Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Владимир Елистратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 47 страниц)

Не парься. Твоя Джуля

Я очень долго подсчитывал и наконец подсчитал: чтобы более менее сносно разобраться в Италии, в неё нужно съездить двадцать восемь раз. Минимум. По системе, если можно так выразится, точечных десантов. В разные места. С прочесыванием близлежащей местности. Утопия? Не знаю. Если очень захотеть…

Двадцать восемь – это, конечно, круто. Но я давно хотел съездить в Верону, город Ромео и Джульетты, а значит – столицу любви.

В Верону есть прямой чартерный рейс. Большинство наших в Верону летят с лыжами. И сразу, не заглядывая к Джульетте, дуют в Альпы. Тоже ход. Слегка убого, но в моде, судя по всему, горные лыжи, а не настоящая любовь.

В Веронском аэропорту один наш, похожий на пингвина в шортах, спросил меня во время получения багажа:

– А ты чего, паря, без лыж-то? Бомжуешь? На прокат, что ли, берёшь?

Я говорю:

– Да нет. Я в Вероне хочу пожить. Недельку. Посмотреть там… Погулять…

Тот отшатнулся от меня, как от вич-инфицированного прокаженного шизофреника с взрывным устройством на животе. Потом я слышал, как он говорил своей супруге, похожей на бабуина в перманенте:

– Мужик – даун в полный рост. Секёшь? Неделю шопить будет в Вероне. Извращенец.

Неделя в Вероне – в самый раз. День-полтора нужно, чтобы как следует разобраться в самом городе. Плюс – отсюда очень удобно съездить в несколько мест. Озеро Гарда, Падуя, Мантуя, и Виченца, Модена…

Например, Модена. В Модене меня подкупило то, что а) Модена – столица итальянской обуви, б) в Модене же – по какой-то неуловимой гармоничной симметрии, которая всегда присутствует в Италии, – фирменным блюдом являются фаршированные свиные копыта. Мне очень хотелось купить моденские мокасины, надеть их и зажевать в них копыт. Хотелось – до дрожи в копытах. Съездил. Надел. Зажевал. Но возвращаюсь в Верону.

Верона – это, конечно, город Ромео и Джульетты. В доме Джульетты можно пожамкать саму бронзовую Джульетту, выставить свою довольную физиономию с её романтического балкончика.

Есть ещё дом Ромео. Но если и подлинность дома Джульетты вызывает вполне обоснованные сомнения, то дом Ромео – это уже чистая подстава.

А вот на могилу Джульетты тоже сходить надо. Прослезиться и всё такое. Хорошо слезится после литра вина Вальполичелла или Бардолино. Деревня Бардолино и долина Вальполичелла рядом.

Верона – это, конечно, и Амфитеатр, и Дуомо, и масса церквей и музеев. По Вероне просто приятно погулять. Постоять на берегу реки Адидже. Река прозрачная. Нежно-бледный аквамарин. Глядя в него, понимаешь, почему Тарковский, живший подолгу в Италии, так любил снимать бегущую воду.

И все же – про Джульетту.

Рядом с Пьяцца делле Эрбе («Площадь трав»), на Виа Каппелло, находится Дом Джульетты. Casa di Giulietta, если по-местному. Здание тринадцатого века. Хотя веком в Италии и в Вероне никого не удивишь. Кирпичный фасад. Типа как у нас у фабрики «Большевичка». Трёхлепестковые окна. Красиво.

Именно здесь, согласно ультраромантической легенде, ставшей в наши дни предельно циничным туристическим брендом, разыгрывались те самые средневековые кровавые размордасти знаменитой шекспировской трагедии.

Дворик. Балкон. Бронзовая печальная Джульетта с отполированными японцами плечами. Похоже на лишаи. К Джульетте, конечно, – очередь, чтобы с ней сфотографироваться. Обняв за шею. Или поцеловав в щечку. Или положив свою набардолиненную морду на лишайное плечико. В общем, вариантов немного. Минут десять созерцания всей этой интернациональной перманентной конвейерной фотосессии наводит на грустные мысли. О безнадёжности человеческого рода, что ли… Крутится в мозгах что-то про «суету сует и всяческую суету».

