Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 102 страниц)

Глава 11. Про тюрьму и про суму, или Почему топор шатался на топорище

Вторая фундаментальная проблема дятловедения – это характер травмы, ставшей смертельной для Николая Тибо-Бриньоля. Тяжелейшие повреждения черепа – такие, что его осколки глубоко вдавились в мозг, – и при том ни малейших следов снаружи: ни царапин, ни ссадин на коже.

Даже тех дятловедов, кто приняли и отстаивают криминальные версии, ставит в тупик вопрос об орудии преступления, примененном к Тибо-Бриньолю: такую травму не нанести ни молотком, ни камнем, ни прикладом ружья, ни обухом топора – наружные повреждения непременно останутся. После любого твердого тупого орудия – останутся.

«Стихийщикам» еще труднее. На кожные покровы головы, не получившие повреждений, они даже внимания не обращают: им саму травму объяснить бы, и то хорошо. Объяснения выдумываются самые заковыристые. Например, такое: Тибо не мог так разбить голову, упав с высоты своего роста, – значит, он свалился с дерева. Причем внизу, под кедром, как раз в этот момент у Люды Дубининой случился сердечный приступ от стресса и физических нагрузок при заготовке дров, Золотарев наклонился над ней, пытаясь помочь, – и тут на них рухнул сверху, с шестиметровой высоты, Коля Тибо! Хрясь! – и переломал обоим ребра, а сам приложился виском о камень, очень неудачно лежавший рядом под слоем тонкого снега. Такую картину, единым махом объясняющую сразу три случая смертельной травмы, рисует нам дятловед А. Алексеенков в своей статье, опубликованной в упоминавшемся сборнике под редакцией Кунцевича (стр. 15–18), – и в переносном смысле рисует, и в самом прямом.

Илл. 44. Вот так, по мнению А.Алексеенкова, крайне неудачно совпали в одной точке пространства-времени сердечный приступ, падение с дерева и таящийся в снегу камень. Результат – сразу три смертельных травмы.

Алексеенкову вторит заслуженный дятловед-ветеран Сергей Согрин – он «ракетчик», но умеренный, не распространяющий слухи о кровожадном «ракетном спецназе», ломающем ребра и проламывающем головы. Пролетела, дескать, мимо ракета, обдала палатку ядовитой химией, заставившей убегать сломя голову, а уж дальше туристы погибали от естественных причин. Согрин пишет:

«…С окоченевшими руками и ногами залезть по гладкому толстому ледяному стволу кедра? Скорее всего, попытка не увенчалась бы успехом. Какой мог быть выход? Только один. Соорудить пирамиду, залезая друг другу на плечи. И только самый верхний мог тогда дотянуться до сучков. Повисал ли кто-то на сучке, трудно утверждать. Но, несомненно, то, что необходимо было приложить огромное усилие. На шаткой пирамиде можно было при этом не удержаться, рухнуть вниз. А там корни, мёрзлая земля. Следом могла разрушиться и вся пирамида. Падать могли и головой вниз, и боком, и как угодно.

На вершине этой пирамиды мог быть самый лёгкий участник группы. Таковым был Коля Тибо. Потом Дубинина, следом Слободин. Остальные тяжеловесы – в основании пирамиды. Судя по количеству добытых дров, такая процедура могла повторяться неоднократно. Дальнейшее пояснение о возможности получения травм у кедра не требуется».

Существуют и ещё более экзотические версии, но практически во всех неповреждённые кожные покровы на голове Тибо объясняются незамысловато: головной убор смягчил удар.

Объяснение неубедительное. Довелось видеть голову в стеганом подшлемнике, по которой ударил упавший с изрядной высоты молоток (никогда не гуляйте по стройплощадке без каски!). Защитные свойства у подшлемника неплохие, но все равно кровь из-под него текла обильно, хотя травма и оказалась не смертельной, в отличие от травмы Тибо-Бриньоля.

