Текст книги "В движении вечном (СИ)"
Автор книги: Владимир Колковский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)
– Ничего себе сказка наметилась! – усмехнулся Пан едко. – Ясное дело, что для кого-то сегодня и сладкий чаек, и печеньице, а вот... Ты только подумай, вообрази: без зарплаты, считай, что в гробу... и полгода!
В ответ Бельчик вроде кивнул согласно, но и руку при этом он опять поднял. Поднял увесисто, твердо, словно бы для дальнейшего разъяснения.
– Правильно. Как кому она нынче буржуйская сказочка, это ты очень верно заметил. И ведь это всего лишь начало, колючий цветочек, попомни, а непременно случится и ягодка. Да и как, как же может случиться иначе, коли совесть людскую в отставку отправили?.. Ведь на умах-то одних куда проще делишки варганить.
– Да-а, – прервал теперь вдумчиво Пан. – С одним-то умом всяка денежка сладенько пахнет.
– И денежка сладкая, да и по ранжиру, как по чинам куда проще расставить, – подхватил на лету его собеседник.
– Это как? – снова удивился Пан. – Это... по уму что ли? Как так, ты же в мозги напрямик не заглянешь.
– Да никто сейчас в твои мозги и не вглядывается! – даже воскликнул с отмашкой в ответ Бельчик. – Зачем это, когда можно очень просто вопрос разрешить. Первым делом в упор: если ты умный, почему бедный? Прямо сходу тебя гвозданут этим вопросом, опомниться не успеешь, как тот час и аксиому отсюда выдвигают соответствующую. Мол, если с деньгой, так уж и точно не дурень. Выдвигают и бьют, выдвигают и бьют.
– Вот-вот! – даже пристукнул согласно рабочим дрючком о кирзовый ботинок, внимательно слушавший Пан. – Очень-очень кстати заметил. Сейчас очень часто услышишь по ящику. Точь, точь этот самый вопросик раз за разом кидают с экрана, а затем улыбаются мило и руками разводят. Мол, искали, искали ответы на небе, а ответы ясны на земле: руби бабло наотмашь без стыда, и не парься ни капельки. Гляди ты как просто, а будто только сегодня додумались.
– А дальше и совсем просто продолжить, – снова подхватил на лету его фразу собеседник. – Дальше простую пропорцию можно выстроить по восходящей линии. По ранжиру продолжить в зеленый окрас, кто и кого на оттенок подвинет... Просто! Просто и понятно каждому, вот и подхватили тот час ушлые ребятишки, ударились, кто перед кем. И к чему на мозги и дипломы заглядывать, вперед на деньгу посмотри! А кто ты при этом по жизни, бандюк, казнокрад, живодер, проститутка дело десятое. А то! – обогащайся, как можешь – с самых верхов во всю ивановскую гаркнули, да и пример показали неслабый. И как с цепи сорвались ушлые ребятишки, друг перед дружкой мозгами ворочают, рвут, щеголяют зверьем без оглядки. Раньше ведь так говорили: "Надо ковать железо пока Горбачев!" – сейчас и Горбачева нет, зато наковальня осталась и поддувало в разгон... Главное, главное хапнуть по максу, пока горячо, да щеки буграми раздуть, чтобы зенок не видели. Мол, в упор нищета и шнырье вас не вижу.
На последнем слове Бельчик вздохнул тяжко и сплюнул.
Далее он говорил с расстановкой, медлительно:
– Совесть... Вот ты нынче о совести вспомнил. Не-ет, братец, совесть нынче не та категория. Шахтерам зарплату платить? – так ведь живы и выживут, лучше деньжата на дельце пустить. Совесть нынче за бетонным забором запрятали, маета ведь одна с этой совестью. На простую пропорцию ребята стараются изо всех сил, друг дружку перещеголять норовят. Скоро и тех... так, глядишь, скоро и тех за бугром перещеголяют.
