Текст книги "Новые небеса (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

   Он рассчитывал таким нехитрым образом перевести мысли начальства на атрайд и пленного. Это получилось, глаза Торна сузились.

   – Да, кстати, вы собирались присматривать за этим пленным. Что там в атрайде?

   – Был недавно. Без изменений... Они практически не подпускают меня к нему, не дают говорить. Профессионалы, – с презрением произнес Кельм. Он знал о вечной конкуренции среди психологов – начальник лиара имел то же самое образование и считал себя, как водится, куда лучшим специалистом, чем эти костоломы в атрайде.

   – Думаете, вам удалось бы... э-э... уговорить?

   – Гарантии, конечно, я дать не могу. Но я знаю, за какие ниточки тянуть. Понимаете – знаю. Я сам был таким. Я прошел определенный путь... и знаю, как сделать, чтобы и этот парень изменился таким образом... Может быть, – решился добавить он, – вы сами должны были бы туда пойти. Обычно специалисты из Лиара всегда принимают участие в работе с пленными... Но мне не доверяют, видимо, потому что я сам дейтрин. А ведь это как раз преимущество.

   Риск, что Торн сам отправится в атрайд вместо Кельма – был на самом деле минимальным. Торн был ленив и меньше всего любил вмешиваться в некрасивые дела с пленными.

   А вот иерархическое возмущение в нем вызвать удалось. Торн схватил трубку жестом, означающим "да-что-они-себе-позволяют".

   – Да. Старшего психолога... Ах, уже в корпусе Ри! Илейн, что вы себе позволяете? Мы говорили, что мой человек будет следить за процессом. Вы вообще не ставите нас в известность... Да, я все понимаю. Ну и что?... Вы что, считаете, что мой человек неблагоприятно... Я скажу вам, почему вы так поступаете. Не говорите ерунды! У него есть конкретный план, и он готов говорить с пленным. Вы просто не хотите его подпускать, и я понимаю, почему, Илейн!... Ну а как вы считаете, человек с нормальной психикой должен реагировать?... это здесь совершенно ни при чем. Мы делаем одно дело. Надо не ставить палки в колеса, а... Хорошо. Значит, он подойдет, и вы обеспечите возможность.

   Торн бросил трубку. Высморкался в бумажный платок, скомкал, кинул в корзину для мусора.

   – Все нормально, Кэр. Идите в атрайд, договоренность есть. И уговорите этого парня, ваш иль Нат теряет СЭП, нам нужно свежее пополнение.

   Кельм знал, что ему предстоит увидеть, и замечательно владел эмоциями. Его лицо никак не изменилось, когда он вслед за Илейн переступил порог ненавистного корпуса Ри, на который и смотреть не мог без внутреннего содрогания. Он протянул руку и даже слегка улыбнулся, здороваясь с новым ведущим психологом Эрмина, интеллигентным, с тонкой бородкой дарайцем по имени Найт Саммэл. Даже столь опытные человековеды не могли заметить ни малейшего волнения или смущения дейтрина, когда он вошел в камеру, где содержали теперь Эрмина.

   Пленный лежал точно так же на кресле, как и раньше, но больше не был привязан. Просто не двигался.

   Старые синяки и ссадины на нем поджили. Но сразу, при первом же взгляде Кельм заметил под правой ключицей большой кровавый прокол, словно в этом месте стоял катетер, и вот его удалили; прокол был замазан какой-то желтой дезинфекцией, правая рука повисла безжизненно. Темные глаза мальчика заволоклись мутью, пленкой, как у курицы со свернутой шеей; он сначала никак не отреагировал на появление людей, а потом, увидев белый медицинский костюм Саммэла, заметно вздрогнул, в основном левой половиной тела, словно судорога перекосила, и тут же застонал от боли.

   Кельм напрягся, подобрался. Теперь следовало быть очень точным и внимательным. Самая опасная часть плана. Давно разработанная, отрепетированная самостоятельно и с Ивик.

   – Ну, Кэр, говорите! – с легким ехидством приказала Илейн. Оба психолога с интересом наблюдали за ним.

   – Облачное тело верните, – сказал Кельм, – мне нужно будет перейти с ним в Медиану.

