Текст книги "В движении вечном (СИ)"

Автор книги: Владимир Колковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Мол, вволю повластвовали десять годков, а нынче в новом звании – баста, уж никак не достанете, и хоть на ушах вверх тормашками. Такой вот оригинальный выпендреж замыслил мой приятель-одноклассник в случае удачного исхода.

И поступил! – поступил Славик Малько в институт. Выехал в нужный срок на учебу. Приезжает в город и... что первым делом? А хлопотать по устройству. Ведь иногороднему первокурснику первым делом надо думать, где жить.

Где жить-ночевать?

Общежития нет, в общих списках не значится. Тогда Славик бегом в деканат за помощью, как бы квартиру найти. Слыхал, что подают хозяева на студентов заявки. Бегом в деканат Славик, однако и здесь от винта, больно много желающих:

– Вот если бы неделькой пораньше. Давно расхватали, такие вопросы решаются загодя.

Тогда по советам знакомых пошел Славик на уличных столбах крышу над головой высматривать. Исходил до истомы, обшарил городские "спальные" окраины, да только и здесь беспросвет. Ситуация сугубо односторонняя, сплошной спрос.

Что делать?

Деваться некуда, решился тогда Славик напрямую по хатам ходить. Скрепя сердце, из последней надежды решился наугад обхаживать, а вдруг? Может хоть так, а удача проклюнется. Исполнил, заходит в случайный подъезд, звонит в первую дверь... Дальнейшее впоследствии так описывал:

"Сначала в глазок тебя с ног до головы оглядят. Потом в щелочку на железной цепи ряха проглядывает, ряха большая, сердитая:

– Че надо?

И тот час от вида на разворот, с этакой рожей, и под одной крышей... Но для приличия внешнего надо спросить:

– На квартиру возьмете?

– Нет! – в ответ грубо, коротко, и тотчас – хлясть на железный засов".

Походил вот так Славик с недельку, еще недельку пожил на вокзале с бичами. И... со слезами домой:

– Забираю документы, мама! Нет больше сил, не могу...

Вот так бы и учеба закончилась, и прощай навсегда драгоценное новое "звание". Видно во взрослой жизни проблемы куда посложней разрешить, чем кулаками по полу морочить... Однако поехала мамка, устроила.

Итак, в данном случае парня уже с первых дней новизна шандарахнула. Ударила грубо, безжалостно, проняла вездесущим жилищным вопросом. Мне же хоть и повезло с общежитием, но если не то, так другое предстало, пускай и немного попозже. Как не вылететь сходу? – этот вопрос охватил на удушье, заставил надолго забыть обо всем. Спустя месяц я уже почти не появлялся в родном поселке.

А где-то в другом городе у Витьки были свои, наверняка не менее грандиозные проблемы. Он также появлялся в поселке лишь изредка, почти всегда невпопад, и мы почти встречались. Так вот наши миры, хоть и обретя внешнее сродство вследствие моего аналогичного успеха, оказались на долгие годы на расстоянии двух городов.

Вновь мы встетились спустя годы. Был 1980-ый год.

3

И даже во сне самом страшном

Это были мои последние студенческие летние каникулы перед университетским выпуском. Сессия закончилась в конце июня, потом был стройотряд, и вот в конце августа я приехал в поселок. Был здесь и Витька. Он только что окончил институт, возвратился в район по распределению. Местом распределения числился район в целом, однако в самом поселке вакансии по его специальности не было. Следовательно, моего друга ожидала скромная должность учителя физкультуры в одной из окрестных сельских школ. Должность, как вскоре выяснилось из разговоров, совершенно неприемлемая для новоявленного молодого специалиста. Витька твердо решил найти работу в самом поселке.

– Хорошо тут, – говорил он теперь убежденно, и добавлял вслед за тем:

– ... когда гроши есть.

Он говорил эти слова убежденно, искренне и даже мечтательно. Но... и как-то вяло, тускло. Когда я услышал эти слова впервые, на меня пахнуло тотчас какой-то потерянной затхлостью, убогой старческой доживальческой интонацией.

