Текст книги "Колдун из Салема"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

Извивающиеся щупальца все приближались. Бесшумно двигаясь, они скользили по полу в сторону моих ног, потом вдруг замерли на мгновение, словно задумались, а затем снова поползли ко мне. Я закричал.

Кто-то начал тарабанить в дверь.

– Что там происходит? – раздался чей-то голос. – Откройте! У вас слишком шумно!

Я снова закричал, рванулся в сторону и перекатился прямо к двери, но тень неизменно следовала за мной. Ее щупальца, словно издеваясь, замерли на расстоянии ладони от моего тела.

Дверь резко распахнулась, я увидел портье, лицо которого, похожее на лисью мордочку, покраснело от гнева.

Ужасная тень тут же исчезла.

Тень, лежавшая возле меня, в мгновение ока стала обычной тенью обычного человека. Неприятный запах – запах чудовища – тоже мгновенно исчез.

Портье решительно вошел в распахнутую дверь и гневно посмотрел на меня, правда, в его глазах проглядывал и страх.

– Что здесь, черт возьми, происходит? – спросил он. – Почему это вы решили, что здесь можно кричать? Вы ведь вопите так, что слышно даже на побережье!

Я хотел что-то ответить, но не смог. Мое сердце колотилось вовсю, я дышал так быстро, что смог издать лишь какие-то нечленораздельные звуки. Опираясь об пол дрожащими руками, я медленно приподнялся, встал на четвереньки и, секунду передохнув, поднялся на ноги. Выпрямившись, я тут же зашатался. Комната перед моими глазами стала ходить ходуном, и мне, чтобы не упасть, пришлось изо всех сил – всех, что еще оставались во мне – вцепиться в спинку кровати.

– Ну, так что? – резко спросил портье.

Его голос был раздраженным, но в нем чувствовался и легкий испуг. Наверное, портье опасался, что я – сумасшедший.

– Ни… ничего, – с трудом проронил я. – Я… я…

– Снова один из этих ваших приступов? – спросил «лисья морда».

Я кивнул. Это было самым лучшим объяснением, которое только могло прийти мне в голову в данный момент.

– И ваш дядя вот так вот запросто оставляет вас одного? – продолжал портье, которому мое молчание, похоже, прибавило храбрости. Он сердито сделал шаг ко мне, уперся кулаками в бока И в упор посмотрел на меня. – Молодой человек, если вы больны, то обратитесь к врачу. Эта гостиница – не больница, и я, кстати, уже говорил об этом вашему дяде.

– Это… это больше не… не повторится, – пробормотал я.

У меня все еще кружилась голова, а тело казалось каким-то легким и беспомощным. После того, что произошло, я чувствовал себя крайне изможденным.

– В том, что это больше не повторится, можете быть уверены, – буркнул «лисья морда». Как все трусливые люди, он, почувствовав, что ему не оказывают сопротивления, сразу же решительно пошел в атаку. – Потому что вам придется покинуть гостиницу, и немедленно. У нас есть другие постояльцы, и эта гостиница – не…

– …не сумасшедший дом? – я посмотрел ему прямо в глаза.

Выражение гнева на его лице сгладилось.

– Я… я не это имел в виду, – поспешно сказал он. – Я только…

– Прекрасно, – я небрежно махнул рукой, осторожно отпустил спинку кровати, за которую все еще держался, и, пошатываясь, пошел в глубину комнаты. – Вы правы. Я съезжаю. Немедленно.

У меня едва хватило сил на то, чтобы наклониться и взять свою одежду. Когда я попытался надеть брюки, у меня снова закружилась голова. Но на этот раз, напрягши все свои силы, я сумел побороть головокружение. Мне было просто необходимо покинуть эту комнату. Причем немедленно.

– Я не это имел в виду, – сказал портье уже жалким тоном. – Вы вполне можете остаться, пока…

– Я съезжаю, – заявил я. – Прошу подождать, я сейчас оденусь. Я… я больше не буду доставлять вам неприятностей.

Дрожащими руками я заправил свою ночную рубашку в брюки, затем взял куртку и неловкими движениями надел и ее. Мой взгляд упал на противоположную стену. Но тень на ней теперь была обычной человеческой тенью.

