Текст книги "Три повести о любви"

Автор книги: Яков Липкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Поначалу я собирался подробнейшим образом рассказать, как метался по лесным дорогам в поисках машины или подводы и как, не найдя их, сделал волокушу из прогнившего немецкого брезента, найденного мною в лесу. Затем я перенес Таню на этот самый брезент, подложив под нее охапку мохнатых и пышных еловых веток. Осторожно, чтобы ненароком не зашибить, я выбирал ровные места и шел, шел, шел, время от времени устраивая короткие – на одну-две минуты – привалы. Таня давно потеряла сознание, и, когда я наконец вышел на проселок и увидел первую машину – «Студебекер» из СПАМа, ей осталось жить всего полчаса, ровно столько, сколько потребовалось, чтобы довезти ее до госпиталя. Когда прибежали санитары с носилками, Таня уже была мертва.

Я никого не хотел видеть, ни с кем не хотел встречаться и прямо из госпиталя пешком поплелся домой. Но с дороги – я еще не дошел до околицы – меня вернули армейские смершевцы. Они доставили меня в отдел, где заставили подробно описать все, как было. Потом усадили в грузовик и в сопровождении вооруженных бойцов отправили на место схватки. Там смершевцы осмотрели каждый кустик, каждый след. И, опять-таки не отпуская меня, погрузили убитых бандеровцев на машину и вернулись в село. И снова я был вынужден писать о том, как мы брели по лесу, как навстречу нам вышли двое вооруженных военных и как мы, заподозрив в них бандитов, первыми открыли по ним огонь. Я должен был записать также все, о чем я с ними перекрикивался и в какой последовательности.

Из штаба армии я выбрался только к вечеру. Меня до нашего села подвез на бронетранспортере зампотех соседней бригады, который когда-то лежал со мной в госпитале. И впрямь земля слухами полнится. Он, оказалось, уже слышал, что девушка-санинструктор застрелила двух матерых бандитов. И теперь всю дорогу требовал от меня новых и новых подробностей.

Только я сошел с машины, как меня вызвал комбат. Еще утром предупредив дежурного по части, что отлучусь на часок, я отсутствовал в батальоне целый день. Я смотрел на комбата отрешенным взглядом и ни слова не произнес в свое оправдание. Мне было безразлично, что со мной будет. Трудно сказать, чем бы все кончилось, если бы не капитан Бахарев, узнавший от нашего смершевца о гибели Тани. Но налицо был факт серьезного нарушения воинской дисциплины, и мне вкатили пятнадцать суток домашнего ареста. И предупредили, что в случае повторения я загремлю в штрафной батальон.

Не знаю, что со мной было бы, если бы на следующую ночь нас не подняли по боевой тревоге и не перебросили на другой участок фронта. Это было перед началом Львовско-Сандомирской операции. Вот тогда-то на марше я и обнаружил в своем вещмешке забавную фарфоровую куколку – подарок Ганны. С тех пор прошла почти вся жизнь. Эта безделушка по-прежнему стоит у меня на столе, и, глядя на нее, я вспоминаю о том далеком времени, когда в первый раз любил и был любимым…

В ЭТОТ ГОРЬКИЙ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

Игнатию Дворецкому

«Дорогая мамочка!

Получила твое письмо и расстроилась. Ты напрасно считаешь, что мы еще дети. Теперь редко кто женится поздно. Так что с этим вопросом давай покончим и не будем к нему возвращаться. Ты же сама говорила: что ни делается, все к лучшему. Вчера мы отметили нашу первую круглую дату – ведь прошло уже полмесяца, как мы поженились. Купили бутылку шампанского и выдули ее вдвоем. Пили за твое здоровье, за здоровье Аркашкиных родителей, за наше будущее. Я уверена, что он тебе понравится. И зря ты говоришь, что на карточке он какой-то странный. Не такие уж у него и узкие плечи. Это виноват фотограф, снимавший его при плохом освещении. И вообще, основное в мужчине не внешность, а ум и доброта. Мамочка, а знала бы ты, как он пишет, не оторвешься, хотя в газете работает недавно, всего два месяца. Не зря, видно, пять лет учился в университете. Да и наследственность сказывается. Отец его известный в Туле журналист, заведует в газете отделом советского строительства. Представляешь, какой умный? А главное, мы любим друг друга и сами удивляемся этому: еще две недели назад были совсем как чужие, каждый сам по себе, и в несколько дней все переменилось. На этом кончаю, потому что тороплюсь: завтра утром уезжаем в командировку, еще надо что-то простирнуть, погладить. Эта поездка важная для нас. У меня тоже есть свои планы, о них напишу как-нибудь потом, ничего страшного, может, тоже стану писателем. Ха-ха!

