355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Колковский » В движении вечном (СИ) » Текст книги (страница 26)
В движении вечном (СИ)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:44

Текст книги "В движении вечном (СИ)"


Автор книги: Владимир Колковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– Где Васюков, а где Бельчик?! – разрывается частенько на весь двор грубым криком директорша-Мама без церемоний к деталям из славного прошлого. – Где Васюков, а где Бельчик, машина с мясного стоит. Где эта банда болтается, работнички, дослужатся-таки у меня, выгоню...

Тогда кто-нибудь скоренько обегает отдаленные, тихие закутки во дворе, находит, например, Пана-Серегу где-нибудь на покосившейся лавочке. Пан любит кимарнуть покойно, сладко, положив пухлую бурую руку под голову.

– Подъем, ваша светлость!

– ... ?

– Колбаса приехала.

Нет, нет, на прошлых фанфарных триумфах никак не протянешь всю долгую жизнь. Может ты в прошлом и был на вершинах, с золота ел, и вся планета тобой восхищалась, но ведь нынче ты здесь среди мерзости здешней. Может ты в прошлом в крахмальном костюме на службу ходил, в интеллигенции чистенькой с гонором значился, но ведь нынче ты здесь среди мерзости здешней.

Это, это обстоятельство представляется нынче здесь каждому наперечет по отношению к "бывшим", однако воздушных иллюзий никак у натуры людской не отнять. И потому, несмотря на нынешнее обличие наркот-Бельчик и ныне глядит на других с превосходством, под не меньшую стать ему "Пан". Пускай лишь словесный, но горячо утверждаемый факт родового поместья из далекого прошлого придает ему форсу ничуть не менее, чем былое чемпионство коллеги.

И в самом-то деле, куда там медали и гимны, фанфары победные, куда там Канада, Австралия, Швеция! Ведь если бы не "большевики эти" он был бы теперь родовой дворянин и помещик, он бы теперь и в Париж на курорты наяривал:

– О-от, большевики, большевики! – восклицает Пан частенько раскатисто, утверждающе бухнув ботинком по железным дверям черного входа. – Большевики эт-ти, подложили свинищу в семнадцатом.

За сорок ему. Ветеран он, старейшина здесь на затерянном крохотном дворике. Десять лет с гаком он числится в этой "обители", временной промежуток бесспорно на грани здешних рекордов при понятном наличии немалой кадровой текучки. Десять лет с гаком он в хэбэшном кургузом халате, в кирзовых тяжелых ботинках, с кривым остроносым железным дрючком. Десять лет с гаком он на подсобном рабочем двору посреди омерзительных видов "последней инстанции", но... пан! Пан, пан тот час издали с первого взгляда коллега мой нынешний, вылитый пан.

Чуприна густая, чернявая с резкой отметиной седой белизны, жестяной волной непокорной навесом спадает на лоб. Усы видные, "панские", обложной подковой в полкруга, осанка и гонор. Животик? Заметный животик как раз даже в тему к солидности панской, в особенности, если представить хозяина в нарядах по статусу прежних времен. Пан, пан тот час же издали с первого взгляда коллега мой нынешний, и Паном не зря его издавна кличут на дворике.

Мешки с сахаром, фруктовые ящики, мерзлые свиные туши из рефрижератора-фуры таскает он валко, неспешно, как бы раздумьем свой каждый шажок предваряя. И даже коротенький ржавый остроносый дрючок он держит в руках с какой-то аристократической легкостью, иногда помахивая им, как камышовой изысканной тросточкой, будто в его руках не для труда приспособление примитивное, а некий необходимый атрибут его дворянского достоинства. Пан, пан! – тот час издали мой коллега нынешний, ну вылитый пан, однако это, опять же, если издалека посмотреть. А вот когда поближе подступишься – тот же наркот.

Но вот чтобы услышать, обычно и расстояний близких не требуется. Голос у Пана зычный, раскатистый. Даже в простом разговоре гуляет прилично за дружеский круг, когда же хозяин отвесит раскаты на полную силу... Частенько коллеге-напарнику просто в отраду пустить от души голосину могучую, пустить на всю ширь да на вольную волюшку, горлануть просто так без какой-то причины, вроде внезапной разрядки на случай особого настроения:

– От, большевики, большевики! – гремит снова Пан раскатисто, зычно за фасадные дали. – Подложили свинищу в семнадцатом...

