Текст книги "В движении вечном (СИ)"
Автор книги: Владимир Колковский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
– А, дядя Коля, нас утро встречает прохладой! – кричит ему снизу приветливо Серега-Пан. – Ну, воевода в отставке, докладывай, и каково почивали?
На дворе уже далеко не утро, а самый полдень в разгаре. Время в работе бежит незаметно, и мы отпахали сегодня, считай, уж полсмены. Однако дядя Коля давно на заслуженном отдыхе, и привилегией выспаться вволю нисколько не брезгует; и как же иначе, ведь это одна из немногих доступных в утеху услад, что оставляет нам жизнь на закатные дни. Дядя Коля только проснулся, он виден из широкого окна верхней частью желтоватого тощего тела. На нем легкая безрукавная постельная майка, на мелковатом, чуть заспанном личике написаны радости свежему утру и солнцу, приветы хорошему ясному дню.
– Спалось хорошо, и денек нас встречает отличный! – он отвечает охотно с непритворной улыбкой задора. – А что, братцы-грузчики, время я вижу к обеду?
Мельком взглянув на часы, Серега согласно махает рукой:
– Так точно, товарищ начальник. Двадцать минут и отбой.
На его лице также улыбка, но его улыбка с заметным налетом рабочей усталости, ведь "почивать" здесь на подсобном двору не пристало. Впрочем, в этой тяжеловатой улыбке теперь ясно присутствует и предвкушение сладких свободных минут. Скоро! – обеденный перерыв, а это уже привилегия наша простого рабочего люда. И это тоже услада, услада из очень немногих на тридцать коротких минут, что дарит в законном порядке нам эта "шабашка за ломаный грош". Скоро, скоро обед долгожданное время, когда под усталые потные плечи опять изумительно вкусной предстанет горячая миска мясного борща, и можно, без страха нарваться на окрик начальства, отставить в бытовку на время, набивший оскому, железный дрючок.
– А что дядь Коля, и впрямь нынче чудный денек! – восклицает снова Серега. – Вон как птички щебечут, и сверху не капает.
И он улыбчиво подмигивает наверх:
– Как мыслишь? Выходит, не грех и...
– Следует, следует!
В ответ дядя Коля мгновенно сбавляет в улыбке, он говорит теперь нарочито серьезно, даже строго. Более того, при этом в его голосе присутствует и нечто такое, будто его даже удивляет некоторая неопределенность в тональности спрашивающего. И действительно вскоре, будто в подтверждение этому впечатлению дядя Коля вопрошает хрипловато, но звучно с высоты своего третьего этажа:
– А почему, почему?
Он вопрошает отчетливо, звучно, словно с трибуны, глядя на тех, кто внизу, будто решаясь поспорить с любым. Он говорит с чувством полной внутренней убежденности, выступая тем самым в решительный противовес всевозможным исключительным трезвенникам, что отвергают сто грамм без любых вариантов.
– И почему под хороший настрой и не выпить стаканчик?
По жизни любые сентенции, речи, призывные фразы окрашены личностью тех, кто сказал. Вот и сейчас, утверждай такое, положим, Серега-Пан или тем более Бельчик-наркот, и сразу за сказанным словом увидишь до боли знакомый итог. Но говорит дядя Коля, и с немалым удивлением ловишь себя на совершенно иной мысли. А и в самом-то деле, человек свою жизнь уже прожил, по возрасту он приближается к сотне, однако лицо у него не окрашено медью, он гладко выбрит, опрятно одет. Он был человеком, и человеком остался, и человеком пребудет до самых последних оставшихся дней. И эти последние дни на страницах судьбы сосчитать очень просто, и радостей уж перечислишь немного, и легкий разумный стаканчик ненастья в последние дни не наделает. Легкий разумный стаканчик одно лишь наполнит на толику времени прежней энергией дряблые клетки уставшего ломкого тела, подвигнет весенним порывом обрывки ушедших в далекое дней. Зажжет ненадолго еще и еще раз огнем сокровенных мгновений почти догоревший осенний костер.
