Текст книги "Колдун из Салема"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 44 страниц)

– Кэрредайн? – голос Болдуина проник в сознание Кэрредайна словно сквозь плотную, плохо пропускающую звуки завесу.

Перед ним на галерее появился пляшущий луч фонаря, чиркнул по пыльному полу и попал ему прямо в глаза, на секунду ослепив его. Он услышал, как Болдуин вскрикнул от ужаса, затем что-то щелкнуло, и фонарь погас.

Кэрредайн побежал дальше, ударился о каменное ограждение галереи и чуть было не потерял равновесие. В отчаянии оглянувшись, он увидел, что пауки подбираются все ближе и ближе.

На мгновение – всего лишь на одно мгновение – к нему вернулась ясность ума. Он переложил факел из левой руки в правую и взмахнул им, как оружием. Жар пламени заставил пауков попятиться назад, однако из открытой двери выползали, напирая, уже не десятки, а сотни пауков. Выложенный мозаикой пол галереи скрылся под черной колышущейся волосатой массой, движущейся, словно волна густой жидкости.

– Болдуин! – крикнул Кэрредайн в отчаянии. – К лестнице! Бегите!

Он не знал, отреагировал ли Болдуин на его слова. Размахивание факелом сдержало передних пауков, но на них сзади наползла уже целая орда мерзких насекомых, а за ними…

Внутри у Кэрредайна все похолодело: он увидел, что к нему приближаются две – почти слившиеся в единое целое – тени. Это был его сын и дочь Болдуина, которые вышли из комнаты и теперь какими-то судорожными движениями подходили к нему. Выражение их лиц было бессмысленным, глаза словно остекленели, а рты приоткрылись. Они были похожи на полоумных. Орда пауков расступалась перед ними, образуя узкий проход, который сразу же смыкался за ними.

Когда две обнаженные фигуры приблизились, Кэрредайн уже перестал обращать внимание на пауков. Медленно, шаг за шагом, он отступал назад, не в силах оторвать взгляд от лица своего сына – лица, похожего на маску с ничего не выражающими глазами. « Он мертв, – с ужасом подумал Кэрредайн. – Мертв, или и того хуже». Но эта мысль лишь проскользнула в его сознании, уже охваченном волной безумного ужаса. Он почувствовал, что его спина упирается в твердый выступ ограждения галереи. Кэрредайн все больше и больше отклонялся назад, по мере того как приближался ужасный призрак, когда-то бывший его сыном. Внутренний голос что-то шептал ему, но он так и не разобрал, что.

Чарльз медленно поднял руку. Его дрожащие пальцы указали прямо на Кэрредайна, словно обвиняя его в чем-то, придвинулись ближе и застыли в нескольких сантиметрах от лица Кэрредайна.

На плечо Чарльза вскарабкался паук, злобно посмотрел на Кэрредайна своими малюсенькими – величиной с иголочное ушко – сверкающими глазами и, быстро перебирая ножками, пополз по руке Чарльза в сторону Кэрредайна. Что-то коснулось его ног, легонько, осторожно, затем поползло вверх по щиколотке и шмыгнуло в штанину.

Кэрредайн пронзительно – просто невероятно пронзительно – вскрикнул, резко отшатнулся назад и, перевалившись через поручни, полетел с галереи вниз, отчаянно размахивая руками.

Когда он с силой ударился о каменный пол первого этажа, его факел погас.

– Тут уж ничего не поделаешь, – сказал Рольф и покачал головой.

Сокрушенно вздохнув, он отпустил переднюю ногу лошади, ласково потрепал ее по шее и повернулся к нам.

– Эта лошадка не пробежит и мили. Удивительно, как она до сих пор еще не свалилась, – сказал он.

– Черт побери! – пробормотал Говард. – Этого еще не хватало.

Он глубоко вздохнул, прикусил нижнюю губу и беспомощно и удрученно посмотрел вперед на дорогу. Примерно полчаса назад в окнах нашего экипажа промелькнули дома какого-то маленького поселка – и с тех пор мы не видели вокруг ничего, кроме леса. Уже стемнело, и деревья, подступающие к дороге с обеих сторон, казались мрачной непроницаемой стеной. Было холодно.