Ракитин изящно обогнул эту проблему: ну, парашютист-спецназовец же бил, понимать надо! А штатовские спецназовцы каким только хитрым трюкам не обучены специально выписанными из Шаолиня сэнсеями – они и по рыхлому снегу пройдут, не оставив следа, и голову при нужде проломят не твердым тупым орудием, а сконцентрированным пучком энергии.

На самом деле орудие, проломившее голову Тибо, известно давно, просто отчего-то никто о нем не вспоминает в контексте дятловской истории.

Но с орудием разберемся чуть позже, а сейчас поговорим о личности человека, ставшего его жертвой. Иначе не понять, отчего и за что прилетел в его голову этот предмет.

* * *

Из всех дятловцев Николай Тибо-Бриньоль выглядит самым симпатичным.

Весельчак, балагур и затейник, рубаха-парень, душа любой компании. Никто из вспоминавших его не сказал ни одного дурного слова, даже Юрий Блинов, порой отпускавший дятловцам не самые лестные характеристики.

Некоторым читателям может показаться, что не раз упоминавшийся нами Блинов – просто завистливый циник и очернитель, но это не так. Он и о себе пишет без малейших попыток приукрасить действительность, что большая редкость для авторов дневников и мемуаров. Автопортрет, что рисует Юрий Блинов, ничуть не похож на ангела с белоснежными крыльями: обычный студент, со своими достоинствами и недостатками: он может выпить и не стесняется это признать, может провести ночь за игрой в карты, он пишет, как матерился и получил за это наказание – товарищи поставили его в углу на четвереньки и выдали по одному болезненному удару по ягодицам за каждое матерное слово. Таким уж был Блинов человеком – не занимался лакировкой действительности, о ком бы ни писал.

О Тибо-Бриньоле он написал лаконично: «Человек дела».

И все остальные в один голос твердят: замечательный парень! Создается впечатление, что у открытого и общительного Коли нет и не может быть никаких «скелетов в шкафах», никакого «двойного дна». Нет у него сердечных тайн, как у Зины Колмогоровой, нет и просто тайн, как у Семена-Александра Золотарева. Нет сложного и неуживчивого характера, как у Игоря Дятлова.

Видимость обманчива.

Если повнимательнее присмотреться к каноническому образу Тибо-Бриньоля, можно заметить: этот замечательный парень – без прошлого. Все, что предшествует поступлению Николая в УПИ, скрыто в густом тумане. И туман этот – отнюдь не стихийное природное явление, он сознательно напущен самим Тибо-Бриньолем.

Многочисленные биографы дятловцев (в основном – их коллеги по спортклубу УПИ) о прошлом Тибо-Бриньоля говорят нам крайне скупо. Почти ничего не говорят. Вскользь упоминают, что был он сыном французского коммуниста, приехавшего строить социализм в СССР и здесь репрессированного, отсюда и необычная фамилия, – и переходят к вариациям на тему «Знаете, каким он парнем был» – благо есть, что сказать.

Парнем Тибо был замечательным, спору нет. А вот в истории о приезжем французском коммунисте нет ни слова правды. Ее придумал и рассказывал, когда кто-то интересовался происхождением фамилии, сам Тибо-Бриньоль. Лгал он не из корысти и не из каких-либо низменных побуждений – жизнь заставляла. Свою реальную биографию Коле в 1953 году, когда он поступал в УПИ, светить было никак нельзя.

Впрочем, обо всем по порядку.

Корни у Николая действительно французские. Точнее, франко-немецкие. Первый Тибо (тогда еще просто Тибо, без второй части фамилии), Франсуа, прибыл в Россию в начале девятнадцатого века, осел здесь, обзавелся семьей, но женился не на русской девушке – на немке, дочери эмигрантов из Гольштейна.