Дядя Коля чудесный рассказчик, здешние работяги любят его послушать. Оттого и приглашают всякий раз пропустить за компанию стопочку, и стопочку, а иногда под "хороший настрой" и вторую дядя Коля вовсе не прочь. Но дальше кремень.
Однажды рассказывал:
– Я ведь в молодости как? Пил изредка, но если уж пить... Решишься, бывало, сядешь сто грамм для горения жизни в компашке своих ребятишек принять. Планируешь соточку, а... понеслась! Наизнанку всего выворачивало, помнится жуть. Спасибо, Сергеев такой у нас был. Майор в нашем полку, зам по тылу. Толковый, серьезный мужик, грамотный. В полтинник лет на перекладине "солнце" выкручивал, стойку держал. Уважали его. По этому делу он как говорил? В день здорово пятьдесят грамм водки выпить, максимум сто. За обедом особенно – вроде как искрой ядреной остывшие жилки продраить! Под супчик горяченький, борщик, котлетку. Но и сила нужна. Если сопля ты по жизни, и раз перешкалил, второй... За Урал меня кинули после, разошлись наши стежки. А спасибо ему, приучил меня норму железно держать.
Дядя Коля слов зря не бросает.
– Предлагали! – добавить, когда-то в начале знакомства, – говорил с уважением Пан. – Но старик норму знает. Как по уставу у него здесь прописан порядок, недаром всю жизнь прослужил. Говорит, в любом деле главное свой регулятор не рушить, вот тогда и сто грамм не беда. Мол, одно дело выпить, а другое быть пьяным, оттого и пляши. А ведь строили шутники здешние, не раз подливали, как на рога бы поставить и посмотреть, что потом... Но старик как кремень.
Впрочем, самого Пана-Серегу здесь тоже "на рогах" не видали, хоть под хмельком он всегда. У того ежедневная норма явно по-иному строится, оттого и различие внешнее. Дядя Коля хоть старше в два раза годами, но на лице не приметишь краснины, зато у Сереги наружность далёко румяною медью горит. Поскольку он старожил на здешней службе, то знакомых в округе имеется множество; то этот, то тот забежит, начиная с утра, и не с пустыми руками. Серега всякого дружка непременно уважит, отсюда и норма другая, однако задвижка при этом что имеется.
В отличии от другого моего коллеги-напарника. Впрочем, об этом и так уже много написано.
4
Переменная публика
Наверняка у бывалой читательской публики возникнет вопрос. Вот Серега-Пан. Еще крепкий мужик, и по мыслям не глупый. С «верхним», опять же. Ну, выпивает, положим, но и выпить умеет, как выпивает на наших просторах на черной работе обычный рабочий мужик. Наверняка он бы мог отыскать веселее работку, тогда почему? Старожил, и на этой «шабашке за ломаный грош?»
Вопрос понятен для постороннего люда, но мне по секрету девчонки-торгашки открыли. Оказывается, Серега-Пан только ноет и на словах он всегда недоволен, будто такой, как и мы, а на самом деле он давно здесь на особенном статусе. Выдержав некогда достаточный срок, он приглянулся тогдашнему начальству, оттого и приобрел весьма весомые преференции. Он ведь у нас, оказывается, не только грузчик по штату, он вдобавок еще и ночной сторож, он вдобавок и еще на какой-то липовой должности числится. И прогрессивкой его наделяют не в пример рядовому работнику, так что если доходы сложить, то набегает за месяц прилично.
Вот оттого и резоны держаться за это местечко, а для начальства живая основа. Нужен, очень нужен начальству здесь хотя бы один вот такой постоянный работник, для того и преференции предоставлены. А иначе, глядишь, все до единого в подлый момент со двора разбегутся и вот тогда хоть ты Маме самой на разгрузку с дрючком становись.
