Текст книги "Человек идет в гору"
Автор книги: Ян Винецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
губы^– Он стал невыносим. Живет только сегодняшним
днем. Дальше глядеть не хочет».
Никита вставил заготовку. Загудел мотор с
непривычной могучей силой. Станок давал теперь тысячу
оборотов. Скорость резания равнялась ста метрам в минуту.
Резец брал металл мягко, будто резал масло.
На расточку винта потребовалось всего четыре
прохода. Не обратив внимания на время, Никита вынул винт
и стал проверять резьбу. Поверхность резьбы получилась
ровная, чистая, без шероховатостей, словно после
шлифовального станка. Шура взяла гайку и стала
навертывать на винт. Гайка шла по всей длине резьбы ровно и
упруго.
– Есть! – крикнул Никита и побежал к
начальнику цеха. Шура не отставала, раскрасневшаяся,
счастливая.
– Есть винт, Иван Григорьевич! – громко, в один
голос произнесли Стрелковы, вбегая в кабинет
Добрывечера.
Добрывечер, хмурый, всклокоченный, с помятым
желтым лицом, глядел на них, не понимая.
– Отнесите его в БЦК. Пусть проверят, – сказал
287
он, помолчав. Никита и Шура вышли, удивленно
переглянувшись.
– Ну и Иван Григорьевич! Когда не получается —
кричит, а сделаешь – тоже чем-то (недоволен, —
проговорила Шура с обидой в голосе. – Даже не спросил, как
мы добились этого.
– Загадочный! Иной человек весь как на ладони, а
иного покуда поймешь – мешок соли съешь, – сказал
Никита.
А Добрьшечер сидел, ероша пальцами обеих рук
густые кудри...
Никита, сдав контролеру ОТК первый винт, с каким-
то небывалым прежде нетерпением встал к станку. Шура
пошла в кладовую, выгребла оттуда все заготовки, потом
побежала в первый цех, боясь, что Никите не хватит
заготовок.
А он точил и точил. Вместо трех винтов за смену
Никита только до обеда уже сделал сорок винтов.
Рабочие цеха, как на чудо, приходили смотреть на
работу Стрелковых. После обеда, приметив жадный и
нетерпеливый огонек в глазах Шуры, Никита сказал:
– Точи!
Она молча встала к станку. Казалось, крылья
выросли за спиной. В сердце стучало неизбывная
радость.
Такие винты всегда точили за три часа. Это считалось
хорошим показателем. А сейчас винт сходил со станка
через каждые – трудно поверить! – пять минут.
– Пять минут!—восхищался Петр Ипатьевич,
обсуждая успех Стрелковых. – Да за такое время прежде
токарь успевал только в затылке почесать, получая
задание. А они, светлый месяц, – винт дают. Чудо!
В конце рабочего дня над цехом повисло красное
полотнище с белыми праздничными буквами:
«Сегодня токари Стрелковы, вместо трех винтов по
норме, дали девяносто шесть винтов за омеау. Слава
Никите и Шуре Стрелковым!»
Бакшанов и Сладковский были до того
противоположны по характеру, что в отделе, когда они собирались
вместе, устанавливалась напряженная тишина. Казалось,
вот-вот произойдет взрыв в настороженном, сдержанном
разговоре главного технолога и парторга технических
отделов.
Теперь в кабинете Сладковского они были вдвоем.
Бакшанов стоял посредине комнаты – высокий, темный,
с твердым, угрюмым взглядом.
– Как секретарь партийной организации, я хотел бы
знать, каково общее положение с технологией на
заводе, – проговорил он, мигая покрасневшими не то от
усталости, не то от льющегося с улицы яркого солнечного
потока веками.
Сладковский встал, прикрыл окно шторой.
– Общее положение, Николай Петрович, достаточно
неопределенное. Цеховые технологи нас не балуют ни
новшествами, ни хотя бы сносной информацией о том, как
прививаются у нас, так сказать, «чужие» технологические
карты.
– Сколько времени может продолжаться эта
«неопределенность»? Полгода, -год, два? – спросил
Бакшанов.
Брови его соединились над переносьем и густой темной
пучей нависли над глазами.
Сладковский пожал плечами.
– Странный вопрос... тем более... в устах главного
конструктора. Кстати сказать, Николай Петрович, вы не
примечали; мы с вами никак не можем найти, так
сказать... общей линии в работе?
