Текст книги "В движении вечном (СИ)"
Автор книги: Владимир Колковский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)
– Приготовьте по чистому листку бумаги! – приказала немедленно учительница, закончив разбор нового материала. – Пишем контрольную. Вариантов у нас шесть. Помечаем первый, второй...
Игнат дрожащими пальцами одной руки нащупал внутри парты распластанный страницами вверх учебник. Осторожно прижал его там, где отбрасывалась крышка, и где была "она". Она, она!– его теперь единственная, последняя надежда.
Щелочка.
Узенькая длинная щелочка, в которую можно было усмотреть лишь единственную книжную строчку. Одну-единственную, но именно в этом сейчас была его единственная надежда.
"Спокойствие, теперь главное спокойствие".
Игнат затаился, застыл неподвижно. Косясь исподтишка на учительницу, поднес ручку ко лбу. Затем перекинул взгляд вниз, словно разглядывая вдумчиво лежащий перед ним чистый листик бумаги. Под всевидящим оком Живелы холодело, замирало внутри, но он выдержал вот так терпеливо несколько неописуемо долгих минут.
"Пора!" – наконец тронул учебник с места легчайшим движением. Затем вялыми редкими толчками ленивца заводил, задвигал беспорядочно вверх-вниз.
Сантиметрик, стоп, стоять пять секунд. Пол сантиметрика, стоп. Спокойствие, только спокойствие, еще полсантиметрика выше. Так, теперь смотрим. Не то. Еще немножечко выше... не то.. Спокойствие, только спокойствие, еще чуточку двигаем...а! ? кажись, есть.
Далее было гораздо проще. Незаметно продвигая учебник от заголовка параграфа, Игнат только менял по ходу книжные фразы на свои. Работу он сдал первым, и учительница быстренько ее просмотрела:
– Что сказать,молодчина!
– А в дневничок?
– Подавай.
* * *
На четвертом уроке разбирали контрольную, которую писали в прошлый раз. Математик Михаил Иваныч, «Галушка», невысокий, широкий как в плечах, так и в груди строгий мужчина лет сорока брал из разноцветной горки тетрадок верхнюю, называл фамилию, а потом останавливался на ошибках.
Слушали внимательно, а многие даже, затаив дыхание, ожидали своей очереди. Получить хорошую отметку по математике было не просто и весьма престижно. Не раз случалось, что на все параллельные классы выходила в итоге лишь одна пятерка по контрольной, и если в роли такого единственного триумфатора оказывался Игнат, то тогда он с неделю как на крыльях летал.
Задание в прошлый раз было очень трудным, на громоздких длиннющих алгебраических многочленах. Одна за одной пролетали неудержимо, стремительно, ставшие вдруг такими незаметными, драгоценные минутки урока.
– Как там, босс, скоро? Давай, погнали, пора запускать конвейер! – словно издалека откуда-то зудел над ухом назойливым шепотом Лешка Антольчик.
Но Игнат лишь едва успевал отмахнуться в ответ, занятый целиком работой и даже не взглянув на своего подшефного:
– Да подожди ты.
– Сколько жди, пятнадцать минут на моих.
– Отцепись, сам завис. Не видишь?
Наконец, основополагающее звено, замершей в ожидании шефской помощи мафиозной цепочки, глянув в последний раз на часы, отмахнулось безнадежно рукой:
– Абзац, мальцы, сегодня!
Но на переменке Лешка говорил уже с пониманием, как и всегда в тех редких случаях, когда мафиозная цепочка оставалась без помощи:
– Начало четверти еще, ясное дело. Но коли есть начало, то будет и конец, а под конец даст нам и Галушка продышку!
И в этом он никогда не ошибался.
Тем более приятно Игнату было теперь, перебирая раз за разом мысленно контрольное задание, убеждаться с уверенностью снова, что серьезных ошибок, скорей всего, нет. "Ну и денек сегодня! – в восторге думалось. – И тут пятак, не иначе".