Немалое время на этой работе и Бельчик-наркот. Но это как раз и понятно. Мужик он хороший, но перешел за возвратную точку, ему-то при нынешних обстоятельствах – куда податься? Отсюда, как бы некое взаимное вынужденное соответствие возникает с магазинным начальством. Оно начальство, конечно же, невзирая на былое чемпионство, с превеликим удовольствием избавилось бы от безнадежного пьяницы, да только кого взамен взять? Имеющиеся в наличии завлекательные преференции предоставлены Пану, ну а желающих просто ишачить на этой "шабашке за ломаный грош" не особо отыщешь. А Бельчик, пускай и полный наркот, и совсем уж немного осталось, однако пока хоть какая подмога. И тащит, и возит кривую тележку, когда на ногах.
Таким образом, за исключением этих двоих, коллектив у нас налицо переменный. И притом переменный совершенно непредсказуемо. Разные типы то и дело всплывают на дворике, но уж на очень короткое время. Вот я сам здесь какую-то кроху работаю, а сколько на моих глазах уже перебывало народу! И всех не упомнишь, и это отнюдь не гипербола. Так, совсем недавно бывшего зека взяли, что "только оттуда откинулся". И что?.. С недельку всего покрутился мужик, с недельку побегал живо по дворику с железным дрючком, потаскал, поелозил тележку. И внезапно исчез, будто его здесь никогда не бывало.
– А где же новенький? – Серега-Пан у Мамы спрашивает.
– Это который?
– С рубцом на мордахе... Сиплый.
– А-а, что только оттуда?
– Зек.
– А черт его знает. Может, опять посадили.
Наша наивысшая начальница отмахивается буднично, как о давно позабытом. И действительно, недельный по сроку работник для нашей конторы отнюдь не есть исключение, а в самом обычном ряду. Другое дело случилось на днях. На днях здесь такое случилось, что даже Мама вскричала.
На днях прихожу на работу, а там снова новенький. Ну и что, эка невидаль, привыкли к такому явлению. Закрепляют ко мне его в пару. С виду молодой парень, немногим за двадцать, среднего роста, коренастый, крепкий. По всему видать из записных бойцов уличных, рубаха-парень. Под правым глазом чернеет затухшей полоской застарелый фингал, по крупному носу некогда здорово вмазали, поскольку откошен немного набок, костяшки пальцев были разодраны в кровь. Что и сказать, симпатичного мало от внешнего взгляда, ну да по нашим реалиям и этот сойдет. Как-никак, а руки, ноги имеются, значит, по любому выходит помощник, по любому выходит облегка в работе. У нас ведь как? – хоть в одиночку крутись, а хоть полным комплектом по штатному расписанию, а больше оклада в расчетном листке не увидишь. И потому-то мы здесь каждому новенькому рады, пускай он хоть немножко покрутится в нашей «обители», пускай он себе и дерьмовый работник.
Но вот этот новичок, кулачный уличный боец с первых минут себя наоборот показал. И это тотчас в обратку ударило. Парнишка будто не смену пришел отпахать от звонка до звонка, а на аврал по внезапной тревоге явился. На расслабоне секунды не ходит, все трусцой да подбегом по дворику носится. Мешки, ящики, тяжелые пакеты из подвального холодильника на плечах в темпе таскает, даже лифт не задействовав. Тут уж меня, как напарника прижучило жарко, ведь хочешь-не хочешь, а за ним поспевай! Мигом соленые струи ручьями погнало, дыхание сводит, хана. Смена-то двенадцать часов полных, ну блин, думаю, с таким на хрен шустрым напарником под конец и ног не потянешь.
Даже Мама приметила. Улыбается, вьется вокруг. Говорит, вишь какой ты парень сноровистый, старательный. Такого, мол, еще не видала работника. И прямо взвилась, и так ласково с ним, и так обходительно. Все Паша да Пашенька:
– Паша, принеси то и то из молочного. Пашенька, этот ящик, зачем тут лежит? Паша, может, в сарай за фруктовым контейнером сбегаешь?
Как на пожарном аврале промчалось часа полтора. Как говорится, семь потов вышло. Наконец, он присел покурить. Разговорились. Тут я и начал живописать, слово за слово, целиком ему здешние "прелести" выложил.
А он себе:
– Эт-т что, у вас еще можно работать! – заявляет с отмашкой в ответ. – Видал я и почище запарки. Как раз перед вашей конторой пришлось в центральном универсаме чуток поработать. Вот где и вправду завал! Не успеешь одну грузовушку пустой отпустить, как уже следом другая сигналит, фурчит. Только закуришь, затяжку-другую пустил, а уже и начальство несется, руками махает, норовит опять за шмонты.
