Текст книги "Разитель. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 77 страниц)

Где кончаются чудеса и начинается стратегия? Чудеса – это внезапная и вроде бы совершенно необъяснимая метаморфоза, когда тебе докладывают, что планета, издавна известная как совершенно безжизненное небесное тело, вдруг начинает зеленеть, словно весенняя роща. Изменяется состав ее атмосферы: там, где была вечная сушь, возникают водоемы, и так далее. Волшебство.

Но если ты не мистик, то невольно начинаешь искать подтверждения кое‑каким своим идеям, которые ты никому не докладывал официально и которыми не делился даже с ближайшими друзьями. Предпринимаешь для этого некоторые действия – без санкции сверху, на свой страх и риск. Пусть даже официально ты занят лишь поисками пятнадцати пропавших соотечественников.

Само событие как бы напрашивается, чтобы его отнесли к великим достижениям человечества: кто‑то нашел способ оживлять мертвые небесные тела, делать их пригодными для заселения людьми, а с ними и всякой прочей живностью, окультуривать Вселенную! Иными словами – выполнять ту задачу, для какой (как полагал Иванос) и был создан Творцом человек: для преобразования всего Универсума, для поднятия его на новый уровень. Человек – всего лишь инструмент Предвечного, не так ли?

Однако всякое событие, всякое действие оценивается не только по его, так сказать, абсолютной величине, но и по тем целям, для достижения которых оно совершается. А цели эти можно установить – или, во всяком, случае догадываться о них, – исходя из того, как эти действия совершаются.

По логике, такое достижение должно быть раскручено по всей Галактике. На деле же нечто обратное: нигде ни слова, ни намека, все держится в величайшем секрете. Ни единого имени, ни единого логотипа занимающихся этим фирм – а они неизбежно должны принадлежать к могучим; и ни один мир не заявляет о своей причастности к этим делам. А ведь всем должно было быть изначально понятно: такое событие сохранить в тайне можно лишь до первого пролетающего поблизости корабля. Слишком уж грандиозен масштаб. Как все на самом деле и произошло. Почему же?..

Такой анализ Иванос для себя проделал. Придя же к выводам, поспешил доложить по команде выше и факты, и свою версию.

Версия же заключалась в том, что два дела, две группы событий, казалось ничем между собою не связанные, в действительности являлись лишь двумя составляющими одного и того же замысла. И работать по ним нужно было не порознь, а вместе одним и тем же людям, с одним и тем же руководством.

Доложил. И – как в омут бросил. Сверху – ни ответа, ни привета.

Он ждал традиционные три дня. Добавил и четвертый. Сегодня шел пятый день. И генерал ясно понял, что находиться в подвешенном состоянии он более не может. Не не хочет, а именно – не может. Вот только что едва не напал с кулаками на ни в чем не повинного подполковника, в общем‑то нормального парня, не холуя и не карьериста. Этак завтра он, чего доброго, станет бросаться на людей уже с дистантом.

Иванос взял трубку внутренней, закрытой связи.

– Генерал‑полковника. Прошу принять немедленно. Нет. Ненадолго. Да. Слушаюсь. Иду.

Окинул взглядом стол. Чисто. Запер сейф, предварительно убрав в него свой штатный дистант. Ключи в карман. Вышел в приемную. Адъютант встал. Иванос взглянул ему в глаза. Подполковник выдержал взгляд спокойно. Без вопроса. Без обиды. Скорее – с пониманием.

– Буду у генерал‑полковника. Дождись.

И пошел по коридору к лифту. К тому, что назывался генеральским и шел без промежуточных остановок.

5

«Господи боже, – невольно подумала Лючана. – Да он сам на себя не похож, неужели это я его так? Но ведь все было не по‑настоящему! Или все‑таки по‑настоящему?»

Мысль эта была первой, возникшей у нее, как только проворковал замок.

Диафрагма разъехалась, и в комнате – или камере? – оказался тот самый молодой женолюб, с которым она так безжалостно поступила совсем недавно в неизвестном пространстве, скорее всего, по ее представлениям, физически вовсе и не существующем.

