Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 102 страниц)

– Я за дровами! – объявил он громко – не предложил и не спросил разрешения у старшего группы, просто поставил в известность. – Не натопим, так к утру окочуримся. Кто со мной?

Гося ничего не сказал. Лишь демонстративно повернулся к Семену спиной. Русик и Сашка, остававшиеся пока снаружи, недоуменно поглядывали то на одного, то на другого.

– Я тоже пойду! – вылез из палатки Коля. – Только обуюсь обратно… Топор и пилу брать?

Он успел скинуть штормовку и переобуться, был теперь в валенках.

– Пилу не надо, – сказал Семен. – В лес не потащимся, далеко. Сюда шли, я не так далеко пихтач молодой видел. И большой топор не потащим, маленький возьми у меня в боковом кармане рюкзака. Погоди секунду… на, положи в палатке.

Он достал из кармана компас, затем снял штормовку и отдал Коле – отсыревшая, затем обледеневшая, только мешать при энергичной работе будет.

Гося так и стоял спиной. Словно и не происходило рядом всей этой сцены.

Коля вернулся из палатки почти сразу, в руках топорик в черном чехле.

– Не обуть ботинки, – пожаловался он. – Сырые, мерзкие… В валенках схожу. Пошли?

И они пошли.

– Пальмы-ы-ы-ы! – донесся из палатки восторженный вопль Буратинчика.

– Внутрь залезайте, – скомандовал Гося. – Клапан подшивать надо.

И первым нырнул в палатку. Русик и Сашка последовали за ним. Если бы они задержались и посмотрели, в какую сторону направились Семен и Коля, многое произошло бы иначе…

Но они не задержались.

* * *

Лыжню они потеряли. Лыжню успело замести, ветер все обильнее швырял заряды снега. Шли наугад, примерно в том же направлении, и Рогов проклинал себя за то, что решил дождаться темноты. Мысль-то была правильная: прихватить всех туристов разом в палатке, не позволить кому-то ускользнуть (если скрысятничал один из них, вполне может попытаться). Но для воплощения мысли палатку недурно бы для начала найти, а с этим наметились проблемы. Он слишком понадеялся на лыжню, и сильно повезет, если удастся вновь выскочить на ее незаметенный участок. А если нет? До утра тыкаться по склонам слепыми котятами? Или спускаться к Лозьве и искать там?

Короче, вляпались в дерьмо, причем по его собственной дурости.

Спереди раздался неразборчивый крик, «Хей!», или что-то вроде того. Издал его Парамоша, рыскавший там в надежде все-таки разыскать лыжню. Теперь он остановился, вроде как высматривая что-то.

– Нашел? – коротко спросил Рогов, подъезжая вместе с Микешей.

Парамоша помотал головой и показал рукой куда-то вперед и вправо – где, казалось, была такая же обильно нафаршированная снежинками темнота, что и повсюду. Рогов смахнул снег, налипший на брови и ресницы, всматривался до рези в глазах – и разглядел-таки сквозь снежную муть слабый огонек. Словно бы одной звездочке стало очень уж неуютно на холодных серых небесах, и она нырнула сквозь тучи сюда, на склон горы.

Они, туристы! Какие еще идиоты станут тут шляться?

– Сильно мы забрали влево от лыжни, – сказал Рогов спокойно, ничем не выдавая радость, словно все шло по плану. – Подходим и делаем, как сговорено. Разговоры веду я. Вы смотрите, чтоб кто какую глупость не выкинул.

– Если выкинут – стрелять? – деловито уточнил Микеша.

– Только в воздух. Или прикладом сработай. Но у них стволов нет, не забалуют.

Он говорил и не подозревал, что из находящегося неподалеку пихтача за ними наблюдают две пары глаз. И две пары ушей внимательно прислушиваются к приносимым ветром обрывкам разговора.

* * *

– А ведь и вправду айсерм… – Зина поежилась. – И ребят что-то нет и нет… Не заплутали бы в темноте.

– Не заплутают, я видел, как Семен… – начал было Русик, но закончил иначе. – Да лежи уж ты! – отвлекся он на Буратинчика: тот вновь куда-то засобирался, неугомонный.

– А ведь это фламинго, да? Никогда их не видел… Какие ж красивые…

– Лежи, бля!!