Пан до сих пор слушал внимательно, правда, иногда порываясь сказать. Но только на последней фразе он подхватил внезапно и даже по плечу коллегу похлопал:
– Вот-вот, очень кстати по теме! Слушайте, мужики, что на днях было. Кажись, в прошлую среду ищу я вечерком интересненькое по телеку. Перегоняю каналы подряд, глядь, табличка на экране высветилась. Небольшая, рамочная, ну да мало ли. Мне бы, братцы, чего позанятнее! Мне веселее картинки душа просит, даже не глянул, снова наметился кнопки на пульте давить, как... стоп! – голос за кадром. Врезается фраза, самые богатые люди России. "Ага, интересненько! – думаю. – И каковы нынче здесь достижения? Кто у нас на пьедесталах и с чем?"
Теперь уже внимательно слушаю, а дикторский голос за кадром докладывает. Та-ак. Значит, у этого полтора миллиарда зеленых, у этого один и две десятые, а у этого всего четыреста лимонов... И тот час такая мыслишка под эту статистику вздрогнула:
"... твою мать! Пускай сотню тысяч в пять лет своровать, пускай две, пускай даже миллион. Но миллиарды!! – братцы мои, это ведь уже ни в какие перестройки не лезет. За тридцатку месяц как проклятый пашешь, да и ту сукины б.... не платят. А тут – миллиарды!"
– Перестройки, капитализмы! – перебил Бельчик насмешливо. – Опять словеса в барабан, а ты только хлопай ушами, когда "не при доступе". Раньше социализм-коммунизмы с пеленок нам втюхивали, теперь вот такие слова. Было ваше, а стало мое хапуном, вот как это по-простому назвать. Бандюку, шаромыжнику, чину продажному кофе со сливками, ну а ванька простой без штанов в дурачках. Как был так и есть с трудовым мозолем на руках, и не надо словечки придумывать умные.
– Да, но ты только помысли масштабы. Миллиарды! Этак и впрямь скоро тех, что за бугром перещеголяют. Под такую раздачу и кто б сомневался, совсем толечко осталось. В пяток лет и миллиарды... а дальше что будет?
В ответ Бельчик затянулся в последний раз сигаретой, густо выпустил дым. Затем, с вдумчивой медлительностью ввинчивая фильтровый остаток в разбитый кирзовый башмак, старательно забычковал.
– Что дальше? – повторил он, наконец, и сам вопросительно. – Что далее...
Он приумолк, размышляя.
Было около двух часов дня. Дополняя унылую октябрьскую картинку, сонно накрапывал мелкий дождик. Наш коротенький обеденный перерыв заканчивался, и как бы в подсказку этому обстоятельству неподалеку в домовой въездной арке, глухо урча, показалась лобастая кабина грузовой фуры. Бельчик перевел вдумчиво взгляд, приподнялся. Натянул поглубже грязную кепку, взял в руки рабочий дрючок. Кивнув головой в сторону арки, теперь говорил уже флегматично и буднично, с легчайшим налетом усмешки:
– А дальше, как раз, и понятное дело, вишь вон в арке мурло заурчало... А вон и Мамка в дверях на подгон показалась!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НЕВЕСЕЛЫЕ СТИХИ
1
Картинки с натуры
Каждый раз утром, добираясь на работу, я захожу в наш магазин через парадный вход. Миную прилавки, торговый зал, затем через тяжкую железную дверь выхожу в темный узкий коридорчик, в конце которого расположены служебные комнаты. Я надеваю черный засаленный кургузый халат, тяжелые рабочие башмаки, беру в руки короткий, загнутый книзу металлический дрючок. Затем выхожу через черновой вход во внутренний двор. Там на угловой лавочке вдали от глаз начальства можно ненадолго присесть.
Каждый раз утром, добираясь на работу, я совершаю подобный маршрут. И каждый раз на этом пути мне невольно вспоминается один старый сказочный детский фильм. В начале этого фильма после ряда приключений герои случайно оказываются на одной весьма живописной лесной поляне. Поляна просторная, светлая, солнечная, щебечут птицы, и только у самого края одиноко, нелепо торчит старое сухое дерево с продолговатым сквозным дуплом. Кто-то из героев фильма, дурачась, через дупло и... как не бывало тотчас вокруг просторной и светлой полянки!
