Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

   – Как вам вообще здесь? – спросил агент, – Лечение идет успешно? Может быть, вам что-то нужно? Вас ведь не посещают...

   – Спасибо. Лечение... шансов мало. Вероятно, здесь я и закончу свои дни.

   – Как-то вы уж очень пессимистично.

   – Ну что вы, я оптимист. Скоро вот очередной курс нейролептиков, тогда я вряд ли смогу с вами адекватно поговорить. Но спасибо за посещение, доставило удовольствие... спасибо.

   – У меня к вам еще один небольшой вопрос.

   Дейтрин протянул старику журнал.

   – Здесь, на странице шестнадцать есть статья. Я прочитал, и мне показалось, что автор как раз выдвигает интересную идею. Что вы об этом скажете?

   Он напрягся внутренне. Киба быстро перелистнул журнал.

   – Обратите внимание на синий шрифт. Темно-синий, – спокойно сказал дейтрин.

   Статья действительно была на нужную тему, хотя никаких особых идей там не выдвигалось. И синий шрифт там был – правда, светлый, почти голубой, вставки голубого цвета. Для тех, кто смотрит с той стороны стекла. Но незаметно для них в тексте еще там и сям раскиданы буквы, выделенные темно-синим. Очень темным. Лишь обладая острым зрением, можно увидеть эти буквы и вблизи.

   Темно-синими буквами, если читать только их, в тексте было выделено послание Кибе.

   "Мэрфел я готов помочь вам в бегстве из атрайда и нашего мира на триму это ваш последний шанс от вас мне будет нужна определенная информация если вы согласны только произнесите слова в этой статье зерно истины ждите спокойно я выведу вас через пару дней это риск но у вас есть шанс на полноценную жизнь на триме"

   Киба читал долго. Выражение его глаз менялось. Дейтрин спокойно откинулся на спинку дивана, сложил руки на груди и наблюдал за ученым.

   Прошла вечность.

   Потом биофизик поднял голову и сказал.

   – В этой статье есть зерно истины. Несомненно.

   Дейтрин энергично кивнул.

   – Я так и думал! Все-таки не зря я вас нашел.

   – Не рассчитывайте на многое, – Киба протянул ему журнал, – идеи такого рода выдвигались и раньше. Мне это тоже приходило в голову. Но... не знаю, не знаю. Есть слабые места. Но вы этого не поймете. Представьте хотя бы уравнение Лода, описывающее нервный импульс... ах, о чем я, вы же не понимаете этих вещей. Нет, Холен. Видите ли, это все же – не для дилетантов. Похвально, что вы интересуетесь наукой. Но я советую вам делать свое дело...

   Он встал. Дейтрин протянул руку и энергично пожал костлявую вялую ладонь ученого.

   – Я и делаю свое дело, мэрфел. И стараюсь сделать его как можно лучше.

   За широкими, залитыми тьмой окнами, двигалась гроза. Ветер и ливень хлестали по стеклам, и даже отсюда, из каминного уюта, ощущалось, как там, снаружи, холодно и промозгло. В такую погоду надо сидеть на диване, завернувшись в одеяло, пить глинтвейн или чай с настойкой, под ласковое бормотание телевизора. По экрану метались цветные пятна, Ивик лишь краем сознания воспринимала их. Она прижалась к Кельму, широкая и горячая рука обнимала ее плечи. Столик с подогретым чайником, со стаканчиками, чашками, бутылкой, печеньем, замер у ног, как собака. Кельм повернул голову и тихо перебирал губами ушко Ивик. Его происходящее на экране вовсе не интересовало. Там прыгало и искрилось очередное шоу. Ивик присмотрелась. Ведущая, почти голая, в серебристых блестках, орала что-то в микрофон. Разнокалиберные участники с лицами растерянных простофиль топтались на возвышении. Две бабы в бикини на импровизированном ринге что было сил лупили друг друга мешками. Кажется, одна участница должна была вытолкать другую...

   – Слушай, а зачем у нас телек работает?