Паша рассказывал бойко о своих пережитых "прелестях", и по ходу рассказа мои нынешние представали в несколько ином свете. Даже на душе полегчало, ведь вот что выходит! На поверку выходит еще не в последнем кругу оказался, могло случиться и хуже.
Что ж, и житейское грязное дно отнюдь не исключение при рассмотрении мироустройства с глобальных высот. Последняя инстанция, как категория на взгляд философии также есть вещь многоярусная. Сей омерзительный жизненный "квантовый уровень" по соответствию с атомным также "расщепляется" на множество мелких, и, как выясняется ныне, мой не из последних.
Паша рассказывал бойко далее, и вне тени сомнений казалось, что сам он отыскал подходящее место. И, может быть, такое место, о котором мечтал. Тем более изумительным предстало, когда докурив сигарету, он ловко пстрикнул толстыми пальцами в угол короткий бычок, звучно выдохнул, а затем живо вскочил с места:
– Ну ладно, пора!
– ?!
– Пора уж и когти рвать. Давай лапу, братишка, видать больше не свидимся.
А еще через пяток минут, переодетый по-уличному, он уже поспешал из подвальной подсобки. Однако, заметив мои слегка округленные глаза, резко притормозил на ходу. В глазах его что-то мелькнуло, и на прощание он пояснил:
– У меня в доме соседку накрыли. Этажом сверху, самогонщица. Кто навел, черт его знает, вот она всех подряд и ложит. Ложит в отместку подряд без разбору, чтобы промашки не вышло.
– И тебя в одну кучу?
– И на меня, видать, капнула. Мол, целый год не работает, а это статья. Участковый, менты теперь звонят, житья не дают. Социализм отменили, а вот статейку-то эту советскую пока еще никто не отменял. Два годика светит. Зато теперь отвали! Записал в трудовую, отметился, теперь можно смело... Смело с полгода бай-бай.
На прощание он еще раз легонько похлопал меня по плечу, затем быстро взбежал вверх по каменным ступенькам цокольного подвального этажа.
И больше с тех порего я его не видел.
– А где же Паша? – спустя толику времени, спрашивает Мама-директорша. – Тут работка как раз подвернулось... Шустрый парнишка, давненько таких не бывало.
Я рассказал.
Выслушав, моя наивысшая начальница молчала с минутку растерянно, будто вникая и ища слова. Но, в конце концов, лишь коротко рассмеялась, еще долго покачивая головой в изумлении.
Только затем и "вскричала":
– Двадцать лет на посту, а такого еще не видала работничка!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
НЕУДЕРЖИМО И ВВЕРХ
1
Белая ворона
– Двадцать лет на посту, а такого еще не видала работничка!
Мне, непосредственному очевидцу происшедшего нельзя было не верить такому утверждению, как нельзя не верить человеку, у которого искренность брызжет с лица. Но вот какой вопрос невольно возник у меня несколько позже:
– Интересно, а видала ли Мама-директорша за свои годы такого работника, как я?
Вопрос этот, возникший где-то на подсознательном уровне, так и остался без ответа. Задать его вслух было немыслимо с учетом огромной дистанции между мной и Ею. То есть мной человеком, в восприятии окружающих соскользнувшим неотвратимо за грань, и Ею, всевластной королевой этого магазинного мирка.
Когда-то был раб, и была госпожа. Рабу априори разумней держаться безмолвным, пока не затронут, аналогично подобному мне. Но и рабы иногда восстают.
– А видала ли Мама-директорша за свои годы такого работника, как я?
Этот внутренний вопрос в силу вышеизложенного так и остался незаданным, однако кардинально переменил ход событий. Этот невольный вопрос потянул за собой целую цепочку других, определяющих нынешнюю жизненную ситуацию, вопросов, и это привело в итоге к неожиданной скорой развязке.
– Кто ты здесь и зачем? – вдруг предстало конкретно и строго.
