Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

   Не хочется работать над картинами? Ну и что... Мало ли занятий и без этого? По совету психолога он заводил себе хобби. Вместе с Тиллом пытался научиться гонять на горных лыжах. Пробовал смотреть так называемое "элитное кино", даже стать знатоком – но оно вызывало такую же скуку, как и обычные дарайские фильмы, все – по одному шаблону. Просто у "элитного" шаблон другой. Собирал коллекционные автомобильчики. Заводил подруг. Посещал ночные клубы и развлекательные заведения.

   Жизнь намного шире и прекраснее, чем корпение над холстом или куском бумаги. Тем более, та жизнь, которая теперь открыта ему. Жизнь – это море, горы, прекрасные девушки, интересные люди, тонкие вина, изысканные рестораны. Спортивные автомобили, компьютеры, роскошная бытовая техника. Новые города, новые книги, музыка, фильмы. Новые неиспытанные ощущения. Безграничная свобода. Безграничные возможности.

   "Все это дам тебе, – мрачно подумал Холен, выруливая на автостраду, – если падши поклонишься мне".

   Как долго он пытался в это поверить. В безграничные возможности и безграничное счастье. Убеждал себя. Пробовал. Учился...

   Холен запарковал автомобиль в подземном гараже. Из одного подземелья – в другое. Как телепортация: выныриваешь в нужной точке, и вокруг – свет, веселье, буйство огней. Неподалеку от него из маленького кабриолета выпорхнула девица в полупрозрачной розовой накидке, с белокурой роскошной гривой. Холен поднялся на поверхность и долго, стоя в пассаже, смотрел на сияние ювелирной витрины. Горка, покрытая серым бархатом, вся в бриллиантах, напоминала сказочные замки детства – в воображении, в Медиане, из песка на морском берегу. Всегда хотелось войти в такой замок и увидеть – что там внутри.

   Взгляд Холена скользнул по картинам "художественной студии" за прочным стеклом. Несколько пейзажиков и серо-лиловая геометрическая абстракция. Абстракция ничего ему не сказала, а в пейзажах, явно принадлежащих одной и той же кисти, Холен сразу увидел несколько грубых технических ошибок и отвернулся.

   Да, он бы мог здесь деньги зашибать. В профессиональные круги не пробиться, так на ярмарках бы рисовал портреты...

   Если бы вдруг понадобилось.

   Он прошелся по зеркальному холлу подземного Дворца – фосфоресцирующие надписи манили, призывали на разные этажи, в царство телесных наслаждений – к салонам красоты, массажам, таинственным развратным процедурам; в многочисленные диско-бары, танцзалы, танцплощадки; в непонятные кабинеты и салоны, в лабиринты и сады наслаждений, в Зал Мрака, в Аквариум, в стриптиз-бары и натур-бары, все шестнадцать подземных этажей, кругов рая...

   Можно изучать всю жизнь, всегда найдешь здесь что-нибудь новенькое.

   Холен спустился по темным полупрозрачным ступеням, по узкой лестнице меж зеркальных стен, в сиянии светильников, многократно отражаясь с обеих сторон. В этом баре он уже бывал когда-то. Неоновые буквы, не складывающиеся в слова, бросились на него и ослепили, Холен прижмурился и скользнул внутрь.

   Дейтрины, говорят, очень редко переходят на искусственные стимуляторы. Хайс и подобные легкие наркотики продаются открыто, но нетрудно достать и вещи пострашнее – кегель, например, вызывает физиологическую зависимость после первой же дозы. Но дейтрины, по крайней мере, выросшие у себя на Родине, почти никогда не становятся наркоманами. Слишком велико внушенное отвращение к этим стимуляторам. Попробовать – можно, Холен пробовал. Но не принимать постоянно.

   Иное дело – алкоголь.