   – Облачное тело сейчас возвращено, – сказала Илейн, – период восстановления. Но извините, мы тоже будем присутствовать при беседе.

   – Разумеется, разве я предлагал что-то другое?

   Кельм подошел к мальчику, взял за левое, здоровое плечо, заглянул в лицо.

   – Эрмин...

   Опухшее, измученное лицо пленного перекосилось. Он попытался хотя бы смотреть в другую сторону.

   – Эрмин, ты помнишь меня? Меня зовут Тилл иль Кэр, я работаю в центре разработки виртуального оружия. Мы с тобой уже говорили... Ты слышишь меня?

   Мальчик не отвечал.

   – Он слышит, – заметила Илейн. Кельм склонился ниже.

   – Эрмин, я был на твоем месте. Я хочу тебе кое-что показать. Закрой глаза. Эшеро Медиана!

   И он, держа парня за плечо, перешел вместе с ним в серое, освобождающее пространство Ветра.

   Здесь, правда, о свободе говорить не приходилось. Вангалы, стоящие вокруг, немедленно вскинули шлинги. В ближнем бою, со шлингами, и вангалы не так уж бесполезны. Кельм опасался, что ему разрешат выход лишь с накинутыми петлями, в этом случае ничего не получилось бы. Но психологи решили не перестраховываться. Они теперь стояли за спиной Кельма, с интересом наблюдая за происходящим. Пленный лежал на почве Медианы, чуть согнув ноги. Кельм присел рядом с ним.

   Затем он совершил следующее – незаметно для окружающих создал невидимую, акустически закрытую сферу вокруг себя и Эрмина. Нажал клавишу плейера, в точности воспроизводящего его голос – плейер транслировал беседу на поверхность сферы. Внутри же неощутимого "пузыря" Кельм мог говорить все, что угодно – никакие звуки наружу не вырывались.

   Это была сложнейшая медианная задача, для очень хорошего гэйна. Дарайцы, даже работая всю жизнь с пленными, все же не представляли возможностей настоящего гэйна в Медиане. Они видели и слышали – Кельм сидит рядом с пленным и произносит речь о том, что Медиана – это свобода, что надо думать о себе и надо сохранить жизнь, потому что мертвый гэйн уже никогда не сможет создать ничего настоящего; что именно ломка, которой сейчас подвергали Эрмина, приводит к тому, что вскорости пленный теряет Огонь, спивается, превращается в развалину – не надо допускать, чтобы это произошло... и еще всякое-разное. Рассказывает о своем – якобы – опыте. Эрмин, как и ожидалось, молчал.

   На самом же деле внутри маскирующей сферы происходила совсем другая сцена.

   Кельм нагнулся к уху Эрмина и тихо сказал.

   – Дейри.

   В мутных глазах мальчика появилось подобие интереса.

   – Слушай внимательно, – жестко произнес Кельм, – я создал акустическую сферу, у нас пара минут. Я стаффин шематы Дарайи. Я разведчик, внедрен в местный лиар. Я вытащу тебя отсюда. Если понял, просто опусти веки. Не двигайся, они нас видят.

   Помедлив, дейтрин чуть прикрыл на секунду глаза. Понял.

   – Ты должен согласиться на сотрудничество. Тебя доставят к нам в лиар. Остальное – моя забота. Соглашайся не сейчас, не сразу. Потяни несколько часов, лучше до завтра. Это должно выглядеть убедительно и не связано со мной. Испугайся следующей операции. Задача ясна?

   Пленный не мигая смотрел на него. В глазах читалось недоумение. Кельм произнес с нажимом.

   – Это приказ. Выполняйте, гэйн.

   Эрмин опустил веки. "Есть". Кельм с облегчением снял сферу. Перешел по "горячему следу" обратно на Твердь, в сопровождении психологов. Пленный теперь оказался на полу, из-за легкого смещения Медианы. Двое медбратьев стали поднимать его, укладывать обратно на кресло. Кельм почувствовал, как пот предательски заливает шею, и сердце колотится. Разведчик обязан владеть собой, но генерация медианных образов не позволяет этого; создав сложнейший и мощный образ, Кельм выпустил наружу подсознание, превращающее его в ребенка, будящее эмоции; надо быть монстром, чтобы немедленно овладеть собой и затолкать подсознание в клетку; Кельм и был таким монстром, но вегетативные реакции – пот, сердцебиение – сдержать невозможно, и психологи не могли этих реакций не заметить.