История-то в общем печальная. Даже страшная. Коллективный суицид двух неразумных подростков. Но, с другой стороны, действительно трогательно-щемящая, романтически-просветляющая, одухотворяюще-возвышающая и всё такое.

А что касается современного информационно-сетевого шлейфа шекспировской трагедии – здесь даже весело.

Как известно, в управлении города Вероны есть специальная «служба Джульетты». Ежедневно тысячи и тысячи всевозможных японцев, зулусов и гагаузов пишут Джульетте письма. Их можно прочитать и написать своё. Можно написать из своей родной Японии или Гагаузии, а можно прямо здесь, в Вероне. В доме Джульетты есть что-то вроде компьютерного класса. Тут же можно приобрести целые сборники избранных писем «Джульетте» и ответов «Джульетты» на них. В Веронском муниципалитете Джульеттой работает специальная тетенька, которая с утра до вечера в поте монитора своего отвечает безнадежно влюбленным зулусам и ищущим вечную любовь чукчам.

Я часа два читал всю эту переписку. Не мог оторваться. Жесть, а не чтиво. Гибрид девчачьего песенника и дембельского альбома. Эпистолярная Махабхарата «Розы в соплях». Эдуард Асадов отдыхает и нервно курит в сторонке. Бедная Лиза нервно курит вместе с Эдуардом Асадовым, стряхивая пепел в дрожащую ладошку Эдуарда Асадова. К этим неудачникам присоединяется Тургенев со своей Асей и все остальные классики эпистолярного романа, любовной прозы и интимной лирики.

Жалко, что Шекспир всего этого не может прочитать.

Что-то типа (я слегка сгущаю стиль, но – клянусь – суть сохраняю):

«Здравствуй, дорогая Джульетта! Меня зовут Хирамука. Я люблю Мукасику. Мукасика любит эту дуру Нахираку. А Нахирака любит Хиракаку. А Хиракака, этот подонок из города Какасика, любит только саке. И пьет его в промышленных масштабах. И все мы несчастны. И вчера, глядя на цветущую сакуру, я написала хокку в стиле тугакака:

Прыгнула жаба в затон.

Хомяк шурует в бамбуке.

О Хирамукина грусть! Я Мукасику люблю.

Ну как? Как думаешь, послать эту хокку Мукасике? Или отравить суши этой дуре Нахираке. И чего в ней нашел Мукасика? В общем, жизнь моя не заладилась. Что мне делать, дорогая Джульетта?!!!!! И есть ли на свете Вечная Любовь?! Ась?! Не ответишь – утоплюсь в озере Сикаписи. Или сделаю харакири. Пока. Жду ответа из Интернета. Твоя Хирамука».

Ответ:

«Дорогая Хирамука! В Сикаписи топиться и делать харакири не надо. Травить Нахираку – тоже. Хокку Мукасике – послать. Хиракаке, любящему саке, советую обратиться к наркологу. Вечная Любовь есть! Твоя Дж.».

Или:

«Здравствуй, дорогая Джульетта. Тебе пишет Джейн, Денвер, штат Колорадо. Оу, май Гад!..У меня проблема. Месяц назад я встретила парня. Его зовут Том, город Джефферсон-Сити, штат Миссури. Его родители из Вудстока, штат Иллинойс. Мы занялись безопасным сексом в Карсон-Сити, штат Невада. Это было wow. Потом я поехала в Портленд, штат Индиана. Там я встретила другого парня. Его зовут Джек. Плезантвилл, штат Нью-Джерси. Его родители из Ричмонда, штат Виргиния. Мы поехали в Нантикок, штат Пенсильвания, и там занялись безопасным сексом. Это было тоже wow. И теперь у меня проблема. У меня два парня, Джульетта. Оу, май Гад!..Один из Миссури, а другой из Нью-Джерси. Ведь это проблема, когда у тебя два парня, а не один. Не так ли? И вот я теперь парюсь с этой проблемой. Говорят, в Нью-Джерси парни круче парней из Миссури. С другой стороны, если твои родители из Иллинойса – это круче, чем если твои родители из Виргинии. Это – проблема, а я не люблю, когда у меня проблема. Ведь это неправильно, когда у тебя есть проблема и ты с ней паришься, не так ли? Что мне делать, дорогая Джульетта? И кстати: есть ли на свете Великая Любовь? Я читала в одном журнале в Хоуптоне, штат Мэн, что кроме безопасного секса, на свете есть ещё какая-то Великая Любовь. Это – проблема. Надеюсь у тебя всё о’кей? Кстати, из какого штата ты сама? Не из Алабамы? А то у меня есть одна знакомая Джулия из Алабамы. Ну, пока. Твоя Джейн».