Твоя глупая и непутевая дочь Марина.

И не пиши больше до востребования. Он все равно моих писем не читает, не то воспитание!

Ой, чуть не забыла: я взяла Аркашкину фамилию. Теперь я Бальян Марина Ивановна… Смешно? Ничего, привыкнешь!»

Ей было двадцать, ему двадцать три. Она окончила педучилище и преподавала в младших классах. Он же недавно приехал по распределению. Они познакомились в пельменной, что наискосок от редакции. Если бы он забежал в столовую напротив, они бы так и не встретились. Вряд ли знакомство состоялось, если бы они также не сели за один столик. И уж, конечно, ничего не было бы, если бы они одновременно не заказали пельмени, которые разваливались на вилке и шлепались в тарелку. Это почему-то смешило обоих, и смех незаметно сблизил их. Через неделю они поженились.

В этом городе у них, естественно, еще своего жилья не было, и они сняли комнатку на окраине. Теперь они спали на чужой кровати с допотопными металлическими шишечками и укрывались чужим одеялом. Со стены на них лукаво и добродушно поглядывали чужие Хемингуэй и Есенин.

Когда до начала учебного года осталось двадцать шесть дней, оказалось, что она не хочет возвращаться в школу. И привела причину: у нее нет педагогического дара, даже ученики не слушаются, считают девчонкой. Так как он еще соглашался со всем, что она говорила, то и на этот раз у него не нашлось возражений. И тут его озарило: а что, если ей бросить школу и также заняться журналистикой?

На следующий день рано утром они помчались в Дом печати, где размещались редакции газет. Там он узнал, что его срочно посылают в командировку к рыбакам. И вдруг молодой жене пришла в голову мысль: а почему бы не поехать вместе? «И в самом деле, почему? – обрадовался он. – Но хорошо бы ей тоже от какой-нибудь газеты?» Довольные тем, что все пока складывается как нельзя лучше, они понеслись дальше. За полчаса обегали все редакции, но везде разговор о работе заходил в тупик, как только узнавали, что у нее среднее педагогическое и никакого опыта. Лишь в молодежной газете, в которой он годом раньше проходил практику, ей выписали удостоверение внештатного корреспондента. И дали первое задание – написать о лучших рыбаках. Но при этом добавили: от того, как она напишет, зависит и остальное…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Аркадий и Маришка сидели прямо на палубе и любовались горами. Утро было как по заказу. Притомившееся за лето солнце грело еле-еле, зато светило так, словно хотело возместить нехватку тепла. Небо уходило в безмерную высь и отливало нежнейшей матовой голубизной. Такую же бездонность таила и зеленоватая толща воды. Но так было и полчаса назад, и час, и два. И только горы с осевшими на них пушинками облаков непрерывно меняли свои краски и очертания.

Ошеломленная красотой великого озера, Маришка без конца теребила мужа:

– Аркаш, ну посмотри, ну посмотри!

– Да я смотрю, – уверял он и украдкой целовал ее в затылок.

А горы и впрямь представляли собой захватывающее зрелище. Еще недавно, с большого расстояния, они казались старым, пропыленным макетом местности из папье-маше. Но уже через полчаса они превратились в невысокие холмы, покрытые обыкновенной, изрядно выгоревшей на солнце травой. А еще через некоторое время Маришка сравнила их с отдыхающим верблюжьим караваном. Она увидела даже потертости и проплешины на боках. И вдруг эти холмы начали быстро расти, подниматься к небу. Крохотные травинки на глазах становились деревьями. То была тайга. Она круто взбиралась по склонам до самых вершин. И тень от облаков, медленно проходивших рядом, тянулась на многие километры. Странным образом потемнело, хотя по-прежнему слепило, если смотреть на него, солнце. Сверкала и переливалась серебром необозримая рябь озера.

