Текст книги "Закипела сталь"
Автор книги: Владимир Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)
6
Про Сердюка на базаре говорили: «Купец первой гильдии». И базарные власти относились к нему с уважением: «Мужик хваткий, этот, видать, на широкую ногу дело поставит: от природы нэпман. С часовой мастерской не вышло – быстро на ремонтную перестроился. При советской власти ему разворота не было».
Свою торговую точку Сердюк устроил довольно основательно. В затишке, у стены сгоревшего магазина, прибил вывеску «Скупка и продажа вещей домашнего обихода», уложил на кирпичах небольшую бетонную плиту, на которой, как на полке, выкладывал свои товары: керосинки, кастрюли, лампы, самодельные фитили и главным образом коптилки пыринского изготовления. Коптилки пользовались большим спросом – сделаны тщательно, керосина требуют мало. Устроил он и навес над головой, но его быстро разобрали на растопку. Торговля шла бойко, и Сердюк посмеивался: «На хозрасчете живем».
Многие завидовали Сердюку. Мебель приходилось везти обратно, носильные вещи отдавать за бесценок, а «немецкий свет», как прозвали коптилки, расхватывали мгновенно – без него не проживешь. Даже из окрестных деревень приезжали за ними.
В воскресные дни на толчке было тесно от народа и не потому, что прибавлялось продающих и покупающих. Сюда сходились пошептаться о новостях и просто побыть на людях. Толчок стал единственным местом, где допускалось скопление людей.
Сердюк прекрасно понимал, что гораздо безопаснее не привлекать к себе внимание, но попробуй быть незаметным, если у тебя могучие плечи, хороший рост и упрямое лицо, которому никак не придать смиренного выражения. Волей-неволей пришлось изображать из себя удачливого предпринимателя, а к людям такого типа немецкое командование относилось благожелательно, как к «носителям культуры».
Сегодня, несмотря на выходной день и поземку, Сердюк, притащивший на базар целый мешок всякого скарба, застал у своего прилавка очередь, выстроившуюся в ожидании «немецкого света». Люди выругали его за опоздание, словно он был завмагом, промешкавшим с открытием магазина, и сразу разобрали почти половину коптилок.
Как только покупатели разошлись, из толпы появилась Мария Гревцова и стала выбирать коптилку.
– Все первый сорт, барышня, вполне заменяют электричество, даже лучше, – громко сказал Сердюк и, склонившись над полкой, тихо спросил: – Ну как?
– Не думала я, что у нас так много родственников.
Подошла старушка с отечным лицом, в рваном платке, в старой, заплата на заплате шубенке, поставила на полку примус без горелки и одной ножки.
Сердюк взглянул на него и поморщился.
– Да уж сколько-нибудь дай, родимый, хоть на стакан кукурузы, – взмолилась старушка. – Деда моего замучили, сама, видишь, пухлая.
– Вот, возьми.
– Спаси тя Христос. Дай бог наших дождаться.
– Проторгуетесь так, Андрей Васильевич, – едва улыбнулась Гревцова и, проводив взглядом осчастливленную старушку, прошептала: – В одиннадцать облава. Уходите.
– У меня документы в порядке.
– Все равно. Всякие могут быть неожиданности. Полицаев навезли из области, неделю будут прочесывать город и днем и ночью.
Вернувшись в мастерскую, Сердюк узнал от Пырина, что приходил какой-то голубоглазый застенчивый парень, принес замок связной и попросил сделать к нему ключ. Договорились, что за ключом придет завтра.
Это посещение несколько озадачило Сердюка. До сих пор связная никому не давала его явки. «Хотя дала же она явку радисту», – тут же возразил себе Андрей Васильевич.
Назавтра он не пошел на базар, чтобы не пропустить посетителя, но ждать пришлось довольно долго – парень появился после полудня. Пырин провел его в жилую часть дома к Сердюку и вернулся к себе.
Вошедший стал во фронт, отдал честь по всем правилам и выпалил:
– Захар Иваненко в ваше распоряжение прибыл.
Сердюк придал своему лицу выражение недоумения.
