Текст книги "Закипела сталь"
Автор книги: Владимир Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
9
Выполнить распоряжение Сердюка Пырин и не собирался. У него созрел свой план. Закрыв мастерскую, он приподнял топором доску пола в сенях и извлек из-под нее жестяную банку. В ней находились гранаты и завернутый в ветошь капсюль. Вернувшись в комнату, он поставил гранату на боевой взвод, тщательно укрепил кольцо, затем со свойственной ему аккуратностью, пробил небольшое отверстие точно в середине крышки банки и продел в него шпагат. Один конец шпагата привязал за кольцо гранаты, сделал петельку на другом конце, вложил гранату в банку и закрыл крышку. Убедившись, что капсюль лежит на столе, потянул крышку. В банке щелкнуло. Открыл крышку – предохранительное кольцо было снято, взвод спущен. Он повторил свой опыт несколько раз – нехитрая механика действовала безотказно. Потянув шпагат, можно было взорвать гранату, не доставая ее из банки.
Пырин слабо улыбнулся, вложил капсюль в гранату, привел механизм в боевую готовность и завернул банку в газету, оставив петельку шпагата снаружи. Потом разделся, вымылся до пояса, помыл ноги, надел чистое белье и решил поесть. Брезгливо покосившись на кровать, под которой лежал труп провокатора, вынес еду в мастерскую и расположился за рабочим столом. Он залпом выпил стопку спирта, поморщился и неторопливо съел картофель и капусту, вылив в тарелку все постное масло из бутылки.
Тщательно, по-хозяйски заперев дверь мастерской, Пырин со свертком под мышкой побрел по городу.
На Боковой улице он приостановил шаг у невзрачного трехоконного домика, обращенного фасадом в степь: «Третий от угла, – отметил в памяти Алексей Иванович. – Найду и в потемках».
День стоял солнечный. Кое-где по дороге чернели проталины. Пырин вышел на пригорок и остановился. Сколько раз обозревал он отсюда родной завод с многооконными стройными корпусами. Уныло выглядел теперь он. Множество бездыханных труб напоминали обуглившиеся стволы деревьев после лесного пожара. Надрывно свистя, зачем-то бегал по путям одинокий паровозик.
Дальше Пырин не пошел. Отойдя от дороги, присел на камень в ложбинке и стал смотреть на небо, где спокойно плыли на восток, тесно прижавшись друг к дружке, взъерошенные облака.
– К нашим направились. К нашим…
Невдалеке по шляху, искореженному гусеницами вражеских танков, шли люди. Шли они изнуренные, мрачные, не разговаривая друг с другом. Это возвращались горожане из окрестных сел с небольшими, тощими узелками за плечами. Они тревожно всматривались в даль – нет ли впереди полицаев или гитлеровцев.
Когда солнце садилось, Пырин долго с тоской следил за раскаленным диском, медленно врезавшимся в землю. Макушка солнца постояла, постояла еще над горизонтом и исчезла, провожаемая тускнеющими лучами.
– Увижу ли его завтра? – вслух спросил Пырин и покачал головой. – Вряд ли. А может, и увижу. Как обернется…
Облака зарумянились по краям, местами запылали, как подожженные, и темно-сизая масса их, расчлененная теперь светящимися контурами, стала объемной. По небу разлилась та необычайная, тревожащая и манящая своими контрастами гамма красок, какую можно видеть только на закате.
Уже стемнело, когда Пырин поднялся и направился к городу. На Боковой улице подошел к третьему дому от угла и остановился.
И вдруг ему так захотелось уйти отсюда, снова встретиться с Сердюком, жить где угодно, в самых ужасных условиях, но только жить…
Пырин уже было двинулся назад – осторожно, на цыпочках… «А кто выполнит приказ о ликвидации агентуры? – подумал он. – Погибну? Но сколько людей спасу, уничтожив гадов!»
Чтобы не потерять вернувшейся решимости, он торопливо подошел к двери и постучал.
– Кто? – тотчас откликнулся человек.
Пырин продел палец в петлю шпагата.
– Здесь продается кровельное железо? – глухо спросил он и не узнал своего голоса.
Дверь мгновенно распахнулась, и Пырин шагнул в темную переднюю. Его взяли за руку, помогли переступить высокий порог. В комнате тоже было темно. «Что, если убьют раньше, чем дерну за шпагат?» – мелькнула мысль.
В лицо ударил яркий свет электрического фонаря.
– Сердюк? – спросил кто-то.