Вскоре все пространство впереди заполнила громадная гора. Она тяжело нависала над бухтой и вызывала у Аркадия и Маришки смутное и тревожное беспокойство.

Берег был уже совсем близко, и все же катер не только не сбавил скорости, но даже, казалось, пошел быстрее.

– Это там? – Маришка показала рукой.

– Как говорил один из моих школьных друзей: если не там, то где же? – ответил Аркадий.

Маришка с уважением посмотрела на мужа. Он часто шутил и всегда умно.

Подошел помощник капитана. То ли с детства, то ли от ранения одна нога у него была короче другой, сильно отвисало плечо. Накуролесила природа и с его лицом: чего стоил кривой, повернутый в сторону нос. И все-таки он не был уродлив. Все скрашивала улыбка – добродушная и застенчивая.

Помощник не скрывал своей симпатии к Аркадию. Он, видимо, питал слабость к приезжим журналистам.

– Можно считать, доехали, – проговорил он.

– Вот видишь: приятель не ошибся! – подмигнул жене Аркадий и быстро поднялся. – Я схожу за рюкзаком.

– Не забудь зубные щетки! – напомнила Маришка.

– Еще успеете, – заметил помощник.

– Да здесь всего минут десять ходу! – воскликнул Аркадий.

– Будет хорошо, ежели за час доберемся.

– За час? – Маришка даже привстала на колени. – А вы не разыгрываете нас?

– Как можно, – ответил помощник. – Обман зрения. Поначалу все с непривычки ошибаются.

– Чудеса! – протянула Маришка.

– Да, чего другого, а чудес у нас навалом.

– А я знаю, что вы имеете в виду! – как-то по-детски проговорила Маришка.

– Известно что, – улыбнулся помощник.

– Прежде всего, фауна, да?

– Ну и фауна тоже.

– Я просто сгораю от любопытства! – воскликнула Маришка.

– Смотри, не сгори раньше времени, – шутливо предупредил Аркадий.

Помощник посмотрел на них и осторожно спросил:

– А вы не муж и жена?

– Друзья, – поспешила ответить Маришка.

– Старые друзья, – уточнил Аркадий.

– Стало быть, товарищи по работе, – раздумчиво сделал вывод помощник.

И вдруг Маришка залилась краской. Аркадий удивился: до сих пор она не смущалась, скрывая правду об их семейном положении. Так они договорились перед отъездом. Им казалось, что иначе начнутся разговоры: вот, мол, хитрецы, умудряются справлять медовый месяц за счет своих редакций. Ведь не скажешь каждому, что оплачивается только его командировка. Но, как бы там ни было, им уже удалось провести многих. О том, что они муж и жена, пока догадалась лишь одна старуха, пустившая их на ночлег. И то потому, что Маришка забылась и позвала Аркадия застегнуть ей лифчик.

«Ах вот почему она покраснела!» – наконец сообразил Аркадий. Сам того не ведая, помощник подковырнул Маришку. Хороши товарищи по работе, если она за эти три дня командировки так и не вынула блокнота, не написала ни строчки, и Аркадию пришлось корпеть за двоих. Самое непонятное было то, что она принимала это как должное и не очень-то задумывалась о своем журналистском будущем. Иногда, правда, как будто спохватывалась и стыдилась своего слабоволия. Вот как сейчас.

Катер сбавил ход, и всех троих обдало тяжелыми и холодными каплями.

Подошел единственный матрос катера – молодой парень с тонкими пижонскими усиками. Несмотря на погоду, он был в одной тельняшке и босиком.

– Капитан вызывает, – сказал он помощнику.

Тот заковылял к рубке.

– Радиограмма получена: зайти в Максатюху, захватить представительницу комбината, Ангелину какую-то, – сообщил матрос.

– Прямо сейчас? – спросила Маришка.

– Ну нет! – запротестовал Аркадий. – Вначале они нас должны высадить.

Матрос, шлепая босыми ногами по палубе, прошел за спиной Аркадия и неожиданно сел между ним и Маришкой.

– А мы ее не отпустим! – сказал он и нахально придержал взгляд на ее лице. – Оставайтесь с нами!

Маришка игриво помотала головой:

– В другой раз.

– На обратном пути, что ли? – не унимался матрос.