И мне припомнились живо недавние школьные выпускные времена, когда мы летними вечерами кружили нескончаемо по этим улицам и говорили, говорили, мечтали, мечтали. Мы видели этот мир разноцветным и ярким, мы мечтали о таинственном, "необыкновенном", зовущем на борьбу и романтику Мы мечтали уехать туда, где спорится жизнь, мы мечтали жить в больших городах, мы мечтали искать. И вот! – прошло лишь несколько лет, и передо мной сейчас стоял вроде и Витька, однако это был уже совсем другой Витька. Это был не тот прежний неугомонный юноша с зарядом на пламя, которому все по плечу, передо мной теперь был как-то наспех повзрослевший мужик с лицом прежним, однако другим.

– Хорошо тут, – говорил он теперь, и прибавлял почти мечтательно. – Когда гроши есть.

Эти мечтательные, но тусклые, старческие слова никак не могли принадлежать прежнему Витьке. Прежде мы видели, знали, что значит остаться в поселке среди осенней пустоты и одиночества. И вот прошло всего шесть лет.

Мы встретились впервые после долгой разлуки.

– Хорошо тут, – сказал вскоре Витька и прибавил почти мечтательно. – Когда гроши есть.

Эти дряхлые слова никак не мог произнести прежний Витька, произнести так, как он теперь произнес. И "гроши"... зачем? Зачем так нужны ему здесь деньги?

Витька не говорил, но я и не спрашивал. Зачем спрашивать то, что понятно без слов.

И это напрямую значило, что передо мной сейчас стоял другой Витька. Это напрямую значило, что за шесть лет, что мы не виделись, он познал нечто, что нынче строго, неотвратимо заступило на главную линию его жизни. То, что теперь строго, неотвратимо заступило на смену прежним мечтам и надеждам.

Мы стояли на центральной площади поселка. Мы только что встретились после долгой разлуки. Мы только воскликнули радостные возгласы взаимных приветствий. Витька, вроде бы, выглядел внешне великолепно, гораздо эффектней, чем прежде. Он возмужал заметно, он выглядел старше своего возраста, он был в светло-сером пиджачном костюме, который очень шел к его фигуре. Он был высок, строен, широкоплеч, его волосы шикарно, волнисто отливали золотом. Но его большие зеленоватые глаза смотрели сейчас без огонька прежнего, его глаза смотрели сейчас отрешенно, устало, по-старчески.

– И куда тебя определили? – спросил я.

Витька назвал одну из близлежащих сельских школ.

– На работу, видимо, скоро?

– Да уж месяц прошел, как пора отметиться.

– Что ж так... не торопишься?

– Х-хэ, куда? – в ответ Витька ухмыльнулся как-то уж очень кисло. – На сто рэ?.. Деревушка глухая округом в пять хат, среди леса. К лешему в гости, что ли, предлагаешь спешить?

– И что думаешь?

– Здесь на работу пристроюсь.

– А распределение?.. По закону ведь три годика надо отпахивать. И кто на работу возьмет, разыскивать будут.

На это Витька отмахнулся с чувством явного превосходства:

– Ну, ты годами за двадцать, а как и не жил в СССР! Не понял еще, как у нас? Нельзя-то нельзя по закону, а подсуетись хорошенько, и варианты отыщутся.

Последнюю фразу он произнес так уверенно, будто "варианты", упомянутые в общем смысле есть, однако, не только слова.

И действительно далее он говорил:

– Есть тут один старый знакомый. Переговорили, прикинули. Короче, есть на примете местечко, может пристроить. Ясное дело, не обойтись без проставы, два пузыря конины наливать и стольник сверху деньгами. А с РОНО он уже сам все вопросы решит на подвязках.

Витька теперь говорил уже настолько уверенно, как о деле решенном. Впрочем, и на моем факультете многим ребятам светила подобная участь в виде сельского учительства, и разговоров на тему "как откосить?" – с перечислением всевозможных вариантов я слыхал предостаточно.

Витька говорил очень уверенно, да и впоследствии выяснилось, что "местечко" у него тогда действительно имелось. Местечко-то имелось, но вот что это за местечко... Что это за местечко такое, я тогда даже и подумать не мог. В тот момент мне это и в самом страшном сне не могло присниться.

