Текст книги "Человек идет в гору"
Автор книги: Ян Винецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
Ф-444 ^ 22 337
– Как не мое дело?—вспыхнула Наташа.—Не зря вас
называют бюро цеховой канители! Люди минуты
уплотняют. Да что минуты! Каждая секунда иа учете, а тут
?1асы на ветер швыряют.
– Ну, вот что, – крикн»ул Точка, подбегая к
двери, – мы не зерно, ты не мельница, нечего нас молоть
тут на муку!
Наташа смерила его гневным взглядом.
– На тебя, Павлин, я не в обиде: ты и на самом
деле ее зерно, скорее всего одна мякина, а ты, Сережа, на
участке не появляйся: в мук»у смелю!
Она -хлопнула дверью, едва не прищемив Точке
палец.
К концу смены Сережа подошел к стоявшему с краю
станку Клавы Петряевой. Клава взяла его за руку:
– Пойдем к бригадиру. Наташа не велела сдавать
тебе детали.
– Что это еще за партизанщина?! – возмутился
Поздняков, но, не отнимая руки, пошел вместе с
Клавой.
Наташа помахала масляной тряпкой, созывая
бригаду.
Девушки окружили Позднякова.
– Слушай, Сережка,—обратилась к нему Наташа.
– Не Сережка, а товарищ контролер, – строго по-,
правил ее Поздняков и густо покраснел, почувствовав,
что выбросил разом весь боезапас смелости. Девушки
захохотали.
– Хорошо, товарищ контролер, – продолжала
Наташа, не сводя с него пристального взгляда, – нам,
товарищ контролер, посторонние наблюдатели не нужны. Ты
ш член комиссии по (невмешательству. Нам надо, чтобы
ты был возле нас все восемь часов. Зачем? Не для того,
чтобы любоваться на тебя. Тьв должен предупреждать
брак, понимаешь? Пре-ду-преж-дать!
– Как это я должен предупреждать его?
– Эх, контролер, тебе бы самому следовало
подумать об этом. Слушай, что мы с девочками наметили.
Примерно каждый час тьв обходишь наши станки и
производишь контрольные замеры готовых деталей. Каждый
такой замер наносишь на табличку. Таблицу мьв повесим
у каждого станка. К середине дня получится на таблице
жакая-то кривая. И как только цифра приблизится к
338
верхнему пределу допусков, ты вывешиваешь красный
флажок. «Внимание! Здесь возможен брак». А сам
бежишь за наладчиком и тащишь его к станку. Вот это
будет настоящий комсомольский контрольный пост.
– Но ведь по инструкции о техническом контроле я
должен проверять уже готовую продукцию, – ответил
Сережа нерешительно.
– Ах ты, бюрократ закоренелый! По инструкции! —
шутливо возмутилась Наташа. – В твою непорочную
инструкцию потом внесут изменение. Дескать, учитывая
ценный опьвт лучшего контролера Сережи Позднякова,
отменить старый пункт «А» инструкции и вместе него
записать новый пункт «Б». Разве так нельзя сделать,
уважаемый товарищ контролер?
Девушки громко засмеялись, тесня его со всех
сторон.
– Погиб Сережка!—крикнул кто-то из ребят.—
Попал в полное окружение!
– Ну, говори: согласен? – продолжала Наташа. —
В твоих глазах я вижу ужас: а вдруг меня Точка за это
взгреет. Так?
. Сережа молчал.
– Испугался!
– А еще комсомолец! – не отступали девушки.
– Ладно, я возьму на себя задачу уломать Точку,—
сказала Наташа.
– Не уломаешь, помяни мое слово!—убежденно
проговорил Сережа.
– Посмотрим! – задорно тряхнула головой
Наташа. – Очень даже интересно мне с ним поговорить. Ну,
а ты согласен помочь нашей бригаде?
– С удовольствием! Сказать по правде, мне и
самому надоело с бумагой возиться,– ответил Сережа,
улыбаясь.
– Слыхали?—громко спросила Наташа. – Да за
такого контролера мы не только в огонь и в воду, а всей
бригадой замуж пойдем! Так, девочки?
Вспыхнул дружный смех.
Глава четырнадцатая
Сладковский вот уже два дня стал примечать, как
|сакой-то пожилой мужчина, одетый в костюм из серого
бостона и такого же цвета шляпу, упорно выцеливает
22* 839
его глазами, когда он выходит с завода выпить кружку
пива либо купить папирос в киоске.
Предчувствие беды просочилось в душу Сладков-
ского.