Подвизался Франсуа Тибо на театральном поприще, но не актером: дослужился до главного машиниста-механика Дирекции Санкт-Петербургских императорских театров; стал родоначальником многочисленного и разветвленного семейства. Часть клана Тибо сохранила французское гражданство, и кто-то из них репатриировался позже во Францию. Другие Тибо перешли в российское подданство и обрусели – именно от них ведет свое происхождение Николай. На каком-то этапе к фамилии Тибо добавилась вторая часть: Бриньоль.

Возможно, то была память о малой родине предков. На юге Франции, в Провансе, есть крохотный городок с таким названием – провинциальная дыра, 15 тыс. населения, мертвый официальный сайт в Интернете, несколько лет не обновляющийся. Однако сведения о людях с фамилией Тибо в архивах городка пока не найдены.

Предки Николая по отцовской линии относились к технической интеллигенции: инженеры, в основном горные, прадед – довольно известный архитектор.

Отец Николая, Владимир Иосифович, – горный инженер, был осужден в 1931 году на пять лет лагерей по делу Промпартии, ее уральского отделения. Мать, Анастасия Прохоровна, – из пролетариев, дочь простого уральского кузнеца – сумела заочно получить высшее образование, стала преподавателем немецкого языка.

На лесосеку Тибо-старшего не послали. Вскоре по прибытии в места заключения (в Тюменскую область) расконвоировали и использовали по специальности – трудился он горным инженером. К нему приехала жена, и у пары в 1935 году родился сын Коля, поздний ребенок (отец приближался к полтиннику, мать тоже была не молоденькая) и не первый в семье.

Илл. 45. Улочка городка Бриньоль в Провансе. Жизнь там явно не бьет ключом.

Легенда о матери – заключенной ГУЛАГа, родившей сына в бараке, – выдумка позднейших времен. Но быть сыном расконвоированного зека – статус немногим более высокий. Если не самое дно тогдашнего социума, то очень близко к нему.

Семья бедствовала. Приличное жалованье инженера тех времен Тибо-старшему не полагалось, платили расконвоированному сущие копейки – вкалывай и радуйся, что не валишь лес в Республике Коми.

Из жерновов ГУЛАГа Тибо-старший не вырвался. Отмотал свой срок и автоматом получил новую «пятерку» – существовала в те годы такая практика – ее отбывал уже вдали от семьи, в сибирской глубинке. Освободился, заодно потеряв работу, бедствовал, болел, никуда не мог устроиться – и умер в 1943 году.

Черные времена для семьи Тибо сменились очень черными. Вдова с маленьким Колей переехала к старшей дочери, жившей уже отдельно, в Кемерово, – но та особо помочь не могла, сама не барствовала, к тому же имела на руках своего ребенка – годовалую девочку. И старший сын, Владимир, помочь не мог: погиб на фронте в том же 1943-м…

Много десятилетий спустя старшая сестра Коли, Елизавета, вспоминала о жизни семейства Тибо:

«Несмотря на все трудности и лишения, в семье Владимира Иосифовича всегда господствовали доброжелательные отношения между всеми членами семьи, взаимная поддержка и исключительное трудолюбие. Труд был основой нашего благополучия и взаимоотношений – живя в Сибири, мы, дети, научились выращивать овощи, ухаживать за животными, запасать для них корм и др. Всему этому с доброй улыбкой и большим терпением научила нас наша мама. Живя примитивной крестьянской жизнью, мы много читали и стремились получить образование, мама во всём охотно помогала нам. Жизнь моих родителей можно было бы назвать ПОДВИГОМ».

Слово «благополучие» выглядит в этом контексте инородным телом, а слово «голод» не упомянуто, но между строк его можно разглядеть. Если дети инженера и педагога учатся «жить примитивной крестьянской жизнью», выращивать овощи и ухаживать за коровой – дела у них очень плохи.

Причем корова наверняка не своя: с коровой, дающей в день несколько литров молока, можно было прожить, не особо бедствуя. Но вдумаемся: городская семья (Осинники какой ни есть, а город) оказалась в деревне – им что, там дом с подворьем презентовали плюс скотину? Пустили пожить к кому-то, и дети отрабатывали жилье, за чужой коровой навоз выгребали – подростки Лиза и Вова и совсем маленький Коля.