Зина поднялась, направилась к выходу – согнувшись, осторожно перешагивая через лежавших, едва различимых в неверном свете свечи. Улеглись, впрочем, не все – Люсьена нарезала ветчину к ужину, а Сашка сидел с карандашом в руках над раскрытым блокнотом, словно бы раздумывал, что написать, – и не мог ничего придумать.

– Ты куда? Зачем? – всполошился Гося.

– По делу надо.

– Какие еще дела?!

Люсьена, разумеется, смолчать не смогла:

– Хорошо воспитанные мальчики, Госенька, не спрашивают у девочек, по каким делам те отлучаются!

– Где ж ты была, когда я был мальчиком… – негромко проворчал Гося, но связываться с Люсьеной себе дороже, и развивать тему он не стал.

У выхода висел «Вечерний Отортен», пришпиленный к брезенту булавкой. «Обидно, наверное, Русику с Юркой, – подумала Зина, – старались, рисовали, шутки придумывали – и хоть бы кто улыбнулся. Хотя Юрке не обидно, ему ни до чего дела нет… Что ж с ним такое стряслось-то?»

Снаружи похолодало еще сильнее. И ветер усилился. Где ж мальчишки-то? Неужели действительно бродят в темноте с вязанками, не могут найти палатку?

– Коля-а-а-а-а! – крикнула Зина. – Семе-о-о-о-н!

Поняла, что занимается зряшным делом – ветер уносил и глушил звуки. Не услышат, хоть укричись тут…

Она всматривалась в темноту, пытаясь понять, с какого примерно расстояния можно разглядеть темный силуэт палатки, и сообразила: парни могут пройти в какой-нибудь сотне метров – и не заметят.

Достала из кармана плоский фонарик, включила. Отогнула пружинный зажим и укрепила фонарь на конек палатки – так, чтобы светил вниз по склону. Гося будет разоряться из-за потраченной батарейки, ну и пусть. Зато парни не промахнутся.

Она торопливо нырнула обратно в палатку. Там тоже не Африка, уверениям Буро вопреки, пар изо рта так и валит. Но хоть ветра нет.

Что ее фонарь укажет путь к палатке не Семену с Колей, а совсем другим людям, Зина не догадывалась.

* * *

Он искоса поглядывал на Колю: как тот рубит пихты, как, передав ему топорик, отсекает финкой ветви, как укладывает стволики в кучу… Что-то с ним не так. Движения резкие, дерганые, да и разговаривать начал странно. Но вроде в Африку пока не собирается, и то хлеб.

– Хорош, Колюнь! И так-то едва донесем.

Пихтовые стволики уложили в две охапки по уму: в каждой половина дров комлями в одну сторону, половина в другую – нести будет удобнее. Семен перевязал обе потуже, затем присел на одну.

– Передохнем чутка. Загонял ты меня, Колюнь, что-то. Старею, видать…

Коля не стал возражать, плюхнулся на другую вязанку. И немедленно завел какой-то странный разговор:

– Сёма… давно вот… ты вот золото… да?

– Что «да»? – не понял Семен.

– Ну вот… ты же… да?! Золото – да?!

– Я золото не ношу. Как по мне, так мужикам не к лицу.

– Нет же! – Коля аж застонал от того, что туповатый Семен не может уловить его мысль. – Золото себе – да?!

– Хм…

Коля хотел сказать что-то еще, но тут донесся какой-то слабый крик. Кричали на склоне, где-то недалеко: в такой ветродуй далекий крик попросту не услышать.

…Кое-как, на пределе видимости, удавалось разглядеть три темные фигуры. Ветер дул удачно, с той стороны, но слов на таком расстоянии все равно было не разобрать – понятно лишь, что говорят, и не более того.

– Охота, да? – спросил Коля в прежней своей бессвязной манере, но теперь Семен его понял.

– Может, и охотники… А может, и нет. Ну, как зеки в побег наладились? Не стоит им до поры показываться. Поглядим. Может, и к лучшему, что мы не в палатке сейчас.

Коля тем временем завел прежнюю песню:

– А если золото… да?

Семен мысленно сплюнул и перестал вслушиваться в бессвязное бормотание.

* * *

Сашке приспичило отлить.

– Крикни там пару раз, – напутствовал его Гося.

– Угу.

– Где вот эти придурки бродят? – риторически спросил Гося. – Может, думают, что мы все бросим и разыскивать их побежим?

