Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

   Он пожал руку своему новому агенту.

   – Очень рад. Рассчитываю на долгую плодотворную совместную работу... Очень рад, Вьеро.

   Он выехал из дока на дорогу, взброшенную над городом, озабоченно взглянул на часы. Ничего, время еще есть. Даже четверть часа лишних еще. Он в любом случае успевает.

   Ивик работала на «мертвой» стороне, это легче, гораздо легче. Она подумывала, что хорошо бы вообще перевестись на мертвую сторону насовсем – но к сожалению, это было в Колыбели не принято.

   Она уже и к "живой" стороне привыкла. Наверное, это плохо, думала Ивик, вычищая "гроб" после очередного мертвеца – перед смертью его, как и многих, вырвало, препараты несовершенны, а если их еще запивать алкоголем... Совесть как-то слишком быстро успокаивается. Ко всему привыкает. В квенсене она поначалу и доршей не могла убивать. Ничего – привыкла. Ко всему. Вот теперь и здесь уже привыкла, подумаешь. Хорошо еще, что маленькие дети бывают нечасто – неизлечимые болезни выявляются обычно при рождении, и детей отправляют обратно на тот свет еще в роддоме.

   Наверное, она бы и детей теперь могла выдержать. Все равно. А может быть, помогает сознание, что все это скоро изменится. Должно измениться. Она, со своей стороны, сделает все, чтобы это изменилось.

   Ивик отчистила кресло горячим паром. Пропылесосила ковер от пепла и конфетных оберток. Окинула комнату придирчивым взглядом. Кажется, ничего... А то здесь полно таких, которые используют любую возможность придраться. А работу ей терять нельзя...

   Ивик вышла в коридор, взглянула на часы – еще десять минут. Она еще успеет обработать одного мертвеца хотя бы частично, над дверью следующего бокса уже зажегся красный огонек. Ивик отперла своим ключом "гроб". Задвинула в дверь каталку. Бросила беглый взгляд на кресло – в нем бессильно раскинула руки мертвая женщина. Ивик подошла ближе, наклонилась над ней. Проверила зрачковый рефлекс, пульс, затем поднесла к шее индикатор. Вообще-то свидетельствовать смерть полагалось медсестре, но экономии ради хозяева колыбели держали мало медсестер, им нужно платить больше, чем неквалифицированному персоналу. На самом деле каждый это может, тем более, с автоматическим индикатором, который в принципе не может ошибиться.

   Ивик выпрямилась. Женщина лежала в позе, которую можно было бы счесть бесстыдной – если бы она была жива; раскинуты ноги, задралась недлинная юбка, тело причудливо изогнулось. Сейчас трудно было бы определить возраст умершей, то есть по документам ей было 62, но выглядела она как девочка – ухоженное лицо с минимумом морщин сейчас совсем разгладилось, расслабилось, и легкая улыбка застыла на губах, гибкое, изящное тело запеленуто в модные и яркие тряпки. Ивик с помощью пульта управления опустила поверхность каталки вниз, без труда перевалила труп на холодный пластик.

   Она перевезла мертвую женщину в утилизатор. Подошла к терминалу и внесла необходимые данные. Все остальное пусть уж сменщица делает, Ивик вовсе не собиралась задерживаться, тем более, сегодня...

   Она взбежала по лестнице, откатила дверь раздевалки. Во второй половине дня здесь было малолюдно – ни коллег, ни начальства, и это нравилось Ивик. Она поразмышляла, не принять ли душ. У Кельма острое обоняние, так же, кстати, как у Марка. Не то, что она вспотела, но в Колыбели к тебе пристает этот особенный мерзостный запах...

   Но она рискует опоздать на встречу. Нет уж, ничего страшного. Ивик сняла форму. Обычно она для этого пряталась за дверцу шкафа – мало ли, кто зайдет. Но сейчас как-то расслабилась, и как выяснилось, зря, дверь заскрипела, и вошла сменщица, Санни. К счастью, Санни, одна из самых нормальных здесь...

   – Привет, Ивик! Что, закончила?

   – Ага. Ты на мертвую же?

   Ивик решила не прятаться, чего уж теперь. Глупо. Завозилась с майкой, вытаскивая ее из свитера, повернувшись к Санни спиной, сверкая голыми лопатками и всем тем, что на ее спине и плечах можно было усмотреть...

