Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

   Ивик читала с монитора. Кельм смотрел на нее, подперев рукой подбородок, ловя каждое легкое движение лица, шевеление губ, взмах ресниц, и таинственно-нежное молчание матовых скул, и видел, что верхняя губа чуть оттопырена и покрыта бесцветным пушком (ее хотелось поцеловать), и черная прядь чуть колышется на виске, грозя свалиться, завесить глаза и помешать чтению (эту прядь хотелось аккуратно отвести). Ивик читала последнюю порцию написанного, из его романа, из того, что он делал вчера, каким-то чудом выкроив четыре часа после работы. Кельм знал, что ей нравится, не сомневался в этом. И в этом тоже была приятность – дождаться, когда она прочтет, и заблестит глазами, поворачиваясь к нему, и скажет, как это чудесно, и обязательно найдет в этом неказистом в сущности, проходном отрывке, что-нибудь особенное, указывающее на несомненную гениальность писателя.

   Она повернулась. Глаза засияли.

   – По-моему, очень хорошо, – сказала она, – я знаю, из меня никакой критик... Но мне действительно очень нравится все, что ты пишешь. Вот посмотри! – она снова обратилась к монитору и прочитала громко вслух два предложения, описывающие внешность некоего усатенького плотного чиновника, второстепенного персонажа, – ведь здесь сразу невозможно ошибиться, по внешности видно, что это червяк, настоящий червяк!

   Кельм самодовольно улыбнулся.

   – Ты был очень прав, что взялся за реализм и за крупную форму, – горячо сказала Ивик.

   – Не знаю, – он пожал плечами, – с моими темпами писать это я буду лет десять. А потом все равно не напечатают – Верс не пропустит.

   Ивик чуть погрустнела, задумалась.

   – Это неважно, – сказала она решительно, – значит, напечатают потом. Шендак, мы не для этого пишем! Время все расставит на свои места. Знаешь что? Давай я возьму себе резервную копию. Мало ли что! Вдруг это у тебя пропадет, или придется уничтожить, или... мало ли что!

   – Я передаю это в Дейтрос вместе с общим пакетом информации. С письмами.

   – Я знаю. Но давай я тоже возьму себе. Я просто боюсь, что это пропадет.

   – Чем меньше копий, тем безопаснее. Не стоит, Ивик. Это ведь тоже никому не должно попадать в руки. Нет, не надо.

   Она дернула плечом.

   – Ну смотри. Тебе виднее. Жаль, если пропадет.

   – Спой мне что-нибудь, – он потянулся за клори. Подал инструмент Ивик. Она послушно склонилась над струнами. Черные волосы наполовину закрыли лицо.

   Нам война обещает, что долгою будет дорога,*

   Старит девичьи лица, коптит паровозные лбы,

   Кто-то ходит под Богом, а кто-то уходит от Бога,

   Но никто не уйдет от единой солдатской судьбы...

   От голоса Ивик, молодого, почти детского, высокого, мягкого, все внутри сворачивалось в комок, музыка, казалось, ласкала его изнутри – не больно, нежно. И еще Ивик была очень красивой, когда пела. Словно изнутри ее освещал огонь. Кельм вступил вторым голосом.

   Нас взрывная волна раскидает флажками по карте,

   И не всем суждено уцелеть, дотянуть до погон.

   Одному уготовано место во братском плацкарте,

   А другому судьбой забронирован спальный вагон.

   Они допели. Кельм, не удержавшись, придвинулся, обнял Ивик за плечи. Так они сидели – молча. Можно многое еще спеть. Но минута была так хороша, им было так тепло, так покойно молчать вдвоем, что не хотелось нарушать этот покой – ни словом, ни жестом, ни пением.

   *Зимовье зверей

   Они хлопотали на кухне – вдвоем. Кельм обычно готовил сам – у него просто лучше получалось. У него вообще любые действия руками получались лучше, чем у Ивик. И это обстоятельство никогда не смущало ее – как смутило бы с другим мужчиной, а только вызывало восторг. Но Ивик не могла и сидеть просто так, и Кельм сунул ей терку – натереть морковь. Целую гору моркови. Он запланировал какой-то сногсшибательный салат. Кухонный комбайн его в данном случае не устраивал – нужной ширины отверстия были только на ручной терке.