– Боюсь, что нам придется вернуться, – сказал он с сожалением. – И тогда наши планы полетят к чертям. Все полетит к чертям.

– Вернуться? – переспросил я.

Мы ехали практически без остановок с тех самых пор, как вышли из поезда в Глазго. Уже одна мысль о том, что придется вернуться назад – пусть всего на несколько миль – после такой изнурительной поездки вызывала у меня негодование. К тому же Говард был прав – наш график движения был спланирован чуть ли не по секундам, и мы не могли позволить себе потерять целую ночь.

Говард кивнул.

– Да, в тот поселок, который мы проехали, – пояснил он. – Если нам повезет, мы найдем кого-нибудь, кто продаст или одолжит нам свежую лошадь, – он пожал плечами. – Хотя уже довольно поздно.

– А если мы выпряжем эту лошадь и дальше поедем на одной? – спросил я.

– Не получится, – вместо Говарда ответил Рольф. – Для одной лошади мы – слишком тяжелый груз. Она быстро выбьется из сил.

Говард кивнул:

– Рольф прав. Мне не хотелось бы застрять где-нибудь на полпути. Пошли поможем Рольфу.

На этот раз я не стал спорить, а послушно последовал за Говардом и его могучим слугой, чтобы совместными усилиями выпрячь лошадь. Перспектива заночевать на этом глухом участке дороги меня совсем не прельщала. Хотя я никогда не боялся темноты и связанных с нею всяческих страшных историй, этот черный лес, обступивший дорогу и, казалось, указывавший на нас сухими, без листьев, сучьями деревьев, словно черными руками, вселял в меня какое-то непонятное беспокойство. Быть может, я просто слишком много пережил за последние несколько недель. В принципе, я уже – хотелось мне этого или нет – примирился с мыслью, что я – сын колдуна и что чародеи и демоны существуют на самом деле, активно вмешиваясь в жизнь людей. Но это отнюдь не означало, что я стал относиться к этому всему абсолютно спокойно. Хотя принято считать, что человек может привыкнуть к какой угодно опасности, если будет постоянно с ней сталкиваться, на самом деле это совсем не так. Наоборот, через некоторое время человек начинает шарахаться даже от собственной тени и испуганно вздрагивать от каждого шороха.

– Сюда кто-то едет, – пробормотал Рольф.

Я поднял голову, шагнул на дорогу и посмотрел туда, куда показывал Рольф – как раз оттуда мы приехали. В первый момент я ничего не увидел и не услышал. Но у Рольфа зрение и слух были получше, чем у меня, и через несколько секунд я все-таки различил стук копыт, а затем увидел, что из лесного полумрака появилась фигура одинокого всадника.

Он быстро приближался и вскоре уже был возле нас, остановив свою лошадь всего лишь за несколько шагов от нашего экипажа. Лошадь беспокойно перебирала ногами, и ветер донес до меня острый запах ее пота. Всадник, должно быть, скакал очень быстро.

– Добрый вечер, господа, – сдержанно сказал он. – У вас какие-то проблемы?

Вопрос был скорее риторическим. Когда мы подошли к всаднику, Рольф уже полностью выпряг лошадь, и было заметно, что она болезненно подбирает правую переднюю ногу, стараясь не становиться на нее.

– Боюсь, что да, – ответил Говард. – Одна из наших лошадей разбила копыто об острый камень. А вторая в одиночку не вытянет нашу карету.

Всадник в течение нескольких секунд разглядывал наш экипаж. Хотя его лицо в темноте казалось лишь светлым пятном, я заметил, что от его взгляда не ускользнуло ничего, и это мне почему-то не понравилось. Но я промолчал.

– Это явно неподходящее место для остановки, – сказал всадник, закончив свой осмотр. – До ближайшего населенного пункта почти пять миль. Вы, наверное, едете издалека?

Говард проигнорировал его вопрос и лишь дружелюбно – хотя и несколько сухо – улыбнулся.

– Мы уже подумывали вернуться в поселок, через который недавно проехали, – сказал он. – Быть может, там есть…

– Там нет никого, кто мог бы вам помочь, – перебил его всадник, отрицательно качая головой.