   – Ну конечно, на мертвую, – сказала Санни.

   – Третий бокс надо убрать... и там утилизировать. Ну увидишь.

   – Разберусь. Ой, Ивик, ничего себе, что это у тебя с плечом?

   – Ожог, – она натянула майку, – это очень старый. Я еще девочкой была.

   – А со спиной? – не отставала Санни.

   – Комары покусали, – сквозь зубы ответила Ивик. Три выходных отверстия от осколков, а так пустяки... Это было проблемой. Но местные врачи, которые обследовали ее в самом начале, ничему такому не удивлялись. Дейтрос же, мало ли...

   – Это не комары, а птеродактили какие-то.

   Ивик пожала плечами и натянула свитер.

   – Как погода – тепло?

   – Да, разгулялась погода, солнышко...

   Ивик решила пройтись пешком. Время еще есть. А солнышко, как верно заметила Санни, и правда разошлось, и уже совершенно по-весеннему грело, осыпало мириадами золотых лучей мокрые от дождя улицы.

   Кельм обещал, что летом они будут ездить на озера. Там здорово. И она уже договорилась об отпуске, они махнут вдвоем на побережье... Ивик почувствовала легкие – и вполне преодолимые – угрызения совести за то, что так непростительно, мещански счастлива этими дурацкими мечтами.

   В последнее время изменилось так много, жизнь снова перевернулась не то с ног на голову, не то наоборот, но это уже и неважно.

   Ивик шла и думала о последней встрече с отцом Киром. Просто Киром.

   Часто с ним нельзя было видеться, но Ивик это не то, чтобы огорчало. Не было желания говорить со священником, пусть даже необычным, хватит, наговорилась на всю жизнь.

   Ивик удивилась, когда Кельм отдал ей часть шифровки и велел встретиться с Киром и передать шифровку ему.

   – Это для всех, так что... Могу тебе сказать, ничего секретного. Хотя для Кира там персональная часть. Но в целом – это инструкция о том, как вести себя в случае появления здесь эмигрантов с Тримы. У меня тоже такая есть.

   Ивик передала Киру место и время встречи через сеть, обычной шифровкой. Встретились они в городке аттракционов (Ивик для начала с удовольствием прокатилась на "Смертельных горках"), как бы случайно. Народу здесь много, так что они не привлекали внимания – мало ли, какие-то двое дейтринов, в то же время были возможности для свободного разговора.

   Они отстояли очередь и заняли вдвоем одну кабинку фуникулера, которую Ивик тут же проверила сканером. Кир уселся напротив Ивик, тощий, в смешной широкополой шляпе.

   Кабинка тронулась, Ивик достала из кошелька флешку и протянула священнику.

   – Вот, собственно. Я должна просто передать это. Инструкции.

   – Спасибо, – Кир спрятал флешку в карман, – ну а как жизнь у тебя? Давно не виделись.

   Ивик вспомнила все одновременно – тошнотные дни в атрайде и страшную ночь в УВР, встречу с Женечкой, спасение, Кельма, его глаза и руки, поездку в Кейвор, замок, излучатель, гибель Кибы и Холена (и то, и другое сильно на нее подействовало), музыку Эрмина...

   Она ответила:

   – Ничего. А у вас... у тебя?

   – Тоже ничего, – вздохнул Кир, – нашел работу наконец... а то замучили проверками.

   – Да ты что? Это хорошо. А где?

   – В общественном туалете в парке. Сижу, народ впускаю-выпускаю, пол мою... Зачем нужен научно-технический прогресс, если пол все равно моют руками?

   – Зато тебе рабочее место предоставили, – развеселилась Ивик, – ну и как, справляешься с обязанностями?

   – Образования не хватает, – смиренно ответил Кир, – но я стараюсь.

   – А на... остальное хватает времени?

   – А у тебя? – ответил вопросом Кир.

   Ивик скосила глаза на проплывающую внизу панораму парка.

   – У меня хватает на все.

