Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

   Разговор на этот раз был не просто за жизнь, а деловым – от гэйнов, раз уж они не в своей части сейчас, а здесь, в санатории, потребовали дать коллективный ответ по поводу ожидающегося вскоре в Дейтросе очередного народного совета. На Триме такой совет назвали бы референдумом, но там это был всего лишь опрос мнений, никак не влияющий на окончательные решения правительства. Здесь – влияло. В последние годы этих коллективных решений становилось все больше. На самом деле это было возвращение к принципам жизни Старого Дейтроса, возможное теперь, когда уровень жизни повысился.

   – Дело же не только в обороне, – рассудительно начала Шани, – вопрос во всем народном хозяйстве. Везде не хватает рук. Сейчас дети начинают работать в 15, в 16 лет. В 15 – медсестра, слесарь, агротехник... в 16 – врач, учитель, инженер. А что у нас, уже так улучшилось экономическое положение, что мы можем себе позволить высвободить столько рабочей силы?

   – Слушай, про это другие касты будут говорить, другие специальности! – возразил Хайн, высокий жилистый гэйн с Севера, – нам же надо вынести решение исходя из вопроса обороны. Про квиссанов.

   Не так давно Медарин – высший совет касты медар – внес в Хессет (а Хессет в Дейтросе и состоит из высших советов всех четырех каст) радикальное предложение – увеличить возраст начала профессионального обучения до 14 лет.

   Решение было настолько трудным, что после всестороннего экономического и политического обоснования идеи Хессет предложил вынести ее на Народный Совет. Все цифры и расчеты были изложены и широко распространены. По всему получалось, что экономика Дейтроса такой удар выдержать уже может. Но все равно это будет удар. Меньше работников. Снижение роста, строительства, производства – а население-то растет быстро.

   Но с другой стороны, не вечно же заставлять детей уже в 12 лет заканчивать школу и прощаться с детством. Особенно тяжелой эта мысль казалась как раз в отношении будущих гэйнов, квиссанов. В 12 лет – военное училище, тяжелейшие нагрузки, опасность, с 14 – уже участие в патрулировании, а значит, и в боевых действиях.

   Все сидящие здесь сами были такими квиссанами. Но у всех, за исключением самых молодых, были уже свои дети – и думалось не о себе (мы-то пережили это, и ничего страшного), а об этих детях. Ивик почему-то вспоминала Дану. Наверное, потому что ее на первых курсах было особенно жалко. Крошечная хрупкая девочка, под тяжестью "Клосса" первое время она просто шаталась.

   – Ну и подумаешь, – сказал Геш, – и в двенадцать лет нормально. Мы в тоорсене такое вытворяли в этом возрасте... нас можно было сразу без подготовки на вангалов спустить.

   – А почему именно 14? – поинтересовался Линс, – ровное число, что ли? Хоть бы на один год сначала сдвинули.

   – На Триме, – поделилась Ивик, – наоборот искусственно задерживают детство. В некоторых странах общую школу заканчивают только к 20 годам. Потом еще профессиональное обучение. Но это как раз потому, что у них там избыток рабочей силы..

   – Как избыток? – спросила ее соседка по комнате.

   – Политэкономию надо было учить, – Линс, сидящий рядом, хлопнул ее по плечу. Девушка залилась краской.

   – Я вот учил недавно, ни хрена не помню, – пожаловался Геш.

   Линс принялся объяснять ему особенности триманского и дарайского устарелого способа производства. Ивик подумала, что эти знания не укладываются в голове у ребят, потому что они – нежизненны, молодые дейтрины просто не представляют такой дикой ситуации, когда твой труд – никому не нужен. Привыкли, что всегда нужен труд, если даже все уже сделано и прекрасно, все равно надо строить новые города, исследовать Медиану, дел полно... Не говоря уже о защите Дейтроса.

   – Так что? – спросила Шани, – что писать-то будем?

   – Напиши, что с нашей стороны возражений нет, – подал голос Линс.

   – А их точно нет?

   – Ха, конечно. Не будет хватать людей для обороны границы – снимут часть боевых групп с Тримы, Килна.. .проблем-то. Все лучше, чем детишек в бой кидать.