Вот вернись, прокрути на обратку каких-то десяток годков и за "словечки" такие... Но перестройка проехала валко былые каноны, сегодня волна толкований истории переменила полярно симметрию. Сегодня словечки такие звучат отовсюду, сегодня словечки подобные, словно эпиграфом времени нынешнему, времени вспять на все сто поворотному. Вчера ведь громко кричали, что выбрали истинно правильный путь, сейчас еще громче кричат, что свернули в трясину.

Большевиков сейчас все ругают.

– О-от, большевики, большевики! – гремит в продолжение Пан еще громче, зычнее. – Довели вы Россию...

Иногда он заканчивает гневно и коротко. Но тут уж лучше не повторять, не выводить ярый гнев на деликатную публику единственно из соображений цензурных. Впрочем, чаше всего на слове "д-до... " – Пан и спотыкается резким обрывом, чернявой чуприной в отдышку покручивая. Глядит долго вниз, не моргая, глядит тяжким взглядом растерянно, будто и впрямь ну никак не понять ему в точности, а до чего?

До чего же, все-таки, нынче страну "довели"?


ГЛАВА ВТОРАЯ



ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ



1



Новая сказка



И действительно кто?

Кто сейчас толком ответит на данный житейский заглавный вопрос?

А вот вернись, прокрути на обратку каких-то десяток годков, когда перестройка гремела набатом, а с нею задорным дуэтом и новое "мышление", когда перемен, наконец-то, дождались, и верили, ждали чего-то еще. И как тогда бодро, воздушно ответы звучали, ответы манили, ласкали, ответы учили так просто и ясно, где новую сказку искать.

А ныне-то ныне, когда изнутри пошатнулся и рухнул внезапно великий державный колосс, который так долго снаружи казался незыблемым, вечным. Когда от земли в небеса наугад торвались, а небо по-прежнему в серой промозглой дали, когда новая сказка лоснится и манит за океаном, но не на что строить и не на чем плыть... Кто?

Кто ныне ответит, а дальше-то что?

– О-от, большевики, большевики подложили свинищу в семнадцатом! – снова гремит гневно Пан за фасадные дали.

И далее уже тише, но как в следствие должное:

– Эх, большевики, большевики, довели вы Россию...

Вот вернись ты, положим, не на десяток, а всего лишь на пару вчерашних годков, когда перестройка уже отгремела, ушел в синяках, едва жив, в политический шлак зачинатель, и демократия юная победоносно и бодренько перехватила дела. И как! – тогда верилось снова в хорошие скорые дни. С державных высот, наконец, хоть со скрипом, со вздохом печальным, но на весь мир объявили: мол, прежняя сказка заветная не удалась. Со скрипом душевным, со вздохом печальным признали в итоге и главную суть. Мол, семьдесят лет мы мечтали, боролись, и строили, а на фактический строгий экзамен выходит, что бились и строили розовый миф.

По ложной тропе мы свернули кровавой октябрьской дорогой, кроша бесшабашно живые устои в погоне за ангельским раем на грешной земле. Вот-вот, бесшабашно! – "бесшабашно" в контексте хорошее слово, но если помягче, уважив величье порывов сказать, то рано уж слишком бабахнула-грянула сия замашка великая. И рановато мы, братцы, затеяли громкие залпы "Авроры" именно с учетом нашей истинной внутренней сути, той нашей искони внутренней сути, которая любит в порывах стремиться всецело к высокому, но любит в делах повседневных и сладенько жить. Не доросли мы и близко нутром до высоких воздушных материй, вот потому-то сегодня так горько, конфузно оборвались. Сейчас, когда без штанов это ясно бесспорно, но... и не умирать!

Мы вопрошали в кануны кровавых изломов: что нужно для сути? И утверждали без тени сомнений: дадим всем свободу, достаток и равенство-братство, тем самым возвысим небесно и суть. Но небеса недоступны для сути и ныне, небеса лишь с ехидцей взирают, как высоко мы взмахнули, и с оглушительным грохотом рушимся вниз. Да, мы не двинули суть ни на йоту, сорвались и движемся дальше в пучину, но... не умирать!