   Теперь на Ивик напала болтливость. Они разговорились о замке Кейвора.

  – Вот ты знаешь, – разглагольствовала Ивик, с силой нажимая на терку, – я подумала, ведь в Дейтросе очень, очень много красоты – которая просто так пропадает. Ну как бы – просто так. Вот если бы стоял такой замок у нас... Да у нас ведь и есть очень красивые здания, например, дворец Детства в Шари-Пале, храмы есть многие...

  – Да, скажем, в Лоре, – согласился Кельм, – Церковь святого Лоренса... Ты же помнишь?

   Голубые башенки, ступени... Тоже, кстати, гэйны проектировали.

  – Да, помню! Но вот понимаешь, это обыкновенная церковь. Очень красивая, но туда люди ходят, молятся... и думают, что это так и надо, это обычное дело. А здесь любая красота, любой осколок Настоящего – сразу превращается в коммерческую ценность.

   Кельм сосредоточенно растирал в ступке душистые корни для заправки.

  – Это верно, – сказал он, – они используют душевные порывы для коммерции. С одной стороны, подумаешь, может, это не так плохо... У нас человек создал красоту, пустил ее в мир, как виртуальный образ в Медиане, который все равно развеется вскоре... кто-то поахал, кто-то покритиковал, и все. Человек уже создает что-то новое, о старом и думать забыл. И все забыли... А что здесь? Посмотри, какая организация! Во-первых, изображения замка нелицензированные запрещены. Никаких даже фотографий не найдешь нигде. Внешне – только лицензированные, внутреннего убранства и вовсе не увидишь. Значит, надо обязательно ехать смотреть. И вот ты едешь, как в паломничество, настраиваешься. Внутренне готовишься: вся эта катавасия, символика вокруг, сувениры, целый поселок, построенный для паломников. Они буквально молятся на то, что создавали их предки веками.

   – Не молятся, – возразила Ивик, – а утилизируют. Все их современные сказки, фильмы – бездарные переложения старых легенд и книг. Вся музыка – изуродованная классика. Их предки создали капитал, который они теперь тратят. Самое страшное при этом – то, что мир выглядит таким устойчивым, таким незыблемым.

   – Ну не такой уж он и незыблемый на самом-то деле, – бодро сказал Кельм, – а теперь давай морковочку сюда...

   Ивик подперла ладонью подбородок и смотрела, как Кельм мастерит салат, как соединяет компоненты – ярко-рыжее, белесое, нежно-зеленое, темно-зеленое, бурое; все в одноцветных фаянсовых, только разного размера мисочках, и мисочки одна за другой вычищаются, выскребаются ложкой, ненасытная салатница, по краям отмыто блестящая, принимает в себя всю эту массу, и ни капли на столе, ни крошки. Движения пальцев – быстрые, точные, как у хирурга, скорость фантастическая, Ивик бы никогда так не смогла. И даже какая-то чуждость закралась в сердце, да ее ли этот человек – он, такой правильный, красивый, благополучный, такой замечательный профессионал, мастер во всем, так внимательно относящийся к мелочам , даже вот к этому простому салату. Интересно ли ему вообще слушать то, что она говорит? Может, он отвечает ей только из вежливости... Сердце Ивик тревожно заметалось. Кельм неожиданно посмотрел на нее с нежностью и улыбнулся. Ивик сразу успокоилась. Любит. Конечно, любит, конечно – ее человек.

   – Я за Эрмина беспокоюсь, – сказал он, – не знаю, когда получится в Дейтрос переправить. Мне, конечно, втык дали... Но ведь теперь-то его должны забрать.

   – Да, – согласилась Ивик, – я представляю себя на его месте. Знаешь, я бы начала подозревать, что все это – дарайская провокация.

   – Ну почему, – возразил Кельм, – ведь я назвал его имя, часть. Дарайцы не могли этого знать.

   Ивик пожала плечами.

   – Я бы все равно беспокоилась. Он может думать что, например, сам назвал эти вещи... в бреду, без сознания. Мало ли.

   Кельм руками стал смешивать салат с приправой.

   – У него все равно нет выхода. Он должен ждать. А когда я получу приказ, мы переправим его в Дейтрос.

   – Как бы он глупостей не наделал до тех пор... Мало ли. Помнишь, ты рассказывал, как один повесился... Или он может сам ломануться в Дейтрос, а это, сам понимаешь...