– По уму, если через полчаса так и не вернутся, то надо идти искать, – сказал Русик. – Вдруг ногу кто из них подвернул, а другой его дотащить не может? Да лежи ты! Это я не тебе.

– Ты видел, что снаружи творится? Их не найдешь и сам заблудишься.

О чем они говорили дальше, Сашка не слышал, выбрался наружу.

На коньке палатки горел фонарь. Так вот зачем выходила Зина… Молодец, хорошо придумала. Он протер снег, налипший на стекло – свет стал ярче.

Затем он сделал то, зачем вышел, что в брюках-комбинезоне не так-то быстро и просто. Вышел лишь в шерстяных носках – ноги уже начали чувствовать холод. Заспешил было обратно, но вспомнил, что обещал покричать, и завопил во всю мочь:

– Эге-ге-гей!!! Вы где-э-э-э?!!

Ответа не ждал, но тот прозвучал совсем рядом, за спиной.

– Не блажи, Санек, здесь мы. Ехали мимо, решили заглянуть по-соседски.

Голос ни Коле, ни Семену не принадлежал, но все же показался смутно знакомым.

Человек воткнул лыжи в снег, подошел поближе, оказался в круге света. Еще двое остались чуть в отдалении.

– Боро… – изумленно начал Сашка, а закончил еще изумленнее, – а где твоя борода?

– Вот не поверишь… в карты проиграл. Ночь неудачная выдалась, ну, не шла карта, все спустил. Хоть задницу на кон ставь. Поставил бороду на фарт. И что ты думаешь? Прикупил десятку к тринадцати! Вот как бывает.

– Отрастет, – утешил Сашка.

– Отрастет, – согласился бывший Борода и поскреб щетину. – Что не спрашиваешь, кому проигрался?

– Все равно ж его не знаю.

– Знаешь, знаешь… – Рогов стянул варежку, запустил руку в карман дохи. – Ваш приятель теперь богатенький студент, и если что – деньги у него занимай смело. А то, что взял, ты лучше верни.

Рука появилась из кармана, и был в ней зажат револьвер, тут же уставившийся Сашке в живот.

Двое других подошли поближе, синхронными движениями сдернули ружья с плеч. Лицами они напоминали местных манси, но больно уж рослые и плечистые… не тот ли это молчаливый парень, что показывал трюки с ножами в бараке 41-го? Но как он умудрился раздвоиться, обзавестись зеркальным отражением?

– Не крути головой, шею смозолишь, – сказал Рогов. – Близнецы это… Ну, так что, отдашь по-хорошему? И никто ничего не узнает, даже они. – Он кивнул в сторону палатки.

– Ты белены объелся, Рогов?! Что я должен отдать?!

Револьвер метнулся вперед стремительно, Сашка не успел ни отшатнуться, ни прикрыться. Ствол ткнулся где-то возле уха, рассек, кажется, кожу – и тут же взорвался оглушительным выстрелом.

Глаза у Рогова были бешеные. Губы шевелились, но оглушенный Сашка ничего не слышал. Он потянулся к голове, уверенный, что пальцы ощутят сейчас струйку горячей крови. Ошибся, кровь из уха не текла.

Из палатки высунулся Гося – в лоб ему тут же уперлась двустволка. Один из близнецов что-то выкрикнул, Сашка опять не услышал. Гося отдернулся, исчез из виду.

* * *

Длинный вертикальный разрез сверху донизу рассек палатку, края его разошлись. Внутрь бил свет фонаря – мощного, таких у туристов не было. И это оказалось кстати: на свечку кто-то в суматохе наступил, и она погасла. Все остальное было плохо. Так плохо, что хуже не придумаешь.

– Разрезал? Что возишься?! Быстрее! – злым шепотом понукал Гося.

– Не вякай под руку! – откликнулся Русик ничуть не более доброжелательно. – Вот… готово…

– Ну что там, что?

– Их двое… Один с ружьем… Зинку раздевают…

– Догола?!!

– Нет… Ватник снять заставили… У второго пистолет, похоже…

– Ну, что замолчал? Говори!

– Отстань! Прорежь себе дырку и сам смотри! Валенки с нее сняли, трясут над снегом… что-то ищут… Трое их, кстати, третий тоже с ружьем.

Гося несколько раз провел лезвием перочинного ножичка по брезенту – тот не поддался. Эх, собирался ведь подточить, да все откладывал…

– Финку дай!