«Что ему надо? Почему он так пристально смотрит
на меня?»
Сладковский заперся в кабинете и крепко обхватил
руками голову. В животе (это всегда бывало у Сладкоз-
ского при испуге) возникла режущая боль. Недавно он
получил письмо: «Твой старый школьный товарищ»
стояла под ним подпись. «Товарищ» предлагал встретиться
на одной из тихих улиц. Сладковский не пошел. Не этот
ли глазастый мужчина – автор письма?
«Тр.ус! – уколола его знакомая мысль, к которой он
привык, как привыкают к застарелой зубной боли. —
Может быть, он смотрит вовсе не на тебя».
«Нет, на меня, только на меня. Я даже запомнил
выражение его глаз: так глядит, должно быть, охотник
на утку, которую он уже убил, но боится пойти за (ней
вброд, так как озеро глубоко».
«Но если ты был бы ему нужен, он нашел бы способ
сказать тебе об этом».
«Нашел способ... То-то и оно, что он ищет способ. Ах,
черт возьми, откуда его принесло на мою голову?!»
«Выйди! Он ждет, чтобы ты вышел. Убедись еще
раз!» Сладковский выходить боялся. Мучительно боялся.-
Он нарочно задержался допоздна на работе и вышел,
когда уже совсем стемнело.
У ярко освещенной проходной незнакомца не было.
«Галлюцинации. Нервное расстройство. Надо
поторопить директора с отпуском». Но как только Сладковский
свернул в темный переулок, внезапной молнией пронзила
его догадка: «он» ждал именно этого. Темноты!
Сзади послышались тяжелые шаги. По спине Слад-
ковского пробежал холодок.
– Здравствуйте, Виктор Васильевич, – тихо сказал
подошедший, протягивая ему руку. Сладковский слабо
пожал ее одними пальцами: ладонь была мокрой от
пота.– Вы слишком быстро ходите, у меня, знаете,
астма.
Сладковский сбавил шаг.
– Что же вы молчите? Подыскиваете объяснение
своей нелюбви к встречам с друзьями школьных лет?
* 340
«Так вот кто писал это письмо!.. Предчувствие не
обмануло...»
Виктору Васильевичу сделалось нестерпимо жутко.
«Я вас не знаю. Говорите, что вам от меня надо»,—
хотел ответить Сладковский, но боялся, что голос
выдаст оцепенение.
– Спокойно, мой друг, – сказал незнакомец еще
тише и, взяв Сладковского под руку, увлек его и а
мостовую. – Не делайте больших глаз, вам сейчас все
станет ясным.
В сорок первом году, при задержании вас
немецким патрулем в Н., вы встретились с майором Фишер.
Майор вас законсервировал. Помните, вы дали расписку?
Ну вот голубя окольцевали и выпустили.
Фишер всех своих голубей передал заокеанским
друзьям... Разумеется, за известный гонорар.
«Ах, негодяй!» – мысленно восклицал Сладковский.
А он-то думал – конец майору Фишеру, конец той
ужасной расписке, что нацарапал он дрожащими руками в
кабинете у Фишера, лишь бы уйти от пытки, от страшной
смерти.
Сладковский считал, что он надул майора Фишера,
что судьба надежно бережет его жизнь, если так легко
удалось уйти от гестапо.
Сладковский был уверен, что его жалкая
расписка сгорела где-нибудь в Польше либо в Германии
вместе с миллионами других бумаг при разгроме
гитлеровцев.
Не исключались Сладковским и такие
обстоятельства, при которых сейф Фишера мог попасть в р»уки Соч
ветской Армии невредимым, но это было слишком мало
вероятным: майор Фишер всегда имел возможность
заблаговременно эвакуировать вглубь свой заветный сейф
и заодно самому выбраться из опасности. Гестаповцы^
делали это быстро и легко.
Но мог ли он подумать, что Фишер будет торговать
распиской, вернее его отпетой головой, и продаст ее,
американской разведке?
Мог ли он подумать, что теперь, после того как он
укрепился на своем «острове», запер к нему все
подходы и научился, казалось, видеть беду на расстоянии,
исключающем всякую опасность, – так просто и
неожиданно возьмет его за горло этот незнакомец? Сладковсвдй
341
уже ухватил было счастье за хвост, но в последнюю
минуту оно ему аукнулось.
– Я слушаю... – сказал он хрипло.
– Пойдемте обратно. Этот переулок как нельзя
более удобен для таких встреч, но он ужасно
короткий.