– Быть может, мне следует позвать врача? – собираясь выйти, спросил портье.

Ему, похоже, вдруг сильно захотелось побыстрее уйти из этой комнаты. Впрочем, я не стал бы его за это упрекать. Кому охота находиться наедине с сумасшедшим?

– Прошу вас остаться, – сказал я. – Я уже почти готов.

– Но у меня полно дел, и вы, в общем-то, можете…

–  Черт возьми, вам следует остаться! – рявкнул я.

«Лисья морда» испуганно отпрянул назад и несколько раз судорожно сглотнул, но все же не ушел. Его растерянный взгляд скользнул по комнате: он, похоже, искал какой-нибудь предмет, которым смог бы защититься от меня, если я вдруг начну буянить.

Я оделся как можно быстрее (правда, быстрыми эти действия назвать было нельзя, поскольку мои руки все еще сильно дрожали – так, что я еле смог завязать шнурки), взял со стола шляпу и трость и направился к двери. Портье внимательно посмотрел на меня. Судя по выражению его лица, я выглядел ужасно. Он молча отступил в сторону, пропуская меня. Я подошел к двери, остановился и выглянул в коридор. Он был длинным и темным, свет единственного окна не достигал лестницы. «Там нет теней, – подумал я. – Прекрасно». Пока я не находился где-нибудь на солнечном свете, или же в свете огня или лампы, я чувствовал себя в безопасности.

Почти.

– Вы… Вы действительно уходите? – раздался голос стоящего позади меня портье.

Я, не оборачиваясь, кивнул:

– Да. Когда вернется мой… дядя, скажите ему, что я буду ждать его в гавани. Сегодня вечером, после захода солнца.

«Если я к тому времени буду еще жив, – мысленно добавил я. – И если это буду еще я».

Последние полмили дорога становилась все хуже, и Бенсену все чаще приходилось браться за кнут, чтобы заставить лошадей продвигаться вперед. Но теперь ему не мог помочь даже кнут. Повозка основательно застряла, погрузившись в топкую болотистую почву по самые оси. Чтобы продвинуть повозку вперед, потребовалась бы, наверное, целая дюжина волов.

Бенсен, гневно ругнувшись, бросил поводья, поднялся с узких козел, затем перелез назад, на грузовую платформу повозки. Норрис лежал там, скрючившись между пустых мешков и плетеных корзин, от которых пахло рыбой. Он тихо стонал, и за последние полчаса его несколько раз стошнило. От повозки вовсю воняло рвотными массами, а лицо Норриса лежало в луже светло-серой вонючей жидкости. Бенсен, подавив в себе отвращение, опустился перед Норрисом на колени. Эту повозку он «взял напрокат», даже не спросив разрешения ее хозяина, а Норрис…

«Ну, бедняга Норрис, похоже, наглотался не только морской воды», – подумал Бенсен, еще больше мрачнея. Его товарищ уже перестал хныкать и умолять о помощи, хотя все еще находился в сознании. Его глаза были слегка приоткрыты, а ладони нервно сжимались и разжимались, при этом ноготь одного из пальцев царапал ветхое дерево борта повозки, издавая чиркающий звук, от которого у Бенсена по спине побежали холодные мурашки.

– Ну, как дела, дружище? – спросил он.

Норрис попытался приподнять голову, но у него не хватило на это сил.

– Мне… больно. Куда… ты меня… везешь?

Бенсен вздохнул.

– Я позабочусь о тебе, дружище, – сказал он. – Не бойся. Все будет в порядке.

– Ничего… не будет в порядке, – застонал Норрис. – Ты… ты везешь меня не… не к врачу.

– Конечно, нет, – спокойно ответил Бенсен. – Во всяком случае, не сегодня. Ничего, ты выдержишь.

Норрис застонал, повернул голову и посмотрел покрасневшими воспаленными глазами на Бенсена. Бенсен заметил, что зрачки у Норриса стали неестественно большими, почти не оставив места для белков. Лицо Норриса было желтовато-белого цвета, а в некоторых местах кожа потрескалась, как старый сухой пергамент.