   – Это да, – Мирим помешал угли в камине, взбрызнув снопы золотистых искр, – у меня племянник погиб два года назад. Пятнадцать лет пацану было. В патруле. Нельзя так, на самом-то деле.

   – Ладно, так я отправлю от нас тогда, – сказала Шани.

   – Конечно, отправляй, не вопрос!

   – Линс, а ты бы не мог сыграть, а? – соседка Ивик по комнате протянула клори предмету своих воздыханий. Линс уселся поудобнее, стал настраивать струны. Ивик тоже потянулась за клори – сыграть второй голос. Линс посмотрел на нее и одобрительно кивнул, а больше никто не обратил внимания. Соседка Ивик снова пристроилась рядом с Линсом. Геш взял свою флейту.

   Красивый звучный голос гэйна наполнил комнату.

   Горы молчат, и не виден огонь пылающих крыш.*

   Ветер резвится, ласкает лицо, лни, и взгляд.

   Солнце зашло, но остались лучи. Значит, спи, малыш.

   Разноцветный туман, разноцветные искры, костры горят.

   Бег по лесенке вверх, выдох, вдох, и ступеньки из синевы.

   Облака в догонялки играют, зрно смеясь.

   Спи, малыш. И пусть снятся тебе шум и шелест листвы,

   И прозрачное озеро, горы, и ласковый пляж.

   Ивик наигрывала на клори второй голос, и Геш подхватывал флейтой.

   . Ветер мира, и лес, и асфальт, и кирпич, и стена.

   Лёд, и зелень, и снег в темноте, и улыбка луны.

   Спи, малыш. Много разных дорог, но Дорога – одна.

   Спи, малыш. Я люблю вас. Дыши и живи. Вы нужны.

   *Nelka35

   Наутро должна была приехать Кейта. Она прибыла с Тримы в небольшой отпуск. Может быть, даже возьмет с собой Дану или кого-то из внуков. Если Дана соберется – она стала нелегка на подъем.

   Но Кейта не приехала почему-то. Погода была хорошая, после разных процедур Ивик отправилась погулять в парк и встретила Хайна. Неспешно шли по дорожкам, Ивик скакала через скамейки, чтобы проверить, насколько она уже здорова, и насколько готова к дальнейшему труду и обороне. Хайн хмыкал и предлагал выйти в Медиану и помериться силами.

   Он был ненамного старше Ивик, и чуть выше по званию, ро-шехин. Служил на Севере, но не там, где Майс, а на северо-востоке материка, куда только-только успели протянуть ниточку железной дороги. Одинокий маленький поселок – такие цели охотно атакуют дарайцы, и три месяца назад случился большой прорыв, Хайн был там тяжело ранен, а его жена – техник-аслен, и его дети были убиты. Выжили двое старших сыновей Хайна, потому что они учились уже не в поселковых школах, а в профессиональных, далеко от дома. Дарайцы уничтожили чуть не половину населения поселка. А гэйны полегли почти все. Об этом нельзя было говорить, Ивик не знала, как об этом говорить. Она всматривалась в лицо Хайна. Нормальное лицо – а каким ему быть? Как должен выглядеть, говорить, двигаться человек – после такого? Иногда, когда Хайн молчал и казался погруженным в себя, Ивик взглядывала на него, и остро кололо сердце, потому что это же вот застывшее выражение боли и растерянности она помнила у Кельма. Тоже – если он не разговаривал с кем-то и не действовал, а он почти всегда действовал и разговаривал. Как и Хайн. То ли это попытка забить страшные мысли, то ли это просто такие люди, которым привычно все время действовать или что-нибудь говорить...

   Забрели в беседку, на самом высоком холме. Отсюда был виден санаторий с белыми корпусами и парк, парк – малость облагороженный дикий лес со свежими аллеями; с другой стороны холм обрывался в длинную хвойную лощину, уходящую к морю, за лощиной вставали другие холмы, высокие, голубеющие вершины на грани небес. И море виднелось вдали, свинцовое с холмиками белой пены по краю, сливающееся с белесым небом у горизонта.

   – Расскажи-ка про Триму... Ты такая скромная, Ивик, тебя и не слышно – а ведь куратор, работаешь на Триме!