   – Уж лучше работать, чем постоянно попадать в атрайд... особенно в нашем положении... Красиво, правда? Посмотри, – он указал на город вдали, кабинка достигла верхней части подвесной дороги, и теперь отсюда в голубой дымке был виден Лас-Маан, вернее, часть его, с гигантским конусовидным аэровокзалом, со сверкающими стеклянными башнями, гибкими белыми трубками – туннелями автодорог. Ивик восхищенно вздохнула. Кабинка снова тронулась. Оставалось не менее двадцати минут езды, и гэйна почувствовала себя неловко. Надо о чем-то говорить... вообще, раз сидишь со священником, надо бы использовать момент. И если не исповедаться, то хотя бы спросить полезного совета о жизни. Просто так болтать... ей было неудобно. Так же, как неудобно все время называть его на "ты".

   А Кир молчал, не собираясь облегчать ей задачу коммуникации.

   – Слушай, Кир, – решилась она, – а можно тебя спросить?

   – Давай, конечно.

   – А почему ты получаешь инструкции через нас, от нашего командования? Ведь у тебя свое начальство, и ты... вообще здесь как бы совсем один.

   Кир пожал плечами.

   – Потому что я не хойта, Ивик. Я гэйн.

   И глядя в ее вытаращенные глаза, добавил.

   – Я уже давно сменил касту. Десять лет почти. Я закончил квенсен и воевал.

   – О Господи, – пробормотала Ивик.

   – Именно он, – кивнул Кир.

   – Я думала, так не бывает. Это в хойта переходят из других каст.

   – В гэйны тоже переходят. Те, у кого обнаруживается талант. Я пишу стихи. Начал в монастыре...

   – Но из хойта же никогда не переходят, так не бывает!

   – Бывает, почему же. Переходят и в аслен иногда – захотел жениться, не смог жить в монастыре, осознал неправильность призвания. Ну а в гэйны...

   – Я о другом. Тебя же не могли заставить, пусть даже у тебя талант. Даже рекомендовать не могли, раз ты хойта. Ведь хойта у нас... это такая каста, она на особом положении.

   – Мне никто и не рекомендовал. Я сам попросился, Ивик. И мне было дано разрешение. Ты же знаешь, что работающий гэйн – это большая ценность. Даже для Дейтроса.

   – Но ты же служил...

   – Рукоположенный священник никогда не перестает быть таковым. Даже при отлучении. А меня разумеется, никто не отлучал. Я имею на все право. Вообще формальная сторона соблюдена, – он улыбнулся, – ты не волнуйся.

   Ивик ошарашенно потрясла головой. Она совершенно не смотрела вниз и забыла, что кабинка висит на высоте двадцати метров над гудящим, веселым парком.

   – Все-таки не понимаю... как ты мог...

   – Я в шемате Дарайи, Ивик, – ласково сказал Кир, – я такой же, как ты. Никакого отличия, понимаешь?

   Он протянул ей руку. Ивик машинально пожала ее. Кабинка плавно подкатила к причалу, и пора уже было выходить.

   Ивик в последнее время то и дело вспоминала об этом разговоре. Странный он все-таки, Кир. Такой же, как она? Может быть... А ей казалось, что он все равно остался священником, и что все это – все, что с ним происходит – это просто духовный путь...

   Но собственно говоря, может быть, и все, что происходит с любым человеком – не более, чем его собственный духовный путь, и развитие его отношений с Богом.

   Ивик стала подниматься по пешеходной части гигантской эстакады, которая соединяла один из районов с центром города. Обзорная стена слева была прозрачная, а справа за невысокой бетонной стенкой рычали машины, непрерывным потоком льющиеся по автостраде.

   Последний раз на этой эстакаде они встречались с Женей.

   Теперь Ивик вполне официально работала на Женю, двойным образом. С одной стороны, для дарайцев (допущенных к этой информации) она была агентом Жени, эр-ламета контрразведки, который контролировал подозрительного дейтрина иль Кэра и работу лиара через него. С другой, Ивик действительно была для Жени запасной связной и время от времени передавала для нее в Дейтрос кое-какие сообщения, выполняла мелкие поручения и так далее.

   Они всего один раз увиделись после памятного дня встречи в УВР. Больше нельзя, ведь здесь они не подруги, их разделяет социальная пропасть. Но Женя обещала встречаться – как с агентом – не реже, чем раз в несколько декад.

