Текст книги "Человек идет в гору"
Автор книги: Ян Винецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
– Прощай, Потап. Может, не увидимся. Подымай
руду жизни. Добывай счастье. Ты сумеешь!
– А фамилия ссыльного так и осталась
неизвестной? – нетерпеливо спросил Чардынцев.
Заря погасла. И небо, и земля словно были покрыты
синим пеплом.
– Наутро, – продолжал Потап Дмитриевич, – когда
Енисей угомонился, я воротился в станок. Стражники
бегали из избы в избу. Искали. Пристав Кибиров, заикаясь
от страха и досады, сипел:
– Бе^кал матерый большевик. Второй побег
совершает. Фамилия ему Булатов. Кто поможет излов-ить —
большие деньги получит.
Мы с отцом только переглядываемся да прячем
радость за пазуху: поди, пристав, излови тучку в небе либо
ветер в поле...
Горячие капли кипящей ухи жалили Чардынцева з
лицо и грудь, но он не отодвигался, захваченный
рассказом.
– В сорок пятом году привелось мне быть на
областной конференции колхозников. Первое слово для доклада
163
дали новому секретарю обкома партии товарищу
Булатову. Я, конешно дело, глазами щупаю весь президиум —
который здесь Булатов-то?
Гляжу, подходит к трибуне широкий в плечах человек,
и как глянул он на нас, меня будто огнем опалило:
он! «Он самый!—тормошу я соседнего делегата за
плечо,—он самый, товарищ Булатов! Ах, мать честная,
до чего же здорово!» А тот делегат не знает, в чем дело,
лицо вытянул и подумал, верно: «Умом тронутый
маленько. И как такого делегатом выбрали?». Ну, по правде
тебе сказать, доклад я плохо слушал. Так перед моими
глазами енисейская та ночка и стояла!
Когда перерыв объявили, окружили делегаты
секретаря обкома, -вопросы стали задавать. Подошел и я.
Вгляделся я в него – голова седая, морщин на лице много, а
глаза как тридцать лет назад – молодые, веселые.
– А вы что молчите? У вас как дела? —спрашивает
вдруг меня товарищ Булатов.
Устыдился я. Слова, что собирался сказать,
разбежались, ровно муравьи.
Потом нахлынуло на меня что-то, душу волной теплой
окатило...
– Помните, товарищ Булатов... бурю на Енисее?
Гляжу, будто солнце прошлось по его лицу.
– Потаи?! Стало быть, верна пословица: -гора с
горою не сойдется, а человек с человеком встретится.
Удивился я: имя запомнил! Сколько людей перед ним
прошло, сколько лет сменилось, а меня, простого рыбака
с Енисея, запомнил!
Обнял он меня крепко, посадил рядом и ну
расспрашивать, – про батьку, про то, как жили, и что сейчас
делаю.
– Как вы тогда, товарищ Булатов, благополучно
добрались, а то пристав Кибиров беспокоился, – пошутил я.
– Добрался, – засмеялся он, – в селе
Монастырском совещание большевиков-ссыльных было. Сталин
собирал. Вот и пришлось бежать. Не у пристава же
(Кибирова разрешение спрашивать.
Подумал я: на совещание! Это за двести-то верст, по
бездорожью, таясь от стражников, одному. А чего стоило
перебраться через Енисей, до сих пор еще память
жива!
Вот и диву даешься иной раз: зовешь какого-нибудь
154
отсталого хлопца на собрание колхоза, – не дозовешься.
А ему, мамкину сыну, только улицу перейти!
Рассказал я товарищу Булатову про наш колхоз, про
трудности, что стояли на пути.
– Вот что, Потап, – положил он мне на плечо руку,—
как тогда на Енисее, так и сейчас скажу я тебе: счастье
сверху не лежит. Подымай руду жизни. Трудом добывай
счастье!
Потап Дмитриевич ухмолк. На задумчиво-строгом лице
Чардынцева дрожали багровые отсветы костра...
Г л ав а третья
Мишин вылетел в Москву рано утром и в тот же день
был принят заместителем министра. Спешность вызова и
многозначительность тона начальника главка,
передававшего это распоряжение по телефону, влили в душу Семена
Павловича новый заряд бодрости. Он любил большие
ответственные дела, в которых можно было проявить
сметку, находчивость и твердость воли. И чем больше риска
.требовало дело, чем труднее и беспокойнее оно было, тем
светлее играла знающая себе цену улыбка в углах
его рта.