4

Точка возврата

Тогда я почувствовал явственно ее, точку возврата.

Точка возврата понятие глобальное, присущее и всему единому Бытию в целом. Она означает собой важнейший определяющий уровень в рамках некоего составного базиса. И если есть уровни промежуточные, от которых в дальнейшем возможен как путь вниз, так и вверх, то после перехода за точку возврата пути наверх уже нет.

Наша жизнь и есть некий необходимый составной базис в рамках единого Бытия.. Соответственно, у каждого из нас в этой ипостаси имеется множество точек возврата (в трудовой деятельности, творчестве, в развитии личностных отношений и т.д.), но есть среди них и главная.

Та главная точка возврата, после которой нисходит к закату сама жизнь.

Вопрос только во времени.

Тогда я почувствовал явственно именно ее главную точку возврата. Я вдруг ощутил ее приближение, когда после долгой разлуки наблюдал лицо друга, слышал его слова, внимал интонации его голоса. Я вдруг осязаемо почувствовал ужасающую близость грядущего, но вначале я только почувствовал.

Однако вскоре я узнал доподлинно, на какое же рабочее "местечко" в поселке наметился Витька. И едва я узнал об этом, как тотчас пришла неизбежность.

* * *

И вот сейчас спустя пятнадцать лет вновь накатывает нечто подобное. Нисходит в тревожных симптомах предчувствий неизъяснимой волной изнутри.

Последняя инстанция.

Последняя инстанция все-таки, и главная точка возврата видна. Здесь все мы на грани, а кто-то уже позади.

Мой друг соскользнул, и его уже нет... Но я-то пока что вдали от стакана, на этом, братишки, я твердо стою.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ШАБАШКА ЗА ЛОМАНЫЙ ГРОШ

1

По обычному объявлению

Грузчик в продовольственном магазине моя первая чернорабочая запись в трудовой книжке. Эх, без колебаний нынче скажу: пускай бы она оказалась и последней на моей жизненной сцене в этаком роде. Об этом сейчас так заветно мечтается, да только куда оно дальше свернет?.. Здесь только время покажет, а пока на сей счет полный мрак. Где и как по теперешним диким суматошным временам определит судьба добывать хлеб насущный, более всего хотелось бы знать, но ведь в том-то и дело, что на данном этапе на сей счет представления кругленький ноль.

Грузчик в продовольственном магазине с дилетантского внешнего взгляда работка предельно простая и без каких-то особых подводных коллизий. Честно сказать, мне эта работка чем-то вроде наладчика на родном "Интеграторе" виделась в предварительных мысленных представлениях. А там по внешнему взгляду особо не паришься, так, больше гуляешь вразвалку лениво по междурядью рабочих линеек. Ну, часок-другой покрутишь отверткой, перебирая приборные платы в пучках проводов; в обед постучал в домино, покурил, покимарил в служебной коптерке... А дальше рабочее время идет по обычному кругу, чуток повозился, отладил, чайку погоняли – глядишь, и отбой.

Причем с дилетантского внешнего взгляда профессия магазинный грузчик выглядела куда более простой, и даже в известном смысле более полезной. Ведь в отличие от душных комнатных профессий эта работа целый день на свежем воздухе, притом без малейших никому не нужных умственных напрягов. То-то оттуда доставил, то-то туда перенес, и так далее, и вокруг этого точно в таких же примитивных раскладах. Другими словами, чем-то вроде полезной гимнастики теперешняя работка мне виделась с немаловажным добавлением пускай и мизерного, но стабильного денежного заработка.

Я ведь тогда окончательно определился со своим новым "большим" начинанием. И потому весьма ценной мне казалось именно такая нехитрая работка на свежем воздухе в смысле подспорья для творчества. То есть, мозги освежил основательно, выветрил за рабочую смену, вооружился озоновой пушкой для вдохновляющих творческих выстрелов, и отправляйся домой отдыхать. Дома вечерком на минутку прилег на диванчик, затем попил горячего чайку бодрой крепости, и вот теперь очень кстати со свежими мозговыми клеточными силами за творческое дело взяться. То настоящее серьезное дело, которое видишь достойным, которое нынче основа возвышенных грез.

