Текст книги "Колдун из Салема"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц)

– Я попытаюсь получить деньги по аккредитиву, который дал мне… Монтегю, – сказал я.

Он, по-видимому, заметил, что я запнулся, но не подал виду. Будет, конечно же, лучше, если мы не будем больше упоминать имя «Андара».

– Если из этого ничего не выйдет, тогда мы направимся прямехонько в ближайший полицейский участок, – пообещал я.

Баннерманн все еще колебался, но его упрямство потихоньку таяло. Так бывало и раньше. Странно, но мне не раз уже казалось, что для того, чтобы навязать кому-либо мою волю, мне нужно лишь в упор посмотреть ему в глаза…

Я отогнал эти мысли, повернулся и зашагал по дороге. Позади меня Баннерманн перекинулся парой слов со своими матросами, и вскоре после этого они последовали за мной. Я шел медленно, чтобы им не пришлось бежать, догоняя меня.

Мы шли молча. Я попытался прикинуть по солнцу, сколько сейчас времени, но, не имея в таких делах достаточного опыта, вскоре решил отказаться от этой затеи. Было утро – второе утро после нашего трагического прибытия в Англию. Через несколько часов мы уже будем спать во вполне приличных кроватях, на безопасном расстоянии от каких-то там доисторических чудовищ и мстительных колдунов…

Баннерманн ускорил шаг, догнал меня и пошел рядом со мной, не говоря при этом ни слова. Мы просто молча шагали бок о бок.

Местность, по которой мы передвигались, была удивительно скудной. Когда я покидал Нью-Йорк, у меня не сложилось каких-либо четких представлений о том, что собой представляет Англия. Сейчас же эта бедная, словно наполненная невыразимой пустотой, местность, над которой гулял никогда не ослабевающий ветер, приводила меня в смятение. Эта Англия оказалось совсем не такой, какой мне ее описывал отец.

Впрочем, конечной целью нашего путешествия было не северное шотландское взгорье, а Лондон. Тем более что чудом был уже сам факт того, что мы достигли берега.

Прошел час, за ним второй. Тропинка бесконечно долго петляла, спускаясь на равнину, но синеватая полоска побережья прорисовывалась все отчетливее. Однако чем ближе мы подходили к городу, тем подавленнее я себя чувствовал. Быть может, опасения Баннерманна были не такими уж беспочвенными, как я пытался себе это представить. Нам, безусловно, зададут вопрос, почему мы не направились в Дернесс, расположенный в каких-нибудь пяти милях от того места, где потерпело крушение наше судно, а вместо этого пересекли всю северную часть Британии (впрочем, ее протяженность здесь была не более сорока миль) и выбрались на противоположное побережье острова. Что я отвечу, когда мне зададут этот вопрос? Что нашим единственным желанием было как можно быстрее и как можно дальше уйти от того берега, от моря и от чудовища, поджидающего нас в его глубинах? Вряд ли ответ может быть таким.

Баннерманн коснулся моей руки, тем самым оторвав меня от этих мыслей. Я вопросительно взглянул на него, но он смотрел мимо меня, в южном направлении. Я проследил за его взглядом.

Как раз напротив того места, где мы остановились, на расстояние менее полумили от дороги находилось маленькое круглое озеро. В ярком свете утреннего солнца оно блестело, как гигантская серебряная монета, которую неосторожный великан обронил среди холмов. Украшенное бархатным зеленым обрамлением из кустарников и прочей растительности, озеро резко контрастировало со скудностью окружающей местности.

– Озеро, – сказал Баннерманн, хотя это и без него было очевидно. – А что если мы спустимся к нему и там немного отдохнем?

Я хотел было возразить, но лишь один взгляд на лица людей, сопровождавших меня, заставил меня смолкнуть. До сих пор мне казалось, что среди них я – единственный, кто чувствует себя усталым и разбитым, но это было явно не так. У всех нас силы были на исходе. Тем более, что не было никакой разницы, прибудем ли мы в Голдспи часом раньше или часом позже. Поэтому я лишь молча кивнул.