   Кельм озабоченно сдвинул брови.

   – Пожалуй, ты права. Я вот не задумывался о таком. Надо будет что-нибудь придумать, чтобы парня успокоить.

   Пальцы начинали слушаться. Эрмин играл уже несколько дней – после работы. Оказывается, клори здесь можно было взять напрокат. Дарайский клори, конечно, шестиструнный. Но в общем перестроиться можно, Эрмин уже привыкал. Звук он убрал до минимума, отрабатывая технику. Это успокаивало, отвлекало. Хотя производство мак, если уж сказать честно, тоже было интересным занятием. Будем надеяться, что Тилл действительно передает все это в Дейтрос... Недавно Эрмина обожгла страшная мысль: что, если все это лишь провокация? Не мытьем, так катаньем заставить его работать на дарайцев. Хотя бы какое-то время... Но неужели они такие идиоты и не понимают, что он быстро догадается об этом?

   Наверное, все же не провокация. Эрмин вспоминал Тилла, выражение его лица. Не поймешь ни черта. Блестящие, полные сочувствия глаза – "потерпи, братик". Встреча в столовой.. нет, вроде свой. И – там, в атрайде – непроницаемо холодное лицо, тусклый взгляд, и вполне убедительные уговоры сдаться, и ослепляющая боль электрического удара... Когда он был настоящим?

   Как понять, что происходит? Вот что здесь мерзко – перевертыши эти, манипуляции, ни хрена не поймешь, где свои, где враги, и что, шендак, со всем этим делать...

   Эрмин сдвинул рычажок громкости. Может быть, попробовать сыграть что-то старое? По-настоящему... Рискнуть сразу со звуком.

   Эрмин покрутил тембр. Здешние клори звучали тускло – может, потому что напрокат выдавали не самые лучшие. Середина еще ничего, а басы глухие, верхов же вовсе не слышно. Однако кое-как ему удалось добиться приемлемого звучания.

   Эрмин заиграл свою же собственную "Песню камня". Тьен пытался на нее положить слова, но так и не успел закончить, погиб, и было это полгода назад. С тех пор их группе не везло – Сэни вышла замуж и уехала в Шари-Пал, поэтов таких, как Тьен, найти не просто... Хотя Эрмина уже некоторые приглашали, даже обещали устроить перевод в другую часть, такие клористы, как он, тоже не часто рождаются.

   Пальцы слушались. Выходили иногда огрехи, которые Эрмин хорошо слышал, но не заострял на них внимания, не дергался – ничего, все отработаем, но ведь вот льется из-под пальцев мелодия, и мир становится таким, каким должен быть; а потом музыка незаметно изменилась, стала жестче, страшнее, боль вливалась в нее, раздирала мелодию, визжала на высоких частотах и сваливалась вниз, разрешаясь глухим недоумением... Эрмин, тяжело дыша, оборвал игру. Пальцы не выдерживают. И еще что-то. Надо поиграть старое, гаммы поиграть, что ли, успокоиться...

   – Потрясно, – произнес тихий голос рядом с ним.

   Эрмин вздрогнул, повернулся. Гэйн! Не заметил даже, что в зал кто-то вошел. Глухарь на току... Только теперь он с ужасом и стыдом осознал, что по щекам катятся слезы. Шендак, неконтролируемая реакция. Раньше такое случалось, но очень редко. Дорвался до музыки наконец, что ли?

   Он вытер лицо тыльной стороной ладони.

   Это была девчонка из интерната. Квиссанского возраста. Странная девчонка. Тонкая, будто прозрачная, белая, глаза – напряженно-летящие. Он таких никогда не видел.

   – Ты так здорово играешь, – сказала она.

   – Ты из интерната? – спросил он.

   – Да. Я никогда не слышала, чтобы так... Ты дейтрин? Про тебя у нас болтали... ты пленный, да?

   – Уже, наверное, нет, – криво усмехнулся он, – но я дейтрин, да.

   Кели чувствовала себя странно. Шла рядом с темноволосым чужаком, говорящим с акцентом – но привычного отторжения не было. Было интересно. Эрмин, сказал он, его зовут. Красивое имя. И сам он, если разобраться, симпатичный. Хотя и черный – но ведь это даже красиво, оказывается. Интересно. Блондинов-то вокруг полно.

