Текст книги "В движении вечном (СИ)"

Витька весь вечер снова улыбался, как теперь улыбался всегда. И снова рассказывал, рассказывал.

И только, когда объявили последний прощальный танец, его улыбка снова на мгновение стала как некогда грустной. Но не устало, счастливо.

– Эх, лето-лето. Лето, ребятки, мне в этот год выдалось! – еле слышно шептал и шептал он.

Витька.

Куда и как передать привет тебе?

Нет уже Витьки... такого, каким он был. Но он навсегда останется, хоть и немного другой, наверное. Среди бирюзового лета, он и его гениальная идея.

* * *

Прощай! Среди снегов, среди зимы

Никто нам лета не вернет..., –

навсегда вливал в сердца Антон свою последнюю, прощальную.

Ты помнишь, плыли в вышине,

И вдруг погасли две звезды ,

Но лишь теперь понятно мне,

Что это были...

Он не успел закончить, как его подхватило множество рук. Качали, до потолка подбрасывали вместе с неразлучной спутницей гитарой, били в ладоши звучно в такт, и просили, просили... Просили снова приехать следующим летом.

Раскрасневшийся, в вытертой добела джинсовке нараспашку, необычайно усмешливый стоял Антон на невысокой эстраде, дышал часто в микрофонную тросточку, и обещал, обещал...

Но широкая магистральная бетонка ушла вскоре далеко за поселок. Не стало больше студентов-практикантов. Никогда больше не приехал и Антон.

Его ансамбль остался, остался его репертуар, его любимые песни. Осталась, наверное, на какое-то время и некая особая частичка его души, и следующим летом танцевальные вечера еще иногда напоминали те самые знаменитые, антоновские...

Но уже через год:

– Как там вчера на танцах? – бывало, спросит Игнат.

И снова в ответ лишь короткое:

– Глухо.

* * *

Необычайно жаркое лето закончилось в тот год как-то сразу. Казалось, еще вчера пылкое августовское солнце поливало обильно пожухлые луговые дали, как вдруг налетела стылая осень с сиверным ветром, с россыпью серых промозглых дождей.

Прощай, бирюзовое лето. Прощай беззаботное детство.

Наступил десятый, выпускной.

КНИГА ТРЕТЬЯ

НА ПОВОРОТЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОТЛИЧНИК

1

Счастливый день

...Класс не дышит, не шелохнется. Единым существом тридцатиглавым застыл он в мертвой, дрожащей упруго тиши.

– Так, может, сам кто? Есть у нас смелые?

Географица Нина Степановна только что зачитала первый вопрос по домашнему заданию, затем пытливым взглядом окинула льняные, русые и чернявые головы, приникшие низко к раскрытым учебникам.

– Я-ясно, смелых нет. Что ж, буду вызывать.

Синяя чернильная авторучка в ее крупных, красноватых с мороза пальцах снова вдумчиво двинулась сверху вниз в свое привычное путешествие по пустой журнальной клети... Словно дрожит упруго звенящая мертвая тишь.

– Дз-з-з...дз-з-з, – вдруг и впрямь еле слышно рядышком.

"Муха?" – невольно и тотчас мелькает догадка.

Но... откуда?

За белесою росписью оконных стекол розовеет январское ясное утро.

– Дз-з-з, – снова слышится тихонько рядышком.  – Дз-з-з...

Но теперь как выразительно явственны знакомые дурашливые нотки. Лешка!.. Лешка Антольчик.

Сосед по парте и добрый приятель. Снова исподтишка чуть слышно дзынкнувши, он вроде бы также неотрывно вглядывается в раскрытый учебник, а сам лишь с усмешливой беззаботностью поглядывает на притихший тревожно класс. Как обычно, он и не открывал вчера книгу, да только что ему, и чего потеряешь. Начало четверти еще, ну больше одной двойкой, ну меньше, сколько их было, а сколько еще будет.

– Антольчик! – коротко и решительно обрывает, наконец, затянувшуюся паузу учительница.

И тот час: "Хг-а-а...", – словно вздохнул с облегчением класс, зашелестел, задвигал, многоруко зашоргал; где-то упал звонко учебник, где-то звучно хлопнула откидная крышка парты.

– Что, молодцы вы мои, вздохнули?.. Так вы вчера и в книжку глядели!

