Текст книги "Человек идет в гору"
Автор книги: Ян Винецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
чтоб мы жили. А путиловцы живут по-иному, по-рабоче-
Му – плечом к плечу! – закашлял Михайло Иваныч —
болел он в ту лору – и пошел к точилу, оборвав со мной
разговор.
Назавтра иду на работу, думаю, опять подложил мне
Михайло листовку. Открываю верстак – пусто, листовки
372
нет. И дивно, обида меня взяла: не доверяет, не за того
человека меня принимал] И вспомнил я его слова: «В
одиночку живешь... А путиловцы живут по-иному,
по-рабочему – плечом к плечу!»
Это я-то, Ипат, не тот человек, на кого можно
положиться? Это я-то живу не по-рабочему?!
(Каждое утро кидался я к верстаку – нет ли листовки?
Нет! Эх, мать честная, какая меня обида тогда
разбирала!..
Молчит Михайло Иваныч, не глядит в мою сторону.
И я, что воробей, нахохлился.
Однажды нагрянули в цех жандармы. Схватили
Михаилу Иваныча и давай ему руки назад крутить.
Рабочие выключили станки, сбежались. Я рванулся к
Михаиле Иванычу, – будто мне крутым кипятком душу
ошпарило.
– Зачем руки ломаете? Ироды! —крикнул я, не
помня себя. Жандармы повернули ко мне головы. Стало
тихо.
Примолкла рабочая братва – думали, и меня
жандармы заграбастают.
А Михайло Иваныч, пересилив боль, оказал:
– Ипатий наш... Умом тронутый... Чего с него
спрашивать!
Рабочие, смекнув в чем дело, подхватили:
– Больной!
– По многодетности только и держат.
Михаилу Иваныча увели. А я стоял и плакал. Не
стыдно мне было плакать!
Высмотрел я нужного человека – из тех, кто к Ми-
хайле Иванычу приходил, и попросил работы. Дали мне
дело: листовки, подпольные газеты среди рабочих
распространять. Вот оно как, браточки мои!—Дед Ипат
выпрямился, развернул широкие плечи. В гущине бороды
сверкала улыбка. – Что дала мне наша Конституция?-
Жизнь дала, светлое счастье! Внук у меня – главный
конструктор, правнук – Глебушка – по моей
специальности пошел – токарем...
Дед Ипат завистливо оглядел молодежь. – Вам,
молодым,– легко, вольготно. Сколько дорог впереди
расстилается – шагай по любой!
Яша Зайцев с задором поглядел на комсомольцев:
– Ну, молодые, откликайтесь!
373
Наташа сидела задумчивая, быстро перебирая
пальцами косу.
Поднялся Сережа Поздняков.
– Город наш не такой уж большой. _ Обыкновенный
город. И вот идешь по улицам, видищь – тут строят
огромный театр, там – многоэтажный, на целый квартал,
дом, одевают в бетон берега реки, разбивают сады,
асфальтируют дороги. Стоит не побывать месяц-другой на
какой-нибудь улице, глядишь – уж вымахнул красавец-
домина там, где недавно был пустырь, мягко шуршит по
асфальту голубой троллейбус. И так становится весело на
душе. Идешь и улыбаешься прохожим. Ведь это все —
наше!
– Очень хорошо! – сказал Яша и взглянул на
часы. – До гудка осталось десять минут. Сережа,
принеси-ка гитару. Я спою новую песенку про наш цех.
Сережа вынес из конторки ОТК гитару.
Взяв аккорд, Яша начал:
Ходила вдоль по цеху
Не шутка, не потеха,
Не сказка и не тайна,
А... звездочка комбайна.
Он защипал струны отрывистым, быстрым перебором:
От Глеба до Павлина,
От Коли до Устина,
От Аннушки к Назару,
От Васи к Елизару,
От Клавы до Наташи
И... вновь вернулась к Яше!
Песенка была до того неожиданна, что в первую
минуту все молчали, удивленно глядя то на Зайцева, то на
Добрывечера, стоявшего в стороне. Потом разом
прорвался дружный хохот.
А Яша, выждав, покуда наступит тишина, продолжал:
Сто раз она с начала
У всех перебывала.
Он перевернул гитару и хлопнул по ней рукой:
Попался ей навстречу
Начцеха Добрывечер.
И молвит она с горя:
сРодной Иван Григорьич!
