Текст книги "Разитель. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 77 страниц)

– Ну, вот…

И я без слов показал ей, что имел в виду.

– Сама придумала, наверное, – откликнулась Лючана как‑то рассеянно.

– Раньше ты так не делала…

Тут она, похоже, стала сердиться. Да и то, если подумать – время и место были не самыми подходящими для подобного разбирательства.

– Значит, нашла, – проговорила она с иронией. – Под деревом. Шла – и нашла. Устраивает? Если тебе так не нравится – могу не делать. Я хотела как лучше.

И вместо ожидаемого продолжения повернулась ко мне спиной. Я попробовал вернуть ее к повторению пройденного. В ответ получил тычок локтем. И такое вот заявление:

– Я же не спрашиваю, где и у кого ты нахватался всяких приемчиков, которых раньше не было. Мне еще тогда, в лодке, показалось… А еще больше – там, на Топси, на материке, после того как ты вырубился…

Я совершенно точно знал, что никогда ничего такого себе не позволял. И рассердился в свою очередь:

– Что же, по‑твоему, я там по девочкам гулял?

– Ну а я? – Ее голос стал как только что вынутый из морозильника. – Что, по чужим постелям там елозила? Или все‑таки тебя, бедняжку, вытаскивала из дерьма?

Тут я решил, чтобы не заводить дела слишком далеко, спустить все на тормозах:

– А я ничего такого и не говорил. Хотя (тут я не смог удержаться) там, в Топсимаре на Рынке, где ты мне еще деньжат подкинула, там около твоего киоска разве не терся такой тип – мурластый, на кобеля похожий? Да ты мне, кстати, рассказала, откуда та сотня штук взялась?

– Ты! – даже не произнесла, а прошипела в ответ моя благоверная. – Пош‑шел вон отсюда! Чтобы тобой в этой комнате и не пахло!

Я почувствовал себя глубоко оскорбленным. Собственно, я ведь ничего такого… Но уж раз ты так…

Не сказав более ни слова, я взял подушку, подобрал с пола свое одеяло и пошел досыпать на диване в моей рабочей комнате.

Вот с чего все началось.

У меня еще сохранялись надежды, что с утра все вернется к нормальному состоянию.

Однако не тут‑то было. Беда, скорее всего, в том, что у меня очень богатое воображение. Иначе на такой работе и нельзя: не запуская воображение на полную мощность, невозможно представить все варианты развития событий, начиная с реальной минуты, в которой ты находишься, а не видя вариантов, лишаешься возможности проанализировать их и остановиться, если не на истинном раскладе, то во всяком случае на самом близком к нему – и действовать соответственно. Но на этот раз моя фантазия вышла из‑под контроля и галопом помчалась в том направлении, где дорога обрывалась в пропасть.

Ворочаясь на диване, я до самого рассвета представлял – и притом очень убедительно, – как на том месте рядом с Лючаной, которое всегда по праву занимал я сам, находится некто другой (лицо его не различалось в темноте) и позволяет себе все то, на что имел право только я, и даже то, чего и мне не позволялось. Я пытался удрать от своего воображения привычным способом: уйти в медитацию. Ничего не получалось: для этого нужно прежде всего войти в нужное состояние, отстраниться от всего, связанного с повседневными заботами, приглушить собственное воображение и позволить управлять им другим силам – но на сей раз воображение оказалось сильнее и демонстрировало мне такие картинки, по сравнению с которыми известная «Камасутра» показалась бы учебником для начальной школы.

Одним словом, уснуть мне не удалось, и на рассвете я сорвался с дивана в настроении хуже некуда и заторопился на кухню – хлебнуть кофе и выскочить из дому куда‑нибудь на природу; это обычно помогало привести себя в более или менее пристойный порядок.

Замысел был неплох и, наверное, сработал бы – не наткнись я на кухне на собственную супругу. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: и она ночью не сомкнула глаз, и ей тоже показывали картинки в том же духе, что и мне, – только главным сукиным сыном и подонком в них был я.