– Я… я умираю, Леннард, – прошептал он. – А ты… ты заставляешь меня подыхать собачьей смертью, ты… ты… свинья.

Бенсен тихо засмеялся.

– Ты говоришь глупости, дружище, – сказал он. – Я отвезу тебя к врачу. Завтра. Когда закончу свои дела с Филлипсом. Ты сможешь продержаться до этого времени.

– Ты… ты – гнусная свинья, – пробормотал Норрис. – Я подохну из-за тебя, так же как из-за тебя умер Махоуни.

– Ничего подобного, – раздраженно выпалил Бенсен. – Я не упущу самую большую удачу в моей жизни только из-за того, что ты, дружище, от страха наложил в штаны. Мы поделим все поровну, так, как и договорились, даже если ты не будешь участвовать. Но тебе придется продержаться до утра, – он криво усмехнулся. – Посмотри на все это с другой стороны. Я выполню работу, а ты получишь денежки.

– Ты…

– Я знаю тут неподалеку одну хибарку, – невозмутимо продолжал Бенсен. – В это время года в нее никто не заглядывает. Я отвезу тебя туда, а завтра вечером вернусь – уже с деньгами. Если тебе не станет лучше, то я привезу врача.

– Мне… мне больше не нужны эти проклятые деньги, – простонал Норрис. – Делай с Филлипсом, что тебе вздумается, но…

Он запнулся, застонал, скорчился, как от судороги, и прижал ладони к животу. На его рубашке появилось темное пятно, и скоро его руки стали влажными. Бенсен с отвращением отвернулся, увидев, что из рукава Норриса начала вытекать серая жидкость, скапливаясь на дне повозки. Приторный сладковатый запах ударил Бенсену в ноздри.

Он нерешительно наклонился, отвел в сторону скрюченные руки Норриса и перевернул его на спину.

– Черт возьми, что с тобой происходит? – прошептал он.

Норрис ничего не ответил. Темное пятно на его рубашке становилось все больше, затем такие же пятна появились на его штанинах и на левом плече. Бенсен невольно отпрянул, однако затем протянул руку и коснулся туловища Норриса. Ощущение от прикосновения было странным: тело Норриса оказалось мягким, как губка, – совсем не таким плотным, каким должно быть человеческое тело.

Бенсен с большим трудом подавил все растущее чувство отвращения, чуть было не вызвавшее спазмы в горле, достал из своей куртки карманный нож и разрезал рубашку Норриса.

Кожа у Норриса стала серого цвета. И это была уже не человеческая кожа, а наполовину разложившаяся водянистая масса, похожая на гниющие водоросли. От нее исходил мерзкий запах.

Бенсен остолбенел. Он вдруг мысленно увидел свою ногу, голую и блестящую от морской воды, а еще тонкое серое волоконце, обвившееся вокруг его лодыжки…

Он отогнал от себя это воспоминание, инстинктивно отшатнулся подальше от Норриса и с ужасом еще раз посмотрел на его тело. Темных пятен на его одежде становилось все больше, а дыхание стало хриплым.

– Леннард, – взмолился Норрис. – Помоги… мне. Я… этого не выдержу. Отвези меня… к врачу.

Бенсен сидел молча целую минуту. Почти вся одежда Норриса намокла, а смрадный запах стал просто невыносимым. Не нужно было вспарывать одежду, чтобы понять, что под ней происходит.

– Мне жаль, дружище, – сказал Бенсен. – Но я не могу этого сделать.

Норрис вздохнул:

– Ты…

– Ты ведь обо всем расскажешь, ведь так? – продолжал Бенсен. Его рука сильнее сжала нож. – Тебя спросят, с чего все началось, и тогда ты обо всем расскажешь. Обо всем, что произошло.

– Леннард! – снова взмолился Норрис. – Я… я умираю! Прошу тебя, помоги мне.

– Я бы охотно это сделал, – тихо сказал Бенсен. – Но я просто не могу. Ты сдашь Филлипса, я не получу свои деньги, и мне придется провести всю свою жизнь в этой дыре. Я просто не могу этого сделать. Я хочу уехать отсюда, и никому не позволю мне помешать. Это тебе понятно?