374
Станки бы так расставить,
И цикл ~бы так направить,
Чтоб мне не возвращаться,
Сто раз бы не встречаться —
Гитара волчком завертелась в воздухе, потом легла
на бедро Зайцева и пошла сыпать дробью переборов:
С Клавой да с Павлином,
С Глебом да с Устином,
С Аннушкой, с Назаром,
С Васей, с Елизаром,
С Яшей да с Наташей!
Так вот она какая —
Упрямая, литая,
Не сказка и не тайна, —
Звездочка комбайна!»
Он взял бурный, торжествующий аккорд.
Гудок поглотил последние слова песни. Рабочие
расходились возбужденные. В этот день курилка пустовала...
Добрывечер смотрел на длинные ряды станков.
Обида от насмешливой песенки Зайцева улеглась.
Но в ней, в этой песенке, была умная и «неожиданная
мысль: ведь и звездочка, и шкивы редуктора, и сотня
других деталей много раз переходят от одного участка к
другому и снова возвращаются. В этом движении,
запутанном и сложном, казалось, бьм точно продуманный
цикл. Но теперь, приглядевшись, Добрывечер понял, что
эта старая обветшалая технология порочна в своей
основе. Она отнимает у людей много лишнего времени,
затрудняет контроль.
И если перестроить технологию так, чтобы в каждой
бригаде был свой завершенный цикл, дело пошло бы куда
быстрее.
«Ну и Яков! Башковитый выйдет инженер из этого
хлопца!» – с удовольствием подумал Добрывечер и
быстро зашагал к конторке.
Г л а в а вторая
Чардынцев сидел у Мишина, когда в кабинет вошел
высокий, с заметной сутулостью пожилой мужчина. Это
был Губачев, заместитель директора соседнего
тракторного завода. Он просил у Мишина взаимообразно на
пять дней двести штук стальных труб «сорок четыре на
пятьдесят».
375
*– Вагоны задержались в пути. А мы сегодня выдали
в производство последние трубы,– добавил он
извиняющейся скороговоркой.
В круглых глазах его было примерно такое
выражение: «Выручи, Семен Павлович. Попал я с этими чорто-
выми трубами, как козел в репейник».
Но Мишин, сузив глаза, ответил:
– Не могу. У меня тоже кончились.
По холодной сдержанности тона . директора и по
улыбке, не то смущенной, не то злорадствующей, Чардын-
цев понял, что Мишин говорит неправду.
Когда заместитель директора тракторного завода
вышел, ссутулившись еще более и процедив холодное «пока,
Семен Павлович», Чардынцев, коротко глянув в глаза
Мишину, уверенно сказал:
– А ведь трубы у нас есть.
– Тебе откуда об этом известно? – ухмыльнулся
директор.
– Знаю!
– Есть,– признался Мишин.– И знаешь, почему я
ему отказал? Он меня, собачий сын, в прошлом году
подвел: не дал листового железа, пока я не позвонил
самому министру.
– А если и он пожалуется министру, – ты и министра
обманешь?
Наступила тишина. Мишин упрямо пригнул голову,
помолчал, потом удивленно и не скрывая обиды
произнес:
– Ну, брат, ты далеко зашел...
– Это ты далеко зашел со своей «коммерческой
жилкой», чорт бы ее побрал! —Чардынцев встал и нервно
зашагал по кабинету.– За повседневными делами, за
хозяйственной суетой ты упускаешь из виду конечную
цель. Да, да, упускаешь, Семен Павлович! Кто к тебе
обратился за помощью – Губачев? Нет! К тебе обратился
представитель социалистического предприятия. И ты
отказал ему из-за каких-то личных счетов с Губачевым. Из-за
труб, что ты утаил от Губачева, несколько районов не
получат во-время тракторов. Ну как это назвать, скажи,
Семен Павлович?
– С тобой трудно разговаривать,– обиженно
огрызнулся Мишин,– ты к каждому факту подводишь какие-то
неожиданные параллели.
376
– А как же иначе? Если ты коммунист, то во всем
равняйся на конечную цель. Не вырождайся в делягу!
– Обидного о себе еще не слышал.
– Жаль. Солдатский котелок и тот любит, чтобы его
с песком продраили.
Мишин молча перекладывал бумаги.
– Оппонент молчит, стало быть, разговор окончен.
Так? – спросил Чардынцев и, остановившись напротив
Мишина, продолжал:– Нет! У меня сегодня настроение
заклевать директора.
– Осторожней. Завод сиротой оставишь,– ответил
Мишин, не улыбнувшись.