Умирать не с руки живой твари в любой ситуации. Не умирать раньше сроку, пронести по святому примеру свой жизненный крест до последних минут наставляет и Бог. Мы отринули Бога в кровавом октябрьском году, но сейчас возвернулись в молитвах к истоку: всемогущая щедрая длань нас простит и укажет нам верно пути.

И народ мы бедовый, мы видели встряски большие. Мы сражались и били, мы как никто в этом мире умеем бороться и побеждать. Нет-нет, нам сегодня смертельных исходов пророчить не надо, пускай в путеводном тоннеле и жуткая темень, но брезжит снаружи и ясный просвет. Ведь в главном-то ясность видна недалече! – дорога видна и сияет шикарной рекламной картинкой, а, значит нам, братцы, не надо метаться и думать особо, где новую сказку искать.

Ты только взгляни за бугор, ну и чем там не сказка! – свобода, зарплата, гарантии, мечтательный ширпотреб. Под стать коммунизмам, что бились и "строили", живые реалии рядом, пусть прежняя сказка разбилась, да новая рядом, готовая сладкая сказка сияет, лоснится и манит у нас на глазах.

А то, что мы прежде бранили без меры... Что ж, нынче надо признаться, и следует руки покорно поднять. Бранили, выходит, мы вовсе не то. Капитализм загнивающий, дикий, где люди грызутся за черную кость, столько лет мы жестоко бранили, а капитализма такого, оказывается, давным-давно нет и в помине! Бесчеловечного строя с волками друг к дружке нет и в помине за пограничным бугром, а есть там сегодня не что иное, как современное "социальное постиндустриальное общество". Вот там теперь сказка! – и потому нам дорога туда.

Ведь там теперь благостно спорится то, что нам даже не снилось, вот там теперь подлинно высший расцвет. Вот там авангарды планетных движений, за прежним забором ты видишь прямую дорогу бетонной блистающей лентой, и эта дорога проторена строго за много веков. Не трогай затылок, не хлопай ушами, без тени сомнений – сверни и ступай! Ступай без сомнений, и не прогадаешь, и учителя тут как тут под рукой. Учителя деликатные, с опытом давним; они нам подскажут, они нам помогут, они нам подкинут зеленых деньжат. Они нас давненько с приветом заждались в свой дружеский круг, как батюшка блудного сына заждался с готовым тельцом на убой. Ты видишь прямую дорогу мощеной, проторенной лентой; дорога сияет, лоснится; наставники рядом и ждут... Казалось, что счастье так близко, так скоро, и главное, главное смело свернуть.

Эх, тогда ведь и впрямь так манили надежды! Но нынче, когда однозначно свернули и встали, когда большевиков уже нет во главе с зачинателем, как нет и державы великой. Когда "демокрады" по полной всевластно орудуют, когда бандюган, прохиндей, проститутка жируют, а человечку простому: как выжить? – первейший заглавный вопрос... кто? Кто нынче ответит, а дальше-то что?

– Эх, большевики, большевики! – восклицает снова Пан гневно и бухает, бухает тяжким кирзовым ботинком в железную черную дверь. – Довели вы Россию...

2



Левый кусочек



К чему сейчас держава былая пришла?

На этот заглавный вопрос кто сейчас толком ответит?

Но вот что теперь ясно бесспорно в нашем укромном магазинном мирке, ясно каждому наперечет, начиная от личностей здесь наивысших и заканчивая самой последней дурковатой уборщицей. Ясно каждому без тени сомнений: быль-то наша прежняя, доперестроечная, от которой кровавым изломом мы так внезапно оторвались, она-то на поверку выходит и есть не иначе, как подлинный рай на земле. "Что имеем, не храним, потерявши плачем", – такая вот народная присказка сейчас видится истинной каждому в нашем мирке, и вот бы сейчас повернуть рычаги на обратный... Да только прошлого нам не дано поворачивать вспять по велению щучьему.

Да, да и тогда не хватало! Не хватало для полного счастья даже и в те времена. Но вот тут уж основа от глыбы, извечная суть человеческая, и от сути-подлянки такой не уйти никогда. Потому как хоть манной небесной людскую натуру осыпь, а ведь будет и будет зудеть в ненасыт из нутра, потому как извечно внутри у нас то, чья работка такая лукавая. Здесь ведь также движения вечного корень, но в данном случае речь не об этом, а о том, что подлинное значение насущных жизненных реалий только в сравнениях видно.