Баннерманн, также молча, глазами указал своим людям на озеро. Мы сошли с дороги и в перпендикулярном к ней направлении двинулись к водоему. Ходьба по пересеченной местности оказалось не такой затруднительной, как я думал, и через каких-нибудь десять минут мы были уже у озера.

Меня поразило то, какая здесь стояла тишина. По дороге нас, помимо монотонного звучания ветра, сопровождало то щебетание какой-нибудь птички, то мимолетное шуршание в кустах. Сейчас же, казалось, мы вступили в царство абсолютного безмолвия. Даже шум ветра, по мере того как мы приближались к озеру, становился все более тихим, нереально тихим…

Я отогнал эти мысли и постарался сконцентрировать все свое внимание на окружающей местности, успокаивая себя тем, что я просто стал слишком нервным и раздражительным – только и всего.

Вместе с Баннерманном я подошел к озеру, балансируя широко расставленными руками постоял у самой кромки не очень высокого, но отвесного берега, и затем, сойдя с откоса, опустился на землю у самой воды. Я вдруг почувствовал страшную усталость.

– Это, должно быть, озеро Лох Шин, – пробормотал Баннерманн вполголоса. – Я думал, что оно больше…

– Лох… что? – спросил я.

Баннерманн слегка улыбнулся.

– Лох Шин, – повторил он. – Местные жители называют такие вот маленькие озера «лох» – «глубокая дыра».

Он помолчал некоторое время, и, судя по тому, что его губы расползались в ухмылке, выражение моего лица становилось, по-видимому, все более изумленным.

– Это название не такое уж неподходящее, как вы, наверное, думаете, Крэйвен, – сказал он. – Опустите руку в воду.

Я на мгновение замер в нерешительности, затем, пожав плечами, опустил кисть левой руки в неподвижную воду озера, но тут же вытащил ее обратно. Вода оказалась не просто холодной. Она была ледяной.

Ухмылка Баннерманна стала еще шире.

– Это и правда дырища, – пояснил он. – Оно по крайней мере раз в пять больше в глубину, чем в ширину.

– А вы, похоже, немало знаете об этой местности, да? – спросил я.

Баннерманн кивнул и откинулся на спину, положив ладони под голову.

– Я здесь родился, – ответил он. – Точнее, не именно здесь, в Голдспи, а в Шотландии. В Абердине. Вам знакомо это название?

Я отрицательно покачал головой. Баннерманн, помолчав некоторое время, продолжал:

– Портовый город, за сотню миль отсюда. Не все про него знают.

Он улыбнулся. Его улыбка была на этот раз какой-то странной, непонятно что означающей.

– Быть может, – добавил он, – если человек про него никогда ничего не слышал, то это для человека даже и хорошо.

– Наверное, вы потому и стали моряком, – предположил я, – что выросли в портовом городе.

– Ерунда, – возразил Баннерманн. – Вы что, обязательно станете лошадью, если родитесь на Диком Западе? Я никогда не хотел быть моряком, – он приподнялся на локтях и как-то странно посмотрел на меня. – Открыть вам тайну, Крэйвен? Я ненавижу море. Я возненавидел его с раннего детства, и за все эти годы мое отношение к нему не изменилось. Оно убило моего отца, оно поглотило одного из моих братьев, а теперь оно забрало мое судно и многих моих людей. Я что, должен любить его за это?

– Дело не в море, Баннерманн, – сказал я тихо. – Это был Йог-Сотхотх и…

– Неважно, – перебил он меня. Его голос дрожал. – Этого не произошло бы, если бы мы не находились в море.

– Или если бы Андара и я не сели бы на борт вашего судна, – добавил я. – Говорите уж начистоту, Баннерманн. Тем более что не мне на вас обижаться.

Баннерманн громко вздохнул, но так ничего и не ответил. Вдруг с противоположной стороны пригорка раздался пронзительный крик, затем послышались возбужденные голоса и быстрые шаги нескольких человек.

Баннерманн и я одновременно вскочили. Большей частью на руках и коленях мы вскарабкались вверх по склону и, выпрямившись, застыли в изумлении.