Вокруг теперь совершенно иной мир, вокруг теперь страшный "заколдованный лес". Там испокон вечные сумерки, там нет ни единой травинки, ни единого листика, там только голые толстые корявые деревья-чудища, чьи ветви словно костлявые, хищные лапы. Там мертвая тишина, лишь глухо и жутко ухает филин.
Мгновенный контраст!
Мгновенный контраст в этом детском сказочном фильме поражает, но ведь точно также и наш магазин.
Магазин наш привокзальный в самом центре города. Понятно, что с внешней стороны улицы чистота и порядок, полный ажур. Стены домов аккуратно оштукатурены, свежо окрашены, на тротуарах и на мостовой всегда чистота и порядок. И когда в магазин заходишь с парадной стороны точно также приятно взглянуть. В городе наш магазин кличут "Подковой", поскольку по геометрической форме внешняя парадная стена представляет собой вогнутую дугу, стена эта почти целиком из полированного стекла. Внутри просторно, светло, высокие потолки, а стены даже голубоватым мрамором выложены. Приятно просто зайти и взглянуть, но вот едва только за парадный фасад нос высунешь... Точь-в-точь как в том детском сказочном фильме будто в совершенно ином мире оказываешься.
Впрочем, страшного и жуткого здесь ничего нет, в особенности привычному глазу, одно только мерзко. Здесь за парадным фасадом не то что небесного мрамора нет и в помине, а даже и примитивнейшей штукатурки. Стены здесь лишь голый, почерневший от времени, старый кирпич, кривой и мелкий, местами замшелый, осыпавшийся. По слухам эти центральные здания еще пленные немцы строили сразу после войны, отстраивая, целиком разрушенный, город – вот загляни нынче который из них за парадный фасад, и как бы он изумился! Считай полстолетия, уйма времени прошло с той поры, а ничего за парадным фасадом домов и не изменилось. А если что-нибудь и предстало в новинку, то лишь в дополнение к общему фону, и однозначно не скажешь, с каких здесь времен. Так, у одного из угловых подъездов почерневшим бугром бросается в глаза поросшая крапивником, изрытая дождевыми ливнями, большая куча песка вперемешку с мелкими камешками. С каких незапамятных дней здесь безразлично взирает в пространство этот заброшенный строительный хлам, пожалуй, сегодня никто не скажет. Может, после давнего ремонта в уголке до сих пор отдыхает, а может даже и те самые пленные немцы на долгую память оставили.
А с каких пор посередине двора громадная лужа гниловато поблескивает? – вода в ней будто в центре вековечного лесного болота. Впрочем, здесь на внутреннем магазинном дворике всегда как-то затхло и сыро, даже в самые жаркие дни. В никогда не иссыхающей болотной луже, съехавши одним ржавым колесиком в воду, частенько коротает время невысокая железная тележка с погнутыми бортовыми краями. На ней мы грузчики перетаскиваем по служебной необходимости мешки, поддоны и ящики с различным товаром. Сразу за лужей почерневшей грубой массой предстает перед взглядом дырявый уродливый дощатый сарай; повсюду разбросаны в неописуемом беспорядке битый кирпич, пустые бутылки, осколки стекла. Влажными разноцветными пятнами дополняют омерзительно открывающиеся натурные виды давленые овощи и фрукты, случайно упавшие во время разгрузки фур.
Здесь все мерзкое очень привычно. Приходит, например, грузовой фургончик с мясокомбината. Фарш сюда доставляют в больших цилиндрических стальных баках, и его необходимо переместить в магазинную тару, прямоугольные пластмассовые ящики с низкими бортами. Два таких ящика приставляют бортами плотно друг к другу, затем выворачивают стальной бак примерно на середину. Затем пьяный грузчик с мясокомбината наскоро равняет гору фарша прямо голыми руками, на глазок распределяя по обоим ящикам поровну.
– О-о, хоть руки помыюцца! – дурашливо ухмыляется иногда он при этом, выставляя напоказ большие бурые, растопыренные пальцы с какого-то парнокопытного цвета ногтями. – А что, здоровей буде, пускай трескают.