Говард нахмурился, а незнакомец через секунду добавил:

– В поселке лишь несколько рабочих лошадей, которые просто разнесут вашу карету, если вы попытаетесь их впрячь. А пять миль до Обана (он показал рукой в северном направлении) вам на одной лошади не одолеть.

Говард вздохнул.

– Тогда нам придется идти пешком, – пробормотал он. – Все равно мы не можем заночевать прямо здесь.

Незнакомец засмеялся. Это был глухой, неприятный смех. Его лошадь испугалась и начала нервно перебирать передними ногами, но он грубым движением заставил ее успокоиться.

– Да, заночевать здесь вы не можете, – заявил он. – Но и идти пешком тоже не годится. Мой дом всего в полумиле отсюда. Если вам понравится моя комната для гостей, вы сможете там переночевать. А утром я позабочусь о том, чтобы найти для вас свежую лошадь.

Посмотрев на нашу вторую, все еще впряженную лошадь, он добавил:

– А лучше две.

Говард заколебался. Даже не глядя на него, я почувствовал, что неизвестно откуда взявшийся незнакомец кажется ему таким же подозрительным, как и мне. Но у нас не было другого выхода.

– С… с вашей стороны это было бы очень любезно, мистер…

– Болдуин, – отрекомендовался незнакомец. – Леннон Болдуин, сэр. К вашим услугам.

Говард слегка поклонился.

– Филлипс, – сказал он. – Говард Филлипс. А это мой племянник Ричард и Рольф, наш слуга и кучер.

С этими словами он указал сначала на меня, а потом на Рольфа, при этом он сделал мне еле заметный знак глазами. Я чуть было не кивнул в ответ, сумев удержаться от этого лишь в последний миг. Безусловно, не было никаких оснований не доверять Болдуину. Но, с другой стороны, почему мы должны были ему доверять? Еще в Лондоне мы договорились, что будем ехать под вымышленными именами.

– Тогда поехали, мистер Филлипс, – поспешно сказал Болдуин. – Уже поздно, а я давно в дороге и сильно устал. Садитесь в свою карету. Я поеду впереди.

Не дожидаясь ответа, он пришпорил лошадь и поехал впереди нас. На какой-то миг в свете луны я сумел получше рассмотреть его лицо. Оно каким-то странным образом было похоже на лицо Говарда – узкое, с тонкими, почти – но лишь почти – аристократическими чертами, с темными глазами, обрамленное тщательно ухоженной бородкой, как у короля Артура. Его кожа показалась мне неестественно бледной, хотя, возможно, причиной тому был лунный свет. А еще он как-то нелепо, судорожно держался в седле. То ли он действительно проскакал большое расстояние и сильно устал, то ли – и это казалось мне более вероятным – он был не очень искусным наездником.

Говард тронул меня за руку и указал на карету. Рольф тем временем уже связал лишние поводья в один большой узел и бросил их на крышу кареты, туда, где находился наш багаж. Раненая лошадь стояла в стороне, но я знал, что она последует за нами, как только мы тронемся.

Мы снова сели в карету. Говард закрыл дверь, но при этом отодвинул занавеску на окне и уселся таким образом, чтобы видеть Болдуина. Рольф щелкнул кнутом, и наш экипаж, покачиваясь, тронулся в путь. Скрип тяжелых деревянных колес по пыльной дороге, казалось, стал более громким.

– Ну и что ты о нем думаешь? – спросил через некоторое время Говард.

– О Болдуине? – я пожал плечами, а затем честно ответил: – По правде говоря, особых симпатий я к нему не испытываю. Но, по крайней мере, благодаря ему нам не придется ночевать прямо на дороге.

Говард нахмурился.

– Быть может, так было бы лучше для нас, – пробормотал он.

Он сказал это не столько мне, сколько самому себе, но я все же отреагировал на его слова:

– Ты ему не доверяешь?

– He доверяю… – Говард вздохнул. – Наверное, я просто слишком мнительный. Но мне кажется странным, что он появился именно в этот момент. До этого на протяжении почти двух часов мы не встретили ни одной живой души. Он пришел к нам на выручку как-то уж слишком своевременно.

– Я всегда считал, что англичане охотно помогают другим людям.

Говард тихонько засмеялся.