   – А что мое кураторство? Говорят, прикроют эту лавочку.

   – Все равно. Неважно. Трима же! Россия, да? – Хайн задумался и продекламировал с ужасающим акцентом по-русски, – бельеет парус ад-динокий! В тумайне морья гал-лубом!

   Ивик засмеялась.

   – Ты учил, что ли?

   – Немного, – признался Хайн, – и на экскурсии был. Москва, Петербург... мы были, – он осекся.

   Ивик невольно положила ладонь ему на предплечье. Потом убрала. Заговорила поспешно.

   – Там, конечно, интересно, на Триме. Все совершенно другое, непривычное. Но дома лучше. Знаешь, побывать там – это одно, это интересно, а жить постоянно... люди злые, кругом одна конкуренция, каждый норовит занять местечко потеплее. Есть те, кому совсем жрать нечего.

   – У нас народ тоже не ангелы, знаешь.

   – Знаю. Но это не так, все равно не так. У нас каждый на своем месте, и мы действуем вместе – а не друг против друга... Это трудно описать. Но это так. Это надо почувствовать.

   – Все равно на Триме наверняка интересно работать. Что у нас? Патруль – тренировка– домой. Патруль – стычка – домой. Однообразие.

   – В Медиане не бывает однообразия.

   – И это тоже верно, в Медиане всегда весело. Но все равно, у вас-то там не так. Наверняка какие-нибудь интересные истории были... подопечные интересные. Кто они у тебя?

   Ивик стала вспоминать подопечных. Жарова после трех абсолютно неперспективных романов с наблюдения сняли. Штопор женился, и в последнее время стал как-то терять форму, но может быть, он еще выправится. Только теперь уже без куратора, а это труднее. Женечка...

   – А вот знаешь, что интересно было? Однажды курировала я одну девушку...

   Она принялась рассказывать про Женю. Хайн слушал с интересом. Придвинулся ближе. Ивик, продолжая говорить, вдруг осознала, что Хайн – мужчина, и что он ей, в общем-то, нравится, и что вокруг на сотни метров – ни души. Она осеклась и чуть отодвинулась.

   – Ну и где она теперь?

   – А теперь она в Дарайе где-то работает. С этими агентами связи практически нет, только по делу связь.

   Ивик подняла голову. Карие глаза Хайна внимательно смотрели на нее. В глазах был вопрос, не имеющий отношения ни к Жене, ни к ее рассказу.

   Дежа вю морозом пробежало по хребту. Когда-то давно перед ней стоял вот такой же человек, непохожий по внешности, но тоже распластанный и истерзанный жизнью, и она могла утешить, могла дать счастье, и уже даже пообещала это... И резала, резала скальпелем по живому.

   Сейчас – не так. Но все равно.

   Она коротко, прерывисто вздохнула и поднялась.

   – Пойдем-ка назад, Хайн. Скоро обед, и я обещала еще мужу позвонить.

   Ивик врала. С Марком говорили три дня назад, пустяшный был разговор, что-то про детей, про хозяйство – и все. Как обычно. Марк, конечно, к ней не собирался – слишком уж далеко, через Медиану еще можно, но он не пойдет через Медиану. Не было никакого смысла звонить Марку – только отвлекать, у него ведь своя жизнь. Но пока шли назад, Ивик решила все же позвонить – Кейте. Почему бы и не спросить напрямую, в чем дело. Конечно, скорее всего Кейта либо с Тримы еще не вернулась, либо задержали домашние дела.

   В комнатах санатория связи не было. Ивик вошла в компьютерную и присела к первому же эйтрону. Набрала номер, нацепила наушники. Кейты не было дома, и никого у них не было. Тогда Ивик перезвонила ближайшим родственникам – в блок, где жили Дана и Дэйм.

   – Да? – раздался знакомый высокий голосок Даны. У Ивик екнуло сердце от нежности.

   – Дан, привет! Это я!

   Дана отвечала через микрофон, не включая эйтрон.

   – Привет, Ивик! Как ты там?

   – Я нормально! Дан, извини, если отрываю, я на минуту – хотела позвонить Кейте, а ее что-то дома нет. Она хотела ко мне сегодня...