– Вот-вот, об этом я и хотел тебе сказать. Весь завод
один везешь. А где главный инженер, где главный
технолог, где начальник производства? Почему только и
слышно: директор приказал, директор не велел? Правильно ли
это, Семен Павлович? Мне думается, неправильно.
– Период освоения,– вздохнул Мишин.– Приходится
самому быть диктатором! В целях оперативности. А потом
все уляжется на свое место.
– Но я слышал, ты так работал и во время войны?
– Было дело...
– И я болел этим. В самый ответственный момент
хотелось самому быть одновременно на всех участках,
делать все за всех. Носился из батальона в батальон, из
полка в полк, как угорелый. Командиров полков держал
за спиной, а сам командовал, горе мыкал. А знаешь,
отчего недуг сей? От неверия в людей и переоценки
собственной персоны. Опасный недуг! Надо излечиваться, Семен
Павлович. И самое неприятное, что у тебя уже есть
последователи. Добрывечер, например, работал один, без
актива. А как захромал сам – провалился и цех.
Или есть там еще такой вихрастый бригадир Глеб
Бакшанов. Я, говорит, лучший токарь завода, на мне вся
программа держится. А бригаду забросил. Рабочие не
выполняют норму, плохо зарабатывают. Видишь, куда
кривая пошла?
–' Выходит, во всех бедах виноват один я?
– Нет, не только ты. Виновата и партийная
организация, не сумевшая во-время подсказать тебе.
Из Москвы позвонил заместитель министра, и
Чардынцев не стал дожидаться окончания, обещавшего
затянуться разговора...
377
В одиннадцать часов вечера Мишин позвонил Губа-
чеву:
– Присылай машину за трубами, кладовщики
напутали. Нужного тебе диаметра у меня оказывается
труб – до чортовой бабушки!
Несколько дней директор ходил мрачный, при встрече
с Чардынцевым холодно кивал головой.
Но Мишин долго сердиться не мог. После вечернего
совещания с начальниками и парторгами цехов он
попросил Чардынцева остаться.
– Алексей,– сказал он, глядя на чернильницу,– если
кто-нибудь тебе скажет, что он пуще всего на свете любит
критику и прямо-таки испытывает удовольствие, когда его
щекочут этим острым предметом,– не верь. Критика есть
критика. Брешет, стервец! Поостыв и поразмыслив,
пришел к выводу: ты прав, Алексей. Спасибо!
За дверью послышался звонкий смех, и тотчас же в цех
впорхнула стайка девушек. Это была бригада Наташи.
Тоня взглянула на часы: до гудка оставалось еще сорок
минут.
– Здравствуйте, девочки,– протянула к ним руки
Тоня.– Что так рано?
– Здравствуйте!
– Не спится!
– Второй механический снится! – отозвались
девушки.
Тоня взяла под руку Наташу. Ей нравилась эта
красивая девчонка с темными смелыми глазами.
– Я серьезно, Наташенька: что всполошились так
рано?
– У нас ежедневные занятия. Сегодня – чтение
чертежей.
– А кто преподает?
– Когда сами, когда Добрывечер.
«А я этого не знала»,– подумала Тоня, досадуя на то,
что она, парторг, и впрямь плохо приглядывалась к людям,
и одновременно радуясь хорошему начинанию.
– Молодцы! – похвалила она-.
– Какое тдм молодцы! – обиженно повела плечом
Наташа.– Прочитайте, что пишут о нас в «Резце». Они
как раз поравнялись со стенной газетой, висевшей у кон-
хорки диспетчерской.
378
Наверху большими красными буквами было
написано:
«Отгадайте загадку!»
Ниже шел текст:
На язык остра, в работе быстра,
Сама достигла заоблачных высот,
А хвост от земли не оторвет.
А внизу маленькими буквочками, похожими на
мелкую стружку, отгадка: «Наташа и ее бригада».
– Это все Яшка! – раздраженно бросила Наташа.
– Зайцев?
– Ну конечно! Кому же еще? «Черепахи у тебя в
бригаде,– говорит,– другие по три нормы дают, а твои
девчата еле-еле за норму перевалили». А того не знает,
сколько нам стоило труда нормы достигнуть. По утрам
и по вечерам учимся, догоняем. На танцах уже не
помню когда были. Девчонки просятся – не пускаю!
– Строга! – засмеялась Тоня.– На танцы тоже надо
поспевать.
Она вспомнила недавний разговор с комсоргом.
– Бригада Наташи самая' дружная,– сказал Зайцев
с застенчивой восторженностью.– На собраниях – на
одной скамейке, в столовой – за одним столом. Да что в
столовой! Назначил один наш парень свиданье с
Наташей. Так что вы думаете? Вся бригада пришла!
