Текст книги "Три повести о любви"

Автор книги: Яков Липкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 34 страниц)

Из груди вырвалось:

– Мариш!

По лицу больно хлестали ветки. Он на бегу зацепился за сук и порвал штанину. Он даже не заметил, как постепенно растерял свой прекрасный букет.

– Мариш!

Около него молча кружился и извивался лес.

Он увидел Маришку, когда уже не надеялся ее здесь встретить. Она стояла на обрыве по ту сторону глубокой промоины и смотрела на залив в большой морской бинокль. На плечи ее была накинута длинная рыбацкая куртка.

Острая радость охватила Аркадия. Позабыв обо всем на свете, он крикнул через овраг:

– Мариш!

Она вздрогнула, но не обернулась. Он заметил, что она здорово растерялась – не знала, что делать. Наконец собралась с духом и, ни разу не оглянувшись, скрылась за ближайшими деревьями.

– Мариш, подожди! – Аркадий стал быстро спускаться в овраг.

Конечно же, она избегала его, потому что не простила. Другого отношения он и не ожидал. И все же, когда он ее окликнул, она явно колебалась.

По дну оврага бойко пробегал ручеек. Аркадий перепрыгнул его и, обдирая руки о кусты, начал взбираться по крутому склону. Теперь она от него не уйдет! Что значат несколько десятков метров, которые их разделяют?..

Аркадий взобрался на обрыв. Бросился к деревьям, за которыми скрылась Маришка. Вспомнил, как она на бегу дотронулась до этой сосны – словно просила ее посторониться. Замелькали стволы…

– Мариш, где ты? – подал он голос.

Кажется, она свернула сюда. Во всяком случае, еще издалека он видел, как в эту сторону метнулась длинная темная куртка. Под его ногами заходили ходуном упругие кочки. Неожиданно он соскочил с них на едва приметную тропинку. Припустил по ней, но уже метров через сто остановился: впереди между деревьями не было заметно никакого движения. Он повернул назад. Вдруг неподалеку раздался треск сухой ветки.

С радостным возгласом Аркадий рванулся на звук:

– Мариш, ты здесь?

Добежал до разросшихся кустов шиповника. Обошел их со всех сторон. Никого. Прислушался. Тишина.

Где же ее искать? Она никуда не могла деться! Где-нибудь притаилась, ждет, когда он уберется отсюда. Только где?

– Мариш, выходи! – крикнул он. – Мне необходимо с тобой поговорить!

Ни звука в ответ. Еще раз осмотрелся. Он уверен, что она где-то рядом. Кругом столько зарослей, что спрятаться не составляет труда.

– Мариш, я знаю, что ты здесь! – продолжал Аркадий. – Послушай, что я тебе скажу. Я совершил мерзость, гнусность, за которую мало набить морду! Я жалкий, подлый, глупый ревнивец! Азиат – слышишь? – азиат, окончательно потерявший голову! Я кругом виноват… Но если у тебя хоть что-то осталось ко мне – прости меня. Этот случай будет для нас жестоким уроком. Поверь мне, я никогда себе этого не прощу. Никогда, понимаешь?.. Но все-таки прости меня! Я готов на все. Прошу тебя – выйди…

Он подождал одну минуту, другую. Маришка не выходила.

– Почему ты молчишь?

А вдруг ее здесь нет, и он обращался к пустоте?

Сквозь деревья проглянуло озеро. Аркадий устремился к обрыву. И только, добежав, он взглянул вниз, как увидел Маришку. Она медленно шла к берегу.

Значит, и не заходила в лес? Прямо за теми деревьями спустилась с обрыва и, конечно же, не слышала ни одного слова.

Аркадий догнал Маришку, когда та была метрах в десяти от берега. Она шла не оборачиваясь, хотя не могла не слышать близких шагов. Он следовал за ней молча, не окликал.

Остановилась она у самой воды.

И вот они рядом.

– Тебе! – сказал он, протягивая три саранки, сорванные по дороге, – жалкое подобие того – первого – шикарного букета.