Эту финку они забрали у Буро, едва лишь поняли, что с тем творится неладное. Отточена была на совесть – брезент разошелся сразу. Но толком воспользоваться новой амбразурой Гося не успел.

– Следующий! – раздалось снаружи. – И руки на виду!

– Ты или я? – быстро спросил Русик.

Гося мялся.

– Э-э…

– Следующий!!! Живо! Сейчас дробью внутрь хлобыстнем!

– Иду, иду! – крикнул Русик.

Добавил тихонько:

– Финку верни.

Он выдернул нож из безвольных пальцев Госи, запихал в валенок, пробрался к разрезу.

Гося думал, что надо взять топор, он где-то здесь, рядом, у выхода – если Русик сделает, что задумал, то никто на руки выходящего из палатки и не посмотрит, не до того им станет.

Подумал – но не шевельнулся. Стоял согнувшись, оцепенев – и наблюдал за тем, что происходит снаружи.

* * *

Все трое были с оружием. Но, показалось Семену, через последнюю черту шагнуть не готовы. Иначе стоило бы действовать иначе: кончать пленников по одному, не собирать их в кучу у палатки.

И все равно шансов при внезапном нападении будет чертовски мало. Потому что внезапным оно не станет. Судя по всему, эти трое уже знают, что Семен и Коля ушли за дровами. И один из троицы на ребят почти не отвлекается, зыркает по сторонам и ружье держит наизготовку, в любой момент готовый выстрелить.

При таких условиях топорик и нож против трех стволов не проканают, лишь спровоцируют стрельбу – и будут трупы.

Из Кольки боец был никакой даже в лучшие времена, а уж сейчас…

Будь Семен на все сто уверен, что трое бандюганов действительно не намерены убивать, – не стал бы и голову ломать, как к ним подобраться и всех троих уделать. Но кто ж такую гарантию даст? А если сейчас под стволами заставят девчонок связать парней, потом свяжут самих – и оставят на снегу умирать от холода? Сложить потом трупы в палатку – замерзли, мол, туристы – и все шито-крыто.

Похоже, к этому идет. И медлить нельзя. Если свяжут, расклад станет хуже – тогда уж все внимание им с Колькой достанется.

Внимание… А если Кольку сейчас открыто туда отправить, чтоб отвлеклись, – а самому во-он оттуда подобраться, палаткой прикрываясь? Тогда одно ружьишко можно захватить, и игра начнется совсем другая.

– Сделаем так, Колюнь, – начал он, поворачиваясь, и понял вдруг, что обращается к пустоте.

И другое сообразил: что уже какое-то время не слышит Колькино бормотание. Тот в последнее время сменил пластинку, нес какой-то бред про «новый мешок», а потом затих.

Оказалось, не затих. Сбежал. Еще одна цепочка следов протянулась обратно к пихтачу. Наверное, даже в тишине Колька мог в своих мягких валенках неслышно и незаметно уйти от Семена, увлеченного тем, что происходит у палатки. А при нынешнем вое ветра и подавно.

Экспромтом придуманный план, дававший хоть какие-то шансы на успех, пошел псу под хвост. Теперь ничего не придумать, можно лишь выбирать, что лучше: заряд картечи в брюхо или пуля в голову? Не тем, так другим завершится любая попытка.

«Струсил, щенок… Полные штаны наложил…»

Какой-то каприз ветра, умерившего свой напор на несколько мгновений, позволил услышать громкий выкрик Зины:

– Какой мешок?! Какое золото?! Нет у нас ничего!

И вот тут-то у Семена все сложилось в голове. Золото… Мешок… Попытка дурацкого разговора… Крысеныш в 41-м умыкнул шлих, тайком намытый лесорубами. Едва ли там было много – Семен слыхал краем уха, что здешние россыпи давненько повыбраны, – но все же достаточно, чтобы такое паскудство не оставили безнаказанным.

Думал Семен уже на ходу, рванув по следу. Не мог сученок далеко уйти – догнать, накостылять, отобрать украденное. И разрешить дело миром, пока не случилось плохого. Теперь, когда все разъяснилось, он чувствовал нешуточное облегчение. По крайней мере ясно, чего от них хотят и что можно сделать.

Бежал медленно, проваливаясь в снег по колено. Но ведь и беглецу здесь приходилось не легче, так на так и получается.

Он наддал еще, хотя силы были на исходе.