– Наташенька,– проговорила Тоня.– Завтра цеховое
собрание. Ты должна.выступить и от имени бригады
взять обязательство давать по две нормы.
– Две нормы? – шопотом повторила Наташа. Лицо ее
испуганно вытянулось.– Это... сейчас... невозможно.
– Возможно! – твердо сказала Тоня.– Трудно, очень
трудно, но возможно. По-новому огляди свое хозяйство,
своих девчат. Иными глазами, понимаешь? С точки
зрения новых задач. И ты найдешь все, что нужно.
– Ой, Антонина Сергеевна, как вы меня
ошарашили, – растерянно произнесла Наташа. – Может, другую
бы бригаду выбрали, а? Глеба, например? Или Зайцева?
– Ты историю партии изучаешь? – спросила вдруг
Тоня.
– Седьмую главу начали. До февральской
революции дошли.
– Помнишь, в четвертой главе Сталин говорит,
примерно, так: пусть новое еще слабое, но если оно растет*
379
если оно имеет будущее, оно неодолимо. Твоя бригада,
Наташа, имеет будущее.
Тоня промолчала о другой стороне своего замысла:
«Если бригада Наташи станет давать по две нормы, куда
денут глаза от стыда опытные токари. Девчата
раздразнят их мужскую, их профессиональную гордость...»
Тоня взглянула на стоявшую с поникшей головой На*
ташу и звонко рассмеялась:
– Я помню, в детстве, когда молоко готово было вот-
прокиснуть, мать, пробуя его и опасливо морщась,
говорила: «молоко задумалось». Так и ты, Наташа. Ну,
чего ты испугалась? Это так на тебя непохоже!
– Я-то не испугалась,– ответила Наташа
нерешительно. – Да вот девчонки мои не перетрусят ли...
– Тогда пойдем, я с ними поговорю...
Наташа вскинула голову.
– Нет, Антонина Сергеевна. Я уж потолкую с ними
сама!
– Ну, ну. Пожалуй, правильно. А то я их еще вспугну,
как воробьят,– добродушно поддразнивая, сказала Тоня.
– Воробьят! – обиделась Наташа.– Орлицы они у
меня, вот кто! Квалификации только не хватает... Вот
увидите, они еще так крыльями взмахнут...
– А я о чем говорю? – удовлетворенно засмеялась
Тоня, обнимая Наташу.– За твоей бригадой – будущее.
Диалектика!
Вечером Наташа собрала бригаду.
– Вот что, девчонки: посидели на одной норме —•
будет!
Девушки беспокойно загомонили:
– Что ты, Наташа!
– Давно ли бранила нас, что нормы не выполняем.
Добились, наконец. И вот – на тебе!
– Опять плохо!
– Добились! – сказала Наташа с глухим
раздражением.—Достигли высшего предела! А что другие
комсомольцы по три нормы дают,– до этого вам дела нет?
– Много ли таких? Пять-шесть ребят на весь цех? —
возразила Клава. Густая чолка прикрывала ее лоб,
нависая над бровями.
– Шестью картофелинами посеешь огород? Нет?
Вот и надо, чтобы весь цех был стахановским. Вон
в «Резде» карикатуру на меня нарисовали, – продол-
зы
жала Наташа. – Хвост, что у крокодила, по земле
волочится. Подводите вы меня, девчонки. Нельзя так дальше!
– Где нам за тобой угнаться, Наташа! – вздохнула
Гульнур.
– Почему? Чем вы хуже меня?
Клава сузила глаза и, прицелясь, выпалила:
– Тебе Глеб все секреты передал!
Наташа усилием воли сдержала негодование.
– Я от вас ничего не прячу. Все, чему научилась у
Глеба и у других токарей, передаю вам. А ты, Клавка,
трусиха и к тому же – изрядная сплетница!
– Я никогда и не скрывала, что я страшная трусиха,—
растерянно заморгала Клава.
– Да полно, Наташа! Клавка сболтнула невпопад.
У нас ведь был уговор – по пустякам не обижаться, –
увещевала Зоя.
– Ну так вот что, девчонки,– Наташа строго
оглядела бригаду,– завтра на собрании я от вашего имени
беру обязательство давать по две нормы.
– Наташа!
– Разве можно так – с налету!
– Надо подготовиться!
Наташа облизнула пересохшие губы, мягко
улыбнулась.