– Примечал. Моя линия направлена к серийному
выпуску комбайнов, а ваша 'линия – неопределенность,
какое-то, бог знает, что означающее, многоточие! —
Бакшанов помолчал, крепко сжал зубы. Потом
продолжал спокойнее: – Вы, Виктор Васильевич, не
привлекаете меня к сотрудничеству.
– 'Ого, вам уже одного конструкторского отдела
недостаточно! – перебил его Сладковский.
– Мы должны держать между нашими отделами
тесную связь, – продолжал Бакшанов, не обращая
внимания на колкость Сладковского. – Будет кустарничать,
Виктор Васильевич! Рубцов сконструировал подвесной
транспортер. Он освободит от тяжельгх работ около
восьмисот человек. Давайте вместе поставим вопрос
перед руководством завода о его внедрении.
– Видал рубцовский транспортер. Принципиально
Ф-444 – 19 289
согласен. Но... – Сладковский улыбнулся, наклонив го-
'лову с ровно прочерченным пробором... – на то я и
главный технолог, чхрбы решать в первую очередь главные
задачи. А такой задачей сейчас является эталонный
комбайн. Он будет проходить государственные
испытания, не забывайте этого, дорогой Николай Петрович.
– Надо глядеть вперед. Завтра мы перейдем к
серийному выпуску.
– Не отвлекайте нас от главного!—впервые
вспылил Сладковский и тут же, как бы извиняясь за гр»у-
бость, примирительно произнес, улыбаясь и вздыхая
одновременно:– горячие мы оба...
– Я бы не сказал, – произнес Бакшанов, – вьи
холодный.
«Вот хам!—мысленно ужаснулся Сладковский. – И
еще сетует на отсутствие общей линии!» Он откинул
штору и тяжело опустился на стул.
Солнце снова полилось на Бакшанова
расплавленным золотом.
– Виктор Васильевич, – сказал Бакшанов. – Я
решил созвать открытое партийное собрание отделов.
Пригласим всех цеховых технологов, стахановцев,
конструкторов. Повестка дня—доклад «Серийный выивуск
самоходных комбайнов и задача коммунистов технических
отделов».
– Рано, Николай Петрович. – И потом, я не
готов...
– Я готов к такому докладу.
– Что ж... Тогда и прочитайте его... – едва заметно
поморщился Сладкожжий...
Лиза пришла на открытое партийное собрание
технических отделов уже к концу доклада Бакшанова. Она
присела к чертежному столу и вдруг встретилась глазами
с главным технологом, сидевшим рядом. Сладковский
мило улыбнулся ей, как улыбаются знакомым дамам
благовоспитанные мужчины.
– Громовержец, – шепнул ей Сладковский. – Он
тут так поносил твоего Доброго – в ушах звенело. А
ведь они были друзьями.
290
Почем.у «были»? – хотела спросить Лиза, но стала
слушать Бакшанова.
– Завод оснащается новой техникой, но если мы
четко не организуем производство, не продумаем
технологию каждой операции, не вдохнем в это дело живой
искры, техника будет мертва.
В литейном цехе по сей день применяется формовка
деталей на устаревших машинах, а новые стоят в
кладовой. До сих пор не внедрено кокильное литье.
Или возьмите вы второй механический. Есть там
по штату технолог... Но ведь это только по штату! -«-
Что-то не слышно о работе технолога во втором
механическом!
Лицо Лизы» вспыхнуло, будто его сра'зу обдало
жаром, но она попрежнему держала высоко голову в тугом
венке кос.
Слова Бакша-нава падали, как камни, и причиняли
ей почти физическую боль.
– Ты знаешь, что он хочет этим сказать? – снова
склонился к ней Сладковский. – Когда б во вторам
механическом технологом работал он, Бакшано®, все было
бы как нельзя лучше.
Лиза против своей воли стала теперь жадно
вслушиваться в тихо журчащий шопоток Сладковского. Он
успокаивал и исподволь настраивал Лизу против
Бакшанова.
«Как он все-таки груб, – думала Лиза о Бакшано-
ве, – не считается с тем, что я еще молодой технолог и
что мне трудно, очень трудно работать в условиях
штурмовщины.
И ведь не только Добрывечер болен этим!»
Бакшанов, заканчивая доклад, призвал партийную
организацию технических отделов добиться главного —
сокращения цикла изготовления комбайна.