   Кели предложила ему показать студию в интернате. Эрмин сильно заинтересовался. Ясно, что он хороший музыкант, настоящий. В сто раз лучше Ланси. Кели просто обожгло, когда она услышала – за дверью – как он играет. Вот такие они, значит, живые гэйны.

   – Ты гэйн? – тихонько спросила она. Эрмин посмотрел на нее и кивнул.

   От левого уголка губ к подбородку тянулся заживающий розоватый шрам. И еще один, белый, давно затянувшийся, над бровью. Клори, сложенный в чехол, болтался на плече.

   – Не знаю только, можно ли мне в интернат, – сказал он озабоченно.

   – Почему же нельзя? Этот... другой из контингента Б – он везде ходит.

   Они вошли в переход, Эрмин крутил головой, разглядывая вьющийся зеленый полог, притопывал по гелевому покрытию. Ему все было в новинку, Кели это смешило. Миновали нишу с кожаными диванами – там как раз расселась компания старшеклассников. Кели из них знала только одного, по кличке Тур – 18-летний парень был уже на грани списания, среди ее друзей пользовался дурной славой. Говорили, что он и его шобла давно сидят на запрещенном кегеле и подрабатывают продажей... Парни загоготали, Кели даже не разобрала, в их ли адрес. Ей было все равно. Казалось, начинается что-то безумно интересное. Ей было ужасно интересно с этим дейтрином. И хорошо бы он еще сыграл что-нибудь... Может, попросить, чтобы он научил ее играть как следует? Кели все не оставляла мечты о собственной рейк-группе...

   Она подергала дверь студии.

   – Ой, извини, я даже не сообразила. Сегодня же выходной у них. А так они не открывают.

   – Ладно, сходим завтра, – сказал Эрмин с акцентом, к которому она начала уже привыкать, – а интересно тут у вас. Я хоть интернат посмотрел. А где вы живете?

   – Хочешь – покажу? – обрадовалась она.

   Эрмин с интересом осмотрелся в ее комнатке. Но без особого удивления. Вгляделся в самодельный плакат с физиономией Ликана. Спросил, кто это. Кели объяснила.

   – Надо же. Послушать бы...

   – Да запросто, – Кели воткнула флешку в аудиопорт компа. Эрмин сел, вслушиваясь в мелодию, чуть склонив голову. Кели – напротив него, напряженно сжав скрещенные в замок пальцы.

   Я грею руки чужим,

   Но про свои позабыл,

   Но обморозив чуть-чуть,

   Я как волчонок завыл,

   Чужие руки и плоть,

   Чужие злые глаза,

   Чужой ненужный покой,

   Моя здесь только звезда...

   В некоторых местах Эрмин чуть морщился, но в целом слушал внимательно. Потом сказал.

   – Очень выигрышный текст. Можно и лучше сделать.

   – Ты лучше играешь, – признала Кели. Эрмин чуть улыбнулся.

   – Я не привык к вашим инструментам. У нас двенадцать струн. И вообще...

   – Кофе хочешь? – спросила Кели.

   – Давай. У тебя и кофе можно сделать?

   – У меня тут кипятильник есть. Можно растворимый, ничего?

   – У нас вообще кофе мало. С Тримы иногда завозят немного... Я раз в жизни пробовал. В распределителе никогда не бывает.

   – Распределитель – это что?

   – Это... как у вас магазин. Только без денег. Приходишь, берешь, что надо.

   – Так это так все разберут...

   – Дефицитные продукты выдают только по норме. По карте. Раньше так все было. А теперь, например, хлеб уже можно без карты брать.

   – Ух ты, а что еще так можно?

   – Немного, – признал Эрмин, – ну мыло... соль... разное. Еще зависит от места и от сезона. У нас, например, яблоки осенью можно...

   Кели разлила кофе по кружкам. Эрмин взял свою, подержал у носа, вдыхая аромат.

   – А тут у тебя уютно, – сказал он, – хорошо. У меня тоже такая комната. Раньше у меня никогда не было своей, так, чтобы я один...

   – У меня тоже не было своей, – сказала Кели, – я жила с братом и сестрой. У родителей спальня, и еще гостиная. Но мы жили втроем в комнате. Потом брат ушел, остались вдвоем.