Когда они повернулись, пришелец включил фонарик
и длинным лучом прощупал мостовую и оба тротуара.-
Вдалеке у калитки мелькнуло светлое пальто девушки,
вернувшейся, должно быть, с гулянья.
Голос пришельца стал твердым и отрывистым, словно
он расстреливал судьбу Сладковского короткими
очередями.
– Слушайте внимательно. Больше нам встречаться
нельзя. За мной следят. Так вот. Вы» знаете о работе
Бакшанова. Нас интересует немногое: летно-тактические
данные: скорость (максимальная и посадочная),
высота, дальность, вооружение. Пока ничего больше.
– Я не имею доступа в ОКБ. Наш завод
выпускает...
– Знаю. На вашем заводе работает жена Бакшанова.
Используйте все средства.,Держите! Здесь деньги. И не
малые!
Сладковский взял небольшой плотный пакет, но
пробормотал совсем потерянным голосом:
– Она ни на какие приманки не пойдет.
Он стучал зубами от нервного озноба.
– Не знаю, что полезного нашел в вас майор Фишер;
Вы дрожите, как мокрая курица на морозе. Послушайте,
Сладковский,– незнакомец с силой сдавил его руку
выше локтя.– Найдите кого угодно, хоть дьявола,
но чтобы сведения были получены в ближайшее время.
За ними придут. Запомните пароль «В дороге со мной
вам не будет скучно»... Ваш контрольный вопрос
«Кто вы? Ответ: «Дворянин-помещик: имел решето
земли».
Он приблизил лицо вплотную к глазам
Сладковского, медленно, сквозь зубы процедил:
– Не вздумайте удрать или заявить властям о
раскаянии. Вас уничтожат такие же, как вы,
«окольцованные голуби». Ну, действуйте! И держите себя уверенней.
Бог ты мой, какой вы слизшж!..
342
Яша Зайцев принес в цех целую охапку лозунгов в
плакатов. Комсомольцы кинулись ему помогать:
принесли лестницу, молоток, гвозди, и вскоре стены запестрели
алыми полотнищами.
Из конторки вышел Добрывечер, весело блеснул
глазами:
– Вроде и до праздника еще далеко. Плакаты
успеют запылиться.
– Надо и в будни работать празднично! – крикнул
Яша с самой верхней ступеньки лестницы и, будто
застеснявшись поучительного тона в своем голосе, доба*
вил:—так сказал Чардьинцев.
– Умно сказал. А все-таки не шумно ли будет, Яков?
Знаешь пословицу: красен цех не плакатами, а
стахановскими результатами.
– А у нас своя поговорка есть, – задорно
подбоченилась Наташа. – Без лозунгов да плакатов – не жди й
стахановских результатов.
Комсомольцы» дружно засмеялись.
– Ждать некогда, други. Некогда! – сказал Добрый-
вечер. – Через три дня мы должны дать на сборку
коленчатый вал. А технологи нам ничего не придумали. Не
успели. Вчера директор Сладковского так шерстил, что iy
бедняги уши верно и сейчас краснее макового цвета. Да
ведь на ушах главного технолога вала не выгточишь.
Кузнецы болванку отковали и мне принесли:
выкручивайся, козаче, як хочешь.
Зайцева будто вихрем смахнуло с лестницы.
– Что же вы раньше не сказали, Иван
Григорьевич? Пошли, ребята. Навалимся организованно!
Комсомольцы заполнили кабинет начальника цеха^
На столе лежала поковка коленчатого вала.
– Тонок,—бросил Яша, – на станке его не
зажмешь.
– Загвоздка! – вздохнул кто-то озадаченно.
– Вот и «навалились организованно», – съехидни*
чала Клава и повела бровями на комсорга, но понявг
что ш»утка неуместна, замолчала.
– А... Глеб знает об этой неувязке? – спросил
Вайцев.
– Я ему вчера говорил, – ответил Добрьшечер.
343
«Ждет специального приглашения», – подумала
Наташа с тревогой.
В дверях кабинета появился Глеб.
¦– Вот, – сказал он, протягивая начальнику цеха
листок. – Надо изготовить диски такой формы. В эти
отверстия мы вставим концы вала и... вибрации не будет.
Он старался выглядеть совершенно спокойным, но
глуховатый прерывистый голос и дрожащие пальцы
выдавали его волнение.
Яша взглянул на Глеба, будто только теперь увидел
в нем нечто такое, чего давно уже с нетерпением
дожидался увидеть, потом подстачил к Глебу и обнял его.