Трое из матросов Баннерманна изо всех сил старались повалить какого-то бешено защищавшегося мужчину, в то время как четвертый матрос склонился над еще одним членом нашего маленького отряда. Форд сидел на корточках на земле и сжимал руками свой окровавленный череп.

– Форд! – крикнул Баннерманн. – Что с вами?

Форд ничего не ответил, однако матрос, находившийся возле него, поднял голову:

– Он в порядке, капитан. Всего лишь царапина…

– Что произошло? – рявкнул Баннерманн. Он снова стал таким, каким я знал его раньше.

– Да я и сам не знаю, – ответил матрос. – Этот тип… – он кивком указал на незнакомца, все еще изо всех сил дерущегося с тремя матросами, и, как было видно, имеющего шансы на победу. – Он вдруг выскочил из кустов и как шандарахнет Форда по черепу. Непонятно, почему.

Баннерманн нахмурился и, постояв еще секунду, направился к дерущимся. Лишь вчетвером им кое-как удалось скрутить незнакомца.

– Разверните его! – выкрикнул Баннерманн, тяжело дыша. – По моей команде. Раз… два… Давайте!

Резким движением матросы одновременно перевернули бешено сопротивляющегося мужчину на живот и изо всех сил прижали его к земле.

– Крэйвен! – слова Баннерманна звучали как приказ. – Свяжите ему руки, быстро!

Двое матросов с усилием заломили незнакомцу руки за спину, а сам Баннерманн и еще один матрос, сидя на корточках, пытались прижать его руки одну к другой. Для этого им требовались все их силы.

– Черт побери, Крэйвен, что вы стоите, разинув рот? Делайте, что я вам говорю! – рявкнул Баннерманн.

Я наконец-то очнулся от оцепенения и поспешил им на помощь. Поскольку веревки не было, мне пришлось снять свой ремень и связать им запястья незнакомца. Затем я стал оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, чем я мог бы связать его ноги. Баннерманн снял свой шарф и протянул его мне. Я схватил шарф, связал ноги незнакомца возле щиколоток так крепко, как только мог, и одним прыжком отскочил от него на безопасное расстояние, увидев, что Баннерманн и трое матросов слезли с незнакомца.

Он лютовал вовсю. Его тело сжалось, словно стальная пружина, затем, совершив какой-то невероятный переворот, оторвалось от земли и снова с силой шлепнулось на берег.

– Черт возьми, этот дядя что, совсем рехнулся? – сказал, еле переводя дыхание, Баннерманн. – Что с ним такое?

Незнакомец начал что-то говорить, но его слова были неразборчивыми, в основном он мычал, тяжело вздыхал и лишь иногда из его уст вырывались звуки, похожие на человеческую речь. На его губах выступила пена, а глаза, казалось, пылали диким огнем.

– Думаю, он на самом деле сумасшедший, – пробормотал я. – Посмотрите на его глаза, Баннерманн. Это глаза ненормального.

Баннерманн кивнул, но как-то уныло. На его лице опять появилось выражение страха, и, когда он огляделся по сторонам, у него был взгляд загнанного зверя, ожидающего, что вот-вот появится охотник.

Я нерешительно прошел мимо Баннерманна и приблизился к связанному незнакомцу, держась, однако, на почтительном расстоянии от него, потому что, хотя он и был связан, мне совсем не хотелось получить удар ногами. Расхожее мнение о том, что сумасшедшие обладают нечеловеческой физической силой, очевидно, было справедливым, что он нам только что и подтвердил.

На расстоянии двух шагов от него я присел на корточки.

– Вы понимаете, что я говорю? – спросил я.

В его взгляде, казалось, появилось что-то осознанное. Он повернул голову и на полсекунды прекратил бесноваться и издавать нечленораздельные звуки. Его взор просветлел. Но уже через мгновение он снова начал биться о землю и извиваться, как червяк.

– Вы понимаете, что я говорю? – снова спросил я.

На этот раз он никак не отреагировал, но я, тем не менее, был уверен, что он понял мои слова.

– Послушайте, – сказал я очень медленно и очень четко, так, чтобы он разобрал каждое слово. – Мы не знаем, кто вы такой, не знаем также, почему вы напали на нашего человека. Но мы вам не враги. Мы в этих местах впервые, и единственное, что нам нужно, – это чья-нибудь помощь.