   – Не знаю, – Кельм протянул руку, нащупал ленивчик. Гостиная погрузилась в целомудренный сумрак, в тишину, нарушаемую лишь барабанной дробью дождя по стеклу. Теперь Ивик и Кельм остались только вдвоем. Пропала иллюзия обыденности, суеты, чужого дневного присутствия.

   – Плохо, что нет эйтрона, – сказал Кельм. Отпил немного чаю.

   – Шела передала, что новое оборудование через три дня будет, – виновато сказала Ивик.

   – Ну ладно, ты не напрягайся из-за этого. Ничего срочного нет. Маки передать мы всегда успеем. А так...

   – У меня вообще пропадает понимание, что я здесь делаю. Ем, гуляю, встречаюсь с тобой, хожу на работу. Пишу.

   – Брось, – сказал Кельм, – люди здесь чуть не годами без задания живут. Законсервированные. И ничего, а куда деваться. Живи себе спокойно, не напрягайся.

   – Как же тут – и не напрягаться...

   – А чего напрягаться? Скоро Рождество. Радоваться надо.

   Ивик вспомнила отца Кира.

   – Кир пригласил меня в гости... сказал, что отслужит даже для меня. Я даже не знаю...

   – А почему нет? Что здесь такого? В Дейтросе же мы всегда...

   – Да, но видишь ли, – сказала Ивик, – ведь мы с тобой...

   – Мы вроде с тобой никому не мешаем, правда?

   – Знаешь, – сказала Ивик несчастным голосом, – я об этом думала. Наверное, мы были неправы. Еще тогда, в Питере. Нам с тобой надо было быть... ну просто друзьями. Понимаешь? Друзьями. А мы все разрушили.

   – А друзьями – это как? – спросил Кельм. Он поставил свою чашку на столик и снова обнял Ивик. Его рука всегда ложилась самым удобным образом, именно так, как ей, Ивик, было особенно приятно. И наверное, ему самому тоже.

   – Ну... у нас же могла быть просто хорошая крепкая дружба.

   – А мы с тобой и так друзья, разве нет? Товарищи. Мы с тобой работаем вместе. И вообще.

   – Кель! Ты же понимаешь, что я имею в виду. Не надо было нам с тобой... так. Телесно.

   – А как именно нельзя? – поинтересовался он, – вот так, например, можно? – он чмокнул ее в щеку, – а вот так? – рука взлохматила ее волосы на затылке, – а вот так, – он крепко прижал ее к себе, – можно? Это же еще не нарушение.. чего там – заповедей, канонов?

   – Нет, но...

   – А вот так можно? – он поцеловал ее в уголок губ, – а так? – рука щекотно и нахально проникла под блузку. Ивик захихикала.

   – Тьфу, какой ты хулиган!

   – Нет, ты мне скажи, – не отставал Кельм, – вот покажи конкретный момент, где еще можно, а где уже нельзя, безобразие. А то – ну откуда мне знать?

   Он стал целовать ее. Ивик ответила. Огонь в камине отбрасывал гигантские тени, качающиеся на стенах, пугающие – если смотреть на них, и дождь с неослабевающей силой барабанил в окно. Потом Ивик лежала в кольце его рук, притихшая, ощущая странную, лишь в последнее время знакомую ей наполненность, законченность, чувство окончательного и безмерного покоя.

   – Страшно подумать идти сейчас куда-то, – выговорила она наконец, – но ведь придется.

   – Хочешь, я отвезу тебя завтра на работу с утра, – Кельм тут же сообразил, что это будет неудобно, и Ивик сама ответила.

   – Ну да, а потом опять к тебе – машина-то моя здесь, у тебя стоит... в общем, можно уже и переселиться.

   – Как твои соседи – от зависти не лопнули?

   – Хэла перестала здороваться.

   – Да что ты!

   – Ага. А вчера встретились в стиралке, она этак глаза прищурила и спрашивает – а что твой-то, жениться не собирается?

   – А ты чего?

   – А я: да вот еще, я еще подумаю, за старика такого замуж-то. А она фыркнула и пошла.

   – Да-а, Ивик, как это ты – за такого старика? Себя не ценишь...

   – Не приставай, – она выскользнула из-под одеяла, – ехать надо уже.

   Потом нагнулась и поцеловала его в один зажмурившийся глаз, в другой.