В министерстве удивлялись его необычайной
способности находить выход из самых, казалось бы,
безнадежных положений.
Он мыслил быстро, дерзко, решительно и на заводе
многие инженеры не могли угнаться за директором.
Жена его – Машенька, женщина, наделенная щедрой
фантазией, придумывала самые различные домашние
задания и каждый раз при поездке Семена Павловича в
Москву составляла длинный список покупок, который он
в шутку называл «испытанием нервов на прочность».
Вернувшись домой с двумя-тремя покупками, он
говорил, сокрушенно разводя руками:
– Маша, ты вышла из рамок нашего бюджета.
– Знаю, что тебя не перехитришь, – смеясь, отвечала
жена.
Теперь, сидя в кабинете заместителя министра, Семен
Павлович с нетерпением ждал, что тот скажет.
Заместителю министра было за пятьдесят. Крупное, морщинистое
лицо оживляли большие карие глаза.
155
– Ты что-то похудел, Семен Павлович, на охоту,
верно, не в меру ретив.
– Грешен, Александр Николаевич. Летчики мои
новую охоту придумали. С самолета на волков.
Презанятная штука!
– С самолета? Первый раз слышу.
– То-то и оно, что первый раз. Нашлись уже
противники. «Тьи, – говорят, – потатчик вредным вымыслам.
Можно дров наломать». А то осторожненьким этим
человекам невдомек, что один самолет за зиму сотню волков
истребил!—Мишин увлекся, и густой сильный голос его
зарокотал столь громко, что ожидавшие приема в
соседней комнате переглянулись с невольным восхищением:
«Смелый мужик! Гремит, как у себя дома...»
Заместитель министра молча любовался Мишиным.
«Энергичен! Не зря мы остановились на этой кандидатуре.
А ну-ка шарахну неожиданностью. Посмотрим, куда
прыгнет стрелка его настроения». Отыскивая на столе какую-
то бумагу, Александр Николаевич проговорил:
– С волками разберемся. Я сам болельщик этого
дела. Но вызвали мы тебя, дорогой мой, по
чрезвычайному вопросу. – Он заметил, как сразу выпрямился в кресле
и напряженно застыл Мишин. – Вчера состоялось
заседание Совета Министров. Председательствовал товарищ
Сталин. Тебе поручено производство... самоходных
комбайнов..
Мишин откинулся на спинку кресла, удивленно
округлил глаза. Заместитель министра весело сощурился:
– Я не оговорился. Тебе предстоит осуществить
полную реконструкцию завода и наладить серийное
производство полевых кораблей... – Он сделал паузу,
подбирая подходящее слово – ...в необычайно короткие сроки.
Достаточно сказать, что есть решение Центрального
Комитета партии о выпуске в нынешнем же году шестисот
самоходных комбайнов-, из них триста падает на твою
долю.
У Мишина перехватило дыхание, и в первую минуту
он не знал, что ответить. Смелость задания показалась
фантастической.
Вспомнилось,.. Он стоял вместе с Александром
Николаевичем в кабинете наркома. Мишин докладывал об
успешном окончании эвакуации завода.
156
Нарком мягко ступал по широкому ковру и слушал,
играя левой бровью. За окнами прощально пестрели яркие
краски осени сорок первого года...
Мишин волновался, глотал слова, сбивался.
– Когда начнете серийный выпуск машин? – спросил
нарком, внимательно глянув на Мишина.
Этот вопрос застиг Мишина врасплох. Он только что
закончил колоссальную, как ему казалось, работу по
эвакуации завода и к решению второй половины задачи еще
не приступал. Не успел. Последние эшелоны с
оборудованием и людьми были еще в пути, а тем, кто выгрузился на
новую площадку завода, нехватало жилья, труб, дюраля,
эмалита.
Листовой стали не было вовсе: заводы-поставщики
тоже колесили еще по необъятным просторам восточной
части страны.
– Мы предполагаем...
– Предполагают, когда идут на охоту, товарищ
Мишин. А нам нужен точный и определенный срок.
Нарком остановился, пристально вглядываясь в лицо
Мишина.
– Мне Александр Николаевич характеризовал вас как
энергичного и дальновидного директора, а вы,
оказывается, занимаясь эвакуацией завода, вперед не смотрели.
Мишин почувствовал, как прилипла к спине рубашка.