   Холен взял "Черную кровь". Ее здесь неплохо смешивали. Музыка слегка раздражала, но после первого бокала Холен перестал ее замечать. Полуобнаженные тела девушек – "девушкой" дама переставала здесь считаться лишь тогда, когда даже лифтинг не мог справиться с безжалостными морщинами – не волновали. Как на телеэкране – правильно загоревшие, правильно освещенные, глянцево блестящие, обтянутые скудными драгоценными полосками одежды, и совершенно далекие и недосягаемые. Там и сям были видны профессионалки-вангали, утрированно-женственные, генетически измененные девушки, профессиональные проститутки, так же, как их братья-воины, страдающие легким слабоумием. Официантки в черных кожаных мини-платьях скользили меж столиками, от их декольте пахло призывно и сладко. Девица за соседним столом звонко хохотала, клонясь к плечу белокурого гиганта. Это и есть жизнь, подумал Холен, и назидательные интонации психолога вонзились в мозг. Наслаждайся, сука. Здесь тебе и предстоит радоваться. Это специальное место для радости. Здесь хорошо. Это и есть настоящая жизнь. Он выловил оливку со дна бокала. Жестом поманил светловолосую девушку в черном платьице.

  – Еще один.

  – Пожалуйста, – официантка смерила его чуть презрительным взглядом. Ясно – дринская рожа. Холен ощутил внутреннее бешенство, уже привычно, уже с оскоминой, так же легко подавил его. Не все ли равно. Ножка бокала глухо стукнула в стол. Холен глотнул обжигающего, не ощущая вкуса. Напиваться психологи не советовали. Но один раз – можно. Один, потом еще один. Ничего ведь не случится от одного раза...

   Тилл почему-то смог жить дальше. Он, кажется, никогда не напивается. В последнее время завел постоянную подружку, дейтру. Сильный человек. Он тоже не выдержал атрайда – этого никто не может выдержать – но сильный. Жизнеспособный. Тщательно выполнял все рекомендации психолога. Да, уже давно его маки потеряли энергию, уже давно он такой вот – импотент. И отказался от своего искусства, и ничего – живет, и счастлив. Хотя кто его знает, счастлив ли он. Может просто – доживает, собрав остатки воли...

   Тилл как-то рассказал ему про гэйна, вот так же попавшего в плен и сломанного в атрайде... Едва обретя относительную свободу, парень покончил с собой. Не в Медиане – на самом деле убить себя в Медиане не так-то просто; убил себя на Тверди, повесился в своей новенькой роскошной квартирке. Не стал создавать маки. Оружие против Дейтроса. Как видно, сознательно под пыткой придумал себе такой вот выход... Странно даже, что такое редко бывает. Ни самому Тиллу в свое время, ни Холену такое не приходило в голову. Чтобы это понять, надо вырасти в Дейтросе, кожей впитать отвращение, с детства внушаемое к самоубийству. Это при том, что "убить себя, чтобы не попасть в плен" вовсе не считается грехом. Формально. Но такие ситуации бывают крайне редко, а случаи, когда человек убивает себя от слабости, депрессии, глупости, по пьянству... в Дейтросе к этому принято относиться с ужасом. Омерзением.

   Да и сложно это слишком – согласиться, переступить через предательство, а потом...

   Видно, у большинства людей мозг не способен на такие финты.

   – Можно к тебе? – белокурая девица в полупрозрачной накидке опустилась на стул рядом с Холеном. Та самая, запарковавшая машину одновременно с ним. Взгляд художника мгновенно выделил тонкую выпуклость скул, идеальный абрис лица, нежный пушок на щеке, рекламно большие глаза с искусно выполненными ресницами, налет профессионализма во взгляде и выражении.

   Девушка была маленькая, хрупкая, и это притягивало. Дарайки обычно очень высокие.

   – Скучаешь?

   – Что тебе заказать? – вопросом ответил Холен. Он знал, что встать сейчас сможет лишь с трудом. Но какая разница? Рефлексы гэйна давно угасли. Девица ткнула в меню бриллиантово сверкающим разноцветным ногтем. Холен помахал официантке. Девица придвинулась ближе.

   – Как тебя зовут? – спросил он, положив руку ей на предплечье.

   – Гивейя.