Оказавшись лицом к лицу, мы секунду‑другую простояли без слов и телодвижений. Похоже, каждый из нас хотел что‑то сказать – уже набирал побольше воздуха в грудь и раскрывал рот, – но через мгновение делал медленный выдох, так и не издав ни звука. Наверное, потому, что каждый боялся начать разговор, чтобы не вызвать ответного камнепада. А когда эти секунды истекли, мы – совершенно одновременно, как по команде, – повернулись друг к другу спиной и исчезли: Лючана – в жилых комнатах, мне же не оставалось ничего другого, как броситься к выходу. Похоже, мы тогда уподобились двум субкритическим массам плутония или другой подобной же пакости: стоило нам сблизиться – и весь мир разнесло бы в мелкие дребезги, не оставляя ни малейшей надежды на какое‑то восстановление.

Единственным, что я еще успел сделать, было, проносясь по коридору к выходу, захватить из стенного шкафа одежду и оперативный кейс, который всегда стоял там в полной готовности, рядышком с другим таким же, но принадлежавшим Лючане; так у нас повелось еще с тех времен, когда можно было в любой час суток и в любой день каждого месяца ожидать вызова по категории «Анни» – высшей срочности. На бегу я пробормотал Вратарю: «Убываю на „Эн“, буду держать в курсе» – и был таков.

Я ожидал, наверное, что на улице мне станет легче, и я смогу разобраться в происходящем, решить, что я должен теперь предпринять, а чего ни в коем случае делать не следовало. Однако оживший во мне вулкан продолжал извергать – в основном грязь. Привкус этой грязи я различал и в кофе, который мне подали в забегаловке за углом, здесь я обычно столовался в те дни, когда Лючана солировала в каких‑то операциях, где обходились без меня; и в жареной грудинке, и в салате – одним словом, везде. И почему‑то чем дальше, тем больше мне казалось, что это Лючана окунула меня в эту грязь. Это она довела меня до такого состояния! Это она, она, она!..

Нет, довольно! Я для нее плох – пусть ловит свое счастье без меня. А мне сейчас нужно только одно: убраться куда‑нибудь подальше, сменить все декорации сверху донизу, зажить спокойной, одинокой жизнью, а чему быть дальше – пусть решает время – и те, разумеется, кто этим временем владеет и управляет.

Вот в таких размышлениях я прямо из кафе направился к ближайшей станции ВВ – вневремянки, мгновенного транспорта, если кто забыл, – и без долгих размышлений выбрал Стрелу Третью, Трешку, – потому что она была, во‑первых, очень далеко (хотя в век ВВ‑транспорта это, скажем прямо, аргумент несостоятельный – и все же он играет свою роль, всякой логике вопреки), и во‑вторых, совершенно не похожа ни на Теллус, ни на Армаг, ни даже на Топси. А мне нужны были именно новые переживания, чтобы попытаться избавиться от старых.

Когда я вышел из ВВ‑кабины в месте назначения и, оказавшись на городской площади, осмотрелся, то прежде всего похвалил себя за то, что все угадал правильно. С первого взгляда мне тут понравилось. Это была единственная площадь единственного в этом мире города, объединявшего в себе статус столицы с глубоко провинциальным обликом. Город выглядел олицетворением тишины, покоя и достаточного благополучия, а с другой стороны, он никак не был мертвым местечком, в нем даже велось новое строительство – во всяком случае, тут, в центре, по соседству с особнячком правительства, станцией местного транспорта и центром ВВ, заканчивали воздвигать еще нечто, по внешнему виду сугубо современное; собственно, оставалось лишь приколотить вывеску, сам павильон был уже готов. Вывеска была прислонена к стене, и на ней легко можно было прочитать: «Вербовочный пункт мира Улар». Начертаны эти слова были на фоне горного хребта, с которым по высоте едва ли не соперничали башни и корпуса весьма современной архитектуры. И горы, и корпуса были как раз тем, что сейчас никак не соответствовало моему настроению; так что я мысленно послал им воздушный поцелуй и зашагал через площадь к правительству – потому что там мне следовало отметиться и снять какое‑нибудь жилье: здешняя верховная власть, как я успел узнать, занималась и такими – главным образом такими – вопросами.