Вошедший и впрямь выглядел не то чтобы не лучшим образом, но просто скверно. Как будто находился в тяжком похмелье после большого загула: и цвет лица был соответственным, и осанка была совсем другой. Как побитая собака, возникло сравнение. «Неужели оттого, что я его так отделала? Или у него не заладилось еще и что‑то другое? Ну что же, ты это заслужил, мальчик. От меня ты получил по заслугам, так что уж не взыщи».

Безусловно, он получил то, что ему причиталось, и все же Лючана поймала себя на мысли, что ей стало на миг жалко его – может быть, побитую собаку, пусть и кусачую, она тоже пожалела бы по своей отходчивости. Вообще Лючана любила, когда все вокруг были бодры и веселы, когда ни за кого не надо было переживать, тогда и она сама чувствовала себя наилучшим образом.

Внешне она тем не менее оставалась совершенно спокойной, не проявляя ни жалости, ни вновь возникшего, может быть, не совсем страха, но очень похожего на него ощущения. А оно возникло не на пустом месте. Как бы вошедший ни выглядел со стороны, но выражение его лица было жестким, а взгляд – угрожающим. И очевидно было, что пришел он не просто с каким‑то служебным заданием, но, кроме того, и с твердым намерением взять реванш – хотя, может быть, и не тем способом, какой намеревался использовать тогда. Так что женщине было чего испугаться.

Однако именно эту тень страха ей удалось сейчас подавить неожиданно легко: ощущение было таким, что после медитации сил у нее стало куда больше, что энергией она зарядилась, как говорится, под самую завязку. Поэтому она готова была противостоять любым его действиям, даже самым агрессивным.

Их, однако, не последовало, он повел себя совершенно не так, как могла ожидать Лючана. Впору было подумать, что угроза в его взгляде относится вовсе не к ней. Войдя и выждав, пока диафрагма за ним закроется, он поздоровался с Лючаной медленным, подчеркнутым кивком, который при желании можно было бы назвать даже поклоном. Это было неожиданно и внушало надежду на что‑то… на что‑то не самое плохое. И в ответ она, сама немало тому удивившись, одарила его светской улыбкой и сказала:

– Садитесь, пожалуйста… Простите, но не знаю, как мне вас называть. Может быть, представитесь?

Он помедлил; возможно, такой прием тоже несколько озадачил его, и после маленькой паузы произнес:

– Идо, если это вас устроит.

– О, вполне, – ответила она, стараясь, чтобы голос прозвучал достаточно легкомысленно, как бы противореча словам. – Мы, кажется, встречались, не так ли?

В ответ он усмехнулся одним уголком губ:

– Вы правы, мадам. И я прошу прощения за мое поведение – там. Я не насильник, уверяю вас. Но, увидев вас там, просто потерял голову. Поверьте: за это я достаточно наказан.

– Надеюсь, что я не нанесла вам… э‑э… необратимых повреждений? Мне было бы очень жаль, окажись это так.

– О, – произнес он так, как говорят о мелочах, не заслуживающих внимания, – это было, конечно, неприятно, но от таких вещей оправляются быстро. И наказание исходило не от вас.

– Рада это слышать, но… если у вас возникли неприятности по службе, я надеюсь, они не связаны со мной?

– С вами? – спросил он, как бы недоумевая, помолчал секунду‑другую и ответил: – Да, именно с вами. А вернее – с моим поведением тогда.

– Вы хотите сказать, что нас там кто‑то видел?

Он покачал головой:

– Нет, разумеется. Это невозможно. Но я сам доложил обо всем.

– Может быть, вам не следовало докладывать… во всех деталях?

Он усмехнулся снова:

– У нас такое не поощряется. А способов проверки существует достаточно. Здесь лучше быть откровенным – сразу и до конца. Кстати, – только сейчас он впервые взглянул ей прямо в глаза, – это полностью относится и к вам.