– Убийцы, – произнес, тяжело дыша, незнакомец. – Вы… проклятая шайка убийц… Вы все. Все. Все из Голдспи.

Баннерманн испуганно вздрогнул и хотел что-то сказать, но я резким движением остановил его.

– Мы не из Голдспи, – сказал я. – Мы впервые в этих краях, поверьте мне.

– Вы… убийцы, – упорствовал незнакомец. Пена в уголках его рта покраснела. Он, должно быть, в своем неистовстве прикусил язык. – Вы это знали! Да, знали. Вы… хотели, чтобы оно нас убивало. Вы этого хотели. Вы во всем виноваты.

–  Чегомы хотели? – настойчиво спросил я.

В ответ раздался пронзительный вопль.

– Чудище! – рявкнул незнакомец, тяжело дыша. – Вы… вы это знали. Вы знали, что оно… придет. Придет в полночь. Вы это знали, но нас не предупредили. Вы виноваты в смерти Стива! Чудище…

Он начал заикаться, затем кричать что-то бессвязное и в конце концов снова стал издавать нечленораздельные звуки. Баннерманн тронул меня за плечо.

– В этом больше нет смысла, Крэйвен, – сказал он. – Этот тип несет всякую чушь, разве не ясно?

Посмотрев еще несколько секунд на нашего пленника, я огорченно вздохнул, встал и отступил на шаг от незнакомца.

– Вы уверены?

Баннерманн широко открыл глаза от изумления.

– А вы нет? – спросил он. – Что же это тогда за чудище, бесчинствующее здесь?

Он попытался засмеяться, но это ему не удалось.

– Не знаю, – пробормотал я нерешительно. Я чувствовал себя таким растерянным и беспомощным, как никогда в жизни. – Я знаю только, что…

–  Чтовы знаете? – недоверчиво спросил Баннерманн, когда я запнулся.

– Я же вам рассказывал, что я всегда точно знаю, говорит человек правду или же лжет, – ответил я.

Баннерманн молча кивнул.

– Хотя, возможно, мой дар на сумасшедших не распространяется, – пробормотал я. – Но я могу вам сказать с абсолютной уверенностью, что этот человек не лжет, Баннерманн.

– А я с этим и не спорю, – невозмутимо ответил Баннерманн. – Он верит в то, о чем говорит. Он сказал вам как раз то, что он считает правдой. Этот человек сумасшедший.

– Это верно, капитан, но…

Я замолк на полуслове, увидев, что глаза Баннерманна расширились от ужаса, резко обернулся и посмотрел туда, куда смотрел он.

Наш пленник уже перестал орать, но продолжал крутиться в своих путах, перекатываясь и изо всех сил швыряя свое тело то в одном, то в другом направлении.

Из его кармана высунулось что-то завернутое в белый носовой платок, а со следующим резким движением незнакомца сверток выскочил и развязался.

В первый момент я просто не поверил своим глазам, увидев кровавое содержимое свертка.

Но лишь в первый момент. В конце концов, невозможно просто закрыть глаза на свершившийся факт.

Предмет, выскользнувший у незнакомца из кармана, был кистью руки.

Человеческой руки.

– Он жив! – прогремел голос.

Он раздался в маленькой комнате совсем неожиданно, так же неожиданно и так же мощно, как разряд грома во время летней грозы. Стаканы, стоявшие на полке в темно-коричневом шкафу, задрожали, и даже пламя в камине, казалось, испуганно отпрянуло.

Человек, сидящий у окна на коричневом, обитом кожей стуле с высокой спинкой, вздрогнул, как от удара хлыста. Он знал, что раздастся этот голос. Он знал это заранее. Но он все равно невольно вздрогнул от испуга.

– Он жив, – повторил голос. – Он жив, и он все знает. Ты не справился!

– Но он… ему никто не поверит, – пролепетал человек, заикаясь.