А назавтра вообще лепота, целые сутки свободен, как птица. Ведь работаешь смену двенадцать часов день через день по стандартному графику. Зарплата? Конечно, деньги светились по нынешним хапужным временам просто смешные, по-другому и не скажешь, однако на данном этапе не это решало. Кое-какая заначка была, и необходимо было пока перебиться, пока не отыщется что-нибудь более подходящее.

Итак, грузчик в продовольственном магазине.

В совокупности перечисленных обстоятельств именно такая работка привиделась мне подходяшей в предварительных мысленных представлениях. Однако одно дело приблизительные, отдаленные от подлинной сути, тепличные представления, а совершенно другое дело сущая явь. И вот как раз малейшего понятия о предстоящих подводных холодных течениях у меня тогда и близко не было.

Оформляться на работу я пришел по обычному объявлению в городской вечерней газете. Посмотрев в трудовую книжку, работница в отделе кадров тот час окинула меня любопытствующим взглядом: ага, интеллигенция в прежних записях, инженер, школьный учитель, и... с какой такой стати? Вроде "чернильный" стакан на лице не прописан.

Любопытство и недоумение промелькнули заметно, однако работа прежде всего. И первым же вариантом она предложила мне именно этот привокзальный магазин.

– Слыхали, наверное?.. Его еще Подковой в городе кличут.

– И даже бывать приходилось не раз. Студентом в общаге рядышком жил.

– Пойдете работать?

– Можно.

В ответ я безразлично кивнул головой. Этот так этот. Какая разница, разве другая суть?.. Пускай себе будет и этот.

Работница, быстроглазая худощавая брюнетка средних лет, отметив согласный кивок, вновь как-то особенно на меня взглянула, тотчас убегая взглядом на сторону. И! – внутри тотчас тревожно кольнуло. Этот быстрый, дающий мгновенно адекватную оценку твоим нынешним представлениям о выбранном деле, этот наскоро убегающий взгляд с налетом улыбки показался мне тогда удивительно знакомым. Точно так улыбается, убегая взглядом, базарная торгашня на соседних тряпичных лотках, наблюдая, как рядышком под видом громкого бренда втридорого втюхивают грубую липу:

– Втюрил фуфел подвальный под фирму, Сашок? – наверняка после посмеиваются они между собой уже в открытую. – А лейбак на штанах небось клееный, скажи на духу, и в каком закоулке клепали?

– Те закоулки и вам добре ведомы.

– Нам-то когда еще небо отвалит лошарика. Твой нынче праздник, Сашок, причитается! Небось наварил пятака на копеечке?

– Надо, надо пользовать случай! – ухмыляется теперь в ответ и довольный Сашок. – Наше дело фартовое, день на денек приходится.

– Сущая правда! Эх, переведись лох, и чтоб-то мы делали?

– Не боись, торгашня, нашему веку уж точно достанется!

И довольный донельзя Сашок аккуратно бумажка к бумажке укладывает в матерчатой поясной сумочке свой лукавый денежный прибыток.

2

Здешние прелести

Вот и Серега-Пан с похожей улыбочкой выслушал мои предварительные мысленные «представления». Но в этой его улыбке присутствовало и нечто свое ностальгическое, отражавшее явственно то, что некогда пришлось и самому пережить.

– Издали всякая гладкая девка, как сладкая ягодка! – даже воскликнул он далее.

Затем помолчал. Затянувшись смачно и долго цигаркой, перевел дух. Потом говорил не спеша, рассудительно:

– Издалека, как одна хороши, а вот когда внутренне глянешь... Также и в схожих на внешние взгляды делах. Возьми, например, наш случай. Вроде и впрямь какая разница? Что здесь грузчик здесь, что там... Вроде, один хрен дворик задрипанный, драный халат, и дрючок, и тележка. Издалека не увидишь никак, да только разницу мигом на собственной шкуре почувствуешь.