   – Ты моя радость.

   Кельм накинул плащ и вышел ее проводить. Держал над головой Ивик большой зонт, пока она садилась в Рениту, а потом сунул зонт ей на заднее сиденье. Смотрел через тусклое темное стекло на белое плохо различимое пятно ее лица, руки, лежащие на полукруглом руле-штурвале. Каждый раз, когда она уходила от него, горестно сжималось сердце. Будто они никогда больше не увидятся. И ведь это вполне возможно.

   Как люди живут – каждый день вместе, рядом... без опасности, без риска, без понимания, что другой может умереть в любой момент.

   Но ведь на самом деле все смертны. Просто все предпочитают не думать об этом.

   Он стоял под дождем, без зонта, в одном только плаще, уже промокающем на плечах, провожая взглядом задние ярко-зеленые огни Рениты. Потом развернулся резко, будто в строю, пошел в дом.

   Сбросил плащ, набрал номер на пульте мобильника. К завтрашнему дню все подготовлено – нужна лишь контрольная проверка.

   В операции участвуют шестеро агентов. Шехин иль Лэрен проник вчера в атрайд под именем Холена. Очень хороший оперативник, но главное – внешне похож на иль Ната. Тот же рост, телосложение, да и черты лица тоже; правда, пришлось сделать пластику, чтобы внешность стала неотличимой для видеокамер. Что поделаешь, это очень важно. Холена Кельм вчера отвлек – на всякий случай, чтобы и алиби у того не оказалось. Карточку пришлось не просто украсть – но тут же заменить на новую, чтобы и Холен ничего не заметил. Метод отвлечения Кельм выбрал простой – выпили в кабинете по стаканчику крейса, в крейс Кельм кинул легкое снотворное средство, так что пообщавшись с коллегой, Холен немедленно отправился домой, спать.

   Таким образом разведчик рассчитывал убить двух зайцев. Не только освободить Кибу, но и восстановить безопасность своей работы в лиаре. Дарайцы, если они не совсем идиоты, быстро арестуют Холена и сочтут именно его дейтрийским агентом, который передавал маки.

   Холена было жаль, но Кельм не видел другого выхода.

   Еще одного агента Кельм послал для контроля – посетить снова старого ученого в атрайде. Под видом дальнего родственника. Бросить след – не такой, чтобы уже вызвать подозрения, но такой, чтобы ухватились за него после побега Кибы.

   Побег организуют четверо. Перевербованный охранник из атрайда; дейтрийская женщина-врач; двое нелегалов-бойцов. Кельм позвонил врачу.

   – Рета? Добрый вечер. Это Тилл, мы с вами разговаривали по поводу приема. Да, желудок. А нельзя ли мне подойти к вам на полчаса раньше? У меня, видите ли, в это время совещание. Хорошо. Большое спасибо. Как поживает ваша семья?

   Глуховатый голос Реты сообщил, что семья в полном порядке, дети наконец оправились от очередной волны вируса. Это означало, что Рета произвела контрольные звонки, и все идет по плану. Кельм попрощался и отключился. Постоял немного у окна, глядя в промозглую темень.

   Завтра намечался очень важный день, решающий для успеха в выполнении той задачи, которую поставило перед Кельмом родное командование.

   – Тебе нравится тут, в интернате?

   Келиан дернула одним плечиком.

   – Конечно. Кайф!

   Особенно ей нравились завтраки. Бутерброды, булочки, сыр, колбаса, фруктовые смеси, хлопья с молоком. Кели до сих пор ни разу не видела так много продуктов, собранных вместе. Можно выбирать, комбинировать.

   На обед и ужин тоже кормили очень хорошо. Кроме того, на территории лиара был свой собственный магазинчик. Кели уже перевели на счет первый аванс – 200 донов. В день она съедала по шоколадке. Могла бы и больше, но вдруг испугалась, что растолстеет – этого еще не хватало. Но хотя она уже вторую декаду ела от пуза, ни грамма жира на ребрах не прибавлялось. Видно, удачная конституция. А может, сказалось то, что в раннем детстве Келиан не очень-то хорошо ела, если не сказать – совсем плохо. В садик она ходила недолго, да и там не кормили, а дома... дома с едой всегда было как-то не очень. За школьные завтраки предки, конечно, тоже не платили – с чего бы.