Затем он наклонился над Норрисом и замахнулся ножом…

В это время суток Дернесс не выглядел особенно оживленным. На центральной улице можно было увидеть лишь нескольких прохожих, более или менее целеустремленно идущих по своим делам, да одну-единственную повозку, которую тащила изрядно уставшая кобыла. Причиной тому, возможно, было раннее время. Глядя на карту, можно было предположить, что Дернесс – вполне приличный город, но на самом деле он представлял собой самый что ни на есть захолустный городишко, расположенный у маленькой гавани. В нем имелись кое-какие производственные предприятия (я никак не мог понять, откуда здесь могли взяться хоть какие-то предприятия!), дававшие работу людям, живущим в городке и его окрестностях. Лишь у очень немногих из его обитателей иногда возникала потребность пройтись по улицам, а прогулочной набережной, имеющейся в большинстве других, более значительных портах Англии, здесь вообще не было. Хотя возможной причиной безлюдности улиц был и осенний холод, который в этот день усилился, заставляя людей сидеть по домам возле теплых печей. Во всяком случае, лично я уже через несколько секунд пребывания на улице весь съежился от «укусов» ледяного ветра. Ветер дул со стороны моря, и в воздухе пахло соленой водой и водорослями. Ветер – хотя и не очень сильный, но устойчивый – пронизывал насквозь и мою тонкую одежду, и меня, заставлял дрожать от холода. Для такой погоды я был явно слишком легко одет. Там, в номере, я нацепил на себя, особо не раздумывая, то, что выглядело помоднее, поприличнее, однако вся эта одежда была не особенно теплой и практически не защищала от непогоды. В результате буквально через пять минут я уже стучал зубами от холода.

Я по-прежнему чувствовал себя немного ошалелым. Сбежав из гостиницы, я лишь теперь постепенно начал осознавать, что не имею никакого понятия, куда вообще мог бы пойти. Я знал, что Говард арендовал в порту какое-то небольшое судно. Однако, даже если портье все же передаст Говарду мое сообщение, я встречусь с ним лишь после захода солнца.

Но до этого оставалось еще целых пять часов…

Я остановился, подойдя поближе к стене ближайшего дома и огляделся. Небо, как часто бывает в это время года, сплошь затянули тучи, а поэтому теней на земле практически не было. Но даже если солнце и выглянуло бы, я на этой стороне улицы все равно был бы в безопасности, по крайней мере, в ближайшие часы. Но я не мог просто стоять здесь и ждать захода солнца, и не только потому, что страшно замерз.

Конечно же, я совершил глупость, покинув гостиницу. Причиной моего поступка стала паника, и, как это часто бывает, когда человеком руководит не здравый смысл, а страх, я умудрился «наломать дров». Мне следовало бы тогда просто погасить огонь в камине, зашторить окно и спокойно дождаться Говарда, а не выскакивать из номера сломя голову. Я даже подумал, не возвратиться ли мне снова в гостиницу, но затем отогнал эту мысль и решил лучше подыскать местечко, в котором я мог бы спрятаться до захода солнца, а там Говард что-нибудь придумал бы. Нужно было только как-то продержаться до того времени.

Мой взгляд скользнул вдоль улицы. На ней находилось несколько маленьких лавчонок, два или три ресторанчика и множество жилых домов, но ничто из всего этого, как мне казалось, не годилось для роли убежища. Я здесь был чужаком и не мог просто так постучать в чью-нибудь дверь и спросить хозяина, нельзя ли мне посидеть у него в погребе до наступления темноты. Да и в ресторанчиках, с моей точки зрения, было небезопасно, потому что в любом из них – как в более респектабельном заведении, так и в обычной портовой забегаловке – горел свет, а, стало быть, отбрасывались тени. Складывалась просто абсурдная ситуация: где мог человек спрятаться от собственной тени?

Не знаю, было ли это совпадением (в последнее время я все больше склонялся к мысли, что это все-таки не было совпадением), но единственным местом, которое показалось мне подходящим в подобной ситуации, оказалась церковь.