– Любой человек охотно помогает другим людям, когда у него есть для этого причины, – ответил он как-то двусмысленно. – Впрочем, ты прав: мы должны радоваться тому, что нам не придется ночевать на дороге.

– А что мы будем делать дальше?

Говард немного помолчал.

– Это небольшое недоразумение ничего не меняет в наших планах, – наконец сказал он. – Я отправил своим друзьям в Дернессе телеграмму, сообщающую о нашем приезде. Они, думаю, учтут, что по дороге у нас могла случиться задержка.

Стук копыт стал звучать по-другому. Экипаж начал раскачиваться намного сильнее и затем вдруг сильно накренился в сторону, словно судно в штормовом море. Из-за слабых рессор карету – а вместе с ней и нас с Говардом – сильно встряхнуло: это Рольф, следуя за нашим проводником, направил экипаж на узкую, всю в выбоинах и ямах, лесную дорогу.

В течение дальнейшего пути разговаривать стало просто невозможно. Мы с Говардом изо всех сил старались при очередной встряске не слететь с сиденья или не удариться головой о верх экипажа, и я уже начал опасаться, что оси могут треснуть или развалится корпус кареты. Я попытался смотреть в окно, но все, что я видел, – это темноту, в которой лишь иногда мелькали какие-то тени. Дорога была такой узкой, что кусты и ветки деревьев царапали по бокам кареты. Мне казалось, что по этой дороге уже многие годы никто не ездил.

Наконец карету перестало болтать туда-сюда, и она, издав тошнотворный скрип, остановилась. По моим прикидкам, мы проехали где-то с полмили в глубину леса практически перпендикулярно к нашему предыдущему курсу. Говард с недовольной гримасой на лице приподнялся и высунулся из окна кареты, а я тут же прильнул к противоположному окну.

Наш экипаж остановился перед мощными коваными воротами. Болдуин уже слез с лошади и возился с замком. Он открыл только одну створку ворот, чего было, впрочем, вполне достаточно для проезда экипажа. Петли ворот скрипнули так, как будто их не смазывали несколько десятилетий.

Мы въехали во двор. Под колесами экипажа заскрипел гравий. Огромные тени по сторонам двора оказались деревьями довольно большого, но явно заброшенного парка, окружавшего дом Болдуина. Похоже, не только дорога к дому и его ворота находились в запущенном состоянии. Впрочем, это было не мое дело. Я откинулся на спинку сиденья.

Экипаж, управляемый Рольфом, – слава богу, нас уже больше не бросало из стороны в сторону – подъехал по слегка поднимающейся к дому дорожке. Я услышал, как Рольф перекинулся парой слов с Болдуином, после чего наш экипаж остановился. На окно кареты со стороны Говарда упала огромная тень.

Когда мы вылезали из кареты, нам в лицо ударил холодный ветер. Из близлежащего леса доносился странный запах – так пахнет влажная зелень и… и что-то еще. Я так и не понял, что мне напоминал этот запах, но он был каким-то необычным. Воздух казался застоявшимся и спертым, хотя это было просто невозможно. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь в помещении, которое очень долго не проветривали.

Взглянув на дом, я забыл про запах.

Дом оказался просто огромным. Огромный и мрачный, он таил в себе какую-то опасность, как грозовая туча, заслонившая небо. Этот господский дом был построен в позднем викторианском стиле, по-видимому когда-то он выглядел величественным и принадлежал весьма знатной особе, может даже королю. Мощные полированные колонны окаймляли широкую наружную лестницу из белого мрамора, а над окнами, которые все без исключения были снабжены решетками, красовались вычурные архитектурные украшения. Слева и справа от входной двери стояли огромные каменные львы, а над дверью виднелась надпись, которую я не смог разглядеть в темноте.

Однако дом, несмотря на былое величие, был все же очень дряхлым. Решетки на окнах покрылись ржавчиной, а от дождя на стенах образовались мерзкие коричневатые разводы. Все стены были в трещинах, в некоторых местах поотваливалась штукатурка, и эти дыры были либо оставлены как есть, либо замазаны кое-как, а от одной из мраморных колонн отвалился кусок величиной с человеческую голову и теперь лежал, расколовшись на множество осколков, на потрескавшихся ступенях лестницы.

– Мистер Филлипс?