– Горанский... Горанский Игнат. Одна из лучших работ, – словно в подтверждение его мыслям говорил вскоре учитель. – Еще бы аккуратней, молодец Игнат.
А еще через несколько минут наступило самое приятное.
– Раскрыть дневники! Поставьте сегодняшним днем каждый свою отметку, – приказал Михал Иваныч уже нестрого, а как-то торжественно.
Потом пошел по рядам, проставляя подпись. Возле Игната приостановился.
– Ишь, сколько тебе понаставили! – рассматривая страничку дневника, даже удивился он улыбчиво.
– Иду на рекорд! – блеснул глазами в ответ счастливый Игнат.
Он уже понял...
Нет! – он всем существом своим явственно чувствовал, что это сегодня за день. День, когда как по накату ладится любое дело, когда случай с тобой заодно, и уж если пошла от начала удача, то напрямик до конца.
В тот феноменально счастливый день было еще два урока, физика и физкультура. Еще в конце минувшего учебного года принял Игнат окончательное решение поступать в университет на физфак. Теперь он учился на заочных подготовительных курсах, раз в месяц готовил письменную контрольную работу и отсылал ее на проверку. Выбором своим он был в огромной степени обязан учителю, который частенько поговаривал:
– Физика это, прежде всего, решение задач!
Соответственно и задачи на уроках физики решали почти каждый раз, а зачастую и весь урок. И вот, когда в тот удивительный день первая же зачитанная учителем задача оказалась из недавно выполненной курсовой контрольной, Игнат даже и не удивился вовсе. Ему даже показалось, что иначе и быть не могло, ни секунды не рассуждая, вскинул он вверх руку:
– А можно мне попробовать?
На физкультуре сдавали бег на тысячу метров. Выполнить на отлично обычный школьный норматив, имея давным-давно первый взрослый разряд по легкой атлетике – как через порог переступить. Однако когда Игнат в конце урока принес свой дневник на отметку учителю, тот даже не понял в начале. Мол, что-то ты новое выдумал. И действительно, ведь такого никогда не случалось в его практике, чтобы какую-то «физ-ру», да проставляли под роспись в дневник.
– А вы посмотрите! – в ответ на его недоуменный взгляд Игнат провернул торопливо дневниковые страницы, открыл сегодняшний день.
А там!
Там уже красовалось в столбик целых пять пятерок, шикарно отмеченных целой шапкой разноцветных учительских подписей.
– Для книги рекордов, Евгений Николаевич.
– Гиннеса?
– Не-а, фамильной...пока.
Теперь уже заулыбался широко и учитель:
– Ясно. Что ж, получите!
И он смачно вывел, размашисто расписался.
2
Рациональный подход
В свои первые школьные годы, когда Игнат и так все знал «на годы вперед» пятерки, словно сами собой прилетали в дневник с легкостью приятной и даже привычной. И действительно, что такое «А-а», «У-у» и «Мама мыла раму», когда запросто читаешь целые книги?.. Что такое «1+1» и прочая детсадовская арифметика, когда можешь досчитать хоть до миллиона?.. Что такое значки-крючки под линеечку, когда с легкостью пишешь целые письма?.. По сути, выполнить домашнее задание означало для него тогда лишь написать аккуратно, без ошибок письменное, да выучить коротенький стишок наизусть, если его задавали на дом.
Но с годами ситуация начала резко меняться.
С каждым годом новых учебных предметов становилось все больше, более объемными и сложными становились домашние задания. Теперь для основательной подготовки необходимо было просиживать долгие вечера над зачастую нудными, громоздкими параграфами, математическими замысловатыми формулами, но куда более влекли его спортивный городок в старом парке, речная рыбалка, новый фантастический роман... И постепенно с годами у Игната начал слагаться в стройную систему новый, рациональный подход к учебе, когда степень ответственности зависела от конкретного предмета и от особенностей характера конкретного учителя.