Местная церковь была довольно маленькой даже для такого городишки, как Дернесс, но в это время дня она, наверное, практически пустовала, к тому же внутри ее наверняка царил полумрак, а именно это мне и было нужно. Церковь находилась недалеко, в каких-нибудь ста шагах вниз по улице, на противоположной стороне. Я решительно зашагал к церкви.

Идя по тротуару, я почувствовал, что ветер стал еще холоднее. Одного взгляда на небо было достаточно, чтобы понять, что надвигается непогода. Большие черные грозовые тучи клубились еще достаточно далеко от Дернесса, но было заметно, что они постепенно приближаются. Над городом уже собирались их предвестники – многочисленные светло-серые тучки. Звук раскатов грома усиливался. Я съежился, втянул голову в плечи и, обдуваемый ветром, пошел еще быстрее.

Когда я пересекал проезжую часть улицы, тучи, закрывавшие солнце, неожиданно расступились.

И это не было совпадением. Завывание ветра вдруг трансформировалось в гневный рев – звук, похожий на чей-то неистовый вопль. Ветер, словно превратившись в ледяной кулак, ударил меня по лицу, заставив зашататься. И в этот самый момент серая пелена туч над городом резко, словно от мощного, но бесшумного взрыва, разверзлась, и на влажной брусчатке мостовой прямо передо мной появилась тень чудовища.

Эта тень была еще больше, чем в первый раз. И она реагировала на мои движения еще быстрее и целеустремленнее, чем тогда, в гостинице. Черная масса конечностей развернулась передо мной, как распускающийся цветок, и десятки извивающихся щупальцев бесшумно потянулись в мою сторону.

В этот раз меня чуть было не застигли врасплох. Я в общем-то знал, что произойдет, если я хотя бы чуть-чуть замешкаюсь, но, тем не менее, вид этой тени на несколько секунд буквально парализовал меня. Однако, прежде чем с полдесятка щупальцев дотянулись до моих ног, я успел отпрянуть назад и затем бросился бежать.

Ширина улицы не превышала десяти ярдов, но мне показалось, что я еще никогда в своей жизни не пересекал такой широченной улицы. Тень, скользя передо мной по мостовой, казалась моим огромным видоизмененным темным двойником, она перескочила низкий бордюр и каким-то нелепым движением метнулась в сторону и вверх, когда я подбежал к двери церкви. Извивающиеся щупальца перестали тянуться к моим ногам, а вдруг заколыхались прямо передо мной на потрескавшемся темном дереве. Я вскрикнул от испуга, отчаянно дернул за одну из тяжелых дверных створок и тут же отпрянул, увидев, что одно из щупальцев потянулось ко мне. Это казалось абсурдным: щупальце было всего лишь бестелесной тенью, миражем, но я, тем не менее, почувствовал колебания воздуха от его движения, а также сопровождавший его мерзкий запах.

Я отчаянным прыжком рванулся вперед, надавил на дверь плечом и прошмыгнул внутрь церкви.

Тень исчезла в тот самый момент, когда я оказался за дверью, но я на всякий случай сделал еще несколько шагов вперед, поглубже в спасительный полумрак, который мог избавить меня от этого ужасного существа, по крайней мере на некоторое время. Лишь отойдя подальше от входной двери, я остановился.

Я тут же почувствовал, что меня охватывает волна изнеможения. Последние несколько шагов отняли у моего изнуренного тела почти что все оставшиеся силы. Мое сердце колотилось, а ноги болели так, как будто я пробежал много миль, а не всего лишь несколько шагов. Я зашатался, схватился за одну из стоящих здесь простеньких скамеек и, тяжело дыша, огляделся по сторонам.

Изнутри церковь казалась намного большей по размерам, чем снаружи. Заостренный свод крыши смыкался ярдах в двадцати пяти от пола. В неоштукатуренных, сложенных из простого красного кирпича стенах, лишь в нескольких местах украшенных церковной живописью и деревянными статуями, было лишь несколько маленьких окошек, в результате чего даже в яркий солнечный день внутри церкви, по всей видимости, царил полумрак. Так что здесь преследовавшая меня тень вряд ли могла до меня добраться.

