Текст книги "Три повести о любви"
Автор книги: Яков Липкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)
– А то. Лучше бы помалкивал…
Наконец все расселись. Горячев, который придвинул свою табуретку поближе к Маришке, сделал знак Алексею Дмитриевичу. Тот достал из-под нар поллитровку, поставил на стол. У Борисыча заблестели глаза.
Вскоре на столе все было готово: составлены стаканы, нарезан хлеб. Перед каждым Толя положил вилку.
Горячев повернулся к двери:
– Где же Николай Иванович и Юзя?
– Я схожу, – мигом отозвался Толя.
Юзя… Так вот как звали эту славную, улыбчивую женщину. Странное, необычное для сибирской стряпухи имя.
– Я разолью? – потянулся к бутылке Борисыч.
– Погоди, – сказал ему Горячев и шутливо добавил: – А то вся выдохнется.
Послышались голоса – мужской и женский. На пороге показался, держа перед собой стопку мисок, Толя. Из-за его спины, улыбаясь, выглядывала Юзя. Замыкал шествие угрюмый и молчаливый Николай Иванович.
– Волки, что ли, вас утащили? – спросил Горячев.
– А я всю посуду перемыла! – весело и бойко ответила Юзя.
– На пару с Николаем Ивановичем?
– Он мне ножи точил.
– Да, от других не дождешься…
Пока вошедшие рассаживались, Борисыч серьезно и трепетно разливал водку.
Горячев был предупредителен. Выбрал для Маришки омуля, вытер листком из школьной тетрадки ее вилку.
– Ну, поехали! – с облегчением произнес Борисыч, первым поднося стакан ко рту.
Сквозь застольный шум Аркадий услышал:
– Ваше здоровье, Марина!
– Взаимно, – ответила она.
– Ваше тоже, – недалеко от Аркадия повис в воздухе стакан, зажатый сильной и красивой рукой.
Аркадий чокнулся.
– А со мной?
Глаза у Маришки страшно блестели.
– За тебя, – тихо сказал Аркадий.
– За тебя, – также шепотом ответила она. Залпом выпила, задохнулась, закашлялась.
Аркадий не помнил, чтобы Маришке еще когда-либо было так весело. Она заливалась смехом по любому, самому пустяковому поводу.
Неожиданно главным объектом дружеских насмешек стал непьющий Миша. Сперва принялись подтрунивать над тем, что он якобы не только уплел свою долю жарехи, но и тайком перебрался на другую половину противня. Затем зубоскалили по поводу его пропавшей вилки. А она действительно исчезла. Прямо как сквозь землю провалилась. И Горячев стал уверять всех, что Миша нечаянно проглотил ее за едой.
Маришка хохотала до слез.
Как и когда на столе появилась вторая бутылка, Аркадий не заметил. Его охватило беспокойство за жену. Он шепнул ей:
– Больше не пей.
Она капризным тоном ответила:
– А я хочу!
– Ты уже и так под градусом.
– Я под градусом? – и она разразилась смехом. – Афанасий, скажите, я под градусом?
– Да вроде бы пока не с чего, – неопределенно сказал Горячев.
– Вот видишь! – торжествующе заявила она.
– Я-то вижу…
– Смешно! – фыркнула она и отвернулась.
И вновь сошлись у бутылки пустые стаканы.
– Я прошу тебя.
– А я буду!..
Аркадий слышал, как она опять поперхнулась и закашлялась. До него донеслось:
– Вы закусывайте, Марина. А то в голову ударит.
– Будем!..
То там, то здесь глухо позвякивали граненые стаканы.
– Есть больше надо, – услышал Аркадий.
– Не хлебом единым! – ответила Маришка.
– Вот потому и ешьте рыбку, – сказал Горячев. – А то, выходит, зря ловили.
Трудно с ним не согласиться. Ест она всегда без аппетита. Ковырнет вилкой, зачерпнет ложкой разок-другой и уже сыта. Откуда у нее только силы берутся?
– В Опочках на ярмарке продаются яблоки…
Рядом склонился к столу Борисыч. Он глядел прямо в лицо Аркадию и неопределенно улыбался.
– …в красном лаке на каждом прилавке… Стихотворение известного поэта Цыбина. Надо думать, слыхали?
– Конечно.
– Как человек – человеку…
Взгляд у него был явно чем-то озабочен.
– Вы позволите, я вам расскажу свою жизнь? Не для печати?