Единственное, что нужно человеку нашего времени, чтобы с комфортом устроиться в любом обитаемом мире Федерации, это деньги. Ну, и еще, разумеется, ВВ‑услуги: транспорт и связь. Остальное вам обеспечат на месте. Так получилось и на Трешке: я снял коттедж без хлопот и за смешные (по теллурским понятиям) деньги. На неопределенный срок, с обязательством предупредить о прекращении аренды за две конвенционных недели. И уплатил за полгода вперед: я рассчитывал, что за такой срок успею восстановиться до нормы – и (надеялся я) Лючана успеет тоже. Хотя в этом полной уверенности у меня не было: женщина остается женщиной, даже став классным оперативником, и к каким выводам и решениям она придет – ты можешь представить только, когда речь идет о работе, и никак не в состоянии, если дело относится к личной жизни. Нет, кто‑то, может быть, и способен на такое – но, во всяком случае, не я.

Первые две недели на С‑три я занимался только двумя делами: спал и бродил по лесу. И с каждым днем все больше хвалил себя за правильно сделанный выбор. Все, что растет на этой планете – деревья, кусты, травы, – имеет с теллурианской флорой лишь одну общую черту: у них тоже преобладает зеленый цвет. Все же прочее, начиная от структуры, отстоит от наших достаточно далеко. Во всяком случае, за эти две недели мне не удалось увидеть ни одного дерева и ни единого цветка, которые своим строением, формой и так далее ассоциировались с чем‑нибудь привычным. Ни разу я не смог сказать себе: «Вот это сильно смахивает на нашу березу (дуб, клен, пальму, баобаб и так далее)». Зато не раз широко распахивал рот от удивления, пораженный той фантазией и хитроумием, какими обладает природа. Во всяком случае, так обстояло дело в средних широтах Трешки, которые я выбрал для проживания. Что же касается беспокойства со стороны соседей, то его не было – потому что не было и самих соседей; во всяком случае, в том смысле, какой вкладывается в это слово у нас. Не то чтобы этот край был вовсе необитаемым: еще в правительстве меня предупредили, что совсем недавно тут поселилась довольно многочисленная компания вроде бы военнавтов – наверное, прибыли, чтобы на покое провести отпуск после очередной смены. Однако от них меня отделяло что‑то около тридцати километров – навты забрались почему‑то в самую глушь, – а сокращать это расстояние у меня не было никакой охоты. Думаю, что и у них тоже – поскольку им, я полагаю, вполне хватало собственного общества, если учесть, что военные космические экипажи комплектуются военнавтами обоих полов на паритетных началах. Я искренне пожелал им всяческих утех и больше о них не вспоминал.

Но все‑таки время от времени человеку бывает нужно пообщаться с кем‑нибудь вслух – хотя бы для того, чтобы оценить всю прелесть безмолвного диалога с самым умным и приятным человеком во Вселенной – с самим собой, как вы понимаете. Язык, бывает, устает от молчания. Но это – дело поправимое.

Чтобы выйти из положения, я слегка напряг мой мик, объединив его усилия с возможностями здешнего компа, который, естественно, имелся в коттедже в числе прочих полагающихся удобств, и, немного попотев, за три дня сварганил виртуального собеседника, ничем вроде бы не походившего на меня самого; сочинил ему биографию, характер и все такое, чтобы было, с кем поругаться или, наоборот, совместно с чем‑то согласиться, гуляя по окрестностям. Гулял он, конечно, в моем мике: для создания нормального фантомного тела пришлось бы вспотеть куда больше, а я все‑таки хотел отдохнуть.