Его губы были сухими, потрескавшимися от волнения, а его руки так сильно вцепились в кожаные подлокотники стула, что пальцы у основания ногтей начали кровоточить. Его взгляд был прикован к окну. Ставни на окне были закрыты, а шторы задернуты, чтобы в комнату не проникал солнечный свет. Тем не менее, комната словно была наполнена переливающимся сиянием.

Зеленоватым сиянием.

Оно исходило не от пламени, потрескивавшего в камине, и не от стоявшей на столе керосиновой лампы, принесенной находящимся в комнате человеком. Это было какое-то неестественное зеленое сияние, сопровождавшее звучание голоса.

Он как-то раз уже пытался детально рассмотреть это сияние, лет десять-двенадцать тому назад. Это закончилось тем, что он ослеп на несколько недель и, после того, как зрение восстановилось, он уже больше никогда не пытался проникнуть в тайну этого сияния и этого голоса. Ему хватило и одного предупреждения.

– Никто ему не поверит, – повторил он. – Они сочтут его сумасшедшим и упрячут в сумасшедший дом, так же как и того, другого.

– Глупец! – прошептал голос. – Как ты думаешь, зачем я наделил тебя властью над людьми в этом городе? Зачем я дал тебе власть над чудовищем?

У человека подступил ком к горлу. В звучании голоса появился новый, агрессивный оттенок, какого никогда до этого не было. Оттенок, внушающий страх.

– Я… всегда верно тебе служил, – сказал он, запинаясь. – И я…

– И хорошо на этом нагрел руки, не так ли? – прервал его голос. – Уже четырнадцать лет, как ты получаешь выгоду от нашего союза. Теперь пришло время и тебе выполнить свое обязательство по договору. Это касается и смерти О'Бэниона.

– Я должен его… убить? – спросил человек, тяжело дыша.

Одну или две минуты голос молчал. Затем он снова зазвучал:

– Да. Но не только его. Он уже не один. С ним какие-то незнакомцы.

Человек испугался:

– Незнакомцы?

– Семь человек, прибывшие из-за океана. Уничтожь и их.

– Всех? Я должен… – человек замолк, глубоко вдохнул и заговорил снова лишь после длительной паузы. – Ты не можешь требовать, чтобы я убил целых семь человек. Даже восемь, если считать вместе с О'Бэнионом. Я же не убийца.

Голос засмеялся, и зеленое сияние усилилось. Послышался тихий, но отчетливый шорох.

– Ты не убийца? А скольких невинных людей ты принес в жертву чудовищу за последние четырнадцать лет?

– Это не одно и то же. Мне приходилось так поступать, потому что это предусмотрено договором.

– Договором также предусмотрено, что ты должен мне повиноваться, глупец. Зачем, по-твоему, я наделил тебя такой властью? Чтобы ты мог использовать ее в своих целях и при этом ничего не делать, когда мне вдруг понадобится твоя помощь?

Человек молчал. Этот вопрос он задавал себе уже бесчисленное количество раз, но так и не нашел на него ответа. Так же как не нашел ответа и на вопрос, не просчитался ли он в конечном счете, ввязавшись во все это.

Быть может, как раз сейчас ему предъявляют счет.

– Ты должен их убить, – снова сказал голос.

В этот раз человек ничего не возразил, а лишь послушно склонил голову…

Мы добрались до поселка после полудня, и не успели мы сдать нашего пленника в полицию и ответить занимающемуся такими делами констеблю на все вопросы, которые на данный момент пришли ему в голову, как часы пробили уже три. Констебль не очень-то поверил всему тому, что я ему рассказал, и не надо быть сыном колдуна, чтобы об этом догадаться. Но в целом констебль Донхилл оказался обходительным человеком, хотя, к сожалению, довольно недалеким. И как это частенько бывает с людьми, которых Господь Бог не одарил большим интеллектом, его обходительность заканчивалась тогда, когда он переставал понимать, чего от него хотят. Надо сказать, что эта черта была одной из главных в характере констебля Донхилла.