* * *

Юрка Доронин опять сумел удивить. Совсем недавно лежал в палатке тряпичной куклой – глядь, вновь бодрый и активный, хоть снова лыжню прокладывать запускай! Но с бандитами драться не лезет – после того, что случилось с Русиком, никто о сопротивлении больше не думал. Тот вроде немного оклемался после удара прикладом по голове, но был еще плох – сидел в одном валенке на снегу, обхватив колени руками, и вид имел такой, словно не понимал, где он и что вокруг происходит.

– Не соврали они, Гешка! – донесся крик из палатки. – Нет больше никого!

– Поищи там хорошенько, все осмотри! – крикнул в ответ Рогов.

На успех поисков он не особо надеялся. Похоже, золото взяли те двое, что ушли за дровами, – и теперь таятся, не выходят. Но надо проверить все варианты. Крысы могли золото с собою не таскать, припрятать в рюкзаке. Или в двух рюкзаках, если успели разделить.

Он повернулся к студентам, наган так и оставался в руке.

– Ну, что делать-то будем, дорогие вы мои, хорошие? Ну, никак не хотите по-доброму разойтись, что за напасть. И те двое проявиться не желают…

Немного помолчал, спросил:

– Да, вот, кстати… на фортепьянах-пианинах никто из вас не играет?

Все молчали, ошарашенные вопросом.

– Отвечать, суки, когда спрашиваю!

Рявкнул наган, вспышка разодрала темноту.

– Играете?!

– Н-нет… – выдавил Гося. – Вот он на мандолине… немного…

– Не играете на пианинах – ну и чудненько. Значит, пальцы можно всем ломать без стеснения, так?! Мы будем ломать, а вы вопить! Глядишь, те двое и выползут! Выползут, нет?! Я спросил!

– Н – не знаю… – пробормотал Гося и непроизвольно коснулся подбитой скулы.

Рогов блефовал. Повысил голос, ломал комедию – вдруг те двое где-то рядом, услышат и вылезут? Ломать пальцы нельзя, и вообще вплотную подходить не стоит, тем более сейчас, когда они остались вдвоем, когда Микеша в палатке.

На самом деле он был растерян, хотя никогда в таком не признался бы даже сам себе. Забрать золото представлялось гораздо более простой задачей. А если дровосеки-крысятники вообще плюнули слюной с высокой башни на судьбу своих товарищей – и давно уже рванули к старой стоянке? Эх, надо было разорить там продуктовый лабаз и переломать две пары лыж, воткнутых рядом. Да что уж теперь… У крыс было достаточно времени, чтобы встать на те лыжи, и ищи их свищи…

Обдумать новый неприятный расклад он не успел. Случилось неожиданное. Лопоухий остроносый паренек (он уже забыл, как того кличут) вдруг сорвался с места с воплем:

– Стойте-е-е-е!!! – И стрелой понесся вниз по склону, словно прочитал мысли Рогова и спешил догнать, остановить крысятников. – Погодите-е-е-е!!!

– Стоять, сука!!! Пристрелю!!!

Он бабахнул в воздух. Не помогло. Надо было стрелять в ногу, хватит миндальничать.

– Я с вами-и-и-и!!! – доносилось снизу, и для прицельного выстрела было уже далеко. – Стойте-е-е-е!!!

Да уж, удружил Рейснер со своими грибочками, низкий поклон немчуре! И с маршрута туристов не сбил – все равно приперлись чуть не к самому прииску, и сработал его подарочек совсем не ко времени.

– Что встали?! За ним! Все! Живо! Бегом, сука! И ты тоже!

Он подскочил, забыв о своем недавнем намерении не приближаться. Засветил кулаком, потом рукоятью нагана, и снова кулаком – не разбирая, кому и куда прилетает.

– Живо, бляди, живо! И тех двоих найти! Хоть все сдохните, но мне их доставьте! Кто вернется без них, пристрелю!

Прониклись… Потопали вниз по склону. Только тот, кому прилетело прикладом от Парамоши (имя его Рогов тоже не помнил), так и остался сидеть у палатки. Рогов хотел и его поднять пинком, но передумал. Пусть уж сидит, малахольный.

Одну из девиц он ухватил за руку (Люськой вроде бы звали, с ней он в 41-м общался меньше, в отличие от второй, от Зинки).

Люська невесть что подумала, решила, видно, что затевают ее разложить да вдуть, вырывалась. Рогов крутанул ей руку, заставив упасть на колени, крикнул вслед остальным:

– Не вернетесь с теми двумя – курочку вашу на бешбармак построгаю! И в вашем же котле сварю!