Собеседник – я дал ему имя и фамилию, и то и другое на букву «П» – сам не знаю, почему именно так, Приличный Парень, может быть, – так вот, этот ПП оказался не в меру любопытным и уже через пару дней стал надоедать мне сверх допустимого. Пришлось ухлопать еще три дня, чтобы спрограммировать еще одного мужичка – собеседника на этот раз для ПП, а не для меня. Этого я назвал ТЧ – Тихий Человек, допустим. Я замкнул их друг на друга, после чего смог по достоинству оценить наступившее спокойствие.

Когда пошла третья неделя, я решил, что процесс ознакомления с новым миром закончен и пора заняться каким‑нибудь делом посерьезнее. Мысль мне понравилась. Единственным препятствием к ее осуществлению было то, что никаких настоящих, серьезных дел у меня здесь так и не нашлось. Ну ни единого.

Человек, как известно, отличается от прочего живого мира тем, что если всякое иное живое существо стремится приспособиться к окружающим условиям, к среде обитания, то человек, едва до него доходит, что он в иерархии творения является изделием номер один, начинает приспосабливать окружающую среду к своим представлениям о том, какой она для его блага должна стать. И, кстати, довольно скоро понимает, что совершает ошибку, может быть, даже роковую, – но уже не в силах отказаться от замысла. Я тоже, как я полагаю, человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Если среда не приспособлена ко мне – в смысле, она не предоставляет мне никаких стоящих дел, чтобы я мог ими заняться, – значит, я создам такие дела сам. Только и всего.

Я немножко подумал – и засел за сочинение подробного отчета о той операции, которая в архиве Службы носит невразумительное (как и все кодовые) название «Кольцо уракары». Я составлял доклад, стараясь восстановить в памяти до мелочей каждое событие и его участников, свои замыслы и результаты их воплощения – и тому подобное. И сразу почувствовал себя занятым человеком, раз и навсегда запретившим и ПП, и его собеседнику обращаться ко мне, пока я сам их о чем‑нибудь не попрошу. Поскольку об уракаре они вообще ничего не знали.

Работая, сотворяя новый текст и возвращаясь к уже написанным разделам, я старался не думать о том, о чем размышлять было бы неприятно: что этот мой отчет никому не нужен, никто его не заказывал, никто не ждал и, если я так никогда его и не закончу, никто не почешется, потому что вообще даже не узнает о том, что такой отчет когда‑то писался. То есть работа моя на самом деле представляла собой лишь довольно элегантную форму безделья; не зря бездельники, как правило, стараются выглядеть предельно занятыми людьми. Наоборот, мне удалось внушить себе, что на Теллусе, в Службе, не кто иной, как сам Иванос, барабаня пальцами по столу, в двадцать пятый раз нетерпеливо вопрошает: «Что, отчет еще не получен? Ну почему Разитель так копается?!». Таким способом я пришпоривал самого себя. И к середине третьего месяца жизни на Стреле Третьей почувствовал, что дело близится к финалу. При этом написанное мне даже нравилось. Я начал уже подумывать, что его можно будет использовать в качестве учебного пособия при подготовке молодых кадров в Службе. Оставалось дописать еще две‑три страницы – или, как давным‑давно сказал поэт, «Еще одно последнее сказанье»…

И вот тут‑то я и скис. Совершенно неожиданно для самого себя.

Исчезли вдруг и желание, и умение эти две страницы написать. И не только написать, но даже и думать обо всем этом.

Не надо было долго соображать, чтобы понять почему.

Излагая события прошлой операции, я никак не мог обойтись без Лючаны, которая, как я уже упоминал, в те дни страховала меня и всегда появлялась на месте действия как раз тогда, когда было нужно, чтобы оказать мне необходимую помощь, а временами даже просто спасти мою жизнь.