Она медленно, точно нехотя, повернула голову. Сердце у него сжалось. Так плохо она еще никогда не выглядела: бледные, почти бескровные губы, припухшие веки.

В потускневших глазах открыто схлестнулись неприязнь и боль. И все же при виде букетика эти недобрые чувства на какой-то миг потеснились удивлением. По ее лицу пробежала кривая и жалкая улыбка.

И вдруг Аркадия снова обжег взгляд. В нем опять уже не было ничего, кроме незащищенной злости. Она резко убрала руки за спину и отступила от него на шаг.

– Прости, – жалобно сказал он.

Презрительно усмехнувшись, она повернулась и зашагала вдоль берега к причалу.

– Подожди!

Он догнал ее и схватил за рукав.

– Пусти! – вырвалась она.

От резкого движения саранки полетели в воду.

Аркадий в растерянности остановился.

К причалу приближались баркасы. На переднем стоял Горячев. Он был похож на киношного героя – высокий, стройный, белокурый.

И он смотрел в их сторону.

Глядели на них и остальные рыбаки.

Маришка вдруг круто повернула от берега к стану. Не хочет встречаться с Горячевым? Почему?

Аркадий растерянно улыбался. Так рыбаки и поверят, что он вернулся ради статьи. Видели же, как он гонялся за женой и чем это кончилось. То-то они избегали встречаться с ним взглядами. Посматривал на него – с усмешкой – лишь один Миша. Такой возраст.

Горячев негромким голосом отдавал какие-то распоряжения Николаю Ивановичу. Когда же он обернулся и взглянул на подошедшего Аркадия, его узкие голубые глаза приняли жалостливое выражение. Точь-в-точь как у Юзи. Наверно, они считали его самым незадачливым из мужей, когда-либо побывавших на этом берегу.

Но дело есть дело. Для будущего материала действительно не хватало кое-каких цифр и фактов.

– Как улов? – спросил он Горячева, когда рыбаки ошвартовали лодки и принялись откачивать воду.

– Давно столько не брали, – ответил тот, кивнув головой на баркас. В нем чуть ли не вровень со скамейкой трепыхал перехваченный косяк.

– Сколько здесь?

– Да два плана будет!

– Неужели?

– Ежели не больше! – с удовлетворением добавил бригадир.

– А вечером что так мало взяли?

– Вечером-то? Так ведь ночью рыба лучше идет, чем днем. Слышали, как говорят: утро вечера мудренее? Это о нашем рыбацком счастье…

Горячев говорил с ним мягко и дружелюбно, как будто их отношения ничем не были омрачены. Похоже, что и в самом деле от вчерашней неприязни, чуть ли не вражды, не осталось и следа. Возможно, он тоже все взвесил и теперь старался сгладить неприятное впечатление. Одно мешало ему: его глаза по-прежнему жалели Аркадия.

И вдруг Мишин голос:

– Идет!

Аркадий обернулся. Нет, не Маришка. К берегу спускалась, высоко закинув голову, молодая инспекторша.

– Кого еще там несет? – не прекращая работы, спросил Николай Иванович.

– Да эту, из комбината! – ответил Миша.

Инспекторша приближалась. Лицо ее сильно раскраснелось. Вдруг она обернулась, поискала кого-то взглядом. Аркадий почувствовал: Маришку! Дальше она шла, с любопытством поглядывая то на Горячева, то на Аркадия. По-видимому, Юзя проинформировала ее обо всем. Даже каблуки постукивали о гальку: как интересно, как интересно!

Она поднялась на причал и подошла к Горячеву:

– Сейчас, я надеюсь, вы уделите мне время? – не без иронии спросила она.

– Опять незадача, – ответил тот, почесав затылок. – Взяли рыбку, а теперь вот везти надо.

– А что, кроме вас, больше некому?

– Сами видите, сколько рыбы!

– Вы, наверно, думаете, что я приехала сюда гулять?

– Нет, не думаю, – улыбнулся Горячев.