   – Все-таки глупо получилось с тобой, – сказала Ивик, – теперь сидишь здесь... как твой куратор, я думаю, что здесь для тебя не самые лучшие условия.

   – Ну-ну, куратор, – усмехнулась Женя, – теперь ты меня уже писать не заставишь! Но по правде говоря, я это делаю и сама. Я же гэйна, правда?

   Она остановилась, Ивик вслед за ней. Они были одни на головокружительной высоте, на этой самой эстакаде, и так же за невысокой стенкой, шумя, проносился поток машин.

   – Красиво, – сказала Ивик, с наслаждением озирая ровные квадратики кварталов, зеленые пятна рощ далеко внизу.

   – Я не жалею, Ивик, – сказала Женя, – нисколько. Наверное, есть лучшие варианты жизни... Наверное. Я не рвалась в штирлицы...

   – Куда-куда?

   – Ну это фильм такой был у нас... про разведчика. Неужели ты не знаешь? Старый очень фильм, советский... а все равно смотрят до сих пор.

   Ивик осознала, что в ее образовании есть серьезные пробелы.

   – Может, было бы лучше как-то иначе жить. Но я гэйна. Я не хочу быть никем другим. И как гэйну, меня послали сюда. Это логично – ведь у меня дарайская внешность и даже происхождение, кого же еще посылать. Значит, я довольна этим.

   Они двинулись дальше. Ивик снова задумалась.

   Как Женя вообще живет? Кто она? В детстве им все объясняли просто: вы дейтрины. Ни с кем не спутаешь – форма лица, скулы, темные волосы, более или менее смуглая кожа. Вы дейтрины, здесь ваша Родина, ее надо защищать; здесь церковь, в которой вы рождены, здесь Бог, который был распят за нас, и который важнее всего, подчиняться церкви – все равно что подчиняться командованию... Правда, конечно, мало кто так уж всерьез во все это верит. Есть, конечно, непрошибаемые патриоты вроде Эльгеро или Дэйма. Но все равно – хоть мы и грешим, и не очень-то такие уж правильные, все это для нас – воздух, которым мы дышим.

   А Женя? Она очень светлая блондинка, с белой матовой кожей. Очень красиво. Ничего общего с дейтрийской расой. В Дейтросе прожила всего несколько лет, уже взрослой. Что для нее Дейтрос? У нее ведь не было школьной лаборатории, как у Ивик, и капель росы на траве, и скамеек и луж во дворе... Нет у нее там ничего, что она могла бы любить.

   Христианство? Ивик знала, что у Жени есть любовник, как это и принято в Дарайе. Тоже офицер УВР, выше ее рангом – Женя выбрала его сознательно, таким образом, у нее увеличивался доступ к информации, да кстати, любовник же и посодействовал ее переводу в Лас-Маан.

   Какое уж там христианство... какие церковные заповеди...

   Ради чего вообще у нее – все это?

   А у нее самой, Ивик? Можно подумать, она живет более праведно, чем Женя.

   Но так многие дейтрины... грешат, а все равно, церковь – это святое, потому что Дейтрос – это святое.

   Ивик спросила подругу об этом. Женя внимательно посмотрела на нее.

   – А ты никогда не задумывалась, что Дейтрос – это нечто гораздо большее, чем дома, дороги, капельки росы и прочая ерунда? Так же, как, например, Россия – больше, чем березки, и упаси Боже, матрешки и валенки...

   Ивик с гордостью подумала, что еще помнит, что такое матрешки и валенки.

   – Если бы это было не так, Дейтрос не мог бы быть уничтожен – и снова возникнуть. И подумай... для старшего поколения детство ассоциируется с Лайсом! Они не знали нового Дейтроса вообще.

   – Пожалуй, ты права, – согласилась Ивик, – я же сама написала эту книгу. Да. Дейтрос – это нечто большее. Чем дома, дороги, даже внешность... даже сами люди... – она вспомнила, как в детстве ее мучили мысли о том, что она не любит свою семью, не любит вообще никого в Дейтросе. Но ведь и тогда она понимала, что Дейтрос надо защищать.

   – Но что тогда, Жень? – спросила она, – Христианство? Церковь? Ты ведь вроде никогда не была особенно набожной... А сейчас... или сейчас у тебя что-то изменилось? Ты вообще... честно... веришь в Бога? Мы никогда не говорили об этом.