Ответ:

«Дорогая Джейн! Я не из Алабамы. Я – Джульетта Капулетти, город Верона, штат Венето. Великая Любовь есть! Насчет проблемы безопасного секса в Неваде и Пенсильвании с парнями из Миссури и Нью-Джерси ничем, к сожалению, помочь не могу. Я не по этой части. А так – всё будет без проблем. Не парься. Твоя Джуля».

Или:

«Здравствуй, Джульетта!

Меня зовут То-о-о-мас. Я из Эстонии. Мне 88 лет. Уже 72 года я люблю девушку Ингу, но не реша-а-аюсь её об этом сказать. Я увидел её впервые в 1935 году, ещё до прррокля-а-атой советской ок-купации. Это было в Курессааре на острове Сааремаа. О, как изя-а-ащно несла она два шестидесятилитровых бидона с молоком!.. Я, как заворо-о-оженный, смотрел на мою Ингу, пока она не скрылась с глас-с. А потом пришли советские ок-купанты. Бедная Эсто-о-ния! Во второй раз я увидел мою Ингу в 1962 году, в са-амый разга-ар проклятттой советской ок-купации. Это было на свиноферме под Пылтсамаа. О, как изя-а-ащно одним ударом т-тесак-ка заби-ила она хряка по кличке Ники-ит-та Сергеевич и ловко разде-елала тушку! Я, как заворо-о-женный, смотрел на мою Ингу, пока она вместе с тушей Ники-ит-ты Сергеевича не скрылась с глас-с. А потом было больше 25-и лет-т-т проклятого ок-купационного режима. Бедная Эсто-о-ония! Когда проклятые ок-купанты, наконец, ушли, в 1993 году я в последний ра-с-с видел мою Ингу. Это было между Каркси-Нуйа и Мыйзакюла, на свал-л-лке. Проклятые советские ок-купанты оставили после себя тысячи тонн металлолома. О, как изя-а-ащо моя Инга грузила арматур-ру! Я, как заворо-о-оженный, смотрел на мою Ингу, пока она не скрылась с глас-с на грузовике вместе с арматурой где-то в стороне порта города Пярну! С тех порр я не видел мою Инну. О, как жа-алко, что я так и не решился пр-ризнаться её в любви. Конечно, во всем виновата проклятая советская ок-купация! Бедная Эсто-о-ония! Дорогая Джульетта, помоги найти мою Ингу и похлопочи там где-нибудь в своем Евросовет-те, чтобы проклятые ок-купанты выплотили мне компенсацию за разрушенную личную жизнь. Думаю, тысяч сто евро меня утт-е-ешат. Спасиб-ба. Твой То-о-омас».

Ответ:

«Дорогой Томас!. Ингу в евророзыск объявила. Запрос о компенсации в Евросовет заслала. Ответ будет лет через десять. Доброго здоровьица! Дж. Кап.»

Или:

«Здравствуй, Джульетта! Пишет тебе Настя из Мурманска. Я люблю Васю. Вася меня тоже любит. Вася очень хороший и внимательный. Дарит мне на день рождения цветы с клумбы и всё такое. Но вот неприятность, Джульетта: когда Вася пьяный, он меня больно бьет тяжелыми предметами, типа журнального столика. Наверное, от любви. Я не жалуюсь. Пусть бьет, если любит. Просто я уже задолбалась с бланшами ходить. С мордой типа северного сияния. А ещё он то руку мне сломает, шалун, то ногу. Хожу всю жизнь в гипсе, как каскадер-неудачник. Меня уже весь Мурманск знает: „Вон, говорят, Васькин Семен Семеныч идет!“ Что мне делать, Джульетта? Может, его тоже слегка… ну… отзвиздячить? С другой стороны, жалко мне его. Он такой худенький. Он когда один раз меня табуреткой по голове бил, я кухонным столом от него защищалась. Ну, и случайно в стенку его, типа, вдавила. Он потом месяц в больнице с переломом двенадцати ребер лежал. Лежит, плачет. Худенький такой… а я к нему в больницу ходила, тоже плакала. Потом он меня, пока ребра не срослись, полгода не бил. А потом опять начал. Вот я и не знаю, что мне делать, Джульетта. Дай совет. Если я ему чутка того… скалкой, там, по его дурному абажуру перелобаню или малость для страха ногами за кадычок попридушу – не убьет ли это нашу Вечную Любовь? А? Очень жду от тебя весточки. Твоя навеки. С заполярным приветом. Настюшка Китобоева».