– Я вам пока ничего смешного не сказала, – понемногу распалялась инспекторша.

– Нет, не сказали, – весело подтвердил Горячев.

– Так вы останетесь для делового разговора или нет? – вконец рассердилась она.

– Сейчас никак не получится, – ответил Горячев. – Вот к обеду вернусь, тогда и покалякаем. А пока можете побеседовать с моим помбригадира. Он в курсе всех наших дел.

– Я вижу, здесь все в курсе ваших дел, – ехидно заметила инспекторша.

Аркадий встрепенулся. Что она хотела этим сказать? О вчерашнем инциденте?

– А нам скрывать нечего, – с легкой усмешкой парировал Горячев.

– Свежо предание, – сказала она.

Горячев забрался в моторку и оттуда крикнул своему помощнику:

– Николай Иванович, скажи Юзе, чтобы накормила товарищей!

Бывший капитан исподлобья посмотрел на инспекторшу и ничего не ответил.

– Пойдемте, – сказала она Аркадию.

Он нехотя пошел рядом.

Видимо, она считала, что он целиком на ее стороне. Как же, оба представители вышестоящих организаций и потому, дескать, должны держаться вместе. Пусть тешит себя этим.

– Совершенно распоясался! – проговорила она.

Аркадий промолчал.

– Думает: если выполняет план, то ему все позволено.

– Перевыполняет, – поправил ее Аркадий.

– Это еще проверить надо.

Да, можно не сомневаться, что она уж постарается насолить бригадиру.

– А ваше мнение?

– О чем?

– Об этой бригаде… и о Горячеве?

Она покосилась на него своими цепкими светлыми глазами.

Придется разочаровать ее.

– Хорошее, – ответил он. – Хорошие люди, хорошая работа. И я буду писать о них очерк.

– Н-да! – удивленно произнесла она. – Только и могу сказать.

До стана оставалось метров сто, как из него вышла Маришка. Она уже была без куртки, но все еще с биноклем. Постояла в нерешительности у крыльца. Потом двинулась к верхним камням.

– А вы скрытный человек, – упрекнула Аркадия инспекторша.

– Почему вы так решили? – насторожился он.

– Я и не знала, что она ваша жена.

– Мало ли чего мы не знаем друг о друге.

– Это намек? – спросила она и покраснела до корней волос.

– Почему намек? – он недоуменно пожал плечами.

Их обогнали шагавшие рядом Николай Иванович, Толя и Миша.

Аркадий сделал вид, будто его что-то заинтересовало позади и приотстал от своей спутницы. Он собирался, не заходя в стан, прямо последовать за Маришкой.

Но все спутала Юзя, выглянувшая из кухни.

– Можно вас?

Аркадий прошел под навес.

У плиты, приподняв за край противень с жарехой, покряхтывал Толя, заскочивший сюда раньше.

– Уж вы не обижайтесь, что вас позвала, – лукаво оправдывалась Юзя. – Не дает мне тяжести поднимать, перестраховщик!..

– Да, конечно, – Аркадий ухватился за противень с другой стороны.

– Опущение желудка у нее, – объяснил Толя. – Врачи запретили.

– Вот такой он у меня – жалливый, – похвасталась Юзя.

Она смотрела на своего жениха влюбленными глазами. Аркадий ощутил легкий укол зависти. Он не помнил, чтобы Маришка когда-либо так глядела на него.

Противень был из тонкой жести и прогибался под тяжестью рыбы.

Когда они понесли и водрузили его на стол, Аркадий тихо сказал Толе:

– Я пошел.

Тот понимающе кивнул головой.

Но Аркадий не сделал и трех шагов, как его остановил звонкий голос Юзи:

– А вы куда?

– Да я уже позавтракал.

– Где это вы позавтракали?

– На рыбообрабатывающем.

– Да когда вы успели? Вон Толя тоже был с вами, а его не покормили!

– Перед отплытием, – не сдавался Аркадий, – я забежал к заведующему пунктом, и его жена ни за что не хотела отпустить меня без завтрака. Пришлось уступить.