   – Ну я же была крещена в православии... в квенсене ходила на службы, исповедовалась, там это положено так. Потом реже, конечно...

   – Да, но я не об этом.

   – А если не об этом... подожди, – Женя остановилась и стала рыться в сумочке, – подожди-ка. Вообще-то это не положено, но я хотела именно тебе показать, и вот записала... Вот.

   Листочек был исписан крупными неровными буквами – по-русски. Женя, как видно, все еще предпочитала писать по-русски.

   Господи, я уже совершенно не верую, в лабиринте чертовых ловушек, засад, теряю счет всяким потерям я, казалось бы – сапиенти сат. Однако вот же, не получается. Я знаю, другие из чувства долга – но я должник плохой, мне уже не исправиться, и это тянется слишком долго. 

Мне бы в церковь, под образа, и рыдать, я знаю, другие из чувства локтя, но можно локтем под ребра поддать, даже не со зла, а просто так походя. Это в сущности кризис доверия всему и вся, а не только тебе любимому. Неправда, что в окопах сплошные верующие – все наоборот, атеисты галимые.

Хотя конечно, верить хочется, особенно когда не тебя, а кого-нибудь –  что он на небе, и все не кончилось черным слепым бездырным омутом.

Прости Господи, я не могу в твое стадо, не потому, что лучше или такой вот индивидуалист, просто некогда, да и не надо, наверное, все равно не так протекает жизнь. Не с теми, не там, да уже все равно поди. Черная жженная полоса разделяет нас. Навалившись телом на бруствер, я жду. Нам придется стоять насмерть, Господи. Я не верю в тебя. Но я выполню твой приказ.

   Ивик шла и улыбалась, вспоминая встречу с Женей. Как, оказывается, скучала по ней. Странно, но у нее почему-то возникло ощущение, что здесь, в Дарайе – уже и так все, кто ей нужен. Не хватает только детей, но у них все равно – своя жизнь. И Кейты – да, вот Кейты не хватает.

   И самого Дейтроса не хватает тоже...

   Зато есть Кельм, и он-то заменяет собой очень, очень многое.

   Он уже стоял в нише на верху эстакады, на автобусной остановке, ждал ее. "Лендира" была припаркована неподалеку, Ивик сразу ее заметила на парковочной полосе.

   Ей хотелось побежать, но она лишь чуть ускорила шаг. Кельм стоял и смотрел на нее, не улыбаясь, просто смотрел. Ивик подошла, он обнял ее, она обвила руками его шею.

   – Пойдем, – сказал он, так и не поздоровавшись, открыл перед ней дверцу машины. Ивик нырнула внутрь. Коснулась пальцами твердой темной кожи в пупырышках на крышке бардачка. Вопросительно глянула на Кельма, устраивающегося в водительском кресле.

   – Чисто, – сказал он, – говорить можно.

   – Где мы его заберем?

   – Сейчас, по дороге. Увидишь.

   Он тронул машину с места. Сквозь прозрачную крышу Ивик видела небо, видела ажурные, искусно сплетенные лабиринты ограждения эстакады. Машина шла мягко, движение почти не ощущалось. По дуге они спускались вниз, к городу. Свернули на очередном съезде, машина перешла на загородное шоссе, прямую линию, прорезающую темную хвойную рощу. Ивик поняла, что Кельм едет, правда, необычным путем, вкружную, в сторону Лиара, и ей это показалось странным – зачем он тогда взял ее с собой? Она спросила об этом, и Кельм ответил, что в Лиар они только заскочат на минуту, а дальше – к нему домой, это ведь тоже недалеко.

   Ивик откинулась на подголовник, посмотрела на руки Кельма, лежащие на коленях, двумя пальцами с каждой стороны придерживающие руль. Красивые руки, правильной формы, изящные и сильные, только на левой несколько пальцев изуродованы, превращены в обрубки. А правая – само совершенство. Ивик погладила ее чуть-чуть, и Кельм тут же снял правую руку с руля, сжал ладошку Ивик, потискал, поднес к губам и поцеловал. Ивик зажмурилась от удовольствия.