Лиза слушала выступавших в прениях с жадным
вниманием. Каждый сообщал что-то новое, прежде
невидимое Лизе, скрытое за привычной будничной
повседневностью, каждый волновался, и это волнение
передавалось ей, как электрический ток, как зарядка на
завтрашний трудный день.
К столу вышел технолог литейного цеха Сурков.
Чисто и строго голубели его глаза под мохнатыми
бровями.
19* 291
– Я не буду оправдываться. Я скажу, что мы
станем делать завтра.
Он рассказал, как он разрабатывал новую
технологию и что теперь он вьшосит ее на обсуждение
цеховой общественности.
«Верно, Лазарь Михайлович! – отметила про себя
Лиза. – Надо и мне так. Коллективный опыт сделает
технологическую карту очень ценной».
Потом от имени «общества стариков» выступил дед
Ипат.
– Наше общество стариков учит молодежь
работать. И уже немало пареньков и девчат стали ловчее
точить, слесарничать, варить, красить. ,
Но есть у нас, стариков, обида. Вам, технологам,
надо бы внести в наше общество науку. Вот выступал
сейчас товарищ Сурков. Инженер и по годам
подходящий, а не видать его в. нашем обществе.
– Он боится в старики записываться!—бросил кто-
то реплику.
– Старики! – обиженно произнес дед Ипат. – Вы
знаете, как сказал Алексей Степанович Чардынцев про
нас? Сидим мы это вокруг него, бородами стол чистим,
сединой, ровно снегом, усыпаны, а он поглядел и
говорит:– Здесь стариков нет. Здесь все молодые. А старики,
говорит, остались там, за пределами вашего общества.
– Ловко новых членов вербует дед Ипат! – сказал
кто-то восхищенно, и все засмеялись.
– Вербую! – продолжал дед Ипат. – Докладчик,
напоследок сказал два слова, но такие они хорошие, что
им, может, цены больше всего доклада. Сократить цикл!
Это же очень правильно. И ваша, ' браточки-технологи,
первая скрипка. Первая!
Лиза относилась кдедуИпату. с благоговейным
уважением. Да и не только Лиза. Люди видели в нем одного
из тех, кто от первьих забастовок против хозяев, от первых
баррикад, через революции и жестокие войны до
лучистого сегодня донес неувядаемую молодость и мудрость
русского рабочего класса.
«Первая скрипка... – думала Лиза о словах деда
Ипата. Сначала невнятно, потом все отчетливей звучала
fe душе тревога. – А Бакшанов сказал, что технолога
второго механического не слышно. Может быть, он и
прав...»
292
Коммунисты говорили о неоправданно широком
применении ручного труда там, где он может быть легко
заменен механизмами, о плохой оснастке, об устаревшем
инструменте.
Очень понравилось Лизе выступление нового
начальника сборочного цеха Быстрова.
– Наша технологическая карта скучна, как
непогожий день, – сказал он. – Надо внести в нее дух
партийности, страсть нашей борьбы.
Сладковский начал свое выступление с признания
«абсолютной справедливости критики в наш адрес»,
похвалил докладчика за «острую и принципиальную»
постановку вопросов.
«И все врет. Все не от души, и слова, и улыбка, и
блеск этих зеленоватых, как морская волна, глаз. Нет,
его ничто, видимо, не исправит: ни время, ни
коллектив».
Лиза поежилась от холода. Она только сейчас
заметила, что сидела недалеко от раскрытого окна.
– И все-таки, товарищи, все-таки в интересах
дела, – продолжал Сладковский, – сейчас требуется все
усилия сосредоточить на первом комбайне. Эталон —
вот лозунг дня, товарищи.
– Надо жить не только сегодняшним днем, но и
смотреть дальше! – крикнул Быстров. Собрание дружно
поддержало:
– Завтрашний день недалек!
– Завтра что бог пошлет!
Улыбка на лице Сладковского означала: «Как вам
угодно, товарищи, но я остаюсь при своем мнении».
Бакшанов предложил резолюцию. Она была короткой
и призывала партийную организацию возглавить
борьбу за стахановскую технологию и сокращение . цикла
производства самоходных комбайнов.
После собрания Бакшанов подошел к Лизе.
– Вы, верно, обиделись?
– Обиделась,—ответила она, – неулыбчивая,
потемневшая, но как обычно прямая, несгибаемая никаким
ветром-.
– Зря. За критику не обижаются.
– Не за критику. За то, что вы никогда не придете
в цех, не покажете, как лучше сделать. Не поможете
расправиться с этим рыцарем аврала и штурма.