   Да что там говорить, ведь не только жратва – все, просто что ни возьми, все тут замечательно. Комната. Мягкая уютная кровать с чистым бельем. Собственный комп со всеми примочками. В школе – никаких домашних заданий, да и всего три-четыре урока в день. Правда, еще четыре часа работы в лиаре... Но какая это работа – развлечение, можно сказать. В общем, с момента, как Кели переступила порог интерната, ее не оставляло приподнято-эйфорическое состояние.

   Вот только непонятно, чего этот парень к ней прицепился.

   Уже третий раз, между прочим, подкатывается.

   Кели это беспокоило. С чего такое внимание к ее персоне? Парень уже два года в лиаре, постарше и вообще... Втюрился, что ли? С какой стати...

   – А твои предки – они как? Возмущались?

   Вообще-то парень симпатичный. Веснушки его не портят, разве что делают моложе, но это ничего. Серые глаза, белесые ресницы, рыжеватые вихры. Но вопрос о родителях снова заставил Кели сжаться внутри.

   – Им пофигу, – неохотно ответила она, – а твои?

   – А мои возмущались, – поведал парень, – мать сначала в истерику, хотела запретить. Но понимаешь... мы за дом выплачиваем, а моя сеструха старшая учится на психолога, а это же тоже три тысячи в год, и потом ей машина нужна в универ ездить. Либо дом продавать, либо ей бросать... А тут... я своим по полтысячи в месяц отстегиваю, на дом.

   Кели отвернулась. Дом, машина... проблемы у людей. Откровенничать в ответ она не собиралась. В классической школе она была единственной в параллели – из сиббов. Ее постоянно дразнили, издевались – за подержанное мешковатое барахло, драную сумку, невозможность платить за школьные мероприятия и поездки... Иногда Кели жалела, что не учится в интеграционной, с тупыми вангалами и чуть более сообразительными соседями по кварталу. Ей там было бы скучно, конечно, они читать-то едва умеют – но там она была бы звездой, а в классической...

   Здесь, конечно, тоже нет детей сиббов и работяг. Она поспрашивала – почти все из классических школ, некоторые только из свободной. Может, в интеграционных школах и не ищут детей с талантами, а может, у тех никогда таланты и не проявляются. Чтобы играть на музыкальном инструменте – надо учиться этому. Чтобы писать стихи или рассказы – надо как минимум уметь писать. А разве в интеграционных школах хоть чему-то учат?

   – Между прочим, меня Энди зовут.

   – Меня Кели.

   – Я знаю.

   Келиан развернулась к нему вместе со своим крутящимся креслом. Энди занял место соседа Кели – работа уже закончилась, мониторы погасли, и большинство ребят разбрелось...

   – Откуда ты знаешь?

   Парень молча кивнул на табличку над ее столом. "Келиан Инэй". Ну да, сложно догадаться...

   Сейчас скажет "ты мне нравишься" или "может, встретимся вечером?" Нельзя сказать, чтобы Кели этого не хотелось. У нее до сих пор не было никаких парней. Вообще-то даже стыдно. Все девчонки в классе давно переспали с парнями, кроме, разве что Лис, потому что она лесби и спит только с бабами. Но на Кели никто никогда не обращал внимания. Дома, конечно, обращали, подстерегали даже в подъезде, дебилы... А в школе – в школе она была никто.

   Здесь все иначе. Вот и парень ею интересуется. Вполне приличный, хотя и лопоухий. Старше ее намного, выше, даже мышцы вон накачал. Келиан оценивающе смотрела на Энди. Тот спросил.

   – Ты стихи пишешь?

   – А это ты откуда знаешь?

   – А вот знаю. Покажешь?

   – Свяжемся с моего компа – покажу... я вообще-то рейк люблю, – призналась Кели, – например, Ликана. Мне кажется, я могла бы писать песни. У меня музыка все время в голове... такая... ритм.

   Она забарабанила тонкими пальцами по серой изогнутой столешнице.