Так, например, экономическую географию он не любил, считал сухой, черствой наукой, да и не нужна она ему была для поступления. Такие предметы он вообще считал как бы лишними, по сути, ничем не отличаясь от того же Лешки Антольчика с его упомянутыми ранее, так называемыми "псинусами". В понимании Игната "лишние" предметы можно было не готовить дома как следует, однако иметь по ним итоговую отличную оценку было необходимо. Во-первых, как максималисту, а во-вторых, что гораздо важнее практически, для аттестата.
Средний балл аттестата тогда округляли таким образом:"3","3,5","4" и так до наивысшей в то время пятерки. Потом эту цифру прибавляли к полученным на вступительных отметкам, получая суммарный итоговый балл. Отсюда ясно, какое это имело принципиальное значение: недобрал, положим, в школе до максимальных пяти – рви потом, где хочешь на себе волосы, коль не хватило каких-то смешных полбалла до проходного.
Ясно, что таким особенным экземплярам, как Зэро, Лось и Антольчик была совершенно единая хрень-балда, что первый начальный класс, а что десятый выпускной. А вот, например, толстячок неповоротливый Михаська и коротышка, грибник знаменитый Славик Малько, которые еще в девятом едва перебивались с тройки на четверку, к концу десятого превратились незаметно почти в круглых отличников с пятерошным аттестатом. И такую вот удивительную перемену в десятом выпускном Игнат наблюдал у многих своих одноклассников.
Даже как-то обидно ему было.
– Как это назвать, Михась? – спрашивал он с ехидцей у соседа спереди. – Я от начала по самому максу, а ты... И один, считай, результат на выходе. Холява, по-моему.
– А сам? – вместо ответа спрашивал тот с кривоватой ухмылкой. – Сам-то упускал когда?
И прибавлял иногда, не меняя ухмылки:
– Эх, знали бы они про твои пятерки.
Под "ими" Михаська разумел, конечно же, некоторых учителей. И что тут было ответить, когда Игнат и сам впоследствии не раз признавался со смехом:
– Анекдоты про мою учебу в школе рассказывать можно!
И действительно, рассказывал, про "счастливый день", например, а еще непременно и про диковинную "универсальную" тетрадку.
3
Универсальная тетрадка
Зачем учить дома «сухую и черствую» экономическую географию, если, глянув на переменке в учебник, можно и так получить желанную пятерку? Зачем учить дома историю, она ведь также не нужна для поступления, а холява на ней еще и покруче, доверчивый Колька прямо с места разрешает отвечать.
Кроме того, на таких ненужных уроках можно было сделать массу полезных дел. Начала, к примеру, та же Нина Степановна разбор нового материала – достал нужные книжки-тетрадки из портфеля и погнал себе спокойненько на далекой "камчатке". И списать можно, и выучить.
Таким образом, у Игната частенько получались в расписании дни, когда можно было и вовсе не заниматься домашним. А других интереснейших дел с забавами набегало порой ровно столько, что он в такие дни порой даже забывал поменять тетрадки и учебники в портфеле. То есть, пришел домой со школы, забросил портфель под стол, назавтра в утренней спешке подхватил под мышку, и на занятия.
И главная проблема заключалась именно в этом. Чтобы прочитать заданный параграф, нужен учебник, а его-то и нет! На Лешку-оболтуса какая надежда, тот мог запросто и целый месяц таскать на уроки один и тот же портфель.
– Хоть бы книжки носил! – в нелепой растерянности кричал на него Игнат. – Я решаю, подсказываю, а ты?
В ответ Лешка теребил смущенно затылок:
– Ай, опять из головы выскочило.
– Выскочило! Пусть бы хоть что, да вскочило... Сколько раз говорил: только в дом, так и сменил первым делом учебники, вот и вся-то проблема.
– Так я думал. Как шел домой, всю дорогу думал, а как пришел, так и выскочило! – виновато оправдывался Лешка.
И вдруг отведя взгляд в сторону, бормотал тихо:
– Что ж, такой деловой, сам не поменял сразу?
В ответ Игнат злился еще больше.
– Сам, сам! – передразнивал своего подшефного въедливо. – Ты что сам, пускай хоть какая подмога. Вот что теперь делать, скажи? Книжки нет, а сто пудов вызовет. Михаська, Петрик, дайте географии.