– Что-то у меня такого знакомого не было.
– Не было, так будет, – добродушно улыбаясь, ответил парень. – Здравствуйте, Андрей Васильевич.
– Здравствуйте, – неопределенным тоном протянул Сердюк, пожимая натруженную, покрытую мозолями руку. «Наверное, сапер», – решил он.
– Мне поручено передать вам оружие и задание. – Иваненко непринужденно уселся на стул.
– Постой, постой, – перебил его Сердюк. – Не понимаю. Какое оружие, какое задание?
– От Юлии Тихоновны…
– Не знаю никакой Юлии Тихоновны.
Иваненко растерялся, веки его дрогнули.
– Вы Андрей Васильевич Сердюк? – переспросил он шепотом.
– Я.
Парень мгновенно успокоился.
– Тогда разрешите начать по порядку, а то мы так долго не договоримся. Юлия Тихоновна натолкнулась на нашу группу…
– Подожди. Что ты буровишь? Какая Юлия Тихоновна и на какую группу?
– Да дайте досказать! – осердился Иваненко. – У Юлии Тихоновны тут явочная квартира есть на окраине, оставленная нашими до отхода. Оружие на той квартире спрятано. Пистолеты «ТТ» и гранаты-«лимонки». Ну мы до той квартиры и добрались. Пятеро нас из окруженцев. Пробирались к фронту, перейти хотели, но одного подстрелили, и он, умирая, адресок нам дал.
Сердюк поднялся, открыл дверь, позвал Пырина.
– Алексей Иванович, позовите полицая, а я этого молодчика постерегу. Красноармеец он.
Иваненко, побледнев, выхватил из кармана пистолет.
– Стой, сволочи! Предать хотите!
Пырин попятился. Сердюк добродушно усмехнулся.
– Рассказывай дальше.
– Погоди с рассказом. А ну-ка, паспорта ваши. Посмотрю, что за птицы. Юлия Тихоновна говорила, что Сердюк – человек умный.
Сердюк достал паспорт. Иваненко внимательно просмотрел его от корки до корки и вернул. Проверил паспорт Пырина, пожал плечами.
– Выходит, к своим попал…
«Хваткий мужик», – подумал Сердюк и решил продолжить разговор.
– Как фамилия того, кто адрес дал?
– Не знаю. Звали Степаном, – неохотно ответил Иваненко. – А вы чего полицаем пугаете?
– Ну, ладно, ладно, – смягчился Сердюк. – Давай дальше. Откуда Степан о квартире знал?
– Его оставляли партизанить, но в последний день на фронт взяли. Адрес он в памяти сберег.
Сердюк стал подробно расспрашивать Иваненко: где работал, где служил, как попал в окружение.
– Ранен, говоришь? Покажи.
– Да что я, в гестапо на допросе, что ли?
– А откуда ты знаешь, как в гестапо допрашивают?
– Кто не знает. Все слыхали.
Иваненко сбросил потрепанное пальто, пиджак, расстегнул выцветшую клетчатую рубашку и обнажил плечо. Вдоль ключицы краснел свежий шрам.
– Паспорт твой, – потребовал Андрей Васильевич.
Пренебрежительно посмотрев на Сердюка, Иваненко стал не спеша одеваться.
– Паспорт, говорю.
– Какой у бойца паспорт? Есть один документ. Доставать не хочется – спрятан далеко.
– Доставай.
Парень отпорол перочинным ножом подкладку пальто, бережно вынул свернутые листки, развернул на ладони и протянул Сердюку. Андрей Васильевич увидел партийный билет без обложки.
– Захар Карпович Иваненко, – вслух прочитал Сердюк. – Какую получал зарплату?
Иваненко назвал суммы – они сходились с суммами членских взносов.
– Кто билет вручал?
– Лично секретарь горкома Проскурин.
– Рассказывай дальше.
Присев на стул, Иваненко прежде всего стал прятать партийный билет. Входная дверь в мастерскую хлопнула – он вздрогнул всем телом.
Пырин вышел принимать посетителя. Минут через пять дверь хлопнула снова – очевидно, посетитель ушел.