– Нет. Сердюк придет позже, – с деланным равнодушием ответил Пырин, щурясь от света.
– А ты кто?
– Его помощник.
Фонарь погас. Чиркнули спичкой, зажгли лампу, и Пырин увидел трех вооруженных пистолетами мужчин, стриженных под машинку.
Резко распахнулась дверь из другой комнаты, выскочили четверо в гестаповской форме.
«Ого, семеро! – обрадовался Пырин. – Ей-богу, за это стоит!..»
– Ручки на всякий случай поднимите! – произнес один из стриженых, хотя вид Пырина не возбудил в нем никаких опасений.
Пырин конвульсивно дернул шпагат, выронил банку. Как кошка, одним прыжком выскочил в сени и упал. Вслед раздался выстрел, и тотчас оглушительный взрыв сотряс весь дом. Пырин встал. Дверь из сеней на улицу была сорвана взрывом. Свежий воздух пахнул ему в лицо. «Ушел, ушел», – мелькнула хрупкая надежда, и он выскочил на улицу, не видя солдат, спешивших к нему из засады, не слыша топота их сапог и гула поднимавшихся с аэродрома самолетов. Кто-то огромный, как медведь, набросился на него сзади, свалил на землю и оглушил ударом.
Сердюк ожидал Пырина у каменоломни, прижавшись спиной к скалистому отвесу. Здесь была ночь, а в районе аэродрома – день. Гитлеровцы не пожалели ракет, чтобы осветить поле предполагаемого боя. Постепенно ракеты погасли, степь погрузилась во мрак. Пырина все не было. Предчувствие беды терзало Сердюка – неужели схвачен? Он представил себе худого, тщедушного Пырина в лапах гестаповских палачей и содрогнулся – хватит одного удара, чтобы выбить из него душу. Но это учтут, бить не будут, к нему применят более тонкие пытки. Они достаточно хитры, чтобы не оборвать единственную нить, за которую ухватились. В том, что Пырин не предаст, сомнений не было. Да и знал он немного, гораздо меньше остальных участников группы. Доверяя ему полностью, Сердюк все же не рассказывал больше того, что необходимо было рассказать, – этому научила служба на границе.
Вдали на снегу замаячила черная движущаяся точка и приковала внимание Сердюка. Медленно приближаясь, бесцельно брел лохматый пес. Зачуяв человека, он остановился, залаял, но не зло, а тоскливо, словно жаловался на свою судьбу, и, поджав хвост, метнулся в сторону.
Когда над землей появились первые проблески зари, Сердюк с тяжелым сердцем направился ко входу в подземное хозяйство.
10
Бешенство Гейзена не имело границ. Для проведения операции были стянуты пехотные войска, полевая жандармерия, приведена в готовность авиачасть. А вся добыча заключалась в нескольких горожанах, которые, боясь ночью войти в город, заночевали в степи, и только в одном подпольщике. Потери же были большие – четыре агента ОУН и четыре офицера гестапо, посланных на поимку Сердюка. Трое из них оказались убитыми, пятеро сильно изувеченными. Но это беспокоило Гейзена меньше, чем утрата собственного престижа в глазах подчиненных и в глазах начальства. Какой скандал устроит ему Гиммлер! Хорошо, если только понизит в должности…
Гейзен был поражен, когда к нему ввели Пырина. Он ожидал увидеть большого, сильного мужчину, похожего чем-то на Сердюка, а перед ним стоял худосочный, с впалой грудью, бледный человек с прищуренными близорукими глазами.
Гейзен предложил Пырину сесть, протянул сигарету, К его удивлению, партизан сигарету взял, но было видно, что он никогда не курил – держал ее неумело, не затягивался, а набрав в рот дыма, немедленно выпускал его.
– Вы, конечно, понимайт, где вы ест? – с издевкой спросил Гейзен.
– Угу, – протянул Алексей Иванович, мысленно проклиная себя. Для чего он пытался бежать? Гитлеровцы не такие дураки, чтобы оставить дом без внешней охраны. Лучше было погибнуть от собственной гранаты.
Он так задумался, что Гейзену пришлось повторить свое предложение – сохранить подпольщику жизнь в обмен на сведения об организации. Иначе – пытка.
Пырин понимал, что мучений ему не избежать. Захотелось отдалить пытку хоть на короткий срок.
– Хорошо, – согласился он, – я расскажу все, что знаю. Но что я получу за это?
– Жизнь, – отрезал Гейзен, удивляясь сговорчивости подпольщика.