Широко улыбается круглое, накинь лишь платочек – и сразу бабушкино, старческое лицо учительницы. Вот уже за треть века, как она с детворой, и кому как не знать, что не до уроков им всегда, и уж тем более не до ее несчастной экономической географии: "сельское хозяйство Центрального района, пищевая промышленность Волго-Вятского"... Особенно теперь в самом начале четверти, когда так мало оценок в журнале, и когда каждый надеется проскочить на холяву.

Наивная детвора! – один лишь легкий скорый взгляд на класс, и сразу ясно, кто и с чем пришел сегодня на урок. Понятно, что в каждом классе есть несколько обязательных, прилежных учеников, обычно среди девчат, они всегда хорошо подготовлены, а вот остальные... Любого и запросто можно подловить.

Только зачем?

– И что ты за учитель такой, если у тебя столько двоечников? – обязательно спросит тогда начальство, и снова, пусть поначале и не очень строго, но напомнит обязательно: в нашей стране всеобщее среднее образование, и нет плохих учеников, а есть плохой учитель.

По сути, оно логично, правильно. Зачем тратить лишние школьные годы на таких вот, к примеру, антольчиков? Ему ведь все равно твоя экономическая география что тому волу библейскому, да псалмы на уши. И не всем же, в конце концов, быть инженерами, не каждому чистый служебный халатик по жизни судьбою назначен, надо кому-то и жижу в хлеву за свиньею прибрать. Жизнь она штука такая, есть в ней поэзия, есть проза, а есть и "соленые" анекдоты.

Немало разной детворы за долгих тридцать лет прошло через ее учительские руки, и не раз приходилось вполне убедиться, что хорошие и отличные отметки еще совершенно ничего не значат для будущего. Тот же Андрюшка Петровский, например. Староста класса когда-то был, неплохо учился, толковый, казалось, выйдет парень. И спортсмен какой...был. А теперь! Перед глазами вставал тотчас бурый, косматый, беззубый ободранец.

Хороший рабочий сегодня поболе за иного инженера имеет. Сколько их прежних оболтусов прилично устроилось в столице! Получили квартиры, теперь на выходные молодцами наезжают в поселок. В воскресенье под вечер обязательно встретишь кого-нибудь на автобусной: и сам приберется как на праздник, и жена, и дети. По сторонам теперь поглядывает не без столичной фанаберии, мол: "Эх ты, глушь-провинция!"

– Добрый вечер, Нина Степановна! – поприветствует всегда искренне, как победитель.

Человек, мол, видите. А тогда что говорили.

Так что, правила игры здесь предельно просты. Выставил ему "законный" трояк в журнальную клеточку, и пусть себе шурует пряменько в рабочий класс. И все бы прекрасно, если бы не совсем уж дебилы. И Нине Степановне снова припомнилась та дурацкая "эпопея на весь район", что утворил ей когда-то, как классному руководителю вот такой в точности дебил Зэро.

... Лешка Антольчик, широколицый простоватый парнишка с высоко поднятым на вихры, густоволосым чубом так и сидел неподвижно на своей крайней "камчатке", будто его острым рогом пристукнули.

– Живенько! – прекрасно понимая причины такой медлительности, подогнала строго учительница. – Никак не проснется.

Наконец как-то по-старчески уныло скрипнула тесноватая парта, и Лешка насквозь проржавевшим, несмазанным роботом задвигал неуклюже вперед.

– Дз-з-з! – насмешливо кинул ему вслед Игнат.

Он ведь тоже не открывал вчера географию. Это и не обязательно было, потому что Нина Степановна, учительница не очень строгая всегда разрешала держать открытыми учебники на парте.

Действительно, это было очень удобно. Глянул на переменке первый раздел заданного параграфа, повторил еще раз и жди спокойно звонка – вызовут, так не подведет память. А если вызывали другого, то можно сходу начинать следующий раздел; пока одноклассник отвечал, Игнат всегда успевал подготовиться.

Но вот сегодня. он не спешил сразу браться за следующий раздел. С самого начала не было ни малейшего сомнения, что дружок Лешка у доски не особо задержится. Прошло уже сколько минут, а он все так и стоял молча, взирая застывшим взглядом куда-то поверху голов своих одноклассников.

– И это все? – выдержав терпеливо необходимую паузу, спросила с иронией учительница. – Все что нам скажешь?.. Мог бы зря не тратить времени, два!