– Ну, – проговорила Лючана, как о чем‑то очевидном и маловажном, – я ведь у вас не служу, я тут человек случайный, даже не знаю, что я могу от вас скрывать, моя жизнь вас вряд ли интересует, а о чем еще я могу говорить?

– Не надо, – возразил назвавшийся Идо как бы укоризненно. – Поверьте, нам известно, кем вы являетесь.

«Забыть о том, кто я, обо всем, кроме того, что я – женщина и только женщина, существо легкомысленное, непоследовательное, порою вздорное, самовлюбленное, эмоциональное, не покоряющееся грубости и нажиму, но способное уступить мягкой настойчивости, обожанию, восхищению… Надо сыграть это, потому что на самом деле все складывается очень серьезно и выкрутиться будет нелегко, тем более что нет представления о том, что с Ра: жив ли, где он, способен ли действовать активно? Вероятно, нет, иначе в медитации я встретилась бы именно с ним, а не с этим мальчиком. Смотри, а разговоры ему помогают: он приободрился немного, и краска в лице появилась… Гнуть свою линию наперекор всему!»

– Кем являюсь? Женщиной, конечно. Думаю, что это вы и сами понимаете. Кем же еще я могу быть? Никогда не ощущала себя никем другим.

– Память вас подводит, – тон его стал едва ли не покровительственным. – А вы уверены, что у вас с нею все в порядке?

– Да, – ответила Лючана. – Разумеется. Я помню все. Начиная с того, что когда я увидела вас там, то подумала невольно: такого атлета мне встречать еще не приходилось…

– Неужели? – произнес Идо с иронией.

«Ничего‑ничего, можешь иронизировать сколько влезет, но на самом деле это уже вошло в тебя, как заноза, которую тебе не вырвать. Примитивно? А как еще обращаться с мужиками? Даже на Ра такие вещи действуют, а ведь он не самый глупый из вас».

– Понимаю, – сказала она, – конечно, женщина не должна говорить такие вещи. Извините. Больше не буду.

«Он не скажет, конечно: нет, отчего же, говорите, говорите… Но именно это подумал: читается в глазах».

– Говорить вам придется, – возразил он, – но на совершенно другие темы. Во всяком случае, в первую очередь – на другие.

«Не смог удержаться, намекнул все же, что и та тема не исключается. Нет, если мы и произошли от обезьяны, как одно время считали, то это лишь женщины, а мужчины – от крупного рогатого скота, и страшно этим гордятся».

– На какие же темы вы хотите, чтобы я говорила? Помогите понять.

– С удовольствием. Я стану задавать вопросы, так вам будет удобнее.

– Разговаривать с вами приятно, Идо. («Скушай и это. Возносись в собственных глазах. Становись великим!») Так что можете спрашивать.

– Вопрос: какова ваша цель на Ардиге?

– Странный вопрос. Не понимаю: какая тут вообще может быть цель? Тут же одна вода! – Лючана медленно покачала головой, как бы в недоумении.

– Хотите сыграть дурочку?

– Идо, вы снова начинаете грубить? Что за выражение! Это вы задаете глупые вопросы. Спросите так, чтобы я могла толком ответить. Вы же умный, вы все можете…

– Ну, хорошо, хорошо… Да не смотрите на меня так!

«Что, проняло? Нравится, когда на тебя глядят с восхищением, с обожанием…»

– Извините. Разве я как‑то по‑особенному смотрю? Это непроизвольно. Простите. Просто вы… Молчу, молчу.

– Зачем вы прилетели к нам?

– Здрасьте! Я к вам не прилетала. Я случайно попала сюда. Была буря…

– К нам, я имею в виду: в наш мир, на Ардиг.

– Поняла. Что значит – зачем? Потому что мой муж полетел сюда, а я не люблю оставлять его одного. Особенно, если там, куда он хочет попасть, есть женщины. Он, знаете, такой…

– Ваш муж? Да неужели! Послушайте… Вы прелестная женщина, но не считайте меня совершенным лопухом и не думайте, что ваши чары на меня так уж подействуют.