– Этого мало, – усмехнулся Пырин и взял другую сигарету, хотя во рту было горько от первой.
– Что вы желайт еще? – спросил Гейзен. В эту минуту он решил обещать все, что потребует этот похожий на скелет человек.
– Голодная жизнь меня не устраивает. Нужен собственный домик с садиком, с обстановкой и… деньги.
– Alles konnen wir geben alles[2]2
Мы все можем дать, все.
[Закрыть], что вы пожелайт, – пообещал Гейзен, путая от радости русские слова с немецкими.
– Расписку, – потребовал Алексей Иванович, продолжая игру. – Словам не верю.
Гейзен, решивший, что русский в самом деле даст важные сведения, охотно согласился, написал ни к чему не обязывающую его расписку на немецком языке, перевел ее, как мог, и передал Пырину.
Тот аккуратно свернул бумажку, спрятал в карман.
– Я знаю немного, но самое главное. – Пырин перешел на полушепот и, выговаривая каждое слово раздельно, с большой таинственностью произнес: – Руководителем подпольной организации является новый начальник городской управы, а его помощником – инженер Смаковский.
Гейзен остолбенел.
– А Сердьюк? Кто Сердьюк?
– Сердюк? – наивно переспросил Пырин. – Сердюк мой служащий и в этих делах ничего не понимает.
– А фрау ин железные очки? – допытывался Гейзен.
– Железные очки? – Пырин пожал плечами. – Не помню. Многие приходят ремонтировать разное барахло. И в очках и без очков…
Гейзен испытующе посмотрел на Пырина, подумал, приказал увести его в другую комнату и накормить.
Пырин с аппетитом поел консервированные сосиски, запил холодной водой и улегся на мягкий диван, с тревогой размышляя о том, что будет дальше.
Около двух часов ночи его снова вызвали к начальнику гестапо.
Кроме гестаповцев, там сидели двое русских – инженер Смаковский, которого Пырин знал по мартеновскому цеху, и какой-то брюхатый человек с пухлыми бабьими руками.
– Ви все лжет! – заорал Гейзен. Лицо его налилось кровью. – Мы понимайт! Тактика инженер Крайнев! Он видавал наших людей за партизан, ви тоже. Ви хитрит – мы тоже будем хитрит!
Пырина увели в подвальную камеру, раздели догола и так оставили. Он ожидал побоев, пыток и вначале удивился тому, что обошлось без них. Но вскоре все понял. Решетчатое оконце в камере не было застеклено, и в ней стоял такой же холод, как на дворе. По коже забегали мурашки, начали стынуть ноги. Алексей Иванович принялся быстро ходить по цементному полу, покрытому снежным налетом. В оконце задувал ветер, и снежинки, падавшие на кожу, казалось, обжигали, как раскаленные уголья.
Устав от ходьбы, он сел на холодный пол и тотчас почувствовал, как мучительно заныло тело. Снова встал и ходил до тех пор, пока, изнеможенный, не свалился на пол. Но жестокий озноб, сотрясавший все тело, и мучительная сверлящая боль в суставах были невыносимы. Обдирая в кровь колени о шершавый каменный пол, он стал ползать на четвереньках, порой падал на грудь, но поднимался и снова ползал, чтобы согреться.
Пришли гестаповцы, подняли Пырина, натянули на него одежду и повели на допрос к Гейзену. В кабинете было тепло, и Алексей Иванович почувствовал, как к нему возвращается жизнь.
– Котите шнапс? – Гейзен поднес Пырину водки.
Стуча зубами о стакан, Пырин выпил водку. По телу медленно стало разливаться тепло.
Гейзен выждал, пока алкоголь окажет действие, и сделал знак Штаммеру. Тот нажал кнопку звонка, и через несколько минут солдаты внесли на носилках женщину.
С трудом Алексей Иванович узнал в ней связную и содрогнулся. Перед глазами поплыли круги.
Лицо женщины было черно от кровоподтеков. Она еще жила, но дышала слабо, и было видно, что умирает.
– Знайт эта фрау? – спросил Гейзен, довольный произведенным впечатлением.
Отрицать было бы бесполезно. Гестаповцам известно, что связная была у него в мастерской. А причины ее прихода никто из них не знал.
– Припоминаю, – выдавил он из себя и заметил, как у связной слегка дрогнули полузакрытые веки.
– Очень карошо! – обрадовался Гейзен. – Зачем ви ее видел?