– Так вот. Добрались мы кое-как до этой квартиры, пароль назвали, – продолжал Иваненко.
– Какой?
– «Не продается здесь кровельное железо?»
– Ответ?
– «Нет. Только обручное». Ну и зажили. А связаться больше ни с кем не можем. Хозяин только квартиру свою знает да пароль – и больше ничего: может, не уполномочен. А вчера вечером Юлия Тихоновна пришла. Хозяин нас в комнате запер, чтобы ее не видели. Она о нас расспросила, потом меня одного вызвала, допросила не хуже вашего, документы проверила и передала, что прийти к вам не может, потому что в городе ее ищут и приметы хорошо знают. Она и внешность свою изменила. То ходила в сером пальто, платке, с кошелочкой, очки в железной оправе…
– А ты откуда знаешь, как ходила? – резко спросил Сердюк.
– Сама рассказала. Говорит, Сердюк обязательно о моей внешности спросит. Напутаешь – он тебя сразу стукнет.
Прогноз возможных событий был дан довольно точно. Андрей Васильевич усмехнулся.
– Так какое она передала задание?
– Собрать воедино все партизанские группы, вооружить их и уничтожить на аэродроме самолеты.
Сердюк насторожился: связная никогда не называла подпольщиков партизанами. Однако так могло преломиться в сознании парня. А вот насчет объединения сил немного странно. Это что-то новое в тактике подпольной борьбы в Донбассе. Впрочем, когда стоял вопрос о взрыве электростанции, связная советовала объединить силы нескольких групп.
Поразмыслив, Андрей Васильевич сказал:
– Это очень сложная операция.
– Нет, не очень, – успокоительно произнес Иваненко. – Дело решит внезапность нападения. Подожжем самолеты, цистерны с горючим – и айда!
– По освещенной степи?
Иваненко замялся.
– М-да… Об этом я не подумал. Что ж, самолеты забросаем гранатами, а цистерны прострелим и струи подожжем, – быстро нашелся он. – Огонь сначала будет слабенький. Пока усилится – успеем уйти.
У Сердюка загорелись глаза. Вот это операция. Пылает аэродром… Как поднимется дух населения!
– Сколько оружия? – спросил он.
– Сотня пистолетов и столько же гранат. Хватит на всех?
Как ни непосредственно было сказано это, Сердюк насторожился снова:
– Надо подумать – хватит или нет.
Иваненко, казалось, удовлетворился уклончивым ответом.
– Командовать сами будете или назначите кого из нас? Все мы бойцы кадровые, обстрелянные.
– Сам, – сказал Сердюк, но тотчас передумал. – Нет, пожалуй, ты. Я рядовым. Заходи послезавтра – обмозгуем. А завтра на квартиру мой хлопец придет. Оружие просмотрит.
– Да мы сами в оружии разбираемся.
– Лишний глаз – не помеха. У меня слесарь-оружейник есть. Молодой, но опытный. А как же мы столько людей вооружим?
– Это не хитро, – после короткой паузы ответил Иваненко. – Пусть народ уходит из города с утра будто по селам на менку. К вечеру они за чертой города останутся, а потом в балке соберутся. Оружие мы перенесем туда заранее и закопаем.
– Да ты, оказывается, стратег, – пошутил Сердюк.
– Э, война всему научит.
Иваненко сообщил номер дома на Боковой улице и дружески распрощался.
7
Ожидая прихода Павла Прасолова, посланного осмотреть оружие, Сердюк нетерпеливо мерил шагами свое обиталище – небольшую комнату, уставленную старомодной мебелью, с киотом в углу. Предусмотрительно отправленная к соседям хозяйка дома, родная тетка, вот-вот могла прийти, а Павла все не было.
«Прилип, что ли, там?» – сердился Андрей Васильевич, зная о любви парня к оружию.
