Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 102 страниц)

Из кисета выпал маленький клочок бумажки с цифрами: «3274» – больше ничего на нем написано не было, понимай как знаешь. И несколько мелких сероватых крупинок выпали тоже, лежали на ладони, ничем не походя на поблескивающее «золото дураков».

Это было золото умных.

Глава 12. Песни под гитару и мандолину, или Почему столь беспардонно лгал Ряжнев

Приняв за основу нашей версии очевидный вывод: любые враждебные чужаки могли добраться до Мертвой горы незамеченными лишь по дятловскому следу – поневоле придется обратить самое пристальное внимание на места, где этот след начинался: поселки Вижай, 2-й Северный и поселок 41-го лесного квартала.

Первый же беглый взгляд обнаруживает там множество крайне интересных для нашего расследования людей и событий, а уж если приглядеться повнимательнее… Впрочем, обо всем по порядку.

Создается впечатление, что Дятлова и его группу всеми силами старались направить к избранным для восхождения вершинам по иному маршруту, не по тому, что в конце концов привел их к гибели. А когда не получилось – всеми силами старались замедлить движение группы, затормозить поход.

Начались задержки в поселке Вижай – до того все шло по плану и по графику.

Обе группы туристов УПИ, Блинова и Дятлова, прибыли в Вижай на одном автобусе; дальше их пути расходились. В Вижае в тот момент проходило общее собрание комсомольской организации – комсомольцы съехались на него со всех отдаленных лесных кварталов, из поселков лесорубов, расположенных там: Вижай был для них локальным центром цивилизации.

Вскоре после прибытия туристов собрание завершилось, комсомольцы засобирались по домам. Для Блинова и его группы незамедлительно нашлась попутка, и они отправились на ней в поселок 100-го лесного квартала, через который пролегал их маршрут (по другой версии – 105-го, а Люда Дубинина написала в своем дневнике, что блиновцы уехали в 41-й квартал, что, безусловно, является опиской). Тепло распрощались с дятловцами, не подозревая, что со всеми, кроме Юдина, прощаются навсегда, – и укатили.

Дятлову и его спутникам надо было в поселок другого лесного квартала, 41-го – и они застряли в Вижае ещё на сутки.

Почему же для них не нашлось попутки? В поселке 41-го квартала не было ни одного комсомольца и оттуда никто не приехал на собрание?

Сомнительно. Дятловцы отмечали в дневниках, что контингент лесорубов в поселке 41-го квартала смешанный: и освободившиеся заключенные, и завербованные, многие из которых – молодые ребята, недавно отслужившие в армии. Хоть несколько комсомольцев да нашлось бы. А не нашлось бы – прислали бы с других участков и создали первичную комсомольскую организацию, чтобы подавала пример и вела разъяснительную работу среди молодежи, ещё не вступившей в ВЛКСМ. Везде и всегда так делали – трудовой коллектив с молодежью, но без комсомольской ячейки, – нонсенс для 1959 года.

Может быть, наоборот, комсомольцев из 41-го поселка приехало на собрание слишком много? И для туристов и их груза попросту не нашлось места в машине, отвозившей приезжих обратно?

Возможно, именно так все и обстояло. Или дятловцам сказали, что именно так все обстоит.

Как бы то ни было, они застряли в Вижае на сутки. За это время успели посмотреть кино в клубе и пообщаться с Иваном Ремпелем, местным лесничим – расспросили у него о дороге, сделали копию с плана местности, по которой пролегал маршрут: карты, доступные в те времена населению, были ненамного точнее той, что украшала пачку «Беломора».

Ремпель старался как мог, отговаривая дятловцев от похода в горы, расписывая поджидающие там опасности, в основном погодного характера: бураны и пр. Позже на допросе выяснится, что сам Ремпель в безлесных горах не бывал – пугал туристов с чужих слов.

Дятловцы не смутились: дескать, трудности-то нам и нужны – такой уж поход, третья категория, понимать надо.

Ремпель сменил тактику. Предложил идти к горам не по льду рек Лозьвы и Ауспии, а по квартальным просекам.