Вот и давайте сравним, начиная с верхов, сопоставим конкретно житейские мерки из разных времен. Вот директорша ("Мама", как тут ее кличут почтительно), всевластная королева нашего укромного мирка.

Продовольственного магазина наивысший начальник в советские времена – и что тут надо еще прибавлять очевидцам тогдашней эпохи, когда дефициты всегда под рукой. Кусочек из лакомых в тему во все времена, и советские времена здесь отнюдь не исключение, хоть и всеобщее "равенство-братство" было так свято объявлено. Цены-то "демократические" принципиально держали в неукоснительной сохранности долгие годы, вот потому и ситуация в жизни частенько случалась на нынешний взгляд экзотическая. Вот, положим, намерился что-то приобрести, и денег, положим, в полнейшем достатке, да не отыщешь без блата на полках! Отсюда и толкование равенства-братства при развитой социалистической формации было особое. Если по жизни ты при кусочке из лакомых где-то фартово пристроился, то вот тогда ты товарищ и брат; нет? – становись-ка ты в общую очередь.

Кусочек полакомей в тему во все времена, отсюда и раздолье коммерческой жилки у Мамы-директорши, отсюда и ее персоны в тогдашних престижах значение вполне соответствующее. Продовольственного магазина наивысший начальник в советские времена, и что тут еще прибавлять очевидцу тогдашних подводных течений! А нынче-то нынче, когда рынок объявлен, когда дефициты во многом ушли, а остались лишь крохи – нынче какие и на смех сравнения? Нынче "новые русские" празднуют жизненный бал. малиновые пиджаки, законные воры, воротилы несметные, зеленые "лимонники".

Да и Папе равняться куда, мяснику?

А ведь нашего Папу в советские времена народная молва куда круче даже наивысшей начальницы числила, оттого-то и прозвание держится с прежних времен. Куда круче, хоть и штатная должность у Папы отнюдь не руководящая. Самая скромная, вроде бы, должность "мясник" по штатному расписанию, и даже этого самого пресловутого "верхнего" не требует. Одним словом, совсем мелочишка должность у Папы по руководящим амбициям, зато полевой командир при секире разрубочной, а значит к кусочку филейному ближе. Ведь мясцо сочная вырезка оно по нашему менталитету в пищевом рационе всему голова, отсюда при тотальном советском дефиците проистекали неизмеримо могучие возможности. Ведь каждый кусок по своему личному усмотрению отпустить из разделочной запросто, если ты не дурак. Где побольше костяшка, вперед на огульный прилавок к людишкам простым; где только белеет морозной кудряшкой на сочном массиве в глуби – тихонько под сладкие слюньки в свои закрома.

В больших дефицитах при развитом социализме филейный кусочек значился, отсюда и величие знатное. Вот потому при развитом социализме наш Папа-мясник "голодранцев не знал", пил запросто водку с большими людьми; при развитом социализме наш Папа-мясник небоскребом "фазенду" на МКАД-е на зависть большому начальству отгрохал, наш Папа-мясник и красавицу дочку выдал замуж за генеральского сына. При развитом социализме наш Папа-мясник наряжался в "фирму" от ботинок до джинсовой кепки, наш Папа-мясник разъезжал по широким столичным проспектам на новенькой лаковой "Волге", как разъезжают счастливчики нынешние на иномарочках бизнес-элит. Эх, иномарочки-буммеры, бизнес-элиты, дворцы, пароходные яхты, приморские виллы... Нынче какие и на смех сравнения?

Вот "Волга"-старушка, положим, осталась, но что нынче "Волга"-старушка в серьезных понтах? "Волга"-старушка сегодня лишь знаковый символ в сравнениях, ведь точно такая картина во всем.

Каждому, каждому при развитом социализме перепадал в нашем магазинном продуктовом мирке какой-то левый кусочек, пускай и неизмеримый в сравнениях с личностями здесь наивысшими. Здешние старожилы частенько с мечтательной ностальгией припоминают прежние благодатные времена, но видит зрелый виноград лисица, да только не тронуть на зуб ей никак.