– У самих одна.
– Ну вот, приплыли, триндец.... Слышь, Лешка, а у девчонок если попробовать?
– Без толку. Достали мы их уже.
Тут Игнат просто не выдерживал:
– Слушай, тогда давай так! Где хочешь и как хочешь. В "А" – класс, если что, сбегаешь.
Такие же грандиозные проблемы были поначалу и с тетрадками. Куда списать домашнее, если нет в портфеле нужной тетради? Однако именно эту проблему Игнат разрешил кардинально и просто. Он быстро подметил, что в старших классах учителя обычно не собирали тетрадки на дом для проверки, только иногда в начале урока проходили по рядам, просматривая таким образом, сделано ли домашнее. Поэтому теперь у Игната все тетрадки были универсальными. Надо списать, он просто брал первую попавшуюся из тех, что имелись в наличии, переворачивал на чистую страничку и смело катал туда.
В общем, такая нехитрая система работала безукоризненно, и за долгие годы учебы лишь однажды досадный конфуз получился. Да и тот, считай, по собственной глупости.
В тот раз Игнат то ли забыл, то ли просто поленился отвести в тетради поля, а историк Колька на своем традиционном просмотре это заметил. Выведя, как всегда, с нарочитой старательностью знаменитую "пьяную дорогу", он вдруг совершенно неожиданно отвернул одну страничку назад – а там формальдегиды! Еще одну страничку назад ? закон Джоуля-Ленца! Ещё назад ? объем прямоугольного параллелепипеда!
Долго ворочал туда-сюда изумленный Колька диковинные странички, необычайно долго покручивал он головой, сопровождая эти действия своими неподражаемыми, частыми гримасками.
– И что эт-то, хлопче, у тебя за экономия? – спросил, наконец, протяжно. – Батька рубля на тетрадки не мае?
«Рациональный» подход к учебе еще не один раз приносил вот такие побочные досадные неприятности. Были и трояки в журнал, были и четверки за четверть, однако в целом это было не принципиально. И в результате Игнат неизменно имел на выходе то, что ему и было нужно. А именно массу свободного времени, и все десять ученических лет с высоты самой почетной школьной Доски победно поглядывал на окружающих его взрослеющий год от году улыбчиво-глянцевый лик.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ДЕТСКИЕ МЕЧТЫ
Тёмную выбери ночь и в поле безлюдном и голом,
В сумрак седой окунись , пусть ветер, провеяв, ути х нет...
Слушай... это летит хищная, властная птица,
Время ту птицу зовут, и на крыльях у ней твоя сила
Радости сон мимолетный, надежд золотые лохм о тья...
И. АННЕНСКИЙ
Чувство сознанное, что он совершил «грандиозное» пробудилось у Игната еще тогда, когда он впервые, «держась слабенькой ручкой за скользкие стены, одолел вкруговую успешно огромную зальную комнату».
И в тот же миг, как порыв вдохновенный появилось желание повторить свой подвиг – желание, стремление к этому остались навсегда. С первых памятных дней с какой-то инстинктивной необходимостью самым важным для него было претендовать на самое высшее, «грандиозное», словно это свойство было неотъемлемой и наиважнейшей частицей его души.
С давних пор людское племя пытались делить на группы, классы, касты и т.п., по разным признакам. Вот, например: "На протяжении всей зафиксированной истории и, по-видимому, с конца неолита на свете были люди трех сортов: высшие, средние низшие...", –.утверждает герой одной из самых знаменитых антиутопий минувшего века, характеризуя далее особенности и жизненные устремления каждого «сорта».
Долгое время такое деление, невзирая на его очевидную ироничность, представлялось Игнату наиболее всеобъемлющим, полным, однако в настоящее время он считает, что трех "сортов", пожалуй, замного. И что можно свободно обойтись лишь двумя.
А именно.
Есть одни очень немногие люди, которые изначал ь но, пус ть в мечтах своих, пусть хоть в мыслях неудержимо стре мятся к высокому; они ищут , находят , но будут изве ч но искать.