   Впрочем, кажется, они приписали это обычному волнению.

   – Ну что ж, Кэр, пойдемте. Посмотрим, может быть, ваши внушения возымеют действие.

   Ивик не могла думать ни о чем, все валилось из рук. Ей казалось, все обязательно кончится плохо.

   Всего лишь новая операция. Рискованная, но ведь всё у них так. Вот и с Кибой было много риска. А здесь Кельм имеет дело с гэйном, вменяемым и мужественным человеком, априори своим. И в надежность акустической сферы Ивик верила – в Медиане сама тестировала ее вместе с Кельмом (за считанные минуты, пока не заметит патруль). И все равно руки тряслись, и на работе Ивик толком не могла сосредоточиться, совершала одну ошибку за другой. Короткое "не звони" – к сожалению, приказ; она ничего не имеет права узнавать. Мобильник оттягивал карман мертвым грузом. Чтобы успокоиться, после работы Ивик решила пройтись по центру. Через две декады Возрождение, гигантские сетчатые лотки перед магазинами, витрины битком набиты особым, зимним печеньем ста сортов, конфетами, шоколадом, готовыми подарками в завернутых прозрачных пакетах с яркими лентами. Скидки, распродажи. Жизнь бурлила, Ивик затерялась в демократичной пестрой толпе: дамы в элегантных, но массово-дешевых туалетах из "Табока", мамаши с целым выводком детей, в кое-как напяленном барахле из "Рони", прилично одетые пожилые дарайки с мужьями, всякое отребье в синтоке. Вот прогремело шумное, резко выделяющееся на вид семейство из Лей-Вей: коричневая кожа, непонятный щебет речи, дешевое тряпье и яркие браслеты на девочках. Шесть детей, включая младшего, в коляске. Пожилая дама – наверное, ее родители еще Готану служили – неприязненно поджала губы. Поймала взгляд Ивик и совсем отвернулась. Ах, да, Ивик ведь тоже чужая, "дринская рожа". Хотя и приличная, конечно, на взгляд обывателя – живет одна, имеет работу, обеспечивает себя.

   Даже неизвестно, что интереснее – разглядывать товары или людей. И то, и другое отвлекает от страха, засевшего под грудиной. Ивик взяла себе кофе и булочку в маленьком кафе. Вскарабкалась на высокий стул – ноги после рабочего дня гудели. Сладкое тоже отвлекает, успокаивает. Мобильник забился в кармане.

   Ивик дрожащими пальцами выхватила его. Это просто сообщение от Кельма.

   "Заинька, у меня все хорошо. Лучше некуда. Я занят, дня три мы не увидимся. Но завтра я черкну тебе письмецо. Люблю, целую, твой Т".

   Ивик глубоко, облегченно вздохнула. Пальцы ее уже набирали подтверждение. Три дня карантина, это понятно. Чтобы убедиться, что все на самом деле прошло хорошо. И завтра надо проверить тайники и, вероятно, придется выйти на связь.

   Эрмина привезли на следующий день, и Кельм сразу узнал об этом. Теперь следовало ждать удобного момента, чтобы увидеться с ним. Кельм написал сообщение в Центр и заложил его в тайник для Ивик – сообщение уйдет сегодня же. Ивик работает быстро и добросовестно.

   Лишь через сутки выдался подходящий момент для общения с Эрмином. Начальник лиара с пленным уже беседовал. Предполагалось, что Эрмин усилит собой "Контингент Б". Консультант по оружию Тилл иль Кэр, также имел к нему прямое отношение, и ничего удивительного не было в том, что он решил навестить выздоравливающего.

   В лиаре была собственная небольшая больница, для заболевших из "Контингента А" и для таких вот особых случаев. Кельм отметился на входе и вскоре уже входил в отдельную маленькую палату, где содержали дейтрийского пленного. Эрмин сразу отреагировал на звук шагов, напрягшись, широко открыв глаза. Над его головой пищал монитор, висел пластиковый мешок капельницы. Но вид у парня был получше, чем в атрайде.