   Потом она увидела Эрмина. Мальчик шел пешком, по узкой дорожке вдоль шоссе, пружинистым легким шагом. Его недавно стали выпускать из лиара, все проверки он прошел благополучно, и только теперь, после атрайда, Ивик поняла до конца, какой это был риск для Кельма – спасать его, и как легко, в сущности, все могло раскрыться. Им просто повезло, что Эрмин оказался устойчивым и достаточно умным, чтобы на ходу подстраиваться к проверяющим, и смог произвести хорошее впечатление.

   Вот теперь он уже заслужил доверие, и мог свободно гулять по городу.

   Это облегчало и связь с ним – в лиаре встречаться и говорить было практически невозможно, и саму возможность вывести его обратно в Дейтрос.

   Кельм остановил машину в нескольких метрах впереди Эрмина и посигналил. Мальчик подошел и встал у самой дверцы. Кельм нажатием кнопки опустил стекло со стороны Ивик.

   – В лиар идешь? – спросила Ивик. Встреча была условлена, и это был всего лишь пароль. Эрмин ответил утвердительно.

   – Садись, подвезем.

   Гэйн нырнул на заднее сиденье. Кельм неторопливо тронул машину с места. Теперь они ехали потихоньку, хотя до лиара и так еще не менее двадцати минут. Кельм заговорил первым.

   – Хочу тебе сказать, что ты молодец, гэйн. Я не думал, что все так осложнится, но теперь у нас все в порядке. И благодаря тебе тоже. Без подготовки не каждый сможет себя вот так вести и не вызвать их подозрений.

   – У вас же были какие-то и другие проблемы сейчас? – спросил Эрмин, – вас же забирали...

   – Да, были, но это неважно. Теперь все позади. Давай о деле. Я в целом, пока теоретически, разработал план твоего вывода из Дарайи. Мы не получим никакой помощи из Дейтроса в этом вопросе, я должен это сделать сам. Вначале мы обсудим это с тобой, чтобы не было недоразумений.

   – Значит, я уже могу вернуться? – спросил Эрмин.

   – Да. Я думаю, декады две нам потребуется на подготовку. А потом, – Кельм вздохнул коротко, – в Дейтрос, да. К семье, к друзьям. Проблем с Версом возникнуть не должно, хотя, конечно, тебя проверят. Но я естественно передал всю информацию, так что...

   – Э... извините, стаффин. У меня вопрос есть.

   – Называй меня просто Тилл. Чтобы не формировать привычку, знаешь. Давай вопрос.

   – Вы только не подумайте... в общем, я долго на эту тему размышлял. А нельзя ли сделать так, чтобы я остался здесь? Как вы. В разведке. Я понимаю, что нужна подготовка и все такое. Но ведь я уже фактически прошел внедрение... или так не делают?

   Ивик обернулась и посмотрела на парня. Вдруг вспомнила девочку, Кели, которая так вцепилась тогда в его руку, что пришлось ее отвлечь, чтобы передать флешку.

   Из-за девочки? Как они пели вдвоем, на той сцене... Какой он был тогда. Как шехин, командующий отрядом гэйнов, и цветовая фантасмагория вокруг, и эта музыка – как бой в Медиане, и орущий в восторге зал...

   Да, все это, конечно, было бы у него и в Дейтросе.

   – Делают, почему же нет, – сказал Кельм после некоторой паузы. Он, видимо, тоже был изумлен, – у нас довольно гибкая система. И да, ты уже прошел внедрение, а это очень важно. Ты не учился в школе разведки, но некоторые основы можно дать тебе по ходу дела. У нас есть тут специалисты. То есть да, теоретически это возможно. Если ты хорошо подумал.

   – Я думаю об этом все последнее время, – тихо сказал Эрмин.

   – Ты понимаешь, что означает служба в шемате Дарайи? Годы, может быть, десятилетия не видеть Дейтроса. Свою семью. Отказаться от всего, что там. Если ты когда-нибудь вернешься, там все будет для тебя чужим...

   – Оно никогда не будет чужим, – возразил Эрмин.

   – Может быть, и так, – сказала Ивик, – но... ты еще не понял, что значит – никогда не видеть Дейтроса? Здесь же все, все чужое. Воздух, еда, люди, язык, дома... все будто составлено из чужих элементов, к этому можно привыкнуть, с этим можно жить, но... иногда есть чувство, что жизнь – только там, а здесь – существование.