Лицо рдело невыносимо жарким пламенем стыда.
– Итак, какой срок нужен вам, чтобы начать выпуск
самолетов?
Мишин умел рисковать. Смелости ему прикупать не
требовалось.
– Три месяца, – сказал он решительно и покосился
на заместителя наркома: не усомнился бы Александр
Николаевич в реальности срока, а уж он, Мишин, найдет
пути, как выполнить свое обещание.
– Три месяца, – тихо повторил нарком, и вдруг
Мишин услышал слова, от которых похолодело у него
внутри:—Гитлеровцев это вполне устроит. – Нарком
подошел поближе, и Мишин увидал синеватые мешки под
усталыми глазами – следы бессонных ночей. – Вы долж-
(ньг управиться за один месяц, товарищ Мишин. —
Нарком подошел еще ближе. – И вот вам мой совет:
соберите рабочих, инженеров., техников' и скажите:
Государственный Комитет Обороны просит выполнить задание
157 -
Родины в месячный срок. Можете не сомневаться,
советские люди сделают все возможное,—он светло и как-тО
очень молодо улыбнулся, – и даже невозможное!
– Сделаем! – с силой, как клятву, произнес Мишин.
Нарком крепко пожал ему руку и, переглянувшись с
заместителем, весело сказал:
– Я начинаю верить в характеристику, данную вам
Александром Николаевичем.
Выйдя из кабинета наркома, Мишин все еще ощущал
теплоту й силу его рукопожатия.
– Александр Николаевич,—сказал он, – меня осо-
беино смутили слова наркома: «предполагают, когда идут
на охоту». Выходит, ему известно про мое баловство?
– Известно, – простодушно признался Александр
Николаевич. – Я ему однажды рассказывал, как мы с
тобой на медведя ходили. Вот он тебе и припомнил.
– Ох, зря вы это, Александр Николаевич,– огорченно
вздохнул Мишин.
– Ничего. Он охотников обожает. Особенно таких,
кто умеет держать слово-.
Слово Мишин сдержал...
Все это встало теперь в памяти Мишина со всеми
мельчайшими подробностями. Он быстро поднялся и,
смущенно кашлянув, сказал тихо, но очень решительно:
– Сделаем!
Александр Николаев-ич вышел из-за стола.
– Мы ходатайствуем перед Правительством о
выделении тебе известную сумму денег на реконструкцию. —
Он положил руку на плечо Мишину. – Но основной
капитал...
– Люди! – уверенно подсказал Мишин.
– Правильно понимаешь! Это залог того, что ты
справишься. Ну, передай привет всему коллективу завода.
Желаю успеха!
Мишин уже выходил из кабинета, когда Александр
Николаевич его оклщнул:
– Постой! Ну, что ты будешь делать, замминистра,—
а память девичья, – он пригнулся, доставая что-то из
нижнего ящика стола.
Мишин увидал большой пакет из плотной розовой
бумаги.
– Вчера в Мосторге покупал я жене цветных ниток.
Да вспомнил, что и твоя Машенька рукодельница. Вот,
158
бери. Полный набор цветов для вышивания...
художественная работа!
Мишин, покраснев, стал отказываться.
– Бери, бери. Вышивание, слыхал я, укрепляет
женские нервы. Я это к тому говорю, что управляться с таким
муженьком, как ты, – судьбина тяжелая.
Вечером Мишин вызвал к телефону главного
инженера и вместе с ним наметил состав бригады конструкторов
и технологов, которая должна была выехать в Ростов на
завод Ростсельмаш для изучения опыта
комбайностроения. Другая бригада направлялась в Москву за
чертежами.
В конце разговора главный инженер спросил:
– Семен Павлович... это, конечно, код?
Он намекал на слово «комбайн», понимая под ним
новую конструкцию самолета.
Мишин расхохотался от упорной недоверчивости
Солнцева.
– Послушай, Александр Иванович,– сказал Мишин,
в голосе его появились басовитые нотки. – Я бы тебе
сейчас такой сказал «код»! Да счастье твое, телефонной
барышни стесняюсь!..
В гостинице Мишин велел летчику Бирину запросить
сводку погоды по маршруту Москва – Ростов.
Бирин, любопытно блеснув янтарными глазами,
осторожно спросил:
– Если не секрет, по какому делу, Семен Пальто?
– Не секрет,—улыбнулся директор, – полетим
изучать новый корабль. Степной, правда. Комбайн.