И есть еще, обычно вполне счастливые люди, кот о рым известно по жизни «че надо конкретно», и как его , этого конкретного добиться.
1
Чемпион района
В поселке тогда, где свободное местечко, была небольшая площадка – дочерна выбитая земляная плешь, и по паре крупных булыжных камней по краям. Собралось десятка два окрестных мальчишек, и можно было разбиваться на команды.
– Матки кто? – выбирали первым делом двух наиболее авторитетных игроков.
Затем они по очереди набирали партнеров.
Игнат и в футболе первенствовал, сколько их было забитых голов, победных матчей! Но заниматься спортом всерьез он начал значительно позже, и не футболом, а именно тогда, когда в поселке открыли спортивную школу со специализацией "легкая атлетика".
Туда вначале множество детворы записалось, это было дело новое и уже потому интересное. А еще там бесплатно выдавали на руки темно-синие тренировочные костюмы, триковые, простенькие, но с широкими белыми полосками, как у настоящих спортсменов. Выдавали еще и красиво прошитые по краям разноцветными нитями, дефицитные тогда китайские кеды. Уютный стадион в старом парке зазвенел дружно хорошо слышным даже на окраинах, рассыпчатым фальцетным многоголосьем.
Но уже очень скоро выяснилось, что пропускать тренировки нельзя, нельзя курить, плохо учиться, и вообще скоро выяснилось много такого, что с каждым разом превращало веселую игривую забаву в надоедливую повседневную работу. Многие "отсеялись", осталось лишь десятка два, в основном из тех, кто и раньше выступал за школу на различных соревнованиях. Остался и Игнат.
Прыжки в высоту нравились ему за едва уловимое, однако реально осязаемое ощущение полета. Но более всего понравилось ему то, что сразу и восхитительно скоро пошли в рост результаты: как ни тренировка, как ни соревнования, так сантиметры прибавил. Игнат предполагал, что так будет всегда, и в своих тайных мечтаниях рассчитывал вскоре стать чемпионом международного масштаба, пускай пока только среди ровесников.
Тогда вначале он не понимал даже, почему это вокруг так мало желающих стать чемпионами, если для этого нужно лишь чуток попотеть на тренировках. Это же так чудесно, восхитительно возбуждать своими достижениями восторженные овации многотысячных стадионов, возвышаться победно, счастливо на мировых пьедесталах под величавый торжественный гимн своей могучей страны.
И тренер поддерживал его горячо, всецело.
Это потом его бывший тренер вдруг резко поменял специализацию, переоделся окончательно в ватную фуфайку, грубый вязаный свитер, занялся усердно разводом кур, нутрий и прочим фермерством. А вот тогда в первый год работы после института он бодро похаживал по стадионным дорожкам в стильных адидасовских кроссовках, элегантной эластиковой спортивке, был большим энтузиастом и признанным кумиром молодежи в поселке.
Яркая спортивка сидела на статной фигуре на диво эффектно, однако Игнату казалось, что более всего его бывшему тренеру пришлась бы к лицу походная форма пешего римского воина-легионера. Короткая стрижка, мужественное лицо, нос классический, римский, и даже через спортивку выразительно проглядывала атлетически выпуклая грудь. Многие поселковые девчата признавались по секрету, что именно с такой внешностью представляют себе "настоящего мужчину", однако сам он, махнув пренебрежительно рукой, неоднократно с ухмылкой выговаривал приятелям:
– Слабый пол, одно слово! Мелочь, мелочь, мелочь, и разговоров не стоит. Лично я, ребята, до тридцати вешать на себя этот хомут не собираюсь.
Сразу по приезду в поселок ему как молодому специалисту выделили маленькую комнатку в общежитии. Каждый вечер туда наведывались гости, молодежь, и не только его подопечные, заходили целыми компаниями. Слушали музыку, травили анекдоты, рассказывали различные жизненные истории, несравненное большинство которых принадлежало самому хозяину. Вряд ли кто-либо мог поспорить с ним в мастерстве рассказчика, повествовал он неспешно, солидно, подчеркивая для выразительности кульминационные моменты значительными паузами, с легонькой усмешкой человека, для которого уже нет никаких секретов в жизни.