Глеб смущенно кашлянул:
– Диски я выточу сам. А там уж... если будет
трудно... навалимся организованно!
Все понимающе заулыбались не то хорошо знакомому
зайцевскому присловью, не то новой, радостно
удивившей их интонации Глеба.
Наташа прислонилась к стене, прижала в груди
горячие руки. Нет, не напрасно сердце звало к Глебу, к
синим огонькам его глаз. Холодно, бесприютно было без
них.
«Этот Глеб не настоящий, – вещало сердце, – он
–отомрет, как отпадает слабый, в начале лета пожелтев-
лний лист. Другой Глеб, тот, кого тьв любишь, встанет во
весь рост».
Значит, сердце не обмануло? Пожелтевший лист
упал?!
Наташа встретилась взглядом с Глебом и, покраснев,
но не опуская глаз, улыбнулась.
На другой день диски были готовы, и Глеб, укрепив
в них болванку вала, пустил станок.
Резец плавно снимал стружку. Кудрявясь, сбегала она
вниз длинной, коричнево-белой волной.
Глеб прикинул штангенциркулем диаметр шейки
вала. До чертежных размеров было еще далеко. Он
прошелся еще раз резцом по всей длине. Снова осторожно,
будто боясь помять нежное, ослепительно сверкающее
тело шейки вала, Глеб прощупал ее штангенциркулем
во многих местах.
Лицо его помрачнело. Неопытный токарь не заметил
«бы, но в почти неуловимом, то мгновенно пропадавшем,
344
то возраставшем сопротивлении ножек штангенциркуля
Глебу угадывался овал. Пройди он резцом еще раз – и
ценная заготовка вала будет запорота. Он выключил
станок: дальше точить было опасно.
Глеб обернулся и вдруг увидел, что все рабочие во
главе с начальником цеха стояли позади, ожидая
результата.
– Шейка вала... – растерянно сказал Глеб и
движением руки описал эллипс.
– Ну чего собрались? – неожиданно вскипел Доб~
рывечер.– На балалайке здесь никто не играет.
Ступайте-ка по местам!
Наташа осталась возле Добрывечера.
– Ивае Григорьевич! Разрешите взять заготовку.
Добрывечер только махнул рукой и подошел к Глебу,.
стоявшему в раздумье.
Наташа поняла этот жест как разрешение. Она взяла
заготовку вала и, проходя мимо станка Глеба,
остановилась, услышав слова Добрывечера:
– Думается мне, загвоздку теперь можно решить
только подбором резцов.
– Но резцы надо пробовать на детали, – сказал?
Глеб, подчеркивая слово – детали. Добрывечер понял.
– В уме, Глебушка. Только в уме. Запороть можно
одну, максимум две болванки. Больше не дам, – сказал
он и пошел в кладовую.
Весь секрет таится в резце. Наташа была с этим
согласна.
– Глеб, дай мне чертеж твоего приспособления, —
попросила она и застенчиво свела брови.
Он поискал глазами куда-то завалившийся чертеж»
потом, поч»увствовав, как запылало лицо, метнулся к;
станку, быстро вынул диски и подал их Наташе.
– А как же ты? – спросила она, замирая под его
смущенным, ласковым взглядом.
– Мне они пока не нужны, – ответил он, смеясь. —
Мы с Иваном Григорьевичем будем точить «в уме».
Она с немой благодарностью глянула ему в глаза и?
пошла к своему станку, с трудом переводя дыкание.
Горячо рдели щеки.
И отчего это, когда она разговаривает с Глебом, лицо
всегда опаляет жаром, будто она приближается к ко-
315
стру? Ох, Глеб, счастливый ли огонь этот, погибельный
¦ли?..
Наташа установила диски, закрепила в них вал.
«Глеб слишком много снимал резцом. Ускользала
точка перехода к овалу», – решила она, стараясь унять
громкий перестук сердца.
Наташа включила станок. Резец побежал бойко и
легко, снимая тоненькую стружку: «Вот так. Глеб
нетерпелив и порывист, а здесь нужна выдержка»,—мыслен-
ло успокаивала себя Наташа и вслух
проскандировала:
– Вы-дер-жка!
Она то и дело прощупывала штангенциркулем шейку
вала, стараясь не дышать, пристально вглядывалась в
тонкую рябь делений.
«Нет, штангенциркуль груб»,– подумала Наташа и
«взяла в ОТК микрометр...
Яша Зайцев видел, как Наташа, распахнув синий
осалатик, часто бегала к точилу. Густые пучки искр зарни-
.цами озаряли ее сосредоточенное лицо с плотно
поджатыми губами.