Когда мы с Баннерманном покидали полицейский участок, я чувствовал себя изможденным. О'Бэниона – так звали нашего пленника – поместили в единственную имеющуюся в распоряжении констебля Донхилла камеру. Ему надели наручники и на руки, и на ноги и, кроме того, привязали к прикрепленной к стене камеры лавке, чтобы он опять не начал бесноваться и сам себя при этом не поранил. О нашем встреченном волею судьбы спутнике мы так ничего и не узнали, кроме его имени. Констебль Донхилл по всей видимости прекрасно знал, кто такой этот О'Бэнион и что занесло его на озеро, но он об этом молчал, как рыба. Мне что-то подсказывало, что не стоит задавать ему слишком много вопросов. Донхилл казался добродушным человеком, но я почувствовал, что его добродушие – всего лишь маска, под которой скрывалось глубокое недоверие ко всем малознакомым людям.

Выйдя с Баннерманном из полицейского участка и пройдя по широкой, но не мощеной главной улице два квартала в южном направлении, я остановился. Море отсюда не было видно, но его близость чувствовалась. Теплым летним днем в воздухе явно ощущался влажный солоноватый привкус моря, а если внимательно прислушаться, то можно было различить шуршание прибоя. Голдспи располагался на берегу узенькой речки, название которой мне не запомнилось, и при этом находился в низине, из-за чего не было видно моря.

– Ну, что там с вами? – спросил Баннерманн, когда я остановился.

Его матросы ушли вперед и уже, наверное, разместились в номерах единственной в поселке гостиницы. После всего того, что с нами приключилось, и самому Баннерманну было вполне естественно мечтать о горячем обеде и чистой постели.

– Идите дальше сами, капитан, – сказал я, указывая рукой вперед. – Я приду через несколько минут.

Баннерманн посмотрел на меня нахмурившись, и я поспешно добавил:

– Я хочу сходить в банк, пока он не закрылся. Будет нехорошо, если мы не сможем заплатить в гостинице за ужин, правда же?

В действительности это было лишь отговоркой. Я хотел остаться один. Мне нужно было время, буквально каких-нибудь несколько минут, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. Еще у озера мне стало как-то не по себе, теперь же, после нашего разговора с Донхиллом, я чувствовал себя растерянным, как никогда раньше. Иногда дар, который я унаследовал от своего отца, казался мне настоящим проклятием.

– Может, мне пойти с вами? – предложил Баннерманн. – Я знаю обычаи местных жителей лучше, чем вы.

Я улыбнулся:

– Думаю, что я и сам смогу получить деньги по аккредитиву, капитан. Идите в гостиницу. И выпейте хорошего хереса за мое здоровье…

Баннерманн посмотрел на меня так, что я понял: он разгадал истинные причины моего поведения. Тем не менее, он кивнул и пошел быстрым шагом по пыльной улице.

Я смотрел ему вслед до тех пор, пока он не исчез за входной дверью гостиницы. Затем я повернулся и пошел – намного медленнее, чем Баннерманн – в противоположном направлении. Банк находился в самом конце улицы, до него было менее двухсот шагов, но я не особенно торопился туда попасть.

В этом городе было что-то не так.

Я не мог сказать, что именно натолкнуло меня на эту мысль. Я просто чувствовал, что Голдспи – не обычный полусонный рыбацкий городишко, каким он поначалу казался. Мужчины и женщины, попадавшиеся мне навстречу, были вроде бы абсолютно нормальными, а причиной удивленных, в какой-то степени даже недоброжелательных взглядов, которые они на меня бросали, была скорее моя разорванная, испачканная одежда, а не я сам.

И все-таки… Этот город скрывал какую-то тайну. Каким-то образом – я еще не мог даже предположить, каким – эта тайна была связана с О'Бэнионом и его погибшим товарищем.

Я вошел в банк и, пройдя в операционный зал, с любопытством огляделся по сторонам. Я был единственным посетителем, и, судя по испуганному взгляду кассира, выглядывавшего из окошка кассы, в это время он никак не рассчитывал на приход посетителя. Пока я подходил к окошку, испуг на его лице сменился сначала изумлением, затем пренебрежением, затем сомнением и, наконец, его лицо стало выражать смесь вышеперечисленных чувств. Когда я остановился перед ним, он невольно отпрянул, и я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Казалось, он вообразил, будто я стану просить у него милостыню или же попытаюсь ограбить банк, и сейчас кассир лихорадочно размышлял, как ему лучше выкрутиться из этой ситуации, – неважно, на каком варианте я остановлюсь.