   – Я думал, в Дарайе у каждого ребенка есть своя комната...

   – Это у кого деньги есть. А мои предки – сиббы. Живут на пособие.

   Он попробовал кофе. Поморщился.

   – Стимулятор... Слушай, а как ты сюда попала, в Лиар?

   – Да я стихи пишу, – застеснялась Кели.

   – Покажи? Ну чего. Это нормально, квиссаны у нас все такие.

   Он отставил кружку кофе, уткнулся носом в протянутую тетрадку. Кели до сих пор писала от руки. Дома своего компа у нее не было. В школе писать и распечатывать – много мороки. Сейчас уже и можно было бы, конечно, но она привыкла – от руки.

   – Ну как? – спросила она тоном наигранного равнодушия.

   – Погоди-ка, – он отложил тетрадку. Потянулся за клори, стал аккуратно стягивать чехол, – куда подключить можно?

   Потом утвердил тетрадку на столе перед собой и, глядя в строчки, начал перебирать струны. Кели замерла, не дыша.

   Голос у него оказался вполне неплохой, и когда он пел, акцента было практически не слышно.

   Не больно и не тяжело,*

   Ведь чайка встала на крыло.

   Свободна в выборе пути,

   Сквозь ветер сквозь туман летит,

   Над черной вспененной водой,

   Под белой путевой звездой,

   Над смертной яростью брони,

   Сквозь истребителей огни,

   Это было чудо. Это звучало именно так, как должно было звучать. Вот пришел волшебник из другого мира – и расставил все по местам. Нашел место ее неприкаянным "текстам". У Кели щипало в носу, и она старательно вжимала ногти в ладони, чтобы не разреветься.

   Сквозь смех солдат, сквозь крик, сквозь стон

   Пронзая явь, качая сон...

   И тени на ее крыле -

   Все, кто устал на сей земле.

   *Александр Зимбовский

   Немудреные, в общем-то, простенькие слова. В музыке они обретали жизнь, становились богаче, сильнее. Кели слушала, затаив дыхание. Эрмин, увлекшись, продолжил играть соло. Потом оборвал музыку.

   – В общем, это так... набросок. А они у тебя где-нибудь в электронном виде есть, ты мне не дашь распечатку? Я бы попробовал музыку сделать. Смотри, как интересно получается!

   Кели вызвалась проводить его назад, в корпус Лиара. С ним уже было легко и просто, как со своими. Нормальный парень, в сущности говоря. Шли по коридорам, болтали. Эрмин всему удивлялся. Все здесь не так, как у них. Интересно, а как у них?

   Про Дейтрос не говорили – Эрмин сразу мрачнел лицом. Да и Кели стеснялась расспрашивать.

   Уже возле самого перехода снова наткнулись на компанию Тура. Человек шесть или семь. Но на этот раз – преградили путь. Кели невольно шагнула назад, к стене. Насмотрелась она таких компаний во дворе... Лучше держаться подальше.

   – Ты, как я понимаю, дрин? – поинтересовался Тур. Он был чуть выше Эрмина – вовсе не маленького; короткие белесые волосики прилипли ко лбу. Глаза выглядели вполне трезвыми, сейчас парень был не под кегелем.

   – Я дейтрин, – сказал Эрмин, – а в чем дело?

   – А ты в курсе, что тебе здесь запрещено ходить?

   – А ты – представитель администрации? – вежливо спросил Эрмин.

   – А что, администрацию позвать? – влез какой-то маленький белобрысый. Тур усмехнулся.

   – Я думаю, обойдемся без, правда? И кстати, дрин, если я тебя еще раз увижу с нашей девчонкой...

   – А это не твое дело, козел! – влезла оскорбленная Кели.

   – Ути-пути, а тебя здесь кто спрашивал? – загоготал Тур и, протянув костлявую длань, схватил Кели за нос и больно потянул.

   В следующий миг – никто не понял, что случилось – метнулось что-то темное, Тур вскрикнул и согнулся, задыхаясь, зажав руками живот. Дейтрин стоял спокойно, будто он вовсе и не имел к этому никакого отношения. Кели опомнилась первой, схватила его за рукав.

  – Пошли, быстро! – но было уже поздно. Эрмин оттолкнул Кели в сторону, и вжавшись в стенку спиной, она смотрела на драку.