И всякий раз, вспоминая и заново переживая минувшее, я видел и ощущал ее – и с каждым днем все меньше понимал, что же, в конце концов, произошло между нами и почему я здесь – без нее, а она там – я был уверен – без меня. Что за идиотизм!

Объяснение у меня было лишь одно: операция с уракарой обоим нам обошлась недешево в смысле потраченных нервов, вообще здоровья, основательно разгромленного семейного гнезда… Мы вовремя не поняли: не нужно было браться за восстановление и приведение в порядок жилья, сделать следовало совершенно другое, а именно то, что сделал я один: мы должны были сбежать в незнакомую и совершенно спокойную обстановку, хотя бы на эту же Трешку – вдвоем, только вдвоем! – и тут жить, ожидая, пока оба не придем в норму. И уж тогда начинать думать о своих теллурианских заботах.

Теперь ясно стало, что мы оба были на пределе. Но главная вина, конечно, лежала на мне: я сорвался первым. Хотя – теперь я видел это совершенно ясно – у меня не было никаких оснований подозревать ее. И еще больше: если даже где‑то когда‑то с кем‑то у нее что‑то и произошло – ну и что? Все мы минутами проявляем слабость, а порою это вообще может оказаться необходимым для того, чтобы… ну, в общем, нужно. Но это же не повод для разрушения такого прекрасного союза, каким был наш.

Тем более что… гм. Ну, ладно.

Короче говоря – виноват был я. Выходит, мне и следовало сделать первый шаг к примирению.

Я был очень благодарен Стреле Третьей за то, что она помогла мне прийти в себя. Но чувствовал, что больше не в силах пробыть здесь ни единого дня.

Не размышляя далее, я уложил свой скудный багаж, оповещать об отъезде никого не стал, поскольку дом еще на три с лишним месяца оставался за мной и я рассчитывал, покаявшись и заключив мир, вернуться сюда уже с Лючаной и тут завершить процесс возвращения к нормальной жизни.

Вот таким образом я очертя голову вновь кинулся в тот мир, где меня три месяца не было; туда, где за это время успели произойти самые разные события, о которых у меня не имелось ни малейшего представления – потому что все это время я совершенно намеренно не получал извне – и не желал получать – ни бита информации. Не так уж редко мы, обидевшись на близкого человека, бессознательно переносим эту обиду и на весь мир – просто потому, что есть некое мазохистское удовольствие в ощущении себя самым обиженным из всех, кого когда‑либо обижали.

И зря.

2. Шестая эскадра, адмирал Сигор

Крейсеры Шестой эскадры Федерального флота, главная база – Теллус, получив приказ, не потратили на сборы и лишней минуты. Хотя приказ, да и вся поставленная задача, вполне заслуживал определения «неожиданный», но для людей военных такого понятия вообще не существует: по определению, они должны во всякий миг быть готовыми к выполнению любого приказа. Поэтому адмирал Сигор, державший свой флаг на «Ярославе», даже бровью не повел, уяснив задание, но немедленно отдал необходимые команды – и уже через двадцать минут все пять кораблей вышли на исходные позиции для разгона и прыжка.

Корабли Шестой эскадры были самыми современными в космическом флоте Теллуса, во всей Федерации подобные крейсеры имелись только на Армаге. Смонтированные на орбитальных верфях за последние десять лет, они были снаряжены и вооружены с использованием всех новейших достижений науки и техники, в том числе и ВВ‑информации и ВВ‑транспортировки. Это не означало, конечно, что сами корабли могли передвигаться вне времени: большие массы металла, по какому‑то капризу природы, ВВ‑транспортировке не поддавались; зато производить хотя бы замену экипажа можно было в любой точке пространства (но не сопространства, разумеется). И то, что на выполнение внезапно возникшего задания были посланы именно эти корабли, означало одно: перед властями Федерации возникла какая‑то серьезная проблема.