«Подействуют, милый; у тебя же голова коротко замкнута на то, что ниже пояса. Тем более что я вовсе не принуждаю себя к подобному кокетству: ты мне даже нравишься, так что все получается очень органично. Вот и не злись».

– Уясните себе несколько простых вещей. Во‑первых: о вас и о вашем напарнике нам известно все. Задайте любой вопрос, касающийся вашей жизни, и мы на него ответим…

– Ловлю на слове.

– Ну? Ваш вопрос?

– С кем я изменила мужу на Топси, когда мы там были?

«И смотри на него победоносно!»

– Вы… э… ну…

– Вот и не знаете.

– Думаю, что вы не изменяете мужу. Если он у вас вообще есть.

– Конечно, не изменяю – потому что мы с ним такие вещи не считаем изменами. Мы с ним давно уже ведем свободный образ жизни. Это нас обоих устраивает.

«Вот так, милый. Я тебе приоткрыла калитку рая. И у тебя уже начала кружиться голова. И пошел адреналин. Что и требовалось доказать. Плохи у них тут дела, если таким мальчикам поручают допросы. Хотя, может быть, он тут считается специалистом по женской части?»

Но Идо, похоже, как‑то справился с собой.

– Вопросы вашей нравственности нас интересуют в последнюю очередь. А что касается вашей деятельности, то мы знаем о ней в деталях.

«Неужели им и в самом деле что‑то о нас известно? Или берет, как говорится, на арапа? Если и вправду знают, дело серьезное».

– Ну и знайте себе на здоровье. Не понимаю, зачем мы вообще об этом говорим.

– Мы будем разговаривать еще о многом.

Лючана только вздохнула, придав лицу выражение неправедно обиженной, ни в чем не повинной жертвы.

– Я уже сказала: разговаривать с вами приятно, хотя, конечно, все хорошо в меру. И я вынуждена буду выслушать все, что вы мне скажете.

– Хотел бы я сказать то же самое. Итак, я спрашиваю…

Глава седьмая

1

– Вот здесь я, пожалуй, и выйду, – сама себе сказала Маха, медиат второго градуса, агент безопасности Системы 001ПС, переведя двигатель придонного уборщика на самый малый, только чтобы лежать в дрейфе, противостоя глубинному течению, неизбежному при здешних приливах. Но, сказав так, не стала надевать шлем, как уже собралась было, а наоборот, поерзав в пилотском кресле, чтобы переменить позу, задумалась, пытаясь еще раз представить себе сложившееся положение в полном объеме.

Если говорить о задании, полученном от генерал‑максимата, то выполнить его не так уж сложно. Пусть разыскиваемый и не назначал ей никакого свидания, но она знает, где найти его: на корабле, на котором он прилетел на Ардиг. А где отыскать корабль, вообще не задача: это можно сделать за считаные минуты. Хорошо, что максимат об этом не знает.

Человека действительно нужно найти и сдать ардигскому начальству. Но не потому, что он может нанести какой‑то вред Системе. А потому, что он, вероятнее всего, опасен для тех, кто, собственно, и прислал Маху сюда. Очень опасен, судя хотя бы по тому, как он очутился в этом мире.

Хорошо, что его опознали – так же, как женщину – еще до посадки корабля, при встрече в сопространстве с транспортом «Барон Фонт». И вовремя предупредили, что на Ардиг собирается высадиться опытный агент Топсимара, известного рынка государственных секретов, вместе с его партнершей, также замеченной там в секретных операциях. Зная человека, можно без труда определить и его цель. В данном случае – разгадать, что такое Система «Сотворение», чтобы продать эту информацию за большие, очень большие деньги.

Ардигу, как и Системе и ее создателям, это совершенно невыгодно. Нет, не то слово: смертельно опасно, вот как. Вот почему за ним идет такая охота.

Ну и пусть они получают его. Потому что, как только он будет задержан, корабль «Триолет» снова вернется в распоряжение его подлинных хозяев и сможет выполнить ту задачу, ради которой его сюда и направили.