«И очки не надела, – тревожился Яша, – попадет в
глаз окалина либо наждак...»
Он все время порывался помочь ей, но до конца смены
•оставалось немного, а у его станка громоздилась еще
высокая гора заготовок. Да и попасться Наташе под
горячую руку тоже бышо небезопасно.
Шейка вала все время стояла перед его глазами.
Как выбрать овал? Может быть, плохо отбалансирован
станок?
И все же не выдержал Яша.
– Очки надевай! – крикнул он Наташе.
Она глянула в его сторону и, видимо, не поняла, что
&н ей кричал.
Яша выключил станок и подошел к Наташе.
– Я говорю: очки надевай, когда затачиваешь
резец.
– Какие тут очки! – огорченно проговорила
Наташа. – Понимаешь, я уже было поймала точку начала
овализации. Стала уменьшать угол резца. Вроде и лучше
дело пошло. А потом опять...
– Покажи резцы.
Наташа достала из шкафчика шесть резцов и разло-
346
жила их в той последовательности, в какой уменьшала
угол.
– Да-а, – протянул Яша задумчиво. – Попробуй, —
сточи побольше вот это место.
– Легко сказать!... У меня осталось в запасе всего
три десятых миллиметра, – вздохнула Наташа.
– Ничего, – светло улыбнулся Яша, – запорешь, —
мы у Ивана Григорьевича еще заготовку выпросим.
Навалимся организованно!
Зайцева окликнул контролер ОТК, и он совсем по-
мальчишечьи побежал по цеху, отталкивая воздух
согнутыми в локтях р»уками.
Наташа звонко засмеялась. Слова Зайцева ее
обнадежили. «Золотой парень!—подумала она, с
благодарностью проводив его глазами. – Не ошиблись мы в
комсорге, нет, не ошиблись!»
Она снова заточила резец и, вставив его в
державку, закрепила. Потом пустила станок. Сняла тоненькую
стружку. Еще. Смерила шейку вала микрометром. Что
это? Она ие поверила своим глазам. Измерила снова и
снова. Озала не было.
– Я-аш! – громко позвала она, чувствуя, как в груди
наплывает и ширится какая-то горячая волна.
– Яша! Милый!..
Зайцев в три прыжка очутился подле Наташи. Она
крзпко обхватила его шею руками. Он едва не задох-
йулся от волнения. Эх, Наташа, Наташа! Знает ли она,
как часто думает о ней комсорг, каким восторгом
откликается душа его на каждую ее улыбку, (невзначай
оброненное ласковое слово!..
– Ну? Получается? – спросил он сдавленным
голосом. Она протянула ему микрометр. Руки Зайцева
дрожали...
Первая к Добрывечеру прибежала высокая, обычно
степенно-неторопливая Зоя Рыбалко.
– Иван Григорьевич! Вас зовет Наташа! —
проговорила она, загадочно сверкнув глазами.
– Что случилось? – спросил Добрьивечер, сбитый с
толку не то испуганным, не то радостным выражением ее
лица.
– Там узнаете!
Зоя мучительно боролась с собой, чтобы до времени
не выдавать победы своего бригадира, но не сдержалась
347
и, забавно подняв кверху большой палец правой руки,
сказала, прищелкнув языком:
– Коленчатый вал – как огурчик!
Добрывечер и Глеб ветром понеслись к станку
Наташи.
Иван Григорьевич сам измерил шейку коленчатого
вала.
–• Молодец, Наташа! – с чувством сказал
Добрывечер, хватая ее руку. – Выручила ты нас. Всех
выручила!
– Да будет вам! – неловко и безуспешно пыталась
она высвободить руку.– Не приписывайте мне
незаслуженного. Кто сделал диски? Глеб! Кто предложил
решить задачу подбором формы резца? Иван
Григорьевич! – Наташа вырвала, наконец, руку, совсем
занемевшую в железных тисках пальцев Добрьивечера. – А этот
вот кудрявенький комсорг подсказал и форму.
Наташа стрельнула глазами в Зайцева и
засмеялась.
– Скромничает, – произнес Яша. – Качать ее!
Он рванулся к Наташе, но она схватила тяжелый
двусторонний ключ и, отбежав назад, начала им грозно
размахивать.
– Только подойди!
Зайцев вобрал голову в плечи, явно намереваясь
пренебречь угрозой Наташи.