   На избиение младенцев. Дейтрин – настоящий все-таки гэйн – двигался так быстро, что невозможно было за ним уследить. Бил резко и страшно. Все уложилось в несколько секунд. Мелкий белобрысый, кинувшийся первым, упал. Еще двое схватились за животы. Остальные так и не решились напасть, стали медленно пятиться. Тем временем Тур разогнулся было, и сверкая ненавистью во взгляде, опять метнулся к дейтрину, тот неуловимо отклонился в сторону, схватил правую руку Тура и выкрутил ее, заставив парня согнуться.

   – Давай договоримся, – веско и спокойно сказал дейтрин, – вы не трогаете меня. Я не трогаю вас. К ней – никаких претензий. Если что – я контингент Б и стою сотни таких, как ты. Из интерната первым вылетишь ты, а не я. Так что... договорились?

   – Договорились, – прохрипел Тур. Видно, ему было больно – лицо залито слезами. Эрмин отпустил его. Повернулся к девочке, лицо которой совсем побелело.

   – Не бойся. Они тебя не тронут.

   И он – в первый раз за все это время – взял Кели за руку. И девочка ощутила от его руки, сильной и крупной, такое тепло, что вздрогнула от неожиданности.

   – Не бойся, – повторил он.

   Эрмин оказался неправ. Несмотря на то, что он действительно стоил сотни подростков из контингента Б, несмотря на всю его ценность для оборонной промышленности Дарайи – за драку досталось как раз ему. Кели поразила эта несправедливость. Ни Туру, ни его компании не было вообще ничего. Если не считать, правда, оставшейся пары синяков и вывихнутой руки, которую Тур носил на перевязи. Эрмина на следующий день увезли в атрайд.

   Вернулся он через три дня.

   Кели сидела на подоконнике в лиаре, в самом холле – отсюда был виден вход. Она третий день уже так сидела все время, когда не была занята на уроках и на работе. Кропала домашние задания, читала... Никто не приставал к ней, не задавал вопросов.

   На третий день после ужина ей повезло. Дверь открылась, и вошел Эрмин, чуть позади двигались двое вангалов. Конвой. Но дейтрин шел свободно. Увидел Кели и улыбнулся. Остановился. Вангалы, как по команде, остановились вслед за ним. Кели соскочила с подоконника.

   – Привет! Тебя отпустили?

   – Привет, Кели, – сказал он со своим забавным акцентом, – а у тебя как? Все в порядке?

   – У меня-то что... – пробормотала она, – я боялась. За тебя, – и метнула взгляд на застывших вангалов – каждый на голову выше немаленького дейтрина.

   Тут подоспел дежурный офицер, забрал у Эрмина какие-то бумаги, отпустил вангалов. Эрмин повернулся к Кели.

   – Идем ко мне?

   Она шла, чуть вприпрыжку, едва поспевая за ним. Не чувствуя пола под собой.

   – Что они с тобой делали?

   – Снимали излишнюю агрессивность, – он усмехнулся. Посмотрел на нее. Наверное, лицо Кели изменилось, потому что он тут же сказал ласково:

   – Ну что ты... ничего же страшного. Меня контролируют. Я здесь недавно. Ну беседовали, вводили какие-то препараты. Все это фигня. По сравнению...

   Теперь уже его лицо изменилось, и Кели не стала спрашивать – по сравнению с чем.

   – Вот ведь сволочи! Ведь это они напали!

   – А чего ждать? – усмехнулся Эрмин, – я, как-то знаешь, и не жду от ваших другого обращения. Это нормально. Они свои, я чужой. Враг. Нормально.

   – Но ты им здорово всыпал...

   – Нас учили драться с вангалами.

   – С вангалами! Вот это да... С ними же невозможно! А тебе приходилось когда-нибудь – с вангалом?

   – В Медиане – конечно. На Тверди – нет.

   Если не считать, подумал он, того случая, когда меня взяли в плен. Но это была не рукопашная, это меня просто лупили.

   Он вдруг замедлил шаг. Прямо навстречу шел другой дейтрин – преподаватель тактики, Тилл иль Кэр. Окинул их взглядом. Эрмин робко поздоровался.