В воздушных мечтах ты представлял о здоровой работке на свежем воздухе, нехитром полезном подспорье в больших начинаниях. Но время прошло, и цветочек взошел. Шипы укололи, теперь ты изведал реальность сполна.
– Кто ты здесь и зачем?
Ответ нынче ясен, как солнечный день:
– Белая ворона на этой "шабашке за ломаный грош".
Я не курю и не пью без причины. Я гладко выбрит, я прихожу на работу в опрятной приличной одежде. Это похвально и правильно, это как должное на интеллигентской работе, но ведь нынче я кто?
Грузчик.
Нынче я грузчик в этом привокзальном продовольственном магазине, чернорабочий на грязном подсобном двору. А здесь обычай другой: то, что как должное на интеллигентской "крахмальной" работе предстает, как экзотика-диво на грязном подсобном двору.
* * *
Вот вчера выбегаю на двор из подсобки.
День был теплый, а работы, как всегда по уши, решил свитер скинуть. Долой быстренько, и в одной маечке под халатом выбегаю наверх по невысоким подвальным ступенькам. В дверях на выходе чуть не лоб в лоб с незнакомым мужчиной. Высокого роста, лет тридцати пяти, плотный, здоровый. Одет прилично, чистенько. Явно не из рабочих слоев, по рукам, по лицу это видно. В руке держит небольшой дорожный чемоданчик, с подобными много увидишь народу в наших привокзальных окрестностях.
Не видел я раньше этого мужика во дворе. С какой стати торчит здесь при дверях черного входа? А впрочем, мало ли к кому и зачем. И у Сереги прилично дружков, заходят и к Бельчику. Мне что за дело, сторонюсь на ходу и уже дальше на дворик спешу, как слышу вдогонку негромко.
– Постой, обожди-ка парнишка! На минуточку.
– ... ?
– Понимаешь, друг, дело имеется. Выручи.
– Слушаю вас.
Он открывает свой дорожный чемоданчик, а оттуда непочатую бутылку.
– Выручай, дружище. Понимаешь, сложный, суровый момент в личной жизни, и-и ведь не ждал! Так вот случилось, и что объяснять, понимаешь. Надо напругу убавить и прямо сейчас, а я тут проездом... Выручай! Не могу я один, хоть ты выручи.
"Не могу я один, хоть ты выручи".
Что ж, и это дело мне очень знакомое. Еще студентом жил с парнишкой из группы на постое в одной деревенской хате. Целый месяц в деревне "на картошке" были. Любил тот вечерком, по его выражению "жахнуть", но знал прекрасно, что без причины не употребляю – и без вариантов. Так вот он, что ни раз:
– Слышь, будь другом! Черт с тобой, ладно... Но ты хоть рядышком сядь, и стаканчик пустой пригуби за компанию. Не могу я один, хоть так выручи.
Частенько тогда я вот так выручал, но ведь друг друга мы знали. А этот случайный проезжий совсем незнакомый, однако глядит на меня, как на должное: грузчик в продовольственном магазине, и на холяву не выпить! Где и когда это видано?
– Выручи, друг! – обращается снова, и не дожидаясь ответа, резко срывает затычку. – Начинай.
– Я не пью.
Он даже вздрогнул и на шаг отступил. С полной открытой бутылкой в руке он теперь изумленно глядел на меня.
– К-как?!. как так?.. а ты здесь кто?
– Грузчик.
– Гр-у-узчик?.. как грузчик, ты здесь грузчик, и-и...
Он по-прежнему с диким изумлением оглядывал меня с головы до ног.
– Вот так прикол наяву наблюдаю! – воскликнул, наконец, с ухмылкой, и почесал затылок. – Грузчик в продмаге... Кто б рассказал – и не в жисть!
– Ты извини, я бы рад. Но... здесь принцип.
Я, было начал еще объяснять, как вдруг вижу: Бельчик с Серегой рядком выплывают из арки.
– Да ты не горюй! – улыбнулся я тотчас и по плечу незнакомца похлопал. – Вишь, вон ребята сюда нарезают? Вон-вон, туда посмотри, на ту парочку... Так вот не горюй, они тебя запросто выручат.