– Это другой разговор. Надо, девчонки,' посмотреть
на свой станок, на свою работу с точки зрения новых
задач. Поискать, где лежат нетронутые резервы. Я не
увижу их. Начальник цеха тоже. Каждая из вас должна
приглядеться к.своему хозяйству. К своему я уже
пригляделась. Вот, например, сколько времени уходит у нас
на заточку резцов? Не меньше часа в день, так?
– Так! Иной раз и больше,– закивали девушки.
– Я поставлю вопрос, чтобы резцы точила
инструментальная группа. Вот вам уже 13 процентов сверх нормы.
– Дельно! Очень хорошо! – обрадовалась Клава, у
которой на заточку резцов уходило значительно больше
времени, так как, несмотря на все усилия Наташи, Клава
никак не могла научиться правильно затачивать резец.
– Та-ак,– протянула Наташа, переводя дыхание.—
Теперь – наладка станков. Сколько минут дожидаемся
настройщика?
– Когда полчаса, когда и час.
– От настройщиков отказываюсь,– блеснула глаза-
881
ми Наташа.– Будем сами производить настройку.
Ничего, ничего, научимся!—добавила она, перехватив
испуганный взгляд Клавы.—Ну, согласны?
– Давай, попробуем,– отважившись, ответила Зоя.
– Не попробуем, а сделаем!—громко поправила
Наташа.
Клава слабо ойкнула. В глазах ее все еще дрожал
страх.
– Слушай, Клавка,– с сердцем
проговорила'Наташа,– если ты боишься,– уходи из бригады!
– Наташа!.. Да я... Да как же я без вас?!
–произнесла Клава. Теперь уже нельзя было понять, чего она
боится больше – двух норм или перспективы ухода из
наташиной бригады.
– Решено? – снова спросила Наташа.
– Решено! – ответили девчата.
– А Клава что молчит?
– Согласна. Только мне на первое время поможете,
ладно, девчонки?
Лицо Наташи просветлело.
Глава третья
После собрания Яша повел бригаду на боковую аллею
8аводского двора. Молодые клены буйно раскинули
цветистые шатры. Временами налетал сильный, но совсем
незлой ветер, ласково ворошил листья, и тогда ребят
густо осыпало золотыми стружками солнца.
– Слыхали? – спросил Яша, пытаясь нахмурить
брови, но желанная морщинка не получалась.– Девчата
обещали давать по две нормы. Выходит, догнали нас на
первом же круге.
– Обещали!—насмешливо повторил Коля Желез-
нов, не по годам рослый и широкоплечий парень.
– А обещанного три года ждут! – подлаживаясь к
тону Коли, подхватил тоненький Сережа Поздняков.
– Бабьи сплетни! Наташка сама только-только до
двух норм дотянулась,– скептически произнес Рустем
Исмагилов. Под широкими черными бровями сталью
отливали серые глаза.
Яша помолчал, выводя прутиком на песке фигурку,
похожую на нотный ключ, потом, отшвырнув прутик,
сказал:
382
~ А" я уверен, что они дадут две нормы. Наташа слое
на ветер не бросает. И потом, как они пойдут теперь на
попятную? Это ж будет подрыв авторитета комсомола!
– Научили на свою шею,– фыркнул Сережа и
покраснел, сразу поняв, что сказал глупость.
– Учитель! Услыхали бы девчата,– разговаривать
больше с тобой не стали бы,– бросил^ сердито бригадир,
– Я не то хотел...– смущенно проговорил Сережа.—
Я хотел сказать... вроде и неудобно нам сейчас на двух-
то нормах тянуть.
– Конечно! – неожиданно сменил гнев на светлую
улыбку Яша: он для того и собрал ребят и теперь был
доволен, что мысль это высказана не им самим. —
Сейчас надо продвигаться дальше, а не то вымпел у нас
отберут.
– Что же ты предлагаешь? – спросил Коля.—
Прибавим еще десять процентов, что ли...
– Мелко плаваешь, Николай! – ответил Яша и,
выждав, пока утихнет пронзительный гудок
проходившего за кузницей паровоза-кукушки, сказал,
выделяя каждое слово: – Надо переходить на скоростное
резание.
Кто из них не думал об этом! Генрих Борткевич и
Павел Быков стали их самыми любимыми героями. Но себя
они считали неподготовленными к такому большому делу.
Да и на заводе никто, кроме Глеба и Никиты с Шурфй,
еще не работал на больших скоростях.
– А станки? – спросил Коля.– Их ведь потребуется
переоборудовать.