Вот возьмем для сравнения наш привокзальный магазин и магазинчик размером с курятник где-нибудь в спальном районе. Таких ведь сколько хочешь отыщешь во дворах на окраинах. По размерам такой магазинчик не боле отдела нашенского, а обороты... Прикинь, в захолустном углу на окраине: смотришь, один человечек зашел, за ним следующий, и так вот гуськом перечтешь за всю смену. Отсюда и следствия. Там один грузчик прописан по штатному расписанию, там по любому ты за себя только пашешь. А у нас половина вакансий гуляет, положено шестеро в штате, а работает трое! Попробуй набрать, не особо затащишь,, но работы-то ведь не убавилось... Вот и приходится дуть одному за двоих, и за ту же зарплату.

Серега снова затянулся цигаркой долго, и только после продолжил:

– Там прикатила машина с молочного, оприходовал и отдыхай. Так же и с хлебного, водочного. С единого рейса на день имеешь товара в избытке, а, значит, и всегда имеешь приличный временной интервал на предмет перекура.

Здесь мой коллега смачно сплюнул на сторону, как подводя тем самым некий промежуточный итог. Кинул рассеянно под ноги коротенький окурок, растер об асфальт. Затем продолжал рассудительно:

– Теперь посмотрим для сравнения нашу "Подкову". Магазинчик вроде и не супермаркет масштабами, верно, но и не сказать, что совсем крохотный. Как-никак, шесть отделов у нас имеется плюс бар с кафетерием. И самое главное, где мы стоим?.. Считай мегаполис, двухмиллионный город вокруг. Автобусный вокзал, железнодорожный, рядом оба центральных вокзала. Понятное дело, народу всегда здесь без счета, сплошной карнавал, отсюда и проходимость на пике границ. Отсюда и обороты товара какие!

Обороты на грани возможного, тем самым выходит прямая завязка на нашего брата. Не спи на ходу братец-грузчик, крутись и вертись, пополняй на прилавке товарный запас. Едва отпустили с мясного фургончик, натаскали в отдел колбасы и сосисок, не повернуться торгашкам в проходах от баков и ящиков – а через часик снова пусто в отделе, хоть шарик раскатывай, и новая фура с приветом урчит! Что, братцы, курим, не ждали?.. А за ней и с молочного прет на разгруз, а за нею по линеечке с хлебного...

На этом месте рассказа Серега-Пан приумолк, переводя дух, вытер пот со лба. Кинул мне в лицо проницательный взгляд, ухмыльнулся:

– Небось, не такие предвидел расклады?

– Что и кривить. Под былые мыслишки не катят и близко.

– И сколько воюешь у нас?

– Три недели... И дни.

– Х-ха, дни! А не считаешь, случайно, эти денечки?

Пан-Серега сопроводил свой вопрос коротеньким смехом, но и с видимой примесью сочувствия.

И вот этот его вопрос про "денечки" живо напомнил мне давнее студенческое прошлое. Вспомнилось мое первое в жизни по-настоящему серьезное трудовое испытание, когда каждый рабочий день отражался гнетущим подсчетом на ноющих пальцах, когда каждый рабочий день тянулся в натугу, как год.

– Никак почувствовал здешние прелести жизни? – теперь уже Бельчик-наркот вступил в разговор.

Он спросил также с ухмылкой, пристально вглядываясь мне в лицо.

– Прелестей хоть отбавляй! – усмехнулся невесело и я, качнув головой. – Это точь-точь, как приятель рассказывал...

Наш разговор происходил в середине обеденного перерыва. Мы перекусили в столовке наскоро, и время пока что имелось. И я рассказал коллегам кое-что из нахлынувших разом воспоминаний.

– Я ведь студентом в общаге жил. Сосед по койке у меня Мишка рыжий, шебутной парнишка, Кошелкин у него фамилия. Так вот он однажды подработать устроился. Тоже грузчиком, кстати, но на ликеро-водочный. Очень удобно ему показалось, что общага рядышком.

"Ну и как работка? – через пару дней интересуюсь.

"А ты на шабашке вкалывал?

"Будто не знаешь. Знаешь не хуже, к чему тогда спрашивать.

"А для того и спрашиваю, чтобы сразу дошло. Ну-ка, припомнил, как было?"

Припомнил!.. Даешь ты, приятель, и как позабыть?