* * *
Я и здесь «ненормальный», я и здесь белая ворона, и взгляды твердят непрестанно. Я вижу во взглядах вопрос:
– Вот ты здесь зачем?
Я вижу этот вопрос непрестанно, однако ответа никто здесь не ищет. Кому это нужно, каких только чудиков здесь не бывало. Для обитателей этой "последней инстанции" моя "ненормальность" ютится в далеком побочном ряду. Для окружающих ясно одно. Ты встал на ступень, за которой последует гибель, а значит ты твердо в последнем ряду.
Отсюда и отношение снизу наверх.
2
«Шваль»
– Пора уж и когти рвать! – бросил решительно Паша, и тут же взбежал на свободу.
Он сказал так, отработав часа полтора, и без колебаний исполнил. Но ведь, в принципе, то же повторяю и я.
– Пора, пора! Надо, надо рвать когти.
Повторяю про себя ежедневно, да только далее – стоп.
Вот Паша тогда произнес и исполнил. А почему?
А потому, что была перспектива. Наверняка, кто-то рядом поднянчит, кастрюльку картошечки сварит, тарелочку супа нальет, и даже подкинет холявных деньжат. Думать о хлебе насущном на личном горбе наверняка не маячит у Паши. А вот меня нынче нянчить некому, дело обратное.
Рвануть в никуда, не раздумывая – такой роскошный вариант виделся мне крайне неосмотрительным. Разумнее было вначале найти подходящую альтернативу, и уж потом проводить. Однако в том-то и дело, что столь конфузно обжегшись на предыдущих "мысленных представлениях", я теперь пребывал в глубочайшей растерянности.
* * *
Дальнейший ход мыслей был таков.
Подходящих вариантов для перемены пока что не видно, значит, надо перебиться какое-то время здесь. Сколько? Мутный вопрос, возможно и не один еще месяц. Время немалое, а, значит, есть смысл попытаться улучшить условия здесь.
Я и раньше предлагал коллегам-напарникам выступить совместно за свои интересы, выступить единым фронтом, однако увидел в ответ холодок. Пан, отхватив благодатно в свое время "завлекательные преференции" и так на особом положении, имеет хороший довесок к обычной зарплате. К чему ему дергаться, лишний раз трогать начальство? Тут скорей перспектива нарваться, гораздо скорей потеряешь, чем выиграешь что-то еще.
Тем более Бельчик-наркот. Уж кому-кому, а не ему здесь и не рыпаться.
Итак, бороться можно было лишь в одиночку. Схватиться с начальством один на один? Блажь, снова младенчество, гиблое дело – заметят бывалые люди. Такой дон кихот, одиночка обычно всего лишь хороший наглядный пример для острастки другим, однако я принял решение. Мыслил, эх, а ведь попытка не пытка. Вдобавок, терзала, звала госпожа-справедливость, великая сила: ведь, работает здесь вдвое меньше народу, чем положено и за единичный оклад! Налицо громадная несправедливость, так почему не поднять?.. Ладно, пускай и не вдвойне положат, но хоть что-то добавят, и почему так вопрос не поставить?
Именно так я и начал:
– Нас здесь шестеро должно быть по штату, а реально работает трое. Получается, тянешь за двоих, а...
Я так начал и предполагал продолжить далее в русле своего понимания вопроса. Дело было на внутреннем дворике. День был прекрасный. Моя наивысшая начальница только что вышла из своего служебного кабинета по каким-то текущим делам, а может и просто решила размять отсидевшие члены на ласковом утреннем солнышке. Ее худощавое бледноватое личико выражало хорошее расположение дух, я взглянул... И что-то неотвратимо, фатально подтолкнуло изнутри.
– Получается, тянешь за двоих, а...
Я начал уверенно на полном сознании правого дела, предполагая точно так продолжать. Но больше не вышло ни слова. Моя наивысшая начальница мигом учуяла смысл:
– Не нравится, так убирайся к чертям! – полыхнув искрометно, закричала она. – Вишь губу раскатал, будет мне всякая шваль! Пикнешь еще раз и...