293
– Это Иван-то – рыцарь аврала и
штурма?—захохотал Бакшаков.
– Он самый.
Увидав грустаую тень на лице Лизы, Бакшанов
оборвал смех.
– Гм... у вас приключилось что-то серьезное, —
проговорил ои, нахмурясь.
Лиза поглядела поверх головы Николая, потом
отвернулась, доставая ив кармана платочек.
Г л а в а девятая
Вечером, по .поручению парткома, Чардынцев созвал
коммунистов второго механического – мастера слесарной
группы Петра Ипатьевича Бакшанова и инженера Тоню
Луговую. Они сидели в стеклянной конторке. Из цеха
доносился ровный, приглушенный шум.
– Немного вас было, – вздохнул Чардынцев. – И
все-таки – сила, а? Большая сила! Вы помните, как при
обороне от белых Астрахани Сергей Миронович Киров
сказал? – «Пока в Астрахани останется хоть один
коммунист, Астрахани врагу не взять».
Понимаете? Один коммунист! Астрахань была
окружена со всех сторон. 'К тому же тиф нещадно косил
людей. И город устоял. Астрахань осталась советской!
Чардынцев помолчал и, строго оглядев Бакшанова и
Луговую, тихо сказал:
– А вы» что же? Цех покатился под гору, и вы вместе
с ним. Споткнулся начальник цеха, упал, а вы его не
поставили на ноги.
Тоня резко сняла косынку, открыв-ая аккуратно
заколотую густую копну темных волос.
«Как она похожа на сестру – Анну Сергеевну», —
молча удивился Чардынцев.
– Товарищ Чардынцев, слова ваши верные: не з
бровь, а в глаз. Да что поделаешь с этим медведем! —
сказала она, вскинув чистые, озерной синевы глаза. —
Как только с ним не (бранилась! Иван Григорьевич,
говорю, смотри, дисциплина расшаталась, кривая выполнения
плана вниз пошла... Принимай меры. Ничего! Как в пус-
гую бочку!
– – И я с начальником о том же беседов-ал, —
смущенно кашлянув в кулак, вставил Петр Ипатьевич.
– Одна бранилась, другой беседовал,.. – медленно
294
протянул Чардынцев. Потом, резко и требовательно
глянув им в глаза, весь -подтянувшись, словно взведя какую-
то внутреннюю пружину, стал забрасывать их колючими,
беспощадными словами: – и вы свою миссию сочли на
этом оконченной? Побеседовали – не помогло-, даже
побранились, тоже не помогло, чего же от вас еще требо>-
вать? Так я вас понял?
– Так, – тихо ответила Тоня, чувствуя, что они,
должно быть, не сделали самого главного, а в чем заключается
это главное – они с Бакшановым так и не знают.
– Вы извините меня за прямоту, в таком деле иначе,
нельзя, вы отступили от линии партии, не боролись за1*
нее!
Тоня обиженно скосила глаза, в ниточку вытянула
губы.
Петр Ипатьевич остановил на Чардынцеве
озадаченно-неодобрительный взгляд.
– Круто, круто, дорогой товарищ, берете! Сказал
тоже, светлый месяц, отступили от линии! Да я за линию'
партии сорок лет боролся!
– А здесь отступили. Вы поплелись в хвосте, а
коммунист тот, кто идет впереди масс и ведет их за собой. —
Чардынцев хотел глубоко вздохнуть, но в груди остро
закололо.
– Вот я привел слова Кирова... Почему Киров так
сказал? Разве один коммунист мог бы удержать
Астрахань? А потому он так сказал, товарищи дорогие, что
твердо знал: там, где есть хоть один коммунист, там
вокруг него собираются массы, ибо коммунист – это вожак,
боевой организатор масс. Что же сделали вы, Луговая, й
вы, Бакшанов? Помогли вы комсомольцам организовать
соревнование? Объединили вы рабочих в тесный, сплочен-5
цый коллектив? Смотрели ли вы на свою работу понпар-
тийному?
Тоня виновато пригнула голову. Глубокая морщинка
задумчивости проступила меж бровями. Слова Чардын-
цева вначале обидели ее, а потом удивили.
В самом деле! Ведь все, что он сказал, она знала сама-:
.и про обороиу Астрахани читала, и Краткий курс истории
партии изучала.
Но почему по-новому взглянула она теперь на
неприглядные дела в цехе, на Добрывечера и на коммуниста —
Антонину Сергеевну Луговую?