   – Понимаешь... – Дана замолчала. Ивик побледнела, пальцы ее крепко сжали край стола. Нет. Только не Кейта... нет.

   – Что? – спросила она дрожащим голосом.

   – Она жива, не беспокойся, она жива, – поспешила заверить Дана, – ты не нервничай так. Видишь ли, тут у нас проблемы. Кейту забрали.

   Лишь в Медиане, и то – уже на самом подходе к Коре, где жила семья Кейты – Ивик пришло в голову, что наверное, не надо было так срываться. Не надо было ругаться с главврачом, объясняя, что она уже совершенно здорова, вообще не надо было уходить. В конце концов, все можно узнать и через эйтрон. Зачем она там нужна? Кому?

   А вот для нее самой это может обернуться неизвестно чем. Например, накроется медным тазом работа в Дарайе. Да и на Триме тоже – кто же выпустит работать агента с сомнительной идеологической репутацией?

   Ивик почувствовала омерзение к себе самой и к этим своим мыслям. О чем вообще можно говорить, когда Кейту обвиняют в чем-то несусветном? Когда она, вот прямо сейчас, в Версе, наверное, сидит в какой-нибудь камере (Ивик ни разу не довелось побывать в этом учреждении, и она слабо представляла, как там это все выглядит). Или на допросе, и ей что-то там колют. Гадость какая! Мерзость. Даже думать об этом противно.

   Кейта – самый лучший человек на этой планете. Самый лучший, мрачно подумала Ивик. Самый чистый, честный, умный. Может, конечно, она и преувеличивала из любви и симпатии, но – ненамного.

   Эльгеро оказался дома. Это было чудом, он в последние годы вообще почти не бывал дома, дети выросли, с Кейтой они общались на Триме. Но с другой стороны, это было вполне понятным чудом. Вид Эльгеро сразу успокоил Ивик – он был решительный, деловой и спокойный. Ни в какой не в панике. Хотя даже его запредельно высокое звание и положение ничем помочь не могло, от Верса никакие чины не спасают.

   – Я позвонил некоторым знакомым, но больше я сейчас сделать не могу. Ждем результатов, – пояснил он.

   – А что вообще случилось? – Ивик оперлась локтями о поверхность стола. Эйтрон был включен, видимо, Эльгеро заодно работал, да и как ему прервать работу хоть на день, ведь главнокомандующий, шеман третьего уровня. Муж Кейты коротко, рассеянно глянул на нее.

   – Я сам не знаю, Ивенна. Пока все, что удалось выяснить – поступил сигнал. Я так полагаю, что это идет от ее контактов с хойта. Я ей всегда говорил, что это не те люди, с которыми стоит сближаться. Вера в Христа – основа нашего общества, мы всегда придерживались заповедей и правил Церкви, я сам придерживался и требовал этого от Кейты. Но если сказать откровенно, часть хойта у нас... в общем, я считаю, что на фоне всего нашего общества – учитывая всю напряженность нашей жизни, часть хойта пользуется слишком большой свободой и праздностью.

   – А что за контакты у нее? – для Ивик было новостью, что Кейта общалась с какими-то хойта. Ее другом был Аллин, но и то в последние годы, кажется, Кейта с ним не общалась. Во всяком случае, ничего о нем не говорила, но может быть, Ивик просто не интересовалась.

   – Да там монастырь в Лайсе, в зоне Шиван. Она переписывалась с несколькими монахами оттуда. Все это богословие, – Эльгеро раздраженно махнул рукой, – я всегда говорил: надо заниматься своим делом и не лезть в дебри.

   Ивик испугалась. Ей вспомнился отец Даны, которого арестовали сначала именно за подозрение в ереси. Но ведь он был хойта, для них это возможно. А Кейта просто и не может произнести ересь, она в церкви – никто. Да и не думала она ничего такого еретического. Кажется. И в любом случае, ересь квалифицируется только богословской комиссией. И если человек не хойта, он может говорить почти все, что угодно. Если бы гэйнов за каждую высказанную мысль таскали на проверки – кто бы вообще смог работать в Медиане...