   – А играть училась на чем-нибудь?

   – Ну откуда?

   – А меня предки на инструмент отдали... на флейту. И то три года ныли, что дорого. А я музыку вообще не люблю, я рисую, сам учился... не, рейк я тоже люблю – послушать.

   Помещение уже почти опустело. За линией компьютеров уборщица загремела своей тележкой.

   – Пошли, – Энди поднялся. Уже в дверях он сказал негромко.

   – У меня к тебе дело есть, Кели. Надо встретиться, поговорить. Чтобы никто не слышал. Давай в переходе сегодня, в пять часов?

   По крайней мере, это было жилое помещение. Киба устал от стерильно-белых стен, от кафеля, от всепроникающего света атрайда. Здесь он тоже оказался запертым – но хоть в обычной человеческой комнате – дешевые кресла, стол со стульями, телевизор, незначительный бардак: покрывало съехало с дивана, в комнате слегка накурено, и окурки натыканы в грязный подоконник.

   Киба открыл форточку. Какой это этаж ? Высоко, двор внизу казался пятачком, облачность и вышки соседних небоскребов заслоняли обзор.

   Телевизор он не стал включать – в атрайде просмотр телепрограмм считался частью лечебного процесса. Для него, по крайней мере. Из печатной продукции в комнате обнаружился только иллюстрированный "Защитник" за прошлый год. Киба бездумно полистал журнал. Похоже, выпускали его для вангалов. Или для офицеров, недалеко ушедших в развитии от своих слабоумных подчиненных. Почти исключительно картинки либо отфотошопленные фотографии. Качественные, яркие, цветные. Что интересно, вангалов на фотографиях практически не было. Мощные воины, в полной выкладке – или в майках, с бицепсами; но лица не вангальские, красивые лица, с большими голубыми глазами. Готановский Белокурый Зверь. Были красивые девушки, дарайки в очень открытых костюмах или же туземки – Лей-Вей, килнианки – почти голые. Разнообразное оружие, мини-танки для штурма через Медиану. Снимки боев в Медиане – как, проклятый раздери, красиво, и как страшно! Многоцветье и разнообразие поля смерти... Подписи под фотографиями прямо-таки умиляли. Похоже, действительно для вангалов. Вот только все-таки, вздохнул Киба, неплохо было бы и для вангалов писать без грамматических ошибок...

   Ему попался один снимок с дейтринами. Скорее все-таки рисованная картинка. Утрированные расовые черты – скулы, узкие подбородки; зверское выражение лица. Даже позы нечеловеческие. Киба вспомнил Холена, организовавшего побег. Вполне интеллигентное лицо, тонкое, внимательные и глубокие серые глаза. Да и вообще все дейтрины – нормальные люди... за каких же идиотов нас держат – он с отвращением отбросил журнал.

   Впрочем – не на тот социальный слой рассчитано. Для таких, как ты, мэрфел, пропаганда ведется иначе. Внезапно щелкнул замок в двери – Киба вздрогнул и вскочил, от мгновенного головокружения схватился за стену. В комнату вошел незнакомец в черной маске-шапочке, из прорезей посверкивали стальным зеркалом серые глаза. Маска скрывала лицо, но по очертаниям скул угадывалась дейтрийская раса.

   – Здравствуйте, мэрфел. Рад вас видеть!

   Черные перчатки аккуратно положил на полочку у двери. Повесил плащ. Протянул руку биофизику – рукопожатие оказалось крепким и уверенным.

   – Давайте пройдем на кухню и поставим кофе. Я бы не отказался от чашечки. Ну как вы себя чувствуете?

   – Свободой пока не пахнет, – Киба вздернул бороду, – пока что я продолжаю быть запертым.

   – Всему свое время, мэрфел, – засмеялся дейтрин, – мы договоримся с вами, и я постараюсь обеспечить вашу безопасность, а затем – как было условлено, ваше перемещение на Триму. Но идемте же в кухню!