   Имя было ненастоящее, но какая разница. Он назвал свое. Когда официантка принесла ликер с шариком мороженого, Холен ощущал тело дарайки совсем рядом, Гивейя буквально притиснулась к нему бедром. Она слишком напориста; Холену стало не по себе. Возбуждение схлынуло. Пить меньше надо. Алкоголь слишком расслабил мышцы. Холен ощутил запах духов, смешанный с пряным – не то пот, не то дезодорант; он видел темные подкрашенные соски, едва прикрытые прозрачной тканью, он знал, что все будет так же, как уже было, было не раз – и внезапно его затошнило. Он отодвинулся. Видно, поняв, дарайка коротко вздохнула.

   – Ты дейтрин?

   – Да. Не видно, что ли?

   – Видно, но мало ли... – она занялась своим ликером, – ты симпатичный.

   – Ты тоже, – великодушно сказал Холен. Он знал, что будет дальше: они поговорят немного и начнут обниматься. Поедут к нему или снимут здесь кабинет. Они переспят. Он оставит немного денег. Она не профессионалка, она просто любит приключения. Но деньги не помешают. Возбуждение в конце концов придет, никуда не денется. У Гивейи наверняка большой опыт и пройденный курс обучения за плечами.

   – Тебе сколько лет?

   – Двадцать, – сказала она, – может, тебе еще идентификатор предъявить?

   – Нет, зачем... мне просто интересно. Ты училась в интеграционной?

   – Я закончила классическую. В прошлом году, – сообщила девица. Холен посмотрел на нее с некоторым уважением. Не дура. В этом проблема вангали – секс-то с ними феерический бывает, только вот получается – как с живой резиновой куклой. А здесь – человек.

   – Молодец... а дальше ты куда хочешь?

   – Скучный ты, дейтрин... – буркнула девица, – ну на художника я учусь. Дизайнер рекламы.

   Холену вдруг стало интересно. Он отодвинул бокал.

   – А ты знаешь, и я ведь тоже художник... был. А почему ты решила? Рисовать любила в детстве?

   – Ну я умею. Чего. Хорошая специальность, кусок хлеба... – девушка дернула плечиком, – а чего ты из Дейтроса свалил?

   – Так получилось, – сказал Холен. Большинство дейтринов здесь – эмигранты. Пусть она и дальше принимает его за такого. Не рассказывать же...

   – А что, у вас там правда за анекдоты расстреливают?

   – Чего?

   – Ну говорят, кто-нибудь там пошутит не так, и того... Верс...

   – Бред какой-то, – сказал Холен, – хочешь еще ликера?

   – Давай. Нет, давай ананасовый... А почему ты говоришь – был художником? А сейчас кем работаешь?

   – Да так, в оборонной промышленности, – неохотно сказал Холен. Помолчал и добавил, – потому что я давно уже не художник. Не могу. У тебя так бывало – что не можешь?

   – А чего там не мочь?

   Ананасовый ликер был прозрачным, золотисто-желтым, и лампа над столом отражаясь, плавала в нем, как луна.

   – Трудно объяснить. Но без этого жить... очень тяжело... ты бы смогла?

   – А чего там не смочь?

   Глаза полнились недоумением, но вот что оттуда ушло – профессиональное выражение. Холен вздохнул.

   – Не могу я тебе это объяснить... ты, видно, другой художник. Слушай, а вот скажи – неужели человек должен быть героем? Можно от него этого требовать?

   – Нет, конечно. А от вас там требуют, что ли?

   – Да, – Холен кивнул, – нас там этому учат. Но не у всех получается.

   – Ну и маразм там у вас, – искренне сказала Гивейя.

   – Да. Ну не всех заставляют, нет... Но если ты, например, художник... вообще – гэйн. Понимаешь?

   – А ты был гэйном, что ли?!

   – Да. Пятнадцать лет, – признался он. Девушка вздрогнула и чуть отодвинулась.

   – Да ты не бойся... я уже давно оттуда ушел.

   – И что, от вас требовали быть героями?

   – Наверное, все-таки нет, – задумчиво сказал Холен, – не требовали. Но понимаешь... просто так получается. Никто не требует. Вот сейчас же от меня никто ничего такого не требует. Вернее... я не знаю, кто это требует! Но получается так, что действительно: для того, чтобы просто творить, надо быть героем. Нельзя быть обычным, простым человеком. Недостаточно. Надо быть героем. Слушай, Гива, скажи мне, разве это справедливо?