Затем оба, таким вот образом наполненных ящика отправляются прямиком на торговый прилавок. Эх, знала бы хозяйка, с какою приправкой на сковородке котлеты журчат...
А наш знаменитый грузовой лифт! По идее он должен запускаться просто, как и обычный подъездный лифт, надо только нажать на пусковую красную пластиковую кнопку. Так оно и было в действительности когда-то, но когда-то очень давно. Сейчас здесь действует так называемая "система ниппель", называемая так в простонародье тогда, когда служебное устройство приемлемо функционирует лишь с дополнением народной смекалки. В данном случае это так. Вначале тот, кто внизу давит на кнопку, но при этом одновременно громко кричит тому, кто вверху. По сигналу тот должен синхронно прижать плотно внешнюю решетку, и если данное действо получится в такт – только тогда лифт благополучно тронется с места.
Старожил Серега-Пан рассказывал, что однажды эта система дала катастрофический сбой, лифт внезапно "поехал сам". Того, кто был наверху, основательно прищемило, он оказался в больнице, а инженер по технике безопасности полетел с работы. С тех пор некоторое время лифт запускался строго по инструкции, однако... Как-то незаметно все вернулось на прежний порядок.
Вот здесь я теперь "обитаю". Про лексикон уж и не говорю, здесь он не вкрутую посолен, а в полном смысле морская вода. Понятное дело, что если наркот, то стакан маскирует, но я-то пока что вдали от стакана. На этом, братишки, я твердо стою.
Гм... ну вот я и здесь среди мерзости здешней.
* * *
.
Пророчил! – пророчил Валера Ушков "кирпичи", а вон как в реальности вышло. Кирпичи мерзлой кучей с морозцем на пару кому-то другому судьба определила, а у меня на кону черновой подсобный дворик плюс ржавый железный дрючок.
Что лучше, что хуже?
Это, смотря как взглянуть на детали, а если по сути сказать... Хрен редьки не слаще, одна хрень-балда.
Отсюда, братишки, и виды дальнейшие.
2
Элементарные вещи
Стихотворение в прозе
Все что ни есть, познается в сравнении, однако, великая фраза житейская.
Вот был развитой социализм, пили-ели в достатке, кормили пахучей буханкой свиней. Гордились державой великой, стремились и строили, и были спокойны в основах всегда. И не хватало.
Разрушили. И что получили взамен?
Вот работалось в чистенькой должности на «Интеграторе», пылинки сдувал на крахмальном служебном халате, не знал на руках черновых мозолей. В опрятном и свежем вразвалочку хаживал по заводским коридорам, в домашнем тепле и уюте, зевая, дремал на ходу.
А не ценил.
И в "сонном царстве" воистину сонном, до боли в сердце бессмысленном, и в суматошном цеху пятьдесят на бестолковых фатально ролях казалось подлинно невмоготу и в невмоготу именно от этих бессмысленности и бестолковости.
Но.
Если нынче поставить в сравнения?.. И не на абстрактной теории, на желторотых тепличных амбициях, а на реалиях нынешних, в сущую явь воплотившихся? Поставить ребром на сравнения бывший домашний привычный уют, приличную должность в крахмальном служебном халате и... мерзость дрянную, промозглую, затхлую плюс ржавый дебильный дрючок.
Здесь! – среди мерзости здешней начинаешь ценить поминутно, велико, мечтательно самые элементарные, прежде совершенно не замечаемые вещи.
* * *
Положим, по неким служебным делам ты послан с заданием за проходную. Обычное дело, но если ты инженер, то и выходишь наружу во внешнем обличье по этому званию, выходишь с порога на улицу в том, в чем явился на службу с утра. А это, быть может, костюмчик рубашечка-галстук или пускай даже джинсы и свитер – что этак что так, но одет ты со вкусом, ты в чистом и свежем, ты бодро, упруго шагаешь вперед. Просторная улица залита солнцем, ты юн, симпатичен, подвижен и строен, ты чувствуешь звонкую силу движений на ускользающих стрелках мелькающих глазок девчат. Лукавые стрелки мелькают под всеми углами как будто неуловимо, но, отмечая твой облик на тонкой флюидной основе, так сладостно дразнят и манят – ты чувствуешь честь и достоинство, внешнюю силу на каждом упругом шагу. Твои двадцать пять будоражат, гремят изнутри неуемным зарядом, ты на ходу ускоряешь движение, и вот уже словно взлетаешь на фибрах высоких, ты словно летишь над землей на воздушных подошвах и переулочком малым, садовым и по проспектам центральным, большим.