   Сегодня после завтрака состоялась беседа с наблюдающим психологом. Тот выразил неудовольствие тестами и состоянием Кибы – чего и следовало ожидать. У Кибы все еще сохранялась опасная ориентация на сверхценности и тенденции к саморазрушению. Все это даже усилилось – Киба подозревал, что после разговора с дейтрином, но сумел свои подозрения удержать при себе. Психолог сообщил, что следующий плановый курс лечения, вероятно, будет усилен новым препаратом. Киба почти упал духом.

   В первый год, будучи наивным глупцом, он верил, что это – ненадолго. В атрайде держат до выздоровления. Киба не собирался, подобно героям древности или пленным дейтринам мужественно бороться за убеждения. Он придерживался точки зрения, что убеждений – собственно, убеждений, идеалов – у ученого быть не должно. Догматик немедленно перестает быть ученым, для догматика истина выше фактов. Ученый всегда может в соответствии с новопоступившими фактами пересмотреть истину. В данный момент факты позволяли предположить некоторые вещи относительно свойств человека-творца. Но завтра он может найти другие факты – следовательно, теорию, которую он в данный момент считает правильной, нельзя догматизировать.

   Киба не видел ничего дурного и в том, чтобы солгать ради собственной свободы.

   Солгать – просто не удалось. Он всегда был плохим актером. А у них – надежные детекторы лжи, у них – целый арсенал манипулятивных средств. Киба написал статью, опровергающую собственные выводы, подтверждающую теорию расовой дифференциации – мучаясь, но написал. Лишь бы выпустили. Он обещал, что никогда больше не будет заниматься этим вопросом. В принципе не будет. Но его стали спрашивать – а чем он тогда будет заниматься? И – как?

   Киба понял, что совершил непростительное. И что теперь – возраст уже преклонный – единственный вариант для него выйти отсюда – в Колыбель. Благо, на территории атрайда имелся собственный центр эвтаназии. Но Киба хотел жить. Он планировал прожить еще лет тридцать; вести полноценную интеллектуальную деятельность; геронтология и собственное здоровье это позволят.

   Как у взбунтовавшихся, желающих жить и ушедших в бродяжничество пожилых сиббов, у Кибы всего лишь вызывали желание покончить с собой. После "курсов лечения" становилось особенно плохо. И теперь еще новый препарат... Киба шел по коридору в сопровождении охранника и мрачно думал, что в конце концов вызвать у человека желание смерти можно проще – достаточно сильные пытки у кого угодно вызовут это желание. Но ведь у нас гуманизм и свобода. Пытки запрещены (в отличие от лечебных процедур), прямое требование идти в Колыбель – запрещено по закону, нарушитель платит штраф либо даже сам попадает в атрайд. Поэтому хвост у кошки будут отрезать по частям...

   Охранник почему-то повел его не в отделение, а вниз по лестнице. Киба удивленно спросил, куда они идут, охранник пояснил, что – на медосмотр. Обычный врачебный осмотр, внеочередной, так ему приказали.

   В кабинете врача на первом этаже его встретила немолодая женщина-дейтра. Взяв Кибу за руку, вместе с ним она перешла в Медиану. Только в этот момент Киба вспомнил Холена и сообразил, что происходит. В Медиане он сразу оказался в руках двоих незнакомых дейтринов, они куда-то передвинулись, вышли обратно на Твердь, оказавшись в подземном гараже. Дальше Кибу уложили в багажник большого "Анда", прикрыли сверху брезентом, машина тронулась. Он ничего не видел и не слышал, пока "Анд" не остановился окончательно, и Кибу не выпустили – те же двое дейтринов – наружу в другой подземной парковке. Дальше – лифт, лестничная клетка и эта маленькая квартирка, запертая на ключ.

   – Боюсь вас разочаровать, – Киба намазал плавленым сыром шайбу мягкого белого хлеба, смачно откусил, – если вы действительно хотите получить от меня ответ о природе творчества, производства медианных образов, о СЭП. Я не так уж продвинулся в этой области. Скорее всего, вы напрасно рисковали...

   – Нет, – сказал дейтрин. Поставил свою чашечку на блюдце. Чуть придвинулся к собеседнику, – меня не интересует СЭП. Меня интересует совсем другое. Методы расшатывания облачного тела. В основном, у триманцев. Дельш-излучатель, мэрфел. Я знаю, что вы говорили о нем. Что он либо существует, либо кто-то планирует его разрабатывать.