– Эх, какие времена! – восклицает иногда памятно с жалостью Серега-Пан, старейшина здешней "обители". – Какие, братва, времена потеряли. Грузчик в продуктовом магазине!.. Это вам не ванька с граблями в колхозе, одно слово, нужный мужик на слуху. Тогда общий загашник имелся в подвальчике, холодильник припрятали, а в нем дефицитный кусочек имелся всегда. Дня не пройдет, то друзья, то приятели звонят: "Серега, приспело поляну красиво накрыть. Серега родной, выручай!"

Ну и обратно, понятное дело, впоследствии каждый спешил удружить. И девчата ценили, а девчат я любил. То эта, то та впопыхах прибежит к нам во дворик:

– Сережа, дружочек, надо две курицы! Надо две курицы!

– А у мине одни петухи! – сперва шутканешь, усмехнешься в ответ, но и подружку желанным продуктом уважишь всегда.

С женским полом иначе нельзя, понимаешь. И взаимствовали.

– А что, разве общий для всех был загашник? – спрашивал кто-то из нынешних новеньких. – И Папа, и Мама оттуда имели?

В ответ Пан только от души улыбался, качая головой: простота, в те времена и равняешь с такими людьми.

– Лестница тогда была строгая. Железный порядок повсеместно держали при развитом социализме. Если на службе имеешь налево чего прихватить – ступеньку укажут, но выше не суйся. Коль уж имеешь кусочек по чину, держи и не рыпайся. Пользуйся смело, если пристроился, да только полочку неукоснительно знай. Иначе моментом обрежут хвосты, и будешь ты лапу сосать на зарплате! У нас в нижнем подвале это для простого люда уголок пристроили. Для продавщиц на зале, уборщиц, ну и для нас грузчиков. У завотделов и среднего звена уже свой отдельный угол был. Понятное дело, что там и кусочек послаще. Помнится, прибывает транспорт, глядь, а прямо с машины мимо тебя в магазин понесли упаковочку. Что там? – одно только ясно, что с нашим кусочком и близко не сравнивать... В общем, свой отдельный уголок имелся у простого начальства, а уж у Папы и Мамы... по личному!


3



Народный промысел



Каждому в советские времена перепадал в нашем мирке хоть какой-то левый кусочек. Так ведь помимо приварка была еще и зарплата, зарплата по сути! – а не громадным бумажным числом. Давайте, примерим-ка к этой громаде бумаги тогдашних обычных две сотни советских рублей.

Смотрим цены.

Молоко, хлеб, картошка по десять-пятнадцать копеек плюс дешевенький ширпотреб, пускай он на вид и не брендовый. Проезд на общественном транспорте три-четыре копеечки; квартира с удобствами, пускай и за приличный срок, да зато государственная, даром. Квартплата смешная; медицина плюс образование полностью бесплатные, вдобавок путевочка от профсоюза раз в год на черноморский песок, а если по блату, так даже на летний. И так вот еще и еще, и так вот на каждом шагу. Две сотни обычных тяжелых советских рублей это же вам не теперешние громкие тысячи-тысячи, а баксов с тридцатник на пересчет.

Как? Как с семейством не сгинуть на тридцать зеленых?

Этот вопрос нынче главный для человечка простого, для массовой публики. Разве в прежние времена, имея чистыми на руки две сотни тяжелых советских рублей, ты бы затеял, к примеру, "Румынию-Польшу" и заграницу подобную прочую, чтоб с барахлом на базаре, как нищий стоять? Разве пришло бы и в голову, а нынче "заграница подобная прочая" и есть подлинно промысел народный, но и как же не промышлять?.. Ведь кто же он – кто? – мешочник-народ этот в поездах под завязку набитых?.. Спекулянт записной, шаромыжник, прохвост, пацанва несмышленая?

Да нет же и нет, это ведь он! Он, тот самый "советский простой человек". Бывший рабочий, колхозник, музыкант, инженер и учительница, которым нынче задачка на тридцать зеленых детишек кормить.

* * *



– Телевизор смотрите, братцы? – как-то в обеденный перекур Серега-Пан спрашивает. – Слыхали, на днях?.. Мешочников из поезда опять слезоточивым выкуривали. Нашпиговалось, как в бочку селедок, дверей не закрыть.