У Павла действительно была страсть к револьверам. В раннем детстве он не расставался с игрушечным пистолетом, стрелявшим пробкой, позже появился пугач, затем на смену ему пришли негодные револьверы разных систем, которые выменивал у мальчишек своего поселка, целыми днями шнырявших в поисках добычи на заводских складах металлического лома. Он терпеливо возился со своим арсеналом, хранившимся в заброшенном курятнике, безуспешно пытаясь то исправить смятый барабан, то выпрямить искривленный ствол, из которого, как говорил, посмеиваясь, его брат Петр, можно было, целясь в дверь, попасть в крышу.
Уже вечерело, когда появился Павел. Лицо его казалось озабоченным.
– Ну, как оружие? – спросил его Сердюк.
– Сто штук «ТТ» новеньких, один в один. Все осмотрел. Жаль, бабахнуть нельзя было.
– Где прячут оружие?
– В погребе. У них он хорошо замаскирован. На люке, что в погреб ведет, буфет стоит тяжелющий. Насилу вчетвером с места сдвинули.
– И ты ничего с собой не принес?
– Не дали. Я было отложил два «ТТ» и две «лимонки», завернул в тряпочку (тряпочку специально с собой захватил), да забрали, окаянные. «Мы, говорят, по счету приняли – по счету и сдадим. Дело военное. А тебя где-нибудь с этим сверточком поймают – и к ногтю».
– Правильно рассудили. Значит, так ничего и не взял?
– Ей-богу!
– Ой, врешь, Паша! На тебя не похоже. Чтобы ты ничего не стащил из оружия – быть не может.
Павел потупил глаза, покаянно произнес:
– Что я – пистолета не заработал, Андрей Васильевич?
– Куда дел?
– Под крыльцом во дворе спрятал. «ТТ» и «лимонку».
– Неси, – потребовал Сердюк.
Павел неохотно вышел и принес два свертка. Сердюк внимательно осмотрел пистолет, вынул капсюль из гранаты, положил на стол.
Павел не сводил с пистолета зачарованных глаз.
– Оружие как оружие, – заключил Сердюк. – А что тебя беспокоит?
– Обстановка в доме странная. Ничто ни к чему не подходит. Видно, с разных квартир натаскана. А какой подпольщик будет этим заниматься?
– А еще? – Сердюк чувствовал: недоговаривает что-то Павел.
– Ребята больно уж сытые. По-моему, такими из окружения не выходят. Все по-солдатски остриженные, волосы короткие, словно сегодня из парикмахерской. Где бы это они могли? Если в армии стригли, то уже обрасти должны. А?
В пальцах Сердюка заерзала папироса. Он смял ее и швырнул в угол. Потом снял со стола капсюль, взвесил его на ладони, бросил в пылающие угли и отбежал в сторону, увлекая за собой Павла.
Павел сжался, ожидая, что капсюль взорвется, но прошла минута, другая – было тихо. Сердюк, прикрыв лицо руками, заглянул в открытую печь. Раскаленный капсюль спокойно лежал на углях и уже начинал плавиться.
– «Липа»? – спросил Павел.
Сердюк кивнул головой. Он был бледен, глаза неподвижно уставились на деревянную кадушку, в которой томился куст олеандра.
– Выходит, выследили нас, Андрей Васильевич?
– Выследили, Паша.
– Доработались… – процедил Павел и, взяв со стола пистолет, сунул его за пояс брюк.
Давно, очень давно Сердюк не испытывал такой растерянности. Перед его глазами прошла вереница людей – Теплова, Петр Прасолов, Мария Гревцова, Саша. Кто выслежен? Может быть, их уже схватили, может быть, Теплову (почему-то он подумал именно о ней) терзают сейчас в гестапо. И во всем виноват он. Значит, плохо соблюдал конспирацию, не оправдал доверия партии.
В изнеможении от этих дум он опустился на стул. «Нет, сегодня не возьмут, – подсказывал ему здравый смысл. – У них другой план – захватить всех. Это ясно. Иначе меня схватили бы первым. Значит, есть время для размышления, для действий».
– Еще поработаем, – тихо, как бы про себя сказал он. – Слушай, Паша. Передай Тепловой приказ от моего имени: немедленно уйти к Крайневу.
– Через линию фронта?
– Она знает куда.
– А я?
– Ты тоже с ней.