– Сейчас? – удивился Аркадий.
– Можно и потом…
Его блуждающий взгляд вдруг сполз с лица Аркадия, спустился по рукаву пиджака на стол и уперся в отставленный стакан с водкой.
– Если не будете… – чуть слышно долетела до Аркадия напряженная хрипотца.
– Постыдились бы, Олег Борисович! – расколол общий шумок звонкий голос Юзи. – Вы же человек образованный, не простой!
Тот отдернул руку от чужого стакана и побито поплелся на свое место.
Стало тихо.
– Все! – поднялся Горячев. – Пообедали, согрелись. А теперь кончайте смолить баркас – через два часа на подрезку.
Во время вчерашнего шторма в одном из баркасов обнаружилась течь. Ночью все заделали, а утром, когда перебирали невод, опять в нескольких местах просочилась вода. Николай Иванович, Толя и Миша занялись ремонтом.
– Николай Иванович, я тебе не нужен? – спросил Горячев.
– Нет, – буркнул тот.
– Пойдемте, – сказал бригадир Аркадию и Маришке. – Поговорим.
Он кивнул на гряду больших камней, за которыми деревья начинали свое восхождение на гору.
От свежего морского воздуха быстро прошло опьянение. Маришкино лицо прояснилось. Глаза засветились восхищением, как будто она впервые увидела всю эту красоту – и эти серые, покрытые мхом камни, и этот уже наполовину осенний лес, и эту начинающуюся прямо здесь, у ее ног, высоченную гору.
Она отстала, разглядывая что-то в траве.
Аркадий спросил:
– Почему ваш помощник такой мрачный?
– Николай Иванович? В прошлом годе… как раз в это время… лодку с людьми потопил.
– Как потопил?
– Капитанил на одном суденышке. «Быстрый» название. Не слыхали?
– Нет.
– Так вот: получил он задание срочно доставить горючее для флота. А туман был – в двух шагах не видно. Вахтенного матроса на носу поставили, а тот возьми да и просмотри лодку.
– Много погибло?
– Трое. Отец, мать и дочка. Студентка из Иркутска. Домой на каникулы прилетела.
– За это его и сняли с капитанов?
– А за что же?
– И не судили?
– Как не судили? Два года условно дали.
Они вышли к узкой тропинке, устремившейся вверх между камнями. По ней поднялись на первую террасу, сплошь заросшую невысокими лиственницами и кустарником.
– Вот здесь можно! – Горячев показал на маленькую аккуратную скамеечку, врытую у самого обрыва.
– Откуда она здесь? – удивился Аркадий.
– Для гостей поставили. Чтобы закатами да восходами любовались.
Аркадий подошел и с опаской пошатал скамеечку – до того ненастоящей, игрушечной казалась она среди этих огромных скал.
– Выдержит?
– Пока выдерживала.
Аркадий сел. Действительно, залив отсюда виден как на ладони. За ним в синеватой дымке тянулись до далеких гор, сливавшихся с горизонтом, почти морские расстояния.
Горячев присел рядом, закурил.
– Так о чем будем говорить? – в его голосе послышалась едва приметная усмешка.
– Подождем Марину, – сказал Аркадий.
А Маришка не спешила. Она поднималась к ним между валунами и собирала камешки. Иногда с любопытством поглядывала вверх и улыбалась.
Аркадий покосился на Горячева. Тот неотрывно смотрел на Маришку и так же аккуратно, в сторону от скамейки, стряхивал пепел.
– «Увезу тебя я в тундру…» – донеслось снизу.
Пела она негромко, вполголоса, как привыкла напевать дома.
– Афанасий! – вдруг крикнула она наверх. – Что это за камень? – и показала.
– Уж больно далеко, не видать, – отозвался Горячев.
Она сделала еще несколько шагов.
– И отсюда тоже не видно?
– Да нет, надо бы поближе.
– А я думала, что зрение у вас, как у орла!
– Где уж нам до орлов…
Маришка остановилась под обрывом.
– Аркаш, дай руку!
Он помог ей взобраться на пригорок. Она появилась перед ними, тонкая и стройная, как гимнастка. Жестом королевы протянула Горячеву камень.
– Ну так что это за самоцвет?
Бригадир взял и неуверенно произнес:
– Яшма, однако?