295
Почему зажглась в ней неудержимая охота
приглядеться к каждому рабочему – на что он способен, что в
нем самое лучшее, самое дорогое?
Почему родилось в ней желание сейчас же, не уходя
домой, разобраться – так ли расставлены люди, так ли
размещены станки?
Она внимательней, чем прежде, глянула в лицо Чар-
дынцеву: высокий, покрытый испариной лоб, глубокие,
под темной зарослью бровей серые глаза – то с
солнечными блестками улыбки, то с холодной рябью гнева..,
– Считайте наш сегодняшний разговор первым
партийным собранием, – сказал Чардынцев.
Парторгом избрали Тоню.
Работа Николая Петровича над проектированием
истребителя подходила к концу. Это была уже не та
машина, какую он предложил семь лет тому назад. Критика
Николая Николаевича Поликарпова пошла на пользу.-
Пригодился и опыт отечественного самолетостроения
послевоенного времени.
Реактивный двигатель, развивающий колоссальную
мощность по сравнению с самыми лучшими марками
поршневых моторов, давал крылья смелому замыслу
Николая Петровича.
Поездки в лучшие научно-исследовательские
институты страны, консультации с видными конструкторами
укрепили в нем уверенность, что теперь, наконец, его
работа должна увенчаться успехом.
Оставались нерешенными лишь две небольшие
задачи – конструкция сиденья пилота и улучшение
механического сбрасывания фонаря.
Но Николая Петровича отвлекали разные заводские
дела. Короткий разговор с Лизой после партийного
собрания не выходил из головы.
В глазах Лизы было тогда такое выражение тревоги,
что Николай Петрович понял: разлад Лизы и Добрывече-
ра значительно глубже, чем он предполагал.
Наутро, не заходя к себе в конструкторский отдел,
Николай Петрович отправился во второй
механический цех,
296
У широкого револьверного станка стояла Лиза. Легкая
синяя косынка мягко обнимала густые темные волосы.
Увидав Николая Петровича, она поздоровалась, тотчас
покраснела, и ему показалось, что выражение ее лица
примерно означало: «Я знала, что вы придете. Вы очень
нужны нам».
– Отказал насос охлаждения, – сказала Лиза,
показывая почему-то не на станок, а на коренастую, с
опечаленным розовым лицом девушку. – Будь на участке
запасной станок, обошлось бы без простоя.
Николай Петрович и Лиза пошли по цеху.
– Я предлагала /Гобрывечеру,– продолжала Лиза,—
на каждом участке иметь по запасному исправному
станку,– не согласился. «Слишком большая роскошь!» А
семьсот часов простоя в месяц – не роскошь?
«По фамилии называет. Ссора зашла далеко. Но ведь
с запасным станком она права, честное слово, права».
Лиза пристально поглядела на Бакшанова и, подавляя
нерешительность, сказала:
– Сейчас я покажу вам вещи, которые объяснят нашу
беду, вернее ее причину.
Она подошла к кладовой и распахнула дверь* Навалом
от пола до потолка лежали коленчатые валы, шатуны,
шестерни.
– Это брак. И знаете чему он равен? – семимесячно*
му заделу цеха.
Николай Петрович нервным движением поправил очки
и, кашлянув, проговорил:
– Печально. Очень печально. Но это, по-моему, нЬ
причина, а следствие.
Лиза не сводила с Бакшанова резкого, почти
обозленного взгляда.
– Причина в том, что мы не учим людей, не
воспитываем их. А у нас в основном – молодежь.
– Кто ж вам мешает учить людей?
Лиза задумчиво подняла левую бровь.
– Я говорила нашим коммунистам: давайте выделим
двух лучших токарей и поставим их инструкторами, пусть
учат молодых рабочих. Согласились. Пошли к Добрьи-
вечеру, так он знаете что ответил? – «У вас, милые,
преподавательский зуд, поступайте в педагогический
институт».
297
– И вы полагаете, Елизавета Петровна, что Добры-
вечер безнадежен? – тихо спросил Бакшанов.
– Нет! – вскинула голову Лиза. – Его испортил, не
удивляйтесь, стиль работы Семена Павловича. Стиль
выдающейся личности. Ведь наш директор все стремится
сделать сам и, надо отдать справедливость, пока всюду
поспевает. И Добрывечер, влюбленный в Семена
Павловича, подражает ему. По-моему, это очень плохой стиль,
Николай Петрович. Сегодня сорвался Добрывечер, а
завтра ие спасут и директора его «выдающиеся
способности».