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что, как я и надеялся, я здесь был не один. В противоположном конце помещения находился простенький невысокий алтарь, а перед ним, преклонив колени – я, похоже, своим вторжением прервал его молитву – стоял мужчина и, повернув голову, смотрел на меня. Я некоторое время тоже смотрел на него, затем резко развернулся, сделал несколько шагов в сторону и присел на одну из деревянных – и очень неудобных – скамеек. На улице, по всей видимости, погода все ухудшалась, а гулкая акустика церкви делала раскаты грома более звучными и грозными, чем они были в реальности. Я оперся руками о сиденье находившейся передо мной скамейки, закрыл глаза и попытался утихомирить захвативший меня водоворот мыслей и чувств. Затем я взял – не зная, собственно говоря, зачем – один из потрепанных молитвенников, лежавших повсюду на скамейках, открыл его наугад и начал листать. Через некоторое время человек, находившийся у алтаря, встал с колен и пошел к выходу. Я не обращал на него внимания, делая вид, что читаю.

– Мистер Крэйвен?

Я поднял глаза. Мужчина и не думал выходить из церкви, наоборот, он подошел ко мне и остановился прямо возле меня, но сделал это так тихо, что я от неожиданности вздрогнул. Его лицо в окружавшем нас полумраке было еле различимо. Но я обратил внимание на то, что мужчина был высоким, крепкого сложения, и такого же возраста, как я, может быть, чуть-чуть помоложе.

– Вы… меня знаете? – растерянно спросил я.

Он кивнул.

– Почему вы пришли сюда, мистер Крэйвен? – спросил он тихо. – Потому что это церковь? – он засмеялся. В этом огромном тихом помещении его смех отдавался гулкими раскатами. – Поверьте мне, это вам не поможет, мистер Крэйвен. Те силы, от которых вы спасаетесь, нельзя остановить ни церковными стенами, ни крестом.

Я впился в него взглядом. Меня не покидала уверенность, что никогда в жизни я не встречал этого человека. Он же, похоже, хорошо меня знал. Тем не менее, я отрицательно покачал головой.

– Боюсь, я вас не понимаю, – сказал я таким спокойным тоном, на какой только был способен. – О чем вы вообще говорите, мистер?..

– Махоуни, – ответил незнакомец. – Флойд Махоуни. И поверьте мне: вы здесь отнюдь не в безопасности. Эта церковь и ее святыни, возможно, защитят вас от черной магии, или же от всякой чертовщины, если таковая вообще существует. Однако те силы, с которыми вы боретесь, не имеют никакого отношения ни к первому, ни ко второму, – он улыбнулся, непринужденно присел возле меня и широким жестом обвел церковь. – Все, что находится вокруг нас, – всего лишь атрибуты религиозных обрядов. Воплощенное в камень слово Божье, как некогда сказал один умный человек. А те силы, с которыми боретесь вы и ваши друзья, не имеют никакого отношения ни к Богу, ни к черту, ни к какой-нибудь там нечистой силе. Они – такие же живые создания, как и мы, Роберт. Но они – существа из древней эпохи, отделенной от нас двумя миллиардами лет, и тот арсенал различных приемов, которыми они владеют, нам может показаться настоящей магией.

– Я… я не понимаю, что…

– Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле, Роберт, – перебил меня Махоуни. В его голосе чувствовалось легкое раздражение. – Я – на вашей стороне. Но я не смогу вам помочь, если вы не позволите мне это сделать.

Я несколько секунд в нерешительности смотрел на него. Мои пальцы нервно теребили тонкие пергаментные страницы молитвенника, сминая их, но в тот момент я этого даже не замечал. Мне удалось получше рассмотреть лицо Махоуни. Оно подходило к его телосложению – широкое, по правде сказать, не особенно умное, но выражающее какое-то своеобразное добродушие.

– Вы… Вы знаете…

– О ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТАХ, о вас, о мистере Лавкрафте и о вашем отце? – договорил за меня Махоуни, улыбаясь. – Да, и еще многое другое. Но сейчас неподходящее время давать вам разъяснения. Это, знаете ли, долгая история, – он снова – чуть более широко – улыбнулся. – Но я ваш друг, Роберт. Я могу вам помочь отсюда выбраться, – он указал на дверь. – Мне ведь было бы вовсе не трудно задержать вас на входе в церковь. Нескольких секунд оказалось бы достаточно.