Голос Болдуина оторвал меня от созерцания архитектурных деталей. Я вздрогнул, почему-то с виноватым видом посмотрел на хозяина дома и поспешно улыбнулся, увидев, что он машет рукой, приглашая меня войти.

– Проходите, пожалуйста, в дом, – сказал он сдержанно. – Я организую вам небольшой ужин. Вы, должно быть, голодны.

– Наш багаж… – начал было Говард, но Болдуин тут же перебил его.

– О нем позаботится мой слуга, – сказал он. – Ваш кучер так же устал, как и вы. Не переживайте. Ничего с вашим имуществом не случится.

Его слова разозлили меня, но Говард быстро остановил меня жестом, и резкий ответ, уже готовый сорваться с моих губ, так и не прозвучал. Мы молча пошли вверх по лестнице вслед за Болдуином.

Дверь приоткрылась за секунду до того, как мы подошли к ней. Полоса желтого мерцающего света упала на лестницу, а в проеме двери появилась чья-то голова. Болдуин сделал нетерпеливый жест рукой, голова поспешно исчезла, и дверь тут же отворилась так, чтобы мы могли пройти.

Внутренность дома поразила нас. После заброшенности сада и запущенности дома снаружи я ожидал и внутри увидеть нечто подобное. Но все оказалось совсем не так. За входной дверью нашим взорам открылась просторная, почти вся покрытая белым мрамором прихожая. С потолка на цепи толщиной в руку свисала огромная – как минимум пять ярдов в диаметре – люстра, освещающая помещение мягким желтым светом, а пол был таким чистым, что наши фигуры отражались на нем, как искаженные тени. Прихожая была почти пустой: из мебели здесь находился лишь большой дорогой секретер, над которым висело громадное хрустальное зеркало в золотом обрамлении. На противоположной стороне прихожей начиналась выложенная дорогими коврами лестница, ведущая на галерею, вдоль которой виднелись многочисленные двери. Чувствовалось приятное тепло, хотя я не заметил, чтобы где-нибудь горел огонь.

– Ну как, мистер Филлипс? – спросил Болдуин. – Довольны?

Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что его слова обращены ко мне. Я вздрогнул, повернулся и смущенно посмотрел на него. На его губах появилась легкая насмешливая улыбка. Похоже, он правильно истолковал мой взгляд.

– Я… извините, – пролепетал я. – Я…

Болдуин слегка махнул рукой и закрыл за собой дверь.

– Не смущайтесь, мистер Филлипс, – сказал он равнодушно. – Я, знаете ли, уже привык к тому, что каждый, увидевший мой дом снаружи, войдя внутрь, выглядит весьма удивленным.

Его улыбка стала шире, но от этого не перестала быть отталкивающей.

– У меня нет ни средств, ни людей, чтобы поддерживать в порядке сад, – продолжал он, – но я всегда испытываю чувство удовлетворения, когда вижу лица вошедших в мой дом.

Мне с каждой секундой становилось все больше не по себе. В принципе, Болдуин всего лишь откровенничал с нами, но эта его откровенность казалась весьма невежливой.

– Похоже, я поставил вас в неловкое положение, – продолжал он, – поэтому давайте сменим тему. Кэрредайн, приготовьте что-нибудь перекусить для нас четверых. И, пожалуйста, побыстрее.

Слова были обращены к человеку, открывшему нам дверь. Это был сморщенный маленький человечишка, который все время стоял молча, с опущенной головой и лишь исподтишка краем глаза разглядывал меня и Говарда. Еще тогда, когда я его увидел в первый раз, в полумраке, он показался мне странным. Теперь же, при хорошей освещенности, его внешность просто вызывала страх.

В первый момент мне показалось, что он горбатый, однако я тут же понял, что это не так. Его левое плечо было ниже правого и сильно искривлено, а шея склонилась каким-то странным образом в сторону, как будто он не мог держать голову прямо. Его левая ладонь была вывернута наружу, пальцы представляли собой бесполезные окостенелые обрубки, а правая нога вместе со ступней выглядели так, как будто суставы сломались, а затем срослись под неправильным углом. Его лицо казалось просто кошмарным: оно было приплюснутым и перекошенным, словно восковая маска, которую кто-то придавил. Рот был слегка приоткрыт, в результате чего из него постоянно самопроизвольно текли слюни, его левый глаз, прикрытый веком, очевидно, был слеп. Полный калека.