И вновь перемена мновенная в классе, и вновь зазвенела упругая, мертвая тишь.

– Так, вопрос остается тем же. Раз мы... раз мы так ничего и не услышали, – внимательно вглядываясь в журнальный список, вдумчиво выговаривает Нина Степановна.

–  Горанский! – громко слышит, наконец, Игнат свою фамилию.

Спокойно, уверенно выходит он на середину класса. Он-то как раз и не тратил попусту времени, за несколько мучительных лешкиных минут успел еще раз внимательно просмотреть раздел параграфа, особо выделить главное. Насчет дополнительных вопросов он тоже не особо беспокоился. Допвопросы у Нины Степановны всегда были одни и теже, причем примерно в одинаковом количестве, только с каждым новым уроком прибавлялось несколько новых, а несколько "старых" исчезало соответственно.

"Эх, если бы у всех так!– мечтал Игнат, с победой вернувшись на свое место. – Вообще можно было бы не раскрывать домашнее. А если бы так, как у Кольки!"

Последнее пожелание он тоже не раз восклицал про себя мечтательно, хоть и знал прекрасно, что так, как "у Кольки" больше ни у кого быть не могло.

Колька, Дикий, Живёла...

Подобные прозвища были у многих учителей в школе. По-видимому, они давались весьма метко с первых дней работы, а затем, как по наследству передавались старшеклассниками следующим поколениям учеников. Иметь прозвище учителю обычно означало быть личностью яркой, выразительной, с какой-то особенной оригинальной чертой характера, и именно такие учителя и их уроки остались наиболее памятными Игнату.

Вот, например, та же Нина Степановна. Она и между ними всегда была только Ниной Степановной. И очень уж сухой, унылой, будничной была на ее уроках такая интереснейшая наука как география, наука о захватывающих путешествиях и далеких, неизведанных странах. Все ее рассказы были на один и тот же манер – и про сухую пустынную Сахару, и про роскошную таинственную Амазонию. Временами Игнат даже пытался послушать, но в итоге попытки эти заканчивались всегда совершенно одинаково, точь-в-точь как со "взрослым", толстенным романом в его раннем детстве. В скором времени он вдруг ловил себя в мыслях, что сейчас где-то очень далеко от урока, в днях будущих или минувших.

Только один-единственный ее урок запомнился навсегда Игнату, да и то это была вовсе не география. Был тогда в школе такой предмет "трудовое обучение", класс делили на парней и девчат, ребята столярничали и слесарили в мастерской, а девчата шили, вязали, готовили. У девчат этот предмет назывался "домоводством", и вела его также Нина Степановна.

Однажды, когда их трудовик заболел, а заменить оказалось не кем, парней оставили под ее присмотром в классе. Игнат наблюдал за уроком, и просто не верил своим глазам: это была совершенно другая Нина Степановна! Раскрасневшаяся жарко, искрясь легким блеском в глазах, вдохновенная даже, живой колорит "смачных" фраз... Теперь Игнат уже и рад бы не слушать, но на всю жизнь запомнилось ему, как приготовить по-домашнему вкусно чебуреки с печенкой.

* * *

Вторым уроком в тот необычайно удачный для Игната день была история.

– Ну-с, с кого начнем? – спросил учитель, закончив обычные в начале урока приготовления. – Есть инициатива?

Привычным взглядом он окинул вновь притихший класс.

– Лес рук! – иронически усмехнулся, словно отвечая тем самым на свой же вопрос. – Что ж, ладненько. Давай тогда ты, Галина.

– Смотри-смотри, счас – зырк на ножки! – сразу затолкал в бок Игната, смешливо таращась, сосед Лешка.

Учитель истории Николай Павлович по прозвищу "Колька" был одним из тех оригиналов-преподавателей, которые есть в каждой школе, но каждый по-своему. Энергичный усмешливый балагур он в свои пятьдесят два выглядел разве на сорок:

– Он и Лыска ровесники! – как про некое диво говорили школьники, но это было и действительно так.

Если кто-то из учеников на уроке уж слишком внимательно рассматривал свои ногти, Колька тогда внезапно приостанавливал на нем иронично улыбающийся взгляд, так и смотрел неотрывно далее, усмехаясь и покручивая головой, сопровождая эти действа неподражаемыми, очень частыми гримасками. Вскоре начинал смеяться весь класс.