Густые брови Бирина поднялись на середину лба, от
удивления он даже присвистнул:
– Вот так разворот. На все сто восемьдесят градусов!
С крутого волжского берега открывался вид на
рабочий поселок: многоэтажные белые дома с ажурными,
будто резными из слоновой кости, балкончиками тихо
плыли в густой зелени садов. Слева желтоватой подковой
выгнулся стадион, и рядом уходила в небо железная
вышка с розовым куполом парашюта. Здесь все было новым,.
старым осталось только одно название – поселок.
159
Сходя с трамвая, Чардынцев тронул Потапа
Дмитриевича за плечо:
– Тут поблизости живет мой фронтовой товарищ. Я
обещал навестить.
– Весь день еще впереди, – с откровенным
неудовольствием отозвался Потап Дмитриевич. – Друзей
навещают к вечеру. А начальство, Алексей Степанович,
завсегда с утра застать можно. Вот заковыка в чем.
– Нет, – сказал Чардынцев, – начальства много, а
товарищ в этом городе у меня один. Зайдем!
Адрес был записан в блокноте, но Чардынцев хорошо
его помнил, Дверь отворила Анна. Глаза ее стали
большими-большими, в них, как в весеннем небе, густела
знакомая синева.
– Алексей Степанович!
– Он самый! – сказал Чардынцев, смеясь и пожимая
ей руку. – Только немного получилось не так, как
обещал: нет батареи бутылок, нет общего друга нашего —
Феди Сухова.
– Где же он?
– Право, не знаю. Года два тому назад он был
военным губернатором где-то в Германии.
– Ха-ха-ха! Представляю его губернатором! – громко
засмеялась Анна. Ей вторил басовитый хохоток Чардын-
цева.
– Что же я! – спохватилась вдруг Анна.—Держу
гостей у порога.
– Ия хорош! – в тон ей проговорил Чардынцев, —
не представил, знакомьтесь: Потап Дмитриевич.
~ Потап Дмитриевич с неожиданной для его возраста
ловкостью шагнул к хозяйке и протянул ей руку.
– Проходите, пожалуйста, – пригласила она,
распахивая дверь в– одну из комнат.
Снова обступил Чардынцева уют счастливой семьи,
уют, казавшийся ему всегда недосягаемо чужим.
Как и все люди с очень богатым и ярким совместным
прошлым, они почти не касались словами этого прошлого,
ибо оно ощутимо присутствовало во взглядах, в улыбках,
в самом воздухе давно желанной встречи.
– А где Николай Петрович? Уже на работе? —
спросил Чардынцев.
– Вы помните даже его имя? – ответила Анна
вопросом же.
160
– Хороших людей грешно не помнить.
– Но ведь вы его совсем не знаете.
– Зато я знаю вас.
– Разве этого достаточно?
–¦ Вполне. Муж Анны Сергеевны не может быть
плохим чело-веком! – Оба рассмеялись.
– Николай еще не вернулся из Москвы, – сказала
Анна, накрывая на стол белую скатерть.
– Жаль! Не пришлось познакомиться, – подосадовал
он. – Вы работаете, конечно? На заводе?
– На заводе,—кивнула Анна и пристально
взглянула ему в глаза. Тревожная заботливость светилась в ее
взгляде. – Вы все спрашиваете, товарищ полковник. А о
себе молчок?
Он грустно улыбнулся.
– Что же о себе? Я ведь теперь в отставке, Анна
Сергеевна. Собираюсь в Сочи... лечиться... Да вот Потап
Дмитриевич уговорил помочь генератор достать для
колхозной гидростанции.
– А как же вы ему поможете? – спросила Анна,
притворившись, что не расслышала слов Чардынцева об
отставке. – Генератор – такой предмет, который
отпускается по плану.
– По плану! – вспыхнул Потап Дмитриевич, до этого
степенно молчавший. – Контора Сельэлектро, когда план
составляла, про наш колхоз в последний черед вспомнила.
А нам дожидаться – не резон. Нам нынче без
электричества – пробка!
– Так раньше управлялись?—спросила Анна,
просияв своей мягкой улыбкой.
– Раньше, извиняюсь, нам не в пример, – вежливо и
коротко отпарировал Потап Дмитриевич.
– Верно, очень верно! —сказала Анна и покраснела.
Чардынцев смотрел на нее с выражением: «Вот мы
какие!»