То есть ее, Махи, дело сейчас заключается в том, чтобы сдать человека – ни в коем случае не сдавая корабль, и не только не сдавая, но не позволить никому даже заподозрить, что у нее имеется об этом корабле весьма конкретная и обильная информация. Значит, нужно прежде всего выманить человека из корабля.

А перед тем убедиться, что он и в самом деле находится там. И уже затем сделать так, чтобы ему понадобилось покинуть борт и выйти в воду. И там его заберут. Зная генерал‑максимата, Маха не поверила его словам о том, что за нею никто не будет наблюдать. Смотрят, конечно, и будут смотреть. Вот им‑то и придется захватывать похитителя секретов и угонщика кораблей.

Так что сейчас на очереди – установить связь. Нет, не с максиматом, – не потому, что он ей запретил выход в эфир, но потому, что сейчас он Махе совершенно не нужен. Не с ним, нет. Вернее – не в первую очередь.

И не отсюда, не из рубки уборщика. Здесь нет таких частот, которые ей нужны. В скафандре они есть – об этом она позаботилась заранее. Итак – в воду.

Наконец она надела шлем. Перед этим, склонившись над пультом, ввела программу нормальной уборки, поставила таймер на пять минут и, не задерживаясь, покинула уборщик через люк, которым пользовался экипаж. Правда, люди появлялись на борту только тогда, когда уборщик использовался на внепрограммных работах. Как вот сейчас.

Она успела отплыть от уборщика, держась над самым дном, метров на двадцать, когда программа включилась, уборщик распахнул свои громадные челюсти и неторопливо двинулся к ближайшей заросли – теперь уже подводной. Приблизился. Помедлил мгновение – и решительно вгрызся в зелень.

Все в порядке. Теперь и ей можно заняться делами.

2

– Ну, заходи, – сказал генерал‑полковник. – Вовремя явился. Я уже хотел было тебя пригласить. А ты и сам угадал. Соскучился?

Этот вопрос ответа не требовал. Он просто означал, что большой начальник находится в сложном настроении, видя перед собой какую‑то проблему, но еще не разглядев ее решения. В таких случаях он начинал шутить, хотя шутки порой понимал по‑своему.

– Разрешите доложить? – спросил Иванос в свою очередь.

– Если считаешь нужным, – ответил начальник.

Слушая, старший начальник не выказывал никаких признаков удивления; впрочем, Иванос их и не ожидал. Генерал‑полковник, оставаясь внешне спокойным, только словно грустнел с каждой минутой доклада, а их потребовалось Иваносу не менее пятнадцати. Дослушав до конца, сразу отвечать не стал, помедлил, как бы решая – стоит ли вообще продолжать этот разговор. И в конце концов решил, наверное, что стоит.

– К этой проблематике я тебя не привлекал, – промолвил он наконец, – поскольку вообще‑то это не твоя епархия. Тут дела в масштабе всей Федерации, а не только нашего мира, а ты занят поиском пятнадцати человек – дело тоже не последнее. Но раз уж ты дошел своим умом, то придется тебя ввести в курс, потому что положение и впрямь сложное. Корни сложностей – в самой структуре Федерации. Которая хотя и строилась якобы на принципах равенства, но в действительности, как мы знаем, живет по совершенно другим законам.

Иванос уже понял, о чем начальник собирается говорить дальше. О том, что с тех пор, как право голоса было, после отмены всяких цензов, предоставлено всем мирам, процесс принятия решений и законов, регулирующих жизнь громадной Федерации, приобрел довольно своеобразные очертания, вначале ему не свойственные. Теперь центр тяжести – то есть получение большинства голосов в Федеральном парламенте – как бы перемещался от больших и сильных, даже могучих планет в сторону миров слабых, малонаселенных, молодых. Такие миры, как известно являясь в большинстве своем формально независимыми, на деле всегда тяготели к одному из двух федеральных полюсов, какими, несомненно, могли быть и действительно были Армаг и Теллус, извечные конкуренты во всех областях человеческой деятельности. И до тех пор, пока действовала нынешняя, со всеми поправками, Конституция, большинство, а значит и принятие официальных, то есть законных, решений неизбежно работало в пользу того полюса, за которым в данный момент это большинство шло. Так что тот, за кем шло хотя бы на один мир больше, обеспечивал принятие выгодных для него решений. А уж выполнения их добивался при помощи собственной физической силы, получив на то все правовые основания.