Тем, кто не очень хорошо разбирается в лесном хозяйстве, напомним, что такое лесные кварталы: это обширные прямоугольники, на которые разделен практически весь лесной фонд страны. Размеры прямоугольников зависят от того, когда именно создавалась квартальная сетка в конкретном регионе; самый маленький лесной квартал имеет размер 1 × 2 км. Границами кварталов служат помеченные квартальными столбами квартальные просеки, непременно четко ориентированные по сторонам света – тянущиеся строго с юга на север и с запада на восток.

Вот этими просеками и предложил Ремпель дятловцам двинуться к Отортену. Удобно же: можно катить по прямой, не тратя время на объезды буреломов и прочих препятствий, – за квартальными просеками лесники в обязательном порядке следили: очищали их от нарастающего подлеска, от упавших деревьев и т. д.

Дятлов покивал, сказал, что решит позже, каким путем двигаться к горам, – и сказал, очевидно, так, что Ремпель понял: зря потратил время на уговоры, маршрут никто менять не будет. Понял – и посоветовал пообщаться с Чагиным, самым опытным в здешних краях охотником.

Чагин оказался стариком за восемьдесят, но с охотничьим промыслом завязал всего несколько лет назад и знал о тайге все. Он почти дословно повторил все доводы Ремпеля, будто сговорился с ним (а может быть, действительно сговорился: мы не знаем, какой промежуток времени прошел между двумя разговорами). Идите, мол, по квартальным просекам, не суйтесь на речной лед. Дорога на просеках хорошая, лесовозами накатанная, лес опять же от ветра прикрывает…

Но Дятлов не искал легких путей и остался верен выбранному маршруту.

Позже, на допросах, оба – и Ремпель, и Чагин – старательно акцентировали внимание на том, как старались спасти туристов от гибели в горах. Вот только попытки направить группу на лесные просеки никак не объяснить таким старанием. Путь по речному льду от ураганных ветров защищен даже лучше – не только лесом, но и высокими берегами. А путь по квартальным просекам все равно приведет в опасные горы. И поневоле возникает мысль, что горные опасности в истории с уговорами вторичны. Дятлова и его товарищей пытались не пустить в верховья Лозьвы, только и всего.

На следующий день нашлась-таки попутка, и дятловцы двинулись в 41-й квартал – проделали весь путь в открытом кузове грузовика, изрядно промерзнув. Именно там и тогда Юрий Юдин заполучил болезнь, заставившую его сойти с маршрута.

На самом деле с этой простудой не все так просто, и разговор о ней впереди, но официальная и общепризнанная версия звучит именно так: Юдин не смог продолжить путь, застудившись в кузове машины.

* * *

Есть любопытный исторический факт (или легенда, не столь важно). В сохранившейся юношеской тетради Наполеона Бонапарта самые последние слова: «Св. Елена, маленький остров». Будущий полководец и император написал их, когда изучал в военном училище географию среди прочих наук и никак не мог знать, что жизнь его после всех головокружительных взлетов и падений завершится именно на этом островке, затерянном в океане.

А вот чем завершается походный дневник Зины Колмогоровой.

«Ремпель», – написала она и больше не писала ничего.

* * *

Итак, к вечеру 26 января дятловцы попали в 41-й квартал, где обратились за содействием к Георгию Ивановичу Ряжневу. По должности он был начальником лесного участка, а по сути – верховной властью на вверенной территории и над вверенным контингентом. Всеми тремя ветвями власти в одном лице был.

Поселок 41-го квартала в недавнем прошлом – лагпункт в гулаговской системе. Колючую проволоку сняли и вышки убрали, но жилища – все те же лагерные бараки, и одежда у лесорубов на всех снимках характерная: одинаковые черные бушлаты, одинаковые черные ушанки. Зековская «униформа», только нашивки с номерами спороты (их чаще всего нашивали в двух местах: маленькие белые на груди и огромные белые на спине – последние играли роль знаменитого «бубнового туза» на спинах каторжан царских времен: легче целиться в бегущего по лесу).