– Она приносила замок.
– А сколько времья нужно, чтобы майстер узнавать, какой ремонт делать?
Пырин напряг намять, вспоминая, сколько времени связная пробыла у Сердюка.
– Это очень сложный механизм. Я возился больше часа, но так и не сделал ключа.
– Das ist alles, was mogen Sie sagen?[3]3
Это все, что вы можете сказать?
[Закрыть] – выкрикнул Гейзен и подошел к Пырину вплотную.
Алексей Иванович молчал.
Гейзен грубо выругался. Бить этого человека не имело смысла. От нескольких ударов он умрет – тогда прощай последняя нить.
– Иголка в ногти! – подчеркнуто громко сказал Гейзен.
Пырин задрожал. Значит, и его замучают, как связную… Как же спастись от истязаний?
Счастливая мысль осенила его. Шатаясь, он направился к тяжелому дубовому столу, остановился в трех шагах. Прикинув глазом, чуть подвинулся еще.
Штаммер смотрел на него непонимающе.
Гестаповцы вошли в кабинет в то мгновение, когда Пырин, повалившись на бок, ударился виском об острый угол стола. Расчет оказался точным.
11
Под штаб-квартиру Сердюк облюбовал водосборник доменного цеха. Когда завод работал, сюда стекала вода из холодильников доменных печей. Немало потребовалось усилий, чтобы сделать помещение с бетонными стенами и таким же перекрытием пригодным для жилья. Пришлось убрать накопившуюся грязь, заделать многочисленные отверстия, оставив одно, служившее входом, устроить нары. Железнодорожный фонарь, стоявший прямо на полу, освещал только стену с отверстием, завешенным куском ветхого брезента. Сквозь это отверстие по бетонному тоннелю можно было попасть в общий водосборник. Там сходились тоннели из всех новых цехов завода, и оттуда тянулся большой тоннель для спуска воды в пруд.
Сердюк решил отсидеться некоторое время, чтобы не подвергать подпольщиков опасности. Озлобленные провалом задуманной операции, гитлеровцы рыскали по городу, устраивали облавы, производили массовые обыски.
Единственным звеном, связывавшим группу с поверхностью, был Саша. Ночью он пробирался в тоннель со стороны пруда, приносил еду и сообщал новости.
Сначала он встречался только с Крайневым в общем водосборнике, потом Сергей Петрович уговорил Сердюка открыть Саше их местопребывание.
– Недоверие обижает парня. Все равно он знает приблизительно, где мы. Пусть знает до конца.
Сердюк разрешил привести Сашку в штаб-квартиру и, увидев его, понял секрет неуловимости Сашки: гитлеровцы не принимали всерьез этого низкорослого, щуплого с виду парнишку с наивным, еще не тронутым возмужалостью лицом.
– Ты, говорят, подручным сталевара работал? Что же ты, к печке скамейку носил? – пошутил Сердюк.
– Мал золотник, да дорог, – отрезал Сашка, уязвленный в самое больное место.
– Что дорог, то верно. – Сердюк улыбнулся, прижал паренька к себе. – Рассказывай, дружище, какие новости.
Саша торопливо полез в одну из бесчисленных дыр подкладки своей стеганки, достал тщательно сложенную желто-бурую бумагу и развернул ее на полу перед фонарем.
Сердюк, Теплова и Крайнев склонились над листом. С трех фотографий объявления гестапо смотрели их собственные лица.
– По пятьдесят тысяч марок за голову, – иронически протянул Сердюк. – Не дешево ли? Пожалуй, скоро набавят цену.
– А это кто? – полюбопытствовал Сашка, показывая на четвертую фотографию.
– Это радист, с которым тебе придется держать связь, – пояснил Сердюк. – Ишь, в затылок только схватили. Попробуй по такому снимку найти.
– И меня по этому снимку не узнают, – сказал Крайнев и провел рукой по отросшей бороде.
– А у меня здесь нос курносый… – шутливо возмутилась Теплова.
Саша усмехнулся, взглянул на Валю, потом на Крайнева и сострил:
– Для семейного альбома сойдет.
Рассказав о новой перерегистрации паспортов, которую затеяли гитлеровцы, и, получив от Сердюка задание связаться с радистом, Саша ушел.
– Пырин, значит, у них в лапах. – Сердюк тяжело вздохнул. – Его не ищут…
В следующий раз Саша появился днем, когда его не ожидали, проникнув в водосборник прямо с завода. Свертка с продуктами с ним не было.