   Кельм поздоровался. На предмет скрытых микрофонов палату проверять бесполезно – в углу открыто висит камера, передавая информацию на наружный пост. На такой случай у Кельма имелась надежная техника, искажающая акустический сигнал. Разведчик сунул руку в карман, спустил предохранитель и нажал рычажок, приведя в действие глушилку. Теперь до дежурных – если они вообще слушают – донесутся лишь невнятные отдельные слоги сквозь шипение. И выглядит это не направленной помехой, а случайным сбоем в работе камер и микрофонов.

   Это не надолго и все равно подозрительно – но для краткого разговора сойдет. Тем более, что обычно дежурные ничего не слушают, насколько Кельму было известно.

   Кельм сел на стул рядом с пленным. Эрмин уже узнал его и смотрел выжидательно. Умница.

   – Все хорошо, – тихо произнес Кельм, – я заглушил звук, у нас есть пара минут. Ты в безопасности сейчас. Боли сильные?

   – Они мне обкололи эти места, – сказал Эрмин, – кажется, блокада нервных узлов. Лучше стало. Но рука не двигается.

   – Парез. Это пройдет. Боли будут сохраняться еще долго, к сожалению. Тебе сделали один прокол?

   – Три. Еще здесь и здесь...

   – О Господи! Ничего. Это все пройдет со временем. Потерпи.

   Кельм потряс головой, словно пытаясь стряхнуть ненужные эмоции.

   – Значит, так. У меня не было разрешения на операцию, я вытащил тебя по своей инициативе. Все идет не по плану. Это означает, что нам, возможно, придется долго ждать дальнейших инструкций. Переправить тебя в Дейтрос самостоятельно я не могу. Нужна поддержка оттуда. Побудешь пока здесь, в лиаре. Пока лежишь, они тебя не тронут. Но скоро придется вставать. Потребуют тесты – выполнишь тесты. Они неприятные, мерзкие, но мы тоже их выполняли, когда внедрялись. Я постараюсь стать твоим куратором, тогда с тестами вопрос отпадет. Если придется делать маки – делай спокойно, это ничего, вся информация поступает ко мне, а от меня – в Дейтрос. Я не смогу с тобой говорить часто. Помни – ты сейчас принадлежишь к шемате Дарайи и подчиняешься непосредственно мне. Играй. Продолжай свою линию. Я буду искать способ отправить тебя домой. Все понял?

   – Понял.

   – Ты молодец, Эрмин иль Дайн.

   Гэйн настороженно сощурился, лицо чуть перекосилось. Он лихорчно вспоминал что-то.

   – Не беспокойся, – сказал Кельм, – ты ничего не назвал. Ни имени сена. Ни номера своей части. Мне сообщили твои данные из Дейтроса.

   Парень посопел носом.

   – А... а то я уж подумал... знаете, вроде помню, что ничего не говорил. Но там такое...там так, что уже и не помнишь ничего толком. Вдруг вытянули что-нибудь еще.

   – Нет, ничего они из тебя не вытянули, – глухо сказал Кельм, – я понимаю, о чем ты. Не беспокойся. Ты очень хорошо держался.

   Эрмин чуть покачал головой. Кельм кивнул.

   – Меня зовут Тилл иль Кэр. Кстати, называй меня на ты и по имени, при посторонних обязательно. Ты молодец, что продержался еще сутки. Сломался на новой операции?

   – Да, – парень часто заморгал вдруг, – вообще-то трудно тянуть было. Они меня ни на час в покое не оставляли. А наутро опять приволокли инструменты, хотели новый прокол делать... Тогда я и решил, что момент настал... Спасибо вам. Спасибо огромное. Не знаю даже, как благодарить.

   Кельм молча смотрел на парня. Хотелось погладить его по голове – как сына, которого никогда не будет. Но он не рискнул. Только взял в ладонь вялые расслабленные пальцы Эрмина и крепко сжал.

   – Все будет хорошо, братик, – тихо сказал Кельм, – ты вернешься домой. Тебя больше не тронут. Потерпи еще немного, теперь будет гораздо легче. Поверь мне, все будет хорошо.

   Они не виделись пять дней. Кельм завладел рукой Ивик, стащил перчатку и сунул голую ладошку себе в карман. Лишь бы касаться, трогать, ощущать пальцами ее кожу. Ивик казалась очень красивой, возбужденной, слегка пьяной – глаза блестели, она говорила быстро и сбивчиво.

