Текст книги "Человек идет в гору"

Автор книги: Ян Винецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

заводских делах прибавилась забота о сыне.

269

Глава шестая

Примирение с Глебом не внесло спокойствия в душу

Наташи.

Так течение иногда образует вращательное движение

воды, и в бешенОхМ водовороте поднимается со дна ил,

мутя прозрачную чистоту реки...

Наташе было не по себе в бригаде Глеба. Ребята

часто о чем-то шушукались. Она перехватывала их

недовольные взгляды, устремленные на бригадира. Наташа

пыталась с ними заговорить, но они отвечали лишь

насмешливым пожатием плеч, опасаясь, верно, что она

передаст разговор Глебу.

Однажды в обеденный перерыв она подошла к

Павке Семенову – коренастому, не по годам

широкоплечему» с русой чолкой, лихо нависшей над бровями.

– Ты трус!– сказала она, глядя на него широко

раскрытыми глазами.

– Что-о? – опешил Павка.

– Трус! Ты знаешь что-то нехорошее о Глебе, а

открыто сказать боишься.

– Но-но! Полегче на поворотах – колесо слетит! —

проговорил Павка, угрожающе придвигаясь к ней

плечом. – Я всем говорю и тебе повторю, раз уж сама

напросилась: твой Глеб – ас!

– Что это такое ас? – спросила Наташа, дивясь

презрительному тону Павки и вспомнив., как недавно у

точильного круга ребята бросили Глебу вслед то же

слово.

– Форсун и задавака! Единоличник! Вот что

такое ас.

– Но причем ттут Глеб? '

– Причем? За товарищей нас не считает – раз,

секреты свои за пазухой прячет – два, работать не

учит – три! Вот! А теперь можешь идти и передать все

своему асу, – он отвернулся, считая разговор

оконченным.

Наташа не обиделась. И хоть мало поняла из

отрывистой, сбивчивой речи Павки, решила поговорить на

эту тему с Глебом.

Вечером, когда он провожал ее домой после кино, и,

они остановились у палисада под высокой березой, Ната-

ша, высвободив руку из его горячей руки, сказала:

270

– О тебе нехорошо говорят ребята нашей

бригады....

– Кто? – перебил ее Глеб.

– Все.

– Понимаю. Дала слово не выдавать завистника.

Поступаешь благородно! – Он поднял рук»у и сорвал

ветку березы. Тяжелые капли росы горохом рассыпались

по земле.

– Я слова никому не давала. Но почему ты хочешь

узнать, кто говорит, и не интересуешься тем, что о тебе

говорят?

Наташа опустилась на скамейку. Глеб присел рядом.

– Потому что мне это давно известно!– Ветка

хрустнула в его руках.

– Так ты знаешь? – удивилась Наташа.

– Пустые слова!

– Страшные слова, Глеб!

Она заглядывала в его глаза, будто искала в них след

того неверного, чужого огня, что чадил в нем, грозя

спалить все доброе и чистое. v

– Слова не репей, к одежде не пристают, – сказал

он, помолчав.

– К одежде так. Но они пристают к душе, Глеб!

Он хмурился, мял в руках ветку, словно она была

причиной этого тягостного неприятного разговора.

Сухие, мертвые листья рассыпались багряной пылью под

его пальцами.

– Глеб! Надо собрать бригаду, потолковать. Честно!

и спокойно выслушать обиды ребят, найти общий

язык.

Глеб отбросил з сторону вшнец измятую ветку,

шумно вздохнул-:

– Переменим пластинку, Наташенька, сыучно!

Наташа «е ответила. * Слова Глеба камнем легли

на сердце...

Упала звезда, на черном небе долго держался еа

яркобелый след, будто по огромной грифельной доске

резко черкнули мелом. Наташа вздрогнула. Глеб понял

нспугавпьую ее мьвсль и с ласковой силой зашептал:

– Не бойся, Наташенька! Моя звезда не упадет

никогда. Моя звезда – ты!

– Не то, Глеб, не то, – отстранилась Наташа.

Дремотно, сквозь неокрепший еще сон, запели первые

271

петухи. Перекликаясь с ними, где-то недалеко протяжно

зевнула и примолкла усталая гармонь.

Иван сидел в зрительном зале заводского клуба

рядом с Николаем Петровичем и Анной Сергеевной. Он

любил эту счастливую семейную чету, и теперь в

угрюмые дни разлада с Лизой его тянуло к ним, их простые

дружеские слова вселяли надежду.