Бакшанов покраснел от неловкости и изумления.
«Как плохо еще мы знаем людей!—думал он. – В
своем докладе я говорил, что не слышно технолога во
втором механическом, а сегодня приходится убеждаться
'б обратном».
– Мне кажется, вы больше других способны
воздействовать на начальника цеха, – проговорил Бакшанов,
улыбнувшись.
– Нет, Николай Петрович. Не слушает он меня..,
– Где он, кстати?
Лиза махнула рукой в– сторону конторки.
– У себя...
Потом взяла Бакшанова за руку и, глядя на него с
выстраданной надеждой, горячо зашептала:
– Поговорите с ним, Николай Петрович. Он вас
очень уважает...
У Добрывечера сидел Рубцов. Оба приветливо
поздоровались с Бакшановым. Он зорко пригляделся к
молодым инженерам – лица у них были возбужденные, на
столе лежали какие-то бегло вычерченные карандашом
схемы.
– Я, кажется, прервал вашу беседу. Если не
ошибаюсь, вы снова занялись изобретательством. Нечто вроде
«Доруба», а?
Добрывечер засмеялся:
– Борис пришел ко мне с повинной. «Зря, говорит, я
св-алил на тебя в.ину на диспетчерке. Чем подводить друг
дружку,—давай работать в контакте! Он теперь
заместителем у Быстрова.
– Чудесно! – поддержал Николай Петрович. —
Собственно это же самое привело и меня в вашу обитель.
Лицо Добрывечера стало настороженным.
298
Бакшанов вначале хотел выждать, когда уйдет
Рубцов, а потом решил, что пожалуй будет лучше вести
разговор при Рубцове – у него тоже дела не блестящи.
– Меня интересует, Иван Григорьевич, сколько
зарабатывают у вас рабочие.
Добрывечер изумленно вскинул брови, взялся за
телефон:
– Сейчас позвоню бухгалтеру, нехай даст справку.
– Не надо, – остановил его
Бакшанов,—любопытно, – зиает ли о заработках рабочих начальник цеха, а
не бухгалтер.
– Гм... примерно...
– Не примерно, а точно! Не удивляйтесь, Иван
Григорьевич, что главный конструктор занимается не своим
делом. Я пришел к вам как член партийного комитета.
– Точно не знаю, – сказал Добрывечер.
– Плохо. Заработок рабочих открыл бы вам глаза
на многие неполадки. Поинтересуйтесь, почему у вас
мало зарабатывают молодые рабочие. Вероятно
потому, что они плохо знают технику? Так? Стало быть, их
надо учить.
– Школу открывать мне недосуг, Николай Петрович.
Надо программу выполнять, – возразил Добрывечер.
– А вы ее всегда выполняете?
– Иногда срываемся., – вздохнул Добрывечер.
– Вот потому и срываетесь, что не учите рабочих, не
воспитываете их.
Добрывечер зевнул, осторожно прикрыв рот широкой
ладонью.
– Я вижу, разговор становится скучным, – жестко
сказал Бакшанов. Добрывечер невольно подтянулся.
– Соберите мастеров участков и коммунистов цеха и
скажите, чтобы мастера явились со списками * рабочих,
где была бы проставлена заработная плата каждого
человека.
– Хорошо, – нахмурившись, проговорил Добрывечер
и медленно вышел из конторки.
Рубцов сидел молча, опустив голову. Потом, чувствуя
на себе взгляд Бакшанов-а, выпрямился и взволнованно
заговорил:
– Вы бранили нас...
– Я о вас ничего не говорил, – лукаво усмехнулся
Бакшанов.
299
– Я принял это и на свой счет. Такое же положение
и у нас в цехе. Вы говорили, Николай Петрович, что не
занимаемся мы воспитанием рабочих! Правильно! Но
ведь и нас, начальников цехов, тоже надо воспитывать.
А наше воспитание ограничивается лишь «разносами» на
«диспетчерках». • -„,
– Согласен, – ответил Бакшайов,
В кантору цеха, смущенно ' докашливая,
мастера.
***
Иногда случается в жизни такое, что В йё Поймешь,
с чего у тебя вдруг закипела душа, и ноша уже не
тяжела, и дали зовут, машут алыми цветами зари.