Случайная встреча тебе только в радость:
– Как жизнь, как делишки?
Случайный знакомый, конечно же, спросит, но это всего лишь рутина из нескольких слов для нечаянной встречи, слова записные с таким же ответом под скорую стать. А видишь ты прежде глазами, словам записным не внимая, ведь с первого взгляда и так все поймешь. Одет ты со вкусом, ты бодр и уверен, улыбчив на радость, в короткой беседе ответно шутлив. Казалось: и что тут такого, и это ведь было! – и было привычно как твердь под ногами, как символ, как вымпел, живая эмблема под фирменным знаком снаружи, которая тотчас сама за себя говорит.
– Отлично!
Ответишь мгновенно с улыбкой на пару, ответишь единственным словом, но в том-то и дело, что больше не нужно в довесок каких-либо слов.
А вот вам другая картинка и также самая обычная, но уже из повседневных реалий нынешних.
Положим, тебе по служебному долгу предстоит рядовая работка. А именно надо доставить на нужное место такой витаминный продукт как сливы. Вне зимних холодов торговля овощами и фруктами у нас уличная, поэтому организовано несколько мелких торговых точек на особо людных местах под полотняными палаточными навесами. И плодоовощной товар нам грузчикам положено доставлять туда в небольших фанерных ящиках на той самой, скрипучей железной тележке, что терпеливо дожидается своего часа в никогда неиссыхающей луже во внутреннем дворике.
И вот ты в до слизи затертом халате, в разбитых тупых башмаках, в триковых измятых штанах с металлическим лязгом выкатываешь на уличный асфальт до краев нагруженную тележку со сливами, непослушно и шатко виляющую на подвижных ржавых колесиках. Теперь предстоит задача перебраться через дорогу на другую сторону улицы. Казалось бы проще простого, но улица-то привокзальная. Это центральная широкая улица с полным набором всевозможного колесного транспорта. Оттого не спеши ломануть напрямик, чаще всего приходится тормозить на пешеходном переходе, ожидая зеленый сигнал. И вот ты тормозишь у светофора вместе с тележкой, нагруженной до краев товарными ящиками. А несколько минут назад ты разгрузил на аврале огромную мясную фуру-рефрижератор с говяжьими скользкими тушами, цепляя их остроносым дрючком и подхватывая на пару с помощником. Теперь лицо у тебя в грязных и жирных потеках, тело в липучей горячей слизи, ты весь словно пропитан до косточки липучим щекочущим жиром.
Ты ожидаешь с неясной тревогой зеленого света с груженой тележкой на переходе. Рядом центральный вокзал, и вскоре вокруг собирается, обступает вплотную большая толпа случайных прохожих. Люди чисты и опрятны, прилично одеты, на вид, как один беззаботны, и кажется! – все до единого глаза в упор озирают тебя. Чумазый и грязный, как смазанный пепельным жиром, ты ощущаешь на лицах безмолвный вопрос:
– Что, братишка-бродяга, достала она-то жизнюка тебя?
Под этим вопросом ты взглядом опущен на влажные мелкие сливы, что вперемешку с каким-то ослизлым гнильем. Вот так среди пестрой вокзальной толпы пешеходов ты ощущаешь себя бурлаком-бедолагой, который по странному случаю вдруг влез невзначай на богатый дворянский пикник. Ты взглядом опущен лишь вниз, ты ожидаешь мучительно долго спасительный знак светофора, ты ожидаешь с неясным тревожным предчувствием, усталой ладонью легонько и дробно стуча по железным бортам.
И вдруг:
– Привет!