   – Ты ведь уже прочитал то, что я вчера получила из Центра. Ругаются? Что тебе будет теперь за это?

   – Да что мне может быть? Уволят без выходного пособия. В атрайд отправят!

   – В Верс!

   – Ага, именно туда. Да не переживай, ласточка, ничего не сделают. Пока я здесь и не раскрыт...

   – Но это в самом деле было очень опасно, Кель! Только что закончено другое дело...

   Кельм кивнул. С Кибой вчера связывались, но результатов у него пока никаких нет – он даже еще не смог созвониться со старым знакомым, занимавшимся два года назад дельш-излучателем.

   – И тут сразу это! Но ты такой молодец! И у меня такая гора с плеч... ты знаешь, я поняла, что все это время так давило... Я же извелась просто. И работа достает, конечно, но и Эрмин... как я подумаю об этом. Я его ни разу не видела, но...

   – Да уж конечно, гора с плеч, – подтвердил Кельм, – а я знаешь как этому рад?

   Он внезапно повернулся к Ивик и подхватил ее в охапку. Гэйна взвизгнула и засмеялась, вцепившись в его куртку, а Кельм закружился с ней на руках – прямо среди толпы, шокируя благовоспитанных дарайцев. Потом опустил свою ношу на землю. Взял под руку.

   – Вот так я рад. Шендак, Ивик, чтобы при мне еще раз такое с кем-нибудь делали? Да я сдохну лучше. Идем!

   Они шли по центру города – сияние огней ярче дневного света, темнота вытеснена в тусклое небо. Горели витрины, рассыпались пестрыми огнями вывески и рекламы, переливались флаконы, драгоценности, зеркала, стекло, свечи, гирлянды, фонари, в этом ярком разноцветьи колыхались ткани, заманчиво громоздились пакеты, коробки, фрукты, сладости, товары, товары, товары... невозможно остановиться, невозможно сосредоточить взгляд. И толпа, вечная веселая шумная толпа, жадное сверкание глаз, учащенное дыхание, наряды, негромкий гул разговоров. Кафешки, закусочные, бумажные стаканчики, сосиски, вертела, мороженое, сласти – на каждом шагу. Толпа – лучшее прикрытие; лист прячут в лесу – здесь можно говорить о чем угодно, здесь говорят все, и никто не слышит других.

   – Он, Ивик, молодец. Мальчик ведь, если подумать, как мои интернатские. Семнадцать лет. Я велел ему потянуть время, и он тянул еще почти сутки. Это какой-то сверхчеловек просто. Но я так рад, что все-таки он там был не так долго. Он еще живой, нормальный. Слава Богу, слава Богу, что все это так быстро удалось сделать... Ивик, хочешь, мы выпьем чего-нибудь?

   Они пили кофе из бумажных стаканчиков, обжигая язык, грея замерзшие руки. Сначала постояли у стойки кафе, потом со стаканчиками двинулись дальше.

   – Ой, смотри!

   Здесь начинались павильоны очередной ярмарки, сейчас их проводилось много. Прилавок напротив заманивал орешками в сахаре разных сортов, засахаренными фруктами, причудливыми конфетами.

   – Хочешь орешков?

   – Не... то есть да. Подожди, смотри сюда!

   Ивик потащила Кельма к павильону поближе. Продавец – плотный, в теплом тулупе, в смешной коричневой шапочке, с седыми бакенбардами, переминался с ноги на ногу. А на прилавке – разноцветные фонарики, такими украшают комнаты к дню Возрождения. В полутьме плавали красные, зеленые, синие огоньки, чудесные изделия из стекла – лебеди, олени, светофоры, изогнутые вазы, цепочки, бокалы причудливых форм.

   – Смотри, как красиво, правда?

   – Здорово.

   – Берите, – сказал продавец, – цепочку возьмите, сейчас самое время. Или лебедя – лучший подарок. У этих – глаза рубиновые.

   Кельм улыбнулся.

   – Спасибо. Красивые вещи у вас.

   Он посмотрел на Ивик, щеки ее раскраснелись, прядка выбилась из-под шапочки, темные глаза блестели, как у ребенка, впервые попавшего в цирк.