   – Что мне-то делать? Я могу чем-нибудь помочь? – Ивик было неловко. Кажется, она только отрывает человека от дел.

   – Знаешь что, иди лучше к Дэйму. Его нету сейчас, но там Дана, дети. Если у тебя есть свободное время, это неплохо. Может быть, разрешат свидание, Кейта порадуется, если ты придешь. Я позвоню сразу, как только что-нибудь выясню.

   Старших детей Даны дома не было. Собственно, двое старших уже работали и к родителям наведывались редко. Рейн стал генетиком, говорят – талантливым, Лита – гэйной, и служила на юге в патрульной части. Шанор жил в тоорсене. Но младшенькая девочка, двухлетняя Лати, играла в куклы в специально оборудованном для нее уголке. Дана то ли уже забрала ее из марсена, то ли вообще не повела сегодня. Сама Дана теперь работала на связи сутки через двое, у нее был свободный день.

   Ивик пожалела, что ничего не захватила для Лати. Не до того было. А можно было взять жаренок, на Лиме они закрученные спиралькой, с орехами. Лати показала ей всех своих кукол и сообщила, как их зовут. Очень развитая, богатая фантазия, отметила Ивик. Тоже способности гэйны? И тут же одернула себя с досадой, девчонке всего два года.

   Лати снова углубилась в игру (нет – очевидная гэйна. В два года создает свой мир и развлекает себя сама). Ивик смотрела на ребенка с завистью и тоской. Лати была похожа на Дану в детстве – черные завитки волос, худенькое лицо, но все же покрепче. Как хотелось бы Ивик еще вот такого малыша. Сладкого, с шелковыми щечками, которые так приятно чмокать, теплую, нежную тяжесть на руках.

   После всех событий с Кельмом она загорелась идеей родить еще ребенка. И Марк тогда сказал: "А зачем? Троих вполне достаточно". "Я ведь первые годы тогда проведу дома. Буду сама растить, ты же знаешь, отпуск положен. И вообще, если надо, могу и уйти с Тримы". "Как хочешь, конечно, но я не понимаю, зачем нам еще один ребенок".

   Ему не хотелось хлопот, возни – он еще помнил, как тяжело было с малышами.Не хотелось ужиматься – другой блок ведь не дадут, и несколько лет, пока ребенок дома, придется провести в тесноте. А уже так уютно, привычно дома, все устоялось. Куда теперь кроватку втискивать, игрушки? Ивик покорилась.

   Может быть, потому семья и пошла вразнос, что не стало никакого смысла в ее существовании. Не стало развития. Не вопрос, у Эльгеро и Кейты тоже было всего трое детей, но их связывали совсем другие отношения.

   – Ивик! Иди поешь!

   Ивик перебралась на кухню. Здесь уже сидел Вейн, младший сын Кейты. Вейн единственный из семьи не стал гэйном, он был математик и разрабатывал темпоральную теорию. Ивик как-то с ним консультировалась по поводу своего безумного прорыва в будущее, но ничего не поняла. Вейн был женат, родились уже двое детей, жили все они в Шари-Пале, но сейчас здесь он был один. Тоже сразу примчался. Взял на работе отпуск, начальство отнеслось с пониманием.

   Семья собралась вокруг беды, словно вокруг горящего дома. Все стояли и смотрели на пожар, не зная, что можно предпринять – вроде бы уже спасены все кричащие в окнах младенцы, снята с крыши кошка, изъяты из шкафчика документы. Потушить же огонь нечем, невозможно. И все стояли и ждали, прикидывали, что можно сделать еще, и ждали, не появится ли очевидная возможность хоть что-нибудь сделать.

   Дана сварила овощной суп. Очень вкусный. Дана варила талантливо, будто проявляла уснувшие качества гэйны. Она не пользовалась рецептами, готовила по интуиции. Ивик почти мгновенно проглотила содержимое миски и стала размышлять, как бы половчее попросить еще. Неловко объедать, конечно.

   Разговор за столом шел все на ту же тему, заворачивался по кругу. Казалось и невозможным говорить о чем-нибудь еще. Ивик рассказала о предположении Эльгеро. Оно оказалось для Даны не новым.

   – Это может быть. К хойта ее всегда тянуло.