Ты слышишь откуда-то сбоку короткое слово, и чувствуешь следом несильный толчок. И тот час хоть в прорву исчезни с концами – земляк! Земляк, паренек из родного поселка. Ровесник, не друг, не приятель, но очень хороший знакомый, он знает и помнит тебя с самых маленьких лет. Он чист и опрятен, прилично одет и по моде, он, дико таращась, взирает сейчас на тебя:
– Ты?!
Ты – это почти вундеркинд и несменный отличник со школьной почетной Доски; чемпион на районных спортивных дорожках, по окончании школы престижный студент, затем на завидной работе, житель столичный с центральной квартирой в течение нескольких лет. И даже! – чего-то такого еще написал. В солидном журнале дебютный рассказ напечатали, в поселке услышали многие отрывок по радио, и вмиг вся округа узнала, такого в округе никто не достиг.
И вот ты в измятом, чумазом халате с каким-то ослизлым гнильем на руках.
– Ты-ы?!.. здесь?
Он, дико таращась, взирает сейчас на тебя как на диво:
– Ты что здесь забыл? Подработать здесь взялся?
В ответ ты лепечешь какую-то жалкую чушь. Мол, "выйти в народ" я решился, живые сюжеты решил поискать на низах. Вот потому и такая картинка, что видишь на диво, да только иначе нельзя. Ведь коль уж собрался о жизни сказать без обмана, то должен познать эту жизнь изнутри без прикрас, изведать не только с лощеной наружной картинки, но на мозольных и потных руках. И потому так глаза не таращи, приятель, и так далеко их не пучь, ведь то, что ты видишь всего лишь экзотика, маска, мотив преходящий. Мотив этот грустный и странный с побочного взгляда, но иначе как поступить?
Ты выдвигаешь случайный каприз плюс большие мотивы на объяснение грустной и странной картины, и должен по правильной роли снаружи беспечной бравадой блистать. Но если фальшивка по сути, то суть ведь бравадой не скроешь, и суть эта явная брызжет, сияет в глазах как на лбу.
Какие сюжеты, кому они нынче? Кому они сдались, при нынешней жизни "веселой лихой"?
Года протянуть, и со света с семейством не сгинуть – вот в нынешней жизни великий заглавный сюжет.
* * *
Ты можешь светиться бравадой и даже в грязи непроглядной, когда вслед за грязью ты видишь желанный просвет. Но в том-то и дело, что нынче просвета до жути не видно, что далее?
Все тот, что и в жизни народной великий заглавный вопрос.
3
Закон пресловутый
Стихотворение в прозе
В жизни имеются полосы преобладающе светлые, когда нашей внутренней бесовщинке, наверняка, куролесить не просто. Но в окрестностях этого привокзального магазина вдоль шумной центральной улицы с нескончаемыми людскими потоками как раз наоборот выходит. Здесь в повседневной людской суете нашей лукавой внутренней половинке достаточно лишь костлявым пальчиком легонько пошевелить, чтобы потом над своей же наружной оболочкой и нахихикаться вдоволь; здесь! – в переплете случайных движений закон пресловутый и подлый торжествует победно всегда.
Люд седовласый ученый ищет диковинку в дебрях дремучих, а ведь она в простоте так и прет напоказ без конца. Ну-ка, математик абстрактный, братишка сугубо материальный, реши-ка простую задачу.
Условие.
В наличии двухмиллионный город, в городе сотня знакомых. Раз на день в течение пяти минут ты тянешь груженую тележку по тому самому маршруту, который только что описал. Ну-ка прикинь вероятность ненужной "нечаянной" встречи.
Прикинь, исходя из абстрактной науки, и наверняка ты получишь убийственный вывод. Ты получишь немыслимый вывод на уровне глобальных астрономических катастроф во Вселенной, катастроф почти фантастических... Но выйди ты вместо абстрактной задачи в чумазом халате; потупивши взглядом, застынь терпеливо на красный тревожный сигнал. "Никак пронесло?" – подумал, вздохнул облегченно... И тот час вдогонку услышал: "Привет!"
Положим, на мимолетное время ты вытянешь ящик с товаром на зал. Зацепишь дрючком за отверстие в стенке, протащишь гремучим пластмассовым днищем о каменный пол. Забросишь небрежно в проем под торговый прилавок, приставишь впритык на замену пустым. Закончил, едва повернулся обратно, невольно на сторону, глядь... И тот час мгновенно в ознобы! – девчонка навстречу глядит, округляя глаза.