– Вот так-то, – сказала она мужу, пряча находку в карман курточки. И, усевшись в тесной серединке, заявила весело и требовательно: – А теперь, Афанасий, расскажите нам что-нибудь!
Но тот смущенно ответил:
– Уж лучше вы спрашивайте, а я буду отвечать.
– Идет, – согласился Аркадий. – Первый вопрос: кто ваши родители?
– Отец на фронте погиб. Отчим у меня. Да вы его знаете – Алексей Дмитриевич.
– Это маленький такой? На Ролана Быкова похожий?
– Он самый. А мать по хозяйству.
– Вы один у нее?
– Еще трое.
– Все сыновья? – живо спросила Маришка.
– Два сына, одна дочка.
– Тоже рыбаки? – поинтересовался Аркадий.
– С удочкой иногда посиживают. Один брат милиционер в райцентре, другой – киномеханик. Все как у людей: рыбка – рыбкой, а работа – работой.
– Странные мысли для знатного рыбака, – кокетливо заметила Маришка.
– Не нравится?
– Не очень, – призналась она и назидательно-шутливым тоном добавила: – Надо любить свою профессию.
Господи! Она еще и поучает его…
– Придется полюбить… ради знакомства, – ответил Горячев.
– Я ведь серьезно.
– Так и я не шучу.
Маришка произнесла, склонив голову набок:
– На будущее: остерегайтесь говорить странные мысли. А то я их записываю.
– Дайте поглядеть, – протянул руку Горячев.
– Нет, – она спрятала блокнот за спину.
Да ведь они в открытую флиртуют при нем! И Аркадий сказал с едва сдерживаемым раздражением:
– Мариш, поменяйся с Афанасием местами, а то через тебя нам неудобно разговаривать.
– Пожалуйста, – она пожала плечами и пересела на освободившийся край скамейки.
Стало теснее, потому что Горячев сидел теперь в середине и не прямо, а вполоборота к Аркадию. Маришка же оказалась как бы на отшибе.
Аркадий продолжал засыпать Горячева вопросами:
– А Толя давно в бригаде?
– Третий год. Так же как я, после армии. Но он у нас последнюю путину.
– Почему?
– Как поженятся с Юзей, так и завербуются на БАМ.
– Всего двое из бригады? – снова подала голос Маришка.
– Хватит, – ответил Горячев. – Должен же кто-то и рыбку ловить, кормить строителей.
– Редкое у нее имя, нерусское. Она что, полька? – спросил Аркадий.
– Мать будто полька. А отец русский, чалдон.
– Симпатичная она очень.
– Это уж как найдет на нее.
– Но вас-то она слушается?
– Как бригадира не послушаешься? Должность такая.
– Остались двое, о которых мы с Мариной ничего не знаем, – Миша и тот… Олег Борисович.
– Миша первый год у нас. Покуда в учениках ходит.
– Ну и как, получится из него рыбак?
– А куда ему деваться?
– Ну с Мишей ясно. А вот…
Аркадий не договорил фразы. Маришка вдруг поднялась со скамейки и, не спуская с чего-то взгляда, двинулась между деревьями. Опять какой-нибудь камешек. Прямо как ребенок.
Горячев также проводил ее своими узкими голубыми глазами.
– А вот об Олеге Борисовиче, – наконец продолжил Аркадий, – мы не знаем что и думать.
– Людей не хватает, – вздохнул Горячев. – А то бы давно отправили на принудительное лечение. Может, этой осенью и пошлем.
– А кем он был раньше?
– Все об этом спрашивают. Последние десять лет в ресторане на вокзале работал. Старшим официантом. Там и спился.
– А сюда как попал?
– Как все – по объявлению.
– Но впечатление он производит человека образованного, начитанного…
– Что верно, то верно. Книг про любовь он прочел столько, что иному и не снилось.
– Только про любовь?
– А в других книгах, говорит, одна тягомотина. Чего их читать?
– А кем он был до того, как стал официантом?
– Разное говорят. Но лучше вы уж спросите у него самого. Вон он подышать свежим воздухом вышел… Сейчас позову его… Борисыч!
Тот вздрогнул и обернулся.
– Подымись-ка на минутку!
Бывший официант покачнулся и нетвердыми шагами двинулся к валунам.
– Начали с вас и не заметили, как перешли на других, – сказал Аркадий. – Придется еще разок вернуться.
– Опять, что ли, будете спрашивать о родных? – усмехнулся Горячев.