Как, впрочем, и особых проблем:
– Лучше попасть под автобус, чем под мой кулак! – любил, между прочим, отметить он.
Временами, наблюдая очевидный эмоциональный эффект от своих рассказов, тренер благодушно впадал в какое-то своеобразное вдохновение, и, словно впорыве искренности, говорил тогда Игнату, что скоро они "выиграют республику, потом Союз, а там, глядишь, и за кордоном отметятся". Затаив дыхание, молча слушал Игнат, все это так соответствовало его самым заветным мечтаниям.
Как вдруг случилось нежданное.
Игнат снова первенствовал на районе, снова улучшил личный рекорд, а затем... Затем словно в гранитную стену уперся. На областных соревнованиях лишь повторил лучший результат, и не вошел даже в призовую тройку. Он посчитал, что это эпизод, случайность, что вскоре все начнется снова. Вставал с утра пораньше, в жару и дождь бегал выматывающие многокилометровые кроссы, еще больше потел изо дня в день на стадионе. Старался разнообразить, менял раз за разом методику, штудировал литературу, но день сменял день, неделя неделю, месяц шел за месяцем, а он не только хотя бы сантиметрик прибавить, а даже и свой лучший результат мог показать не всегда.
– Роста, видать, у меня маловато, – объяснял так свои неудачи. – Теперь все чемпионы под два метра.
– Не-ет, Игнат! – возражал в ответ тренер. – Два метра прекрасно, и кто ж тут поспорит. Да только в спорте с любым ростом, с любой завидной фактурой всегда так. Вначале результаты растут как на дрожжах быстро, потом тормозят и... обязательно стоп! В какой-то момент полный тормоз, вот как у нас теперь. Эх, а казалось побудем в прогрессе.
– И что теперь?
– Пахать! Пахать, пахать и пахать.
– Сколько?
– Сколько! Если бы знать. Тут не просто, прежде надо подвести рабочую базу под организм, вывести его на новый уровень. А это дело серьезное, для этого нужно время и работа, работа.
– Но хотя примерно?
– Ну-у, здесь....Здесь, в принципе, зависит от конкретного организма. Кому месяцы, кому год...
– Год?!. Целый год топтаться на месте, толочь воду в ступе? Да кто ж так выдержит?
– Только тот, кто хочет стать чемпионом! – твердо отчеканил тренер. – Но по-настоящему хочет.
Вот так на диво легкий путь к наградам, славе и чемпионству уныло вытянулся для Игната в неизмеримо долгий серпантин едва заметной горной тропинки, безнадежно исчезающей где-то в тумане ребристой крутобокой вершины. Одно дело ступать хоть чуток, совершать ежедневно еле видимый, крохотный шаг, но вперед, и совсем другое: молотить упругим молотком в гранитную толстую стену, ни куска не выбивая при этом, ни заметной расколинки.
– Не могу я жить далекой перспективой! – говорил и говорил Игнат тренеру. – По мне как должно?.. Сделал работу, так и получи результат! Добавил прилично, вложился на полную, так и получи соответственно.
В ответ тот только усмехался, посмеивался с его детской наивности:
– А кто?.. И кто не хотел бы вот так, поди-ка, спроси у любого. Только знаешь, дружок, ведь не обязательно в спорте, в жизни нашей также частенько совсем по-другому выходит. Вот дали мне, к примеру, эту смешную сотнягу на жизнь, и тяни с ней как знаешь! А сколько: год-два или до пенсии самой ведь не сказали. И ты тоже не думай, кончишь институт, сядешь на оклад и... Так что, пора привыкать. Самое время тебе привыкать, если жить на этом свете хочешь.
– А если я не могу?
– Х-ха! – хохотнул в ответ коротко тренер. – Через твое "не могу", дружок, можно переступить как через порог.