Она сорвалась внезапно в паузу. Сбившись внутренне с взятого словесного ритма, она теперь лихорадочно искала продолжение словам. Она мелко дрожала крашеными губами, гуттоперчивой пудреной кожей, она лихорадочно искала слова. Однако, резким сбросом наружной личины она внезапно изменила намерение.
Она вновь изменилась внезапно лицом, отмахнувшись при этом брезгливо рукой. И стоит ли дольше трудиться? И стоит ли больше эмоций и времени "всякая шваль?"
Не замечая меня более, она двинулась дальше по дворику.
3
Солдатский сапог
Чеховский тепличный доктор утверждал по жизни библейское непротивление злу, пока не получил сапогом от солдата Никиты.
Я предполагал действовать осмотрительно, трезво, пока не услышал конкретный ответ.
Я спрашивал себя ранее:
– Кто ты здесь?
И вот я услышал конкретный ответ.
Удар сапогом от Никиты мгновенно переломал изнутри тепличного доктора, и он бы убил, если бы смог.
Я спрашивал себя ранее:
– Кто ты здесь?
И вот я услышал конкретный ответ. И это ответ был, как солдатский сапог от Никиты.
Какие-то минуты я стоял молча, будто перехватило дух. Еще мгновение назад я планировал продолжать на сознании правого дела. Еще какое-то время назад я планировал действовать впредь не спеша, я планировал действовать разумно и основательно, но всю логику действий в мгновение выбил солдатский сапог.
Солдатский сапог уничтожил мгновенно рассудок. Мыслей уже не было, оставались лишь действия. К черту, к черту! К черту весь мир, но и к черту инстанцию.
Выгонят по статье?
К черту статью, но к и черту инстанцию.
Ну и куда ты потом?.. И куда ты с такой трудовой?
К черту, к черту! К черту потом, но и к черту инстанцию.
Ужасающие последствия были со мной, и эти последствия били, но это были всего лишь удары снаружи, это были глухие удары тяжелым мешочным болваном по толстой броне. Словно издалека, апатично и вяло я наблюдал за дальнейшим, не имея ни желания, ни силы предотвратить.
Апатично и вяло я наблюдал, как кто-то сторонний, но внутренний медленно снял с моих рук грязные хлопчатые рукавицы, положил на скамейку у черного входа. Затем как послушную сонную куклу спустил на тряпичных ногах по ступенькам в подсобку. Взял осторожно из ватной ладони проклятый дрючок, аккуратно поставил у стенки. Затем снял разбитые башмаки, рабочую одежду, бережно сложил это в шкафчик.
Переодетый опрятно, апатично и вяло – неудержимо я двинулся вверх.
* * *
Ну, вот я и снова на грани, и снова бороться за жизнь.
На житейской линейке давно за тридцатник. Что сделано? – так, суета. Детские милые грезы о "грандиозном", прощай?
Но.
То, что есть от судьбы изначально, оно было и будет всегда. С первых мгновений земных я мечтал о Вселенной, я мечтал разгадать и открыть.
КНИГА ДЕСЯТАЯ
СОЛЬ ЭТОГО МИРА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОТКРЫТЬ ВСЕЛЕННУЮ
1
Пестрые камешки
Поль Лагранж, великий математик прошлого писал о своем современнике:
"Ньютон был величайшим из смертных, ибо существует только одна Вселенная, и Ньютон открыл ее".
Поль Лагранж писал с восхищением, и это понятно. Этот необъятный окружающий нас Мир оказался зажатым всего лишь в несколько строчек простых алгебраических уравнений. Уравнений простых изумительно, но подчиняющих строго, всевластно весь этот необъятный нескончаемый Мир.
Из этих простых уравнений с изумительной точностью следовало описание движения как окружающих нас близких, так и недосягаемо далеких космических тел. Из этих простых уравнений с изумительной точностью следовало описание движения, как мельчайших частиц, так и невообразимо громадных небесных светил и галактик.