– Станки переоборудуем. Главное, ребята, в нас
самих. Учиться надо! Геометрия резца,
материаловедение, технология токарного дела. Давайте по вечерам
читать в общежитии. Книги у меня есть. Навалимся
организованно, а?
Ребята молчали. Коля не отводил взгляда от носка
своего правого сапога. Рустем тер глаза, будто их чем-то
запорошило.
– Давай!—тряхнул головой Сережа и, взглянув на
Колю и Рустема, снова притих, будто застеснялся их.
– А вы чего молчите? Испугались? – спросил Яша,
приглядываясь внимательней к друзьям.
– Да нет... чего там!
– Куда иголка, туда и нитка,—ответили ребята. '
383
Сережа как-то странно поглядывал на Колю и Рус-
тема, словно не хотел при них сказать о чем-то таком, что
тревожило и мучило его, как больной зуб.
...В трамвае Сережа сказал бригадиру, мрачно
нахмурив крутой лоб:
– В общежитии заниматься не выйдет.
– Почему? – спросил Яша.
– В карты там режутся – страх! До поздней ночи
гомон стоит. Колька давеча всю получку просадил. И
пьют. По алфавиту!
– Не может быть...– поразился Яша.
– Да, и Рустем тоже.
«Хорош же я комсорг! Хорош бригадир! Ни разу не
, заглянул в общежитие, не поинтересовался, как живут
комсомольцы...» – ужаснулся Зайцев. Вот когда он с
особенной отчетливостью понял, в чем сила наташиной
бригады. «Они всегда вместе, а мы только вышли за
ворота – и уже рассыпались, разбрелись кто куда».
– Что же ты... не призвал их к порядку?
– Призывал... Смеются! «Тебя,– говорят,– красную
девицу, зря в нашу бригаду взяли. Тебе к Наташке надо
проситься».
– А мне... почему ты мне раньше не сказал?
– Не велели. Колька пригрозил: Зайцеву скажешь,
выживем из бригады.
Вон оно что! Теперь понятно, почему Николай и
Рустем с такими кислыми лицами приняли его предложение:
им неохота расставаться с картами.
«Два года работаю с ними и не знал, с кем имею дело.
Ничего не знал. Упрекни меня до этого кто-нибудь в
незнании своих ребят, я бы, пожалуй, обиделся».
В душе закипала злость на Николая и Рустема и
на этого тоненького Сережу, испуганно глядевшего по
сторонам и ответившего ему невероятно идиотской
фразой – «не велели». Больше всего почему-то ужалила его
именно эта фраза.
– А ну пошли! – крикнул он вдруг, с бешенством
сверкнув глазами, и, рванувшись к задней площадке,
выпрыгнул из трамвая, не дожидаясь остановки. Сережа
несколько секунд колебался, потом спрыгнул тоже...
В просторной свежепобеленнои комнате стоял густой
сизый дым, удивительно напоминая парную. На помятых
постелях сидели по три человека, уткнув носы в грязные
384
вееры карт. Некоторые не успели даже снять
комбинезоны. На столе, рядом с густо утыканной окурками
пепельницей, в замусоленной кепке желтела груда рублевок.
– Полундра! – крикнул кто-то на крайней кровати,
когда Зайцев распахнул дверь. Бледное лицо Сережи
колыхалось сзади.
Николай и Рустем переглянулись. Рустем рассыпал
свои карты и пригнулся их поднимать.
Сережа ожидал бури. «Зайцев налетит сейчас
коршуном,– думал он,– вырвет карты, начнет кричать на
комсомольцев». Но в следующую минуту он в удивлении
остановился.
Зайцев весело поздоровался со всеми за руку, на
Николая и Рустема даже не взглянул – будто их здесь не
было.
– Ребята,– сказал он, доставая из кармана бумагу
и карандаш,– комитет комсомола объявляет запись в
футбольную и волейбольную команды и в кружки —
шахматный, автомобильный, стрелковый...
Он перечислял названия кружков, примечая, у кого
из картежников зажигались при этом глаза.
– Пиши меня! В волейбольную!
– Меня запиши в автомобильный! – закричали со
всех сторон.
Игроки молчали, не проявляя пока интереса к его
сообщению, а, может быть, смутно чувствовали, что вся
эта история направлена против обожаемых ими карт.
– Кружка кройки и шитья нет? – спросил вдруг
один из заядлых игроков, токарь из бригады Глеба, Павка
Семенов.
Все кругом засмеялись.
– А ты хотел заниматься? – спросил в свою очередь
Зайцев.