Позже следствие допросило Ряжнева. Если почитать протокол его допроса, открываются такие бездны, что удивляешься: как же следователь Ивдельской прокуратуры юрист 1 кл. Кузьминых немедленно Ряжнева не задержал? Для начала по 95-й статье (за дачу ложных показаний), а там, глядишь, и потянулась бы ниточка…

Стоит отметить, что Ряжнев был допрошен не в апреле и не в мае, а 6 марта – после визита в поселок группы Дятлова прошло не так уж много времени. Но показания начальника участка переворачивали всю картину этого визита с ног на голову.

Он заявил, что дятловцы провели в подведомственном ему поселке не одну, а две ночи!

Ночь на 27.01 и ночь на 28.01 – после чего двинулись в путь вместе с подводой, которую он, Ряжнев, предоставил туристам, и которая доставила их рюкзаки в заброшенный и нежилой поселок 2-й Северный; сами же туристы добирались туда на лыжах, налегке. Вышли дятловцы, по версии Ряжнева, 28.01., в десять утра.

Это утверждение противоречило всей картине похода, как ее на тот момент представляло следствие, основываясь на найденных дневниках дятловцев и на словах Юрия Юдина (и до сих пор противоречит всему, что мы знаем о роковом походе).

И дневники, и Юдин были единодушны: группа провела в 41-м квартале лишь одну ночь и отправилась во 2-й Северный на день раньше, чем утверждал Ряжнев, – 27.01. Тронулись в путь около 16.00 и прибыли в заброшенный поселок уже затемно.

Ряжнев, надо полагать, не знал ни о дневниках, ни о том, что рассказал Юдин, и подробно расписывал, как проводили время туристы-фантомы в то время, как их оригиналы двигались по льду Лозьвы к 2-му Северному: они, дескать, пели песни, хорошо общались с лесорубами, подарили одному из них книгу с дарственной надписью и даже импровизированные танцы устроили вечером там, где квартировали.

И Юдин, и дневники ни словом не упомянули о танцах. Песни пели, да. А танцы – это что-то новенькое в истории похода, следствие услышало о них в первый раз, равно как и о книге с дарственной надписью.

Попытаться как-то состыковать показания Ряжнева с тем, что мы знаем о походе, можно лишь при помощи абсолютно бредовой версии: дятловцев чем-то опоили так, что они проспали две ночи и день между ними, не заметив того и сбившись в счете дней. И все даты в их дневниках неправильные. Но дикая версия гибнет, едва появившись на свет: Юрий Юдин, вернувшись, непременно обнаружил бы, что из жизни неведомо куда выпали сутки.

Гораздо проще предположить, что Ряжнев банально ошибся, перепутав две тургруппы и приписав дятловцам чужие поступки. В конце концов, человек Георгий Иванович занятой, и главное его занятие – давать план по лесозаготовкам, а не нянчиться с какими-то студентами.

Ну, так проверить-то недолго. Посмотреть дарственную надпись на книге: кем подписана? – и все встанет на свои места.

Следователь поинтересовался, кому подарили книгу, Ряжнев не стал изображать склероз, ответил уверенно: мастеру Венедиктову подарена. А можно с ним побеседовать, книжицу посмотреть? Нет, никак нельзя, уволился и уехал. И книгу с собой увез.

Та-ак… А с кем еще туристы общались? Кажется, с Тутниковым Алексеем, но в этом он, Ряжнев, уже не так уверен – вроде общались и вроде что-то тоже подарили, но что именно, он не знает.

А с Тутниковым поговорить можно? Никак нет, перевелся и уехал.

Фокус в том, что все дятловцы, включая Юдина, отметили свое общение совсем с другими людьми.

Во всех дневниках нам встречается Николай Огнев по прозвищу Борода. В дневнике Зины Колмогоровой сразу после адреса Бороды упомянут некто Иван Рудик, без пояснения, кто это, – запись явно относится к пребыванию в 41-м квартале. В обрывочных записях Юдина на первых страницах блокнота упомянуты, кроме самого Ряжнева, бухгалтер Шалашов и некая Суслова Татьяна Поликарповна. Дубинина отметила в личном дневнике лесоруба Валю, хорошо игравшего на гитаре.