И впервые в истории цивилизации человечеству стали доступны особые открытия. Эти открытия тот час назвали открытиями "на кончике пера". И вот теперь, чтобы открыть новую планету, человеку вовсе не обязательно было обнаружить эту планету телескопическим взглядом; теперь, чтобы открыть новую звезду, человеку было не обязательно лететь миллиарды километров в космическом пространстве. Существование, движение новых планет или звезд во Вселенной непосредственно следовало из нескольких простых алгебраических уравнений.
Велик, велик ученый математик Поль Лагранж. В математических формулах на каждом шагу его имя, но и в когорте великих имен человечества подобно всему сущему в Мире также имеет место градация. Есть, есть среди гениев звезды особые, звезды "сверхновые" – этапные вехи, зажигающие ослепительно факельный светоч на пути человечества, и светочу этому суждено освещать на века.
Тогда! – в самом начале открытия представляется даже, что освещать суждено навсегда, но... только до следующей вспышки.
Поль Лагранж писал, что существует только одна Вселенная, и Ньютон открыл ее. Однако Поль Лагранж оказался не прав, и он оказался не прав противоположно. Существует! – существует бесконечное множество подобных вселенных, и вследствие этого рано или поздно опять повторится ярчайшая вспышка.
Рано или поздно в бесконечном процессе познания опять повторится ярчайшая вспышка "сверхновой" звезды. И так будет всегда, пока существует и движется Мир.
Это прекрасно сознавал и сам Ньютон. И сознавал уже тогда, когда другие вокруг представляли лишь "единственную Вселенную". И уже потому, хотя бы, Ньютон есть факельный светоч, и уже потому Ньютон есть самый из самых.
Читаем:
"Не знаю, как меня воспринимает мир, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу, который развлекается тем, что время от времени отыск и вает камешек более пестрый, чем другие, или красивую р а кушку, в то время как великий океан истины расстилается неп о знанным".
Величайший из смертных, который "открыл Вселенную", объял на столетия строго в гранит уравнений целый Мир. И... "только мальчик", играющий на морском берегу, отыскивающий время от времени более пестрые камешки или красивые ракушки.
И в этом тоже наш Мир, его простота и величие, его необъятная тайна в неразделимой всеобщей связи.
2
Щит и меч
Он неизмеримо сложен наш Мир, но он и изумительно прост. Наш Мир неисчерпаем, наш Мир необъятен, наш Мир неописуемо сложен, если рассматривать его движение в деталях и частностях. Но наш Мир изумительно прост, если рассматривать его движение в фундаментальных основах. Так, наш Мир пребывает в движении вечном по пути неуклонного прогресса, по пути эволюции, и в деталях и частностях это движение подразделяется на неисчислимое многообразие всего, что ни есть сущего. Однако в общих основах здесь можно выделить всего лишь две составные фазы.
Первая фаза – это постепенное накопление небольших изменений, относительно медленный рост общей базы, как бы основательная подготовка. Затем следует вторая фаза, резкий скачок. За относительно короткий промежуток времени происходит коренное изменение конкретной эволюционирующей системы, происходит выход этой системы на некий принципиально иной уровень. Происходит "квантовый скачок", то есть решительный системы выход на некую новую ступень качества.
Этот закон универсален, это один фундаментальных законов философии. Этот закон охватывает целиком и полностью все физические и духовные процессы, происходящие в нашем Мире. Этот закон охватывает целиком и полностью все процессы, движущие наш Мир.
Этот закон охватывает целиком и процесс познания. Исаак Ньютон открыл свою Вселенную не вдруг, не на пустом месте. Необходимы были тысячелетия постепенного накопления общих знаний человечеством, накопления общей познавательной базы, необходим был выход человечеством на достаточный уровень эксперимента, чтобы однажды случился принципиальный скачок. Приходит нужное время, база создана, и в Мир приходит особый нужный человек, который смотрит на то же, что видят и другие, но смотрит совсем по-другому.
Рядышком кто-то еще из бесчисленных воинов знания добавляет еще и еще в нагромождение новых открытий и фактов, но этот особый, ниспосланный в Мир совершает другое. Этот человек как бы взлетает на импульсах разума ввысь и с высоты наблюдает опоры в бесформенной массе.