– Нет. Есть у нас тут одна баба – Сережа
Поздняков. Его надо бы туда записать.
Снова раздался взрыв смеха. Громче всех смеялись
картежники.
Сережа обиженно заморгал и с молчаливым призывом
о помощи глядел на Зайцева.
Яша выждал, пока уляжется смех, и вдруг громко
спросил:
– Павка! Сколько ты заработал прошлый месяц?
– Пятьсот сорок,– ответил Павка.– А что?
ф.444 – 25 3S5
– А Сережа получил тысячу двести рублей. Вот и
посуди, кто из вас баба? Ты и одной нормы не даешь, а он
две нормы вырабатывает.
Ехидный смешок ветром пробежал по комнате,
– А все потому,– продолжал наседать Зайцев,– что
ты ни черта по токарному делу не читаешь, не учишься,
а только и знаешь, что карты мусолишь.
– Ну, меня на крючок агитацией не бери.
Павка исподлобья глянул на Якова и хотел что-то
еще сказать, но Зайцев уже обращался ко -всем:
– Годы идут, ребята, и если мы сейчас не возьмемся
за повышение своей квалификации – потом поздно будет.
Так я говорю или нет?
– Верно, Яков!
– Из-за двух-трех шелопаев на все общежитие тень
падает.
– Они живут по принципу: ешь – потей, работай —
зябни! – закричали со всех сторон.
– Это кто шелопай? – вскочил Павка, бросая на
стол карты.
– А хотя бы и ты! – вышел вперед Сережа
Поздняков.– До двух часов ночи горло дерешь – очки считаешь.
А на работе ртом мух ловишь.
– А может быть, меня на работе простои заедают?
Может, наш бригадир нас ни на полст'олечко не учит?
– Старая песня! – отрезал Яша.– Других винить
легко. Ты сам не хочешь учиться.
– Что ж, я не хочу больше заработать? – кричал,
побагровев, Павка.– Я что, враг себе? Скажи,– враг?!
– Нет, ты просто дурак,– спокойно сказал Яша, и
эта спокойная уверенность его тона окончательно
разоружила Павку.– Да, дурак,– продолжал Яша.– Время
гробишь безрассудно. Ты знаешь, что сказал академик
Лысенко? Это глупости,– сказал он,– говорят
американцы, что время – деньги. Время не купить ни за какие
деньги, ни за какие блага на свете!
Стол, за которым сидел Яков рядом с игроками, плотно
окружили молодые рабочие: Зайцев сумел нащупать
самую верную струну. Зато и любили они своего комсорга,
что он и советовался и работал как равный, но они-то
хорошо знали, что вперед их ведет его воля, его горячее и
открытое сердце.
386
– Так вот, ребята,– сказал Яша громко и
отчетливо,– если хотите, мы будем три раза в неделю проводить
занятия здесь, в общежитии. Пригласим технологов,
лучших токарей. Только ставлю два условия: первое – на
кроватях не сидеть, для этого есть стулья, второе —
картежников вон!
– Согласны!
¦– Давай, Яков, налаживай дело!
Павка глядел на Яшу обиженными глазами.
...Несколько дней Яша не разговаривал ни с Колей
Железновым, ни с Рустемом, лицо его было мрачным, и
переносье впервые пересекла тонкая морщинка. Потом,
собрав ребят после работы, объявил:
– Нелегко мне было принять решение. И особенно
теперь, когда мы соревнуемся с бригадой Наташи,
сильной, дружной, отличной бригадой! Но ничего не
поделаешь. Я думал, что руковожу комсомольской бригадой,
а оказалось – другое... Картежники, трусы. Я верил вам,
как самому себе, а вы обманывали меня, да еще грозили
расправой молодому товарищу, если он мне расскажет.
Яша помолчал, плотно сжав губы, потом четко
сказал:
– Я согласовал с начальником цеха... Железнов и
Исмагилов! Вы больше не работаете в нашей бригаде.
Исмагилов вскочил, рванул ворот русской рубашки
так, что сразу отлетели две пуговицы.
– Яша! Сережа! Виноваты мы. Простите! Клянусь, не
будет этого больше!
– Ошиблись мы. Простите, ребята! – тяжело
выдавил Николай.
– Нет...– тихо, но твердо ответил Яков.
Когда Железнов и Исмагилов ушли, обиженные и
подавленные, Яков обернулся к Позднякову.
– Сережа,– сказал он,– нам теперь дадут двух
учеников, это, конечно, не Рустем с Николаем... и все-таки
соревноваться с Наташей будем. Непременно!