Что-то в его словах вызвало у меня раздражение, быть может, тот факт, что этот странный мистер Махоуни, похоже, считал: раз он не причинил мне вреда, когда у него была такая возможность, то автоматически превращался в моего друга.

Несмотря на это, я, немного поколебавшись, положил молитвенник обратно на скамейку и вопросительно посмотрел на него:

– Ну, так что?

– Здесь есть потайной ход, – ответил он и топнул ногой по полу. – Как раз под нашими ногами. Он начинается в сакристии и заканчивается прямо в порту. Он был прорыт еще в те времена, когда на это побережье совершали набеги викинги. Люди частенько бежали за спасением в церковь, как и вы сейчас, но, как и вам в данной ситуации, это им не помогало. Викингов не очень-то останавливали кресты.

Он засмеялся, повернулся и хотел было идти, но я удержал его, схватив за руку.

– Кто вы такой, Махоуни? – спросил я.

– Флойд, – поправил он меня. – Мои друзья называют меня Флойд.

– Как вам будет угодно, – грубо ответил я. – Но вы не ответили на мой вопрос.

Флойд вздохнул. Его лицо стало печальным. Он осторожно высвободил свою руку, оглянулся на дверь, потом взглянул на одно из маленьких окон со стеклом свинцового цвета и лишь затем повернулся ко мне.

– Почему, собственно говоря, вы мне не доверяете? – тихо спросил он и, не дожидаясь моего ответа, продолжал меланхолическим тоном: – Может, потому, что вам слишком часто приходилось разочаровываться в людях, ведь так? Думаю, что я вас вполне понимаю, Роберт. Так или иначе, я – ваш друг. Я так же сильно ненавижу ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ, как и вы.

– Это вы-то? – еще более недоверчиво спросил я. – Вы еще слишком молоды для того, чтобы…

– Мне двадцать три года, Роберт, – перебил он меня. – Я не намного моложе вас.

– Дело не в этом. Я…

– Вы – особый случай, я это знаю, – насмешливо перебил он меня. – Так о себе думает каждый, кому пришлось столкнуться с этими чудовищами. Хотя, возможно, вы все-таки правы. Из всех, кого я знаю, вы – первый человек, оставшийся в живых после встречи с одним из этих чудовищ, – он поднял руку и указал на белую прядь волос над моим правым глазом. – Это ведь результат той встречи, да?

Я импульсивно кивнул.

– Есть ли вообще что-нибудь, чего… чего вы не знаете? – спросил я.

– Очень многого, – ответил Махоуни серьезно. – Но я знаю, что именнос вами произошло, и, полагаю, я могу вам помочь.

– Каким образом?

– Не здесь, – тихо ответил Махоуни. – Мы должны отсюда уйти. Лучше всего нам пойти через подземный ход. Не знаю, в каком он теперь состоянии и можно ли по нему вообще передвигаться, но там, по крайней мере, нет света. Мы пробудем в этом безопасном месте до захода солнца.

– А потом? – спросил я.

– Потом? – Махоуни улыбнулся. – Потом мы выберемся к морю и отыщем сундучок вашего отца. Надеюсь, вы умеете плавать.

В течение последнего получаса лошадь становилась все беспокойнее. Фронт непогоды приблизился, раскаты грома раздавались уже практически непрерывно, и хотя дождевые тучи находились еще за несколько миль отсюда, воздух был уже пронизан тем специфическим напряжением, которое предшествует буре. Поэтому животные с помощью своих органов чувств узнают о приближении природных катаклизмов раньше, чем люди.

Но надвигающаяся буря была не единственной причиной, вызывавшей нервозность лошади. Она терпеливо простояла здесь несколько часов, ожидая, пока вернется человек, который выпряг вторую лошадь и куда-то уехал на ней, но он все не возвращался, и лошади ничего не оставалось, как только стоять на месте, чувствуя на себе упряжь, удерживающую ее возле повозки. Было похоже на то, что человек уже никогда не вернется.