   – Да, это так. Наверное, – ответил Эрмин, – но ведь вы же пошли на это.

   – У тебя есть основания для этого? – спросил Кельм, – пойми, я должен быть уверен, что ты этого действительно хочешь. Мне, конечно, это было бы очень удобно, признаюсь. Ты мне нужен здесь.

   – Да, – сказал Эрмин, – у меня есть основания.

   Машина выехала из рощи, вырвалась на простор, со слепящим солнцем. Кельм затемнил козырек машины.

   – Твоя девочка? Кели? – спросил Кельм, – извини, что я спрашиваю о таких вещах, но я должен это знать. В атрайде у тебя тоже это спросят, и еще вывернут все подробности наизнанку.

   – Кели... Нет. То есть да, я... я ее люблю, – тихо признался он, – но не из-за нее. Она, мы говорили с ней, она готова уйти со мной в Дейтрос.

   Кельм тихо присвистнул сквозь зубы.

   – Может, вам правда тогда вернуться вдвоем... подумай сам.

   Ивик почувствовала остро щемящую зависть. Вернуться в Дейтрос со своей девочкой... Если бы они с Кельмом были на их месте!

   Если честно, ничего в общем-то больше и не надо. Она и с Марком была так счастлива в первые годы. Когда не было долгих разлук, были маленькие дети, и между ними все было хорошо. А ведь Марк никогда ее не понимал глубоко, и она его, наверное, не ценила по-настоящему.

   А с Кельмом...

   Все эти глупости, ссоры, измены, ругань из-за выеденного яйца, охлаждение всяких там чувств... Все это для тех, кто никогда не проходил через атрайд, не знает цену жизни, миру, спокойствию. Этого у них не могло бы быть вообще. Они бы просто жили вместе, тихонечко, незаметно, в Дейтросе, в родном, любимом Дейтросе, где все – свое, воздух, дома, деревья, люди. И ничего больше, наверное, не надо...

   Только, конечно, этого не будет. Там, в Дейтросе, Марк. Но предположим, это можно как-то урегулировать. У Марка ведь все равно своя жизнь. А со своими чувствами можно договориться. Но они ведь гэйны, они в шемате Дарайи, и деваться-то от долга своего просто некуда.

   – Нет, – сказал Эрмин, – я думаю, что для нее будет лучше – остаться здесь. Она поэт, а их здесь, настоящих, очень мало. И для меня... для меня тоже будет лучше. Я не только хочу работать в разведке. Вы тоже извините, но и я должен вам это сказать. Конечно, я буду работать в разведке, раз уж здесь живу. Но у меня еще есть другое... вы же видели наш концерт?

   – Да, – сказал Кельм, – но как ты понимаешь, в Дейтросе у вас были бы те же самые возможности... конечно, там несколько повыше конкуренция... но вы, я честно скажу, производите сильное впечатление.

   – Дело не в нас, – сказал Эрмин, – просто здесь тоже кто-то должен петь.

   Ивик и Кельм молчали, и он добавил, более уверенным голосом.

   – Кто-то должен менять этот мир. Мы привыкли... всю жизнь – к противостоянию. Мы – они. Мы – более-менее хорошие, они – исчадия ада. А они – тоже люди. Я это сейчас только понял. Они тоже люди, им очень нужен Огонь. Даже если они этого в большинстве своем не понимают. Они спят, их нужно разбудить. Вы же видели на концерте... Они слышат настоящее. Нас уже в четыре места пригласили выступать... Знаете их Ликана? Ведь он жил уже лет тридцать назад, а они до сих пор его слушают, и вся эта субкультура – от него. Вы же понимаете, как один только сильный гэйн может изменить мир, если есть подходящие условия. А у нас эти условия есть.

   – Ну один гэйн изменить мир не может, – возразил Кельм.

   – Но может дать толчок. Изменить фантом, – сказала Ивик, – как это мы делали. Ведь не зря же у нас целый отдел на Триме на это работал. Пробуждать людей... менять их души. Кир вот проповедует Христа, а ведь прежде чем человек дойдет до этого, н, чтобы сама его душа хотя бы проснулась. Чтобы он к другому потянулся, к невозможному, к небесному, к счастливому... Кельм, он ведь прав.