– Тебе что, маникюршу покликать? – шутливо спрашивал тогда учитель.

А если это не помогало, скоро шел к дверям, широко отворял их настежь:

– Эй, маникюрша! – выкрикивал звучно в пустой коридор.

Частенько в самом начале урока он говорил строго:

– Тетрадки раскрыть, положить на край парт.

Потом медленно проходил по рядам, внимательно просматривал домашнее. Приметив порой, что у кого-то не проведены поля в тетради, приостанавливался рядом, и подолгу пристально всматривался в исписанный листок с прежними, очень частыми комичными гримасками, покручивая головой.

И вскоре снова смеялся весь класс.

Под этот всеобщий смех учитель торжественно доставал из карманчика пиджака чернильную авторучку, нарочито старательно, с остановками выводил витиевато ей.

– Теперь любуйся! – по завершении этой процедуры цокал звонко языком, словно от души любуясь своим творением:

– Что у пьяного дорога.

Любимейшим литературным произведением Николая Павловича была коласовская "Новая зямля". Поэму эту он знал наизусть и частенько цитировал в подходящих случаях, когда, например, кто-то из ребят чересчур решительно сунул поверх других голов свой дневник на хорошую оценку:

Ах ты, хлопец-нецерпячка, хай цябе растопча качка!

А иногда восклицал внезапно и звучно живые, задорные строки единственно под хорошее настроение:

Iдуць касцы,звiняць iх косы,

В i таюць i х буйныя росы...

На уроках у Николая Павловича не было той мертвой тишины, как у Живелы или Дикого, но если веселье в классе перехлестывало через край, тогда он мог вдруг стать очень серьезным. И тотчас дисциплина и порядок в классе. В классе знали прекрасно, что теперь уже лучше не шутить – и Зэро, и Лось, и Антольчик.

В классе давно заметили, что Колька не в пример чаще вызывает к доске красивых фигурных девчат. Для них он не жалел хороших оценок, мог пособить и во время ответа простым дополнительным вопросом. Но вот сегодня в этом не было совершенно никакой необходимости. Изотова Галина, вдобавок к завидной внешности была круглой отличницей, мечтала поступить на исторический, она всегда отвечала историю без единой запинки, словно перечитывая бумажный лист с написанным на нем четко параграфом.

– Молодчина, Галина. Что значит слушаешь, душа и сердце в цветах! – говорил вскоре довольно учитель.  – Садись, пятерочка с плюсом.

И проводя ее слегка прищуренным взглядом до самого места, снова глянул рассеянно в журнал.

– Горанский! – теперь вызвал сразу, словно это была первая фамилия, которая попалась ему на глаза.

Историю Игнат также не открывал вчера. И на переменке, так уж случилось, не глянул в учебник. Лишь во время недолгого ответа Галины просмотрел мельком первый абзац следующего вопроса, для этого хватило лишь нескольких минут. Решающим обстоятельством здесь было то, что доверчивый Колька не только разрешал держать учебники открытыми на уроке, но вдобавок к этому можно было отвечать прямо с места, не выходя на класс.

– А с места можно? – спросил Игнат для верности.

"А вдруг... нет?! – мельтешнуло отчаянно внутри.  – Облом тогда, не выкрутишься".

Но:

– Можешь начинать, – как всегда, добродушно согласился учитель.

И отлегло с души тот час: "Теперь лады!".

Медленно вставая, Игнат толканул в плечо толстячка Михаську, соседа спереди. Тот уже знал, и через секунды его раскрытый учебник занимал специальное место на парте, которое для удобства было даже помечено карандашной тоненькой риской.

Во всемирной истории отмечено немало выдающихся личностей, которые с успехом умели выполнять одновременно сразу несколько разных дел. Подобное свойство заметил в себе издавна и Игнат. Он мог запросто гладко рассказывать первый, ранее прочитанный абзац, зорко следить при этом за учителем и одновременно посматривать через плечо соседа, запоминая по ходу абзац следующий. Первые разы он еще мог как-то запутаться, сбиться, но со временем так навострился, что многие даже не верили.

– Неужто и вправду не глянул историю дома? – покрутил удивленно чубатой головой и на сей раз Лешка-сосед.

– Глянул, глянул! – широко улыбнулся в ответ довольный Игнат. – Другую, куда интереснее, Леха.