   – Не знаю, – сказала она. Холен посмотрел на девушку. Она же ничего не понимает. Зачем он ее грузит вообще?

   Ему стало вдруг легче. Он потянул дарайку к себе. Усадил на колени. Гивейя коротко засмеялась и хищным живым боа приникла к его шее. Теплые соски коснулись кожи.

   Ничего. Он будет жить. Он будет жить и с этим. Ведь Тилл как-то приспособился – так же сможет и он.

   Возбуждение медленно нарастало, и уходила тоска.

   В Кейвор-Мин приехали к полудню. Погода будто специально разошлась, небо развиднелось, засветилось голубизной. Замок смотрелся, как на рекламной открытке – среди невысоких, лилово-дымчатых гор, парящий на облачной подушке над рыжевато-черным зимним лесом.

  – Летом мы еще раз приедем, – сказал Кельм, наклонившись к уху Ивик. Его дыхание легко щекотало шею, – летом в зелени тоже интересно смотреть, и парк там красивый...

   Ивик поразила толпа туристов в этот ничем не примечательный, даже не выходной зимний день, и организация всего этого потока. Весело щебечущие дарайцы ручейками сливались с автобусной станции и парковок, продвигались по узким улочкам Кейвор-Мина, через сувенирные и иные лавки, неуклонно приближаясь к стеклянному зданию касс. Гигантская очередь двигалась очень быстро, минут за десять каждый оказывался обладателем синего квадратика с золотым тиснением, а по желанию и добавочных карточек, позволяющих добраться до замка в старинной карете. Кельм сказал, что туда лучше идти пешком, через лес и горы, по пути есть на что полюбоваться.

   На билетах оказалось выбито время экскурсии, и ждать предстояло не менее трех часов. В замок пускали лишь с экскурсоводом и лишь на короткое оплаченное время. Кельм сказал, что так даже лучше – можно пока пообедать и погулять в поселке.

   Весь Кейвор-Мин был построен исключительно в целях обслуживания туристов. Здесь не было ничего, кроме отелей, ресторанов и сувенирных лавок – разве что небольшой магазинчик для местных и врач. Даже в школу местные дети ездили в соседний город. А ведь поселок не такой уж маленький.

   Сувенирных магазинчиков и киосков – десятки. Здесь продавались открытки с видом Замка, календари, книги о Замке и его строителе, панорамы, диорамы, стеклянные шары с моделью Замка, львиные фигурки всех видов – Огненный Лев был символом замка Кейвора – плюшевые львы, гигантские и совсем крошечные, каменные, стеклянные, деревянные, золотые, пластмассовые. Здесь продавалось все, что только можно представить: футболки, тарелки и кружки, брелки, кошельки, ноутбуки, чемоданы, ботинки, игрушки, альбомы, картины, картинки, фотографии, флейты и дудочки, мобилки, тетрадки, ручки – и все это, все либо с картинкой замка, либо в форме льва. Рябило в глазах. Ивик сразу купила несколько Львов, фаянсовых тарелочек и кружек с видами замка – для коллег и знакомых. С ностальгией вспомнила время работы на Триме – как жаль, что нельзя купить все эти сувениры для родных и друзей в Дейтросе...

   Потом они отправились обедать. Кельм выбрал безошибочным чутьем самый уютный ресторанчик, да и кормили здесь особенно вкусно. С застекленной террасы открывался вид на небесную голубизну, горы и замок в облачной дымке. Застывшая живая картинка перед глазами. Ивик от возбуждения не хотелось есть, она заказала только салат – но принесли на тарелке целую гору нарезанных овощей, пришлось делиться с Кельмом. От десерта она не отказалась, с удовольствием съела мороженое на подушке из ягод и желе. Кельм не упустил случая полноценно пообедать – жаркое, сложный гарнир из овощей, соус, грибной суп.

   – А ночевать где будем? Здесь, в поселке? – спросила Ивик. Кельм покачал головой.

   – Увидишь. Там есть в горах одна гостиница.