– На обратном, – отшучивалась Маришка.

Аркадий отвернулся. Ничего не поделаешь, Маришка многим нравилась, он это давно заметил.

Еще какое-то время разговор продолжался в этом духе и угас. Матрос поднялся и скрылся в люке.

– Аркаш, что это? – удивленно воскликнула Маришка, глядя в небо. Там надсадно кричали чайки. – Смотри, они преследуют какую-то большую птицу!

– Это скопа, ну, ястреб-рыбак.

– Он от них удирает!

– Смотри, догнали!

С громкими и пронзительными криками чайки настигли ястреба и принялись его клевать. Тот совсем не защищался, только время от времени медленно и плавно переворачивался через голову. И что особенно поразило Аркадия – ни разу не взмахнул своими большими черными крылами.

Нет, он не удирал, он отступал, как и положено ястребу. Преследуя его, чайки галдели и кричали, как базарные бабы. Наверное, их приводило в ярость то, что он не унижался до драки с ними.

Из камбуза выглянула кокша, она же благоверная капитана, как ее называл Аркадий.

– Простить не могут, что тоже рыбкой кормится, – объяснила она.

– Неужели заклюют? – жалостливо спросила Маришка.

– Где уж им с ястребом сладить. Покрутятся, покрутятся да и отстанут…

И в самом деле, вскоре от вихрящейся стаи чайки начали отпадать одна за другой. Они устремлялись к воде и назад уже не возвращались.

Постепенно освобождаясь от погони, скопа поднимался все выше и выше, пока наконец его не накрыла подступившая совсем близко тень от облаков.

Катер сбавил ход.

И тут Аркадий с Маришкой увидели шедшую на большой скорости моторку. В ней находились двое. На парне, стоявшем на носу, пузырилась голубая рубаха; на корме розовела вторая фигура.

– Аркаш, это не браконьеры? – спросила Маришка. Ей давно хотелось посмотреть на живых браконьеров.

– Скорее – гондольеры.

Маришка фыркнула.

Из рубки на палубу быстро и ловко, несмотря на короткую ногу, спустился помощник капитана.

– Гена! – крикнул он вниз. – Давай выноси продукты!

Немного погодя на палубу из люка тяжело плюхнулся мешок с выпиравшими буханками хлеба. Потом, цепляясь углами за комингс, просунулся большой фанерный ящик. Брякнула канистра в рыжеватых подтеках, должно быть с подсолнечным маслом. И только после этого выглянула знакомая физиономия с усиками.

Двигатель, казалось, чуть дышал.

Помощник предупредил:

– Дальше не пойдем.

– А с нами как? – спросил Аркадий. – Мы ведь не святые, по воде не ходим.

– Пересядете в лодку!

– Тогда другое дело… Я сбегаю за вещами!

Аркадий быстро спустился в кают-компанию. Взял рюкзак и лежавшие отдельно зубные щетки. Когда поднялся на палубу, катер уже мерно покачивался на волнах с отключенным двигателем.

У левого борта, обступив обоих парней с моторки, собралась команда. Чуть поодаль стояла Маришка, с интересом наблюдавшая за встречей.

Высокий парень в голубой рубахе с широко распахнутым воротом живо рассказывал о каких-то рыбацких неурядицах. Пропустив начало, Аркадий все же по отдельным фразам уяснил, что вчера здешним рыбакам крепко досталось – они были вынуждены при большой волне ремонтировать ставной невод. Что-то у них там лопнуло, что-то пришлось поднимать со дна. И хотя лодки непрерывно захлестывало водой – едва успевали отчерпывать, – рыбаки кое-как справились с починкой. Зато ушла вся рыба. Даже на уху ребятам не осталось.

Помощник капитана потянул рыбака за рукав:

– Тут к тебе товарищи. Слышишь, Горячев? Из газеты.

Парень повернул к Аркадию свое красивое, пожалуй, даже очень красивое лицо, с которого еще не сошла улыбка, и посмотрел недолгим внимательным взглядом.

– Здравствуйте! – произнес он и основательно пожал руку.

Затем шагнул к Маришке. Ее маленькая кисть сразу исчезла в его широкой ладони.

– Афанасий, – представился он.

– Марина, – ответила она, не спуская с него своих живых карих глаз.