Совсем другие люди. Не говоря уж о том, что названные Ряжневым лесорубы подозрительно дружно исчезли из поселка.

Следователь поинтересовался возницей, доставившим во 2-й Северный вещи дятловцев.

В этом вопросе напустить туман Ряжнев никак не мог. Лошадь у него в хозяйстве имелась одна-единственная. Соответственно, и «водитель кобылы» был один.

Впервые за весь допрос прозвучало нечто, стыкующееся с данными следствия: Велюкевичусом звали возчика, Станиславом Александровичем (дятловцы называли его «дедушкой Славой»).

Отлично! Вот с кем надо непременно пообщаться! Уж он-то все расставит по местам.

Кто угадает, что сказал в ответ Ряжнев?

Правильно, он сказал именно это: с Велюкевичусом тоже не поговорить, тоже уволился и уехал.

Три из трех. Всех, названных Ряжневым якобы общавшихся и действительно общавшихся с дятловцами, внезапно посетила охота к перемене мест. Воздушно-капельным путем передалась, не иначе. Остался лишь Ряжнев, который врал, как сивая кобыла дедушки Славы.

А в завершение допроса – вишенка на торте. Ряжнева спросили о манси. О них тогда всех спрашивали, и все не-манси твердили одно: очень дружелюбный народ, к русским отлично относятся, а святилища их – далеко от места трагедии, в верховьях реки Вижай, больше сотни километров до них.

Ряжнев ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто попытался перевести стрелки на манси. Сделал он это достаточно аккуратно, но все же сделал: о дружелюбии ни слова не сказал, зато поведал, что на Лозьве – то есть там, где должны были проходить дятловцы, – у манси имеются некие «священные ямы».

И что же юрист 1-го класса Кузьминых? Как разбирался с этим диким клубком противоречий?

Никак. Оформил ни с чем не сообразные слова Ряжнева протоколом и распрощался. Возможно, даже руку на прощание пожал.

* * *

Самое любопытное, что в дневниковых записях дятловцев о пребывании в поселке 41-го квартала зафиксированы вещи не менее дикие и небывалые, чем в показаниях Ряжнева. Туристы попросту не поняли, с чем столкнулись. Но любой, кто имел достаточное понятие о том, как происходят лесозаготовки на Севере и в Сибири, сразу бы почуял неладное, насторожился бы: что-то неправильное творится в поселке, не бывает так и не должно быть.

Хотя нет. Один из дятловцев всё же неладное почуял – Юрий Юдин. Но он не был специалистом в области лесозаготовок, он обучался на инженера-экономиста и начал копать в другую сторону: заинтересовался экономическими аспектами того, что происходило в маленьком удельном княжестве Ряжнева.

Мы уже упоминали обрывочные, для памяти сделанные записи на первых листах записной книжки Юдина, предшествующие связному, с датами, изложению событий. Вот какие пометки он сделал, будучи в 41-м квартале:

«Бухгал Шалашов

Ряжнев

получает деньги для

Суслова Татьяна Поликарповна

ей назначена пенсия по инвалидности

однажды, когда была смена бухгал =315 руб

и так руб по 50 и то совсем нет

Сейчас дают (неразб.)»

Воля ваша, но из этих записей явно торчит намек на какие-то финансовые злоупотребления, происходящие при покровительстве Ряжнева. Суммы названы небольшие, но курочка клюет по зернышку. Юдин сам это понимает и дальше пишет слово «айсберг». Дескать, то, о чем ему рассказали, – лишь вершина айсберга; о реальных айсбергах в североуральской тайге вспоминать нет повода: до Гренландии далеко, до Антарктиды еще дальше.

Затем следует вывод: такое терпеть нельзя, «за (неразб.) надо бороться несколько фак-т». Можно сколько угодно иронизировать по поводу идеологической зашоренности молодежи тех времен, но студент Юдин действительно был сознательным комсомольцем, не проходившим мимо недостатков и злоупотреблений.