   – Не дорого? – побеспокоилась Ивик.

   – Странно на тебя жизнь здешняя влияет. Становишься такой экономной! – засмеялся Кельм.

   – Ну так мы университетов не кончали, работаем не в лиаре, – фыркнула Ивик. Снова занялась десертом и задумалась. Опять эта мысль, настойчивая, как тогда, на ярмарке. Деньги... купля-продажа... рынок... В этом есть что-то необъяснимо приятное. Даже когда денег у тебя немного – хотя рядом с Кельмом об этом можно не беспокоиться. Изобилие, радующее глаз. Все эти лавочки, отели, автобусы и кареты, экскурсоводы, все это – для того только, чтобы выманить у тебя из кармана возможно большее количество денег, и всем понятно, что это такая игра, но эта игра всех радует...

   Конечно, пока речь идет об удовольствиях – путешествии в замок или прогулке по ярмарке. Пока речь не идет о том, что тебе не на что жить и нечем заплатить за квартиру. Нечем кормить детей.

   Но ведь и в Дейтросе есть курорты, и там можно поесть вкусного, можно и развлечься... Хуже? Да нет, в целом не хуже. Хотя кое-чего там, пожалуй, действительно не встретишь – полуголые девушки, вангали, наркотики... Не бывает и такого изобилия сувениров, да что там, сувениров вообще почти нет. Есть книги, фотоальбомы и художественные альбомы, музыка, есть копии известных работ прикладных художников, скульпторов. Их производят штучно и тогда уже выдают как премию либо награду за какие-нибудь успехи.

   А собственно сувениров – нет.

   Может быть, они были в старом Дейтросе? Ведь в новом, собственно, и нет, и не может быть никаких старинных памятников. Ивик написала книгу о старом Дейтросе, а вот этой детали так и не выяснила – о наличии в старом Дейтросе сувениров.

   Горная тропа была широкой и не слишком крутой. Дорога, по которой временами проезжали кареты. Можно было бы срезать напрямик, при необходимости, прикидывала Ивик, достичь Замка за четверть часа, бегом в гору. Но зачем выпендриваться? Они сюда погулять приехали.

   Кельм держал Ивик за руку. Болтал что-то – про замок. Рассказывал детали, историю строительства.

   Замок был построен около двухсот лет назад. Во времена, когда на Дарайе существовали сотни государств, порой мелких, постоянно враждующих друг с другом. Задолго до Готана, объединившего и построившего Гоанскую империю. Здешнее королевство было совсем маленьким. Таким маленьким и незначительным, что его никто всерьез и не пытался завоевать.

   Король Лиис был сумасшедшим. Или считался таковым. Мечтательный юноша с горящим взором; едва унаследовав трон, он стал воплощать свою безумную идею – построить Замок Кейвора, его вдохновляла древняя легенда про Огненного Льва и воина Кейвора. Лиис сам учился архитектуре, и вся идея замка целиком принадлежала ему, зодчие лишь работали под его руководством, воплощая королевские чертежи. Мрамор, золото, драгоценные камни – Лиис настрого приказывал не скупиться в отделке замка. За пять лет он начисто разорил свое королество. Едва замок был построен, коронованные родственники объявили Лииса сумасшедшим, увезли подальше, под надзор, и вскоре он покончил с собой. В замке Кейвора никто никогда не жил – но почти сразу после смерти создателя сюда стали ездить паломники. Каждый стремился увидеть сказку, воплощенную в камне. Все войны и бомбежки щадили этот замок, к счастью, расположенный вдали от городов, среди никому не нужной природы. Одно время после Готана Замок чуть было не погиб – оттого, что никто не поддерживал его, на это не находилось средств; но вскоре он попал в загребущие лапы туристической индустрии...

   – А вот посмотри, – Кельм вынул из кармана небольшой альбом, пролистнул, показал портрет – невысокого темноволосого юношу с грустными большими глазами, – это Лиис. Как ты думаешь, почему его портретов так мало?

   – У него черные волосы, – сообразила Ивик.