Девчонка стройна и красива, она как в киоске на фотке артистка, она недоступна, царица, богиня, она выше неба, равняя с корявым дрючком в неумытых руках. Но с нею?.. С нею когда-то свидания, взлеты, цветы.
– И-и... ты?!
* * *
Эх, свидания, взлеты, мгновенья земные. С царицей, богиней!.. Неужто, братишки, и впрямь это было?
Эх, братишки, ведь жаждал, стремился. Казалось, что жизнь есть пустышка без устремлений больших. Ну что ж, соглашусь, получилось. Воплотилось, бесспорно, и наяву. Вышло, сделалось именно нечто "такое", да только... с обратным значком.
Что ж, жизнь наша присная штука во многом такая. Чем выше на мыслях воздушных полеты, тем круче в реалиях спуск.
«Приплыл ты, Витька, приплыл и с концами!» – вспоминается нынче частенько из мира того, бирюзового, светлого.
Эх, Витька, Витька.
Кто ты и что ты теперь вне земного пути?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВИТЬКА
1
На уровне интуиции
Мы ведь с Витькой в разные города поступили. Я в столицу республики, а он в областной центр. Но уже и за год до этого фактического разъезда мы словно в разных мирах оказались. Витька был годом постарше, он поступил в институт и уехал, а я остался в поселке десятый выпускной класс заканчивать. Он поступил и уехал, и мы оказались как бы на противоположных берегах океана без вод, оказались по разные стороны той самой поворотной черты, за которой были совершенно иные реалии.
Соответственно, и общие ниточки остались лишь самые крохотные. Остались лишь случайные уличные встречи по выходным, когда мой друг детства лишь на денек появлялся в родном поселке. Да и встречи эти, как правило, были на мимолетный короткий сценарий:
– Привет-привет, ну и как поживаем в студентах?
– Отлично, супер, с головой закружило. не знаю с чего и начать. А ты?.. Как тут у нас на родных берегах? Небось, уроки учим-учим?
– Учим, понятное дело, да только куда завернет. На какие круги выпускной лотерейный билет этим летом закинет... Даже страшно подумать.
– Х-ха, и ты мне говоришь! Кому не знать, кому как не помнить. Эх, лето, лето, три лихих, сумасшедших месяца! Кто-кто, а я свой лотерейный билет сколько жить, столько помнить буду.
Да, да, так оно и случилось, так вышло. Иначе и быть не могло. Здесь нет у меня и малейших сомнений, свое самое волнительное и вместе с тем самое счастливое выпускное лето Витька запомнил на всю такую недолгую жизнь. И я знал почему, ведь прошло это лето у меня на глазах. Это незабываемое для лучшего друга лето и для меня на всю жизнь запомнилось, хоть и совершенно с другой стороны. Это тревожное поворотное для Витьки лето с сенсационно счастливым концом запомнилось мне бирюзового цвета на золоте пламенных нитей, божественным таинством первой любви.
Однако незабываемое "бирюзовое" лето закончилось, и мы тотчас, словно на противоположных берегах океана оказались. Для меня наступили "дамокловы" дни накануне собственных решающих испытаний, а Витька!.. Витька парил и летал на вершинах триумфа, Витька кружил, кувыркался в лучах хэппи энда.
Да и как же иначе? Заяви кто-нибудь о подобном исходе в июне, и ему бы открыто смеялись в лицо. Никто и не думал, никто и не верил, и даже не думал, не верил он сам... А получилось, сбылось! Сбылось наяву, как и снилось в мечтательных снах.
Теперь Витька приезжал в поселок только на выходные. Он теперь как бы возвращался на короткое время из нового мира в мир старый. И только тогда наши теперешние столь разные миры соприкасались снова. Но теперь это были и впрямь совершенно разные миры, и потому соприкасались они коротко, мимолетно.
