Скоро, кстати, Рождество... приходите в гости? Отдельно от всех, конечно.

   – Не знаю, – сказала Ивик, – у Кельма неприятности. Он... вряд ли сейчас сможет к вам... к тебе.

   – Что, серьезно?

   – Да не очень. Я... извини, уже не имею права говорить. Там на флешке он, наверное, сообщает то, что считает нужным.

   – Тогда приходи одна, хорошо? Я для тебя одной отслужу, если хочешь.

   – Не знаю. Если получится, – Ивик допила свой чай, звякнула чашкой о блюдце. Новая мысль обожгла ее, – но ведь мне нельзя причащаться.

   – Это еще почему?

   – Я это... грех, в общем, у нас. Вы же понимаете.

   – Ну мы можем рискнуть, – Кир улыбнулся, – я бы тебя причастил, почему нет?

   Берет на себя ответственность? Вообще странный очень хойта. Ненормальный. Ивик вдруг ощутила неясную, жадную тоску по Причастию, знакомую, наверное, только тем, кто привык к этому с детства. Или просто очень давно. Ну и пусть ненормальный. И пусть это как бы не будет считаться...

   – Я приду, – негромко сказала она. Неожиданно звякнула трель звонка. Кир поднялся.

   – Посиди тут на кухне, хорошо? Тебе не надо высовываться, сама понимаешь.

   Он притворил за собой кухонную дверь. Ивик оперлась головой о ладони, закрыла глаза.

   Из комнаты доносился негромкий разговор. Там были, судя по голосам, две женщины. Ивик почти ничего не разбирала, лишь обрывки фраз.

   – ...она не работает. В атрайде...

   – ... а вы думаете...

   – ... мы же тоже люди...

   – ... если хотите, прямо завтра. Не вопрос...

   Ивик размышляла. Кир, может быть, и мужественный человек, миссионер, но священник он явно неправильный. Хулиган с пирсингом и разноцветными волосами... И вообще. Не имеет никакого отношения к Церкви, к которой Ивик привыкла с младенчества. Странный человек.

   В комнате негромкий глуховатый голос отца Кира читал Евангелие. Слышно было плохо, но Ивик хорошо знала текст и понимала целиком.

   "Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали Ему: Учитель! Эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень... "

   Ивик бесшумно подползла к двери, чуть приоткрывшейся. Осторожно, как на занятиях по диверсионной подготовке, выглянула.

   Посетительницы были под стать священнику. Обе – коротко стриженные. В молодежной среде почему-то считалось модным для девушек – стричься коротко, а парням, наоборот, отращивать патлы. Эти были стрижены, у одной волосы чуть длиннее и покрашены в радугу, у другой – совсем ежик, на руках и на шее – ворох разноцветных цепочек, кожаные мини-юбки, рваные леггинсы под ними. Одна из девушек развязно взяла вторую под руку, и у Ивик возникли некоторые подозрения насчет характера их отношений... Она неслышно вернулась за стол.

   Отец Кир выпроводил гостей, затем выпустил Ивик из кухни.

   И в комнате мебель у него была разнокалиберная, явно подержанная. Хойта, напевая что-то под нос, раскладывал на столе бусины – похоже, собирался делать какую-то феньку. Вряд ли четки – опасно это здесь... Ивик подошла ближе.

   – Что это вы... ты делаешь?

   – Подарок.

   Ивик следила за ловкими пальцами хойта. Кир искоса взглянул на нее, хмыкнул. Ивик собралась с духом.

   – Извини... можно спросить? Ты какой-то не такой, как остальные священники...

   – Спрашивай, – пожал плечами Кир.

   – Я вот не исповедовалась давно...

   – А что – хочешь? – он посмотрел искоса.

   – Да нет... Я не хочу. Вообще не хочу. Ты знаешь... я люблю Кельма. И это уже давно.

   – Да я знаю, – рассеянно сказал хойта, – Кельм рассказывал.

   – Ну это... это же грех?

   Кир испустил глубокий протяжный вздох. Повернулся к ней.

   – Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – спросил он как-то ласково, – Что об этом думает Бог? Я не знаю. Что написано в книжках, в канонправе? Это ты и сама в курсе.

   – Не знаю... как мне жить с этим?

   – А почему я-то должен это знать?

   – Так ты же священник... – удивилась Ивик, – ты и должен знать...

   – Знаешь, Ивик, – проникновенно сказал Кир, – ты взрослый человек. Мало того, ты очень хороший человек.

   – Почему хороший? – поразилась она.

   – А какой же еще? Ты гэйна. Разведчица. Сколько лет уже...пятнадцать, не меньше? Подумай сама, сколько лет ты живешь ради Дейтроса. Сколько тебе пришлось пережить. Пришлось ведь? У тебя дети есть, уже большие, так? Семья. Ты вырастила детей. И почему ты думаешь, что я должен что-то знать лучше, чем ты?

   – Но ты же должен разбираться в отношениях с Богом... ты священник, – растерянно пролепетала Ивик.

   – Ни хрена я в этих отношениях не понимаю, Ивик. Честно. То есть понимаю, конечно, они у меня есть. Свои. А у тебя свои. Знаешь, это ведь так принято считать, что священники – как бы специалисты по общению с Богом. Остальные вот не доросли. А это неправда, ерунда это. Бог общается с каждым.

   – А вы тогда зачем же нужны? – спросила Ивик.

   – А мы специалисты по передаче и сохранению Благой вести, – без запинки ответил Кир.

   – А как же вот... служба, причастие...

   – Ну и что? Приходи, мне приятно будет. Я хоть что-нибудь хорошее для тебя сделаю. Если получится, приходите с Кельмом.

   – Не понимаю, – упрямо сказала Ивик, – мы же грешим. Мы же... неправильно поступаем.

   – Если бы все поступали п равильно, Ивик, – он хмыкнул, – уже бы давно настало Второе Пришествие...

   Она постояла растерянно.

   – Я, наверное, уже пойду?

   – Да, наверное, пора тебе, – согласился он.

   Ивик пошла к двери, растерянная и не знающая, как воспринимать все это. Отец Кир окликнул ее.

   – Ивик!

   – Да? – она обернулась.

   – Ты того... береги себя, ладно? Осторожнее.

   У Ивик снова защипало в гортани. Кир подошел к ним и неожиданно крепко обнял.

   – Ох, Ивик ты Ивик, – он выпустил ее, отступил на шаг, – досталось же тебе, малышка. Не бойся. Да ты и так не боишься ничего, ты герой. Но ты и меня не бойся. Нас не бойся. Ты же хорошая, правда. Очень хорошая. И все у тебя будет хорошо. Дейри.

   – Гэлор, – пробормотала Ивик.

   Ивик работала в мертвой половине. Здесь было легче. Трупы – они и есть трупы. За смену прошло двенадцать клиентов, на каждого – по двадцать минут. В промежутках – документация и уборка, уборка и документация. Двенадцать убитых. Одна, что удивительно, совсем молодая девушка. Бывали и молодые, Ивик не удивлялась. Чаще неизлечимая болезнь, лечение не оплачивается страховой кассой или же просто не хотят долго тянуть. Встречалась, хоть и редко, депрессия. Или просто нежелание жить по каким-то причинам. Ивик все это пугало до оледенения, и лучше было об этом просто не думать.

   С трупом легче. Без нервного напряжения. Очередной раз установить факт смерти – Ивик прошла для этого специальный небольшой курс и обрела сертификат. Хотя, конечно, знала признаки смерти и раньше. Снять бирку, зарегистрировать ее и определить в соответствующий ящик. Разогреть печь. Загрузить туда тело, самая трудоемкая часть работы. Сжечь. На этом месте, ожидая , когда закончится процесс, Ивик читала про себя отходную молитву, отчего на душе становилось легче. Удалить и утилизировать пепел. Вычистить печь. Зарегистрировать урну. Продезинфицировать – непонятно, зачем, но таков порядок – носилки.