– Что произошло? – встревожился Сердюк.
– Пришел получить задание на завтра. В день Красной Армии нельзя отмалчиваться. Седьмое ноября мы листовками отметили, а сейчас что люди скажут? Нет у нас большевистского подполья, так, что ли?
Валя и Крайнев посмотрели на Сердюка. Он был смущен и не старался этого скрыть.
– Видишь ли, Саша… – начал было Сердюк.
– Я вижу, – бесцеремонно прервал его Сашка. – Но надо, чтобы и люди видели… Вы меня простите, Андрей Васильевич, но я в массе вращаюсь, знаю, чем ее поддержать можно… – Побуревшие от пыли светлые волосы Сашки щетинились, придавая ему еще более протестующий вид.
– Короче… Что ты предлагаешь? – резко спросил Сердюк, рассерженный нравоучительным тоном Сашки.
– Надо же вот эту шифровку оправдать, – продолжал неугомонный Сашка и, достав из подкладки ватника листок бумаги, прочитал:
«Сердюку. Поздравляем товарищей днем Красной Армии. Желаем здоровья, дальнейших успехов в работе».
Простые слова, дошедшие с Большой земли сюда, в подземелье, тронули всех до слез.
– Нам запрещено заниматься чем-либо, кроме гестапо и выпуска листовок, – сказал Сердюк после долгого молчания. – Правда, такой праздник не грех отметить. Но как? Может быть, у вас есть что, друзья?
– У меня есть, – похвастался Сашка и обратился к Вале: – Ты с собой все свое барахлишко захватила или в чем есть пришла?
– Не пойму, – ответила Валя.
– Красное платье твое здесь?
– Здесь.
– Отдай мне, – просительно произнес Сашка. – Я флаг на трубу повешу.
Теплова пошла в угол насосной, извлекла из свертка любимое шелковое платье.
– Спасибо, Валя, не пожалеешь!
Саша обернул его вокруг талии, застегнул стеганку. Уже из тоннеля крикнул:
– С праздником вас, товарищи!
Утром 23 февраля, как только рассвело, горожане увидели на трубе коксохимического завода развевающееся красное полотнище. Заметили его и гитлеровцы и решили немедленно снять. В проходные ворота завода въехала машина с офицерами и солдатами комендатуры.
Один из солдат полез по железным скобам восьмидесятиметровой трубы, но на середине сорвался и плюхнулся вниз. Офицеры, уверенные, что к скобам подведен электрический ток, послали за резиновыми сапогами и перчатками.
К этому времени толпы горожан собрались на улицах, с любопытством ожидая, что произойдет дальше. Другой солдат в резиновых сапогах и перчатках поднялся немного выше своего предшественника. Вдруг нога его соскользнула со скобы, он повис на руках, попытался зацепиться за скобу, но снова соскользнул и мешком рухнул на землю. Третий солдат на трубу не полез, хотя офицер грозил ему пистолетом.
Посовещавшись, офицеры подняли стрельбу по штоку из всех видов оружия – пистолетов, автоматов, но попробуй попади на таком расстоянии в тонкий металлический громоотвод, на котором было укреплено полотнище.
В толпе, собравшейся у стен завода, то и дело раздавался смех.
– Сроду не думал, что немчура будет так усердно салютовать красному флагу, – сострил кто-то.
Издевку подхватили, и она прошумела по толпе, как ветер по колосьям ржи. Из ворот завода выехала автомашина и возвратилась с пулеметом. Много очередей выпустил пулеметчик по штоку безрезультатно. Наконец пробитый шток дрогнул и наклонился, но флаг продолжал держаться на уцелевшей полоске железа.
Военный комендант направил на завод автоматическую зенитную пушку. Ее установили, и ствол уже медленно пополз вверх, как со стороны раздалась бешеная ругань. Гитлеровцы, обернувшись, увидели бежавшего к ним человека в меховой шапке и шубе чуть ли не до пят. Огромный и неуклюжий, он походил на медведя. Это был владелец завода Вехтер. Он подбежал к офицеру, багровый от бега и возмущения, и обрушил на него поток ругательств.
Вехтер кричал, что труба – его собственность, что разрушать ее он не позволит, что будет жаловаться Герингу.
Посиневший от холода офицер, переминаясь с ноги на ногу, – мороз был крепкий, и ноги в щегольски обтянутых сапогах давно уже онемели, – с кислой миной слушал возмущавшегося Вехтера.