И, повертевши еще какое-то время коротеньким густоволосым чубом, он посерьезнел снова. Далее говорил опять деловито:
– Ты вот что, Игнат, лучше меня послушай. У нас с тобой целое лето впереди, уйма времени.. Общей физухи добавим, плавать начнем обязательно. Короче, как работнём на жарком солнышке, себя не узнаешь!
Он говорил о скорых каникулах, о лучистой солнечной благодати, как о естественном незаменимом подспорье в деле спортивного роста, говорил о витаминах в фруктовых садах. "Что ж, за три вольных, солнечных месяца можно и впрямь сделать очень много, – согласился Игнат с ним в итоге.
Однако как раз незадолго до лета, в конце мая... Она!
Она была стройна и голубоглаза, она была эффектная блондинка, ей было немногим за двадцать, она также молодой специалисткой прибыла в поселок преподавать фортепиано в детской музыкальной школе.
Это внезапное знакомство оказалось по-настоящему фатальным. За целое лето, за все то небывало благодатное солнечное лето Игнат лишь единственный раз и повстречал своего тренера, да и то совершенно случайно. В кирзовых сапогах, в заляпанном краской, затрепанном старом свитере, с рабочим мастерком в руке тот теперь был полностью занят капитальным ремонтом своей, но уже отнюдь не холостяцкой комнатки в общежитии.
– Вот видишь, дружок, как оно в жизни случается, – отведя взгляд в сторону, одно только выговорил тренер как-то растерянно.
Растерянно и виновато в тоже время, словно оправдываясь тем самым одновременно и за внезапный "хомут на шею до тридцати", и за "как работнём, так себя не узнаешь!"
Он, конечно же, думал, что Игнат в обиде большой, но это было не так. Это было совершенно не так, ведь это было и его лето... Это было его то самое бирюзовое лето.
Да и выбор, выбор окончательный был уже сделан. А спорт... Игнат вообще не рассматривал спорт, как нечто такое, чему стоит посвятить свою жизнь. На вдохновляющем взлете обманчивых грез, он лишь хотел восхитить этот мир как бы вмимоходь, не уходя от прямой магистрали, солнечным зайчиком «запросто» вспрыгнуть на высший спортивный олимп.
2
Фантастика
В детстве Игнат любил, когда отец подбрасывал его «в гору». Сильные ловкие руки подбрасывали под потолок, дощатый, окрашенный небесной голубизны краской, а так хотелось еще выше... И когда однажды в классе писали сочинение на тему «Кем быть?» – Игнат написал, что мечтает покорить небо.
Он писал про ослепительную бездну небесного полушария-купола, вальяжно роскошную синь без конца, причудливые танцы белоснежных пушистых громадин. Про утренний дымчатый свет на краях, про далекие звезды, про цветистую нежно раскрасавицу-радугу, до которой так хочется дотронуться руками, и, конечно же, что взлетит выше всех... Даже учительница зачитала его работу всему классу.
Тогда в раннем детстве Игнату казалось, что все необозримое количество людских профессий и занятий можно разделить только на два вида: романтические и неромантические. И привлекали его исключительно первые. В самом деле, он даже представить себе не мог, как это можно всю сознательную взрослую жизнь изо дня в день заниматься одним и тем же. Прибирать, например, с первобытной метлой один и тот же, наскучивший до смерти маленький дворик, или стоять у фабричного станка, вытачивать по шаблону одну и ту же примитивную деталь. Учителя в школе твердили: «В нашей стране всякий труд почетен!» – возможно, это было и так, но вот чтобы самому... Тут у Игната тотчас и невольно возникала невыносимая ассоциация с помещением душным и тесным, окна и двери в котором забиты накрепко, наглухо, навсегда.
Пожалуй, только продавцам в магазине, представителям профессии явно неромантичной, он немножко завидовал поначалу, да и то лишь до тех пор, пока в детской наивности думал, что все за торговым прилавком его – продавца собственное.