Впрочем, его чувства были вполне объяснимы, если принять во внимание мою внешность. По моему костюму, хотя он и полностью высох за последние сутки, все равно было видно, что в нем падали в воду, ударялись разок-другой о скалистые рифы и напоследок ползли несколько десятков шагов по песочному пляжу. К тому же мое лицо и волосы срочно нуждались в мытье.

Я посмотрел на кассира с внушительным видом, затем подчеркнуто медленным движением положил перед собой на прилавок черную папку – единственное, что смог спасти Андара из имевшихся у него на судне вещей – и открыл защелку папки. Кассир побледнел еще больше. Его взгляд был прикован к папке. Быть может, он терялся в догадках, какое же оружие я там скрываю.

– Чем… могу служить, сэр? – спросил он, запинаясь. Эти слова были произнесены хриплым шепотом. На шее у него пульсировала артерия.

– Мне нужны деньги, – ответил я, улыбаясь.

Бедный парень, казалось, стал еще бледнее и начал оглядываться по сторонам, явно пытаясь определить путь к спасению. Но он, очевидно, был не в состоянии сдвинуться с места хотя бы на сантиметр.

Я медленно открыл папку, достал пачку хранившихся в ней аккредитивов в водонепроницаемой обертке и нашел среди них три выписанных на мое имя. Два из них были на пять тысяч фунтов каждый, а третий – на пятьсот. Мой отец, должно быть, предвидел вероятность того, что мне придется обратиться в банк, который просто не сможет выплатить сумму в пять тысяч фунтов стерлингов.

Я положил перед кассиром аккредитив на пятьсот фунтов, заново тщательно упаковал остальные и закрыл папку. Кассир дрожащими пальцами схватил бланк, бросил на него беглый взгляд и затем уставился на меня. Выражение его лица было таким неописуемым, что я буквально пришел в восторг.

– Это… э…

– Там что-то не так? – спросил я подчеркнуто любезно. – У меня есть документы, удостоверяющие мою личность, если загвоздка в этом.

– Ко… конечно нет, сэр, – ответил кассир. – Просто…

– Я знаю, что я не похож на тех, кто обычно носит с собой аккредитивы, – вздохнул я. – Но, пожалуй, их у меня уже давно не было бы, если бы я транжирил деньги на свою внешность.

Я достал портмоне, вытащил из него и протянул кассиру свой паспорт и подождал, пока он сверяет данные паспорта и аккредитива.

– В каком виде… вы хотели бы получить деньги, сэр? – спросил он, все еще запинаясь от неуверенности, но уже, очевидно, по другой причине.

– Мелкими купюрами, – ответил я. – Мне тут надо кое-что купить. Новый костюм, например. Вы можете порекомендовать мне хорошего портного, живущего где-нибудь поблизости?

Отрицательно покачав головой, кассир начал отсчитывать одно– и пятифунтовые купюры и складывать их в аккуратные стопки передо мной.

– Боюсь, портного в Голдспи не найти, сэр, – сказал кассир. – Впрочем, вы можете обратиться к Лейману.

– К Лейману?

– Его лавка на противоположной стороне улицы. Это лучший магазин в поселке, – заверил кассир. Немного поколебавшись, он добавил: – И единственный.

Позади меня послышались шаги, хотя я был уверен, что дверь никто не открывал.

– Я точно знаю, что вы подберете у него что-нибудь подходящее, сэр, – продолжал кассир, вдруг ставший чрезвычайно словоохотливым. – У него большой выбор костюмов и прочей одежды. Кстати, почти все он получает прямо из Лондона.

Шаги приближались. Это была тяжелая, неуклюжая поступь, мало похожая на походку обычного человека. Точнее говоря, совсем непохожая… Я еле сдерживал в себе желание оглянуться. Если позади меня кто-то находился (если там действительнокто-то находился, то вряд ли у него были дружелюбные намерения), то, обернувшись, я спровоцировал бы нападение с его стороны.