– Ну что вы! Так, немножко пройдемся по биографии.
– Это можно…
Олег Борисович еще был под хмельком. Аркадий и Горячев втащили его на пригорок, усадили на скамейку.
– Да, да, я расскажу вам свою жизнь, – обрадовался он, узнав, что им также заинтересовался приезжий журналист, – и вы напишете обо мне книгу.
Аркадий и Горячев переглянулись.
– Я покажу вам фотографии, – продолжал Олег Борисович, – на которых я снят в разное время, начиная с тридцатых годов…
У него неожиданно зачесались ладони, и он ожесточенно поскреб их ногтями.
– Я долго скрывал свое социальное происхождение. Теперь оно уже никого не пугает. Даже начальников отдела кадров. Мой отец был колчаковский офицер. Прапорщик!
– Простите… Мариш, иди послушай! – крикнул Аркадий жене, собиравшей цветы: разговор обещал быть интересным. – Быстрей!
– Сейчас! – ответила она, все так же не спеша переходя с одного места на другое.
– Ее не дождешься, – сказал Аркадий.
Ему показалось, что в голубых глазах Горячева вспыхнула и тут же погасла какая-то затаенная мысль.
– Он никого не вешал, не убивал, – продолжал исповедоваться Олег Борисович. – Он был тихий человек. Интендант. По маминым рассказам, он даже красть не умел. Да и потом не научился. Еще до войны он стал главным бухгалтером рыбокомбината. Его помнят многие…
– Давеча Алексей Дмитриевич вспоминал его, – сказал Горячев. – Говорил: ни за что не подумаешь, что у Колчака служил.
– Никто, ни один человек не знал об этом, – вскинул голову Олег Борисович.
– Зато теперь все знают, – заметил Горячев.
– Посмертно!
– Да и живи он сейчас, все одно не тронули бы.
– Теперь – да!
– А и раньше тоже.
– Я уважаю Афоню. Он самый добрый человек на этих берегах. Но в текущей политике он… вот!
И Олег Борисович постучал костяшками пальцев по скамеечке.
– С чего это вдруг? – усмехнулся Горячев. – Вроде бы одни и те же газеты читаем? Одно радио слушаем?
– Все равно… вот!
– Доказал.
– О нем пишите только хорошее!
– Артист! – кивнул головой Горячев.
– Да, я был артистом, – неожиданно подхватил Олег Борисович. – Я сыграл двадцать ролей!
– И в кино, говорят, в каком-то снимался, – заметил Горячев, отказываясь от дальнейшей пикировки.
– Кино – ерунда. В кино каждый – актер!
– Мариш! – снова позвал Аркадий: разговор становился все интересней.
Но она даже головы не подняла.
– Запомните, мой друг, – Олег Борисович положил руку на колено Аркадию: – Только театр – колыбель таланта.
– А вы долго были актером?
– Три года! Три лучших года! Но был съеден бездарями.
– Как съеден?
– Как омуль. Раз – и нет! Прекратил свое существование.
– А потом?
Бывший актер покосился на Аркадия и торжественно произнес:
– Пришел к этим славным и простым людям. Как Жан-Жак Руссо. С ними я оттаял душой! Приложился сердцем к этой упоительной и первозданной красоте!
И ни словом о своем официантстве. Как будто его и не было.
Маришка возвращалась, держа перед собой букет из оранжевых цветов. Лицо ее сияло. Еще издалека она крикнула:
– Мальчики, посмотрите, какая прелесть!
Аркадий выжидательно смотрел на жену – ей все в диковинку: и цветы, и камни, и рыбаки.
– Афанасий, как называются эти цветы?
– Саранки! – ответил тот.
– Как?
– Са-ран-ки!
– Почти саранча. Такие красивые и так некрасиво называются, – она даже слегка расстроилась, замедлила шаг.
– Их можно и по-другому назвать.
– Ну и как же?
– Царские кудри.
– Это уже лучше. Даже – хорошо!
Она вытянула из букета золотисто-желтый цветок.
– А это кто?
– Надо поглядеть, – ответил Горячев.
Цветок и впрямь был прекрасен. Его золотисто-желтые лепестки окаймлялись по краю черным бархатом. Из узкого горлышка выглядывали темные бусинки тычинок.
– Знаешь, он рос один, – сказала Маришка мужу. – Один во всем лесу.
– Так уж и один, – усмехнулся Аркадий.