– Я останусь. Меня ведь только тайные агенты видели, а они в гестапо не ходят. За последние два месяца я у них на явке первый раз.
– Возможно, тебя сегодня и выследили.
– Ну да, – усмехнулся Павел, – меня выследят. Я дворами сюда шел – дворами и уйду.
– На улице встретят.
– Тогда вот этот пущу в ход. – Павел выразительно похлопал себя по бедру, где за поясом был спрятан «ТТ».
Андрей Васильевич с нежностью и тревогой посмотрел на паренька.
– Согласен, но при условии: поселишься в кочегарке и будешь там дневать и ночевать.
– Идет, – обрадовался Павел. – Меняю хату на кочегарку. От гестаповцев лучше всего прятаться в гестапо. А вы?
– Я и Пырин пока останемся. Надо, Паша, предупредить еще одного товарища, – Сердюк думал о радисте. – А то придет в мастерскую на явку – и прямо в лапы… – И подошел к Павлу вплотную: – А ну-ка давай оружие.
– Андрей Васильевич, Андрей Васильевич! – скулил Павел.
– Давай, давай! Осмотрю – верну.
Павел недоверчиво протянул пистолет.
Сердюк вынул обойму, проверил механизм – действует безотказно. Один за другим разложил на столе патроны. Внимание привлекли легкие, почти незаметные царапины на одной пуле. Царапины были расположены симметрично: значит, кто-то вынимал пулю из гильзы.
Торопливо достав ручные тиски, Сердюк зажал в них пулю. Она поддалась без особого труда, и содержимое гильзы – мелкий желтый порошок, похожий на яичный, – высыпался на стол.
Когда Сердюк поднес спичку, порошок не вспыхнул, а загорелся спокойным синим огоньком.
– Ну, счастье твое, Паша, что проверил, – сказал он и показал глазами на все еще горевший порошок. – Это взрывчатка. Вместо выстрела – взрыв. И пистолет на куски.
– Все предусмотрели, сволочи!
– Все. Даже наш контрход, если бы мы, разгадав их замысел, заранее напали бы на склад, чтобы вооружиться.
– А пистолет в порядке? – с надеждой в голосе спросил Павел.
– В порядке. Как удалось стащить?
– Схитрил. Коптилку рукавом погасил, будто нечаянно. Пока зажигали, – я за пазуху.
Сердюк вышел в кладовую, долго гремел там банками, бутылками и принес обойму с патронами, протянул Павлу.
– Торопись к Вале. Машинку пусть смажет как следует, завернет и зароет во дворе, потом переправим. И помните о слежке.
Иваненко появился в мастерской на другой день. Не каждый актер может быть разведчиком, но каждый разведчик должен быть актером. Сердюк встретил провокатора приветливо, угостил самогоном. Иваненко размяк, но при каждом скрипе наружной двери не забывал вздрагивать. Андрей Васильевич смотрел в его ясные голубые глаза и думал, что все имеет свои пределы, только подлость безгранична.
– Вы когда решили действовать, Андрей Васильевич? – спросил Иваненко после третьей рюмки самогона.
– В следующее воскресенье.
Брови у Иваненко внезапно сошлись.
– Нельзя долго тянуть, – укоризненно сказал он. – Жить еще неделю на квартире, где оружие спрятано! Облава, обыск – и сорвалась операция…
Иваненко держался так естественно, говорил так задушевно, что Сердюк на какой-то миг потерял ощущение того, что перед ним враг.
– Операция – это пустяк. Лишь бы организация не провалилась.
– Но все же почему в воскресенье? – допытывался Иваненко.
– По трем причинам. Первое – всех оповестить – не такое простое дело. Это не общее собрание созвать. Второе – на менку люди больше всего по воскресеньям ходят. И есть третье соображение – ближе к годовщине Красной Армии. Это, так сказать, будет наш предпраздничный подарок. Понял, друже? – Сердюк положил свою тяжелую большую руку на плечо Иваненко.