Вообще-то, с самого начала он мог насчитать очень немного по-настоящему интересных профессий. Но даже из них многие со временем постепенно теряли в глазах ореол настоящей романтики. Так, к примеру, те роскошные яркие картины, что заняли вдохновенно и красочно не одну полосатую страничку в его давнем школьном сочинении превратились в итоге в бескрайний арктический пейзаж, ослепительный, белоснежный, но... и бесконечно однообразный.
Что, что там за облаками нынче увидишь "такое"? – захватывающее дух, невообразимое, по-настоящему удивительное и загадочное. То, что никто и никогда еще не видел.
Быть путешественником?
Но эпоха великих географических открытий давно канула влету, новых крупных terra inkognita на его родной планете просто не осталось. А что нынче откроешь где-нибудь на мизерном, забытом Богом, коралловом островке посреди океана? Червячка неизвестного, инфузорию новую, травинку ничтожную, что и в микроскоп-то едва углядишь. Этим человечество также не удивишь, здесь также давным-давно пришло время рутинной черновой работы.
Все более будничными становились с каждым разом и космические орбитальные витки вокруг Земли. Тем, кто мечтал стать космонавтом, Игнат говорил:
– Гагариным ты все равно уже не станешь, а накинь годков с десять – и что трамвайный вагончик будут по кругу гонять.
– А на Марс, Венеру?
– Ну и что? И что там отыщешь, кроме каких-нибудь инфузорий?.. Так зачем далёко мучиться, вон, погляди сколько лужиц за Неманом.
Говоря это, Игнат улыбался шутливо. И вдруг становясь в одно мгновение серьезным, говорил уже возвышенно, строго:
– Туманность Андромеды, созвездие Кентавра!.. или хотя бы до тау-Кита добраться.
Там, только там – считал он теперь, на бесчисленных планетах иных звездных систем наверняка затаилось "оно". Оно, по-настоящему удивительное, пускай и невообразимо ужасное, таящее смертельную опасность, но действительно "то"... То, что никто и никогда еще не видел.
Только там теперь ему грезилась подлинно романтика и цель высокая, цель подлинно грандиозная, которой действительно стоило посвятить свою жизнь.
И он уже путешествовал, путешествовал изо дня в день на миллионы парсек среди мириадов галактик, в далекое прошлое и невообразимое будущее, с замиранием сердца заглядывал трепетно в загадочные параллельные измерения. Где-то в неимоверно затерянных далях на неведомой планете с багровым небом и двумя разноцветными солнцами терпел ужасную катастрофу его звездолет, гибли друзья, и в одиночестве черном, в бездне чужой и зловещей он жил, выживал и... надеялся. Надеялся, снова когда-то коснуться родимой Земли.
Вместе с гениальным ученым овладевал он могучими силами, властвовал безмерно, читал с легкостью чужие мысли, на заезженных колесах уэлссовской машины времени искал захватывающих приключений на неоглядных просторах штормливого океана истории.
Фантастические сюжеты тогда вдохновляли, захватывали, но читал Игнат нередко и более серьезную литературу. И вот здесь притаилось фиаско, и вот здесь непреклонно восстала стена. Из книг более серьезных, научно-популярных весьма обескураживающее выяснилось, что так хорошо знакомый ему фотонный светоскоростной звездолет, на котором чаще всего и путешествовали по Вселенной его любимые фантастические герои, оказывается, еще очень и очень нескоро построят.
Да и построят ли вообще?
С приближением скоростей к световому пределу возникают грандиозные трудности, и как их преодолеть науке пока неизвестно даже в принципе. Да и с этой, невообразимой лишь по земным черепашьим меркам, предельной скоростью тоже ведь не очень-то разлетишься по Вселенной! До ближайшего и наверняка уныло безжизненного Сириуса три с лишним года, а до ближайших наиболее интересных звездных систем так и всей жизни не хватит.
Из всего этого неумолимо следовало, что и его новой мечте стать межзвездным астронавтом-исследователем тоже не суждено сбыться. Это удел романтиков дальних столетий, а его время уже наступило, время конкретных решений пришло.