Тоня едва дождалась рассвета и, торопливо выпив
стакан чаю, пошла на завод. Она хотела обойти цех,
когда там никого не будет: так легче сосредоточиться^ на
главном. Она была уверена, что теперь посмотрит на все
иными глазами, будто сразу прибавилось в них
зоркости.
В трамвае она встретилась с Петром Ипатьевичем.
– Куда вы так рано? – искренно удивилась Тоня.
– Туда же, куда и ты, товарищ Луговая, – ответил
старик. – Задал нам Чардынцев баню! Отступили от
партийной линии. А? Повернулся же язык у человека,
светлый месяц!
– Что ж, он прав, – отозвалась Тоня.
– Бранить – нет ничего проще, это умела и моя
теща. А попробовал бы он сам...
Тоня хотела возразить, но поняла, что старик ворчит
только оттого, что безжалостно уязвили его гордость.
– Работали, на собрания аккуратно ходили, за год,
пожалуй, дюжины две резолюций приняли, а главного-то
и не видали. Главную резолюцию Алексей Степаныч нам
ВЫЛОЖИЛ. ;
– А вы как... голосуете за или против? – спросила
Тоня.
^ – И за и против! – ответил Петр Ипатьев-ич. – Ругал
за дело. С начальником цеха в одной упряжке под гору
катились.*. Что верно, то верно! Но зачем же, Антонина
300.
Сергеевна, говорить, что мы отступили от партийной
линии? Разве так можно? Чай, не первый год я в партии,
светлый месяц!
– Вот вы обижаетесь, Петр Ипатьевич, а действуете,
откровенно скажу, неправильно. Голосуете и за и против,
а вернее – ни за, т лрютив. Обиделись на Чардындева,
а промолчали, прямо ему не сказали...
– Как я действую,– это мы еще увидим!—отрезал
Петр Ипатьевич, не замечая, как Тоня силилась сдержать
улыбку. – Сынок мой тоже подбавил жару. Какая у зас
заработная плата на участке? Ишь ты! А у нас, светлый
месяц, за это душа не болела^..
На завод они явились не первыми. В редеющей
полутьме еще спавшего цеха ярко светилось широкое окно
конторки Добрывечера.
Заслышав шаги, он быстро встал из-за стола и вышел
навстречу,
–¦ Здравствуйте, товарищи! – весело сказал он,
пожимая им руки, будто знал заранее, что они придут
чуть свет, и нетерпеливо дожидался их прихода. —
Давайте обмозгуем, як будем ставить цех на ноги.
Тоня взглянула на его гладко зачесанные назад
волосы, аккуратно повязанный галстук под белым воротником
Шелковой рубашки, на его твердое, утратившие прежнюю
угрюмость, лицо и с невольной радостью подумала:
«Похоже, наш начальник уже поднимается на ноги».
– Иван Григорьевич, – сказала она с нарочитой
деловитостью в голосе, которая, однако, плохо скрывала
волнение.—Мне кажется!/ надо сначала посмотреть все
– Хозяйство' цеха.
– Разйе мы его не знаем? – поднял брови Добры-
Вечер.
4 – Иными глазами посмотрим, – подчеркнула Тоня.
~ AraV понимаю! До сих пор глядели зажмурившись.
Хлопнула дверь, пропуская Ваню Никифорова. Он
подошел под мелодичный перезвон медалей, подтянутый,
свежевыбритый.
– Разрешите пристроиться? – громко спросил он и
поздоровался со всеми sa руку.
– С чего это &ы вырядились сегодня, товарищ
Никифоров? —улыбаясь; заметил Добрьгвечер.
– Имею интерес сопровождать начальство, – сказал
Ваня, лукаво блеснув темкьши глазами. – Ничего не
№
поделаешь, – фронтовая привычка. На войне я
ординарцем быш.
Они медленно пошли по цеху.
Тут и там валялись заготовки, ящики. Под ногами
пружинили стружки.
Высокие окна были густо запорошены пылью.
– А ведь сразу видно, что в нашем доме порядка
мало, – обернулась Тоня к Добрывечеру. – Придется
начинать с генеральной уборки.
– Э! Не в том загвоздка! —нетерпеливо отозвался
Петр Ипатьевич. – Главное – в станочном парке.
Прикиньте, сколько у нас ежедневно болеет станков—с ума
сойти можно! Доведисьэто на Анну Сергеевну, сестрицу
твою,– она бы тут такой тарарам подняла – страх! А мы
ничего... Выдаем бюллетени на ремонт... Будто так и надо!