Против таких доводов возражать было трудно, и Иваненко принялся излагать свой план:
– Операцию лучше бы начать попозже – часа в два ночи. Но долго держать в балочке столько людей рискованно. Придется выступать часов в десять. А вам, Андрей Васильевич, безопасное всего прийти к нам на Боковую. Оттуда все вместе через степь махнем. Все-таки нас будет пятеро.
«Все продумано, меня живьем взять хотят», – понял Сердюк, но выразил полное согласие с планом.
8
Ни Павел, ни Валя Теплова к Пырину больше не являлись. За них Сердюк был спокоен. И за себя он совершенно не тревожился: до воскресенья – назначенного дня операции – его не схватят. Андрей Васильевич рассказал обо всем Пырину: явочная квартира выслежена, они находятся под угрозой ареста, но поста своего оставить пока не могут, так как в воскресенье днем, пожалуй, придет на явку радист.
Пырин выслушал Сердюка с удивительным спокойствием.
– Вы безразличие с себя сбросьте. Подумаешь, храбрец: смерти не боюсь, – попытался расшевелить его Андрей Васильевич. – В гестапо истязают.
– Знаю, – так же спокойно ответил Пырин. – От меня ни звука не добьются. – Он помолчал с минуту и добавил горестно: – Эх, Андрей Васильевич, не поднять из могилы ни девочек, ни Фаины Соломоновны!.. Меня только и держало на земле, что смогу отомстить за них.
В ночь на воскресенье Сердюк спал плохо, часто просыпался, вставал, ходил по комнате, много курил, не обращая внимания на ворчание тетки. «До часа, назначенного для раздачи оружия подпольщикам, пока гестаповцы убеждены, что операция состоится, жизнь людей гарантирована, – думал Сердюк. – Но удастся ли нам с Пыриным благополучно ускользнуть? Если удастся, – гестаповцы, безусловно, засядут в мастерской, и радист попадется».
Уже светало, когда у Сердюка родилось решение – поджечь перед уходом мастерскую. Придет радист, увидит пепелище и все поймет.
Около одиннадцати часов, когда Сердюк был уже в мастерской, Пырин доложил, что пришел какой-то человек, назвал пароль и спросил Сердюка.
Поздоровавшись, вошедший лихорадочно сбросил полупальто, расстегнул пояс брюк, достал радиограмму. Она была коротка: «В ваш район заброшены агенты гестапо, окончившие спецшколу. Опознавательные знаки школы – на одном рукаве пиджака две пуговицы, на другом – одна. Примите меры к их ликвидации. Один из них снабжен партийным билетом на имя Захара Иваненко».
Сердюк спокойно перечитал радиограмму и тут же сжег ее.
– Большое спасибо за весточку с Большой земли, – поблагодарил он радиста. – Многое мы разгадали сами, радиограмма подтверждает наши догадки.
Радист снял ушанку, вытер пот с землисто-желтого, как у малярика, лица, нервно причесал густые, шапкой волосы. Под правым, слегка косящим глазом часто билась выпуклая синенькая жилка. Он присел на стул, закуривая сигарету, сказал:
– У меня для вас еще одна радиограмма есть. Но это личная.
– Личная? От кого? – поразился Сердюк. – Ну давай, давай.
– Я ее не записывал. Штаб поздравляет вас с рождением дочери. Семья здорова, живет в Новосибирске.
Широкая улыбка осветила лицо Сердюка, взгляд стал мягким – мыслями он был сейчас далеко в Сибири, у кроватки новорожденной – первой сестренки трех его сыновей.
– Эх, сразу видно, что холостяк! – добродушно укорил Сердюк. – Семейный прежде всего эту весть передал бы.
– Холостяк, – лукаво усмехнулся радист. – Курносый уже бегает…
– А у нас положение очень серьезное, – перешел к делу Сердюк. – Квартира эта выслежена и, очевидно, находится под наблюдением. Вам придется уйти отсюда дворами. И внимательно следите, чтобы кто-нибудь не увязался. Передатчик у вас на дому?
– Н-нет… – замялся радист. Вошел испуганный Пырин, шепнул:
– В мастерской Иваненко.
Услышав эту фамилию, радист рванулся со стула и непонимающе посмотрел на Сердюка. Сердюк тоже заметно растерялся – встреча с Иваненко была назначена на пять часов вечера.