   Киба молчал, наморщив лоб под белым лохмами. Глядел в разводы пены на поверхности кофе.

   – Ведь вы дейтрийский агент? – спросил он наконец. Собеседник чуть заметно кивнул.

   – Да. А вы – патриот своей страны?

   – Дело не в этом. А в Дейтросе ведутся подобные разработки?

   – Я не готов отвечать на такие вопросы.

   – Кто бы сомневался, – пробормотал мэрфел и активно занялся своим бутербродом. Потом сказал.

   – Я не занимался этим излучателем. Но я знаю, кто занимается. Да. На какой сейчас это стадии? Несколько лет назад они уже разрабатывали опытный образец. То есть стадия продвинутая. Все это засекречено – от таких, как вы, разумеется. Военный институт. Но я... словом, это мои знакомые.

   – Именно на это я и рассчитывал, – энергично кивнул дейтрин, – помогите мне, и я помогу вам.

   – То есть вы хотите, чтобы я сейчас связался с этими людьми...

   – Да. Я понимаю, это рискованно – вас ищут. Это наша квартира, снята на чужое имя, вы можете здесь пока пожить. На нелегальном положении. Если соблюдать определенные правила, это вполне возможно. Как только сумеете выяснить необходимое – я выведу вас. Все подготовлено.

   – На Триму?

   – Да. Как я понимаю, в Дейтрос вы не захотите.

   – Да, вряд ли. А на Триме...

   – В Европу. Первое время вы поживете там на нашем обеспечении, затем вам подготовят местные документы, там вы будете получать пенсию... ну и сами решите, чем заняться. Вы владеете английским, на первое время этого достаточно.

   Киба молчал некоторое время.

   – Вам придется мне поверить, – сказал дейтрин, – мы выполнили свое обещание: вы не в атрайде. Выполним и следующее. Свобода и жизнь, мэрфел. Обещаю, что и контролировать вас позже мы не будем.

   – Что ж, за свободу и жизнь можно и заплатить. Я постараюсь узнать все, что вам нужно.

   Напряженный взгляд дейтрина чуть расслабился.

   – Благодарю вас, мэрфел. Я знал, что мы договоримся. Учтите, информация нужна как можно более подробная. Лучше бы снимки излучателя, его данные, характеристики. Но если не получится – хотя бы приблизительно...

   – Меня вот только одно беспокоит, – ученый протянул руку, налил себе еще кофе из сверкающего никелированного кофейника, – ведь если этот излучатель попадет в руки дейтринов... ведь вы же наверняка станете лупить по площадям. Преобразуете все население Земли. А вы понимаете, к чему это приведет?

   – К чему же? – дейтрин удивленно склонил голову.

   – Да, очевидно, что для вас это было бы выгодно. Вы бы заткнули рот той партии, которая, видимо, поет о защите Тримы как священной миссии... Но вы представляете, к чему это приведет на самой Триме? Вы же там всю экономическую систему сломаете к чертям собачьим...

   – Вряд ли тамошней системе от этого станет хуже. И не сомневайтесь, наши аналитики просчитывают последствия. Как бы вы ни думали о нас, защита Тримы для нас – и в самом деле священная миссия.

   Киба вдруг улыбнулся. Помотал головой.

   – Странно слышать такие речи после атрайда. Но одно-то последствие вы не можете не видеть сами. Сотни миллионов землян – население Тримы превышает население обеих наших планет, вместе взятых – хлынут в Медиану. И что-то подсказывает мне, они рванут не в необжитые миры. И не в Лей-Вей.

   Агент пожал плечами.

   – Дейтрос готов принять и сотни миллионов людей. Всех. Даже миллиарды. У нас много необжитого пространства. Мы готовы включить этих людей в свои структуры, обучить, распределить по кастам. Все это можно организовать... Возможности нашей организации это позволяют. Расовых предрассудков у нас нет.

   – А они – эти люди – захотят... гм... организовываться?

   – Те, кто не захочет, – уверенно сказал дейтрин, – разумеется, не останутся в нашем мире.

   – И вы это сможете обеспечить?