Как позабыть, мужики, когда я перед тем на летних каникулах шабашил. Честно признаюсь, с детства к работе было ноль привычки, барчуком-белоручкой рос и вырос. Родители не напрягали, а бабка, коли лень вставать, так и с блинами в постель. И вот с этакой обалденной трудовой закалкой – и на шабашку! Фишка в том, что уж очень неожиданно это случилось, вдруг, да и решилось в течение дня. Помню, только сдал сессию, собрался домой ехать на каникулы, а тут знакомый парнишка по общаге ходит, набирает подработать желающих. Знал я его неплохо, на моем потоке учился, толковый пацан и не трепло. Говорил, прошлое лето сам отпахал, тяжко пришлось, особливо вначале, зато деньги получились хорошие.

Ехать не ехать?

Страшновато было не скрою, но потом... Эх, была не была, думаю. Еду! И себя испытаю, и деньжата манили красивые.

– А что за шабашка? – спросил с интересом Пан.

– Камский зачистной лесосплав. По своей сути проще простого работа. Идешь вдоль реки по течению и осевшие на берегу бревна багром в воду скатываешь. Основной сплав ранней весной происходит по большой воде, но вода постепенно спадает, и какая-то часть бревен оседает на берегу. Особенно много на пляжных отмелях, а если берег лесной, то где-нибудь в кустах запутывается. Для того и набирают бригады шабашников, чтобы за лето оперативно осевшие бревна убрать. Генеральной зачисткой у них этот производственный процесс называется.

Так вот, братцы, это не работа, а праздник! Просто праздник работка, когда надо в лесу застрявшие бревна скатить. Одно только, комарье донимает: лето, жарища, а пудовую робу не скинешь, сожрут в пять секунд. Зато дернул острым багром сухое бревнышко в лесу, оно себе и покатилось с высокого берега. Радость работка, разминка для мышечной удали! Важно, что в лесу обычно берег высокий, а значит и с самого берега глубь. Толканул посильней бревно на течение, и оно поплыло себе, поплыло вольным ходом без всякой заминочки, а это значит дело сделано, и можно браться за следующее. Опять же, бросовый лес вокруг, бурелом, непролазная чаща, считай та же тайга. Шаг ступишь за куст, и тебя не видать. Пристроишься в малой компашке где-нибудь подальше от глаз бригадира – и сачканешь, и скупнешься!.. И грибами потешишься вдоволь, и ягодой.

Но такая веселая работка у нас случалась лишь изредка, а в основном приходилось на больших песчаных отмелях зачищать. И вот доставляют тебя рано утром на катере, ступаешь на длинный пологий песчаный пляж, весь всплошную усыпанный бревнами. А бревна!.. Бывает и мелочь, но больше такие колодины... В пять метров длины, а диаметром в добрую бочку. И вот такую древесную тонну впятером цепляешь баграми, и всей толпой едва-едва катишь метров двадцать по вязкому пляжному песочку. Тянешь-выкатываешь на летней жаре, да притом еще в резиновых сапогах-броднях, тянешь-выкатываешь под дружные крики "на ход!" – пыхтишь, баграми срываясь в соленом поту... Однако и это не все, столько же приходится тащишь мокрое бревно по мелкой воде, пока оно!.. Пока, наконец, поплывет.

И так вот почти каждый день, и так вот по двенадцать часов рабочая смена. Вот когда туго пришлось белоручке махровому! Помнится, первый месяц по утрам на руках пальцы не разгибались, будто на вывихах. Будто каляными были пальцы с утра, пока не нагреешь работой. Вот ты, Серега, спрашиваешь, считаю ли я нынче деньки?.. Сейчас-то, положим, и нет, трудовая закалка великое дело, но вот тогда...Весь первый месяц, пока не втянулся, и вправду считал! Сегодня который денек?.. десятый?.. Десятый. Эх, мама моя, а целиком шестьдесят! – еще целый полтинник до осени.

Как позабудешь такую шабашку?

Понятно каждому, вот я и спрашиваю в свою очередь. Ну, у приятеля своего, Мишки рыжего, что на ликеро-водочный завод подработать устроился. Спрашиваю:

"А сам ты, неужто свою позабыл?"

А он летом тоже шабашил, только в Карелии. Теплотрассу бригадой вели.