– Времена! – затянувшись смачно дешевой цигаркой, наркот-Бельчик сплюнул на сторону. – Времена нынче настали. И чтоб за кусок хлеба людишкам такое...

– Вот и сосед мой недавно рассказывал, – говорил далее неспешно Пан как бы в продолжение темы. – По лестничной площадке сосед. Такая недавно случилась история. Собрались они как-то с дружком Мишкой на заграницу масло-сметану-творог продавать. По трудовому профилю слесарня оба, работяги простые. Торговое дело для каждого в новость, да вот поневоле пришлось испытать. Понятно, что не из простого любопытства, ничего тут не поделаешь, коли сама теперешняя жизнь заставляет. У обоих заводы без дела стоят. Начальство что? Как нынче водится, чтобы людям зарплату задарма не платить, всех поголовно на отпуска за свой счет. Ну а дальше... дальше как знаешь! Как знаешь, братишка, так сам и вертись. Ну вот, мужики, посидели недельку-другую впустую, дальше, ага. То, что имелось в загашниках резко ту-ту, а женки-детишки под боком свои. И если не ты, то кому они надо? Хочешь, не хочешь, а вот пришлось промышлять. Вот мужики и наметили верное дельце.

Пан глубоко затянулся глубоко цигаркой, ухмыльнулся с заметной ехидцей:

– А дельце по слухам и впрямь показалось им полный верняк. И, главное, проще пареной репы. Затовариваешься здесь тупо молочной продукцией в универсаме, грузишь пакеты в мешки под завязочку, как только можешь поднять и... прямиком на вокзал. Там сходу грузишь на рейсовый поезд, перекатываешь отсюда на тамошний вокзал, а на этом вокзале-е... тебя уже ждут! Тут как тут уж народ на вокзале тебя поджидает, можно сказать прямо с колес поезда к тебе в очередь строится. Ведь твой продуктовый товар прилично дешевле, чем в их магазине выходит, оттого нарасхват. И чему удивляться? И не побрезгуешь с чужих рук пропитанием, коль сама теперешняя жизнь заставляет. Там ведь нынче тоже бардак, те же развалы под корень, нынче народу несладко приходится. Вот они и считают копейку к копеечке.

Пан затянулся глубоко снова, почесал затылок; наморщив лоб, как бы сочувствуя, широко развел в стороны руки.

– Да считают. Считают нынче повсюду копейку к копеечке, оттого с нетерпением ждут. Едва выгружаешь мешки на перрон – прямо впритык к тебе очередь строится, торговля кипит, не зевай! За часик-другой капустой карман напузырил, глядишь по бокам... А уж товаром выходишь до донца пустой, расхватали – значит, можно обратно отчаливать. Сходу в обратный вагон, но с зеленым полтинничком сверху в кармане!

Пан затянулся в последний раз догоравшей цигаркой, перевел тяжко дух и после небольшой паузы вновь продолжил свой неспешный рассказ:

– Такой получается полный расклад. Только и мороки огулом выходит на полный круг. Теперь смотрим с другой стороны. Таким вот макаром всего лишь денечек кантуешься, а на работе, считай, месяц с гаком придется запахивать. Целый месяц день в день, ты почувствовал разницу?

Вот и ребята прикинули, обмозговали. Как ни поверни по рассказам, а понятно и просто выходит. Вполне подходящим привиделось дельце приятелям, тем более, что и других вариантов не видно под стать. Решились на пробный вояж!

И поначалу ведь гладко дельце пошло. Затоварились продуктом на полную, натолкали пакетов в мешки. Подхватили мотор, прикатывают на вокзал, а... вот тут! Вот тут-то и грянуло, врезалось остренькой бритвой с обратного боку. Прикатывают мужики на вокзал, а на вокзале... Не описать, не высказать!

Х-ха, на теории гладенько спорилось, да видать у холявы по жизни всегда тесновато приходится, Что на перроне творится, не описать, не высказать. Народу и впрямь как тех селедок в бочонке, не повернуться, не сдвинуться. И у каждого, каждого на руках барахла под завязку.

Что делать?

Как в набитый вагон втиснуться, да еще с мешками по пуду? И на перроне абзац, и на вагонах висят, и из открытых окон там и сям торчат головы.