«Может, зря отпустил? – подумал он через несколько минут. – Может, послать Парамошу приглядеть за ними, чтобы чего дурного не затеяли?»

И тут из палатки раздался крик:

– Нашел, Гешка!

* * *

Четверо торопливо шагали вниз по склону, придерживаясь направления, заданного следами Буратинчика. Изредка громко окликали его, не особо надеясь, что отзовется. Но вдруг? Юрку-то вот отпустило…

– Где пихтач этот? – спросил Гося спустя какое-то время. – Туда ли идем?

– Вон там пихты росли, – показал Сашка несколько левее того направления, что они придерживались.

Он был прав и не прав одновременно. Слева, куда Сашка показал, пихточки действительно росли – сначала низенькие, захудалые, потом их заросли становились выше и гуще.

Только тот пихтач, куда двое их товарищей отправились за дровами, рос совсем в другом направлении от палатки. Впрочем, особого значения это уже не имело – ни Семена, ни Коли там давно не было.

– Айсерм, – сказала Зина.

* * *

Коля заблудился.

Казалось, до лабаза рукой подать – и вот, поди ж ты… Сбился в темноте с направления, влетел в глубокий снег – едва брел в нем, проваливаясь по пояс, вытаптывая след-канаву.

Возбуждение, придававшее энергию и силы, куда-то схлынуло. Хотелось одного: лечь и ничего не делать. Чувствовал, что вскоре так и будет: окончательно выбьется из сил, ляжет на снег и не поднимется. Бандиты, не получив свое золото, убьют всех там, наверху. А он замерзнет здесь, внизу, потому что жить все равно незачем. Не достойны жизни такие идиоты.

Он потащился в этот поход, чтобы хоть ненадолго, хоть на пару недель отвлечься от всего того дерьма, что навалилось в Свердловске и поджидало его по возвращении, пожить прежней беззаботной студенческой жизнью. Но дерьмо не отстало, он приволок его за спиной, на своем горбу, словно Горе-злосчастье из русской сказки, – оно догнало, и затопило, и вот-вот накроет с головой… И его, и других, которых он подставил.

Жалость к себе наполнила глаза слезами, Коля не видел, куда бредет. И не сразу почувствовал, что снега становится меньше – сначала по бедра, потом по колени. Лишь когда осталось меньше чем по щиколотку, сообразил, что преодолел-таки заметенную низинку.

Легче от того не стало, он давно потерял ориентировку и не знал, куда шагать. Пошел наугад, шагнул раз, другой – и снова начал проваливаться все глубже. Вернулся назад, потыкался туда-сюда и вскоре понял: он стоит на мансийской тропе, на укатанном следе нарт, лишь слегка прикрытом наметенным снегом.

Мансийская тропа тянулась вдоль Ауспии до предгорий, затем сворачивала в сторону и расходилась с их маршрутом. Коля понял, что теперь без труда доберется до стоянки и лабаза. Надежда вспыхнула с новой силой.

* * *

– Извини, Гешка. Ошибся. Там и вправду захоронка в сухарях, но в ней спирт прятали.

– Ну, вот… А я уже этого отправил, приятелей назад звать, – Рогов кивнул на примятое место в снегу, где недавно сидел парень, не разминувшийся с прикладом Парамоши.

Микеша виновато пожал плечами.

– Ты вот что, Микеша. Прогуляйся вниз вдоль их следа. Посмотри, что и как. Тревожно мне что-то, как бы они там не посовещались и глупостей каких не затеяли. Там ведь еще двое с топорами бродят, и если вместе все соберутся… И получается, что даже в палатку нам не залезть, как в западне окажемся.

– Сделаю, Гешка.

Собирался Микеша недолго – смахнул снег, успевший налипнуть на черные жесткие волосы, накинул меховой капюшон, туго затянул завязку.

– Лыжи возьмешь?

– Плохие лыжи, руки палками заняты, пешком сподручнее… На наших надо было идти.

Рогов ничего не сказал – и без того оба знали, что проложенная туристами лыжня для широких охотничьих лыж не годилась.

Микеша ушел, а у его брата и Рогова недолгое время спустя нарисовалась новая проблема: девица по имени Люська начала вести себя странно. То норовила сбежать, то раздеться, причем догола, то начинала закапываться в снег.