– Стой! – удержал его за руку Добрывечер. – Ты
мне травматизма тут не разводи. Ключ увесистый и имеет
острые грани. А потом я не знаю, як записать в акт
причину травмы – от собственной неосторожности?
– От собственного неуместного восторга! —
крикнула Наташа.
– Подчиняюсь грубой силе, – сказал Яша. – Но
берегись, Наташка! Я надеюсь, ты не всегда будешь
ходить с ключом.
Яша* Зайцев изловчился и, неожиданно прыгнув,
выхватил ключ из иагашиной руки.
Наташа, присев на корточки, состроила гримасу
боли, и когда Яша с испуганным состраданием
наклонился над ней, смелым рывком вернула ключ обратно и
проказливо засмеялась. Ей вторил поддразнивающий
хохоток Добрывечера.
348
Глава пятнадцатая
Поезд остановился на тихом полустанке, и все
разом– щебетливые и веселые, из вагонов высылали
комсомольцы.
– Привет шефам! – метнулась к ним Таня, сверкнув
белками глаз на загорелом лице. Высокий, в густой
шапке русых волос комсорг колхоза «Светлые огни» Саня
Коноплев, стеснительно хмуря брови, пошел вслед за
Таней.
– Здравствуйте!—добродушно улыбаясь,
проговорил Яша Зайцев, крепко пожимая им руки. – Давайте,
не теряя ни минуты, навалимся организованно.
– Навалимся! – одновременно крикнули несколько
ребят, и вся толпа с хохотом и озорным гамом плотно
сдавила стоящих в центре Таню, Зайцева и Коноплева.
– Ой!—с болезненной гримасой простонала Таня.
Яша нечаянно отдавил ей ногу.
– Простите,– сказал Яков.– Надо им скорей дать
работу, а не то они вас раздавят в лепешку. Заметьте,
каждый из них – значкист ГТО, а вон тот, синеглазый,
Глеб Бакшанов, районный чемпион по боксу.
– Ничего, – ответила Таня и, пересилив боль,
засмеялась, – у нас тоже много значкистов ГТО, а комсорг
наш, – она перевела лукавый взгляд на Коноплева, —
знаменитый мастер по шахматам... правда, ему еще не
присвоено пока категории.
Подкатили две грузовые машины, и комсомольцы
выехали на площадку строительства электростанции.
Плотники начали забивку свай плотины. Деревянная
баба взлетала и падала, вгоняя бревна в грунт. Са#я
Коноплев, расставив треногу нивелира, приникал глазом
к трубке и, подняв руку, указывал линию плотины.
До обеда рыли котлован под фундамент. Звонкие
песни летели над .рекой. Часто вспыхивал смех и быстро
гас: шло горячее соревнование между бригадам-и.
Коноплев каждый час производил замеры, и на
грифельной доске, принесенной из школьг, появлялись новые
показатели. Бригада Тани обогнала девчат Наташи.
Девушки хмурились, быстро работали лопатами, не успевая
утирать пот.
– Не огорчайтесь, – сказал им Саня Коноплев,
Комсорг успевал все видеть и везде бывать. – Земля ~ наше
349
производство, а у ваших станков танина бригада тоже
выглядела бы бледно.
– Утешитель нашелся! – воскликнула Зоя Рыбалко,
капризно сверкнув черными глазами, и сбросила
соломенную шляпу. – Этак мы и вовсе разленимся. Вас,
наверно, Таня подослала, чтобы нам зубы заговаривать.
Кругом засмеялись. Коноплев смущенно теребил
ворот своей (наглаженной серой рубашки.
– Взяли бы) лучше и показали, как надо копать, —
проговорила Зоя, бросив уже подобревший, со
смешливыми лучиками взгляд на колхозного комсорга.
Саня взял теплый от зоиньих рук черенок лопаты.
– Держать надо так. Получается наивыгоднейший
рычаг...
В полдень электрик Максим Нартов привез со
станции генератор.
Комсомольцы качали Максима и громко кричали ура.
Глядя, как толково и немногословно руководит
работами Коноплев, как слушаются его комсомольцы», Глеб с
завистью подума-л:
«Почему нельзя и мне так... дружить и работать?»
Обида ожгла его, будто крапивой.
Глеб рыт подводящий лоток. Он украдкой
взглядывал на Наташу. Казалось, она целиком бьпла занята
работой: часто выбрасывала лопатой землю, строго
покрикивала на Зою и Гульнур, громко хохотавших от
каждого слова ребят из бригады Яши Зайцева. Но по тому,
как под его взглядом занималось ее лицо румянцем, как
светились мягкой затаенной улыбкой ее глаза, Глеб
понял, что она любит его, – любит попрежнему. Это
наполняло его такой гордой, давно неиспытанной силой,
что он не замечал ни холма земли, выросшего слева от
него, ни мокрой от пота – хоть выжимай! —рубашки...