Далее, уже в связных записях дневника, фигурирует общая оценка Юдиным ситуации, сложившейся в поселке 41-го квартала:

«Нет радио, нет газет (До сих пор не могут проверить лотерею я обещал им прислать сразу же из Свердловска эту газету). Живут в общежитии. Никакого порядку, но люди люди везде. Читают, что есть под руками и как поют… Тихо, от души.

<…>

Лесорубы работают плохо, организация труда и быта хромает. Платят плохо? Забастовка. Можно все сделать, но нет хорошего грамотного умного руководства».

Забастовка. Это как понимать?

В поселке назревала забастовка?

Или уже состоялась раньше?

Или же происходила непосредственно во время визита дятловцев?

Правильный ответ – последний. И он же – неправильный: Юдин посчитал забастовкой то, что на деле ей не было.

Ниже мы разберемся, в чем эта «забастовка» состояла и как проходила.

* * *

Между поселком 41-го квартала и промежуточной целью дятловцев – заброшенным поселком 2-й Северный – расстояние небольшое, двадцать с чем-то километров (кто-то называет цифру 22, кто-то – 24, есть и другие близкие оценки). Разнобой в цифрах не должен удивлять – измерять дистанцию циркулем по карте смысла нет: между поселками был накатан санный зимник по льду Лозьвы, повторявший все изгибы реки. Сани «дедушки Славы» ни спидометром, ни одометром оборудованы не были, пройденный путь прикидывали «на глазок».

В любом случае отрезок маршрута небольшой, и катить на лыжах по зимнику легко: нет глубоких сугробов, не надо прокладывать лыжню по целине – этим группе пришлось заниматься позже, и сразу скорость продвижения упала до 1,5 километров в час, а идущие первыми уставали и выматывались так, что сменялись каждые 15 минут.

Зимник – совсем иное дело, по нему дятловцы сами, без предложенной Ряжневым помощи, добрались бы до 2-го Северного за пару часов, даже с учетом изрядного груза за плечами. Без рюкзаков, налегке – за полтора часа, а то и быстрее.

С «дедушкой Славой» добирались гораздо дольше – около пяти часов. Но тогда группу сильно задерживала неторопливо бредущая лошадка. Дорошенко пишет в общем дневнике:

«Лошадь идет медленно. Как приятно идти без рюкзаков.

Прошли за 2 часа 8 км. (речка Ушма).

Уже начало темнеть. Вся задержка из-за лошади».

Когда до 2-го Северного оставалось уже недолго, дятловцы обогнали лошадь, двинулись по зимнику так, как могли пройти весь путь, – сани тут же отстали, ребята прибыли в поселок одни, успели отыскать пригодный для жилья дом, наломать доски на дрова, растопить печь до того, как до поселка добрался «дедушка Слава».

Но как раз Велюкевичус задерживал дятловцев не преднамеренно. Такая уж у него была лошадка – не из тех рысаков, что несутся вскачь, звеня бубенцами.

Илл. 50. Дятловцы идут по льду Лозьвы к 2-му Северному – налегке, рюкзаки сложены на санях. На переднем плане хорошо видна вешка, отмечающая тонкий лед, куда лошади и саням соваться не стоит: провалятся.

На фотографии, запечатлевшей переход по льду во 2-й Северный, возницу практически не разглядеть, но лошадь видна хорошо. Она не принадлежит к лошадям знаменитой якутской породы, идеально приспособленной для северных условий, – те еще более приземисты и коротконоги, сильнее обрастают шерстью с густым подшерстком. Но нет сомнений, что лошадка «дедушки Славы» из местных северных пород: либо печорская, либо мезенская – точнее по снимку не определить, да и не столь важно: все эти породы схожи между собой и экстерьером, и рабочими качествами, ибо формировались в регионах с похожими условиями.

Эти коняги низкорослы (можно завести на ночевку через дверной проем в заброшенный балок – доводилось видеть), устойчивы к холоду, чрезвычайно выносливы.