Мишка и отвечает:

"Так вот, подсекай. На шабашке каждый день по двенадцать часов черной лошадью пашешь, а здесь через день по графику, но! – только в этом и разница. Грузовики к складским воротам идут и идут сплошной цепью, как на фабричном конвейере. Безостановочно идут, рыло за рылом, не уставай нагружать. И чему удивляться, водочка, ходкий товар на кону. Отсюда, как робот руками пластмассовый ящик на двадцать бутылок поднял на поддоны, поставил, взял снова ящик, поставил... А в ящиках тех по пятнадцать кг, и так вот от звонка до...

– Про "Кристалл" ты мне не рассказывай! – хохотнув коротко, перебил здесь мой рассказ наркот-Бельчик.

А затем продолжил с явным знанием дела:

– У меня приятель тоже на этом заводе чуток поработал. Запарка и впрямь беспредельная, почище нашего! Коли не допингешь по ходу трудового процесса, не выдержишь смену... Благо, любая поддача всегда под рукой, и "чернило", и водочка, на заводской территории пей, хоть залейся. Говорит, неделька-другая прошла, чувствую, братцы, каюк. Мол, еще малый срок, и напрямик в алконавты. В последний раз (а дело зимой было) мужик так допигнул, что только в сугробе очнулся. И ни шубы, ни денег, а где делись – свистят до сих пор! Является завтра на службу и сходу заяву на стол.

– На "Кристалле" хоть платят! – заметил с досадой Серега-Пан. – Слыхать, втрое нашего. А в здешней конторе нынче ни блата, ни денег.

Он презрительно сплюнул на сторону, стукнул звучно разбитой туфлей об асфальт. А затем поведал мне несколько любопытных деталей из недавнего прошлого нашей "трудовой обители":

– У нас, как видишь, недавно капитальный ремонт был. Видишь, как снаружи здание выбелено?... Сплошной аккурат, а как изнутри постарались! Голубым мрамором выложили стены, шикарно взглянуть... И начальству приятно.

Да-а, красиво! Особая радость взглянуть, да только нашего брата простого работника этот ремонтик пинает с другой стороны. Говорят, крупный перерасход обозначился, и как раз на этом голубеньком мраморе. Не один лишний миллион в этот гладенький камешек вляпали. А раз так вышло, коль вляпали, то ведь теперь отбивай! А на ком?.. Начальство оно по любому себя не обидит, а значит и ясен ответ. И вот теперь с полгода точно премии не видать, на голом окладе кукуй. С полго-ода... как минимум.

– И людей поувольняли на время ремонта, – добавил с не меньшей досадой Бельчик-наркот. – Чтобы денег зазря не платить. Уволить-то просто было, а вот теперь набери-ка, попробуй в этакий рай.

– Во-во, и это добавилось в пику! – подхватил Пан энергично. – Нас ведь по полному штату вдвое больше грузчиков положено. Так оно и было до капремонта, а теперь вот набрать никак не могут. Чему удивляться, найди поишачить за ломаный грош, кто сюда слишком позарится?.. Самый что ни есть отставной контингент.

– Теперь ясно, братишка? – с легкой ухмылкой похлопал меня по плечу Бельчик-наркот. – За двоих мы здесь пашем на голый оклад. За себя и за того парня. Как на твоем лесосплаве без сроку, за хлеб с молоком.

Наркот-Бельчик снова привычно вздохнул, затянулся цигаркой. И вдруг неожиданно сменил тему:

– Тогда-то хоть отвалили деньгу?

Я улыбнулся, светлея лицом:

– Вот честно скажу, мужики, а не верилось! Даже не верилось, пока наяву не увидел. Тот парнишка, когда по общаге ходил, говорил о двух тысячах. Не трепло, вроде, а не верилось: Чтобы за парочку месяцев, и такие деньги! Это когда степуха сорок рублей, а тут почти за день! За денечек степуху имеешь, нет-нет, а не верилось. Но думалось, ладно. Пускай и не выйдет так в точности, пускай хоть пятьсот. Но и пятьсот для студента не слабые деньги...

– Ну-ну, не тяни! – перебил нетерпеливо Серега-Пан. – Не размазывай, заплатили две тысячи?