– Ну как вам Кэрредайн? – тихо спросил Болдуин. – Он у меня прислуживает по дому. Достойное жалости существо. Собственно говоря, толку от него мало, он, скорее, приносит больше вреда, чем пользы, но должен же кто-то его приютить, вы согласны со мной? – он засмеялся. – Я даже хотел называть его Квазимодо, но мне показалось, что это будет дурным тоном.

Говард резко набрал воздух в легкие, но на этот раз уже я бросил на него предостерегающий взгляд. У Болдуина, несомненно, было весьма своеобразное чувство юмора, но вряд ли нас это касалось.

– Вы… живете здесь один? – спросил я, чтобы сменить тему.

Болдуин посмотрел на меня так, как будто я спросил, не болен ли он сифилисом.

– Нет, – ответил он. – Кроме Кэрредайна, здесь еще живут моя дочь и мой племянник Чарльз. Но они оба уже спят. Вы познакомитесь с ними утром за завтраком, если вам будет угодно, – он резко повернулся и хлопнул в ладоши. – Кэрредайн! Ты что, не слышал? Что-нибудь перекусить для четверых – быстро!

Кэрредайн что-то буркнул, по очереди посмотрел на меня, Говарда и Рольфа, вращая своим единственным выпученным глазом, и засеменил прочь. Он действительно был чем-то похож на Квазимодо…

– Однако, что мы здесь стоим? – сказал Болдуин, как только калека исчез из виду. – Чтобы приготовить еду, потребуется некоторое время. Пойдемте в библиотеку. Лучше поговорим там.

Не дожидаясь нашего согласия, он повернулся и быстрыми шагами направился к двери, находившейся сбоку от нас. Мы с Говардом обменялись долгими недоуменными взглядами. Говард ничего не сказал, но я увидел по выражению его глаз, что он чувствует то же, что и я. Не надо быть ясновидцем, чтобы понять, что с этим домом и с его обитателями что-то не так.

Но я почему-то не испытывал ни малейшего желания выяснять, что же здесь происходит.

Библиотека представляла собой большую, до потолка забитую книжными полками комнату, в которой кроме полок имелись всего лишь прямоугольный полированный стол и четыре стула. Пол покрывали толстые и, несомненно, дорогие ковры, а в камине горел яркий огонь. Не считая окон и двери, камин был единственной частью стены, не заполненной полками с книгами. Болдуин указал приглашающим жестом на стулья, подождал, пока мы пройдем мимо него, и закрыл дверь.

Я с удивлением остановился.

Стол не был пуст. На его полированной поверхности стоял декоративный серебряный подсвечник с десятком горящих свечей, а также четыре тарелки, стаканы и другие столовые приборы. Возле них лежали свежие салфетки. «Четыре тарелки!.. – с изумлением подумал я. – Как будто он нас ждал!»

– Вы ожидали гостей? – спросил Говард.

– Гостей? – Болдуин слегка раздраженно стал переводить взгляд с Говарда на меня и обратно, затем его лицо вдруг просветлело. – А-а, вы имеете в виду столовые приборы! – он улыбнулся. – Нет. Но Кэрредайн всегда заранее подготавливает все необходимое для завтрака, прежде чем ложится спать. Я ему уже тысячу раз говорил, чтобы он этого не делал. Стаканы и тарелки за ночь покрываются пылью! Но ему очень трудно что-то внушить. Он калека, и, знаете ли, не только физически, – он вздохнул. – Ну, да ладно. Садитесь, господа.

Говард некоторое время смотрел на него испытывающим взглядом, затем пожал плечами и сел за стол. Я сел рядом с ним. Рольф остался стоять у камина, недовольно посматривая по сторонам и словно не зная, куда деть руки. Болдуин нахмурился и бросил на Рольфа долгий неодобрительный взгляд, а затем снова повернулся к Говарду.

– Извините, я отлучусь на минуточку, – сказал он. – Пойду посмотрю, где там Кэрредайн. Кроме того, необходимо распорядиться, чтобы подготовили ваши комнаты.