   – Я думала, ее тянуло только к Аллину. Ведь он был ее другом.

   – Да, но видимо, она общалась и с другими. Переписывалась. Не знаю подробностей, конечно. Но ведь на нее кто-то написал, понимаешь? А кто?

   – Кто-нибудь из шематы Тримы. А что именно написали, не знаешь?

   – Да фигню какую-нибудь. Мало ли, что можно написать, чтобы завалить человека.

   – Мне кажется, это связано с фантомами, – вступил Вейн, – я знаю, что ей многое высказывали по поводу ее фантомов.

   – Не понимаю, – пожала плечами Дана, – фантомы приняты? Приняты. Не она же их принимала, комиссия. Значит, признаны идеологически верными.

   – Комиссия состоит из гэйнов. И хойта, которые работают на Триме. Другим хойта это могло не понравиться.

   – Это же не повод для ареста! – возмутилась Ивик. Дана коротко взглянула на нее. Ивик отвела взгляд. Не повод... не повод, но может быть – причина. Все, что угодно может стать поводом. Так вот у нас в Дейтросе все устроено... Вот так мы живем, вот такая у нас жизнь. Ивик почему-то – не к месту – вспомнила Хайна. Да, бывают ситуации и похуже. Эльгеро вон спокоен, как слон. Гэйны относятся ко всем этим вещам – арест, приговор, лагерь – намного проще, чем другие. Да, нестерпимо обидно и больно попасть в тюрьму или даже быть расстрелянным без всякой вины. Или за небольшую вину. Это бывает редко. Если честно, Ивик вообще с Версом чуть ли не впервые столкнулась – если не считать того случая в школе. Но вероятность такая есть.

   Но ведь для гэйна постоянно существуют куда худшие вероятности. Гэйны на самом деле не испытывают особого страха перед Версом.

   Все остальные, наверное, боятся гораздо больше.

   Свидание с Кейтой разрешили уже на следующий день. Но только Эльгеро, и только потому, что он надавил на какие-то там рычаги. Эльгеро вернулся, пришел к Дане, по-прежнему спокойный и деловой.

   – Все нормально, – сказал он, – я думаю, ничего страшного не будет. Просто проверка.

   – Как она там? – спросила Ивик. Эльгеро пожал плечами.

   – Выглядит нормально, держится бодро. Настроение, конечно, не лучшее. Да, ее арестовали по доносу. Она мне сказала. Это связано с какими-то ее частными высказываниями, и с содержанием фантомов. Особенно того, старого фантома – "Восхождение", – он взглянул на Ивик. Та опустила голову.

   Идея фантома принадлежала ей, Ивик. Но у нее идею не приняли, а реализовала ее как раз Кейта. Но что в нем могло быть неправильного?

   – Она чрезмерно доверяла этим монахам, – пояснил Эльгеро, – она вообще очень доверчивая и открытая душа. А уж монахи... ей кажется, если человек рядом со святыней, то он и сам отчасти святой. С некоторыми из них у нее были конфликты, но все равно. В последнее время она уже отошла от общения с ними, но видимо, что-то сохранялось. Я не совсем в курсе.

   Он помолчал. Потом сказал твердо.

   – Я абсолютно уверен, что Кейта никогда, ни при каких обстоятельствах не могла совершить предательства. И все ее фантомы согласованы и приняты, и в них абсолютно нет ничего, противоречащего христианской вере. Если она будет осуждена – это омерзительные происки каких-то сволочей. И если они этого добьются... если Кейту посадят... Я сам, лично, этих сволочей найду, я все выясню, и этого им так не оставлю.

   Вечером Вейн ушел ночевать к отцу. Ивик с Даной сидели на маленькой кухне блока, пили чай с вареньем, которого Дана в этом году наварила целый погреб. И с прошлого года еще банки стояли. Теперь разговаривали о том, о сем. Ивик знала, что Дана недолюбливает Кейту, наверное, классические отношения невестки и свекрови... И в глубине души Дана не так уж переживает из-за Кейтиной судьбы. Но разумеется, вслух говорить об этом было нельзя.