Но не рысаки. Такая северная лошадка может прошагать за день и 50, и даже 60 километров с изрядно нагруженными санями или телегой. Но именно прошагать, не проскакать, со средней скоростью менее 5 км в час.

Так что ехал Велюкевичус как мог, специально дятловцев не задерживал и не тормозил. В отличие от тех, с кем туристам пришлось иметь дело в поселке 41-го квартала.

* * *

Если бы дятловцы сразу по прибытии в поселок 41-го квартала встали на лыжи и двинулись ко 2-му Северному – в сумерках добрались бы и заночевали уже там, сэкономив ровно сутки.

Но туристы, хоть и сберегли в тот день силы, воспользовавшись автотранспортом, все же намерзлись в кузове и были не в лучшей форме для лыжного перехода на ночь глядя.

К тому же Ряжнев предложил помочь, доставить рюкзаки до 2-го Северного. Бесплатно предложил, как на следующий день зафиксировал в своем дневнике Юдин, причем даже подчеркнул слово «бесплатно» карандашом – очевидно, такой альтруизм шел несколько вразрез с тем, что Юрию к тому времени довелось услышать о начальнике участка от местных.

Но Ряжнева в данном случае деньги интересовали в последнюю очередь. Представляется, что у него был совсем другой интерес. Притормозить, задержать дятловцев – и назавтра предоставление обещанной лошади откладывалось, и откладывалось, и откладывалось.

Дятлов принял логичное решение: переночевать и утром со свежими силами и с помощью саней отыграть отставание. Он понятия не имел, что утром начнутся затяжки и отсрочки обещанного.

Причем отъезд явно откладывался неоднократно и каждый раз на небольшие сроки. Потому что сказали бы Дятлову сразу: сани освободятся только к вечеру – и он мог бы уже утром поставить группу на лыжи, добраться своими силами до 2-го Северного, но не останавливаться в нем, а ночевать примерно там, где группа остановилась в ночь на 29 января. Выигрыш составил бы опять же сутки.

Они и собрались, как планировали, утром выйти на маршрут. Но не вышли. Вот что пишет об этом в личном дневнике Люда Дубинина:

«С утра собираемся. Сегодня первый день движения по маршруту. Сейчас сидим и ждем лошади, чтобы на ней везти рюкзаки, а сами просто на лыжах».

И еще, чуть ниже: «Пока сидим и поем песни».

Они сидят и поют, потому что все происходило примерно так: сейчас, сейчас, скоро поедете, вот только дедушка Слава должен сделать одну срочную работу, сено привезти… Дятловцы спешат выйти на маршрут и сами разгружают прибывшие сани, чтобы ускорить процесс.

«Мы помогли дедушке Славе разгрузить воз сена», – фиксирует этот факт Дорошенко.

Ну что, сани пустые, грузимся – и в путь?

М-м-м… тут такая загвоздка… дедушке Славе дровишек подвезти надо… подождите еще чуть-чуть, дело недолгое.

Куда отправился за дровами дедушка Слава (из поселка лесорубов! со всех сторон окруженного лесом!) – загадка истории. Далеко, видать, лежали те дрова, коли вернулся он лишь к четырем часам пополудни. Или не лежали, и он их сам нарубил – неторопливо, обстоятельно, с перекурами.

Свидетельствует Зина Колмогорова в личном дневнике:

«Сегодня согласились наши рюкзаки отвезти на лошадях и мы ждем когда они будут готовы, а сами пойдем на лыжах. Все поют, рабочие живущие в бараках, не пошли на работу, поют. Мы сидим и пишем песни.

<…>

Скорей бы в путь, на лыжи… Как-то мы пойдем? На меня как-то ужасно действует музыка за последнее время, гитара, мандолина и прочее».

Зина раздражена задержкой, и на главное почти не обратила внимание, упомянула мимоходом.

А мы обратим. Ключевые слова в ее записи: «рабочие живущие в бараках, не пошли на работу, поют».

РАБОЧИЕ НЕ ПОШЛИ НА РАБОТУ.

Чтобы петь песни со студентами. Под гитару и мандолину.