Юзя заколебалась:

– Правду говорите?

– А какой смысл мне врать?

– Коли так… – И вдруг: – Постойте!

Она схватила пустую миску и положила в нее двух омулей, а на них ломоть хлеба.

– Отнесите, пусть позавтракает.

Больше всего Аркадия удивило ее лицо – холодное, отчужденное от только что произнесенных слов. Странно очень: доброта без жалости?

– Спасибо, – сказал он, неловко беря миску…

В прихожей Аркадий наступил на шнурок от ботинка, и шнурок тот развязался. Поставив миску на какой-то ящик, Аркадий опустился на колено и стал завязывать. И тут его внимание привлек разговор за тонкой дверью.

– Вот и верь вашему брату после этого, – произнес Толя.

– Ну, не все ведь такие! – возразила Юзя.

– Через одну, – продолжал Толя.

– Через ноль целых и девять десятых, – уточнил Миша.

– А ты чего понимаешь? – напустилась на него Юзя.

– А чего тут понимать? Ночью-то они зачем выходили? Саранки собирать? – сказал Миша.

– Все-то ты знаешь, чинарик! – заметил Толя.

– А что, у вас только глаза есть?

– Афоня тоже хорош! – вздохнула Юзя.

Аркадий уже и слышал, и не слышал. Покачнувшись, он ухватился за дверь. Она скрипнула и приоткрылась. В комнате наступила тишина.

Не оглядываясь, Аркадий вышел из стана…

Еще несколько минут назад он на что-то надеялся. В нем гремел, как в той грустной и забавной песенке, «надежды маленький оркестрик под управлением любви». Настоящее казалось мрачным, но поправимым.

И вот сейчас поставлена последняя точка. Большая и жирная. Жаль только, что он не понял это вчера или, на худой конец, сегодня утром. Чего стоила одна горячевская куртка на ее плечах. Или морской бинокль, в который она неотрывно смотрела вслед Горячеву. И не мешало бы призадуматься над странным поведением красавца бригадира: с чего это вдруг он стал таким обходительным? И почему другие рыбаки отводили взгляды в сторону?

А он, Аркадий, вместо того чтобы смотреть правде в глаза, дал волю фантазии и сам поверил в нее.

Только теперь он понял: не надо было возвращаться!

В прихожей что-то загремело. Послышалось чертыханье. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге показался бывший капитан. В руке у него была знакомая миска с омулями и хлебом.

– Ваша?

– Да, – смущенно ответил Аркадий и взял миску.

Николай Иванович, придержав на нем мрачновато-внимательный взгляд, вернулся в помещение.

Аркадий растерянно смотрел на миску.

И все же он не должен пороть горячку. Достаточно того, что он натворил вчера. В конечном счете, пока это только пересуды. Даже если оба вышли ночью, ничего с уверенностью сказать нельзя. Прежде чем оборвать последнюю нить, он обязан поговорить с Маришкой сам.

Из глубокой миски на него глядел остывший Маришкин завтрак. Вот и предлог для встречи…

И опять – в который раз! – та же тропинка, те же камни, тот же обрыв. Казалось, он только тем и занимается эти два дня, что носится вверх-вниз по склону. Ему уже известны каждый кустик, каждый извив дорожки.

Вот сюда Маришка свернула, привлеченная какими-то камешками…

Вот здесь она собирала их и пела…

Вот отсюда она спросила Горячева, что за самоцвет у нее в руке…

Вот с этого выступа Аркадий помог ей взобраться на обрыв…

Скамейка уже была покрыта опавшими листьями. Как мало потребовалось времени, чтобы она приняла заброшенный запустелый вид.

Аркадий повернул к вчерашнему леску. Он твердо знал, где искать Маришку. Им двигала та необъяснимая и слепая уверенность, которая дается только или очень счастливым, или очень несчастным в любви людям.