Ответ:

«Не убьет. Наоборот. Раз в полгода рекомендую тебе, Настя, твоему худенькому борзому Васе устраивать, так сказать, сеанс антиборзина. Фестиваль „Здравствуй, гипс“. Ну, смычку попы с крапивой. Ты меня понимаешь… А если будет дергаться – зови милицию. Посидит в обезьяннике – протрезвеет. Чао. Твой Джульеттик».

И вот в таком роде – тысячи и тысячи писем. Я хотел тоже что-нибудь написать Джульетте. Но про Вечную Любовь все уже написано. Только в книге отзывов я оставил, кажется, самую короткую из всех оставленных там до меня записей:

«Зашибись! Вован».

Можете съездить в Верону и проверить.

Шаверма на поребрике

Мне стыдно! Я весь сгораю от стыда! Позор мне! Я – презренное созданье. Бейте меня, бейте все. Тапочками по лицу. Ещё, ещё!.. О совесть моя, где ты?!

Поясняю.

За последние 10–15 лет я объехал много всяких разных мест. От Индонезии до Мексики. От Норвегии до Камбоджи. Разъездился, раскатался, колобок. Космополит безродный. Шлёндра. Даже на острове Гваделупа побывал. Отгваделупился, выходит дело. Можно даже сказать, вЫгваделупился… Пижон. Турмерзавец. Экзот-извращенец. Фу, как стыдно…

И вот на работе давеча вызывает меня начальник и говорит:

– Срочно на день в Питер. Завтра вечером уезжаешь, послезавтра – назад. На «Авроре» поедешь. Прочитаешь там лекцию. Про мат. Ты ведь у нас звезда сквернословия. Матовед. Гы-гы… Шучу. В общем, прочитаешь лекцию о том, что ругаться матом нехорошо. Понял?

– Понял. А где лекцию-то читать?

– В Герцена.

– В университете, что ли?

– Ну…

– А он где там находится-то?

Начальник внимательно посмотрел мне в левый глаз. Он почему-то всегда смотрит в один глаз. Если сердится – в левый. Если доволен – в правый. Как Мюллер на этого… одноглазого. Куравлева.

– Как всегда, на Ваське.

– А Васька – это кто?

Начальник вздохнул и посмотрел мне в лоб:

– Васька – это Васильевский остров. «Аврора» – поезд. Петербург – город. На Неве. Река такая… Ты там был вообще-то когда-нибудь?

– Был. Только давно.

Я действительно был в Питере. Раза три. Только вот когда в последний-то?.. Весь вечер я вспоминал. Выходило, что где-то в 91 – 92-ом. Пятнадцать лет не бывал я в северной столице! Позор-то какой. Эх, Вова, Вова, гваделупская твоя морда… Дальнобойщик в трусиках.

Ездили мы тогда в Питер, помню, с моим приятелем, Петькой Колбасиным. По кличке Окорок. Поездка получилась, прямо скажем, странноватая.

Я тогда подрабатывал в одной очень туманной фирме. Фирма занималась продажей якобы породистых щенков. Тогда ещё только начиналась мода на всяких шарпеев, чау-чау и прочие извращения селекции. Я, честно говоря, очень люблю дворняжек. Я и сам – дворняжка. Отец у меня из рода крепостных волжских крестьян, мать – из московско-вятских мещан.

Мою прапрапрабабушку по материнской линии мой прапрапрадедушка купил на рынке. За десять рублей. Она была то ли якутка, то ли бурятка, то ли монголка.