   – Да, он меланист. По терминологии Готана. Знаешь, в готановское время Лииса разрешалось изображать – но волосы ему при этом красили. Снести замок или объявить его вражеским готановцы не решались. А вот врать... цвет волос – вроде мелочь, но ведь тогда это не было мелочью для миллионов меланистов, уничтоженных или отправленных в лагеря. После Готана портреты Лииса опять стали воспроизводить нормально, с темными волосами. Но... видно, дарайцы до сих пор не могут смириться с его внешностью. Посмотри, он даже чем-то на дейтрина похож, лицо узкое. И рост был всего метр шестьдесят. Тогда люди вообще были ниже ростом, но и тогда это было слишком мало... Для дарайца черноволосый невысокий человек – практически урод. Они все еще подсознательно воспринимают темные волосы и кожу – как признак неполноценности. Хотя формально это не так... Потому и мало портретов. Кто их купит? Ведь здесь же все определяется тем, купят ли...

   Замок вырос за очередным поворотом, кремовый, розовый, желтый, причудливый с его башенками и зубцами стены, в обрамлении гор. Издали он казался игрушечным, нереальным, слепком из Медианы. И вблизи не появилось ощущения твердой прочности, железобетонности "реальной жизни", обычно наводящей тоску. Вблизи замок остался таким же волшебным, твердость осязаемого камня представлялась обманной, ореол сказки, медианного безумия, где ты – принц, королева, древний рыцарь, эльф – не оставлял ни на минуту. Здание искажало реальность вокруг себя, сдвигало сознание, как алкоголь. Каждая линия замка была чиста, легка и стремительна. Закругленные обводы, зубцы стен, гроздья легких башенок и шпили, вонзившиеся в синее небо. Ивик молча смотрела на замок, Кельм держал ее за руку.

   Постояв в ожидающей толпе, они вошли внутрь. Голос экскурсовода что-то бубнил впереди. Шли сквозь необжитые покои, сквозь гигантские и малые залы, где никогда не звучала бальная музыка, и не скользили по узорному паркету ножки танцующих дам. Миновали гигантскую статую Льва. Поднимались по винтовым лестницам. Каждая деталь здесь была – совершенство. Взгляд Ивик выхватывал то вычурный светильник, то узорную лепнину потолка, то стремительные обводы окон, то золотую массивную дверную ручку в форме львиной головы. Кельм был невозмутим, поглядывал на Ивик, наслаждаясь ее изумлением. Ивик сказала тихо, что сюда и правда надо приезжать часто, чтобы успеть уловить каждую деталь, все рассмотреть. Этот замок надо перечитывать десятки раз, как хорошую книгу.

   Они постояли на балконе, любуясь на горы. Кельм наконец-то сделал снимки – горы, Ивик на фоне гор. Внутри замка фотографировать запрещалось. И в Сети не найдешь ни одного снимка – даже замка снаружи, лишь маленькая рекламная фотография. Ивик вскользь подумала, что в Дейтросе никому не пришло бы в голову запрещать такое. Наоборот – любая картина, любая фотография доступна в Сети, распечатай, повесь на стенку. Но ведь там все это – бесплатно; а здесь хозяева замка, создавая эксклюзив, зарабатывают деньги; если бы фотографии замка были доступны, возможно, многие и не поехали бы, и не платили бы такие деньги за осмотр. Ивик снова ощутила ирреальность этой ситуации. Она была по-своему логична – но и непонятна. Несовместима с любыми представлениями о свободе человека, свободе наслаждаться красотой, получать нужную информацию.

   За такую красоту не жаль денег. Только вот не у каждого они есть, без Кельма Ивик бы и накопить не смогла на эту поездку. Но раз уж ты здесь – наслаждайся, сказала себе Ивик. Ты слишком много думаешь. Наслаждайся. И она честно впитывала в себя неземную красоту эркеров, переходов, настенной живописи.