– Постойте-ка!—быстро произнесла Анна.—А к
нашему директору вы не обращались?
– Нет.
Она взглянула на часы.
– Идемте!
– Куда? – спросил Чардынцев, озадаченный ее
поспешностью.
Ф-444 – 11 161
– К директору. Он уже, видимо, встал.
– Как? Домой? – удивился Чардынцев.
– Конечно. Семен Павлович живет этажом ниже.
– Ваша решительность мне всегда нравилась! —
воскликнул Чардынцев.– Пошли, Потап Дмитриевич.
Что там ни говори, а иметь друзей – превосходно!
Директор сидел за столом в белой накрахмаленной
сорочке, затянутый подтяжками, сверкающими никелем
замков.
– Доброе утро, Семен Павлович! Прошу не сетовать
на неожиданное вторжение, – смущенно проговорила
Анна.
– И со столь многочисленными силами, – добавил
Чардынцев-.
– Что ж, элемент внезапности на вашей стороне, —
засмеялся Мишин. – Это уже половина успеха. Прошу
садиться.
К Мишину подскочила жена с пристыживающим полу-
шо потом:
– Надень пиджак. Неприлично!
– А не ставить тарелки на стол для гостей —
прилично? – в тон ей, но неожиданно громко спросил Мишин.
– Что вы, что вы! – хором запротестовали
пришедшие, спасая жену директора завода от невыносимого
смущения. – Какие мы гости! Мы по одному вопросу.
– Давайте познакомимся, – деловито сказал Мишин,
надевая пиджак.
– Потап Дмитриевич, председатель колхоза, —
представила Анна, – полковник Чардынцев.
– В отставке, – добавил Алексей Степанович.
Услыхав эту фамилию, директор взглянул на Анну.
«Тот самый?» – говорил его загоревшийся взгляд.
Анна рассказывала ему о полковнике Чардынцеве, ее
командире дивизии.
– Очень приятно. Оч-чень! – с какой-то сердечной
сочностью в голосе сказал Мишин, пожимая Чардынцеву
у
– Семен Павлович, – начал Чардынцев, – по
рекомендации Анны Сергеевны, мы решили обратиться к вам
за советом, а, может быть, и за непосредственной
помощью. Дело в том, что колхоз «Светлые огни» начал
строительство гидроэлектростанции, и так как он на
несколько лет опередил план местных электрификаторов,
162
эти горемыки отказываются снабдить строителей
генератором и электромоторами.
– Сколько средств убухали, а теперь, вишь, пробка
получилась, – с досадой добавил Потап Дмитриевич.
– Найдем, – сказал Мишин, снисходительно
улыбнувшись, будто речь шла о предмете до того
незначительном, что не стоило тратить время на его обсуждение.
Потап Дмитриевич расстроганно заморгал глазами.
– Перейдем ко второму вопросу, – продолжал
Мишин. – Простите, товарищ полковник, за вторжение, так
сказать, в вашу личную жизнь. Но раз уж вы вторглись в
мой дом, – терпите.
– Ну-'ну, – ответил Чардьшцев. – После того
стремительного успеха, что мы с Потапом Дмитриевичем
сейчас одержали, нас трудно чем-либо огорчить.
Ему понравилось непроходящее веселое выражение в
темнокарих глазах Мишина.
– Вы вышли в отставку по болезни?
– Да. Вернее будет сказать, что меня вывели. Сам не
ушел бы.
– И теперь поедете лечиться?
Чардьшцев утвердительно кивнул головой.
–¦ Простите, куда именно?
– Советуют в Сочи...
– А потом?
– Что потом? – не понял Чардьшцев.
– А потом что делать станете?
Чардьшцев отвел взгляд.
– Простите, Алексей Степанович, – звонким, rta
высокой ноте голосом проговорила Анна. – Простите, но мне
кажется, что вы слишком болезненно восприняли свою
неудачу!
– И вы в агрессоры? – пытался пошутить
Чардьшцев, но лицо его было бледным и строгим.
– Чардьшцев в отставке! – продолжала Анна, не
сводя с него осуждающего взгляда. – Мне, знавшую его
несгибаемым, кремнев-ым в самые тяжкие годы
испытаний, – не хочется верить.
– Ой-ой, это уже напоминает некролог, – мрачно
усмехнулся Чардьшцев.
– В этом виноваты вы сами! – уже гневно бросила
Анна.