– Не хлопочите так о нас, – поспешно сказал Говард. – Мы…

– Я вас умоляю, – перебил его Болдуин тоном, не допускающим возражений. – Какие там хлопоты! Дом практически пуст, и в нем полно незанятых комнат. Я сейчас вернусь.

С этими словами он вышел из комнаты.

Дверь уже закрылась, а Говард все еще смотрел ему вслед, нахмурившись. Не трудно было догадаться, о чем он думал. Его пальцы теребили небольшую тросточку, которую Говард постоянно носил с собой. Он напряженно молчал.

В конце концов его молчание стало для меня невыносимым.

– Ну и? – спросил я.

Говард взглянул на меня:

– Что «ну и»?

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сердито сказал я. – Что ты думаешь о нем? И об этом доме?

– Что я о нем думаю? – Говард отвел взгляд в сторону и посмотрел на потрескивающее пламя в камине, как будто он там хотел прочесть ответ на мой вопрос. – Это не так легко выразить словами. Болдуин – странноватый человек, однако эксцентричность – еще не преступление.

Я почувствовал, что он явно говорит не то, что думает. Он, так же как и я, осознавал, что с Болдуином, его слугой и всем этим домом что-то не так. Здесь происходило что-то странное. Похоже, даже Рольф почувствовал негативную ауру, излучаемую этим домом. И Рольф, в отличие от Говарда, без всяких околичностей выразил свои ощущения.

– Этот парень какой-то ненормальный, – сказал он. – Чокнутый. Да и вообще здесь жутковато.

Говард чуть улыбнулся. Покачав головой, он выудил из кармана плоскую серебряную коробочку, достал из нее тонкую серебристую сигару и поискал по карманам спички. Не найдя их, он встал, подошел к камину и присел возле него на корточки.

– Я бы предпочел уехать отсюда, – пробормотал он. – Уж лучше заночевать в карете, чем в этом доме.

– Я такого же мнения, – пробормотал Рольф.

Он сказал это очень тихо, но его лицо было напряжено, а взгляд беспокойно бегал туда-сюда. Он явно нервничал. Как и мы с Говардом.

Говард прикурил сигару о горящую головешку, поднялся и с любопытством подошел к книжным полкам, стоящим рядом с камином. Он стоял ко мне спиной, и поэтому я не видел выражения его лица, однако я заметил, что он вдруг напрягся и резко поднял голову.

– Что там такое? – спросил я.

Говард ничего не ответил. Посмотрев еще несколько секунд на тесно прижатые друг к другу книги, он повернулся и широкими шагами прошел к другим полкам. Мы с Рольфом с удивлением наблюдали за ним. Для меня эти книги были всего лишь обычными книгами. Я никогда не проявлял особого интереса к буквам и цифрам (кроме тех, которые были напечатаны на зелененьких бумажках, – понятно каких), и явно не разделял свойственного Говарду увлечения древними фолиантами. Но в данный момент я почувствовал, что волнение Говарда вполне обосновано.

Наконец, после того как он минут десять ходил от одной полки к другой, рассматривая кожаные корешки книг, качая при этом головой и что-то бурча себе под нос, как въедливый старикашка, он вернулся к столу.

– Поразительно! – пробормотал он. – Даже невероятно.

– Неужели? – спросил я.

Говард сощурился, затянулся сигарой и виновато улыбнулся.

– Конечно, – сказал он, – ты не можешь их по достоинству оценить. Стоящие здесь книги – это что-то невообразимое, – он вздохнул. Пепел с его сигары падал на дорогой ковер, но он в волнении этого не замечал. – Ты видел мои книги в Лондоне. Это, пожалуй, самое большое в Англии собрание всевозможных сочинений по оккультизму и магии – по крайней мере, я так думал до сего момента. Но здесь…

Мало-помалу я начал кое-что понимать. Мой взгляд скользнул по полкам, рассматривая переплеты книг, стоящих тесными рядами…

– Ты имеешь в виду, – сказал я неуверенно, – что все эти книги…

– …посвящены колдовству, магии и оккультизму, – кивнул Говард. – Именно так. Здесь есть книги, написанные тысячи лет назад, а также фолианты, считающиеся давным-давно утерянными. И это…

– …совсем не случайность, мистер Филлипс, – послышался голос от двери. Говард вздрогнул и быстро обернулся, словно чувствуя себя виноватым. Дверь была открыта, в проеме стоял Болдуин. Мы не заметили, как он вернулся. Его лицо выражало одновременно и насмешку, и гнев. – Вы интересуетесь оккультизмом?