Так вот он какой – Афанасий Горячев, знатный рыбак, ради которого Аркадия послали в командировку. И в самом деле, есть чему удивляться – чтобы с такой внешностью да еще и работал лучше всех. Утверждал себя, так сказать, на нелегких трудовых путях. О подобном герое можно только мечтать.

Горячев поинтересовался:

– Здесь будете говорить или в бригаде побывать хотите?

– Конечно, в бригаде! Мы столько слышали о ней. – И чтобы сразу расположить к себе бригадира, с улыбкой добавил: – И о вас тоже.

– Неужто? – спросил Горячев, впрочем ничуть не удивившись. – И что же говорят обо мне?

Сзади кто-то прыснул.

– Вам не нравится, что вас хвалят? – ответил на вопрос вопросом Аркадий.

Горячев негромко рассмеялся, обнажив белые зубы:

– Нет, почему? Хвалите, ежели охота есть.

– Знаете, мы собираемся пожить у вас денька два. Чтобы вникнуть во все, посмотреть…

– Нам не жалко, вникайте, – ответил Горячев. Он подошел к мешку с хлебом, потрогал рукой. – Сейчас поедем. Только продовольствие погрузим.

Второй рыбак – молоденький бурят с девичьими ямочками на смуглых щеках – спустился в моторку. Ему подавали, а он аккуратно укладывал продукты на разостланный брезент.

– Ну, все, – произнес Горячев, передав в лодку канистру с подсолнечным маслом.

Маришка шагнула к борту.

Между катером и моторкой зеленела по меньшей мере метровая полоса воды.

– Подождите, – сказал Горячев.

Он легко спрыгнул в лодку и протянул Маришке руки. Она оперлась на них и в одно мгновение очутилась на передней скамейке. Усадив ее на сухое место, Горячев подал руку Аркадию.

Но Аркадий сам оттолкнулся от трапа, и под ним промелькнула и осталась позади узкая полоса пучины.

– Спасибо, – сказал он бригадиру и сел рядом с Маришкой.

Матрос с пижонскими усиками отвязал лодку и передал конец Горячеву. Затарахтел мотор, заведенный Мишей – так звали молоденького рыбака.

Горячев крикнул на катер:

– На той неделе соли привезите! А то у нас кончается!

– Ладно, – ответил помощник капитана. – Сколько?

– Килограммов двадцать!

– Привезем!

– И газеток свежих!

– Будут!..

Берег приближался быстро. Уже можно было различить рыбацкий стан. А над ним все пространство занимала гора. Чтобы разглядеть вершину, надо было задирать голову. Порой – если не смотреть вниз, на воду, – казалось, что еще минута, другая, и они на всем ходу врежутся в скалы.

– Красиво? – вдруг обернулся и спросил Маришку Горячев, сидевший вполоборота на носу.

– Очень, – ответила она, незаметно поправляя на коленях юбку.

– Чем не Рерих? – не удержался от сравнения Аркадий.

Маришка промолчала.

– А мы ко всему этому пригляделись, – досадливо произнес Горячев, доставая из кармана смятую пачку «Беломора». – Ничего, кроме рыбы, не видим.

– Это вам кажется, – заметила Маришка.

– Да нет, глаз уже не тот стал, – убежденно проговорил Горячев. Он долго перебирал сломанные папиросы, пока наконец не нашел целую. С первой же спички – по-солдатски – прикурил.

Сделав глубокую затяжку, сказал:

– Укорачиваем жизнь.

– А вы бросьте курить! – посоветовал Аркадий. – Я уже троих знаю, которые отучились. Наш главный редактор, например. Тридцать лет курил!

– А я этой весной бросал, ничего не получилось, – признался бригадир.

Аркадий обратил внимание: курил Горячев деликатно, в сторону, чтобы не обдавать Маришку табачным дымом.

И она с благодарностью оценила это:

– Афанасий, курите нормально.

– Есть курить нормально! – весело и послушно отозвался тот. Но и после этого продолжал выпускать дым в сторону.

Теперь до берега было рукой подать. Рыбацкий стан подслеповато поглядывал маленькими окнами на бухту. Открылась дверь, и на пороге показалась человеческая фигурка, пока еще не различить – мужская или женская. Завидев моторку, с неистовым лаем устремилась к воде разношерстная собачья стая.