п* 163
Он туго провел рукой по волосам, медленно ответил:
– Вы правы. Я слишком долго переживаю свою боль.
Это не делает, конечно, мне чести.
– Узнаю своего командира дивизии, – облегченно
вздохнула Анна.
– А что молчит наш директор? Или он собирает
данные об уязвимых местах противника? – заметно
повеселев, спросил Чардынцев.
– Вы не ответили на мой вопрос, Алексей Степанович.
Что вы намерены делать после курорта?
– Жить.
– То-есть?
Чардынцев встал. В груди резко кольнуло, но он,
подавляя боль, громко ответил:
– Работать, дорогой товарищ директор. Работать! В
этом ведь вся прелесть жизни, не так ли?
– В таком случае, прошу садиться. У меня есть
деловое предложение. – Мишин подошел к Чардынцеву, с
ласковой силой усадил его на стул. – Алексей
Степанович! Оставайтесь у меня на заводе.
– Я ведь солдат, товарищ директор.
– Солдаты мне и нужны. Спросите у Анны Сергеевны,
какие баталии мы здесь ведем.
– Алексей Степанович, – вмешалась в разговор
Анна. – Вы помните, у Сухова был ординарец, —
невысокий такой, коренастый паренек, его, кажется, Ваней
звали?
– Ну, ну, Ваня Никифоров.
– Да, да, Никифоров. Так он здесь, на заводе.
Стахановец.
– Вот как? Молодец! – отозвался Чардынцев, потом,
быстро глянув на Анну, лукаво прищурился: —Анна
Сергеевна, вы, кажется, перебежали в лагерь противника?! —
Он кивнул головой в сторону Мишина. – Напрасно
уговариваете, друзья мои. Едва ли я буду здесь полезен.
– Алексеи Степаныч! Пойми! – настойчиво
проговорил Мишин, неожиданно переходя на «ты». – Если я
ухватился за человека, стало быть, он стоющий человек.
Верь моему опыту!
Подчиняясь простоте и обаянию Мишина, Чардынцев
спросил, также переходя на «ты».
– На какой же участок ты меня метишь?
– Я вчера был у Булатова. «Есть, – говорит, – под-
164
ходящая кандидатура на партийную работу...» И я теперь
убедился – подходящая!
•В глазах Мишина была веселая уверенность.
«Этот хитрый дядька везет, должно быть, на своей
спине немалую тяжесть. И все с улыбочкой, играючи!» —
подумал Чардынцев и, не сдержав внезапно охватившей
его радости, быстро ответил:
– Согласен!
– Маша!—крикнул Мишин так громко, что жена,
выскользнувшая из соседней комнаты, испуганно
остановила его:
– Тише! Детей разбудишь.
– Машенька, неси сюда быстрей еще три тарелочки
и вилки!—Он подмигнул Чардынцеву.– Надо
закрепиться, так сказать, на достигнутом рубеже.
Глава четвертая
Ветер, своевольный и взбалмошный, с утра бродил по
городу. У вокзала весело аукнулся с паровозами, в
парке побалагурил с кудрявыми липками, шутливо схватился
в рукопашную с высоким тополем и сорвал с него охапку
зеленых листьев, на шестом этаже заводской новостройки
потрепал по щеке смуглую бетонщицу. Ветер нес с собой
медвяный запах цветов и луговык трав, щедрость
солнца, песенные звоны ручьев. Люди встречали его, как
доброго знакомого...
Радиоузел передавал объявление: в пять часов
вечера состоится митинг. После гудка, со всех концов завода
потянулись к сборочному цеху группы людей.
Никто не знал точно, о чем пойдет речь, но многие
догадывались, что будет объявлено о новом задании, так
как Мишин, по слухам, ездил в Москву именно за
этим.
Гусев стоял у трибуны и глядел, как просторная
громадина цеха быстро заполнялась народом. Так
собирались они всегда, когда заводу приходилось, брать новый
подъем.
Сотни плеч подпирали твое плечо, тысячи глаз
лучились упрямым и чистым светом, и ты набирался силы
для нелегких дел.
Перед самым началом митинга на завод приехал
секретарь обкома партии Булатов.
165
Сидя в президиуме, он вполголоса беседовал с
Мишиным и одновременно, отыскав взглядом среди
огромной аудитории то одного, то другого человека,
приветливо кивал головой, – он шал близко многих инженеров
и рабочих.