Среди прочих звучат и блатные песни – Дорошенко фиксирует в общем дневнике: «Услышали ряд песен запрещенных тюремных (58 статья)». Похоже, в певческом кружке собрались не совсем комсомольцы или не только они.

Зина не понимает, насколько это странно. Подумаешь, работяги пропустили денек, не вышли на работу, чтобы пообщаться с умными городскими парнями и двумя симпатичными девушками – эка невидаль!

Лесорубы сюда, в тайгу, не песни петь приехали. Они за «длинным рублем» прикатили, а те бывшие зеки, кто здесь остался со времен гулаговского лесоповала, тоже хотят заработать, не с пустыми руками вернуться в родные края. А «длинный рубль» не за красивые глаза платят и не за песни – за кубики леса, вся оплата сдельная.

Причем сдельная система оплаты в СССР была устроена так, что, если петь песни вместо работы, накроется не только оплата за данный конкретный день. «Прогрессивка» тоже окажется под угрозой, либо «аккорд», если работа аккордная (на лесосеках чаще применялся второй вариант: очистили в установленный срок или ещё быстрее от леса делянку – получайте плюс сорок процентов к заработанному).

При этом зима – золотое время для лесорубов, в полном смысле слова: каждый погожий день на вес золота. Летом фронт работ гораздо меньше и хорошо заработать гораздо труднее: из многих лесных кварталов можно вывозить хлысты исключительно по зимникам, когда подморожены все топкие места и лесовозы не буксуют. Когда сходит снег, к тем кварталам технике не проехать, а на лошаденке «дедушки Славы» много ли увезешь?

Так что зима – главный сезон для лесорубов. Это общее правило, оно действует везде – хоть в Ленобласти, хоть в Коми, хоть на Урале, хоть в Сибири.

Лесорубы, просто так, песен ради, не вышедшие зимой на работу, – дикий нонсенс.

У Юрия Юдина жизненного опыта явно побольше, чем у Зины. И он понимает: что-то здесь не то происходит. Не бывает так, не должно быть. «Забастовка» – выдвигает Юрий предположение и пытается понять причину, пишет рядом – неуверенно, с вопросительным знаком: «Платят плохо?»

Конечно же, не было никакой забастовки. Случись действительно она, лесорубам было бы не до песен. В их барак немедленно прискакало бы все начальство, начиная от бригадиров и заканчивая Ряжневым: выгонять на работу, угрожать страшными карами, сулить скорейшую выплату задержанных денег и т. д.

Дело еще и в том, что лесоповал – это не просто толпа веселых работяг с топорами и бензопилами. В производственном процессе в немалом количестве задействована техника. Лесорубы поют песни со студентами, а на делянках в это время простаивают трелевочные трактора. Стоят с работающими двигателями, солярку понапрасну жгут. И лесовозы стоят, тоже с работающими двигателями, и тоже топливо уходит на ветер.

На «северах» зимой технику в советские годы не глушили. Потому что могла легко и просто заглохнуть до весны. (В наше время иначе: топливо стало дороже, а системы запуска совершеннее – и все равно, не так уж редко практикуют этот старый прием). Зимний день на севере короткий, и работу на лесосеках организовывали круглосуточную: две смены по 12 часов. Подтянуть к месту работ прожектора и дизель-генератор было дешевле, чем долгую ночь держать без дела лесовозы и трактора с работающими на холостом ходу двигателями.

Илл. 51. Трелевочный трактор ТДТ-40, использовавшийся на лесоповале во времена дятловцев. Электростартера не имел, зато имел большие проблемы с «холодным пуском». Заглушенный на морозе двигатель мог завестись только весной.

То есть лесорубы, поющие песни, – это не просто не срубленный лес и не выполненный план, это еще и впустую сгоревшее топливо в немалом объеме.

Но Ряжневу словно на всё это наплевать.

Может быть, в тот день приключился жуткий мороз, или буран, или что-то еще, не позволяющее рабочим отправиться на лесосеку? Тогда, действительно, можно и песни попеть.