При этом мои волжские крепостные предки все были подозрительно похожи на графа Шереметева. Граф Шереметев (его называли «Шелеметев») приезжал в свои волжские имения один раз в год, на неделю, а потом, аккуратно через девять месяцев, рождалось два десятка крепостных детишек с благородными римскими профилями. И так – сорок лет. Итого – восемьсот графят.

Один раз я зашел на выставку русского скульптурного портрета 18 века. Зашел – и вскрикнул. Вижу – я. Только без очков. Посмотрел табличку: «Граф Шереметев». Так что я – вятско-волжско-московский монгольский граф. Дворняжка. Ну и вот.

Приехали мы с Колбасиным в Питер. На кошмарном плацкарте. У нас были фотографии собак. Типа рекламы. Клиент должен посмотреть по фотографии – и влететь на пару штук долларов. И ещё у нас было три адреса клиентов. С клиентами надо было вести переговоры. Телефонов у нас почему-то не было, а были только адреса.

Приехали мы в Питер, пошли по первому адресу. Где-то, кажется, на Лиговке. Звоним. Открывает дверь старушка. Интеллигентная такая, с бородавкой на носу. Похожа на старуху-процентщицу. Дверь – на цепочке. Колбасин говорит:

– Здравствуйте. Можно Василия Васильевича Кащеева?

Бородавка, глядя поверх цепочки, отвечает:

– Здравствуйте. Кащеев скончался.

– Умер? – спрашиваем.

– Скончался.

Ладно. Скончался так скончался. Это в Москве уимрают. В Питере – кончаются. Идем по второму адресу. Вроде, на Невском. Звоним. Открывает девочка с бантиками. Интеллигентная такая девочка. Щеки все в диатезе.

– Здравствуй, девочка, – говорю я.

– Здравствуйте, господа.

Надо же – «господа»…

– А здесь живет… ммм… Ахмед Абрамович Жмайло?

– Они уехали-с

– Кто – «они»?

– Ахмед Абрамович с супругой-с. И с двумя чадами.

– Куда-с?..

– В эСШа.

– В СэШэА?

– Нет. В эСШаА. Нет в русском языке таких букв «сэ» и «шэ».

– Гм… А надолго?

– Навсегда-с.

Ладно, уехали-с так уехали-с. Вот сикильдявка грамотная!.. Розенталь диатезный!.. Идем по третьему адресу. На Ваське. Звоним. Открывает мужик в майке с бретельками. Теплый. В очках. Очки – битые. Но вид – культурный.

– Можно Петра Иваныча?

– Петр Иванович в запое.

– И надолго он… в нем?

– Сие неведомо.

Ну, неведомо так неведомо. Так мы уехали из Питера ни с чем. Зато с ощущением приобщения к культуре.

Теперь времена изменились. Теперь все по-другому. «Аврора», как известно всем нормальным людям, кроме меня, отправляется с Ленинградского вокзала в 16.30. И через пять с половиной часов, в 22.00, прибывает в Питер. Очень удобно. И пятьдесят с небольшим баксов всё удовольствие. За такие деньги на Гваделупе тебе, извините, в морду не плюнут.

Туда я ехал задом. В смысле – сидел против движения поезда. Пятился, как гоночный рак. Немного мешала тётя в тельняшке, сидевшая рядом.

– Еду вот из Барнаула, – сказала тётя, с хрустом чеша (или «чеся?») тельняшку на животе. – Через Казань. Потом ещё в Москве сутки. Кошмар. Уже неделю помыться не могу.

В общем, могла бы и не комментировать. Но через полчаса тёте стало холодно, она надела куртку, и казанская газовая атака завершилась.

Да, как тактично выразился один мой знакомый американский студент, «русские не дружат с ванной». Это есть. Но ничего, дай срок – исправимся. Не мы одни такие. Один раз летел из Мексики в Париж. Рядом сидел перуанский индеец. Все десять часов полёта я дышал ртом, но всё равно очень сильно слезились глаза.

Потом был Питер. Замечательный город, как и без того знают все, кроме меня.

Господи, до чего же красивый город! Тяжелая, словно намокшая парча северного неба. Самозабвенное бесчинство финского ветра. Шпиль, Колонна, Всадник, всё такое. Сами знаете.