– Ой, сколько собак! – воскликнула Маришка.

– На семь упряжек, – просто и деловито сообщил Горячев.

– А зачем они?

– Перевозить грузы…

И тут Аркадий вспомнил (он где-то читал об этом): с ледоставом рыбаки на собаках перевозят снасти и все имущество на большую землю. Ведь машины здесь не ходят.

Заскрипела галька под днищем. Горячев спрыгнул на берег и прикрикнул на лаек, полукругом обступивших лодку:

– Я вот вас!

Собаки отошли, но лаять не перестали.

– Пусть побрешут, – сказал Горячев. – Вы погуляйте тут. А я пойду скажу, чтобы малость прибрали в помещении.

На ходу обернулся, сказал двинувшемуся было за ним Мише:

– Продукты хоть бы перенес на берег…

И Миша нехотя вернулся к моторке.

Собаки надрывались.

– Нехорошо, нехорошо так встречать гостей, – упрекнула их Маришка. – Неблагородно. Вас много, а нас всего двое… Так-то.

После этого небрежно отвернулась от собак и присела на камень.

Вдруг от стаи отделился огромный черный, с белыми пятнами пес. Не спуская с Маришки подобревших внимательных глаз, приблизился к ней на расстояние двух-трех шагов. Она доверчиво посмотрела на него. Великан неторопливо подошел и положил ей на колени свою тяжелую лобастую голову. И в то же мгновение собаки перестали лаять.

– Вожак, – сказал Аркадий.

Маришка принялась гладить лохматую собачью голову, заглядывая в большие и умные глаза.

– Мариш, смотри: он просит прощения, – заметил Аркадий.

– Нет, не просит, – возразила Маришка. – Мы не виноваты. Мы чуть-чуть рассердились, что нас не поняли. Мы только хотели знать, что это за люди и зачем они приехали? Правда?

Глаз благодарно помаргивал.

Маришка почесала у вожака за ухом. Аркадий вздохнул: он нисколько не удивится, если эти собачьи нежности затянутся до самого отъезда. Однажды она так же, ничем больше не интересуясь и не занимаясь, почти целую неделю провозилась с ежонком, которого он подобрал в парке.

Чтобы напомнить ей о цели приезда, Аркадий спросил:

– Ты еще не думала, о чем хочешь писать?

– Нет, – Маришка виновато посмотрела ему в глаза.

Судя по всему, она не возражала бы, чтобы он снова накатал за нее. Однако на этот раз, решил Аркадий, он выдержит характер до конца. Или – или…

– Расскажешь коротенько, как живут, работают…

Она послушно кивнула головой.

– Лучше хорошая зарисовка, чем плохой очерк.

И с этим согласна.

– Чтобы лишний раз не отрывать рыбаков от дела, говорить с ними будем вместе…

Попутно он покажет Маришке, как беседовать с людьми. Ей еще невдомек, что это своего рода искусство.

На крыльце появилась молодая женщина в широкой юбке и белом платке, туго повязанном на голове. Стрельнув в сторону приезжих глазами, она сбежала по ступенькам и скрылась под соседним навесом.

Следом из рыбацкого стана вышли Горячев и длиннолицый рыбак в резиновых сапогах. Молча двинулись к гостям. Бригадир шел впереди и приветливо улыбался. Он был чертовски красив. Высокий, широкоплечий, статный. На открытой и крепкой шее прямо сидела небольшая аккуратная голова. Интересным было лицо: узкие, с монгольским наплывом век глаза светились какой-то совершенно славянской голубизной.

Аркадий поймал себя на том, что любуется этим ладным и пригожим парнем. Впрочем, ему вообще было свойственно влюбляться в ярких людей. Сам некрасивый – узкоплечий, неспортивный, – он питал слабость к красивым. Но в отличие от того, что с ним бывало раньше, сейчас что-то мешало до конца довериться этому чувству. Оно словно упиралось в некий невидимый ограничитель.

Он взглянул на жену и сразу понял: все дело в ней. Она сидела как-то вся подобравшись. Сквозь легкий загар пробивался густой румянец. Неужели ее так взволновало новое знакомство? Конечно, было бы странно, если бы Горячев ей не понравился. Аркадий вспомнил, с каким любопытством она смотрела на бригадира еще на катере и в лодке. Однако теперь, когда в поведении Маришки появилась какая-то неестественность, ему вдруг стало как-то не по себе…

Рыбаки подошли.