Видят мужики, серьезно застряли. Теперь хоть с пудовыми мешками обратно домой, да только что теперь дома с такой пропастью молочного провианта делать?

На этом кульминационном этапе своего повествования Пан опять как-то кривовато ухмыльнулся, перевел дух. Вороша клешневатой ладонью густые жесткие волосы, теперь куда более бодро продолжил рассказ:

– Видят братцы, думать надо. Поезд-то скоро ту-ту! Тогда сосед мой дружку говорит: "Давай так сделаем, Миша. Ты стой здесь за мешками секи, а я один на прорыв двинусь. Налегке в одиночку проскочить попробую, может, хоть так просочусь ближе к поезду. А там, глядишь, что-нибудь на просвет и проклюнется".

Вот он и двинул один на толпу. Где боком вклинится, где кругом, где чуть и не по головам. Как получилось, как вышло сейчас расскажешь, но долго ли коротко, а к самому поезду он кое-как прощемился. Влез на ступеньки, глядь на толпу с высоты на охват, бли-ин!.. Не описать, не высказать.

Рожи очумелые, потные, красные. Этот кричит во всю глотку, этот за мешки хватается, этот нахалом так и прет наобум, эти бычины друг друга за грудки трясут... "Голову, голову! Освободи голову, прищемили!" – кто-то истошно орет на краях.

Вот такая веселая картинка сверху моему соседу и вырисовалась. Окинул ее на охват с высоты, и... как вырвалось у него вдруг! Так вот, говорит, без задумки всякой, само по себе изнутри вдруг и вырвалось:

– Люди!!!

Как из души, говорит, вырвался крик. Грянул дико, перекрыл прочий звук, по округе хлестнул жарко. И даже вздрогнули люди, застыли, все разом наверх изумленно глядят:

"Что случилось, какая оказия, какие дела?" – такая мыслишка на лицах читается.

– Люди, вы что?!

Содрогнулся внизу народ от дикого крика, и как бы всем телом единым застыл.

– Люди, вы что? Ох...ли?!

И вновь содрогнулся народ, заколебался в лицах и... как бы сдвинулся, сплотился теснее. Поджался теснее друг к дружке так, что даже вроде пространства какого-то явственно вырисовалось. Даже просветы вдруг в общей массе забрезжили, и тут мой сосед сверху, не будь дурак:

– Мишка, кидай сюды мешки!

Фразу эту Пан-рассказчик выговорил резко и звучно, затем рассмеялся хрипловато и коротко. "Мишка, кидай сюды мешки!" – повторил он уже не столь отчетливо, но с тем же коротеньким хрипловатым смешком, покручивая чубатой головой, словно в изумлении.

Наркот-Бельчик в ответ лишь опять ухмыльнулся криво, выпустил густо синеватый сигаретный дым. Сплюнул смачно, сердито:

– Капитализма захотели, шмотья заграничного вволю. А вышло... вышло-то что?


4



Не та категория



"Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и пок а зывает Ему все царства мира и славу их,

и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, покл о нишься мне".

От Матфея, г л.4 , ст . 8,9


Пан, судя по всему, телевизор по вечерам частенько смотрит. А вот наркот-Бельчик навряд ли, предпочитая нынешним жизненным реалиям приторные винные миражи. Однако мужик он с мозгами и после первой еще соображает, толково порой говорит. Да и «верхнее» оно само по себе кажет, и пять институтских образовательных лет ты по любому из жизни не выкинешь.

Вот быть бы моим теперешним коллегам простыми ребятами с "обязательным средним" на троечку, и наверняка разговоры в нашем кружке слагались без особых философских завихрений. Вроде: "позавчера полтора пузыря раздушил на стакан, а на днях за знакомство два с хвостиком!" – и так далее и вокруг этого. И Пану, и Бельчику аналогично уже не уйти от стакана, но для обоих стакан обстоятельство только сопутствующее, обстоятельство внешнее, пробуждающие действенно силы и жизненный интерес. Стакан для обоих отнюдь не предмет разговора, стакан для обоих лишь смазка для мысли,

На ежедневных обеденных перекурах Пан вначале темы подбрасывает на злобу дня. И в большинстве эти темы как раз с новостной телевизионной картинки. Вот и снова на днях в обеденный перекур он говорит:

– Вот те и на, получается братцы! Скинь лишь десяточек лет, и ты бы представил такое?.. Вчера опять, слыхали по ящику?.. Опять шахтерам полгода зарплату не платят!