И понес победителем раскрытый дневник на отметку учителю.

* * *

Даже не добыв до конца учебный год, Биологиня навсегда исчезла из школы и поселка. На ее место в класс пришла Живёла.

– А я говорил! Говорил, что так будет, – выговаривал запоздало Игнат своим верным гвардейцам.  – Помнишь, Лось?.. а ты, Леха? Говорил сколько раз: лихой брат, тормозни.

– Ну так, надо было задать тону! – вспоминали тотчас гвардейцы его собственные слова.

– Все он, малявка этот! – басил дипломатично лопоухий Лось. – Не закинул бы того жука ей за шиворот, и теперь бы пели песни на биологии.

Теперь прежнее даже и вообразить нельзя было. У могучей Живёлы, которую Игнат со спины однажды принял за здоровенного дядьку, даже голос имел самолетные децибелы. Когда она запускала его на полную мощь, класс на минутку впадал в какое-то своеобразное оцепенение.

– Не понять мне, девчатки, которые жалуются, – дивилась искренне она однажды. – Цепляется! Я, помнится, раз один сунулся... Так и свиснула юшка с носа.

Все хорошенько запомнили, как грохотнула однажды Лешки Антольчика парта, как долго собирал он потом по классу манатки. Вместе с тем Веру Андреевну уважали и даже любили многие. Она и пошутить могла, хоть изредка, грубовато обычно, но очень метко. Она была справедливая принципиальная учительница. Каждый знал неукоснительно и без всех известных на то исключений – ты получишь у нее именно такую оценку, которую заслуживаешь, и какая оценка у тебя в аттестате, точно такая же наверняка будет и на вступительных. В той мертвой тиши, что неизменно царила на ее уроках, слушали все, а объясняла она просто и очень доступно. Многие ее питомцы побеждали на различных олимпиадах, потому Веру Андреевну хорошо знали в республике, не раз приглашали принимать вступительные экзамены в самые престижные институты.

Не учить дома биологию теперь стало очень рискованно. Но как раз вчера Петрик принес обещанную фантастику, которую давно советовал прочитать. Петрик всегда советовал не зря, и в этом Игнат убедился с первой страницы, уносясь беззаветно в иные миры.

"Ай, тот раз вызывала, вряд ли сегодня опять. Начало четверти еще, вон столько пустых клеток в журнале!" – рассуждал он примерно так на переменке.

И на биологи и в этот день решил просто отсидеться, расслабиться, перевести слегка дух после хоть и удачных в итоге, но чрезвычайно волнующих приключений на первых двух уроках.

Как вдруг:

– Сегодня начнем урок с разбора нового материала! – строго и значительно сказала в начале учительница.

И тотчас екнуло сердце у Игната. Фраза эта на сто процентов означала лишь одно: во второй половине урока будет письменная контрольная работа по домашнему заданию. Вариантов всегда было не менее шести, но пусть себе и один, все равно списать у Живёлы было абсолютно невозможно. Это, положим, на истории доверчивый Колька, раздав на класс вопросы, отдыхал безмятежно в своем учительском кресле, а на биологии грозная учительница сразу же занимала наиболее обзорный пункт в классе, зорко, не отрываясь ни на мгновение, следила за каждым.

– Итак, тема у нас сегодня.., – говорила далее Вера Андреевна, но Игнат больше не слышал ни слова.

За все минувшие неполные десять лет у него ни разу не было двойки в журнал. Он знал прекрасно, что это означает для него, как для отличника: "Тогда по-любому трояк за четверть, и за год тогда полный триндец, как ни вертись, а пятерку не выставит," – мелькало лишь одно лихорадочно в эти тревожные мгновения. И вот тут...

То, что случилось потом, так красноречиво напомнило Игнату легендарное витькино сочинение на летом и гениальную его идею.

– Два часа мозги пряг, мучился, и как вспышкой! – не раз восклицал приятель с изумлением.

Что там два часа, когда все свои школьные годы Игнат видел "ее". Не раз останавливал взгляд и в начале урока, но только в последнюю решающую минуту... Он быстренько раскрыл учебник на домашнем задании. Нажав обеими ладонями изо всех сил, распрямил, пригладил. Затем положил его распластанным во внутренний ящичек парты. Теперь необходимо было хоть чуток успокоиться.