* – f
Глава четвертая
На совещании парторгов Чардынцев привел в пример
второй механический цех.
– Там коммунистов немного,– сказал он,– но они
возглавили решающие участки и сами взяли на себя
25* 387
самые трудные обязательства. Только так можно повести
за собою массы.
«Интересно! – подумала Тоня,– сам изругал нас, как
свекровь ленивую невестку, а здесь в пример ставит».
– И обратите внимание,– продолжал Чардынцев,—
цех отстающий, но мы убеждены, что он теперь пойдет в
гору.
Тоня не смогла бы объяснить почему, но под ясным и
ободряющим взглядом Чардынцева она была твердо
уверена, что так и будет...
Петр Ипатьевич взялся ликвидировать простои из-за
неисправности оборудования.
– Ты понимаешь, светлый месяц,– говорил он Тоне,
возбужденно теребя свои усы,– я все-таки нашел, на чем
споткнулись мои слесари! Была у нас система оплаты:
сколько отремонтировал станков,– столько и получай.
А того не опрашивала казенная система эта, чирий ей в
нос, сколько раз один и тот же станок ремонтировали.
Вот и получалось: починили станок тяп-ляп, через пень
на кочку – и деньги на бочку! Слесарятам моим
понравилось: никто их не бранит, не ругает, а денежки сами в
карман плывут.
Я теперь эту вредную систему прикончил. Попался
второй раз станок, смотрю – выработал ли срок. Не
выработал срока – починяй, мамкин сын, бесплатно,
искупай вину. Вот увидишь, теперь простоям – крышка!
– А что же раньше вредную эту систему терпели? —
спросила Тоня, радуясь смелому новшеству старика.
– Да как тебе сказать, Антонина Сергеевна? – сму-
гился он.– Снизу вверх на нее глядел, с немым
почтением. Как-никак писали ее ученые люди, утвердили в
министерстве, одели ее в печати, украсили подписями.
Авторитет!
А потом, как разозлил меня Алексей Степаныч, я и
пошел шерстить, невзирая на печати!
...«А меня он не разозлил,– думала Тоня, продолжая
слушать Чардынцева и вспоминая тот свой недавний
разговор с Петром Ипатьевичем,– меня он удивил,
пожалуй...»
Чем именно удивил ее Чардынцев, она не могла бы
сказать, но ей казалось, что любой человек, поработаз с
Чардынцевым, становился требовательней к себе и одно-
888
временно уверенней, смелее, словно бы поднимался выше
и перед ним раздвигался горизонт.
Чардынцев говорил о том, что директором завода
поставлена предельно ясная и четкая задача: в ноябре дать
первую серию. Парторги должны выдвинуть коммунистов
и комсомольцев вперед, на выполнение самых
трудоемких и срочных заданий, немедленно подхватить ценный
почин, приглядываться к работе каждого человека.
После совещания Чардынцев попросил Тоню остаться.
– Контратакуете? – спросил он весело.—
Правильно! И очень хорошо сделали, что остановили свой выбор
на бригаде Наташи. Кака-ая девушка, а? Будь я лет на
двадцать моложе, непременно ринулся бы завоевывать ее
сердце! И завоевал бы!
– Вы слишком самоуверенны,– заметила Тоня.
– Великая цель рождает великую энергию,—
засмеялся Чардынцев. Потом морщинки смеха исчезли. —
Антонина Сергеевна, я слышал, будто вы года два
тому назад проводили опыты получения сверхпрочного
чугуна?
– Проводила, да терпенья не хватило,– вздохнула
Тоня.– Сколько раз пробовала – ничего не получилось.
– А вы снова вернитесь к своим опытам и на этот раз.
не только как инженер-химик, но и как парторг.
Он положил свою тяжелую ладонь на ее руку. Она
вздрогнула и почувствовала, как прихлынувшая кровь
защипала щеки.
– Антонина Сергеевна, сталелитейного цеха на
заводе нет. Ждать, когда нам его трест построит, нельзя.
Что же остается? Остается заменить сталь другим
металлом без ущерба для качества. Как вы думаете,
Антонина Сергеевна, если мы поставим такую задачу перед
конструкторами и технологами, выйдет что-нибудь реальное
или нет?
Он смотрел на нее с пристальным вниманием и с
какой-то ясной непоколебимой верой.
И снова под его взглядом она ощутила в себе
большую, веселую, нетерпеливую силу, звавшую ее приступ