   – Хочешь такого лебедя?

   – Да нет, зачем мне... Лучше орешков давай купим. Но красиво, да?

   Они купили орешков. Кельм надел Ивик перчатки, чтобы руки не мерзли, а сам держал орешки в горсти ("у меня рука больше"), и временами кормил Ивик с руки. Она выбирала орешки губами с его лни, как олень.

   – Ужасно вкусные...

   В загончике гуляли живые оленята. Дети столпились вокруг, повизгивая от восторга. Рядом били фонтанчиками искр бенгальские огни.

   Лицо Ивик вдруг опять затуманилось.

   – Кель, а как ты думаешь, вот этот... я не знаю, сам он делает эти фонарики или нет... Ну тот, кто делал эти фонарики – он гэйн? Ведь они же не могут всех проверять, наверное. Может быть...

   – Да как тут определишь? – удивился Кельм, – в Медиану бы с ним вышли -было бы ясно. А так... я думаю, просто хороший ремесленник. Не обязательно же быть гэйном, чтобы сделать красиво и уютно.

   – А вот у нас такого нет... может быть, что-то здесь не так, Кельм? У нас нет денег, нет продаж, и нет таких ярмарок, такого удовольствия...

   – У нас же бывают праздники, разве хуже? Беднее – да, столько электричества мы не тратим, и материалов таких нет. Но ведь не хуже... веселее... разве не так? И разве у нас не бывает, чтобы люди делали такие красивые вещи? Вспомни, бывает же...

   – Но это как-то не так... – начала Ивик. Задумалась. В самом деле, если вспомнить, то и в Дейтросе многие, и не только гэйны, занимались ремеслами, и что-то красивое выпиливали, вышивали, вырезали, лепили... и выставки бывали, и на праздниках вот так можно полюбоваться. Но почему-то там это все не воспринималось так ярко и празднично. Ивик вспомнила Хэлу, та всегда говорила "дейтрийское убожество". И на такой вот ярмарке ощущаешь некую правду за ее словами.

   – Может, правда, личная инициатива... вот я что-то создал своими руками и продаю, а люди покупают... может, в этом есть что-то?

   – Что-то – это то, что все эти вещи здесь можно купить. Ты не замечала, что сам процесс... продажа, покупка... сам этот процесс как-то действует на людей?

   – Именно, – вдруг поняла Ивик, – именно так. Мне даже показалось, что этот продавец – гэйн, такая красивая витрина. А на самом деле все это не действовало бы так, если бы это нельзя было купить. Жажда заполучить, заграбастать себе – вот что делает эти вещи желанными и манящими...

   – Может, и так, – сказал Кельм, – наверное, ты права. Слушай, детка, ты совсем замерзла.

   – Да нет, ничего. Не сравнить со вчерашним!

   Вчера на сеанс связи Ивик ездила почти за сто километров от города. И от машины пришлось далеко отходить. Почти шесть часов на морозе, в открытом поле. Ивик, конечно, еще в квенсене привыкла к морозам, но телу от этого не легче.

   И сейчас носик у нее покраснел, а лицо cовершенно заиндевело.

   – Да и мне тоже холодно. Давай зайдем погреемся?

   Нырнули в небольшой торговый пассаж. Можно посидеть в кафе, но пить и есть ничего больше не хотелось. Пошли вдоль стеклянных витрин. Ивик, как всегда рядом с Кельмом, было просто все равно – о чем разговаривать, куда идти. Он взял ее за руку.

   – Кстати, давай тебе купим что-нибудь приличное на праздник? Я же знаю, наверняка у тебя одни пуловеры и штаны...

   – Нет, у меня юбка есть... ну давай купим, – согласилась Ивик. Чем-то же надо заняться. Они вошли в первый попавшийся магазинчик, хозяйка бросилась им навстречу. Кельм решительно отклонил предложение помощи. Ивик бездумно бродила между стойками, перебирая дорогие вещи, каждая блузка – в треть ее зарплаты. Ивик не очень понимала, чем все эти тряпки отличаются от подобных же в "Рони", стоящих раз в десять меньше. Ей все это не особенно и нравилось. Заинтересовали искусной выделкой цепочки, лежащие на витрине, с крошечными бриллиантами. Ивик начисто забыла, зачем они вошли сюда. Потом оглянулась на Кельма, который сосредоточенно-увлеченно перебирал платья, и устыдилась. Она ведет себя как маленький ребенок. Абсолютно пассивно. Она ведь женщина. Должна выбирать, интересоваться, самостоятельно решать, что ей нравится. Решать и выбирать ничего не хотелось. Кельм подошел к ней с охапкой платьев в руках.