Ядерные частицы, как следует из опыта, могут притягиваться, а могут и отталкиваться в зависимости от расстояния между ними. Но точно так же и наши миры. На расстояниях отдаленных во времени, на уровне воспоминаний из общего детства наши миры были рядом, они ощущали, тянулись друг к дружке и помнили. Однако на расстояниях близких, сегодняшних... Было очевидно, что его сегодняшний мир притягивают неотвратимо другие точно такие же миры, те миры, что на счастливых победных волнах. Именно эти миры теперь искали друг друга, нуждались взаимно, питая друг друга новыми порциями безудержной эйфории.
Знаменитый винный подвальчик играл здесь заметную роль. И это тревожило уже тогда, несло явственно какие-то тяжкие предчувствия. Предчувствия пока чисто интуитивные, но уже с налетом неотвратимости.
Казалось бы, с какой стати? И что тут такого, ну, забегают ребята добавить к успеху стаканчик, когда эйфория победы, эмоции бьют через край. Ну, забегают частенько ребята продлить удовольствие, так ведь их нынче время. Нынче их время особое: отвлечься от прежнего груза, забыться, вздохнуть от души.
И так было в поселке всегда.
Но вот промелькнут беззаботно на торжествующих импульсах первые студенческие дни, нахлынут проблемы другие... Лавиной нахлынут еще и похлеще, чем виделись прежние, и ясность охватит, что главное дело не только сделано, а только в начале пути. Другие проблемы охватят, придавят, заставят забыть обо всем.
И знали в поселке по предыдущим годам, что уже к концу осени будут реже и реже видеть на улицах счастливых победителей. Видеть, как вместе, так и каждого в отдельности. А уже следующей осенью наступит черед для других.
Так было всегда в поселке, и предчувствия эти гнетущие... Казалось, с чего бы?
Но они были, были именно на уровне интуиции, и были именно в отношении Витьки.
2
Ежовые рукавицы
Летом я поступил в университет и тоже уехал из поселка. Сбылась, сбылась, наконец, и моя заветная мечта, вот и я оказался за крутым поворотом в новой реальности.
И эта новая реальность ошеломила, нахлынула, объяла без памяти с первых дней. Прямо с наскока ударила как раз невообразимой прежде, своей новизной, повергла безжалостно в растерянность беспомощную, когда долгое время было вообще непонятно, а с чего начинать?
Как охватить, приноровиться к этим новым условиям? Как устоять, удержаться, а, значит и выжить?
Прежний комфортный, привычный по школе "рациональный" подход в новых условиях оказался совершенно неприемлемым. С учетом принципиально несопоставимых потоков новой информации этот вольготный в школе метод уводил неизбежно в тупик. Как войти в необъятно могучий учебный поток, как наладить и охватить? – долгое время это было совершенно непонятно, воздвигая бесцеремонно с самого начала новый гнетущий и близкий кошмар.
Первая сессия. Она замаячила неотвратимо всего через полгода. Как одолеть? Как, окунаясь ежедневно в гигантскую порцию нового, не успевая ни на йоту разобраться в предыдущем – не вылететь сходу?
Как, как... Таким, образом, уже в самом начале новая реальность за поворотом, столь желанная прежде, воздвигла на смену былому ничуть не меньший, гнетущий кошмар. Кошмар этот очень скоро вышел на первый план и встал по своей значимости наравне с предыдущим, тем самым "дамокловым", что совсем недавно представлялся абсолютным, решающим. Так виделось совсем недавно, а в реальности выяснилось, что на эйфорию победы жизнь отпустила лишь жалкие крохи во времени, и вновь на ходу прибрала в ежовые рукавицы, закрутила в крутой оборот.
А кое-кому из одноклассников эти самые, колючие рукавицы довелось прямо с первых деньков примерять. То есть, случилось именно в то время, что ранее в случае удачи виделось лишь временем победных восторгов, да выпендрежа полудетского, вычурного. Так, например, Славик Малько говорил, ухмыляясь, к концу выпускного:
– Эх, поступить бы только! Клянусь, братцы, если поступлю в институт, заявлюсь на школьный вечер... Быстрый танец объявят, брякнусь коленками на пол, голову вниз и давай кулаками по полу морочить! Пусть наставнички наши почувствуют новое звание.