Гусев открыт митинг и предоставил слово директору
завода. Мишин вышел к трибуне в своем «парадном»,
как он его называл, из тонкого синего бостона костюме,
с орденами Ленина и Красного Знамени на лацкане
пиджака. Глянул в напряженно-притихшую глубину цеха и
широко улыбнулся:
– Хорошо глядеть на завод – я имею в виду
людей,—когда все собраны вместе и ты видишь великую
силу коллектива!
От задушевных слов директора по рядам ветерком
пробежало волнение.
– Товарищи! Правительство и лично Иосиф
Виссарионович поручили нашему заводу в кратчайший срок
освоить и начать выпуск сложной машины —
самоходного комбайна «С-4».
Мишин внимательно обвел всех глазами. Люди
смущенно покашливали., перебрасывались отрывистыми
словами.
Главный технолог Сладковсиий – статный, с тонкими
чертами лица и немигающими зеленоватыми глазами,
так круто изогнул брови, что они как два
вопросительных знака выглядывали из-за очков.
– Я вижу в глазах у некоторых удивление, —
усмехнулся Мишин,—делали, мол, самолеты, а тут вдруг
комбайн. Не круто ли поворачиваем?
Была война – мы строили машины, несшие смерть
захватчикам, теперь, волею партии, мы будем создавать
машины, облегчающие труд нашего колхозного
крестьянства, несущие изобилие продуктов советской стране!
И вдруг будто от взрыва дрогнул сборочный цех.
Тысячи людей с силой ударили в ладоши. Улыбки, споря с
солнечными бликами, осветили лица.
Какой-то парнишка, взобравшись к самым
стропилам стеклянной кровли, выждав, когда утихнет гул
аплодисментов, тонким и чистым голосом крикнул:
– Даешь новое задание!
Раскаты грома снова понеслись по цеху. Многие,
закинув назад головы, одобрительно махали руками пар-
166
нишке, который теперь был словно обрызган весь
солнцем.
Директор сошел с трибуны, сопровождаемый
теплыми взглядами рабочих. Его любили за энергичную,
веселую хватку в работе, за чуткое, по-русски щедрое на
доброту сердце.
Сладковский зябко повел плечами. Трибуна, как
лодка в тумане, проплыла перед глазами. Он снял очки и,
вьинув носовой платок, стал им медленно протирать
запотевшие стекла. «Значит, комбайны. Со старым
производством покончено...» – думал он, потерянно опустив
плечи. Он до сих пор не верил. Даже получив с
ростовского завода технологию производства самоходного
комбайна, Сладковский надеялся, что этим будет заниматься
какой-нибудь один цех, на худой конец, – филиал
завода.
Теперь, после выступления Мишина, все прояснилось.
Но в душе Сладковского бродили черные тучи: он
привык к технологии самолетостроения, известной ему с
институтской скамьи. И хотя жизнь и вносила каждый
д$нь что-то новое, выдвигая свои требования перед ним,
главным технологом, но он как-то приловчился обходить
это новое, как обходят шумные и опасные
перекрестки.
Зато когда Сладковский садился на старого,
объезженного конька своего опыта, он чувствовал себя
превосходно. Все было заранее разработано еще до него,
технологические карты скреплены подписями и печатями
предшественников и от него требовалось лишь
утверждать отдельные усовершенствования, которые
разрабатывали в цехах сами рабочие либо технологи его отдела.
Теперь же ему самому предстояло действовать в
незнакомый области; да еще обеспечить освоение заводом
машины в совершенно нереальные сроки.
А тут еще этот парторг технических отделов Бакша-
нов, который сует нос не в свое дело. Покажи ему
технологические карты, да то ему в них не нравится, это не
годится, там можно производственный цикл сократить,
здесь надо взять поправку на передовой опыт – и точит,
точит терпение Сладковского.
По существу, надо было разрабатывать новую
технологию, и где-то глубоко в душе Сладковской был
согласен с Бакшановым. Но какого это потребует от него
167
напряжения! И кто знает, справится ли он, по силам ли
ему будет задача? Нет, надо уходить, подобру-поздорову
уходить!
– Слово имеет дед Ипат, – объявил секретарь
парткома.
На трибуну медленно поднялся совершенно седой, с
окладистой бородой и львиной гривой старик, одетый
в темносинюю просторную толстовку и такие же. брюки.
Кто на заводе не знал этого старейшего рабочего!
– Он вышел на пенсию еще в тридцать пятом году.