   Дейтрин молча хмыкнул. Киба кивнул.

   – Ну да. Государство, которое смогло сохраниться после уничтожения почти всего населения; которое все это время сдерживало натиск нашей армии... Ладно, согласен. И это ваше дело. Но вы же не можете не понимать, что все это очень сильно сдвинет равновесие... что предстоят большие потрясения.

   – А вы не можете не понимать, что подвижность облачного тела – это вопрос человеческой свободы. Свободы триманцев. И вот посмотрите, как интересно получается, мэрфел. Тоталитарный по вашему мнению Дейтрос готов предоставить всем триманцам свободу хоть завтра. А Дарайя предпочитает видеть триманцев – в клетке. Очевидно, ими там удобнее манипулировать...

   Киба поднялся. Подошел к окну, из которого был виден лишь кусочек серого неба – да грязно-белый фаллический символ соседнего небоскреба.

   – Они собирались проводить мне очередной курс лечения, – сказал он, – знаете... когда я вспоминаю свою комнату в атрайде... лучше было бы назвать ее камерой, хотя у нас давно нет тюрем. Такая дрожь пробирает! Я... даже если я сдохну, если ничего не получится. Все равно – спасибо вам. Почему-то хоть я и завишу от вас во всем, я сейчас чувствую себя свободным.

   – Я знаю, как уговаривают в атрайде, – тихо сказал дейтрин. Киба повернулся к нему.

   – С пленными, вероятно, обходятся круче. Я не знаю, но догадываюсь. Но вы знаете... ведь я всю жизнь жил... существовал рядом с этим. Понимаете? Занимался наукой, любил женщин, приобретал недвижимость, катался по миру... И всегда знал – что это есть. Мирился. Как все. Что есть проигравшие, кому не повезло. Что если они не хотят умереть добровольно, их подводят к этому решению. Так чтобы оно было якобы сознательным и свободным. Что людей вот так... уговаривают. Нет, ничего такого страшного, очень милая комнатка, хорошие условия, телевизор, питание, даже спортзал есть... Только ничего не хочется. И нет возможности заниматься делом. Даже читать... Я ведь не могу без этого, понимаете? Я без этого не знаю, зачем жить. И у меня не было даже научной периодики, она якобы вредна для моего психического здоровья. Я жил всю жизнь рядом с таким, я знал, что оно существует и что оно, вероятно, необходимо для сохранения нашего мира. Комфортного и удобного, думал я. Свободного и демократического. Все, что угодно, лишь бы не Дейтрос. Но теперь... теперь я знаю, что уже никогда не смогу жить спокойно рядом с этим. Конечно, я не изменю этого. Да и жить я буду на Триме. Но... я ненавижу это. И уже одна эта ненависть дает мне свободу. Не знаю, понимаете ли вы меня.

   – Понимаю, – спокойно сказал дейтрин. Киба вернулся, сел за стол, заполненный пустой грязной посудой.

   – А скажите, мэрфел – это уже из чистого любопытства – все же вы пришли к определенным выводам при сравнительном изучении СЭП?

   – Да, но эти выводы ничем не помогут, – вздохнул Киба, – и вряд ли они лучше дейтрийской идеи об отвержении Бога.

   – Вы мало информированы, – заметил дейтрин, – церковь церковью, но... в Дейтросе есть развитая страгетическая отрасль психологии. Мы умеем восстанавливать СЭП, наращивать его. Теоретически есть даже разработки, как у любого ребенка развить СЭП. То есть – все люди, не только гэйны, рождаются творцами, вопрос лишь в воспитании. Но наше общество, вероятно, еще не готово воспитать и организовать такое количество творцов... И нет средств на такое воспитание каждого. Однако в будущем это планируется.

   – То есть сейчас все равно нужен определенный потенциал, который вы можете потом наращивать, восстанавливать, держать на нужном уровне? – заинтересовался Киба.

   – Да. Сейчас мы отбираем способных детей. И вот у них уже.. Собственно, это делается и в Дарайе, только вы не умеете поддерживать СЭП, и он неминуемо падает у взрослых.

   – А как вы поддерживаете? Если это не военная тайна...