Все это было известно давно. Но особую остроту ситуация стала принимать после того, как была узаконена последняя, девяносто восьмая поправка к Конституции. Суть ее заключалась в том, что право решающего (а не совещательного, как прежде) голоса принадлежало всем мирам, независимо от уровня развития, численности населения, времени освоения, – тогда‑то и прекратили действие все цензы, существовавшие до тех пор.

– Теперь, – продолжал генерал‑полковник, покачав головой как бы в осуждение такого порядка, – три человека могут высадиться на необитаемой планете, объявить о возникновении нового мира, представив – даже не для утверждения, но для сведения – название, герб, флаг, гимн и конституцию, которая может быть просто копией любой другой конституции, оригинальность в этих делах не поощряется, и количество миров – членов Федерации, а соответственно и голосов в Совете, ее законодательном органе, – увеличивается на единицу, а следовательно, крепнут шансы на достижение успеха у того полюса, который инициировал рождение нового мирка.

Иваносу было известно единственное условие, которому всякий новый мир должен соответствовать, чтобы оказаться законно признанным: его пригодность для жизни людей. Планеты, на которых жить приходилось под куполами или в средах, изолированных иными способами, признавались лишь сырьевыми или технологическими придатками тех миров, что их осваивали, никак не более того. И поэтому ни голосов, ни малейшего права на влияние такие планеты не имели и в политической жизни Федерации непосредственного участия не принимали. Пригодность для обитания в природной среде – вот что стояло сегодня во главе угла.

– Именно теперь, – продолжил начальник, – потому что на горизонте уже маячат очередные выборы Президента и его Консилиума, а они, как известно, производятся именно голосами представителей миров, а никак не их населением. Подковерная борьба за большинство – с переменным успехом – до сих пор шла лишь в области переманивания миров из одного лагеря в другой. И вот вдруг оказалось, что существуют и иные, новые возможности…

И только теперь Иванос, как бы со стороны увидев все происходящее, понял – или ему показалось, что понял, – смысл возникших неожиданностей, их причины и возможные следствия. Потому что…

– Вижу, ты все понял, – сказал генерал‑полковник. – В принципе. И, тоже в принципе, поломать этот начавшийся процесс как будто не составило бы большого труда. На самом деле как раз наоборот. Потому что ломать его силой нельзя. Тут понадобится, так сказать, непорочное зачатие: последствие, не имеющее причины. Не пуля, а вирус. А для создания такого вируса нужно как следует знать структуру того организма, который предстоит вывести из строя. А мы ни черта не знаем. И предпринять ничего не можем. А что‑то делать тем не менее необходимо. Даже известно, что именно: на определенное время приостановить, прервать этот процесс сотворения новых обитаемых миров. Но как это сделать, пока не ясно. Официальных путей – никаких, нет ни одной причины для, скажем, создания полномочной комиссии, которая имела бы право… Ну, и так далее. Вот и приходится рассчитывать разве что на случайность. Какой‑нибудь случайный турист или потерпевший крушение окажется в нужное время в нужном месте, что‑то увидит, еще что‑то сообразит – ну, и…

Генерал‑полковник произнес последние слова таким тоном, словно и в самом деле ни на что другое, кроме случая, уже не надеялся.

– Да, – вздохнул Иванос. – Положение крутое. Но я к вам, собственно, совсем по другому делу, по личному. Что‑то здоровье подводит в последние дни – видно, не восстановился как следует. Прошу разрешить отпуск для поправки. На… на две недели. С выездом за пределы Теллуса.

Генерал‑полковник посмотрел на Иваноса очень внимательно, и тот ответил начальнику таким же взглядом. Прошла пауза.