Впрочем, флагман эскадры адмирал Сигор, откровенно говоря, не видел в поставленной перед ним задаче совершенно ничего, что требовало бы подобной поспешности. Вылет, по его мнению, можно было бы и отложить на неделю, а то и на две. Не потому, разумеется, что корабли не были готовы к походу: они были на «товьсь» в любой миг – если говорить о кораблях как механизмах. Однако если обратиться к человеческой составляющей, то тут могли возникнуть сомнения – и у адмирала они действительно возникли.

Опять‑таки не в том было дело, что кто‑то из экипажа крейсеров не соответствовал своему месту – по здоровью ли, выучке, морально‑волевым качествам и так далее. Все соответствовали. Но люди остаются людьми, а порядок всегда должен оставаться порядком. Потому что отклонения в людях неизбежно ведут к нарушению порядка – и наоборот, отступления от порядка ведут к нарушениям в поведении людей. Порядок же, до сих пор ни разу не нарушавшийся на эскадре, заключался, кроме всего прочего, и в том, что для каждого из этих кораблей, по давней традиции, существовало два полных комплекта экипажей, начиная с капитана и до камбузного юнги (если бы такой числился в судовом расписании). И замена одного экипажа другим производилась через каждые сто восемьдесят конвенционных, то есть теллурианских, суток независимо от того, где находились корабли. Благодаря ВВ‑транспортировке процесс этот можно было соблюдать, и он действительно соблюдался – с точностью если не до минуты, то уж до нескольких часов – все годы, с самого сформирования эскадры. Отступление от этого порядка могло быть вызвано лишь одной причиной: войной.

Но сейчас войны не было, и эскадра ушла в поход для выполнения операций, которые, строго говоря, не были военными действиями, скорее их можно было назвать мерами по пресечению нарушений законности. А это означало, что смена экипажей должна произойти, как все и ожидали, день в день.

Сомнения же адмирала были вызваны тем, что от момента получения приказа о начале операции до этой смены оставалось всего лишь одиннадцать дней. И по мнению флагмана, вполне обоснованному, мир не рухнул бы, если бы крейсеры ушли в поход двумя неделями позже; зато экипажи успели бы спокойно смениться на базе и у второго состава осталось бы еще несколько дней для вживания в обстановку – за полгода даже хороший специалист успевает отвыкнуть от многого. Теперь же придется производить замену на ходу – принимая дублеров по ВВ и таким же путем отправляя домой отработавший состав. Единственным, кто останется на борту «Ярослава», будет он сам – поскольку командующему эскадрой дублера не полагалось. «И значит, – думал адмирал, невольно морщась, – в течение нескольких дней эскадра будет располагать, в лучшем случае, половиной своей боеспособности – пока не восстановятся полностью все связи членов экипажа – друг с другом и всего экипажа в целом – с материальной частью. Только после этого можно будет говорить о начале выполнения поставленной задачи. Отложить же смену экипажей совершенно невозможно: и потому, что сейчас никому не было и не могло быть известно, когда эта операция закончится, и еще по той причине, что сам экипаж воспримет это как произвольное и ничем не оправданное нарушение их прав и условий контракта, в котором пункт о замене через каждые сто восемьдесят суток был прописан совершенно четко. Так что оставаться с возмущенным экипажем было бы, пожалуй, еще хуже, чем начинать поход с растренированной командой…»

Вот так размышлял адмирал Сигор, но, разумеется, держал все эти мысли при себе, справедливо считая любое проявление своих сомнений – хотя бы простым поднятием бровей – в данной обстановке совершенно невозможным.

Так что до дня смены все шло совершенно спокойно. Крейсеры эскадры без помех разогнались и ушли в прыжок, беспрепятственно локализовались в заранее выбранном сопространственном узле, проложили новый курс и через положенное время вынырнули в нормальном Просторе, в пяти сутках пути до того мира, который и являлся целью похода и пространство вокруг которого им надлежало с этого мига контролировать строжайшим образом.