– Нет, правда, я обошла все кругом и больше не нашла!
– А зачем тебе больше? Что бы ты сейчас с ними делала?
– А просто посмотреть на них нельзя?
– Вот черт! – досадливо проговорил Горячев. – Где-то я видел их. И никак намедни. Все поросло ими.
– Ох и красиво, наверно! – протянула Маришка.
– Прямо как ковер… Постой-ка, вроде бы в этом леску! – Горячев даже встал. – Ну да, за теми деревьями.
– Это далеко отсюда? – живо спросила Маришка.
– Да нет, тут рядом.
– Вы покажете мне?
– Можно…
Маришка встала, спросила Аркадия:
– Ты пойдешь?
Аркадий уже готов был сказать «да», как вдруг поймал на себе внимательный взгляд бывшего актера, выражавший откровенное любопытство. Ах вот что у того на уме! И он ответил Маришке, удивленной затянувшимся молчанием:
– Нет, я еще не закончил разговора с Олегом Борисовичем.
– Пойдемте, Афанасий! – сказала она.
И тот с обычной, видимо перенятой у кого-то, обходительностью пропустил ее вперед и двинулся следом.
Олег Борисович подмигнул Аркадию:
– Ох и любят бабы Афоню!
– Что? – Аркадий даже растерялся от неожиданности.
– Вот и ваша знакомая уже неровно дышит к нему.
– Откуда вы взяли? – тоскливо спросил Аркадий.
– Так видно же!
Продолговатое лицо Олега Борисовича блестело от удовольствия. Как будто все женщины, о которых зашла речь, любили не Горячева, а его – бывшего актера и бывшего официанта.
Аркадий быстро отвел взгляд.
И вдруг услышал осторожное:
– А она кто вам, простите? – И на его колено легла рука с толстыми и короткими пальцами.
Теперь ответ мог быть только один. То есть любой, кроме правды.
– Товарищ по работе.
– А я уж было подумал…
– Хороший товарищ!
– Главное – не жена, не любовница и не дама сердца, – и Олег Борисович снова подмигнул.
Аркадий до боли сжал руками колени. Что же делать? Пойти за ними? Сказать, что тоже решил посмотреть цветы? Возможно, они и поверили бы. А вот бывшего официанта уже не обманешь. И сразу об этом узнает вся бригада. Нет, только не это! К тому же он не уверен, что они удалились, чтобы остаться наедине. Уж очень они были спокойны и будничны. Никакого смущения или взволнованности… А может быть, они ни о чем таком и не думают? Просто ходят по поляне, Горячев все так же предупредителен: помогает перепрыгивать через канавки, с насмешливой торжественностью преподносит какой-нибудь редкий цветок.
Олег Борисович между тем не умолкал. Сперва он говорил о какой-то заезжей москвичке, которая по уши влюбилась в красавца бригадира, а потом два лета подряд приезжала тайком от мужа. Затем стал рассказывать об одной местной библиотекарше, ради Афанасия сбежавшей прямо со свадьбы. Речь его была полна умиления и восторгов победами Горячева.
– А еще была одна, маленькая такая блондиночка…
– Послушайте, – взмолился Аркадий.
Конечно, если Горячев вспомнит, что рядом с ним молоденькая женщина, которой он нравится… женщина, кстати, по его сведениям, свободная… желанная, конечно…
В этом случае только одна надежда… если они спохватятся… что находятся в каких-нибудь нескольких десятках метров… А с другой стороны, почему она должна уступить в первый же день, даже если он ей нравится?..
А разве тогда было как-то иначе?
…Они с Маришкой были знакомы всего неделю. Всего одну неделю. Правда, встречались каждый день. Он дожидался ее за школьными огородами и глухой тропинкой провожал до общежития, где ютились учительницы. Шесть дней они расставались у порога, а на седьмой день она пригласила его зайти. За неимением стульев они присели на кровать. Все остальное произошло как во сне. Он не знал, что и думать. Впрочем, это уже не имело значения. В ту же ночь он сделал ей предложение. И хотя к той – первой – своей близости они больше в разговорах не возвращались, Аркадия нет-нет да посещали сомнения: а вдруг у нее был кто-то до него? Странным, очень странным казалось ему и то, что она никогда не говорила ему о любви. Как будто слова «Я люблю тебя» или просто «Люблю тебя» или еще проще «Люблю» были для нее запретными. А когда он все-таки спрашивал, она шутливо отвечала: «Не задавай глупых вопросов!» Успокаивал он себя лишь тем, что она воспитывалась в семье, где не признавались какие бы то ни было нежности и разговоры о чувствах…
– Как увидят его, так и дух у них захватывает – у бедных самочек!