Удил с внуками рыбу, зимой чинил соседям примусы,
утюги, кастрюли.
Когда началась война, дед Ипат пришел к
директору.
– Становь на работу, начальник.
– Ты же, Ипат Николаевич, ветеран труда.
Заслужил отдых по всей законной форме,– ответил
директор.
– Заслужил! – обозлился старик, – оттого и дела
прошу, что заслужил. Гитлер на нашу < родную власть
топором замахнулся, а я буду на печке тараканов
считать, да? Становь на работу, и кончен разговор!
С тех пор дядя Ипат снова заведывал
инструментальной кладовой сборочного цеха и, несмотря на то, что ему
исполнилось семьдесят девять лет, оставлять завод не
желал.
– Вот восемьдесят годов отгрохаю, тогда уж, —
говорил он, улыбаясь в усы.
Теперь, стоя на трибуне, дед Ипат мягко щурился,
словно глядел на яркое солнце. Снежно-белая борода
выстилала широкую грудь.
– Годов этак сорок тому назад я работал на Пути-
ловском заводе в одном цеху с нашим Михайлой
Иванычем Калининым. И вот подходит раз ко мне Михайло
Иваныч, кладет руку на плечо:
– Эх, Ипат, толковый ты токарь, да плохой
товарищ. Погляди, весь цех бросил работу – объявлена
забастовка.
Оглянулся я – и впрямь: все рабочие станки повы-
ключали. Ну, Ипат товарищей никогда не подводил, и
хоть елозил в душе страх, как бы не отрыгнулось бедой
наше своеволие, – бросил к дьяволу работу и я.
И вот, помню, собралися мы в углу цеха – неразго-
168
ворчивые, злые. Обида душила нас^—хозяин вышвырнул
на улицу две сотни рабочих, снизил и без того малые
расценки.
Михайло Иваныч поогляделся, нет ли кого
поблизости из начальства, и начал говорить. Голос у него был
глухой, тихий, да только слышно нам было все-. Каждое
слово падало в душу, будто зерно в весеннюю землю.
Запамятовал я всю-то речь его. Сорок годов, как
сорок ветров повыветрили многое, да помню я до сих пор
такие его слова: капиталисты, мол, сделали труд
тяжким бременем для человека, а придет пора, тогда, когда
победит рабочая революция, – труд станет источником
радости и счастья.
И вот гляжу я теперь на вас, дорогие мои, и думаю:
сбылися слова золотые нашего Михаилы Иваныча.
Красивым* стал труд – гордым, счастливым, как полет
сокола.
Так давайте же с новой силой ударим крыльями да
наберем в труде большую высоту!
Секретарь обкома быстро поднялся с места и,
подойдя к деду Ипату, долго тряс его руку.
А цех загудел от аплодисментов и приветливых
восклицаний.
Потом выступил Николай Петрович, два часа тому
назад прилетевший из Москвы.
– Я пришел на завод молодым инженером, —
сказал он. – Рос вместе с заводом и, став главным
конструктором, чувствую сыновнюю благодарность к
коллективу, воспитавшему меня. Почему я говорю о себе,
когда речь идет о новом, ответственном задании?—Он
повернулся к Сладковскому, угадав в его улыбке
внутреннюю издевку. – Потому, что думается мне, каждый
из нас должен проверить себя, как перед боем. Мы,
конструкторы и технологи, подобно саперам,
прокладываем производству дорогу к наступлению. Уже получены
чертежи и новая технология. Но должен сказать,
товарищи, эта технология нас не может устроить, хотя Виктор
Васильевич, – он снова метнул укоризненный взгляд в
Сладковского, – и оберегает ее от нашего
вмешательства.
«Ну, разумеется, во всем виноваты технологи. А о
том, что врут чертежи, он молчит!» – негодовал Слад-
ковский, но лицо его продолжало улыбаться.
169
– Технология эта рассчитана, я бы сказал, на
холодную работу. Вот мы, коммунисты технических отделов,
и поставили перед собой задачу – вышибить из нее этот
холодок. И мы это сделаем вместе со всем коллективом
завода. Все!
Булатов проводил Бакшанова
внимательно-одобрительным взглядом. Потом его глаза задучились от
ласковой улыбки: на трибуне стоял беленький, с
детски-припухлыми губами паренек в синем, ладно пригнанном ком-
^бинезоне.
Все узнали в нем давешнего парнишку, который