«В чем их счастье?—думал Иван, слушая, как Анна

рассказывала ему и мужу о том, что дядя Володя собрал

со своего участка коллективного сада целую телегу

яблок.– В том, что оба они – честные, прямые и добрые

люди? Но ведь и мы с Лизой... тоже честные, и тоже

прямые... Почему же у нас нет счастья? Нет, здесь,

видно, не то...»

Аплодисменты прервали размышления Ивана: на

сцене, впереди занавеса, стоял известный всем народный

артист республики Головин.

– Дорогие друзья! Сейчас мы выносим на строгий

оуд общественности новую работу драматического

кружка: спектакль «За тех, кто в море». Артисты – ваши

молодые товарищи по заводу, но они просят не делать

скидки на их молодость, судить строго и взыскательно.

– Молодцы!—похвалил Николай Петрович,

захлопав в ладоши. – Курс верный.

Раздвинулся занавес... Угрюмо свистит ветер,

раскачивая мачты катеров, черная беспокойная вода, а

вдали суровые скалы в белых пятнах снега. В маленькой

дежурке, выстроенной на пирсе, сидит Яша Зайцев в

черном курчавом парике и, прихлебывая чай, напевает:

Чортово море – штормовый котел...

Анна прижалась к Николаю Петровичу и

восхищенно шепнула:

– Хорошо ведь, Коля, да? Как настоящие артисты!

– Лучше настоящих! – ответил Николай, ее

отрываясь от сцены.

Когда на сцене появился Глеб – высокий, в

кожаном пальто и шведских валенках, Анна почувствовала,

как зашлось сердце от материнской гордости. «Давно ли

он был маленьким, беспомощным ребенком, Глебушкой.

Давно ли бессонными фронтовыми ночами думала я о

272

нем и' терзалась душой – не пропадет ли без матери, %

теперь вон какой вырос!»

Глеб разговаривал с женщиной – военным врачом,

которую играла секретарь комитета комсомола Маша

Лаврутина. И странно, чем больше вслушивалась Анна в-

голос сына, – тем больше овладевало ею

беспокойство.

А Глеб, взяв руку Маши Лаврутиной и мечтательно

глядя на суровые скалы, говорил:

– Жизнь изменилась... Кем я был тогда?

Незаметным лейтенантом, каких сотни. Война вырастила меня,

выдвинула вперед и вверх. Не случайно, а по праву

способностей. Я стал хорошим командиром. За мной не

малый боевой путь. И я хочу идти дальше, добиться

большего. И добьюсь... Меня уже знают во флоте, обо

tae говорят, пишут... Я на виду!

Анна испуганно шепнула мужу:

– Ты слышишь? Глеб играет самого себя. У нега

те же замашки, что и у этого тщеславного морского

офицера.

Николай Петрович молча хмурил брови...

Едва окончилось первое действие, в фойе заиграл

оркестр, и Анна, любившая танцевать, быстро

поднялась с кресла.

– Разомнем старые кости? – спросил Николай Доб~

рывечера.

– Нет, я посижу... – ответил Иван, пытаясь улыб»

еуться.

Анна внимательно глянула в лицо Добрывечеру,

потом повернулась к мужу.

– Коля, бери этого ленивого вия за одну руку, а я

за другую.

Добрывечеру пришлось встать. В фойе уже

кружились пары.

– Ищи себе даму! – сказала Анна мужу и

протянула руку Добрывечеру. Они плавно поплыли по

начищенному до блеска паркету.

– Вы с Лизой все еще не помирились? – спросила^

Анна, скользнув взглядом по мрачному лицу Добры-

вечера.

– Нет...

ф.444 – 18 273

– Напрасно! Я ее недавно встретила. Как она

погудела! Никуда не ходит...

– Это потому, что она готовится к зачетам.

– Нет, Иван Григорьевич! Она любит вас... '

– Вы утешаете меня, Анна Сергеевна...

– Что вы! – засмеялась Анна.

– ...А когда врач утешает, умный больной должен

мотать на ус: положение безнадежно.

– Иван Григорьевич... извините меня... Вы как раз,

неумный больной.

– Благодарю вас!

– Да! Вы сами растравляете себе раэду.

Анна поняла, что Добрывечеру этот разговор был

^приятен, потому что лицо его посветлело.

Оркестр оборвал музыку. Добрывечер и Анна пошли

s зрительный зал. Николай Петрович сидел один.

– Что ж ты не танцевал? – спросила Анна.

– Не нашел свободной дамы. Все были уже

засняты.