Говард поспешно кивнул.

– Немного, – сказал он. – Это… что-то вроде моего хобби.

– Тогда эти книги вам будут весьма интересны, – сказал Болдуин, закрывая за собой дверь. – Насколько я знаю, в этих книгах говорится о колдовстве и прочих подобных глупостях.

– Насколько вам это известно? – спросил Говард.

Болдуин несколько раз медленно, как бы в раздумье, кивнул и подошел ближе. Его взгляд остановился на сигаре Говарда, между его бровей появилась сердитая складка.

– Весь этот хлам собрал один из моих предков, – ответил он. – Меня все это, знаете ли, совсем не интересует. Точно так же, как и то, что рассказывают об этом доме.

Мне показалось, что при этих словах Говард слегка побледнел. Впрочем, возможно, это мне только показалось.

– Что вы имеете в виду, когда говорите: – «Рассказывают об этом доме?»

Болдуин улыбнулся, но его улыбка скорее была похожа на гримасу.

– Вы нездешние, поэтому не понимаете, о чем я говорю, мистер Филлипс, – сказал он. – Вы сейчас находитесь в заколдованном доме.

Увидев испуг на моем лице и лице Рольфа, он поспешно добавил:

– Успокойтесь, здесь нет никаких привидений или чего-нибудь подобного. Просто один из моих предков пользовался сомнительной славой: его считали колдуном. За это его, беднягу, живьем сожгли на костре, – он холодно улыбнулся. – Он, кстати, и собрал эту библиотеку. А меня все эти фолианты лишь раздражают. Я даже всерьез намеревался их выбросить, чтобы можно было сделать из этого помещения гостиную.

– Выбросить? – ахнул Говард.

Болдуин кивнул:

– Почему бы нет?

– Но они стоят… целое состояние. Они стоят больше, чем весь этот дом.

– Сомневаюсь, – пробормотал Болдуин.

Говард вдруг стал очень взволнованным.

– Если вы хотите их продать, мистер Болдуин, – начал он, – то…

– Чего-чего, а этого я как раз и не хочу, – перебил его Болдуин. – И был бы вам весьма признателен, если бы вы стряхивали пепел в пепельницу, а не на ковер.

Говард с виноватым видом вздрогнул, подошел к камину и бросил в него остаток сигары.

– Извините, – пробормотал он.

Болдуин махнул рукой:

– Ничего страшного. Боюсь, что на приготовление пищи потребуется еще некоторое время. Кэрредайн поспешает не торопясь. Чтобы не тратить зря время, я покажу вам ваши комнаты, если вы не против.

Говард кивнул, хотя его взгляд выражал полное несогласие с предложением Болдуина. Когда Говард смотрел на книжные полки, в его глазах появлялось какое-то странное выражение. Оно, пожалуй, было похоже на выражение лица человека, который, изнывая от жажды, целую неделю полз по пустыне и вдруг увидел, что единственный в округе колодец закапывают. Однако он, видимо, осознал, что Болдуин не имеет ни малейшего желания говорить ни о своих книгах, ни, тем более, об их продаже. С явной неохотой Говард последовал за Болдуином, уже снова открывшим дверь. После короткого колебания за ними пошли и мы с Рольфом.

Мы пересекли прихожую и начали подниматься по лестнице, ведущей на галерею. Я вдруг заметил, что стало очень тихо. Толстый ковер на ступеньках полностью заглушал наши шаги, но и без этого не раздавалось ни единого звука. Ни единого! Такой тишины обычно не бывает. Даже когда дом пуст, в нем все равно раздаются какие-то звуки: постукивание ставней, завывание ветра, беснующегося за стенами дома, поскрипывание балок, стонущих под тяжестью прошедших десятилетий. Дом всегда похож на огромное живое существо, у которого есть свой собственный пульс, свои собственные шумы – звуки жизни. Но в этом доме не было слышно ничего подобного. В нем царила тишина, абсолютная тишина. Этот дом был мертв.