– Ну как, помирились? – спросил Горячев.

Маришка обеими руками приподняла тяжелую голову вожака и заглянула ему в глаза:

– А мы и не ссорились, правда?

– Ишь как он у вас! – не без удивления заметил Горячев. – Что хвостом выделывает! А вообще-то он пес серьезный. И к нашим не ко всем подходит.

Маришка бросила на бригадира короткий благодарный взгляд и отпустила вожака. Тот неожиданно лизнул ее в щеку и отошел к собакам.

– Пойдемте в избу! – сказал Горячев.

Маришка поднялась сразу.

Они двинулись к стану, вблизи которого рыбачка в широкой юбке и белом платке разжигала плиту. Из железной трубы вился дымок.

– Посторонись! – раздалось сзади.

Мимо них, бухая резиновыми сапогами, пробежал с хлебным мешком на плече длиннолицый рыбак. На бегу обернулся и крикнул хрипло:

– Ноленс-воленс!

– Что это он? – спросил Аркадий.

– Да так – дурит, – ответил Горячев.

Позади послышалось сопение. Аркадий обернулся и увидел Мишу, тяжело тащившего на спине большой фанерный ящик. Паренек тоже пробовал бежать, но догнать длиннолицего, весело и лихо вырвавшегося вперед, ему было не под силу.

– Дай-ка мне, – сказал Горячев.

– Не надо, я сам, – с трудом переводя дыхание, ответил Миша.

– Пусти, – Горячев ухватился за ящик и легко поднял его.

– А я? – спросил паренек.

– Дуй за канистрой! – Горячев поставил ящик на плечо.

– Хорошая деталь, – шепнул Аркадий Маришке. – Запоминай!

Сперва Горячев вообще шел играючи – все такой же статный и сильный. Но ящик своими острыми, окованными металлической лентой ребрами больно врезался в шею и плечо, и бригадир все чаще менял положение.

Аркадий догнал его:

– Давайте помогу!

– Тут недалеко, – ответил тот.

Действительно, до стана оставалось каких-нибудь десять-пятнадцать метров. На крыльцо вернулся и поджидал Горячева длиннолицый. Он и теперь не стоял спокойно – все как-то дергался. Приветливо улыбалась гостям женщина в белом платке. Она держала в руках ведро, до краев наполненное рыбой.

Проходя мимо плиты, Горячев сказал рыбачке, продолжавшей во все глаза разглядывать приезжую парочку:

– Скоро у тебя? А то гости проголодались!

– Ой, я быстро! – захлопотала та у широкого противня на плите. В один миг вывалила туда рыбу. Подкинула дров в топку. И еще успела между делом поздороваться с Аркадием и Маришкой – с каждым в отдельности.

Горячев поставил ящик на крыльцо и попросил длиннолицего:

– Отнеси, Борисыч, в кладовку.

Тот наклонился, ухватил ящик руками и неожиданно произнес, глядя в глаза Аркадию:

– О, вермишель! О, вермишель!

Очевидно, он и впрямь любил подурить. И Аркадий на всякий случай, чтобы не обидеть его молчанием, ответил улыбкой.

Горячев широко распахнул дверь:

– Заходите в наш дворец!

– Благодарим, синьор, – в тон ему сказал Аркадий.

Комната была большой и темноватой. Вдоль дощатых стен тянулись нары, прикрытые одеялами. В дальнем углу, за цветастой занавесью, стояла единственная кровать, даже в полумраке она поражала белизной подушек.

За столом сидели трое. Вид у них был недовольный, полусонный. Аркадий понял: их только что подняли с нар.

– Наши кадры, – представил рыбаков Горячев.

Двое встали, уступая место. Третий, с толстой и короткой шеей, угрюмо посмотрел на вошедших и остался сидеть.

– Садитесь на тепленькое, – предложил Горячев.

– Спасибо за заботу, – улыбнулся Аркадий и обратился к тем двоим, которые поднялись: – А вы?

– Мы тут… на нарах, – ответил парень с круто вздернутым носом и молодецкими светлыми кудрями.