   – Келиан, – Тилл посмотрел на нее, – не могла бы ты ненадолго отойти в сторону? Нам бы перекинуться парой слов.

   Она с готовностью отошла. Эрмин взглянул на своего спасителя, и старые подозрения всколыхнулись в нем тяжелой волной. Неужели все это – лишь для того, чтобы не силой, не пытками, но обманом заставить его работать на дарайцев?

   Они стояли вдвоем в широком коридоре, у окна, защищенного решеткой. Тилл глядел угрюмо.

   – Гэйн, – почти шепотом, по-дейтрийски, сказал он, – вас не учили, что применять боевые навыки к гражданским нельзя?

   – Да, – покорно сказал Эрмин, – учили. Виноват, – он хотел сказать "стаффин", но запнулся.

   – Ты понимаешь, что мог все сейчас испоганить?

   Эрмин опустил глаза.

  – Чтобы такого больше не было, – предупредил Тилл. И сказал громче, – ну что ж, я рад, что у тебя все в порядке. Думаю, скоро будем работать вместе.

   Пожал ему руку и зашагал по коридору. Эрмин смотрел ему вслед, и на лицо лезла непрошеная счастливая улыбка. Первая за много-много дней. Даже губам стало больно от непривычного положения.

   – Ты чего улыбаешься? – спросила Кели, подойдя к нему.

   – Так... ничего. Хорошо, что все кончилось, – сказал он.

   Ланси играл и пел негромким, осторожным тенором. Опять Ликана, все ту же песню.

   Земля истекает антрацитовой кровью,

Предсмертными песнями душа истекает;

И скоро мы все, не разбирая сословий,

Увидим, что нет для нас ни ада, ни рая...

Довольно любить и нежить

Тех, кто не будет спасен -

Они останутся те же,

А мы потеряем все.

Довольно считаться с теми,

Чей разум давно угас;

Мы убиваем время -

Время убивает нас.

   Кели уже понимала, что игра Ланси – лишь аккомпанемент, что он – любитель, она уже слышала настоящее, несравнимое ни с чем, что слышала до сих пор. Но до самого донышка души пробирали эти грозные слова. И на Эрмина – Кели искоса поглядывала на него, все это тоже вроде бы производило впечатление. Он сидел, как всегда, с прямой спиной, сцепив руки на колене. Слушал внимательно.

   (Он был очень осторожен на прикосновения, Кели могла по пальцам пересчитать случаи, когда он брал ее хотя бы за руку. Это пугало. Она не знала, как это расценивать – отвращение, отталкивание? Но с другой стороны, он явно стремится к ее обществу, ему с ней, вроде бы, хорошо. Не поймешь...)

   Ланси замолк, доиграл. Эрмин пошевелился и сказал осторожно.

   – Сильно. Это действительно сильно.

   – Теперь ты давай что-нибудь... а сыграй что-нибудь ваше, дейтрийское? Интересно. Правда, языка мы не знаем, но...

   Эрмин взял свой клори. Пробежался по струнам, проверяя звучание. Энди придвинулся ближе.

   – Дейтрийское, – проворчал Эрмин, – я вам другое сыграю.

   И взглянул на Кели. У нее замерло сердце, она тихонько кивнула.

   Он начал играть. Ланси сразу подобрался. Этот дейтрин играл совсем иначе – профессионально. Клори пел в его руках, пел, разрывался сразу на несколько голосов, звенел оркестром, и выводил незнакомую, чуть рваную, неописуемо говорящуюмелодию.

   Кели знала теперь, что он играет попросту много. Очень много. Все время, когда не занят в Лиаре. "Меня это успокаивает, – говорил он, – отвлекает. Почти как в Медиане себя чувствуешь". Кели тоже начала учиться, стала играть больше, но – по многу часов в день? Она бы не выдержала. Ей было скучновато.

   Эрмин изящно закончил соло и перешел на ритм, и одновременно с этим начал петь – и голос у него тоже был красивее, чем у Ланси.

   А я на себя зову беду,*

   Тем, что я прав,

   Но я от страдания уйду

   За стебли трав,

   А железу лязгать и звенеть,

   О камень стен,

   Огонь и выстрелы,

   Плоть и медь,

   Воля и плен,

   А я на себя зову беду,

   Тем, что восстал,

   Но я от страдания уйду

   Через металл

   *Александр Зимбовский

   (Эрмина очень поразило это стихотворение Кели. Как ты додумалась до такого? – спросил он. Не знаю, ответила она. Я это пережил, сказал он. Ты описываешь это, понимаешь? Я тоже переживала все то, о чем пишу. Но по-другому).