– Ротозей! – шутливо побранила Анна мужа и

повернула лицо к Добрывечеру, продолжая разговор. —

Счастье не любит тех, кто его не ценит.

– А что такое счастье? – спросил Добрывечер, очень

«серьезно посмотрев на Анну.

– Счастье? – Анна взглянула на Николая. Тот

улыбнулся ей одобряющей улыбкой, будто говоря: «Что

тебя озадачило? Расскажи о себе, это и будет счастье».

Анна помедлила, потом устремила на Добрьшечера

внимательные синие глаза, тихо сказала:

– Его каждый понимает по-€воему. Но, мне

кажется, человек счастлив тогда, когда личная жизнь про-

.должает жизнь общественную.

– Например? – спросил Добрывечер, не сводя с

.Анны внимательного, задумчивого взгляда.'

– Возьмем пример из вашего же цеха, Иван

Григорьевич. Есть у вас токари—муж и жена Стрелковы.

– Их зовут у нас «бригадой влюбленных», – с ти-

зсой улыбкой заметил Добрывечер.

– Вот видите. И они б(удут влюбленными всю жизнь.

Всю! Почему? Потому что труд—результат их

общественной деятельности озаряет и их личные

взаимоотношения. А вот вам другой пример. Есть у меня

медицинская сестра – Верочка. Она работает превосходно,

274

ее уважают все рабочие «за легкую руку и добрую

душу», как они говорят. Недавно выходим мы с Верочкой

поздно ночью из здравпункта. В проходной сидит ее

взбешенный муж. Вы знаете его – слесарь шестого цеха

ВиктЬров – о нем часто повествует «молния», как о

бракоделе.

«Чего ты так долго?» – спросил он, свирепо сверкнув

глазами.

Я не выдержала и рассмеялась:

«Что с вами? Верочка делала прививки рабочим.»

Хотите, вернемся и вам* сделаем прививку?»

«...от глупой ревности!»—добавила Верочка.

«К сожалению, такой вакцины еще не придумали»,—

ответила я.

Супруги пошли по улице, и я долго слышала, как

они бранились.

На работе Верочка была попрежнехму весела, расто-

ропна, энергична. По рекомендации комсомольской

организации ее приняли в партию. От соседей Верочки я

узнала, что Викторов часто приходит домой пьяным,

оскорбляет ее. Выбрав удачный момент, я заговорила с

Верочкой о ее семейной неурядице.

И знаете, что она мне ответила? «Ничего, Анна

Сергеевна.,.. Одолею беду свою!» И, смахнув рукавом халата

слезу, улыбнулась. ,

– Одолею... – медленно повторил Добрывечер и

опустил голову.

Анна переглянулась с мужем.

Г лав а седьмая

Добрывечер, наконец, решился первым сделать шаг

к примирению с Лизой.

Лиза взяла отпуск в связи с зачетной сессией в

институте.

Иван поздно вечером постучался в дверь лизиной

комнаты в студенческом общежитии.

В ответ на его стук несколько тонких голосов

отозвалось нестройным хором:

– Войдите!

Первое >и единственное, что увидел он, отворив дверь

и несмело перешагнув порог, – были огромные,

напряженно ожидающие глаза Лизы.

275

Он забыл поздороваться и стоял, широко улыбаясь.

Две девушки, сидевшие рядом с Лизой,

многозначительно переглянулись и быстро выскользнули из

комнаты, не проронив ни слова.

– Ну, блажь прошла? – спросила Лиза грудным

голосом.

– Прошла, Лизунька, прошла! – сдавленно крикнул

Иван и кинулся обнимать Лизу. Он покрывал ее лицо и

волосы поцелуями, сыпал ласковыми, никогда прежде не

произносимыми им словами.

– Задавишь... – слабо отбиралась Лиза, – этакий

медведище! И глупый притом... заварил бог знает какую

кашу... И себе и мне страдание устроил...

– Глупый, верно, – с тихой радостью подтвердил

Иван и вдруг, бешено поиграв глазами, легко поднял

Лизу на вытянутых руках к самому потолку. – Вот так и

понесу тебя домой. Пускай люди бачуть, шо Добрывечер

искупает свою вину!

– Ну, будет, Ваня! – прикрикнула Лиза. Он береж-

зю опустил ее на стул.

– Нет, ты и впрямь глуп, Иван, – сказала она,

поправляя волосы.– Разве так искупают вину? Ты

забросил работу, захандрил...

– А тьб думала, я плясать стану оттого, что Лиза

от меня ушла.

