Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 102 страниц)

Глава 14. Лесники, лесничие, лесорубы, или Грибочки по-дятловски

В «Дороге к Мертвой горе» я допустил ошибку. Слишком бегло обрисовал роль в Ремпеля в документальной части, равно как и его альтер эго Рейснера в художественной.

(Напомню, что и Рейснер, и Рогов с Гридневым, – исключительно плод моей писательской фантазии. И пытаться проецировать преступления, совершенные ими, на реальных людей, причастных к дятловской трагедии, и грешно, и смешно. Это литературные персонажи, не более того. Иллюстрируют кое-какие авторские догадки.)

В результате столкнулся с читательским непониманием: не мог, дескать, какой-то там лесник успешно шантажировать «крестного отца» местной мафии. Кто бы ему выделил долю в криминальном бизнесе? С какой такой радости? Закопали бы под елкой, и конец истории.

В общем, люди слабо понимают, чем лесничий отличается от лесника. Даже Ракитин, знающий всё на свете, упорно в своем исследовании именует лесника Ивана Пашина лесничим – Алексей Иванович тоже не понимает, кто такой лесничий, чем занимается, какую власть имеет в районе…

А власть лесничий Ремпель имел немалую. И он (глава лесничества), и Ряжнев (начальник лесного участка, командовавший лесорубами) руководители из одной системы, из Минлеспрома, но из разных его подразделений, и официально ни один из них не был другому начальником. Однако как раз Ряжнев зависел по службе от Ремпеля, и весьма сильно, а не наоборот.

Именно лесничество отводило участки леса под вырубку. И Ремпель мог выделить участок с хорошими подъездными путями и с отличными деревьями: сосны стоят, как солдаты в строю, одна к одной, план сделать легко и просто. А мог поступить иначе: загнать лесорубов на удаленные неудобья, куда надо торить зимник через болота, и где лес стоит плохонький, едва лишь четверть его пойдёт в счет плана по деловой древесине, а остальное на дрова, – и как там жилы ни рви, но план не выполнишь и премию не получишь.

Мало того, после завершения лесорубных работ участок надлежит сдать по акту, и сдать опять-таки лесничеству. Чтобы не валялись там, например, и не гнили груды срезанных ветвей и сучьев, не мешали лесопосадочным работам, если таковые запланированы. А если не запланированы, то чтобы не мешали самосеву.

Уже в наше время, в начале 2000-х годов, мне доводилось слышать от граждан, занимавшихся лесозаготовками в Ленобласти: завершив вырубку, делянку можно хоть вылизать, убрав всё до последней шишечки-хвоиночки, хоть спиртом протереть, – но пока на лапу не дашь, акт приёмки подписан не будет.

Так строились отношения лесничества и лесозаготавливающего участка во времена, так сказать, мирные. Если же случался масштабный лесной пожар, то руководил борьбой с ним лесничий и получал для того диктаторские полномочия в районе: и пожарные, и милиция, и другие службы переходили в его подчинение. И лесорубы тоже – вместо обычных своих дел вырубали огнезащитные просеки и копали канавы, предохраняющие от низового пала.

То есть Ряжнев от Ремпеля зависел, и сильно. Но это если рассматривать их официальные взаимоотношения.

А если взглянуть на нелегальные? На криминальные, называя вещи своими именами? Не так уж важно, насколько точны авторские предположения о криминальном бизнесе, высказанные в «Дороге к Мертвой горе», – на Севере, вдали от цивилизации, любой босс районного масштаба, обладающий властью и ресурсами, крутил какие-то незаконные схемы. Любой. Бессеребрянников и нестяжателей система отторгала очень быстро.

* * *

Да, Гриднев (здесь я вынужден вернуться к именам персонажей из художественной части книги) наверняка имел в распоряжении людей с криминальным прошлым, способных выполнить самые щекотливые поручения.

Но ведь и Рейснер не институтом благородных девиц заведовал! Ему подчинялся штат лесников, лесных объездчиков, техников-лесоводов и т. д.

А лесники в то время и в том районе…

Ну, задумайтесь на минутку: человек живет в одиночестве или с семьей посреди глухой тайги. А вокруг раскиданы зоны в количестве и ассортименте. В любой момент могут пожаловать беглые зеки. Плюс браконьеры, плюс незаконные порубщики, плюс… Короче говоря, закон – тайга, прокурор – медведь. Не так уж трудно представить, что за люди исполняли там и тогда должности лесников, – ни разу не кисейные барышни. Наверняка хватало и бывших сидельцев, и прошедших суровую жизненную школу в других местах.

Помните старый анекдот: несколько дней немцы вели бой с партизанами за сторожку лесника, а потом вернулся хозяин и навалял и тем, и другим? Не на пустом месте тот анекдот родился.

Однако северные лесники, какими бы крутыми не были, сильно зависели от своего начальства, от лесничего. И волей-неволей делились с ним левыми доходами. Ведь у лесника на своем низовом уровне власть тоже немалая. Захочет кто-то заготовить подводу дров без порубочного билета – плати леснику. Или лес понадобится на постройку баньки – опять же обращайся по тому же адресу. Это только кажется, что если живешь рядом с бескрайней тайгой, то можно легко и просто срубить несколько деревьев, никто и не заметит. Заметят. Не бывает у нас бесхозного леса, присматривают за ним весьма тщательно.

И лесничий может выделить леснику участок кормный, рядом с населенными местами, где жители станут постоянно обращаться по разным надобностям, и отблагодарить не позабудут. А можно заслать лесника в дальние таежные ебеня, куда ворон костей не заносил, – там за лесом тоже приглядывать необходимо, но монетизировать полномочия «лесного хозяина» гораздо труднее.

Еще один значимый момент. Если орлы Гриднева имели стволы, то оружие это было наверняка нелегальное, никто бы недавнему заключенному не выдал разрешение даже на охотничье ружье. А люди Рейснера были вооружены вполне официально, им полагалось служебное оружие. Более того, имелись полномочия это оружие применять для пресечения незаконной рубки леса. В принципе, лесник мог застрелить в лесу кого угодно, а потом не прятать труп, а положить рядом с ним топор – дескать, незаконный порубщик оказал активное сопротивление. И вместо ареста, суда и срока получил бы лесник благодарность в приказе и денежную премию.

Учитывая все вышеизложенное, решился бы кто-то без крайней нужды ссориться с главой Вижайского лесничества? Я бы не стал.

* * *

Фигура одного из подчиненных лесничего Ремпеля – лесника Ивана Пашина – давно привлекает внимание дятловедов: дескать, этот малообразованный таежник далеко не так прост, как представляется с первого взгляда, и знал о дятловской трагедии гораздо больше, чем рассказывал следствию.

И в этом с дятловедами можно согласиться, в отличие от прочих дятловедческих выдумок (о тайной службе Золотарева в КГБ или Абвере, о зловещей роли киномеханика Хатанзеева, прокрутившего дятловцам аж три фильма, о злодействах ивдельлаговского капитана Чернышова, якобы перестрелявшего мирных туристов вместо беглых зеков, и прочая, и прочая).

Даже если не рассматривать информацию, появившуюся в новом тысячелетии, когда древние старики поселка Вижай «вспоминали» много любопытного об Иване Пашине после наводящих вопросов Майи Пискаревой и других дятловедов, даже если изучать только документы 1959 года, – все равно к Ивану Пашину возникает множество вопросов.

Разумеется, следствие лесника Пашина допросило (допрос вел юрист 1-го класса Кузьминых, заместитель ивдельского прокурора Темпалова). Иначе и быть не могло, всё-таки именно лесник обнаружил палатку дятловцев вместе с туристами-поисковиками Слобцовым и Шаравиным. Однако развернутыми ответами Пашин следствие не порадовал, отвечал сжато и коротко, без подробностей. Да, нашли палатку там-то и там-то. Нет, никаких следов непосредственно рядом с ней не было, все оказалось заметено. Да, позже нашли четыре трупа. А еще чуть позже Пашина забрал оттуда вертолет и доставил домой, в поселок Вижай.

Юрист Кузьминых еще немного поспрашивал лесника о манси, об их верованиях и обычаях, об отношении аборигенов к русским (следствие как раз отрабатывало «мансийский след»), оформил показания протоколом и отпустил Пашина восвояси.

Никакой ценной информации из этого допроса не извлечь, нет в показаниях Пашина ничего нового, чего не сказали бы к тому времени другие опрошенные.

А вот студенты-поисковики, общавшиеся с лесником в ходе поисков, оказались куда более словоохотливыми. Из того, что они говорили о Пашине, складывается крайне любопытная картинка – её, как мозаику, приходится собирать из отдельных кусочков, разбросанных по разным документам, но дело того стоит.

Для начала отметим, что Иван Пашин всячески старался увести поисковую группу Слобцова в сторону от места гибели дятловцев. Утверждал, что туристов, конечно же, сдуло ветром в некий «провал» у горы Отортен, и надо искать их там, а не в районе Холатчахля.

Студент Вадим Брусницын, входивший в группу Слобцова, показал на допросе:

«Первая группа (Слобцов, М.Шаравин и проводник Иван Пашин) по азимуту, взятому с лыжни группы Дятлова вышли на перевал Ауспия – Лозьва. Проводник настойчиво уверял нас в том, что группа непременно провалилась в провал у г. Отортен».

Любопытно… Откуда такая уверенность? И для чего такая настойчивость? Если бы Пашин ничего не знал о судьбе дятловцев, тогда он мог бы лишь предполагать… А вот если знал, но хотел оттянуть нахождение палатки, насколько это возможно, то все сделано правильно.

Самое интересное, что группа Слобцова уже провела к тому времени поиск на вершине Отортена. Вот только…

«Группа Слобцова на Отортен не взошла (они приняли соседнюю вершину за Отортен и сходили на нее)», – пишет в своем поисковом дневнике Юрий Блинов.

Подтверждаю: вершины Северного Урала и впрямь похожи между собой. Человеку, с местностью не знакомому, ошибиться недолго, даже при наличии карты (поисковикам Слобцова не пришлось копировать планы Ремпеля, их военные снабдили картой-километровкой).

Но Иван-то Пашин, проводник, знавший округу как свои пять пальцев, – он тоже перепутал две горы? И заплутавшие поисковики, кстати, потеряли день в результате этой ошибки…

Впрочем, Брусницын на допросе нарисовал несколько иную картину: не мы, дескать, плутали, а во всем виноваты вертолетчики, – высадили не там, где их просили. Никто не любит признаваться в своих оплошностях.

Дальше еще интереснее. Поисковики обнаружили последнюю стоянку Дятлова в лесной зоне, в верховьях Ауспии. Там же под защитой деревьев сохранилась дятловская лыжня – но дальше, в предгорьях, она обрывалась, была заметена.

Группа Слобцова разбилась на подгруппы. Две из них занялись поиском следа, который теоретически могли оставить дятловцы, продолжив маршрут после вылазки к Отортену. Еще одна подгруппа пыталась отыскать лабаз, а Слобцов, Шаравин и Пашин занялись вот чем:

«…Они дальше пошли ихним (дятловским – В.Т.) азимутом, вышли на перевал, разделяющий долины Ауспии и Лозьвы, где, оставив уставшего проводника, пошли по склону высоты 1079 вверх к привлекшей их внимание черной точке, которая оказалась порванной, полузасыпаной палаткой Дятлова». (Допрос поисковика Лебедева, члена группы Слобцова, лист 314 УД.)

Всё любопытнее и любопытнее… Задумайтесь: трое идут на лыжах, причем налегке, никакого тяжелого груза у них нет, в отличие от дятловцев. И погода хорошая в сравнении с вечером 1 февраля, раз уж едва торчащая над снегом палатка видна издалека.

Идут, и прошли никак не более двух километров, увидели на склоне нечто темное и непонятное, – и вдруг Пашин заявляет: устал, передохну, идите дальше без меня. И Шаравин со Слобцовым добираются до палатки вдвоем.

Как всё это понимать?!

Ивану Пашину на тот момент едва исполнилось пятьдесят, до старческой немощи еще далеко. Нет, разумеется, можно и к полтиннику обзавестись таким букетом хронических болячек, что пройдешь чуток на лыжах и остановишься, сраженный одышкой. Но как, извините, в таком случае Пашин мог исполнять обязанности лесника? Эта работа предусматривает постоянные длительные переходы, пешие летом, лыжные зимой… И кто в таком случае додумался отправить больного человека в горы, проводником спасателей?

И Слобцову, и Шаравину к тому времени не исполнилось двадцати, Пашин должен был казаться им стариком, – и мальчишки не удивились его внезапному приступу немощи, не призадумались.

А вот мы удивимся. И призадумаемся. В результате раздумий получается, что Пашин ЗНАЛ, что непонятное темное нечто – именно палатка, и не захотел к ней идти, срочно симулировал усталость. Почему, интересно?

В моей версии ответ есть, и достаточно очевидный.

Иван Пашин у палатки уже побывал. Вскоре после завершения трагедии – когда стало ясно, что погоня, посланная по дятловскому следу, исчезла, как в воду канула.

Скорее всего, именно Пашин переместил фонарик, лежавший на кровле палатки – так, что тот оказался поверх снежного слоя (Слобцов крайне удивился такому положению фонаря). Тела дятловцев, имевшие следы насильственной смерти, спрятал в овраге тоже Иван.

А не пошел он со Слобцовым и Шаравиным по одной простой причине: на нем была та же самая обувь, что и в первый его визит к палатке. Может, не задумался сразу об этом нюансе, может, понадеялся, что последний бивак туристов отыщет другая группа, благо Пашин прилагал к тому все усилия.

В каком состоянии снег непосредственно у палатки, сохранились ли там следы, Иван не мог знать. А вдруг студенты обратят внимание, что их спутник и проводник оставляет на снегу следы подошв, полностью идентичные тем, что уже имеются на стоянке дятловцев? Нехорошо могло получиться…

Мы-то знаем, что никаких следов в радиусе десятков метров от палатки не сохранилось, и лесник мог шагать к ней смело. Но это послезнание. А Пашин поступил для своей степени информированности очень мудро и рассудительно. Появился у палатки позже (там было уже изрядно натоптано), убедился: никаких старых следов нет, – и лишь тогда снял лыжи.

А вот позже, вечером, когда поисковики распивали найденный в дятловской палатке спирт, он поступил уже не очень мудро: предложил выпить за упокой души пропавших. При том, что остальные еще надеялись на чудо, еще верили всему вопреки, что отыщут своих друзей живыми, – и пили за их спасение. Как никогда Штирлиц был близок к провалу, не иначе выпитый спирт подействовал. Однако пронесло, следствие не уцепилось за этот эпизод, и про странный приступ усталости вопросы тоже не прозвучали.

В общем, недоработали т.т. Кузьминых, Темпалов и Иванов с лесником Иваном Пашиным. Легко он отделался.

* * *

«Печка – великое дело», – написал в походном дневнике Игорь Дятлов незадолго до гибели, и был совершенно прав.

В нашей палатке, спасибо газовой печке, температура установилась практически комнатная. И я лишь по контрасту понял, как прохладно было снаружи. Раньше как-то не замечал, вообще не обращал внимания, – не до того, столько вокруг всего интересного.

…Когда-то, в советские времена, пользовались популярностью консервы «Завтрак туриста» – довольно скверного качества, если начистоту, но кто не мог раздобыть дефицитную тушенку, тот брал в походы, на рыбалку и на охоту именно эти банки. Время завтрака давно прошло, да и советские времена тоже, и в палатке нас поджидал «Обед туриста» – приготовленный, что характерно, без использования консервов.

Раскладной стол ломился от самых разных блюд, однако мой аппетит, вот досада, как исчез утром в неизвестном направлении, так до тех пор и не вернулся. Но одно блюдо я должен был попробовать непременно…

Илл. 38. Скромный походный обед в палатке. Можно разглядеть главное (для меня) блюдо, «грибы по-дятловски», я не мог его не отведать.

Один обжаренный грибок, второй… На вкус ничего, съедобные. И желудок уже не протестует, уже согласен принимать твердую пищу.

В палатке было тепло. И это расслабляло после бодрящего холодка перевала. Сергей Согрин вообще считал, что печка в походе – излишняя роскошь, что перепады температуры только вредят туристам, и тоже был по-своему прав. Вредят. Не хочется выходить на холод, и делать ничего не хочется, и к кедру шагать не хочется… А хочется закрыть глаза и…

…и я закрыл глаза, а когда поднял веки, понял, что невзначай отключился и пробыл в отключке черт знает сколько: Данила и Юры в палатке нет, и стола со снедью нет, уже вынесли, значит, до отлета всего чуть, и меня Данил провел как младенца, и… да где же выход-то из палатки? что-то с ней произошло, словно бы стала больше, длиннее, а вот выход напрочь исчез, наверное, дежурные что-то напутали и не приделали полог из простыней, вместо того наглухо зашили брезент, недотёпы, ладно хоть под ногами валялась финка Коли Тибо – хорошая, острая, на заказ сделанная из инструментальной стали, но что-то с ней тоже произошло странное, как и с палаткой, – вернее, с ее размерами, за текстолитовую рукоять пришлось хвататься двумя руками, иначе не взять, но кое-как ухватился, и туго натянутый брезент развалился, едва его коснулось острие, распался огромной прорехой, и я шагнул наружу: вертолета у палатки не было, и ничего и никого не было, – улетели! бросили! – оставили одного, совсем одного, а сами летят обратно, лежат в отсеке в спальных мешках – холодные, мертвые – да и мне осталось недолго, ну и плевать, зато схожу к кедру, спокойно так схожу, без глупых споров и пререканий, – решил я и пошагал вниз по сугробам, оставляя отчего-то сразу несколько цепочек следов, – смешно, в натуре, словно сороконожка какая-то; палатка и нож выросли в размерах, а вот с головой случилось другое: сжалась, съежилась от холода, стала с грецкий орех размером, и в крохотных полушариях осталось место лишь для одной мысли: к кедру, бля, к кедру! – и я размашисто шагал к кедру, не замечая курумников, вокруг было светло, но небо нависло над Холатчахлем ночное, черное, и творился в вышине дурацкий бильярд: летали огненные шары, и с грохотом сталкивались, и закатывались в лузы, и тихо там гасли, я не обращал внимания, пустое, главное – дойти до кедра… Хрен тебе, не дойдешь, сдохнешь, глумливо сказала Сорни-Най, ее кухлянка была измазана кровью и обшита черепами, и вместо лица тоже скалился череп. Свали, отмахнулся я, тебя вообще нет и не было никогда, ты миф, фольклор и горячечный дятловедческий бред! Обиженная Сорни отвалила, а я уже входил в тайгу, кедров было там до хрена и больше, но нужный долго искать не пришлось – рядом лежали двое припорошенных снегом мертвецов, но оказались живыми: приподнялись, замахали призывно руками, – не спите, сказал я им, подбрасывайте топливо в костер, а я пойду за Зиной, ее непременно надо спасти, вытащить из курумников… сейчас пойду, только передохну минутку, убегался, – сказал и прикорнул под кедром, прижался щекой к коре, она оказалась удивительно теплой… да что там, просто горячей она оказалась – это же печка, изумленно понял я, не хуже газовой, как-то внутрь попал огонь лесного пожара, и сердцевина тлеет, тлеет, тлеет… надо всем рассказать и всех собрать сюда, согреемся и спасемся… И думать не мечтай! это мой священный кедр! – визгливо проорала Сорни-Най и ткнула мне в плечо костяным кулаком. – Нехрен под ним дрыхнуть! Просыпайся, Палыч, просыпайся!

* * *

– Просыпайся, Палыч, просыпайся! – кулак ткнул меня в плечо. – Давай, помянем ребят!

– Где коньяк? – очумело спросил я у Сорни… тьфу, у Данила спросил, конечно же.

– Какой коньяк, ты о чем? Поминают только водкой, не чокаясь.

– Надолго я тут отключился?

– Да вроде нет, не больше минуты прошло, как грибками подкреплялся…

Надо же, хрень какая лютая пригрезилась всего за минуту, причем после безобидных жареных шампиньонов… Всё, к грибам больше не притронусь, мало ли что, всякое в жизни случается – вдруг окажется среди них один не совсем безобидный? Лучше опробую рыбные закуски, выглядят аппетитно.

– Не чокаясь! – напомнил Данил, разливая.

И мы выпили за упокой души Игоря Дятлова – совсем как лесник Иван Пашин много десятилетий назад.

Глава 15. Денежный вопрос, или Как меня догнал Холатчахль

Итак, мы выпили за упокой души Игоря Дятлова.

Потом помянули Зину Колмогорову, потом сделали паузу, и как-то сам собой зашел разговор о любимых женщинах, Данил говорил о Гюзель, я о Даше, – выпили за их здоровье, и за то, чтобы никогда они не попадали в такие места и такие ситуации.

Потом помянули Семена Золотарева и сошлись во мнении, что даже наше поколение изрядно измельчало в сравнении с теми титанами, а уж те, кто идет за нами…

Потом… Ладно, не буду перечислять поименно всех, кого тогда помянул (Данил быстро отстал, сказав, что пока еще не в лучшей своей форме после прогулки по курумникам).

Итог был предсказуем. К кедру я не попал.

* * *

Случается такое, и нередко: проснешься и не сразу понимаешь, где ты есть и как там очутился.

Вот и я, проснувшись в улетавшем с перевала вертолете, не сразу понял. Показалось, что вокруг вторая серия пригрезившегося в палатке бреда, что вновь угодил в иллюзорный и сюрреалистичный 1959 год. Потому что первым делом увидел лежащий рядом спальный мешок. Не пустой – в тусклом свете, сочившемся из иллюминаторов вертолета, были видны контуры человеческого тела. Нестерпимо захотелось проснуться еще раз, по-настоящему. Ведь именно так, в спальных мешках, вывозили вертолетом с Холатчахля тела дятловцев из первой пятерки.

Наваждение быстро развеялось. Разумеется, рядом лежал не мертвый Рустем Слободин, а Данил, и вполне живой. На него снова напал привязавшийся на Мертвой горе озноб, он прилег, накрылся спальным мешком.

Илл. 39. Обратный путь: задремал, разморило.

Спать после шокирующего пробуждения расхотелось совершенно, и оставшуюся дорогу я провел, наблюдая с высоты, как тайгу наползают сумерки, и она – черная, мрачная – становится еще чернее.

В тот момент я не подозревал, что Холатчахль догонит и меня, причем очень скоро, что недолгий сон в вертолете окажется единственным за трое суток, что… Впрочем, об этом стоит рассказать отдельно и чуть позже.

* * *

В этой книге даны ответы на ряд вопросов, возникших у читателей после прочтения «Дороги к Мертвой горе», и на ряд придирок к авторской версии, отчасти справедливых, отчасти не очень. Но отвечал лишь на то, что показалось действительно значимым, а пустые и беспочвенные претензии в основном проигнорирую, уж извините.

Например, на форуме taina.li какой-то суровый дятловед (не иначе как по девичьей специальности лингвист или филолог), заявил: нечего читать эту книгу, дескать, автор сразу же выдает свою некомпетентность тем, что пишет название горы как «Холатчахль»! А в соответствии с правилами мансийского языка надо писать Холат-Сяхыл, и никак иначе!

Лень отбиваться от обвинений такого уровня. По правилам мансийского языка, знаете ли, надо и название речки Ауспии писать иначе: Ауспи-Я. Коротенькое слово «я» у манси обозначает совсем не то, что у русских, а ручей или небольшую реку. Но книга-то написана на русском языке и для русскоязычных читателей, а им нет дела до того, что по правилам чужих языков стоит писать Пари вместо Парижа, Хамбург вместо Гамбурга и Ауспи-Я вместо Ауспии.