Только этого им и не хватало для полного счастья.

Рогов заглянул ей в глаза и понял: тоже грибочками Рейснера причастилась, или Титова, неважно, в общем-то, кто их сушил, – главное, что немчура все затеял.

* * *

В заснеженных низинках глубокие отпечатки Коли пока еще не замело, но вскоре след привел на продуваемую возвышенность – и там Семен его потерял.

Прошел в том же направлении (компас на запястье позволял даже в темноте не сбиться, не закружить), снова вышел на участок с глубоким снегом, но следа не увидел.

Заложил дугу – ничего. Еще одну, большего радиуса, – опять впустую. Лишь с третьего раза отыскал след, забиравший влево чуть ли не под прямым углом. Семен аж зубами скрипнул от досады. Крысеныш, надо понимать, поначалу бежал абы куда, лишь бы подальше. А потом опамятовался, поразмыслил – и двинул прямиком к лабазу. И уже дошел, пока тут Семен разыскивал его след, – времени хватало с запасом.

Уже, небось, катит тайгой – там сейчас почти не метет, с глубокой лыжни даже ночью не сбиться. Добраться до лабаза, взять вторую пару запасных лыж, попробовать догнать? А если Колька их поломал или срезал крепления? А если лесорубы за это время осатанеют, не найдя свое золото, и начнут убивать?

Семен топтался на месте, терял время и не мог принять решение. Так – плохо, так – еще хуже…

Потом сообразил, что можно сделать, и выругал себя за то, что не додумался раньше. Плевать на деньги, когда на кону семь жизней…

Он выровнял компас, освободил шпенек, дождался, когда светящаяся стрелка укажет на север. Прикинул направление и пошагал к палатке напрямик, не петляя прежним следом.

* * *

– Они там что, решили замерзнуть, но золото не вернуть? – спросил Рогов у Парамоши.

С тем же успехом можно было спрашивать палатку или сугроб. Риторические вопросы Парамоша игнорировал, а на конкретные отвечал чаще всего мимикой, жестами или невнятными междометиями.

Сейчас детинушка был занят: ухаживал за Люськой, как за младенцем. Ту разобрало всерьез; Рогов не понимал, отчего так поздно, но ломать голову не стал. После третьей попытки убежать Рогов велел связать ей ноги. Руки оставались свободными, но мысль, что веревку можно развязать, в одурманенную голову не приходила.

Из темноты показалась смутно видимая фигура. С другой стороны, не с той, куда тянулись от палатки цепочки следов.

Рогов потянулся к нагану, но узнал Микешу и расслабился.

– Что там?

– Не нашли они тех двоих, Гешка.

– А этот, лопоухий?

– Его догнали. Убегался, в снегу лежал.

– Ну и?

– Там ночевать собрались. Костер развели.

– Думаешь, выдержат ночь?

Микеша покачал головой.

– Все вымерзнут, Гешка. Сам же чуешь, все холоднее и холоднее.

Рогов помолчал, размышляя. Ситуация раскручивалась против его воли и с каждым витком становилась все хуже и хуже. Что золота нет у тех семерых, кого они застали в палатке, – теперь уже совершенно очевидно. Золото у двоих ушедших, и они, скорее всего, уже далеко отсюда. Не страшно… Мимо 41-го и Вижая все равно не пройдут, а там их встретит Гриднев.

Значит, надо возвращаться. И возвращать в палатку этих семерых. Пусть потом пишут заявления о разбитых носах, прикормленные вижайские менты спустят на тормозах. В Ивделе тоже есть завязки, там тоже спустят. Заявления-то примут, да ходу им не дадут. Ну, а после покатайся-ка сюда из Свердловска, чтобы проверять, как розыск движется.

Если вообще будет, кому заявления писать. Сколько они с такой палаткой и снаряжением по горам собрались пройти? Двести кэмэ? Даже больше? Нуну… Пусть идут и загнутся – где-нибудь подальше от прииска.

Он принял решение и сказал Микеше:

– Пойду к ним, поговорю, пусть возвращаются. Ты прибери тут, скидай в палатку, что разбросали. Вернусь, уходить будем.

Затем повернулся к Парамоше:

– А ты за девчонкой приглядывай. Накинь на нее что-нибудь еще и под ноги постели. Ни шагу от нее. Головой отвечаешь! И в снег закапываться не давай!

Парамоша кинул.