   Она могла бы построить замок не хуже – в Медиане. Она видела замки еще прекраснее. Но не в осязаемой, каменной форме – виртуальным творениям все же чего-то не хватает. Камень придает завершенность, делает мечту настоящей. Ивик только на Триме видела чудеса архитектуры, вот разве что с Кельнским собором можно поставить рядом замок Кейвора. Но ведь и на старом Дейтросе – на сохранившихся снимках, в фильмах – были дивные дворцы, дома, спроектированные гэйнами, или же – по их эскизам. В Новом Дейтросе просто никогда не хватало ресурсов, любое архитектурное излишество – за счет того, что какой-то семье не хватит нового блока, это недопустимо. Но когда-нибудь будет иначе, пообещала себе Ивик.

   И мы будем жить в дворцах. Вот в таких же прекрасных. Или в небольших, но сказочных домиках. У нас ведь есть, кому придумать такое.

   Окна гостиницы открывали чудесный вид на горы и замок. Кельм и номер снял подороже, но зато – с широким балконом, с которого можно любоваться пейзажем. Поужинали прямо в номере – никого видеть сейчас не хотелось. Сгустилась темнота, небо прочертили звездные дорожки, две луны безмолвно повисли лаковыми фонарями. Горы превратились в черные угрюмые громады, а замок, подсвеченный прожекторами, будто плавал во тьме – сказочный светлый островок в ночном океане. Молча стоять на балконе, глядя на замок, ощущая на плечах руку Кельма, всем телом – его пронизывающее тепло...

   – Спасибо, – сонно сказала Ивик, – ты мне подарил такую сказку.

   Кельм погладил ее по щеке. Вдруг повисла где-то в сознании тень Марка, зашевелилась совесть. Ивик прогнала ее – Марк сам сделал выбор, это не ее вина. Но вдруг подумалось – она и сейчас любила Марка. Хотелось показать ему замок Кейвора – как бы он ахал, как восхищался, как гладил бы камень жесткой, привыкшей к труду рукой. Хорошо бы он сейчас был здесь. И пусть даже будет эта его красавица – в сущности, она-то в чем виновата? Нормальная женщина. Ивик и раньше не испытывала к ней злобы, а сейчас – скорее симпатию. Почему они не могут быть здесь – все вместе. Ведь Ивик и Марк тоже не чужие. Пусть не так, как с Кельмом, по-другому, но ведь не чужие. Что же ты хочешь, поразилась себе Ивик, неужели заняться свальным грехом?

   Почему-то даже мысль о свальном грехе казалась сейчас вовсе не такой уж неприемлемой. Быть всем вместе, со всеми, кого она любит, и кто любит ее – это так нормально, так естественно. Так и должно быть. И наоборот, почему-то показалось нелепым странное, старое правило – о том, с кем, как и при каких условиях позволено заниматься этим. Прямое указание Бога, говорят. Но Бог был сейчас и здесь – в этих ночных звездах, в пряничном замке на светлой тарелочке, в прикосновении любимого. В ситуации, где ее не мучила совесть, никому не причиняли боли, и не оставалось ничего недосказанного.

   Может быть, конечно, Бог в другом месте.

   Но ведь и эти люди, узурпировавшие право судить о намерениях Бога, и они не знают, наверняка, где Бог, и как достичь спасения.

   Кельм повернул ее к себе, стал целовать. Господи, как я люблю его, подумала Ивик. Обняла затылок Кельма, подняв руки, гладила волосы на затылке. Как он прекрасен. Так же не бывает, не может быть. И вот – оно есть. Притиснулась к нему, истаивая от нежности, в жестком кольце его рук. Можно придумать любовь и красивее, можно описать в книге, можно воображать, можно всю жизнь ходить рядом, упиваясь платоническими чувствами – но только вот это делает любовь осязаемой. Настоящей. Придает завершенность.

   И все было правильно и хорошо.

   Киба все еще не мог привыкнуть к свободе.

   Свобода была относительной – он на нелегальном положении. Квартиру здесь, в Рон-Таире, ему подобрали сложным путем, через все того же дейтрина, который с ним договаривался – Холена. Из квартиры лишний раз не рекомендовалось выходить – он и выходил только по делу да чтобы купить немного продуктов в магазине по соседству. Киба жил с чужим идентификатором, его имя теперь было – Лаас Винори, пенсионер, бывший мелкий предприниматель, владелец бюро переводов.