– Но как мог ты забыггь, о своем долге перед

людьми, перед заводом?

– Э, Лизунька, сердце иногда у нас не спрашивает,—

произнёс он сокрушенно, – но ты права. Дай сердцу

волю – заведе в неволю.

Он онова стал целовать ее влажные от слез глаза.

– А все-таки, Иван... не думала я, что ты

окажешься таким....

– Я и сам не знаю, как это случилось. Понимаешь,

будто ослеп я. Иду днем и ни дороги, ни людей не

вижу...

– Сумасшедший!

– Зато теперь я вижу за десятерых. Честное слово!

Они проговорили до позднего вечера и долго сидели,

не включая света.

– А теперь, Иван, иди домой, – сказала Лиза,

шутливо поворошив рукой его чуб.

276

– А ты? – испугался Добрывечер. – Я без тебя не

тронусь с места.

–. Об этом поговорим после зачетов. Знаешь, мы как

готовимся с девчонками! Сидим, кто-нибудь из нас

читает, остальные слушают. Потом сон свалит одну,

другую, а та, что читает, посмотрит-посмотрит да и тоже

уснет. Часа через два первая проснувшаяся подымает

тревогу, – она ласково толкнула его в спину. – Ну, иди,

иди, Иван. Влюбленные, правда, часов не наблюдают,

но и от зачетов их не освобождают.

Лиза включила свет и, высокая, стройная, быстро

зашагала к двери.

– Девочки!—крикнула она, и голос ее гулко

отозвался в коридоре. – Идите сюда! Выведите этого

разбойника: он олкял у «нас три часа дорогого времени!

Добрывечер щурился от яркого света, счастливо

улыбался:

– Виноват. Очень прошу простить меня.

– Ничего, бывает, – снисходительно ответили

подруги Лизы.

– Я готов дать несколько консультаций, – не

унимался Иван. – По теоретической механике, например.

– Нет уж, уволь, – решительно запротестовала

Лиза, – ты только мешать будешь.

– Ну тогда ни пуха вам, ни пера!

– Тьфу! Тьфу! – заплевались девчата и дружно

рассмеялись.

«Диспетчерка» была необычно короткой. Директор

молча выслушал сбивчивые доклады начальников цехов/

составленные в духе оправданья и осторожного киванья

в сторону поставщиков.

– Я мог бы дать сегодня шесть комплектов узлов,

но... опять второй механический! – заявил Рубцов, пряча

глаза от Добрывечера.

–г Нас подвел отдел главного механика, – ответил

Добрывечер, встречая обращенный на него взгляд

Мишина, – станки по неделе стоят на ремонте.

В таком же примерно духе выступали и другие

начальники цехов и отделов.

Слово попросил Чардынцев.

217

– Простите меня, товарищи,—сказал он,

стремительно поднимаясь и упираясь в стол кулаками. —

Может быть, я мало еще понимаю в производстве! Может

быть! Я хочу только вам рассказать об одном

разговоре, небольшом, не очень значительном...

Во время войны с белофиннами к командующему был

вызван один из командиров, длительное время не

продвигавшийся на своем участке фронта.

– Почему ее продвигаетесь?

– Оборона противника исключительно насыщена

огнем.

– Стреляют? – спросил командующий.

– Стреляют, товарищ генерал!—с готовностью

выпалил командир, не заметив уничтожающего сарказма

вопроса.

– Ай-ай-ай! – покачал головой командующий. —

На войне и вдруг стреляют. Неслыханное дело!

Мишин коротко хохотеул, потом, не сумев

сдержаться, залился громким смехом. Засмеялись и участники

диспетчерского совещания.

– Стреляют?.. Ох-ох! Ха-ха-ха! – сквозь' приступы

смеха говорил Мишин.– Садись, Алексей Степаньич.

Добрую ты нам рассказал штуку, спасибо тебе. – В егю

глазах неожиданно вспыкнул гнев. – Чем мы лучше

того незадачливого командира? В напряженном труде – и

вдруг трудности! Да может ли это быть? И еще говорят,

надо преодолевать их!

Мишин в «упор смотрел на начальника сборочного

цеха. Рубцов сидел нахохлившись, с зябко

приподнятыми плечами и окаменелым лицом.

–' Ну, Борис Филиппович, чем нас порадуете? Когда

думаете собрать головной комбайн? – спросил Мишин,-

не отрывая пристального требующего взгляда. – На вас

нынче весь завод смотрит. Вьи—правофлаеговый.