– Стоп! – скомандовал в рупор Коноплев.—Для
турбинной камеры гаубина котлована достаточна.
Спасибо, товарищи!
– Ура-а! – прокатилось по реке десятками голосов.
Ребята стали раскладывать костер, а девчата собирали
цветы и плели венки.
Дым костра смешивался с пустеющими сумерками.
Река блестела ровным зеркалом, отражая чистое
закатное небо. В распадке между холмами сосновая рощица
зябко куталась в белый платок тумана.
360
Зайцев выпросил у Гульнур венок и преподнес его*
бойкой, беспокойной Танюшке.
– За хорошее руководство по строительству ГЭС,—
сказал Яша. – По традиции положен венок из лавровых
листьев, но уверяю вас, что ромашка ничуть не
хуже!
Все засмеялись.
– Нет, – хитренько |улыбнулась Таня. – Если уж на
то пошло, то такие почести положены нашему
комсоргу.
Она шагнула к Сане Коноплеву и возложила ему на
голову венок.
– Что вы! – покраснев, запротестовал Коноплев и
снял венок, не зная, что с ним делать. – Еще предстоит
постройка здания ГЭС, монтаж турбины и генератора,
установка трансформаторов...
Из-за холма выскочила гнедая лошадь, запряженная
в телегу. На 1мешке сидел дед Никифор, лихо
размахивая кнутом. В бороде деда запутался резной кленовый
листок, похожий на подпалинку.
Он остановил коня у самого костра и, широко
улыбнувшись беззубым ртом, нараспев сказал:
– Картошки привез. Старуха моя говорит: отвези
комсомольцам картошки. Уж больно хороша она,
печеная-то.
Комсомольцы встретили эту весть с бурной радостью.
Таеюшка под смех и веселые восклицания взяла из рук
Коноплева венок и надела его на седую гриву деда
Никифора.
Яша стал развязывать мешок и громко запел:
Дым костра, огня сиянье,
Пионеров идеал.
Все задорно подхватили полузабытую шуточную
песенку:
Тот не знает наслажденья,
Кто картошки не едал!
Пламя костра разгоралось все жарче. С болота за
рекой тянуло сладковатой прелью осоки.
Глеб сидел рядом с Наташей и, обжигая пальцы,
очищал от золы картошку.
А Яша Зайцев под тихий, хватающей за сердце
перелив гармоли пел 1уже новую песенку:
351
Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая..
Его поддержали:
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.
«Услышь меня, хорошая...» – повторял про себя Глеб,
^мысленно обращаясь к Наташе.
Несмотря на позднее время – стрелка часов
близилась к полуночи, в сборочном цехе около самоходного
комбайна собралось iMHoro людей. Здесь были
представители всех цехов и отделов, мастера, рабочие.
Чардынцев кивнул Наташе, стоявшей рядом с
Зайцевым-у бункера комбайна.
– А вы что тут делаете? – с напускной строгостью
спросил он, – завтра рано вставать на работу.
Проспите.
– Мое присутствие обязательно, – ответила Наташа
и упрямая заботливая складка собралась между широко
я смело распахнутыми бровями. – А вдруг какая-нибудь
наша деталь откажет...
– На это есть начальник цеха.
Наташа взглянула наДобрывечера, разговаривавшего
с Быстровым, и, отбросив назад голову (как любил в ней
это движение Яша Зайцев!), сказала:
– Начальник цеха ответит перед директором, а мы с
Яковом – перед комсомольской организацией.
– А-а... ну, тогда другое дело,– серьезно проговорил
Нардынцев и вдруг не выдержал – засмеялся задорно и
радостно.
– Комбайн к обкатке готов,– доложил директору
Быстров. – Разрешите приступить?
Мишин мягко отстранил его плечом и, шагнув к
комбайну, сел за руль.
– Сам будет пробовать! – восхищенно
зашептались вокруг. – Наш директор – мастер на все руки...
' Мишин запустил мотор. Ровный гул заполнил цех.
Тонко вызваьгавали стекла окон.
Наташа оперлась на руку Якова и в волнении крепко
352
сжала его пальцы. Яков не дышал. Ему было вдвойне
страшно– и за комбайн и за это непередаваемое ната-
шино рукопожатие. Эх, в какие далекие дали пошел бьр
он рядом с ней вот так – с солнцем в глазах и с песней в
сердце!..