   – Ты не боишься? – Кельм чуть обернулся назад, – знаешь ведь, чем рискуешь.

   – Да, я знаю, Тилл. Вообще да – боюсь, – признался Эрмин, – но ведь и вы боитесь. Наверное, иначе невозможно.

   Его рука непроизвольно потянулась к плечу, которое, наверное, все еще побаливало иногда, с острым сочувствием подумала Ивик.

   – Быть гэйном вообще опасно, но ведь над нами это – сам знаешь, что – висит постоянно.

   – Я знаю, – повторил Эрмин.

   – Не пожалеешь?

   – Нет.

   Кельм остановил машину перед воротами лиара. Протянул руку назад, крепко сжал пальцы Эрмина.

   – Хорошо. Две декады подумай еще. Я в таком случае подготовлю план твоей работы здесь, куда тебя встроить, как использовать, как обучать. Через две декады мы снова увидимся, вероятно, в городе. Я дам знать тем же путем.

   – Хорошо, спасибо. Дейри, – ответил мальчик.

   – Гэлор.

   Эрмин вылез из машины, пошел к воротам лиара. Кельм задумчиво проводил его взглядом и тронул машину с места, вырулил на дорогу.

   – Какой он все-таки, – сказала Ивик, – и ты знаешь, он ведь изменит этот мир. Они изменят.

   – Почему он, они? – удивился Кельм, – а мы с тобой что? А Кир? Мы изменим. И сами дарайцы... те, кто понял. Мои мальчишки. Община Кира. Они изменят мир.

   – Вот только я не знаю, в нужную ли сторону будут эти изменения, – задумалась Ивик.

   – Ты о чем?

   – Я не уверена, что в Дейтросе всем понравились бы такие изменения.

   – Для начала, если удастся прекратить войну – это уже само по себе будет очень неплохо.

   – Да-а, это было бы отлично.

   Ивик подумала, что всех их – слишком мало. Пусть они гэйны. Пусть Эрмин с Кели подействуют так же, как когда-то подействовал Ликан. Что все это значит? Подростки слушают Ликана, и не понимают – о чем он, они глотают хайс, трахаются, размалевывают тело – и все, больше за этим ничего не стоит, и на этом их протест заканчивается, а потом они становится приличными гражданами и кидаются зарабатывать деньги любой ценой, а потом они умирают в Колыбелях или, накопив денег, в дремотном комфорте... А Ликан горел на сцене. А Эрмин и Кели рискуют вообще закончить жизнь очень жестоким образом и очень рано. Но им – этим – так и будет все равно. Они не проснутся.

   Но с другой стороны, ведь не ради непременного успеха, не ради непременной победы мы живем. И книга пишется не для того, чтобы заработать миллионы и завоевать популярность. И в бой ты идешь, зная, что победа вовсе не гарантирована. И главное – это делать, главное – начать, действовать, рисковать, и если ты погибнешь, не достигнув ничего – ты все равно погибнешь не зря. Ты уже начал действовать, менять, и ты – хотя бы попытался.

   – Знаешь, – сказал Кельм, – я, конечно, рад тому, что Эрмин остается. Не ожидал. Не мог даже предложить ему это вот так. Со временем он сможет заменить меня в лиаре. Я тогда мог бы... мне тут предлагали уже другую работу, там можно сделать гораздо больше. И то, что он говорил о влиянии на этот мир – тоже правильно. Он талантливый парень, Кели как поэт была бы никому неизвестна, кто здесь читает стихи, а так он заставил ее зазвучать. Они и вправду повлияют на этот мир. Но видишь ли... скоро, очень скоро у нас вообще изменится все. Излучатели заработали. Скоро изменится Трима. Дейтрос. Дарайя. Все будет по-другому – а как именно, мы пока еще не знаем и даже плохо можем представить.

   – Вот это-то меня и пугает, – вздохнула Ивик.

   Кельм подвел машину к дому, въехал в подземный гараж. Ивик вылезла. Они оба выбрались из подвала на дневной свет, и здесь Кельм взял Ивик за руку. В саду по-особенному пахло весной, накатывал весенний запах, лился свет, и от этого света и запаха было понятно, что смерти нет.