Рубцов, побледнев, поднялся; в темных глазах

сквозила растерянность.

– Снимайте меня, Семен Павлович. Не могу я так!

И Добрывечер, и Сладковский шлют только обещания!

Точь-в-точь, как союзники второй франт открывали. Из

чего я соберу комбайн? Из обещаний?

– И это все, что вы хотели сказать?, – спросил

Мишин.

– Все.

. 278

– – Садитесь^ – вздохиул Мишин. – Не умеете вь^

ровно работать, Борис Филиппович. То слишком

невозмутимы, то ударяетесь в панику. Рывками тянете. Видна,,

груз слишком тяжел, не годитесь в правофланговые.

Так!—Мишин обвел всех строгим взглядом. – В одном1

Рубцов прав: из обещаний и оправданий мы комбайна

не соберем. Слишком долго раскачиваемся и много

говорим. Будет! С завтрашнего дня за нарушение графика-

подачи деталей на сборку буду строжайше наказывать.

Все!

Участники совещания разошлись молча. Они знали:

директор умел держать слово.

– Рубцова сниму, – сказал Мишин, когда они оста-

лись вдвоем с Чардынцевым. – И Добрывечера. Лопну-

ло мое терпение!

– Рубцова – согласен, а вот второго... с ним, по*

моему, иадо разобраться, – отозвался Чардынцев. – Я

слышал отзыв о нем одного старого рабочего:

«толковый был мужик, да вожжа под хвост попала».

– Был. А мне толковые мужики нужны сейчас.

Сегодня, понимаешь?

– А как случилось, что Добрьивечер стал

«бывшим»? – спросил Чардынцев, пришурясь.

– Чорт его знает, по правде сказать, —

простодушно ответил Мишин, и в голосе его послышалось

невольное удивление. «А ведь правда: с Добрывечером я не

разобрался... Ругал меого, а отчего споткнулся человек,,

так я и не понял!..»

– Добрывечера не снимай, Семен Павлович, —

попросил Чардынцев.

– Психологический эксперимент? Время ты вьибрал

для опытов неудачное, – сказал Мишин, ревниво

догадываясь, что Чардьшцев уже успел разузнать, отчего

неожиданно «захромал» Добрывечер.

Он пытливо заглянул Чардьинцеву в глаза:

– Ладно. Добрывечера оставлю. Но только ты мне

отвечаешь за него головой.

Он позвонил в партком, пригласил Гусева, потом

вызвал Солнцева. Вместе с ними Мишин расставил

инженеров и мастеров, подобрал коммунистов на самые

трудные участки.

Начальникам сборочного цеха Мишин назначил Бы>*

строва.

279

– Надо собрать первый комбайн, – сказал

Мишин. – Это придаст коллективу уверенность. Люди

увидят, что трудная задача им по плечу.

Получив чертежи восемнадцатого июня, Мишин

рассчитывал к первому ноября -дать головной комбайн.

Когда он сказал об этом Солнцеву, тот только

присвистнул.

– Чего свистишь, ровно кулик на болоте!? —

закричал он на главного инженера. – Я товарищу Булатову

вчера обещал – первого ноября дадим первый

комбайн.

Солнцев усталым движением руки снял очки и

потерянно заморгал глазами.

– Да! Да! Обещал! – с какой-то упрямой

настойчивостью добавил Мишин.

С секретарем Обкома партии у него на эту тему

разговора не было, но теперь он был уверен, что завтра

же доложит ему об этом.

«Хороший инженер Солнцев, да обидела его природа

смелостью!» – думал Мишин, занося в тезисы своего

доклада на предстоящем партийном собрании крылатый

лозунг: «Дадим первый комбайн к первому ноября!»

Лиза с болью в душе увидела, что Иван, вначале

горячо взявшийся за дело, постепенно стал остывать. У

него уже выработались свои методы руководства, и главным

из них был аврал.

До середины месяца в цехе стояла атмосфера какого-

то тихого, неторопливого спокойствия. Работа шла

лениво и вяло, будто река по равнине. После

пятнадцатого числа появлялись первые пороги – «река»' начинала

бурлить, а после двадцатого работа цеха напоминала

грохот и шум горного водопада.

Кривая «сверхурочных» резко подымалась вверх,

диспетчеры бегали от участка к участку, увещевали,

требовали, бранились, жаловались.

Добрывечер, мастера и контролеры уходили домой в

полночь, чтобы переспать пяток часов и снова вернуться

к шумному, неспокойному и опасному, как плавание по

неизвестному руслу, цеховому авралу.