– Не-ет, две так и не вышло. Полторы.. с хвостиком. Чистыми на руки. Так ведь мы и от этого прыгали. Полторы тысячи чистых советских рублей! Небось, вспоминаем, каковы были деньги?

– Понятное дело, что не бумага теперешняя, – как по команде воскликнули оба моих собеседника. – За полторашку сегодня, чего ты возьмешь?

– Тут вчера с ребятней на заначку сбивали, – ухмыльнулся Серега-Пан, – так для смеху один посчитал. На пузырь "чернила" аж двадцать бумажек сложилось, хоть ты в торбу кидай!

И он с интересом спросил:

– И куда эту уйму потратил?

– А никуда. Я эти деньги сразу на книжку положил, они так и пролежали семь лет. Ни копейки оттуда не взял. И вот с процентами наросло за это время те самые две тысячи. Зато потом еще как пригодились. когда на "Интеграторе" поработал. Внеочередной кооператив мне выделили, так вот, на половину первого взноса хватило! Вот какие это тогда были деньги. Два месяца черной работы, и полвзноса за трехкомнатный кооператив в центре.

– Толково сложилось, – кивнул одобрительно Бельчик-наркот.

Он окинул с усмешкой знакомые виды "инстанции".

– Вот интересно! – продолжал далее с саркастической вдумчивостью. – Если взять для примера вот эту обитель, нашу трудовую. На квартирку такую... При нынешних ценах, это сколько пришлось бы отмучиться?

И он приумолк, как бы прикидывая.

– А ты посчитай на бумажке, узнаешь! – рассмеялся Серега-Пан.

Он ответил Бельчику, но взглядом почему-то обращаясь ко мне.

Теперь улыбнулся и Бельчик-наркот, и также поглядел мне в лицо:

– Помощь попросишь, али попробуешь сам? Хочешь, у Мамки бумажку спрошу?

Я только молча отвел взгляд в сторону.

3

Разумный стаканчик

Магазин наш привокзальный, а привокзальная площадь есть местечко особое в любом рядовом городке, тем паче в столичном мегаполисе с двухмиллионным населением. Народу всегда здесь полно, и, конечно, не только проезжего. Самая разная шушера здесь по окрестным дворам ошивается: и бичи, и бомжи, и совсем уж пропащие типы, чьи лица, одежку в потемках увидишь и ахнешь, как в леденящем «могильном» ужастике. И, конечно же, всевозможная шустрая мелочь присутствует рядышком, своя и залетная, что ищет по жизненной сути, чего бы стянуть.

– Ты наблюдай в оба глаза, куда чего ложишь! – с первого рабочего дня не раз строго предупреждали коллеги. – Разная публика здесь промышляет не в промах, не залежится надолго, что плохо лежит. И часы, и рубли из бытовки, и сыры, и батоны с разгрузочной тырили.

Последняя инстанция.

Последняя инстанция все-таки. Невесомая зыбкая грань где-то рядом, а, значит и те, кто вблизи.

Но и обычный народец к нам во внутренний дворик частенько захаживает. Это, как правило, дружки и приятели грузчиков, пенсионеры, и различного рода бездельники из окрестных домов, которым просто наскучило дома сидеть. То тот, то этот, глядишь, ближе к обеду подкатывает пообщаться, покалякать о том-о-сем в приятельском близком кругу, ну и, конечно, граненый стаканчик по кругу пустить.

Особенно часто дядя Коля здесь гостем. Это высокий сухопарый пенсионер лет под восемьдесят. Однако, несмотря на столь почтенный возраст он едва сед, лишь с небольшими лобными залысинами, он еще прям на осанку, подвижен. Дядя Коля бывший военный, он живет в самом ближнем к нашему магазину доме. Его двухкомнатная квартира размещается над въездной аркой, а одно из наружных окон выглядывает с высоты третьего этажа прямо к нам во внутренний дворик. В теплое время года это окно широко распахнуто настежь, и где-то поближе к обеденному перерыву сухое, обтянутое дряблой пожелтевшей кожей, широко улыбающееся личико непременно появляется на виду у тех, кто внизу.