   Они уже репетировали вместе. Кели набрала воздуха и вступила вокалом. Эрмину нравился ее голос – высокий и резкий, неожиданно высокий и неожиданно резкий, разговаривала она скорее глуховато и негромко.

   А я на себя зову беду,

   Я не один,

   И я верю в друзей – они дойдут,

   Мы победим,

   И я верю в наш флаг, его цвета,

   Истину слов,

   Я все, даже гибель рассчитал,

   И я готов.

   Они вместе закончили песню. Это был кайф. Неземной кайф – ничего не надо, ни одобрения, ни славы, ни денег, только бы петь вот так, а тем более – вместе с ним. Так нечеловечески красиво. Так сильно. Кели даже чуть прикрыла глаза от счастья.

   – Слушай, – осторожно сказал Энди, – а ты ведь у нас здесь останешься?

   – Ну... наверное, да, – сказал Эрмин, – по крайней мере, какое-то... – и умолк.

   – Тебя же не переведут в другое место?

   – Может быть, переведут, – сказал он.

   – Так это... а вдруг оставят? И вообще, пока ты здесь... а может, мы группу забацаем? Я на флейте могу... Ланси вот будет тоже на клори...

   – Я и на басу могу, – сказал Ланси.

   Эрмин с интересом поглядел на него. Он думал.

   – Ударника бы хорошо найти.. и клавиши, – сказал он, – хотя можно и так. У Кели, – он глянул на девушку, – много отличных текстов. Я, конечно, тоже много знаю, но не на дарайском. Кели может петь... у нее прекрасный вокал.

   Кели слегка покраснела. И уцепилась от смущения за его руку. Эрмин неожиданно крепко сжал ее ладонь.

   – Насчет клавиш можно поговорить с Ани, – предложил Ланси, – он кортанист. По-моему, неплохо играет. А ударника...

   – Найдем, – твердо сказал Энди, – это не такая проблема.

   В глазах Эрмина зажглись огоньки.

   – Только, народ, – сказал он, – вкалывать надо будет. Вы как – потянете?

   Они перекусили в столовой – у обоих только что кончилась работа. До репетиции еще полтора часа. Кели предложила сходить в охраняемую зону, в Медиану. Туда ведь всегда тянет, и многие ходят просто так... поиграть. Эрмин с радостью согласился.

   Кели шла рядом с ним, почти физически ощущая сантиметры, которые их разделяют. Ей вдруг пришло в голову, что они теперь все свободное время проводят вместе. Она перестала ходить на тренировки... не встречалась ни с кем из Клубка Сплетающихся Корней. Она даже в одиночестве почти не оставалась. Только школа и работа отделяли ее от дейтрина. А чем в это время занимается он? Наверное, тоже работает... создает маки. Ведь для этого его и взяли сюда. А все остальное – с Кели.

   И это выходило совершенно случайно. Репетиции, которых вдруг стало очень много. Между репетициями – какие-нибудь дела, которые интересно делать вместе... книги, которые она хотела ему показать. Музыка – много музыки. Разговоры. Прогулки по примечательным местам – внутри Лиара и интерната, конечно, в город никто Эрмина не выпускал.

   И никаких там поцелуев и всего такого, даже мысли такой почему-то уже не возникало.

   Только пробивало током, когда он вдруг случайно касался ее руки, или она ловила его взгляд, темный, улыбающийся, нежный.

   Медиана в который раз встретила родным, освобождающим уютом. Эрмин огляделся вокруг. По периметру серого поля – несколько рядов виртуальных преград. Дальше – белые и серые цепи вангалов...

   Пожалуй, можно прорваться, очередной раз подумал он. Шансы есть. Вероятно, конечно, что убьют. Или, что хуже, вернут назад – и тогда снова в атрайд... Но в крайнем случае можно попробовать вырваться отсюда.

   Но похоже, иль Кэр не врет, и он действительно свой, и ждет только приказа и возможности, чтобы вернуть Эрмина назад... в Дейтрос... Он повернулся к Кели.