Он не сделал и полсотни шагов, как увидел жену. Она по-прежнему не смотрела в его сторону, хотя наверняка слышала шаги: громко трещал под ногами валежник, похрустывали листья бадана. Возможно, она не уходила потому, что уже не видела в этом смысла. Аркадий подошел к ней.

– На, поешь, – сказал он, протягивая миску с омулями.

Она обернулась и с иронией произнесла:

– Какая забота!

– Это они прислали, – растерянно сообщил он.

– Даже смелости не хватает, чтобы присвоить себе чужую инициативу, – зло сказала она.

– Да, не хватает… Все равно поешь!

Она отвела руки за спину.

– Можешь отнести обратно!

– На еду не обижаются, – повторил он слова матери, запомнившиеся ему с детства.

– Вот как? А на остальное?

– Мариш! – он рванулся к ней. – Ну прости меня! Я не знал, что творил!

– Уходи, – сказала она.

– Я прошу тебя, скажи, что произошло?

– Что? Многое.

– Значит, то, что они говорят, – правда?

– А что они говорят? – вдруг встрепенулась она.

– Не догадываешься?

– А мне плевать, что они говорят! – И скомандовала: – А теперь можешь уходить.

– Скажи! – Аркадий схватил ее за тонкие и худые плечи. – У тебя было что-нибудь с ним? Говори, было?

– Было! Было! Было!

Он отпустил ее.

– Не верю.

– Не веришь? – она неожиданно захохотала. – Не веришь? Ах ты, Фома неверный! Было, было, – почти ласково добавила она.

Пошатываясь, Аркадий побрел к оврагу.

С каждым шагом им все больше и больше овладевала апатия. Незаметно он очутился на берегу. Присел на камень, который мог вызвать, но не вызвал никаких воспоминаний. Миску поставил рядом на землю.

Сидел и бездумно прислушивался к плеску волн. Все кругом – и небо, и горы, и озеро – принадлежало вчерашнему дню. Ничего не переменилось. Даже облака сохранили свои очертания.

Время остановилось, потеряло смысл…

Сколько прошло времени? Час? Два? Или всего несколько минут? Солнце скользнуло за деревья, прижатые к воде полуразрушенными скалами. Ближе всех к Аркадию была старая-старая лиственница. Своими мохнатыми старушечьими лапами она накинула на него ветхую дырявую тень…

Скорее бы пришел катер…

А поблизости, как кот вокруг горячей каши, бродил Миша. Возможно, ему поручили приглядывать за поверженным мужем. Мало ли что тому придет в голову. Вдруг возьмет да утопится. Здесь уже в десяти метрах начинается такая глубина, что ни один из спасателей не найдет его бренного тела…

И все-таки Миша не выдержал, подошел.

Постояв молча некоторое время, нерешительно спросил:

– Подогреть?

– Что? – не понял Аркадий.

– Подогреть жареху?

– Зачем?

– Жир весь застыл.

– Пусть.

– А то могу новую принести?

– Не надо, спасибо…

Сейчас Миша – сама услужливость, сама предупредительность. Он явно старается хоть чем-то загладить свою вину. Похоже, что ему сделали внушение за длинный язык. Ну а с другой стороны, в чем его прегрешение? Кто знал, что за дверью обманутый муж?

Но вот Миша исчез, и его место заняла инспекторша. Она приблизилась к Аркадию и сказала:

– Я бы на вашем месте это так не оставила.

– О чем вы?

– Об аморальном поведении Горячева. У самого жена, двое детей, а он черт те что вытворяет!

Быстро же она сориентировалась в этой катавасии.

– Что бы вы сделали?

– Написала бы заявление.

– Кому?

– Директору рыбокомбината, разумеется! Одну копию отослала бы в райком, а другую – на всякий случай – оставила бы себе…

– Простите, но я писать не буду.

– Это почему?

– Жалко бумаги. Уж лучше ее использовать для другой цели. И то чище будет!

Она молча уставилась на него. Когда же наконец смысл сказанного дошел до нее, ее лицо залилось краской.

– А вот вы какой, оказывается!