– Впусти. – Сердюк вынул из кармана и положил на стол пистолет, прикрыл его полотенцем. – А вы сидите, – сказал он радисту.
Вошел Иваненко, поздоровался с Сердюком, протянул руку радисту. Тот нехотя подал ему свою.
– Что явился так рано? – поинтересовался Сердюк.
– Как тут усидишь дома, Андрей Васильевич…
– Можешь при нем говорить все. Это свой, – сказал Сердюк и посмотрел на радиста, уставившегося на рукава Иваненко. Взглянул на них и Сердюк. На левом рукаве пиджака отсутствовала одна пуговица.
– Слежки не было?
– Не заметил. А что?
– Да появились, говорят, в районе молодчики из Берлина, с Мекленбургштрассе, семьдесят пять.
На лице Иваненко не было заметно и тени смущения.
– Что это за Меклоштрассе?
– Да есть такая…
– Пока все остается без изменений? – осведомился Иваненко. – Вы заходите к нам, а ровно в десять…
– А что, Штаммер опасается, как бы срок не перенесли? – с издевкой проговорил Сердюк и протянул руку под полотенце.
Провокатор отступил на шаг и сунул руку в карман.
Сердюк выстрелил навскидку, не успев сбросить полотенца. Иваненко с пробитой головой рухнул на пол. Не выпуская оружия, Сердюк подошел к провокатору, достал из его кармана пистолет и пропуск для ночного хождения по городу. Больше ничего не оказалось.
В комнату заглянул Пырин и тотчас вернулся в мастерскую.
– Ловко вы его! – Радист перевел дыхание и посмотрел в окно – не слышал ли кто из прохожих выстрела?
На улице было пусто.
– Рамы двойные, выстрел слабый, – успокоил его Сердюк и спросил: – Стрелять умеете?
– Конечно.
– Тогда возьмите. – Сердюк подал ему пистолет. – Может, пригодится. Хотя лучше бы не пригодился.
Он нагнулся над Иваненко, рванул ворот рубашки.
– Смотрите, как тонко работают. Даже шрам сделали. Попробуй раскуси такого.
Мертвое тело засунули под кровать, опустили пониже одеяло.
Сердюк набросал текст радиограммы, в которой коротко сообщал о происшедшем и дважды повторил, что связная схвачена гестапо.
– Передайте немедленно. – Он протянул бумажку радисту. – Ночью вас уже могут арестовать, если выследят. Сегодня-завтра не схватят – значит, уцелеете.
Договорились о пароле. Сердюк установил явку и проводил радиста черным ходом.
Рассказав Пырину о сообщении из штаба, Сердюк велел ему покинуть мастерскую с наступлением темноты, а в десять прийти в каменоломню за городом. Оттуда они проберутся в подземное хозяйство.
– Значит, остальные филеры останутся в целости? – с укором спросил Пырин. – А приказ штаба?
– Не до жиру – быть бы живу, – с досадой отмахнулся Сердюк. Его самого мучила та же мысль, но он не видел возможности уничтожить провокаторов.
Делать здесь больше было нечего, и Сердюк ушел дворами.
Примерно в это же время Гейзен и Штаммер еще раз продумали свой план. В десять часов вечера партизаны, по данным Иваненко, должны собраться в небольшом овраге между городом и аэродромом. Вот здесь их и накроют.
Для проведения операции были созданы ударная группа окружения и резерв для оцепления на тот случай, если кому-нибудь из партизан удастся прорваться. По первому выстрелу с аэродрома поднимутся самолеты, сбросят висячие осветительные ракеты, и операция из ночной превратится в дневную.
Только одно обстоятельство тревожило гестаповцев: от Иваненко не приходил связной, который должен был подтвердить, что партизаны не отложили нападения на аэродром.
Около семи часов вечера прибежал агент и доложил, что Пырин ушел из мастерской, а Сердюк, Иваненко и еще какой-то третий на улице не показывались – должно быть, дожидаются темноты.
Гейзен призадумался, но велел ничего не изменять в плане операции.