Рогов пошагал было вниз, но Микеша остановил:

– Погоди, Гешка. Как они шли, ты не ходи. В курумник влетишь, в лед, ноги поломаешь. Ты вот так иди, – он показал рукой, – а костер как увидишь, к нему забирай.

* * *

Костер грел плохо, почти совсем не грел, но Гося подкидывал и подкидывал в него дрова. Говорил, что от палатки огонь не увидят, а для Семена и Коли отличный ориентир.

Зина, уже не в первый раз, порывалась пойти в одиночку к палатке и все уладить, дескать, она и раньше бы смогла, если бы Русик не начал размахивать дурацкой финкой, а Буро не ударился бы в бега. Гося не пускал: забыла, дескать, что Рогов пристрелить любого обещал, кто без Коли и Семена вернется? Лицо его видела? А глаза? Пристрелит и глазом не моргнет. Хотя тебя, может, и не сразу. Для начала втроем изнасилуют.

Сашка его поддерживал: не надо, Зина, не ходи. Буратинчик в диспуте не участвовал, лежал у костра и тихо бредил. Ладно хоть вставать и бежать больше не порывался, обессилел.

Вернулся Юрка, бодрый и энергичный. Он вообще развил здесь, под кедром, кипучую деятельность. Лазал на дерево, ломал сучья на изрядной высоте, на ощупь собирал сушняк под снегом, не обращая внимания на свои разодранные окровавленные руки.

– Вставайте, не кисните! Я тут неподалеку в овраге местечко нашел – готовый вход в пещеру! Углубим, сверху лапником забросаем, отличная ночевка получится!

– Ладошками копать собрался? – апатично спросил Сашка.

Ему не хотелось куда-то идти и что-то делать. Еще накануне он повредил лодыжку, и после всех сегодняшних злоключений она болела нестерпимо. А теперь перестала болеть, и это было еще хуже. Обморожение, к бабке не ходи.

– Ладошками не надо, – сказал Юра. – Мы яму как бы вытопчем, своим весом снег утрамбуем. Я уже начал. Вставайте, пошли!

– А что ты тут раскомандовался-то? – злобно спросил Гося.

– Да потому что кто-то должен командовать! А других командиров у нас нет!

– Что?!

– Что слышал! Какое тебе слово повторить?! Что ты бездарь и докомандовался до того, что все мы в полной заднице? Повторяю: без-дарь! Теперь услышал?!

Гося аж подпрыгнул. Мгновенно оказался на ногах. Юра сжал кулаки.

– Прекратите! Нашли время!

Но Зину никто не слушал.

Гося медленно двинулся вокруг костра. Юра ждал его на месте, приняв боксерскую стойку. Причем вид у обоих был такой, словно они уже выдержали несколько раундов: синяки, царапины, ссадины. Путь через три гряды курумника, перемежавшиеся с лишенными снега наледями, всем обошелся дорого – падали не по одному разу, расшибались, ладно хоть никто шею не свернул.

Они стояли со сжатыми кулаками на расстоянии друг от друга в пару шагов, злые, взъерошенные, но никто, ни Юра, ни Гося, не бросался в драку первым.

Пауза затягивалась.

Может, постояли бы так, да и разошлись, прислушавшись к увещеваниям Сашки, – но Юра щедро плеснул бензина в огонь.

– Психуешь, что с Зиной не обломилось? Даже когда мы с ней разошлись?

Гося рванулся вперед с утробным низким воем. Пропустил удар по скуле – скользящий, не сильный. Сам ударил – от размашистого хука подшлемник слетел с головы Юры и, как на грех, свалился прямо в костер. Последовал обмен еще несколькими ударами, цели достигали далеко не все – и драчуны сошлись в клинче.

Сашка не знал, что можно сделать. Сунуться одному растаскивать двоих? – так прилетит шальной удар по зубам, вот и все. Разве что Зина…

– Стойте! – заорал он. – Прекратите! Зины нет! Ушла!

* * *

Пытка длилась много часов, или много лет, или много эпох – время потеряло для Люсьены всякое значение, а может, времени вовсе не осталось: его тоже сожрали чудовища, как сожрали всё и всех вокруг, и осталась только тьма, и чудовища в ней, они подбирались все ближе, их пасти дышали огнем, обжигали, кровавый пот лился по Люсьене ручьями, она пыталась спастись от испепеляющего жара – и не могла, потому что…