– Ведь я просил вас!
– Пардон!
…И вообще, почему после замужества она в отношениях с мужчинами должна быть иной, чем до замужества? Тогда на все потребовалась какая-то неделя. Но то был он – заморыш с узкими, страшно узкими плечами, неизвестно чем потревоживший ее воображение. А тут – Горячев!
– Зря вы отпустили свою приятельницу! – хихикнул Олег Борисович. – Ох и зря!
– Да замолчите же!
Аркадий встал и, покачиваясь, как пьяный, пошел в лес. Он как наяву видел эту картину – Маришку и Горячева, торопливо предававшихся любви. Ее запрокинутую голову, трепетно прикрытые веки, ищущие губы. Это было так зримо, так знакомо, что он застонал.
Теперь он уже метался между деревьями, не зная, куда идти, где искать…
И вдруг он увидел их: Маришка висела на локте у Горячева и заглядывала ему в лицо. Что-то весело рассказывала. В другой руке Горячев держал букетик золотисто-рыжих цветов. Так и нес перед собой – видно, для отвода глаз.
Щеки Маришки горели.
«Сколько времени их не было? – лихорадочно думал Аркадий. – Полчаса? Четверть часа? Час? Много? Мало?»
И тут Маришка увидела мужа. Сильно смутилась – он был уверен в этом, – быстро отодвинулась от своего спутника.
Горячев взглянул на Аркадия насмешливо и как будто снисходительно.
Аркадий молча подошел к Маришке и ударил ее по лицу.
– За что?! – крикнула она, побледнев как полотно.
– Сука, – тихо сказал он.
Перед ним промелькнули светлые и острые как лезвие глаза Горячева.
Аркадий рванулся к нему, но в тот же миг его обхватили и подняли сильные руки. Красивое лицо Горячева было искажено.
– Подонок! – выкрикнул Аркадий. И, отброшенный, едва не опрокинулся на землю.
– Дурак! – сказал Горячев.
Всхлипывая, уходила куда-то в глубь леса Маришка.
«Вот и все, – с разрывающей душу тоской подумал Аркадий. – Вот и все».
А потом он услышал, как Горячев подошел к бывшему официанту, оказавшемуся почему-то рядом, и жестким голосом произнес:
– Ежели сболтнешь кому, выгоню из бригады!
Но что это изменит?
Времени оставалось в обрез. Уже вышли из стана одетые во все рабочее Николай Иванович и Толя. Подождали у крыльца Алексея Дмитриевича. Затем втроем двинулись к берегу. Бухали тяжелые резиновые сапоги. Поскрипывали куртки и брюки. Тянуло табачным дымом.
Горячев и Олег Борисович возились у баркасов.
А рядом с Аркадием, сидевшим на бревнах напротив стана, стоял Миша и ждал ответа. Его прислал бригадир спросить: поедет ли корреспондент с рыбаками на подрезку или раздумал?
Только что в Аркадии все клокотало – скорей, скорей отсюда! Он уже собирался потребовать от Горячева, чтобы тот приказал доставить его на моторке до первого катера или теплохода, которые пойдут мимо. О Маришке он не думал. Пусть сама решает, как ей быть дальше. Как только вернутся в город, он тотчас же подаст на развод.
Ему и впрямь было ни до чего. Даже задание редакции он отмел как что-то не существенное. Да и вряд ли он сможет написать теперь о Горячеве.
Приглашение ехать на подрезку вмиг все поставило на место. Аркадий опомнился. О том, чтобы вернуться без материала, не могло быть и речи. Главный не простил бы молодому сотруднику. Его любимое выражение: умри, но сделай. Единственное, что остается, – схитрить, писать не столько о бригадире, сколько о его рыбаках.
– Пошли! – сказал он Мише.
Неподалеку от кухни Аркадий, повинуясь какому-то внутреннему голосу, обернулся и увидел жену и Юзю, выходивших из-за стана. Значит, Горячев послал за Маришкой стряпуху, та нашла ее и привела. Юзя шла, обняв гостью за плечи, и что-то негромко говорила. Они даже не взглянули на Аркадия, хотя не могли не видеть его. Только на крыльце Юзя вдруг оглянулась на него и укоризненно покачала головой. Стало быть, ей все известно. Впрочем, это его уже мало трогало.