Второй рыбак, маленького роста, с глубокими складками у рта, промолчал. По возрасту он годился большинству в отцы.

Все сели.

Аркадий вынул из кармана два блокнота, один положил перед собой, другой многозначительно пододвинул к Маришке.

Сердитый рыбак вдруг поднялся и, не говоря никому ни слова, направился к выходу.

– Николай Иванович, ты куда? – спросил Горячев.

– Приду, – ответил тот и вышел, хлопнув дверью.

Рыбаки, сидевшие на нарах, переглянулись.

– Вот тут мы и живем, – сказал бригадир, пересев на освободившееся место.

Его взгляд вдруг остановился на Маришке. Прошло несколько долгих секунд.

Аркадий с силой нажал на карандаш – с треском обломился конец грифеля. Что ж, Горячева понять можно. Лицо у Маришки обыкновенное, но с секретом – изумительно хорошеет, едва начинают блестеть ее живые карие глаза. На улице чуть ли не каждый непременно оборачивался и смотрел ей вслед: тоненькая и стройная, она ходила легко и весело. Обычно такое внимание к ней вызывало у Аркадия гордость. Но сейчас он подумал, что хорошо бы сказать Горячеву, что они муж и жена.

И тут Маришка вдруг сама – вот умница! – по-видимому чтобы выйти из неловкого положения, неожиданно начала свое первое в жизни интервью:

– Сколько в бригаде людей?

– Сейчас семь.

– Это вы, – принялась подсчитывать она на пальцах, – двое этих товарищей… четвертый, который вышел… мальчик, что был с нами… и тот – с длинным лицом… седьмая – женщина?

– Точно, – подтвердил Горячев.

Аркадий улыбнулся: его умилила Маришкина дотошность.

– А она тоже рыбачка?

– Ну, не рыбачка, а все одно – первый человек в бригаде. Стряпка она.

– Стряпуха? – удивленно переспросила Маришка.

– Ну, стряпуха…

Кто-то громко фыркнул. Аркадий и Горячев одновременно обернулись. У порога стоял Миша и торопливо вытирал рукавом обрызганный подбородок – смешлив он, видно, был до крайности. Вошедший следом за ним длиннолицый неслышно прикрывал дверь, которая все время отходила. На его узких губах стыла улыбка.

Справившись с дверью, он подошел к Маришке, вкрадчиво спросил:

– Простите, вы имели в виду меня, когда сказали о вытянутой физиономии?

– Да, – игриво призналась Маришка.

– Я готов отдать должное вашей наблюдательности, – продолжал он иронически, – но у меня есть и достоинства.

– Не сомневаюсь, – сказала она.

– Премного благодарен.

Миша хмыкнул и вразвалку двинулся к нарам.

«Кто он, этот явно городской человек? – подумал Аркадий. – Какими ветрами занесло его в отдаленную рыболовецкую бригаду?»

Горячев сказал длиннолицему:

– Давай, Борисыч, присаживайся.

Тот наклонился к бригадиру и негромко спросил:

– А может, сразу придвинем стол?

– Как вы смотрите насчет того, – Горячев обратился к гостям, – чтобы пообедать с нами?

Маришка смутилась:

– Я не знаю… Аркаш, как ты?

– А что нам делать? – с внезапным раздражением ответил он. – Столовых ведь здесь нет!

– Ну и хорошо, что нет, – добродушно заметил Горячев. – Мы ваши гости! Тьфу ты! Вы наши гости. Все перепутал! – поправился он под Мишино хихиканье.

Противень был в добрую половину стола. В нем, издавая умопомрачительный запах, томились в собственном соку омули. Кудрявый (его звали Толя) и его немолодой приятель (Алексей Дмитриевич) осторожно дотащили и поставили это огромное блюдо на уже придвинутый к нарам стол. Пораженные размерами жарехи, Аркадий и Маришка переглянулись: неужели все это можно съесть?

И Маришка не выдержала:

– Ой, сколько рыбы!

– Да тут еще мало, – поиграл ямочками на щеках Миша.

– Мало?! – изумилась Маришка.

– Однажды мы два таких противня умяли.

– Нашел чем похваляться, – с недовольным видом упрекнул Горячев.

– А что в этом плохого? – поднял брови Миша.