– Две недели – не много ли? Быстрее не сможешь? Понимаешь ли…

– Постараюсь, конечно.

– Тогда – свободен. Отправляйся, лечись. Советов давать не стану: ты и сам с усам. Желаю успеха.

3

– Генерал‑максимат, доклад о слежении за агентом!

– Давайте!

«Контролируемый агент покинул борт уборщика в 16.07 в точке с координатами…»

Слышно было не лучшим образом, но все же разобрать можно.

– Диктуйте медленно, четко.

Генерал‑капитан включил запись – помимо того, что запись идет и в центре связи. Координаты дошли без потерь.

– Дальше?

«Уборщик в автоматическом режиме приступил к обычной работе».

Что же, так и должно быть. Пока она делает все как следует.

– Наблюдается ли что‑либо необычное? Посторонние люди, суда?

«Пока не замечено ничего подобного».

– Как ведет себя агент?

«Медленно плывет над главной магистралью».

– Контролируете ли вы ее связь по максимальной широте диапазона?

«Контролируем непрерывно. Только что перехвачен ведущийся обмен. Начало, к сожалению, не зафиксировано. Частота может быть корабельной».

– Содержание обмена?

«Агент не пользуется клером. Пока ведем запись шифровки».

– Транслируйте сюда для декодирования. Переключаю на запись.

Сказав это, генерал‑максимат задумался.

«Итак, она вышла на свидание, как и предполагалось, но одновременно ищет и корабль. Вообще‑то в этом никакого криминала нет. Пока нет. Если не считать этого самого шифра: зачем? В надежде, что откликнется корабельная автоматика и можно будет засечь его? Маловероятно, хотя женщина может принять и такое решение. Или, может быть, она получила код от разыскиваемого при их встрече и теперь сообщает ему, что прибыла в точку рандеву? Ничего удивительного: человек, старающийся оправдаться, всегда сделает вдвое больше, чем тот, кто ни в чем не виноват. Да, она ищет корабль. И совершит то, что оказывается не под силу нашему гребешку: найдет по части – целое, по человеку – корабль, который является опорным пунктом, базой засланных разведчиков. Лишить их этой базы – значит сделать половину дела, без корабля тому, кто остался пока на свободе, долго не продержаться. А если (что не исключено), кроме двух известных разведчиков, на борту находятся и другие люди – скажем, диверсанты, – при таком обороте событий они окажутся выведенными из игры. И из жизни, кстати.

Иными словами – обнаруженный корабль должен быть немедленно уничтожен.

Каким образом?

Действовать надо наверняка. Чем я располагаю для этого? К сожалению, не столь уж многим. Не раз уже предупреждал я Правление, что надо серьезно усилить защиту, но они жалеют денег, скопидомы. И все, что есть у меня на сегодня, – эскадрилья перехватчиков и мой личный корабль – единственное, что удалось недавно выбить у хозяев, и единственное, что соответствует нынешнему уровню морских вооружений. Так что выбор весьма скудный.

Перехватчиков – шесть единиц. Казалось бы, достаточно. Но это – корабли шестого класса, не корабли, а кораблики. Для действий в атмосфере они приспособлены куда лучше, чем для подводного боя, потому что и предназначаются, собственно, для перехвата и уничтожения чужих кораблей в прилегающем космосе и верхних слоях атмосферы; в воде же, и тем более на глубине, они менее маневренны: слабоваты двигатели. А чужой корабль – да что там «чужой», корабль с Теллуса, это совершенно ясно, – наверняка снаряжен по последнему слову. Нет, это был бы слишком неравный бой.

Остается личный корабль: двенадцатый класс, соответствующее вооружение. И некоторые качества, вошедшие в обиход лишь недавно. Для противника их наличие окажется неожиданностью, и это дает немалые надежды на быстрый и полный успех.

Единственный серьезный корабль, да. Но в такой игре необходимы крупные ставки. Риск, конечно. Но кто не рискует…»

Генерал‑максимат Изод нажал клавишу:

– Командира «Уникума» ко мне. Немедленно!