   – Пошли мерить.

   Оранжевое оказалось хорошо, но – открывало стянувшийся ожог на плече. Черное Кельм отверг, Ивик согласилась с ним – она не любила черного цвета. Натянула светло-серое, бархатное, с ровно лежащими ворсинками. Кельм, прищурившись, разглядывал ее.

   – Берите это, – посоветовала продавщица, – очень хорошо смотрится!

   Кельм даже не спрашивал, нравится ли Ивик платье. Видно, понимал все ее невежество в подобных вещах. Протянул другое, светло-синее.

   – Давай еще это посмотрим.

   Ивик натянула платье. Посмотрела на себя в зеркала примерочной, вздрогнула. Незнакомая роскошная красавица – огромные темные глаза, матовая, будто напудренная кожа, точеная фигурка в облегающей синеве. Ивик раскрыла занавеску. Кельм покачал головой.

   – Какая ты... С ума сойти, Ивик, какая ты...

   И продавщице:

   – Заверните нам, пожалуйста, платье.

   Ивик быстро оделась. Вышла, следила за ловкими движениями необычайно любезной продавщицы, заворачивающей покупку.

   – Кельм, – шепотом сказала она по-дейтрийски, – это половина моей зарплаты. Почти.

   – Ах, какая досада, – ответил он, – а я хотел нефтяную скважину в Лей-Вей прикупить...

   И ткнул в витрину с украшениями, в кулон с голубым топазом.

   – И еще вот эту цепочку нам, пожалуйста, заверните.

   Келиан не очень понимала, зачем и почему надо, кроме учебы и работы, заниматься спортивными тренировками, да еще такими тяжелыми. Но все ее новые друзья этим увлекались, и в конце концов, это весело. В школе физкультура для Кели была ужасом кромешным. Нормальная спортивная одежда – то, что все в классической школе считали "нормальной" – стоила бешеных денег, а Кели сроду не могла купить даже в "Рони" тренировочные штаны. На физкультуре девочка чувствовала себя хуже всего, в своих вечно дырявых кроссовках или вовсе босиком, потому что кроссовок нет, в барахле из социального магазина, ничем не напоминающем фирменные спортивные вещи. Кели в играх не брали в команду. Над ней подхихикивали. И все потому, что она училась в школе, не соответствующей ее уровню. Так ей и сказал однажды заместитель директора "ты учишься в школе не по твоему уровню". Но училась-то она хорошо, и выгнать ее не могли...

   Ей доставляло теперь наслаждение являться на тренировку в фирменном спортивном костюмчике, красно-синем с полосками, с лейблами фирмы "Тигр". В мягких пружинящих беговых кроссовках. В здешней школе уроков спорта вовсе не было. И на тренировки, щедро предлагаемые спортклубом, ходили немногие. Но компания, с которой познакомилась Кели, почти в полном составе занималась "боевым искусством". Что интересно, тренировки вела дейтрийская тренерша. Эмигрантка. Она и в Дейтросе преподавала спорт в какой-то школе.

   А вот здесь ей повезло устроиться в интернат. Говорят, посодействовал кто-то из бывших гэйнов, работающих в лиаре.

   До собственно "боевых искусств" Кели пока не дошла. Тренировки были выматывающими. Бег по дорожке, проложенной вокруг интерната, три километра, пять, шесть. Бег интервальный. С отягощениями. Силовая тренировка каждый раз. Всякие приседания-отжимания. Немного техники – разучивали какие-то головоломные движения, Кели плохо понимала, как их применять в борьбе. Более продвинутые ребята проводили спарринги. Кели лишь иногда давали постучать по мешку, подвешенному на канате. После полутора часов такой тренировки выходили мокрые насквозь, футболку хоть выжимай. Но Кели нравилось потом, после душа, блаженное тепло, раскатывающееся по мышцам, мгновенный подъем настроения.