В эти дни Добрывечер бывал особенно энергичен и

280

подвижен. Он каждому показывал, что и как нужно

сделать, помогал, советовал. То тут, то там слышался era

певучий украинский говорок —добродушный, негромкий,,

но настойчивый.

Тридцатого числа, едва вечерняя сводка венчала

выдачу из цеха последней детали месячной программы,.

Иван удовлетворенно утихал. Свет уже не горел

допоздна в его кабинете, днем он благодушно отсиживался

на различных совещаниях. На участках не видно было-

мастеров и технологов. Диспетчеры зевали в конторке,

поглядывая, много ли осталось времени до гудка. Аврал,

кончился, а до следующего было еще далеко.

Однажды Лиза улучила «момент, когда кроме нее и

Ивана в кабинете никого не осталось.

– Ну, товарищ медведь, так и будешь сосать1 лапу

целых две недели? .

Иван удивился обозленному, непримиримому голосу-

жены.

– Ты о чем, Лизуша?

– О том, что мы уже четвертый день не выполняем:

графика.

Иван снисходительно улыбнулся:

– Натянем.

– Ты надеешься на аврал? Всех свистать наверх?

– Я не надеюсь, а знаю, что и как мне надо

делать,– громко сказал он, и в голосе его прозвучало

раздражение.

– Я наступила на твою любимую мозоль. Прости,—

проговорила она с сарказмом. – Но помяни мое слово,

Иван, с такой болезненной склонностью к штурмовщине

ты не наладишь работу цеха.

– Голые слова, Лиза,—сказал он, упрямо сверкнув

глазами.

– График – железный закон производства, почему

ты его обходишь?

– У производства много законов, в том числе и непи-

санных.—Он криво усмехнулся и, выйдя из-за стола,'

взял руку Лизьи. – Попробуй выдержать график, если

отдел снабжения не дал мне стального прутка

двенадцати диаметров!

– Но ведь после пятнадцатого числа ты птичьего*

молока и то достанешь, – сказала она, высвободив»

281

– Так то после пятнадцатого...

– Нет, ты перезабыл все, чему учили тебя в

институте! – снова вскипела Лиза.

– А ты... – безотчетно, все более ожесточаясь,

бросил Иван, – тебе еще рано меня учить!

Она взглянула на него и молча вышла из кабинета.

– Лиза! – позвал Иван, но она .ушла.

Вечером, зайдя в конторку к Лизе, Иван

примирительно сказал, встав за ее спиной, – она сидела за

столом, читая чертежи.

– Ты обиделась на мои слова, Лиза...

Она обернулась всем корпусом, вскинув на него

строгие глаза.

– Я обиделась на твой стиль работы.

Ой нахмурил брови.

– Опять ты за свое.

– Да! И не только я. Послушал бы, что говорят

рабочие: «Добрывечер, как плохой машинист, – рывками

тянет, а мы ровно те вагоны – стукаемся лбами. Так

далеко не уедешь». И ведь правда, Иван, не уедешь

далеко с таким стилем работы!

– Послушай, Лизуша, – тихо проговорил

Добрывечер. – Вот – солнце, и вокруг него бегают планеты. Все

это составляет солнечную систему, так? Так. А теперь

подумай, может ли какая-нибудь строптивая планетка

из этой системы самовольно выскочить? Нет, не может.

Семен Павлович так работает, а мы, начальники цехов,

вокруг него как планетки бегаем.

Лиза поглядела на него долгим, непримиримым взгля-

.дом:

– Далеко ты забрался, Иван, за примерами.

Планеты! А ты бы с людей пример взял. С тех, кто работает

Ж) графику, кто вносит в производство культуру, а не

.партизанщину. Ломать надо систему Семена Павловича,

хотя в целом он и неплохой руководитель.

– Ломать... – сказал он, сердясь на свою

неспособность повернуть с проторениой дорожки.

Лиза выжидающе прищурила глаза:

– Боишься?

– Не в том дело! Ты говорила – брать пример с

людей. Я беру пример с нашего директора. Семен

Павлович – прекрасный руководитель, боевой,

напористый.

282

– Учись у директора, пожалуйста. Но почему ты

вместе с хорошим перенимаешь у него и недостатки?

– Победителей не судят, Лиза. Если хочешь знать,

энергичный рывок перед финишем необходим. Тебе, как

физкультурнице, это должео быть известно.

– Неправда, побеждает тот, кто идет ровным

темпом.