– Кто же выдает бюллетени? —строго спросила Тоня.
– Я выдаю! Без разбору. Всем, кто ни попросит, —
глухо ответил Петр Ипатьевич. – Оттого и завел я
разговор, что на совесть" у меня камень нынче лег. Прав Чар-
дынцев! По старинке я работал. Беспартийно!
– Шибче бей себя кулаками в грудь, Петр
Ипатьевич! – сказал Никифоров, подмигнув Тоне и
Добрывечеру.– Может, искру высечешь, чтоб огонь запалить.
– И запалю! – решительно -вскинул брови Петр
Ипатьевич. – А твои шутки не к месту, светлый месяц! ~
– Что же вы предлагаете?—опросил Добрывечёр.
– Продумать надо. Все как есть продумать. От
начала до конца.
– А пока еще не надумали?
– Нет, – смущенно признался Петр Ипатьевич.
– Что, дед? – захохотал Никифоров. – Не искрит?
А то – за-па-лю!—он перестал смеяться, увидев, как
ссутулился весь, потемнел Петр Ипатьевич. – Погляжу
я на наш цех, товарищи, и вспоминается, как в сорок
первом дивизия наша отступала... Отходим злые,
усталые, раненььх на себе тащим.
И вот у одной деревеньки, до сих пор помню —
Марьин ключ называлась... перегруппировал Алексей
Степанович силы дивизии. Перво-наперво, пригляделся к
людям, кто на что способен. Сменил пяток командиров,
потерявших голову, отобрал разведчиков – орел к орлу,
расставил по новым ротным и батальонным участкам
коммунистов и комсомольцев, и – пошло!
302
Вот и здесь, товарищи, надо нам подготовить
контратаку. Пускай на одном участке. Но это поднимет дух
всего цеха, точно вам говорю!
– Пригляделся к людям... – задумчиво, как бы про
себя произнес Добрывечер. – Это ты прав-. Мы плохо
знаем людей наших. – Он остановился, уверенно
сказал: – Завтра созовем общее собрание. Посоветуемся с
рабочими.
– Иван Григорьевич, а не собрать ли нам сперва
комсомольцев? – сказала Тоня. – Обсудим положение цеха и
потом выйдем с единым мнением на общее собрание.
– Дельно!—охотно согласился Добрывечер. – Не-
хай так и буде.
За окном ветер ворошил листья тополя. Первый луч
солнца, проскользнув меж ними, упал в груду не
убранных после второй смены стружек и, запутавшись, смешно
бился, не зная как выбраться...
Глава десятая
Чардынцеву до начала комсомольского собрания так
и не удалось поговорить с Точкой: комсорг казался очень
занятым. Высокий и нескладный, с нездоровым лицом и
бесцветными близорукими глазами, бегал он от станка
к станку, перебрасывался короткими словами с молодыми
рабочими, поминутно доставал из нагрудного кармана
спецовки блокнот и делал в нем какие-то отметки.
Теперь, сидя рядом с Добрывечером на собрании и
наблюдая за Точкой, Чардынцев понял, что его
суетливость происходит вовсе не от занятости, а является
внешней приметой характера.
Комсорг громко разговаривал с Наташей. Его руки
все время были в движении: он то размахивал ими,
словно отбивался от назойливой мухи, то нервно теребил полу
своего пиджака, то, ломая грифель, чертил карандашом
замысловатые фигуры на листке блокнота.
«Сколько энергии расходует человек зря!» —
удивился Чардыкцев и прислушался к разговору. Комсомольцы
собирались вяло, хотя уже было время начать собрание.
– Ты отлыниваешь от комсомольской работы. Да, да,
не спорь! За весь месяц не провел ни одной беседы. Хорош
агитатор, нечего сказать!
303
– Павлин! Ты же забыл, что дал мне другое
поручение,– ответила Наташа, спокойно глядя на секретаря.
– У нашего Емели – семь пятниц на неделе! —
вмешался Яша Зайцев. – Сам поручил мне организовать
самодеятельность, а на бюро ругал за стенгазету.
– Какое поручение? – спросил Точка, не обращая
внимания на Зайцева.
– Создать бригаду токарей из девушек, – сказала
Наташа-, строго сдвигая брови. – Я толковала с ними.
Боятся. Но ничего, бригада будет!
– Я о комсомольской работе, а она о производстве! —