В задачу эскадры входило также установление связи с теми, кто в этом мире находился, сообщение этой стороне определенных условий и дальнейшие действия – в зависимости от реакции противной стороны.

Однако с установлением связи адмирал решил несколько помедлить – до того, как замена экипажей наконец состоится и он поймет, на каком уровне готовности находится полгода отдыхавший второй состав.

Команду на проведение замены адмирал подал час в час, без задержки. И сразу же первая группа ушла по ВВ на Теллурианскую базу. Именно таким был порядок: сперва на борту освобождались места, затем их занимали вновь прибывшие, уходила новая группа – и прибывало еще столько же сменщиков… Благодаря мощности бортовых ВВ‑установок вся смена производилась в три таких приема и занимала один час двадцать минут.

Люди убывали, люди прибывали; в самом начале адмирал по трансляции попрощался со всеми и поблагодарил за службу, и вот уже в его каюту вошел убывающий последним капитан, как и полагалось, для прощания, а через двадцать минут на этом же месте будет стоять новый капитан с полагающимся рапортом, на который адмирал даст свое «добро», – и служба, на миг застывшая, тронется дальше, постепенно набирая скорость.

И через двадцать минут во флагманскую каюту действительно вошел человек. Но не тот, кого ждал адмирал; хотя и этот был во флотской форме, но такого капитана на службе Теллуса не было никогда. И рапорт его оказался несколько необычным:

– Адмирал, корабли эскадры покинуты вашими экипажами, которые теперь заменены моими людьми. Вы арестованы и будете содержаться на планете.

– Бред, – ответил адмирал. – Откуда ты взялся, паяц? – Он нажал на кнопку вызова. – Дежурный офицер, ко мне!

– Напрасно, – сказал «паяц». – Ни одного человека из вашего первого экипажа на борту, как вы знаете, не осталось, – но они не на Теллусе, они доставлены совсем в другой мир, откуда могут попасть куда угодно – только не сюда. А что касается второго экипажа, сменного, – он перехвачен при ВВ‑транспортировке, и сейчас эти люди находятся на нашей планете. Так что вам не из чего выбирать и не на что рассчитывать.

– Чей приказ вы выполняете?!

– Это, адмирал, вы сможете узнать в самом скором будущем.

3. Нужны еще пять Ра?

На Трешке каждый отдельно стоящий и сдающийся внаем коттедж снабжен, естественно, ВВ‑установкой – правда, лишь местного действия. Но и это неплохо. С ее помощью я мигом добрался до той самой городской станции – уже федерального масштаба, – на которую я и прибыл три месяца тому назад.

Площадь находилась в том состоянии, в каком я оставил ее в день прилета; разве что вербовочная вывеска теперь не прислонялась к стене пункта, но висела над входом в павильон. Похоже, идея вербовки на Улар, и вообще куда угодно, здесь успехом не пользовалась: ни около пункта, ни (это было видно сквозь широкое окно) в нем самом не было заметно ни единого кандидата в клиенты. Что было ясно с самого начала.

Сообщение этой планеты с другими мирами было достаточно вялым; я уже говорил, что среди убежденных курортников Федерации Трешка не пользовалась уважением, поскольку не успела еще понастроить у себя ни казино, ни бассейнов с кабинками и массажистками, ни кабаков, где кормили и поили бы чем‑то сугубо местным, чего ни в каком другом мире не подавали; такие блюда ценятся высоко, хотя если бы что‑то подобное подала вам дома к обеду жена, вы устроили бы ей сцену. ВВ‑порт, попросту говоря, пустовал – и я уверенно направился к ближайшей кабине, над дверцей которой гостеприимно светился зеленый индикатор. Я вставил карточку в прорезь, чтобы оплатить перенос. На дисплее засветилось: «Добро пожаловать в систему ВВ ХТСинус». Все нормально.

Нажал клавишу входа. Дверца распахнулась. Я вошел в кабину. Нажал клавишу «Старт».