И Пан, тяжело дыша, развел руки в стороны:

– Как вам такое покажется? И как это даже представить, вообразить?

Он заглянул пристально нам в глаза, как бы ожидая ответа, однако снова продолжил:

– Вот посади тебя самого в гробовую бадью, опусти в сырую темень, ведь так? Дальше наглухо крышкой прихлопни и давай мол, товарищ, стране уголька! Даешь, мол, ударными темпами рабочую смену от склянки до склянки. Мне один знакомый парнишка в детальных картинках рассказывал, как добывается рублик шахтерский. Шахта у них глубиной два км, на каждых сто метров вглубь температура на градус повышается. Ну-ка, ну-ка, ребята, считаем. Добавьте снаружи двадцатник, какую цифру получишь в итоге?.. Так, так, как в Африке! Как в адовом пекле получишь жару, а тут тебе и машины, врубаясь, грохочут, пылят. Содержание пыли в сто раз за чертой ПДК, веселое дельце?.. И вот этим макаром весь день грохочи молотком на отбой, с червяками на пару пылюку глотаючи. И... задарма! За спасибо, выходит, как в адовом пекле пылищей дыши, а там, глядишь под завал, и...

– А зачем, зачем платить? – вдруг его Бельчик перебил резко.

Резко и вроде зло перебил, но и как бы с недоумением искренним:

– Платить-то зачем, ты мне вот что скажи. Они ведь там наверху посмотрели. Глянули месячишко-другой, что, мол, с людишками сделалось?.. Как, мол, себя повели, еще живы, не умерли? Не-ет, не умерли! Не сдохли, оказывается, с малыми детьми люди эти. Может на дачной картошке, может на мать-старушечьей пенсии как-то, однако ведь выжили-выдюжили. А раз так, то и на х.... платить? Зачем, зачем платить зарплату в таком случае, когда эти бабки прокрутить можно запросто, когда на эти бабки можно и б.....й на курорты вагон загрузить... Мо-о-ж-но, запросто. А людишки... они выживут.

– А совесть? – тут его Пан в свою очередь перебил резко. – Если совесть должна быть у человека, то где же она в таком случае?

В ответ Бельчик только головой покачал:

– Со-о-весть!.. Вот уж ты отыскал времена, чтобы вспомнить словечко. Ну-ка, ну-ка, браток, поищи с фонарем, засвети напоказ, на диковинку. И кому она нынче нужна твоя совесть?.. Совесть в нашей бывшей советской стране вовсе не та категория.

– Как так не та? – даже дико изумился от этих слов Пан. – Как так не та категория? Что ж испарилась она, получается? Так вот в момент с перестройкой и сгинула?.. Как, как можно без совести, коль ты есть человек?

– Верно! Про совесть и человека ты сейчас верно заметил. Совесть она по своей базисной линии именно для человеческого звания предназначена. И не сгинула она вовсе под вчерашнюю перестройку, не испарилась, зато сдвижка наметилась четкая. Где была совесть, там теперь ум наперед выставляют.

– Ум?! – изумился не менее от этих слов Пан. – Ты-то сам много ума нынче видишь?

– Ты послушай сначала! – в ответ Бельчик поднял тяжко вверх богатырскую руку атлета, продолжал далее рассудительно. – Вот прежде кричали нам сверху: мы строим мечтательный рай. Кричали, построим свободу и братство, поскольку убрали неравенство, а, значит, убрали обиды и злость. Мол, оставили то, что приятно для совести, и будем друг дружке товарищ и брат, отсюда и новый мир мы воздвигнем на все времена. Верно, так ведь кричали?.. Кричали, сражались и строили семьдесят лет, а нынче?.. Нынче, когда без штанишек остались, спохватились, одумались. Нет, кричат теперь с прежним запалом, не туда повернули, оказывается. Мол, столько лет только глупостью маялись, полагаясь одно лишь на совесть, а маловато по жизни приходится. Напугали и насмешили, и без штанишек остались. Баста и хватит после такого облома сказали, пришла пора за ум взяться, коль уж так подвела совесть на практике. На умах нынче в сказку мечтают заехать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю