Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 102 страниц)

У читателей может возникнуть недоуменный вопрос: а куда и зачем, собственно, отлучились в закатный час Золотарев и Тибо-Бриньоль?

Ответ есть, но чтобы его обосновать, предстоит разобраться еще с одним постулатом дятловедения.

Постулат № 3. Дятловцы планировали холодную ночевку на склоне Мертвой горы

Казалось бы, а что еще они могли планировать, если запаса дров нет, а палатку разбили на голом безлесном косогоре?

Все их дрова – чурбак, обнаруженный рядом с палаткой, и его явно не хватило бы ни для приготовления горячей пищи, ни для того, чтобы протопить палатку.

(Справедливости ради надо отметить, что единственный человек, поисковик Шаравин, утверждал, будто найденная в палатке дятловская печка была загружена дровами, т. е. ее все же собирались затопить. Но доверия это свидетельство не вызывает: оно прозвучало много лет спустя, когда заслуженные ветераны вообще вспоминали много странного, подтверждающего их личные версии произошедшего. А в документах 1959 года печка фигурирует либо без упоминания о том, что лежало внутри, либо с упоминанием: лежали там секции складной вытяжной трубы.)

Но вот вопрос: если Дятлов решил штурмовать Отортен, ночуя при минусовой температуре и питаясь всухомятку, – зачем тогда туристы вообще потащили с собой печку? Она была достаточно легкая, но все же несколько килограммов весила, и гораздо логичнее было бы оставить этот лишний и бесполезный вес в лабазе. А на обратном пути забрать. Двуручная пила и два больших топора при таком раскладе – тоже бесполезный груз, и их тоже логичнее оставить в лабазе.

Представляется, что хотя бы ночь с 1 на 2 февраля дятловцы все же планировали провести в тепле, – иначе наличие у них печки ничем не объяснить. А вот пройти за дневной переход 1 февраля всего лишь два километра отнюдь не планировали.

Нет, они собирались преодолеть перевал и вновь спуститься в долину Лозьвы – там было топливо, там была защита от ветра – и пройти им оставалось всего ничего.

Ночевка на голом склоне – экспромт, вынужденное решение, принятое вопреки первоначальному плану. Отчего Дятлов резко изменил свои намерения – вопрос отдельный, мы вернемся к нему позже. Сейчас просто констатируем: печка есть, но топить ее нечем – предстоит холодная ночь.

Вообще-то ничего смертельно опасного в холодной ночевке нет. Как мы помним, согринцы заканчивали маршрут без палатки, ночуя в снегу, – и все остались живы. Но тут на первый план выходит вопрос снаряжения. У туристов из группы Согрина по крайней мере имелись спальные мешки. История умалчивает, какие именно, – в те годы, например, шились очень теплые мешки из собачьего меха, позволяющие в самом буквальном смысле ночевать прямо в сугробе. В конце концов, северные собаки ночуют именно так и не замерзают.

Но у дятловцев-то даже примитивных, из стеганых одеял сшитых спальных мешков не было!

Есть еще один нюанс. В расследовании Шкрябача-Соловьева 2015 года приводится любопытный факт (а это расследование и впрямь можно назвать таким словом, в отличие от большинства дятловедческих изысканий – все-таки занимались им два профессиональных криминалиста). Вот какой:

«При анализе данных ближайших к месту событий метеостанций Ивдель, Няксимволь и Бурматово, расположенных от места трагедии соответственно в 117, 95 и 66 км, в районе в ночь с 1 на 2 февраля 1959 г. прошел (продолжительностью не менее 10 часов) фронт циклона, сопровождавшийся сильным снегопадом, усилением ветра до ураганного (20–30 м/сек) в направлении с северо-запада на юго-восток и падением температуры окружающей среды до –4 °C»[15]15
  Шкрябач С. Я. «Тайна гибели группы Дятлова – взгляд криминалиста», ж. «Мир криминалистики», № 2/2017, стр. 37


[Закрыть].

Падение температуры на двадцать градусов – это серьезно. Минус 40 с сильным ветром – это еще серьезнее.

Если дело происходит в ветхой палатке, установленной на самом ветродуе, при отсутствии спальных мешков и топлива для печки – ночевку в таких условиях можно расценивать как попытку коллективного суицида.

Разумеется, вечером, когда туристы растягивали палатку, приближение погодного катаклизма могло ничто не предвещать. А радиоприемник Дятлов с собой не взял, хоть и планировал, и послушать прогноз погоды не мог.

И все же представляется, что в группе был человек, предсказавший наступление холодного фронта без помощи синоптиков. Что называется, по приметам. Человек этот – Семен Золотарев.

Дело в том, что той же самой зимой Золотарев угодил в экстремальную ситуацию, связанную именно с резким похолоданием.

Уже упоминавшийся в этой книге Е. Постоногов, работавший на Коуровской турбазе в 1959 году младшим инструктором, вспоминал, что в декабре Золотарев вел группу по маршруту. Это был внекатегорийный поход, скорее даже многодневная пешая прогулка – группа не ночевала в палатках, маршрут был проложен так, чтобы останавливаться на ночевки в деревнях. Неожиданно мирный отдых по профсоюзным путевкам обернулся весьма жестким экстримом – ударило резкое, до минус пятидесяти, похолодание. Золотарев, как руководитель похода, проявил себя лучшим образом: вывел группу к железной дороге, к заброшенной сторожке путевого обходчика – выломали дверь, набрали дров, растопили печку. Никто не только не погиб, но даже не обморозился.

Можно обоснованно предположить, что приметы, предшествующие столь быстрому похолоданию, Золотарев запомнил. И вечером 1 февраля выступил с резкой критикой решения Дятлова. Дескать, если не принять меры, то к утру в палатке будут лежать девять замерзших трупов.

Как Дятлов относился к критике своих решений, мы помним. Нетерпимо относился. Мог при случае и голодовку объявить.

Действительно ли в группе в тот момент произошел раскол и установилось двоевластие? Теперь уже не выяснить, да и не столь важно.

Важнее другое: едва палатка была установлена, Тибо-Бриньоль и Золотарев оставили в ней свои вещи – рюкзаки и куртки-штормовки – и ушли за дровами. Пошли пешком, без лыж, планируя возвращаться с большими вязанками. Взяли с собой небольшой топорик, скорее всего принадлежавший Золотареву (три остальных остались в палатке).

А еще Золотарев достал и надел на руку компас. До сих пор в этих приборах дятловцы особо не нуждались, им указывали путь реки: сначала Лозьва, затем Ауспия, а к концу пути впереди маячил Холатчахль – и захочешь, да не заблудишься.

Но вечером 1 февраля все изменилось. Смеркалось, мела обильная поземка, видимость стала никудышная – и с приходом полноценной темноты легко и просто при возвращении к палатке можно было промахнуться и ушагать неведомо куда. Золотарев был человеком опытным и подстраховался от такой напасти.

Постулат № 4. Все топливо для костра и материал для настила дятловцы заготовили голыми руками и одной финкой

Вообще-то данный постулат многие подвергали сомнению, так что называть его «постулатом», наверное, не совсем правильно. Но пусть уж будет в общем списке.

Мысль о том, что в деле заготовки дров для костра, разложенного у кедра, и материала для настила фигурировал топор, затем куда-то канувший, мелькала уже в 1959 году – в материалах уголовного дела она прослеживается четко.

Масленников указывал на допросе, что в костре у кедра сгорели сучья толщиной около 8 см. Перерезать финкой такой сук или сломать голыми руками не так-то просто. Финкой надо очень долго ковыряться, углубляя и углубляя разрез. Любой желающий может поставить следственный эксперимент – выйти в ближайший лес и поупражняться с ножом и восьмисантиметровыми сучьями. Сломать их голыми руками тоже можно попробовать в качестве эксперимента, но едва ли он станет успешным. Нам могут возразить, что в костре сгорел сушняк, найденный в темноте под снегом. Сомнительно, но напрочь отрицать такую возможность нельзя, особенно если поблизости было место со сдутым снеговым покровом.

Однако настил в овраге в любом случае был сделан не из сушняка – из молодых елочек (в некоторых документах дела они названы молодыми пихтами). На снимках видно, что толщина их у комля приличная, тоже несколько сантиметров. Полковник Ортюков сообщил в радиограмме (по данным Согрина), что обнаружен настил из «рубленного ельника». А срубить ножом молодую елочку одним взмахом невозможно, равно как и молодую пихту, – надо опять-таки долго делать надрезы. Без топора, скорее всего, дятловцы эту работу не сумели бы завершить.

Если бы прокурор Иванов подошел к сбору улик более ответственно и сфотографировал пеньки, оставшиеся после срубания (или все же срезания?) елочек-пихточек, такие вопросы не возникли бы: следы ножа и топора можно различить с первого взгляда. Но что имеем, то имеем.

Надо отметить, что Сергей Согрин из правильного наблюдения: без топора изготовление настила не обошлось – сделал вывод странный. Настил, дескать, дятловцы сделать не могли, их топоры остались в палатке – значит, его соорудили случайные охотники-манси, оказавшиеся в тех местах раньше группы «Хибина». А дятловцы тот настил, уже заметенный снегом, не заметили и пытались соорудить убежище совсем рядом, в шести метрах, но их хилые веточки, действительно срезанные финкой, позже унесла весенняя вода. Каким чудом в таком случае одежда дятловцев переместилась на мансийский настил, Сергей Николаевич предпочел не объяснять.

В рассматриваемой версии все проще: в сооружении настила был задействован тот самый топорик, с которым Тибо и Золотарев ходили по дрова. Четвертый топор дятловцев – его существование мы доказали в десятой главе нашего исследования.

Постулат № 5. Палатка была разрезана изнутри

Интересно, многие ли дятловеды из твердящих эту мантру читали заключение эксперта Чуркиной, все четыре машинописные страницы – неторопливо, задумываясь над каждой фразой? Вопрос риторический.

Если вчитаться и задуматься, то становится ясно: брезент ветхой палатки Чуркина в целях следственного эксперимента не резала. Она внимательно изучила уже имеющиеся повреждения – с лупой, или даже под микроскопом. И нет никаких оснований сомневаться в ее выводе:

«Характер и форма всех указанных повреждений свидетельствуют о том, что образовались они от соприкосновения ткани внутренней стороны палатки с лезвием клинка какого-то оружия /ножа/».

А теперь представим человека, стоящего рядом с палаткой. Как он может держать нож? Очевидно, одним из четырех способов (илл. 70). Прямым хватом или обратным, лезвием к себе или от себя.

Илл. 70. Собираясь резать палатку, нож можно взять каким-либо из четырех способов, но один из них (в) крайне неудобен: кисть при резании придется изгибать под немыслимым углом.

Любой может взять нож, кусок старой ткани, какую не жалко, растянуть под наклоном – и попробовать разрезать каждым из четырех способов, причем стоя так, чтобы наклон ткани был то к себе, то от себя (т. е. имитируя нахождение либо снаружи, либо внутри палатки).

Быстро выяснится, что способ 73-в практически непригоден, с какой стороны ни находись.

А если находишься снаружи (ткань наклонена от себя), то удобнее всего резать сверху вниз способом 73-г, а снизу вверх – 73-б. При этом держащий нож человек находится СНАРУЖИ палатки, но лезвие клинка соприкасается с тканью ИЗНУТРИ, – как, собственно, и написала эксперт Чуркина. Если же палатку разрезали изнутри, то, чтобы получился обнаруженный характер разрезов, нож могли держать только способом 73-а.

Рассмотрим еще раз схему повреждений палатки. Разрезы, обозначенные цифрами 1 и 2, явно сделаны не снаружи (рядом с ними изнутри имеются следы неудачных попыток разрезать ткань, лишь неглубоко ее повредившие).

Функциональное назначение этих небольших разрезов до конца не выяснено. Но сделаны они явно не для того, чтобы покинуть палатку: через такие отверстия разве что воробей наружу выпорхнет. «Лавинщики» считают, что эти повреждения нанесены в целях вентиляции: дятловцы задыхались в придавленной снегом палатке и вслепую резали брезент над головами. Есть и другие предположения.

Разрез, обозначенный цифрой четыре, уже вполне пригоден для эвакуации – но без вещей, без раненых и по одному.

Ну, а большой вырез по центру палатки, с отсутствующими приличными кусками брезента, – это самые настоящие ворота наружу, через них действительно можно покинуть палатку в панике и всем почти одновременно.

Илл. 71. Схема разрезов и разрывов палатки. По умолчанию считается, что все повреждения палатка получила почти одновременно, но никаких указаний на это в акте экспертизы нет.

Допустим, повреждения появлялись на палатке так:

Первым был сделан разрез 4. Снаружи, сверху вниз (нож был в положении 73-г). Внутрь ударил резкий свет фонаря. Громкий голос скомандовал: «Выходить по одному! Руки держать на виду! Не делать резких движений!» И пара выстрелов в воздух для пущей доходчивости.

Они начали выходить. По одному, медленно. Подвергаясь на выходе определенным процедурам. Естественно, у тех, кто пока оставался внутри, было дикое непонимание: «Что происходит?» – и этот вопрос следовало немедленно разрешить, дабы перейти к следующему: «Что можно предпринять?»

И отверстия 1 и 2 появились как смотровые. Причем прорезали их изнутри не сразу, не с первой попытки – именно потому, что старались резать осторожно и незаметно для находившихся снаружи. (А вот если лежишь в палатке, придавленной снегом, то можно не церемониться, сразу резать на полную силу.)

А самый большой дефект появился значительно позже и никак не связан с эвакуацией из палатки – забирали понадобившиеся куски брезента, не более того.

Чему в акте экспертизы противоречит такая схема событий? Да вроде ничему…

Кстати, раз зашла речь о стрельбе. Из чего могли стрелять?

Очевидно, из оружия, не выбрасывающего гильзы, иначе их непременно отыскали бы поисковики после схода снега. Из револьвера, как вариант. Или из охотничьего ружья с экстрактором.

Илл. 72. Принцип работы экстрактора (1) и эжектора (2) охотничьего ружья.

Тут есть одна тонкость. Современные охотничьи гильзы – пластиковые и одноразовые. И ружья, соответственно, делают с эжектором – достаточно резко переломить ружье, и гильза далеко вылетает, засоряя лес и вызывая справедливые нарекания экологов. В 1959 году пластиковых гильз не было. Выпускались одноразовые папковые, но чаще использовались латунные либо стальные обмедненные, снаряжавшиеся по многу раз. И охотничьи ружья старых образцов – почти все с экстракторами, тот лишь слегка выдвигает стреляную гильзу, чтобы можно было ее забрать и затем снова снарядить.

Выстрелы в воздух из револьвера или охотничьего ружья не оставили бы никаких следов на склоне Мертвой горы. Далеко улетевшие пули или картечь отыскать не реально, а гильзы остались бы в каморах барабана или перекочевали бы в карман.

А вот гипотетическое автоматическое оружие гипотетических диверсантов Ракитина использовать было нельзя ни при каких условиях – улетевшую в сугроб гильзу поди найди, а весной она непременно покажется из-под снега. С тем же успехом ракитинские диверсанты могли вооружиться муляжами. Или пистолетами-зажигалками. Все равно их оружие могло пугать только внешним видом, даже в воздух не пальнуть для убедительности.

Постулат № 6. У мертвого Золотарева на груди нашли фотоаппарат

Ох уж этот фотоаппарат… Никто его в реальности не видел и в руках не держал, но сколько же конспирологических версий выстроено вокруг таинственного прибора!

И поневоле встает вопрос: а был ли мальчик?

Кратко напомним историю вопроса.

Золотарев имел с собой в походе фотоаппарат «Зоркий», но отчего-то им не пользовался, даже не доставал. Все кадры на пленке, извлеченной из фотоаппарата, были сделаны до похода.

Позже, в ходе поисково-спасательных работ, этот фотоаппарат обнаружили в рюкзаке Золотарева совместно с запасным объективом и видоискателем.

Еще позже, после завершения следствия, в сентябре, фотоаппарат был отправлен посылкой матери Золотарева в г. Лермонтов Ставропольского края.

Но между этими двумя событиями, в начале мая, произошла находка последней четверки дятловцев в заснеженном овраге. И на трупе Золотарева был обнаружен еще один фотоаппарат, тут же исчезнувший непонятно куда. При осмотре тела в морге такой предмет не зафиксирован. Компас на руке есть – фотоаппарата на груди нет. И нигде в материалах уголовного дела упоминаний о нем нет. Исчез. Испарился. Остался лишь на фотоснимке тел, извлеченных из оврага.

Чего только не напридумывали дятловеды-конспирологи об этом фотоаппарате, вплоть до того, что именно он был орудием, проломившим голову Тибо-Бриньолю. Подвариант за авторством А. Алексеенкова: не голову Тибо, а грудные клетки (обе!) Дубининой и Золотареву. Дескать, у Люды случился приступ, Золотарев над ней низко склонился, фотоаппарат был как раз между ними – и сломал ребра обоим, когда с кедра, с шестиметровой высоты на них свалился Тибо-Бриньоль. Безвинная фототехника под бойкими перьями (вернее, клавиатурами) оборачивается каким-то оружием массового поражения.

Но самую замысловатую версию о «фотоаппарате из оврага» сочинил, разумеется, Алексей Ракитин: согласно теории «контролируемой поставки», Золотарев вез с собой два фотоаппарата. На вид они не отличались, но один был простой, а другой шпионский. Вернее, не шпионский, а контршпионский – им надлежало сфотографировать иностранных шпионов в момент передачи им одежды, загрязненной радионуклидами.

Но и шпионский (контршпионский) фотоаппарат тоже был простой, только пленка в нем особая: позволяющая фотографировать в сумерках и даже в темноте. А чтобы никто не удивился внезапному появлению у Золотарева секретного фотоаппарата в момент рандеву со шпионами, он вез с собой заурядный «Зоркий» с обычной пленкой, но в целях конспирации прятал его в рюкзаке и ничего не снимал. Заковыристая логическая конструкция, не для средних умов. Что мешало зарядить спецпленку в обычный фотоаппарат, раз уж тот все равно лежит безвылазно в рюкзаке и не используется? Зачем тащить лишнюю тяжесть? Нет ответа…

А если не ударяться в шпиономанию, то есть две возможных причины того, что Золотарев не фотографировал в походе.

Во-первых, его могли совершенно не интересовать снимки людей, с которыми он повстречался впервые и вскоре планировал навсегда расстаться. Мы помним, что Золотарев был прагматичным до цинизма человеком: руководил кружком по изучению гениальных трудов тов. Сталина, но едва отец народов скончался, Семен немедленно забросил это занятие.

Во-вторых, «Зоркий» мог быть неисправен, но обнаружилось это уже в походе: например, Золотарев попытался сделать кадр где-нибудь в Вижае, нажал на спуск – а затвор не сработал. И фотоаппарат лег в рюкзак, чтобы по возращении отправиться в ремонтную мастерскую. Вполне реальный вариант.

А второй аппарат… был ли он вообще? На снимке извлеченного из оврага тела виден футляр и не более того.

В материалах дела, кстати, не упомянуто, хранился ли «Зоркий» в рюкзаке Золотарева в футляре. А футляр фотоаппарата Слободина упомянут: дескать, был поцарапан, ремешок оборван. Может быть, фотоаппарат Семена лежал без футляра, завернутый в черную телогрейку? А пустой футляр почему-то оказался у мертвеца на груди? Шаткое предположение. По идее, прокурор-криминалист Иванов непременно должен был отметить отсутствие футляра в протоколе осмотра вещей. Однако эта парочка, Иванов с Темпаловым, не сделала столько всего, что должна была, что удивляться очередному непростительному упущению не приходится. И все равно предположение шаткое.

Нам могут возразить: да зачем же брать пустой футляр при торопливом отступлении от палатки? Не лучше ли вытащить из рюкзака что-то более полезное – ту же телогрейку? А если верна версия с дровами и Золотарев подошел к кедру с другой стороны – то и тогда пустой футляр ему совсем не был нужен.

Хорошо. Встречный вопрос: а футляр не пустой, футляр с фотоаппаратом Золотареву при всех перечисленных выше условиях зачем? Зафиксировать строительство настила? Сделать селфи с погибающими от холода товарищами?

Нет, понятно, если на пленке были снимки падающей Неимоверно Секретной Ракеты, или космодромного спецназа, или снежного человека, или заокеанских парашютистов, или принимающей душ Жаклин Кеннеди (самый вероятный из перечисленных вариантов), тогда, конечно, фотоаппарат не стоило выпускать из рук.

Однако если оставаться в рамках здравого смысла, можно предположить вот что: футляр был не от того «Зоркого», что лежал в рюкзаке, – от какого-то старого, давно разбитого аппарата. Он использовался в качестве барсетки. И лежало там нечто ценное для Золотарева, что он не хотел бросать ни при каких раскладах.

Что именно? Если снова не ударяться в матерую конспирологию, то самый очевидный ответ будет таким: деньги и документы.

Слишком просто, правда? Скучно как-то… Нет бы литератору Точинову поднапрячь фантазию и выдать что-нибудь этакое об алмазе с апельсин размером. Ну, извините. В предисловии был обещан реализм, только он и ничего более. А по канонам этого жанра самый простой ответ и есть верный.

Семен Золотарев должен был иметь в январе 1959 года на руках достаточно приличную сумму. Не сотни рублей – тысячи. Он уволился с Коуровской турбазы, взял там расчет – т. е. получил не только причитающуюся зарплату, но и компенсацию за неиспользованный отпуск и еще кое-какие выплаты. Свои сбережения он непременно должен был снять со сберкнижки в Коуровке или Слободе – такая уж несовершенная банковская система была в те годы в СССР: в какой сберкассе открыл счет, только в той и можешь забрать деньги.

Зарплата у Золотарева была неплохая по тем временам – 1000 рублей в месяц (для сравнения: прокурор Иванов получал немногим больше – 1200 р.). Плюс премии, плюс «тринадцатая зарплата», плюс жил Золотарев на всем готовом.

Более того, есть основания утверждать, что Семен имел дополнительный источник дохода: среди его вещей, оставшихся в Свердловске, позже обнаружились две трудовые книжки (что характерно, паспорт, партбилет и билет военный – т. е. документы самые главные, основные – в чемоданчике не нашлись). Юные дятловеды, не знакомые с реалиями эпохи, строят самые разные домыслы о второй трудовой книжке: а не выдали ли ее, случайно, в КГБ? Или не получил ли ее Семен до войны в своем колхозе?

На деле все проще: ни сотрудникам КГБ, ни колхозникам трудовые книжки не выдавались, а прочие граждане в те годы заводили вторую трудовую (были способы), чтобы подрабатывать на второй работе, получая при этом полный оклад, а не пятьдесят процентов, полагавшиеся совместителям. Ни для каких иных целей вторую трудовую не заводили.

В общем, сумма у Семена должна была собраться неплохая. Мог он оставить ее в квартире Согриных? У незнакомых, в сущности, людей? Мог… наверное. Или мог взять с собой. Или мог разделить, не складывая все в одну корзинку. Этот вариант представляется самым верным: позже прокуратура передала матери Золотарева деньги в сумме 700 рублей, хранившиеся в чемоданчике у Согриных. Там же лежали несколько облигаций госзайма примерно на такую же сумму, тоже возвращенные матери. Маловато… У Золотарева должно было храниться больше, и значительно больше.

Будем считать, что в футляре от фотоаппарата действительно лежали документы, деньги и облигации. Ничто иное хватать и уносить с собой в критической ситуации Золотарев не имел оснований.

Однако, если кто-то продолжает настаивать на шпионских материалах, алмазе с апельсин или фотографиях Ж. Кеннеди в стиле «ню» – их право, спорить не будем.

Но, может быть, деньги и облигации Золотарева лежали в палатке, и их похитили чужаки?

А почему тогда не забрали общую казну группы «Хибина»? Там тоже была приличная сумма. Представляется, что по карманам во время торопливого обыска в палатке никто не шарил. Прикидывали штормовки на вес – нет, не то – и откладывали в сторону. Деньги студентов никого не интересовали, видно же было, что в поход вышли не миллионеры: палатка ветхая, снаряжение плохонькое.

Игра шла по значительно более высоким ставкам.