Аркадий подошел к лодкам и, не глядя, спросил Горячева:
– Куда мне?
– А вон в тот баркасик! – ответил бригадир, провожая насмешливым взглядом.
Горячев оттолкнул баркас с Аркадием и легко перекинул свое крупное и сильное тело через борт на корму. И остался на руле.
На весла сели Олег Борисович и Миша.
На втором баркасе находились Николай Иванович, Алексей Дмитриевич и Толя – «веселые ребята», как их назвал Миша. Действительно, все трое были на редкость неулыбчивы и молчаливы. Но каждый по-своему. Диапазон неразговорчивости тут был достаточно большой – от угрюмого Николая Ивановича до экономного на слова Алексея Дмитриевича. Из-за того, что не с кем разговаривать, помалкивал и Толя.
Аркадий старался не оглядываться, потому что на корме его постоянно поджидал усмешливо-презрительный взгляд Горячева.
А впереди в неторопливом вечернем калейдоскопе рождались и умирали фантастические краски и очертания.
Сейчас великое озеро загодя готовилось ко сну. Небо над головой еще по-дневному светилось своей матово-нежной голубизной, а солнце уже укладывалось на ночлег. Густой синевой отливали далекие горы. Там небо было другим – фисташковым.
И вдруг, словно из ничего, выглянула луна. Ее прозрачный бесплотный диск зацепился за случайное облачко и повис на нем, как сережка в девичьем ухе…
– Где невод? – спросил Аркадий Мишу.
– А вот! – кивнул тот на поблескивавшие на воде кухтыли и бочата.
Затем Аркадий увидел торчавшие из воды колья. Это были гундеры, с помощью которых зацеплялись ловушки. Перед отъездом они с Маришкой познакомились с устройством ставного штурмоустойчивого невода, и поэтому он в общих чертах знал, что к чему.
Удивляло лишь тяжелое молчание рыбаков. Ни команд, ни разговоров, ни громких ударов весел. По-видимому, дело было всем настолько знакомо и привычно, что слова бы только отвлекали.
Вот и двор. Сюда рыба заходит после того, как натыкается на стенку ставника и начинает отчаянно искать выход. Но выбраться наружу ей уже на дано. Отсюда у нее один путь – в котел ловушки.
Свернув во двор, баркас Горячева стал поперек котла, которого пока не видно. Вторая лодка подошла к ловушке с противоположной стороны.
Николай Иванович и Алексей Дмитриевич внаклонку что-то колдовали у воды.
– Что они там делают? – спросил Аркадий Мишу.
– Отпускают затяжки.
– А для чего?
– Чтобы освободить нижнюю часть котла.
– Разговорчики! – предупредил Горячев Мишу.
«Это уже в мой огород», – подумал Аркадий.
Впрочем, им и в самом деле нельзя отвлекаться. Втроем они подтянули днище котла к борту и начали переборку.
Шесть рук уверенно и торопливо продвигались в глубь котла. Нет, Миша все-таки отставал. То ему вдруг приспичило почесать нос, то неожиданно прищемил палец.
Горячев все время подгонял его:
– Миша, перебирай!
Порой сердито напоминал:
– Не перехватывать!
Аркадий сообразил, что в этом случае в неводе может остаться рыба. Им все больше овладевал азарт. Омули сейчас перегонялись в один из углов котла. Еще минута, другая, и весь улов будет на виду…
– Ты что, в первый раз сегодня?
Горячев бросил недовольный взгляд на Мишу: очевидно, тот опять что-то сделал не так.
Миша даже запыхтел от усердия.
И вот вода между баркасами закипела и засеребрилась от поднятой рыбы.
– Начинай! – негромким голосом распорядился Горячев. По сути дела, это была его первая команда за сегодняшний день.
Замелькали огромные сачки. Живыми килограммами плюхалась рыба в баркас Николая Ивановича.
В считанные секунды голубая рубаха Горячева покрылась темными пятнами пота.
И вдруг короткая задержка. В руках бригадира сверкнула большая и гибкая рыбина. Мгновение – и она, взмахнув хвостом, исчезла в глубине.
– Почему он ее выбросил? – спросил Аркадий.
– Нельзя, – ответил Миша. – Осетр.