«Только было бы все хорошо, – бледнея, думала
Наташа. – Первый комбайн!»
Мишин пробовал ходовой механизм. Машина
свободно двигалась по цеху. Рядом с комбайном, не отставая,
шел Быстров. На его усталом, счастливом лице, казалось,
собраны были чувства всех,-кто присутствовал при
обкатке комбайна.
Мотор и все агрегаты работали безупречно.
Испытание продолжалось трое суток. Трое суток
допоздна не выходили из цеха Быстров, Борис Рубцов и
ибрагимовская бригада. Первое детище завода родилось.
Гул мотора доносился до соседних со сборочным цехов, и
люди удовлетворенно улыбались, понимающе
переглядывались друг с другом.
– Гуде-ет,– басил дядя Володя.– Младенец – что
надо: килограммчиков на три тысячи потянет!
На исходе третьих суток, утром, из рук в руки
передавалась листовка:
«Молния – рапорт.
Москва. Министру.
Завод досрочно выполнил свое социалистическое
обязательство. Двадцать первого октября собран первый
комбайн. Двадцать пятого октября закончена его
обкатка».
Сборщики вышли из цеха, усталые от трехдневного
нервного напряжения. Свежий утренний воздух был
сладким и хмельным.
На высоком пьедестале Владимир Ильич, раздвигая
рукой сумерки, смотрел на восток, где заря поднимала'
свои алые знамена.
Глава шестнадцатая
Валентина все больше отдалялась от комсомольской
организации: пропускала собрания, не платила членских
взносов. Зайцев вызвал ее на заседание бюро. Все члены
бюро долго увещевали ее, она отмалчивалась, притворно
вздыхала, а когда взяла слово Наташа и сказала, что
Ф-444 – 33 353
Калькбва похожа ha пустоцвет, Валентина окинула ее
презрительным взглядом и, прикусив нижнюю губу,
чтобы не расплакаться, вышла в коридор. Ей объявили
строгий выговор. Но Валентина и не думала
исправляться.
– Исключать будем,– сказал Зайцев Totfe.—В Каль-
ковой не осталось ничего комсомольского.
– Погоди, Яков. Я с ней поговорю сама,—ответила
Тоня. Валентина и ее встретила в штьжи.
– Не лезьте ко мне с моралью. У меня свой ум.
Тоня помолчала, будто решила выждать, покуда
уляжется ярость Валентины, и строго спросила:
– Ты» знаешь, как тебя зовут рабочие?
– Знаю! Карковной! Валентиной Карковной! И вот
вы, вместо того, чтобы запретить им смеяться надо
мной...
– Постой, Валя. Этого не запретишь. Ты сама
виновата. Потому что ты с людьми не разговариваешь, а
каркаешь, кричишь.
– Чем я виновата, что у меня такой голос?
– Не голос, – характер. Иной раз кажется, что тебе
не 20 лет, а пятьдесят. Подумай-ка, отчего это мастера
Анну Спиридоновну, седую женщину, все зовут
Аннушкой?
– Не знаю, – ответила Валентина и мысленно
удивилась: «И верно, почему ее зовут Аннушкой?»
– Потому что она молодая душой. Человека старят
не годы, а одиночество. Если тьи живешь одной жизнью с
коллективом, с народом, ты будешь всегда молодой.
– Что же мне – стать к станку, ближе к народу?—
спросила Валентина, язвительно кривя губы.
– Вовсе не обязательно. Ты должна отбросить
заносчивость, грубость. Уважай товарищей, тогда и они
Тебя буду* уважать.
– Такая уж я уродилась! – запальчиво бросила она
и отвернулась.
Тоня вышла из конторки, и Яша Зайцев, ожидавший
ее в цехе, спросил тоном заговорщика:
– Ну?
– Дай Наташе поручение: взять шефство над
Валентиной.
– Это исключено, – отрезал Яков. – Они
непримиримые как два одноименных полюса в электромагните.
354
– Мепримиримьи! ~ вскипела Тоня. – А еще
комсорг! – она поглядела на озадаченное лицо Якова, на
его собранные к переносью светлые брови и тихо
рассмеялась. – Дай им одну работу... скажем, пропаганду
передового опыгга.
– А пожалуй – интересно, – воскликнул Зайцев, и в
его глазах блеснуло лукавое выражение.
Наташа наотрез отказалась от нового комсомольского
поручения. Она приводила десятки доводов, казалось^