Что ж, с этой минуты – он уверен – она будет считать, что так ему и надо.

– Теперь понимаете, каково ей было со мной?

– Да, не позавидуешь…

А потом появился Николай Иванович. Он присел на один из валунов – не близко, но и не далеко от Аркадия. Видимо, хотел создать впечатление, будто единственная цель у него посидеть на бережку.

Но уже через несколько минут, встретившись с Аркадием взглядами, пересел поближе.

– Не помешаю?

– Ну что вы!

После долгого молчания Николай Иванович произнес, покачав головой:

– Н-да!

Аркадий вопросительно посмотрел на него.

– Слышишь, – вдруг сказал тот. – Не придавай веры, что они там наболтали. От нечего делать чего угодно наговорят. Особенно Юзя. Да и мальчишка этот – Михаил.

– Возможно, – пожал плечами Аркадий.

– Скажу тебе, Афоня и знать не знает, что его к твоей жене присватали. Ему это без надобности. У него жена, двое детей…

– Мне сказали…

Одно непонятно, зачем Николай Иванович затеял этот разговор… То ли Аркадия пожалел, то ли бригадира выгораживал, чтобы все шито-крыто было? Да и что, какие слова можно противопоставить откровенному признанию Маришки?

Наконец! Вдали тоненьким лучом сверкнуло на солнце стекло рубки…

Маришка спустилась со своего пригорка, когда катер уже готов был отойти. Ее худенькое плечо оттягивал бинокль. По-видимому, до последнего момента не расставалась с ним – ждала Горячева. А тот явно не спешил возвращаться: давал им возможность спокойно уехать.

Спохватилась она, что увозит чужую вещь, когда полукилометровая полоса воды уже отделяла катер от берега.

– Отдашь капитану. Он вернет его в следующий рейс, – сказал ей Аркадий…

До вечера они просидели молча на соседних скамейках, погруженные каждый в свои мысли…

А ночью снова поднялся шторм. Маришке было очень плохо. Аркадий то и дело помогал ей подниматься по трапу, подводил к борту. На какое-то время становилось легче. Но потом она снова не находила себе места. Однажды, когда катер резко крутануло вбок, их обоих чуть не выбросило за борт. Аркадий с трудом удержался и удержал ее…

Они легли только под утро, когда волнение спало. Все в кубрике было забито людьми, и потому они оба устроились на одном узком деревянном топчане. Маришка уснула сразу. Она лежала на боку, сжав по-детски кулачки у подбородка, вздрагивала во сне. Вдруг откуда-то в их сторону повеяло холодом. Аркадий тихо поднялся и осторожно прикрыл жену своим пиджаком…

Через два часа они были в городе…

«Дорогие папа и мама!

Разве можно так – сразу да в барабаны? Получив вашу паническую телеграмму, главный тут же вызвал меня на ковер и за пренебрежение сыновним долгом всыпал по первое число! Между тем у нас все в порядке, оба живы-здоровы, чего и вам, как говорится, желаем. Не писал же я потому, что на меня навалилось столько дел – домашних и служебных, что некогда даже чихнуть! Посудите сами. Как только вернулся из командировки, засел за работу. Три дня и три ночи корпел над очерком об одном передовом бригадире рыбаков. Но тем не менее материал редактору понравился. Будет напечатан в воскресном номере. А вот у моей дражайшей половины дела похуже. С моей попыткой приобщить ее к журналистике ничего не получилось. Нет у нее ни бойкости, ни упорства, без которых невозможно изо дня в день вырабатывать газетные строки. После долгих раздумий и обсуждений мы решили, что все-таки ей лучше вернуться в школу. Быть педагогом, как сказал Песталоцци или еще кто-то, тоже неплохо.

И последняя новость – мы подали заявление, чтобы нас поставили на жилье. Вплоть до комнатки в коммунальной. Редактор обещал посодействовать. Словом, нам до чертиков надоело мотаться по чужим квартирам и не иметь своего угла. Серьезно!

Целуем, ваши Аркадий и Марина».