Аркадий с сомнением посмотрел на Горячева. Неужели он всегда так ревностно соблюдает законы? Даже когда нет посторонних?
Но уж очень спокойно среагировали на это остальные. Никто не переглянулся, не проводил сокрушенным взглядом огромную рыбину.
Что ж, приходится признать: и работает Горячев красиво, и людьми руководит толково.
Вот только писать о нем он будет вскользь. На большее у него не хватит ни духу, ни выдержки.
Впрочем, на короткий очерк материала уже достаточно. Можно и убираться отсюда! Как? Да все равно как! Хотя бы вот на том фешенебельном теплоходе, весело и безмятежно несущем вдалеке свои многочисленные огни.
Аркадий перешагнул скамейку.
Последние сачки с рыбой, и в опустевшем котле носились взад-вперед две крохотные сорожки.
– Вы сможете подкинуть меня моторкой до теплохода? – спросил Аркадий Горячева.
Тот вытер рукавом с лица пот.
– Чего это вдруг?
– Чего это вдруг? – зло переспросил Аркадий.
Но Горячев пропустил шпильку мимо ушей, спокойно сказал:
– Завтра пополудни катер будет.
«Зачем я ему? Или боится, что увезу Маришку?» – озадаченно подумал Аркадий и твердо произнес:
– Я должен ехать.
– Дело ваше, – ответил Горячев. – Скоро поедем сдавать рыбу. Можете ехать с нами. Там чаще катера ходят.
– А до теплохода не подбросите?
– Покуда с остальными неводами управимся, не меньше двух часов пройдет. А еще заправиться горючим надо. Где уж нагнать его?
– Значит, только до рыбообрабатывающего пункта?
– Это уж как сами решите. Хотите – ждите катера.
– Нет, ждать не буду.
Горячев промолчал.
Миша и Олег Борисович дружно опустили весла. Баркасы двинулись на переборку второго котла.
Аркадий увидел Маришку еще с баркаса. Освещенная поздним закатом, она сидела на тех же бревнах напротив рыбацкого стана. Он сошел на берег и решительно зашагал к ней. Ему показалось, что она при его приближении вся сжалась.
Аркадий подошел. Перед его глазами неподвижно темнела ее короткая, под мальчишку, стрижка, которая ей так шла.
Он сказал сдавленным голосом:
– Я уезжаю.
Она не ответила.
– Ты слышишь?
Опять молчание.
– Если хочешь, поедем вместе.
Никакой реакции.
– Там подумаем и решим, как быть дальше.
Как в рот воды набрала.
– Неужели тебе нечего сказать мне?
Ни звука.
– Через пятнадцать минут отправляется моторка.
Даже не шелохнулась.
– Они ждать не будут. Им надо рыбу сдавать.
Как об стенку горохом.
– Последний раз спрашиваю: поедешь?.. Ну тогда прощай!
Аркадий круто повернулся и зашагал к причалу.
Залезая в моторку, он поскользнулся и набрал полные ботинки воды. Хорошо, что его еще подхватили Толя и Алексей Дмитриевич, а то бы искупался в одежде.
Затрещал мотор, и лодка с баркасом на буксире оторвалась от берега.
– А бригадир? – вдруг спохватился Аркадий. – Он же собирался ехать?
– Остался, – ответил Толя.
Его забавное курносое лицо на мгновение осветила луна, потом ее опять закрыли облака.
Все дальше и дальше погружалась в темноту гора с прилепившимся к ее подножью рыбацким станом.
– А почему без супруги? – неожиданно спросил Толя.
Кровь бросилась в лицо Аркадию.
Значит, они знали, что она его жена. Толе, по-видимому, сказала Юзя, а ей открылась Маришка. Хорош же он сейчас в глазах рыбаков. Удирает от жены, которая сошлась с их бригадиром.
А может быть, и не так все? Если первое впечатление, как говорится, самое верное, то в Толином вопросе не чувствовалось насмешки или нездорового любопытства. Не исключено, что он – а вместе с ним и остальные – и в самом деле озадачены, почему Аркадий уезжает один?
Ответ прозвучал как будто убедительно и правдиво:
– Понимаете, мне нужно срочно вернуться в редакцию. А жена выедет завтра, с дневным катером.
– Мое дело, конечно, сторона, – проговорил Толя. – Но я бы на вашем месте лучше заночевал.
– Это почему? – встрепенулся Аркадий.