– Мне еще нужно отправить телеграмму, – сказал я с наигранным равнодушием, при этом украдкой бросив взгляд на стену позади кассира.

Солнечный свет проникал в помещение через окно за моей спиной, и две тени – моя и кассира – отчетливо вырисовывались на белой штукатурке.

Но только нашитени! Третьей не было.

– Это можно сделать на почте, сэр. Однако боюсь, что сегодня уже слишком поздно. Почта закрывается здесь в полдень. Голдспи – маленький поселок, вы же понимаете.

Шаги слышались совсем рядом. Мне вдруг показалось, что я чувствую слабый приторный запах. Он был похож на легкое зловоние, издаваемое чем-то подгнившим, к нему примешивался запах соленой воды, водорослей и еще чего-то непонятного. На меня повеяло холодом. Немного быстрее, чем хотел, я сгреб свои деньги, положил большую часть из них в папку, а остальные рассовал по карманам.

Затем я ни с того ни с сего упал на пол – просто взял и упал, ни с того ни с сего, и глазом перед этим не моргнув, подавая знак, что чувствую какую-то опасность. Упав на плечо, я перекатился по полу и одним мощным прыжком снова вскочил на ноги. Затем я молниеносно сделал несколько шагов назад, ретировавшись в безопасный, как мне казалось, угол, и встал там, слегка наклонившись вперед и расставив ноги. Выставив левой рукой свою папку, словно щит, другой рукой я схватился за рукоятку моей трости. Скрытая в ней рапира будто сама впрыгнула мне в руку. Острый как бритва, отполированный до блеска стальной клинок замер перед моим лицом сверкающим смертоносным барьером.

Но моей рапире не от чего было меня защищать.

Операционный зал, как и прежде, был пуст. В нем находилось лишь двое – я да кассир. Кассир смотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами и не знал, что и сказать. Он лишь переводил взгляд с меня на то место, где я только что стоял, и снова на меня.

– Сэр, – неуверенно сказал он, – если позволите спросить…

Я, не обращая на него никакого внимания, сделав глубокий вдох, напряженно прислушался. Шаги утихли как раз в тот момент, когда я бросился в сторону. Странный запах все еще ощущался, но гораздо слабее, чем раньше. Мы снова были в помещении вдвоем с кассиром. Что бы там ко мне ни подкрадывалось – оно исчезло.

– Мне показалось, что я… слышу шаги, – сказал я уклончиво. – Позади меня.

– Шаги? Здесь?

Выражение лица кассира снова изменилось. Теперь он, по-видимому, считал меня сумасшедшим. Но жизненный опыт подсказывал мне, что самая лучшая ложь – это та, которая максимально близка к правде.

– Видите ли, человеку всегда нужно быть осторожным, – сказал я, улыбаясь. – У меня все-таки с собой куча денег.

Я медленно опустил рапиру, засунул ее внутрь трости и тщательно закрутил рукоятку. Мой отец носил эту тросточку на поясе, и я тоже стал носить ее с собой – скорее в память о нем, чем из каких-либо практических соображений. Конструкция этого оружия была неудачной. В случае необходимости рапира вытаскивалась буквально молниеносно, но вернуть ее на место было уже не так-то просто. На это я потратил минуты три, причем порезал большой палец, сломал ноготь и, вполне вероятно, упал в глазах кассира до уровня полного придурка.

Наконец я спрятал свое оружие под накидку. Кассир смотрел на меня с каменным лицом, но было нетрудно догадаться, что он думал. Я как можно быстрее собрал деньги, выпавшие у меня из кармана при прыжке, поставил свою подпись на квитанции и поспешно вышел из банка.

Лишь оказавшись на улице, я ощутил, что в банке действительно спертый и затхлый воздух. Я сделал несколько глубоких вдохов, отошел на несколько шагов от низкого деревянного строения банка и обернулся. Буквально на миг мне показалось, что я заметил какое-то движение за окном. Но это видение тут же улетучилось, и все, что я теперь видел в высоком, частично закрашенном оконном стекле, – это мое собственное искаженное отражение.