   Вот и сейчас она с наслаждением прижмурилась, натягивая все еще новенькую, фирменную одежду – до сих пор не могла привыкнуть к тому, что у нее все это есть, и все это можно купить – роскошное кружевное белье, обтягивающие серые штаны, пуловер в малиновую полоску, с длинным вырезом горловины. Ноги сунула в мягкие кожаные белые ботинки. Подошла к зеркалу, взяла фен. В девчоночьей раздевалке Кели была одна – сегодня никто из девочек на тренировку не явился. Да собственно у Асты иль Харс занимались почти одни мальчишки, и все они, насколько знала Кели, были в Клубке Сплетающихся Корней.

   Даже странно, почему приняли ее. И не просто приняли, а именно пригласили. Сначала она подумала, что Энди в нее втюрился – однако же, ничего подобного. К ней все относились хорошо – и это было непривычно. Проклятый забери, да все в этом интернате относились к ней нормально! И даже не в том дело, что она теперь одевается как все – а в том, что здесь все такие же, как она... с придурью... иногда даже куда больше выраженной – взять хоть Луарвега.

   Но никто из Корней в нее не втюрился. Втюрился парень из класса, Райс. С ним Кели даже поцеловалась раза два. Но это оказалось скучно. Некогда заниматься глупостями.

   Она высушила короткие светлые волосы феном. Запихала мокрую футболку и штаны в сумку – комом. Надо не забыть в стиралку кинуть, а то в прошлый раз три дня пролежало – сумка та-ак воняла потом. Вскинула сумку на плечо и вышла из раздевалки.

   У подоконника стояли Энди и Луарвег. Энди кивнул ей. Кели подошла.

   – Слышь, мы сегодня хотим немного отметить... ну что Лу и Ви уходят. Подходи тоже, если хочешь, мы у Ви собираемся в девять.

   Кели подумала. Дома лежала начатая сказка про Негорящее окно. Кели уже знала, что там будет дальше. И писать очень хотелось. А до девяти времени немного, и получалось-то лучше всего именно поздно вечером. Но ведь Лу и Ви правда уходят насовсем. И надо бы отметить как-то...

  – Я приду, – сказала она.

   В комнате Ви сидел один только Луарвег, и света не было – лишь на столе теплился ночной кристалл. Кели сморгнула. Она только что писала про Негорящее окно, и ей показалось, что жизнь переходит в сказку – и здесь тоже уютно, легко и можно отдохнуть от палящего нестерпимого света.

   Кели села напротив Луарвега.

   – Привет, – сказал он, застенчиво улыбаясь. Кели взглянула на парня, и тот отвел взгляд. Луарвег не любил смотреть в глаза. Мог, но не любил.

   Кели мало с ним общалась – с ним не так-то просто общаться.

   – Привет, – сказала она, – а где остальные?

   – Они придут сейчас... пошли в магазин. Надо купить.

   – Что ж мне не сказали – я бы тоже принесла чего-нибудь.

   – Да это не... не обязательно.

   Он помолчал. Потом спросил.

   – Как у тебя дела?

   Кажется, спросил потому, что неловко молчать. Кели улыбнулась. Луарвег ей нравился – такой неловкий, смешной.

   – У меня хорошо.

   – Я сегодня хотел такую маку сделать... – сообщил Лу, – такую, знаешь... представляешь, синий туман поднимается от земли, и душит, он ядовитый, им нельзя дышать, и одновременно в нем зарожда... зарождаются крутящиеся плотные вихри и пробивают тело как молекуляр... молекулярные стрелы, а в теле взрываются.

   – Класс комбинированного оружия, – вспомнила Кели. Они как раз изучали с консультантом Кэром тактику.

   – Ага... красивая мака, правда? Но я вспом... вспомнил, что нам же надо делать вид, что мы не можем, и переделал эту маку... сделал слабее. И без вихрей.

   Он подумал.

   – Я буду скучать по работе. Когда уйду.

   – Ты же будешь писать!

   – Да, но... писать – это здорово. Но я хочу и в Медиане... это так классно. И сейчас уже плохо оттого, что нельзя в полную силу. Я хотел бы быть гэйном. Почему я дейтрином не родился...

   – Тебе бы воевать пришлось. По-настоящему.