Нет, на улице днем – комфортные минус восемь, ночью – минус семнадцать, ни снегопада, ни сильного ветра. Никаких оснований рабочим не выходить на работу и терять заработок, а Ряжневу столь индифферентно на это смотреть.

Любопытно, что на снимках, зафиксировавших отъезд дятловцев из поселка 41-го квартала, рабочие, певшие с дятловцами блатные песни и вышедшие их проводить, все как на подбор: молодые, рослые, плечистые. Ни одного задохлика, ни одного пожилого человека. Парни-дятловцы на их фоне выглядят далеко не шварценеггерами – и, дойди дело до драки (ну, а вдруг?), туристы не смогли бы одолеть этих крепышей и ценителей блатного шансона.

* * *

Выдвинем версию. Предположим, что Ряжневу в тот момент было наплевать и на план, и на бесполезный расход топлива.

Задачей номер один для него стала другая: дятловцы не должны раньше времени сунуться на Лозьву. Не должны – пока там не подготовятся к их прибытию, не уберут нечто, что совершенно не надо видеть чужакам.

Что же это за «нечто»?

Разберемся, не бином Ньютона, а пока отметим лишь одно: это самое «нечто» приносит Ряжневу деньги, и немалые. Такие, что он может не обращать внимания на угрозу плану (и получаемым за его выполнение премиям), может пообещать рабочим, что компенсирует все, что те потеряют, не выйдя на работу. А еще может делиться с кем-то из боссов районного, а то и областного масштаба – и оттого бесстрашно лгать на допросах в прокуратуре.

Ряжнев отдает приказ: собрать надежных людей, взять дятловцев под опеку и не выпускать из поселка до утра 28.01. Лучше оформить всё культурно и вежливо: дескать, покажите им все фильмы, что найдутся в клубе (и дятловцы действительно отсидели там три сеанса подряд), попойте песни, порассказывайте байки – делайте что хотите, но не выпускайте из поселка до срока. А не получится по-хорошему… ну… соберите тогда ребят, что покрепче, и действуйте по обстановке. Но две ночи туристы должны провести здесь.

Поручил он это человеку, которому верил как себе. Потому что дальше сам поблизости не мелькал, занялся другими делами – скорее всего, своими непосредственными обязанностями, пытаясь сманеврировать людьми и ресурсами, компенсировать потери от того, что приличное число подчиненных не вышло на работу. Ведь за проваленный план могут не только премии лишить. Могут и с должности вышибить, а такая перспектива Ряжнева никак не устраивала. Либо все было еще проще – Ряжнева, например, вызвали в Вижай на совещание, где он просидел до вечера, там же и заночевав.

В любом случае он уехал. А оставленный «на хозяйстве» человек поступил по-своему. Подкорректировал первоначальный план, не стал задерживать дятловцев на вторую ночь: сидят, поют, извелись от ожидания – и вдруг случилось чудо: лошадка освободилась, песни кончились – погрузились, поехали.

Планы, надо полагать, изменились оттого, что с Лозьвы поступил сигнал: закончили, все чисто. По рации поступил – телефонов там и тогда не водилось, вся связь была беспроводная: заполняли эфир морзянкой списанные из войск армейские радиостанции «Север»; на близких расстояниях использовались голосовые станции «А-7», но их штатским структурам приходилось уже «доставать» – мы помнит, что на деле означал этот милый советский эвфемизм.

Ряжнев действительно ошибся на допросе, но перепутал он не две группы туристов, а запланированные и реально состоявшиеся действия в отношении дятловцев.

Нагнетать интригу дальше смысла нет, все уже догадались, как звали того помощника, что подкорректировал приказ и выпустил группу в путь раньше, чем было запланировано.

Да, звали его Николай Григорьевич Огнев по прозвищу Борода.

С этим чрезвычайно интересным персонажем мы разберемся в следующей главе, а пока завершим разговор о Велюкевичусе.

Дело в том, что сотрудников прокуратуры не удовлетворил ответ Ряжнева: «все уехали и уволились» – и Велюкевичуса начала искать милиция – все-таки он был последним (помимо Юдина), кто, по мнению следствия, видел дятловцев живыми.