   Долго так не продержишься, но долго ведь и не требуется. В первый же вечер в Рон-Таире Киба позвонил Сакасу, давнишнему приятелю, работавшему над тем самым таинственным излучателем, о котором шла речь несколько лет назад.

   Но Сакас уехал в отпуск. Вернуться должен только через две декады. Киба связался с Холеном и отправился вслед – еще удобнее как бы случайно встретиться на отдыхе. На море Кибе подобрали новую квартиру и новое имя. Но и там Сакаса не обнаружилось. Через несколько дней Киба выяснил, что приятель вынужден был сорваться с места и ехать к матери, которая заболела и решила отправиться в Колыбель. Киба вернулся в Рон-Таир и дожидался там возвращения Сакаса. Похоронив мать, тот вернулся два дня назад. Киба был уже ни жив, ни мертв от всех этих перипетий. Он явственно ощущал, как ежедневно сокращается и без того недолгий уже срок его жизни – каждый день стоил нервов, ледяного пота, пронизывающего страха... Чтобы отвлечься, Киба раскидывал на компьютере пасьянсы. Или читал и комментировал – для себя – последние статьи коллег в "Биофизике сегодня".

   Наконец Сакас согласился встретиться. Он отлично помнил Кибу – уже спасибо Вселенной.

   Киба вскользь предложил, что подъедет прямо в институт. Приятель согласился.

   Киба спустился в метро, стараясь не реагировать на пайка – стража порядка – стоящего у выхода с ослепительно белым жезлом, в бело-синей щегольской форме. Первое время его от одного вида пайков бросало в холодный пот. Да и сейчас мурашки предательски забегали по загривку. Но Киба уже почти привык. Небрежным жестом предъявлял идентификатор на чужое имя. Без удивления замечал в витринах собственное, ставшее чужим, лицо – бороду он сбрил начисто, волосы покрасил в рыжеватый оттенок, а дейтрийская специалистка за три дня видоизменила его лицо, подтянув морщины и накачав под кожу псевдожировые подушечки. В то же время, если постараться, узнать Кибу было можно – что необходимо для встречи с Сакасом. Поисковые ориентировки, выданные пайкам, помочь им ничем не могли.

   Еще вот маленький рост подводил – Киба всегда этим выделялся среди рослых соотечественников. Но если приглядеться – Киба зашарил взглядом по сторонам – если приглядеться, то в толпе всегда можно найти хотя бы пару-тройку таких же невысоких людей. Вот, например... правда, это женщина. Но она почти не выше Кибы. И еще один старичок, ликуя, заметил беглец. Да, пожилой мужчина, бывает же и такое! Правда, он все же выше на полголовы. Но издалека тоже выделяется.

   Двойной змей, как сложно ездить в метро, просто ходить по улицам. Когда же это все кончится наконец... каким ужасом. Ладно, сказал себе Киба, шагая вслед за другими в озоново пахнущее нутро поезда. Что с тобой случится? Ведь не хуже, чем было – все равно был пожизненный атрайд со скорой перспективой угодить в печь.

   Хуже, мрачно сказал внутри кто-то депрессивный. В этот раз будет хуже. Киба объяснил тому дейтрину, что никакой спецобработки не выдержит – тут даже сомнений быть не может; он старый, больной человек, но дейтрина это не испугало. Собственно, все, что Киба знает – это имя того, кто к нему приходил в атрайд, но они это знают и сами. Не факт, кстати, что имя это реальное. Но поверят ли ему в атрайде – что он не знает больше ничего? Допустим, еще адреса квартир, где жил, но их наверняка больше не используют; внешность агентов, с которыми встречался, но это мало поможет. Могут и не поверить, да... И обрабатывать до посинения, пока он не сдохнет от этих их спецметодов...

   Ладно, хватит об этом думать. Он выполнит задачу, передаст дейтрийскому шпиону все, что нужно. Уже скоро. И потом – на Триму, полюбоваться на древние соборы и города, подышать воздухом свободы, без нависшей над головой Колыбели, без атрайдов... спору нет, на Триме тоже хватает гадостей, но по сравнению с нами – там просто рай.