Лошадь, однако, находилась здесь не одна. Позади нее что-то шевелилось. Это был не человек и не какое-либо другое существо из тех, запах которых она знала. Тем не менее, это было нечто живое, и оно дышало. Лошадь чувствовала его движения, его совершенно незнакомый, весьма неприятный запах, странные звуки, которое оно издавало, и все это очень пугало лошадь. Она фыркнула и в отчаянии запрокинула голову назад, изо всех сил натянув кожаные ремни, удерживающие ее. Рывок лошади передался через оглобли повозке, заставив ее дряхлую конструкцию заскрипеть, но повозка, глубоко осевшая в болотистый грунт, даже не стронулась с места. Чтобы сдвинуть ее, не хватило бы совместных усилий и десяти лошадей.

Зато существо, лежавшее на грузовой платформе повозки, зашевелилось еще сильнее.

Это существо не было похоже ни на животное, ни на растение, ни вообще на что-либо, встречавшееся в этом мире. Оно представляло собой лишь серую аморфную массу – рыхлую кучу серо-зеленой слизи, похожую на огромную амебу, без каких-либо органов или конечностей. В течение последних нескольких часов она постепенно увеличивалась в размерах – медленно, но верно, поглотив при этом тело Норриса, его одежду, затем лежащие в повозке пустые мешки, плетеные корзины и даже часть самой повозки. Теперь поблизости не осталось никакой органики, и рост существа замедлился.

Но оно, похоже, еще не насытилось, и теперь проявляло интерес к лошади, близость которой существо чувствовало, хотя у него не было ни глаз, ни ушей, ни органов обоняния. Повозка сотрясалась от отчаянных рывков пытающейся высвободиться лошади, и эти рывки отдавались в аморфном теле существа.

Оно начало медленно перемещаться. Оставляя за собой влажный след, словно огромная улитка без ракушки, существо тихонько заскользило к краю повозки и, достигнув его, стало переваливаться через борт и медленно стекать на землю. Это «стекание» длилось довольно долго – десять, пятнадцать, может даже целых двадцать минут, и когда оно завершилось, существопредставляло собой груду слизи метровой высоты, лежащую возле повозки на дороге, и походило на огромный пудинг. Оно замерло на некоторое время, как будто собираясь с силами, затем снова начало двигаться: его тонкие слизистые волокна, словно ощупывающие что-то пальцы, стали скользить то влево, то вправо, дотрагиваясь до стеблей травы и ощупывая их, затем огибали их или же приподнимались и замирали, словно шли по следу. Наконец вся масса существа пришла в движение и медленно поползла к лошади мимо увязшего до оси колеса повозки и валяющейся на земле свободной упряжи.

Когда серая движущаяся масса попала в поле зрения лошади, та запаниковала. Отчаянно рванувшись, она встала на дыбы, разорвав вечерние сумерки испуганным пронзительным ржанием, и забила передними копытами.

Серая масса неотвратимо приближалась к лошади. Там, где она проползала по земле, грунт становился абсолютно гладким, как бы замерзшим. Трава и разные органические остатки исчезали, становясь частью ползущей серой массы, но их было слишком мало, чтобы утолить ненасытный голод этой твари.

Перед самой лошадью существоостановилось. Лошадь, почувствовав ноздрями мерзкий запах амебообразной массы, начала бесноваться, снова поднялась на дыбы и стала бить передними копытами, пытаясь достать ими существо.

Однако это продолжалось недолго.

Как только копыта животного коснулись серой массы, его движения резко замедлились. По телу лошади пробежала быстрая судорога, выражение ее глаз изменилось – вместо страха в них засветилась покорность, а испуганное ржание смолкло.

Дальше все происходило довольно быстро. Серая масса поползла вверх по ногам лошади, достигла ее туловища и начала его обтекать. Животное тут же умерло, быстро и безболезненно. Клеточки его тела были поглощены серой массой, превратившей их во что-то неведомое, нереальное. Уже через несколько секунд от лошади не осталось и следа, а серая масса увеличилась в размерах, превратившись в большую дрожащую кучу. Ее окраска была похожа на цвет свинца, застывшего сразу же после расплавления. После этого она вдруг перестала шевелиться.