Наводчик, положив руку на спуск, ждал команды. Но ее не последовало. Офицер, знавший о близком знакомстве Вехтера с Герингом, струсил и пошел к будке проходных ворот – посоветоваться по телефону со Штаммером.
– Герр Штаммер приказал так, – сказал он, возвратившись. – Ваша труба – вы и снимайте флаг. Не снимете – доложат господину Герингу. Дано сорок пять минут. Если за это время ничего не сделаете, собьем верхушку трубы. – И, взглянув на часы, отошел в сторону.
Подумав немного, Вехтер направился за проходные ворота – там все увеличивалась толпа – и на ломаном русском языке предложил тысячу оккупационных марок тому, кто снимет флаг. Никто не откликнулся. Он набавил еще тысячу, потом еще и в конце концов в отчаянии пообещал дать смельчаку пять тысяч марок.
Из толпы стал протискиваться человек. Его зажимали, били локтями, обзывали падалью, паскудой, предателем, но он все же сумел выскользнуть и подбежал к Вехтеру.
– Пивоваров, – представился он.
В этот миг из толпы вылетело что-то круглое и со стуком упало к ногам заводовладельца. «Граната…» – с ужасом подумал Вехтер и ничком грохнулся на землю. Но взрыва не последовало. Толпа захохотала, раздались свистки. Вехтер с опаской приоткрыл глаза и увидел возле себя кусок замерзшего конского навоза. Он поднялся и поспешил за добровольцем, который успел уже проскочить в ворота.
Осмотрев резиновые перчатки свалившегося с трубы гитлеровца, Пивоваров усмехнулся, отбросил перчатки в сторону и попросил пожарный пояс. Надев его, полез по скобам. На середине трубы он замешкался и продолжал свой путь уже медленно, пристегивая крюк пояса к каждой скобе, часто отдыхая. Последние скобы он одолел с трудом и, взобравшись наконец на верхушку трубы, лег навзничь отдышаться.
Офицер посмотрел на часы.
– Schneller![4]4
Скорее!
[Закрыть]
Пивоваров приподнялся, пополз на четвереньках к флагу и, сорвав его, бросил вниз. Он распластался в воздухе, вспыхнул в лучах солнца и медленно, как парашютист, стал опускаться. Попав в полосу тени, он вдруг почему-то съежился, словно тень была тому причиной, и полетел вниз.
Набираясь сил для спуска, Пивоваров сидел на верхушке до тех пор, пока офицер снова не окликнул его.
Вехтер с явным удовольствием, демонстрируя толпе, собравшейся за воротами, свою щедрость, протянул Пивоварову веер новеньких, шуршащих марок. Стоимость ремонта трубы во много раз превысила бы сумму вознаграждения.
Получив деньги, еще не отдышавшийся Пивоваров направился было к воротам, но по зловещему молчанию толпы понял, что живым ему отсюда, пожалуй, не выбраться.
А тем временем у офицера созрело неожиданное решение. Он приказал солдатам схватить Пивоварова и отправить в гестапо.
– Почему вы его арестовали? – грозно спросил офицера Вехтер.
– Я думаю, если он один мог снять флаг, то он его и повесил.
Вехтер пробурчал что-то невнятное.
Сашка присутствовал при процедуре снятия флага, и ему не терпелось мигом слетать к подпольщикам, похвастать успехом, но нашлись более неотложные дела, и в водосборнике он появился только на другой день.
– Ну, как праздник? – дружелюбно спросил его Сердюк.
– На славу, – важно ответил Сашка и подробно рассказал о переполохе, который вызвало появление флага.
Сердюк не перебивал его, но, когда Саша закончил свое повествование, сказал:
– Молодец. Только не пойму, отчего фрицы валились?
– От мыла.
– Как от мыла?
– А я, когда с трубы слазил, верхние скобы мылом вымазал. Лезет фриц, ухватился рукой за скобу – и вниз. Резина тоже не спасает – она еще больше по мылу скользит.
В насосной дружно расхохотались.
– Ну что, поднять вам еще настроение? – Сашка протянул радиограмму: – Читайте.
Сердюк громко прочитал сообщение Совинформбюро об окружении частями Красной Армии у Старой Руссы шестнадцатой германской армии.
– С этого бы и начинал, Саша. – Сердюк протянул радиограмму Вале. – Напечатайте сто экземпляров – не меньше.
– Такие сводки я бы без устали печатала с утра до ночи. – Валя бросилась к Сашке и крепко поцеловала его.