– Дудки! – засмеялся Добрывечер и мягко взял ее

за плечи. Лиза вырвалась, бледная, порывистая...

Г л а в а восьмая

Два раза в неделю комсомольцы ходили на занятия

в аэроклуб. Изучали устройство мотора, конструкцию

планера самолета, основы аэродинамики.

В этот вечер Никита долго потел у доски, вычерчивая

схему сил, действующих на крыло в полете.

– Отчего получается подъемная сила? – спросил

преподаватель. Никита молчал.

– Кто может объяснить?

– Я! – вызвался бригадир первой молодежной

бригады Глеб Бакшанов. Он смело подошел к доске,

взял из рук Никиты мелок и стал рисовать стрелы,

упиравшиеся остриями в нижнюю кромку крыла.

– Вот здесь располагается зона повышенного

давления воздушного потока, а сверху, по кромке обтекания

крыла, – зона пониженного давления. В результате...

Голос Глеба звучал уверенно и весело.

Никита, опустив голову, пошел на свое место.

– Что ты непонятливый такой сегодня? Ведь это так

просто! – шепнула Шура, беспокойно оглядев'мужа.

– Винты из ума не идут, – ответил он с досадою.

Шура вздохнула. С новым заданием, действительно,

получается неловкая история: в последние дни сборка

возвращает им винты вот уже четвертый раз – то

резьба слишком слабая, то, наоборот, гайку не навернуть.

И самое обидное, что фрезеровщики довели скорость

резания до двухсот сорока метров в минуту, а они с

Никитой сидят на восьми метрах. Правда, они делают

трапециодальную нарезку, но разве это скорость, когда

на обработку одного винта они тратят три часа?

Лиза призналась, что сама не знает, как разобраться

с винтами. Никита и Шура пошли к главному технололу,

283

но Сладковский послал их к Рубцову. Борис выслушал

их и сказал, что вопрос этот серьезный и над ним щж-

но основательно поработать, а он – как назло! – сейчас

занят разработкой поточной линии сборки комбайнов.

На лестнице технологического отдела им встретилась

Маша Лаврутина.

– Куда, комсомольская бригада, путь держите? —

спросила Маша. – И лица такие, будто вас на год

премии лишили.

– И лишат! – ответила Шура, кусая губы.

– С винтами все маегесь?

Никита молча кивнул.

– Послушайте, комсомольская бригада, —

сверкнула Маша участливым взглядом,– а не обратиться ли вам,

в механический институт? Там есть большие

специалисты.

В тот же день Никита и Шура пришли на кафедру

технологии обработки металлов. Профессор – ему было

не больше тридцати лет, и его молодое улыбчивое лицо

вызвало у Шуры смутное опасение: профессор ли? —

внимательно побеседовал с ними и посоветовал

применить резцы с отрицательными углами.

– Они имеют повышенную стойкость, – сказал он.—

И прошу вас сообщить нам результат. Нас это тоже

интересует.

Никита несколько дней подбирал резец из твердого

сплава. Наконец, остановившись на одном резце, он

заточил его под отрицательным передним «углом.

Шура стояла рядом, когда он пускал станок. Никита

плотно сжал губы. Лицо расцветилось розовыми

пятнами.

Он дал шпинделю шестьсот оборотов – максимально,

что мог дать станок. Стружка шла ровно. Резец

выдержал нагрузку.

Никита измерил диаметр детали и подсчитал:

скорость резания составляла теперь шестьдесят метров в

минуту.

Шура мягко отстранила Никиту и следующий винт

стала точить сама. На один винт вместо трех часов

теперь уходило всего двадцать пять минут. Она обернулась

и вдруг, порывисто обхватив шею Никиты руками,

крепко приникла к его растянутым в широкой улыбке

губам.

284

– Горько!–крикнули сзади, и смех задребезжал

слева и справа.

Никита и Шура смущенно отстранились друг от

друга.

– Послухайте, сизые голубки, – сказал Добрывечер,

подходя к молодоженам вместе с Лизой. Глаза его

смеялись, но лицо оставалось серьезным. – Сборка опять

вернула ваши винты. Ни к черту они не годятся!

Радость Никиты и Шуры как рукой смахнуло. Они ра-

.сгерянно глядели то на Добрывечера, то на Лизу.

– А мы тут... новый резец применили... —

проговорила Шура и не отрываясь глядела в глаза Лизы, будто

ища у ней поддержки. – И вот вместо трех винтов мы

теперь можем дать восемнадцать винтов в смену.