И ничего не произошло. Дверца даже не потрудилась затвориться. Словно бы меня и не было и у меня не существовало желания уехать.

Ох, провинция…

Именно так подумал я, прежде чем нажать стартовую клавишу еще раз – причем с таким же результатом.

Неисправность?

Ладно, соседняя кабина тоже свободна. Как и все прочие.

Но и в этой кабине повторилось то же самое. И в третьей тоже.

Дальше я и пробовать не стал. Из третьей вышел, размахивая кейсом и взглядом отыскивая – кому бы выложить то, что бурлило сейчас в моей душе.

Искать пришлось недолго: дяденька в аккуратной форме служащего «ВВ ХТСинус» в самой середине зала утолял жажду из питьевого фонтанчика. Стараясь усмирить свои чувства, я подождал, пока он пил и потом вытирал губы пестрым платочком. Лишь после этого он перевел на меня спокойный взгляд. И не позволил мне даже начать, проговорив:

– На табло над входом смотрели?

– А чего я там не видал? – поинтересовался я крайне вежливо.

– А того, что там написано еще два, да почти уже три месяца назад. Давно не пользовались?

– Так каких там чудес наобъявляли? – хмуро поинтересовался я.

– Вот таких, что с указанного там дня кабины стартуют только при полной загрузке. Десятую неделю уже. Вот шестеро пассажиров соберутся – она и сработает.

– Кому это во сне приснилось? В честь чего такие порядки?

Он медленно пожал плечами, едва не коснувшись ими ушей.

– Да что‑то там такое где‑то пошло враздрай. Пропадают люди по дороге, особенно если в кабине один‑двое. Вроде перехвата, я так понимаю. А полная кабина, понятно, на промежуточную остановку не откликается – места все заняты.

– Какая‑то хреновина с морковиной. Кто‑то перед тем, как придумать такое, сильно принял на грудь. Или от богатства голова вскружилась: сколько ни гребут, все мало. И долго мне этих пятерых ждать?

Он снова выразительно подвигал плечами:

– Ну, может, к вечеру…

– Да что тут у вас – люди в землю вросли? Передвигаться перестали? Ладно, грабители. Ваша взяла. Плачу за все шесть мест! Запускай вагон.

– Денег у тебя не хватит, – ответил местный «коллежский регистратор, вэвэшной станции диктатор» (прости уж, князь Петр Иванович!). Обнаглел.

– Ты теперь как берешь – на министерском уровне?

Странно – он почти не обиделся. Хотя и насупился, говоря:

– Ну и мысли у вас, приезжих. У вас там что – все берут? (Я ухмыльнулся.) Мы еще не так высоко летаем. Но если я тебя одного отправлю – а мимо регистрации у нас не пройдешь, – то меня выгонят на веки вечные. А мне еще лет двадцать тут работать. Ставка растет с выслугой, премии, подарки по праздникам – сможешь мне все это возместить? Кишка тонка. Так что хоть бы ты за двенадцать мест платил – ничего не выйдет. Расслабься.

– Едва собрался, – ответил я, – расслабляться мне не в цвет. Да что, в конце концов, происходит: война, что ли, началась? Кто с кем? Или Простор штормит? Но людям же надо передвигаться! И как же они теперь это делают?

– Ну, по‑разному. У кого не горит – кучкуются по шестеро, даже списки составляют – дня за два‑три. А те, кому приспичило до последнего, сейчас больше идут на корабли. Надежнее все же. Хотя, конечно, скорость не та.

– Сумасшедший дом наша Федерация. Корабли‑то хоть летают? Или тоже стали сбиваться в караваны?

– Да вроде бы пока по расписанию.

После этого собеседования со специалистом я задержался на станции ровно на столько, сколько требовалось времени, чтобы получить назад свои деньги. Вышел, остановил скользун и велел везти меня на космодром. Благо он был недалеко от единственного в этом мире города.