Таких придирок много, и рассматривать их смысла нет. Но недавно прозвучала действительно значимая. Вот какая: «Золотарев тащит в трехнедельный поход по глухим местам сумму, эквивалентную, допустим, трем миллионам рублей. Сберкассы отменили как класс? Я когда за грибами иду, больше штукаря не беру…»

Вопрос интересный. И смыкается с тезисами тех дятловедов, кто критикует мое утверждение о вопиющей, бросающейся в глаза нищете Тибо-Бриньоля. Деньги в походе, в тайге и горах, вообще не нужны, уверяют дятловеды. Так что более чем скромная сумма в один рубль, обнаруженная у Николая, совершенно не свидетельствует о его бедности.

Неубедительно. Даже в безлюдной тайге деньги могут внезапно понадобиться (прикупить свежего мяса у охотника-манси, например). Но ведь кроме гор и тайги, дятловцы проезжали через Серов, Ивдель, Вижай и планировали вновь проехать через эти населенные пункты на обратном пути. Магазины, буфеты, столовые там функционировали и советские денежные знаки принимали. У туристов вполне могло возникнуть желание после однообразного походного рациона купить бутылочку пивка, или шоколадку, или хотя бы пирожок. Финансовые активы Коли Тибо потратиться на пиво не позволяли. И шоколад был ему не доступен. Даже на пирожок, скорее всего, пришлось бы с кем-нибудь скидываться.

Однако надо признать: в «Дороге к Мертвой горе» денежный вопрос был рассмотрен поверхностно, по вершкам. Сейчас попробуем копнуть поглубже. И откопаем множество занимательных фактов.

* * *

Противники криминальных версий любят употреблять такой аргумент: а почему же у погибших дятловцев сохранились все их деньги? Неплохая сумма, около двух тысяч рублей, между прочим. Любые гипотетические убийцы – беглые зеки, мансийские охотники, черные старатели и т. п. – непременно бы эти деньги забрали.

Ценность этого аргумента сомнительная. Поскольку материалы уголовного дела и дневники дятловцев, к нему не приобщенные, свидетельствуют: денег у «Хибины» могло быть с собой значительно больше, чем заприходовали следователи, а позже вернули родственникам и в кассу профкома УПИ. Выяснить этот факт просто, достаточно сравнить разбросанные по УД показания разных людей, – прокуроры их сравнивать не стали, а вот мы сравним.

Начнем с Александра Колеватова. Денег ни на нем, ни среди его вещей не нашли. Вообще никаких, даже захудалой рублевой купюры, как у Тибо-Бриньоля.

Однако вот что рассказала прокурору Иванову старшая сестра погибшего, Римма: она, оказывается, вручила брату 300 рублей непосредственно перед отъездом. На всевозможные нужды, что могут возникнуть в походе. Римма Колеватова к тому времени уже пять лет как закончила вуз, работала завучем в школе, доход имела всяко больший, чем брат-студент, так что её родственная помощь выглядит вполне обоснованной.

Более того, Римма назвала даже номинал купюр, переданных Александру – три сотенных бумажки. И ненавязчиво поинтересовалась у прокурора: нельзя ли получить эти деньги обратно? Нельзя, веско ответил Иванов, не было у вашего брата никаких денег. Вот вам часы карманные, вот ключ плоский от английского замка, вот носовой платок… Вот даже финский нож в кожаных ножнах, пишите расписку и забирайте. А денег, извините, нет.

Разговор этот не вошел в широко известный протокол допроса Риммы Колеватовой, он состоялся в другое время и отражен во втором томе уголовного дела (лист 50).

Вопрос: куда подевались деньги, полученные Александром Колеватовым от сестры?

Может быть, он внес их в общую кассу «Хибины», куда все участники похода сдавали по 350 рублей? Нет, такое объяснение не годится. Передача денег состоялась 23.01, то есть в день отъезда группы из Свердловска, когда все взносы были давно собраны и большей частью истрачены: на них приобрели продукты, билеты на поезд до Серова и т. д.

Или Александр успел истратить все деньги, пока маршрут пролегал по населенным местам? А на что? На триста рублей по ценам 1959 года можно было приобрести три ящика пива, здоровенный мешок пирожков на закуску, и осталось бы еще на шоколад и мороженое.

Разумеется, можно придумать множество ответов на вопрос: где деньги Колеватова? Потерял, украли в поезде, позабыл дома, отдал старый долг, проиграл в карты… А можно предположить иное: вся сумма, что осталась от трехсот рублей после дорожных затрат, лежала-таки среди вещей Александра. А потом перестала лежать. Другие факты, рассмотренные ниже, свидетельствуют в пользу именно такого предположения.

* * *

Казалось бы, с деньгами Рустема Слободина все ясно и понятно. На его теле, в кармане ковбойки, нашли 310 рублей, изъяли их под протокол в присутствии понятых, позже вернули родственникам под расписку. Все чинно и благородно, комар носа не подточит.

Но всё не так просто. Есть основания утверждать, что Слободин имел с собой гораздо большую сумму, что в кармане ковбойки лежали не все его деньги.

Вот что рассказал 15 апреля на допросе поисковик Слобцов, на пару с Шаравиным первым подошедший к палатке дятловцев:

«Когда я 26.2.59 г. смотрел, под палаткой увидел следующее: сама палатка была разорвана, у входа лежали продукты в ведре, во фляге была какая-то жидкость – спирт или водка, в ногах лежали продукты в мешках, одеяла были развернуты, под одеялами разложены ватные куртки, штормовки, а под ними разостланы были рюкзаки. У входа висела куртка Слободина, в грудном кармане которой находились деньги примерно 800 руб». (Лист 299 УД.)

Любопытно… И куда же подевалась куртка-штормовка с лежавшими в кармане деньгами?

Там и осталась висеть, сказал Слобцов, не моргнув глазом. Дословно: «находившиеся в палатке вещи не трогали» (там же).

Об уголовной ответственности за дачу ложных показаний поисковика предупредили в начале допроса, что не помешало ему беззастенчиво солгать. Выяснилось это быстро, уже 20 апреля, по время допроса студента Лебедева, входившего в поисковую группу Слобцова. Вот что он сообщил о событиях того вечера, когда была найдена палатка:

«Так как уже было поздно, они (Слобцов и Шаравин – В.Т.), захватив ледоруб, фотоаппарат, дневник (кажется, Слободина), китайский фонарик и некотор. др. вещи, какие точно не помню, вернулись с проводником к месту ночлега и рассказали нам о виденном».

Ледоруб и фонарик лежали снаружи, спору нет, но слова о фотоаппарате и дневнике уже крепко подставили Слобцова: вещи из палатки он всё-таки забирал, а на допросе солгал. Однако создается впечатление (и далеко не в первый раз), что следствие вообще не занималось такой ерундой, как сличение показаний разных людей об одном и том же.

Лебедев, отметим, самого главного не сказал: юлил, вилял и ссылался на плохую память. Причины его забывчивости выясняются, стоит прочитать показания другого поисковика, Брусницына, он тоже входил в группу Слобцова и знал обо всем не понаслышке. Вот что он рассказал прокурору Иванову почти месяц спустя, 15 мая:

«Ребята при попытке взобраться на хребет высоты 1079 обнаружили покинутую палатку. В лагерь ими были принесены три фотоаппарата, куртка Слободина, ледоруб, который был воткнут рядом палаткой, фонарь, найденный у палатки и фляга спирта» (лист 365 УД).

Вот и нашлась куртка Слободина с деньгами в кармане. А из показаний Лебедева ясно, как установили ее принадлежность: купюры вещь анонимная, но там лежал в кармане подписанный блокнот – походный дневник Слободина. Этот дневник редко упоминают исследователи дятловской трагедии, и следствие он не заинтересовал. Делая записи, Рустем не переусердствовал: краткий словарик мансийских слов да незаконченный текст песни в жанре «городской романс», – вот и всё, что нашлось в его дневнике.