В Питере, в этой миражной чухонской Венеции, действительно – совсем другие люди. Вежливые, интеллигентные. Здесь – двойники и чопорные поэтессы. Здесь все – «господа». Здесь тебя никто никогда не назовет «чмо мордозадое», как недавно обозвали меня в московском метро, на станции Чертановская. Здесь даже солнце как-то по-особенному деликатно проступает сквозь тучи. И даже мои любимые бездомные дворняжки зевают с каким-то тайно-неизъяснимым политесом. Я лично видел, как одна питерская дворняжка, зевая, прикрывала пасть лапой. Я не вру. А в Москве граждане не только не прикрывают пасти лапами, но и, зевая, при этом что-нибудь говорят. Недавно в автобусе № 130 одна московская бабушка, похожая на боксера Валуева, громко зевнув на весь автобус, сказала: «Вот ведь зевнула… Чуть рыло по швам не поехало. Чудеса, б…!»

А уж петербурженки… Боже ж ты мой! Эти хрупкие видения в едва уловимом, даже если они одеты по последней моде, стиле ретро. Ретро в Питере – неизбежно. Эти беретки, гетры и старомодно-возбуждающие льняные локоны. Эта тонкая легкая кость невских девочек, насмешливо-печально-пугливых фей из доброго прошлого… Это вам не московские румяные шалавы с распутной косиной в беспутных очах и тоталитарным седалищем… Все, молчу, молчу.

Конечно, питерцы слегка комплексуют насчет Москвы. Но не очень. У них Путин есть. Конечно, и Исакий похож на тайного советника в отставке. И фонари на углах – как разорившиеся графы. Но это – мелочи.

Москвички тоже хорошие. Главное – жизни в них много. Этой… как её?.. энергетики. Энергетика у москвичек такая – коронки потеют и на копчике изморозь.

Про мат я лекции прочитал. В зале было много фей. Феи слушали, поправляя очки, беретки, гетры и локоны. Иногда зевали, прикрывая ротики ладошками.

Поехал я обратно. С Московского вокзала-двойника, в 16.00, на всё той же «Авроре», но теперь уже не пятясь раком, а лицом навстречу ветру, как Шумахер. Обошлось без барнаульских газовых атак.

От Васьки до Московского вокзала шёл специально пешком. Вихляя всякими Обводными и Лиговскими. Где-то, кажется, на Фонтанке решил перекусить. Гляжу, написано: «Шаверма». И стоит интеллигентный питерский араб. Такой, знаете ли, смуглый достоевский Идиот. С бородкой. Очень культурный. Я говорю:

– «ШавермА» – это «шаурмА»?

Арабский Идиот отвечает интеллигентно, на чистом, можно сказать Товстоноговском русском:

– В общем – да, «шавЕрма» – это «шавЕрма».

Ясно, думаю, местный питерский патриот. «Шаверма» оказалась нашей московской шаурмой. Хорошей. Только подешевле. Я спрашиваю:

– Не скажете, как лучше к Московскому вокзалу выйти?

Смуглый араб отвечает, почесывая бородку:

– Вот там, за поребриком, завернете налево, а потом направо.

– Ясно. А поребрик – это что? Бордюрчик-парапетик?..

– В общем – да. Поребрик – это поребрик. Счастливого пути.

И я пошёл, зажевывая шаверму. За поребриком повернул налево, а потом направо. Как завещал арабский Идиот.

В 21.30, минута в минуту, я был в Москве. Меня встречал марш «Москва, звонят колокола…» в исполнении товарища Газманова. Даже прошибло на патриотическую слезу.

И теперь, когда я слушаю сводку погоды, я каждый раз совестливо вздрагиваю.

«В Сыктывкаре -25».

Господи, а ведь я не был в этом самом Сыктывкаре.

«В Кемерово -30. Снег».

И в Кемерово не был.

«В Ухте -35. Метель, на дорогах заносы».

А где это?..

Стыдно, Вова. Продал Родину, гваделупский сын… Стыдно…

И ещё: все время хочется в Питер. Сделать, так сказать, глоток культурного воздуха. Чтоб тебя не чморили и мордозадили, а называли господином. Все-таки я тоже в чем-то немного Шереметев. Хоть и мещанско-бурятский.

Когда я теперь попаду в Питер?.. Сие неведомо.