4

Маха плыла медленно, следуя за неровностями донного рельефа. Плыла туда, куда несло течение, здесь, на глубине, не такое сильное, как на поверхности воды, но все же ощутимое. Так, волнующий максимата корабль остался, судя по приборам, уже достаточно далеко позади.

Правильно ли она сделала? Все‑таки ведь корабль этот…

Этот, да. Но не в тех руках. Иначе он бы…

А если он попал не в те руки, то пусть лучше его совсем не будет.

Проверить? Если только получится. В этом скафандре связь, к сожалению, ограничена. А она не предвидела… Но попробовать можно. Вот на этой частоте, она ближе всего к…

– «Триолет»! «Триолет»! Код восемь! Ответь…

И еще вызов. И еще.

Ага!

«Код восемь, я „Триолет“. Плохой прием. Повторяю…»

– С кем ты? Кто из наших с тобой?

«Из наших никого нет».

– А из посторонних?

«Один человек на борту».

– «Триолет», сделай так, чтобы он покинул борт. Заметь меня в воде и доложи ему. Так нужно. Дальше: обязательно передай наверх, скажи, что ты захвачен неустановленными людьми, операция под угрозой. И что я прошу инструкций… А лучше – помощи людьми. «Триолет»! Слышишь меня?

Слышимость никуда не годится, решето максимата и защита «Триолета» создают неимоверные помехи, сквозь которые с трудом угадывается:

«Люди… Наших… Поиски…»

Никакого смысла.

– «Триолет», передай обязательно: тут сильно суетятся, мне нужны четкие инструкции! «Триолет»! «Триолет», прием!

Но связь не восстанавливалась. Да и то, что она все‑таки хоть на секунды установилась, можно было счесть чудом.

Жаль, конечно. Но нет, все правильно. Все сделано правильно.

5

Вернувшись к себе, Иванос полчаса сидел как бы в расслаблении, даже с закрытыми глазами: так ему лучше думалось.

Мысли были не очень веселыми. Совсем недавно ему казалось, что надо срочно вытаскивать с Ардига друзей, которых сам же он, ничего плохого не ожидая, туда загнал. А теперь получается совсем наоборот. И придется великому пророку идти к горе, если уж она…

Он вызвал адъютанта.

– Поживешь тут некоторое время без меня. А то я что‑то устал.

– Простите, шеф? – адъютант сделал вид, что не понял.

– Разве я сказал по‑лиански? Или на шинадском? Так ты и это обязан понимать. Отлучусь. Возникла потребность в отдыхе. Подальше от Теллуса.

Адъютант моргнул.

– А если запросит начальство?

– В самоволки не хожу, так что начальство в курсе. Заместителя проинформирую сам, не трудись. И пусть следов не ищут.

Адъютант знал, что следы остаются всегда и везде – даже в космосе, даже в Просторе. Надо только уметь их найти. Но не искать – значит не искать.

– Вас понял: понадобился отдых. За пределами Теллуса.

Иванос привел свое рабочее место в порядок, из стенного шкафа вынул походную сумку со всем необходимым, включая даже пищевой НЗ. Генералу иметь такую сумку не то чтобы не полагалось, но не было принято: это аксессуар исполнителя, генералу же положено отдавать приказания, а не выполнять их. Однако Иванос всегда чувствовал себя в чистом поле куда лучше, чем в небольшом, пусть и безопасном, объеме кабинета и всего Управления. А когда ему наверху в очередной раз мылили шею за безответственное и легкомысленное поведение (именно так его вылазки характеризовались), отвечал всегда одинаково: «Летчик, даже в генеральском чине, должен летать, иначе он не летчик; моряк, даже адмирал, – выходить в море, звездник в любом чине – прыгать в Простор. И нашему брату тоже полезно бывать на свежем воздухе».

Так что дверь кабинета затворил за собой без всякого сожаления.

Адъютант смотрел вслед генералу, удалявшемуся по коридору. Куда повернет? Налево – к выходу, направо – там только ВВ‑транспортные кабины…