Лиза быстро взяла из рук Шуры выточенный винт.

– Замечательно! – воскликнула она и вскинула

зоркие глаза на Добрывечера. – Надо распространить

их опыт, Иван Григорьевич.

– Какое там!—досадливо махнул рукой

Добрывечер, отходя с ней в сторону. – Я сегодня дам команду

вывесить их винты, как образчик работы бракоделов.

– Ты этого не сделаешь! – сказала Лиза, строго

сдвигая брови.

– Сделаю. Мее надоело получать карты брака со

сборки.

ДнехМ секретарь Добрывечера вывесила на стене

возле станков Никиты и Шуры фанерный щиток с

закрепленными на нем проволокой винтами.

Над деталями чернела надпись: «Брак».

К Добрывечеру прибежала Лиза, потребовала

немедленно опять эту дощечку. Он отрицательно покачал

головой.

– Ты... – вскричала Лиза. – Ты не умеешь работать

с людьми! Ты не разбираешься – брак этот от

нежелания работать хорошо или от неумения.

– Не все ли равно? – поднял брови Добрывечер. —

Брак есть брак.

– Ты сухарь, канцелярская закорючка! – бросила

она и вышла, хлопнув дверью. Ее лицо пытало, в висках

больно стучала кровь.

«Что с ним? – думала она со страхом. – Ведь он

не таким был до женитьбы. Неужели я ошиблась, не

293

разглядела в нем эту... эту...» Так и не найдя нужного

определения, она подошла к Стрелковым.

– Ну, что носы повесили? Давайте разберемся

вместе...

Стрелковы стояли у станка – рослые,

сосредоточенно-молчаливые, внешне спокойные.

– Фундамент неустойчив, Елизавета Петровна, —

сказал Никита.

– И мотор слабый,—добавила Шура.

– А зачем это вам? – не поняла Лиза. '

– Как зачем? – нетерпеливо подернула плечом

Шура.—Чтоб увеличить скорость.

– Но ведь сейчас речь идет об устранении брака.

– Мы продумали с Шурой все, – ответил Никита,

уверенно взглянув на Лизу, – на больших скоростях

неравномерности' резьбы не будет.

Лиза молча удивилась простоте и правильности

найденного ими решения. К груди подступила теплота

волнения.

– Милые мои! – сказала она. – С вас портреты бы

рисовать... лучших стахановцев! А вас бракоделами...

– Ничего! – ответил Никита без улыбки. – Злее

будем!

После гудка цех опустел. Только Лиза с «бригадой

влюбленных» оставались на работе. До позднего вечера

возились они со станком – поставили мотор в пять

киловатт, сделали новый углубленный фундамент. Им

помогали электрики и механик.

Лиза предложила вместо одного отрицательного угла

впереди заточить углы и на боковых гранях резца.

Добрывечер метался по цеху – злой и шумливый:

наступило роковое пятнадцатое число – грань перехода

от ленивого затишья к нарастающему штурму.

– Мне винты нужны, а вы тут занялись

экспериментами!– кричал он на Лизу и супружескую чету

Стрелковых, возившихся у станка.

– Тише, перегреетесь, Иван Григорьевич, – отвечала

Лиза, выглядывая из-под станка с рассыпавшимися

волосами и чумазым лицом. – Будут винты. Потерпите.

Никита и Шура с трудом сдерживались, чтобы не

рассмеяться.

– – Мне сегодня винты нужны! Понимаешь ты это или

нет, Лиза? На диспетчерку ведь не тебе идти, а мне.

286

– Пошли меня. Я сумею постоять за второй

механический. Не то, что ты!

Волна раздражения нахлынула на Ивана, затопив

все, что сдерживало его до сих пор.

– Вот шо, – сказал он дрожащим от негодования

голосом. – Расточку винтов я поручаю Глебу, а вы,

Стрелковы... за невыполнение распоряжений начцеха, станете

на подсобные работы.

Никита и Шура стояли ошеломленные неожиданным

решением Добрывечера.

Лиза пружинисто поднялась во весь рост.

– Ты ее сделаешь этого!

– Сделаю!

– Не забывай, что я профорг и оумею... остудить твое

самодурство!

Добрывечер резко повернулся и пошел к станку

Глеба.

– Ничего, работайте, – успокоила Стрелковых

Лиза. Голос ее дрожал. – Пока Глеб осваивает этот

капризный винт, мы опередим его.

«Нет, так дальше нельзя!—думала Лиза, кусая