   Почему хорошие люди, во всем хорошие, вроде бы, так часто друг друга не понимают, не любят? Почему между ними возникают конфликты? Ведь все мы, кажется, хотим только добра, думала Ивик. Неужели есть хоть один хойта, который не хочет добра? И однако, в результате Кейта в тюрьме, ее допрашивают, наверняка под наркотиками, ей грозит что-то страшное. Мы любим Дейтрос, мы умираем за него – но у него есть вот такая сторона... неужели это неизбежно?

   Дана понемногу научилась хозяйствовать, отмечала Ивик. Куда лучше меня. Варенье – пальчики оближешь. Кухня чистенькая. Вышитые занавески – Дана увлеклась рукоделием, и занималась этим тоже талантливо.

   – А Дэйм где? – спросила Ивик. Дана досадливо дернула плечом.

   – Ну где. На Триме, ясное дело. Может быть, ему даже еще не сообщили. Какая-нибудь очередная операция.

   Она вздохнула. Ивик почувствовала угрызения совести – за Дэйма, за саму себя, тоже забросившую семью из-за работы. Кейта говорила "где был бы Дейтрос, если бы мы и наши близкие не жертвовали собой..." Но теперь Кейта сидит в Версе.

   – Тебе хорошо, – сказала Дана, – ты за мужем всегда была как за каменной стеной.

   Кровь бросилась в лицо Ивик. Дана задела больное место.

   – Вот уж не сказала бы...

   – А что? Он же от тебя не ушел. Конечно, это плохо, что он гулял, – рассуждала Дана, – ничего хорошего. Но ведь тебя не бросил. С кем не бывает. Подумай, ты же как сыр в масле каталась. Он за тебя и хозяйство вел, и детей растил. Ты вообще не знаешь, что такое хозяйство...

   Ивик глубоко вдохнула и выдохнула. Сейчас поругаемся, подумала она отстраненно.

   Интересно, откуда взялась эта странная идея, что Марк взял на себя буквально все? Да, раньше он любил ее и старался для нее многое делать. Но... каждый раз приходя домой, она делала большую уборку. Делала, кстати, те же заготовки на зиму. Готовила, стирала, гладила. Варила Марку на несколько дней суп. Конечно, живя один, он обслуживал себя сам...

   Дети? Но до марсена Ивик растила их сама, и тогда Марк вообще практически не помогал. А потом – детей нет целый день, целую неделю, позже – вообще они появлялись только на каникулы. В чем же заключалось "воспитание" Марка? В том, что он проводил с ними чуть-чуть больше времени, чем Ивик? Она бы, конечно, предпочла иметь выходные каждую неделю, как все нормальные люди...

   Марк не был таким уж суперхозяйственным. А главное – Ивик вовсе не чувствовала себя с ним "как за каменной стеной". Однако ж, вот взялась откуда-то такая легенда. И мама считает ее вертихвосткой, которая "не знает, такое настоящая семейная жизнь", и Дана.

   Может, потому что такие легенды вообще ходят про женщин-гэйн? Не буду об этом думать, решила Ивик. Это Дана. Сестра, родной человек. Не хватало еще с ней поругаться из-за таких пустяков.

   Дана иначе смотрит на ситуацию. У нее ведь тоже "кто-то был". Ивик давно об этом знала. Были влюбленности, отношения какие-то. Когда дети подросли – Дана оправилась и снова изменилась. Стала красивой женщиной, похудела. Фигура – не хрупкая, как когда-то, но женственно-изящная, черные локоны, огромные глазищи. Научилась хозяйствовать. Нашла себя в новой жизни, забыв о том, что готовилась быть гэйной. Она даже иногда играла на скрипке, особенно перед гостями.

   Такая женщина не станет ждать, пока муж-гэйн торчит на Триме неделями и месяцами.

   Дану можно понять. Не засушивать же такую красоту и такую душу. Тихо, шито-крыто, и Дэйм ни о чем не догадывается. И церковь ни о чем не знает. Ведь это же самое главное – чтобы никто ничего не знал; а что там – все мы грешники. Дана не может жить без любви. И у нее ведь почти совсем нет родни. Она еще более одинока в жизни, чем Ивик. Ее жалко. Все это Ивик понимала, и никогда Дану не осуждала.

   И Марка тоже можно понять. И его тоже жалко.

   Вообще пока понимаешь других – жить легко. Как только задумываешься о себе, о том, что делают с тобой – так сразу становится невыносимо тяжело. Может быть, в этом и суть, что никогда не надо думать о себе, только растворяться в ближних?

   Но как-то не получается.

   – Дан, а давай как-нибудь сходим в Медиану, – предложила Ивик, – погуляем? Ты играешь иногда в Медиане?

   Дана криво улыбнулась, одной стороной красивых губ.

   – Да я бы, может, сходила, только времени нет совсем.

   Она подняла голову и прислушалась. В глубине блока запищала во сне Лати. Пискнула несколько раз – и угомонилась, кажется.

   – Пойду проверю, – Дана поднялась, – что-то она спит плохо.

   Ивик вернулась в санаторий – долечиваться. Она наврала врачу – ей еще было тяжеловато двигаться, болело то в одном месте, то в другом, ныли кости. Ей нужны были массажи, прогревания, ванны, всяческие примочки. Ей нужны были прогулки по парку, чистейший морской воздух и вечером компания у камина.

   Хотя она беспрерывно думала о Кейте.

   Но как ни странно, мрачные эти думы нисколько не мешали писать. Ивик примеривалась к роману о будущем. Писала отдельные сцены, продумывала план. Бывает горе и стресс, которые писать не дают, отвлекают, погружают в мрачную трясину. А бывают – даже более сильное горе и мощнейший стресс которые словно добавляют огня в топку, словно их и пережигаешь, уничтожаешь, как противника в Медиане.

   И еще – таким образом убегаешь от ужаса. У Хайна убили семью? В будущем война станет архаикой, наступит прочный и надежный мир. Кейту забрали в Верс? В будущем исчезнет всякий идеологический контроль, и сама система наказаний сократится до минимума и станет исключительно гуманной. Но это не бегство от действительности – это мечта. Это планирование, образ будущего, фантом, который станет влиять – если получится – на общественное сознание. Пусть люди мечтают о хорошем.

   Правда, все это казалось слишком тривиальным. Это и так ясно. Это и так все знают... Ивик чувствовала там, в глубине, что-то еще – но не могла понять, что именно.

   Ивик снова стала много писать. И мало общаться. Ей было неловко отчего-то перед Хайном, хотя он держался дружески и приветливо, да и ничего ведь не произошло. Казалось ее долг – как-то помочь, поддержать, потому что его ведь очень жаль – но как? Она не знала. Кроме того, никому нельзя было рассказывать о Кейте. Не потому, что запрещено. Просто это стыдно. Некрасиво. О таких вещах не принято говорить. Скрывать тоже не принято, спросят – можно ответить, никто не осудит, все посочуствуют. Но ведь это горе, трагедия, ужас. Хайн вот ведь тоже не распространяется о случившемся, не рассказывает всем подряд...

   А Ивик много думала о Кейте. Бродила по роскошному южному парку, выходила поиграть в Медиану – и думала о ней. Как вообще дальше жить, если Кейту приговорят? Если с ней такое сделают? Получается, что Кейта – враг дейтрийского государства. Точнее, государство – враг Кейты.

   Сомнения поднимались из давно забитой душевной глуби, взламывая корку заросших рубцов.

   Чем мы лучше дарайцев в таком случае?

   Если не сопротивляться, позволить им прийти – они не уничтожат всех дейтринов. Не психи же они. Не уничтожили же все население Лей-Вея. Все, что будет – потеря национальной идентичности, идей, потеря всего, что нам дорого. Но так ли уж важно все, что нам дорого? Стоит ли оно такой цены?

   В Дарайе тоже много несправедливости и горя. Но именно – "тоже". Как это сравнить, взвесить? На каких весах?

   Дарайя не сахар – но мы-то чем лучше?

   Люди в Дарайе разучились творить. Говорят, они лишены благодати – но ведь это легенда, это даже не "официальное мнение церкви". Психология утверждает, что дарайцев развращает потребление. В старом Дейтросе уровень потребления также был высоким – но по-другому. Хорошо, предположим, это действительно очень плохо, ужасно.