Вот такое суровое и безрадостное детство было за плечами весельчака и балагура Тибо-Бриньоля.

Переезд в Кемерово имел существенный плюс: никто здесь Колю Тибо не знал, и он сумел начать биографию с чистого листа (мы помним, что в те годы людям сходили с рук большие вольности при оформлении документов). Учился в школе, вступил в комсомол – и нигде ни словом не упоминал, что он сын репрессированного по политической статье. «Отец инженер, умер в 1943 году», – писал он во всех автобиографиях и анкетах, избегая любых подробностей.

Умалчивая о темных пятнах в биографии, Николай сумел поступить в УПИ, куда в 1953 году детям «контры» хода не было – лишь в 1957-м, после знаменитой речи Хрущева на съезде и массовой реабилитации, двери вузов для них широко распахнулись. Распахнулись, да не для всех – Коля Тибо, будь известна правда о его биографии, не смог бы поступить в вуз даже на четыре года позже. Фигуранты дела Промпартии под реабилитацию не попали, та коснулась в основном коммунистов, пострадавших в 1937–1938 годах, во время Большого террора. А классово чуждых вредителей из Промпартии реабилитировали лишь в 1989–1991 годах.

Так что Николаю Тибо-Бриньолю и в годы хрущевской оттепели приходилось держать язык за зубами и тщательно следить за каждым словом. Балагурил, веселил других – и ни на минуту не забывал о строжайшем самоконтроле.

Мог ли при таком бэкграунде Коля Тибо действительно быть борцом за дело строительства коммунизма? Искренне ли выступал на комсомольских собраниях?

Крайне сомнительно.

У Коли имелись и другие причины относиться к советской власти более чем прохладно. Двое его родственников (родной дядя и муж тетки) были белыми офицерами, служили у Колчака – и угодили в жернова Большого террора, а в те годы «врагам народа» уже не отмеривали детские сроки, как во времена Промпартии. Обоих расстреляли, тетушка пошла по лагерям.

Но был ли шутник и весельчак Коля диссидентом, на что порой намекают дятловеды? Расшатывал ли устои политическими анекдотами и шуточками, исполнял ли сатирические куплеты о Хрущеве, засевающем Заполярье кукурузой?

Тоже более чем сомнительно.

Не для того Коля Тибо поднялся с самого дна, чтобы погореть на такой ерунде. Зиновьев сообщал, что у Тибо хранились в общежитии «запрещенные книги», но не конкретизировал, какие. Политический самиздат? Забугорная антисоветчина от эмигрантского издательства «Посев»?

Позже выяснилось: никакой антисоветчины. Хранилась у Коли дореволюционная научная монография по сексологии с многочисленными илюстрациями весьма откровенного содержания. Шуточка о «профессоре любовных наук Тибо» из дятловского «Боевого листка» приобретает новый смысл, не так ли?

Создается впечатление, что Николай был достаточно аполитичен. Старался любой ценой вырваться со дна, куда его закинула сила обстоятельств, вернуться на то место в социуме, что занимали его предки в старые времена. И не более того.

Старался – но преуспел ли?

Казалось бы, вопрос глупый. Николай закончил институт, получил заветное высшее образование, голод и нужда навсегда остались в прошлом, впереди открывался широкий и светлый путь…

На деле все было иначе. Есть веские основания считать, что зимой 1958/59 годов черная полоса в жизни Тибо-Бриньоля продолжалась.

* * *

У мертвых студентов-дятловцев поисковики нашли деньги – и в одежде, надетой на мертвые тела, и в той, что осталась в покинутой палатке.

Суммы воображение не поражают. У Колмогоровой – 5 рублей, у Дорошенко – 20, у Дубининой – целых 35. Ничего удивительного, студенческая бедность вошла в поговорки. На стипендию в 180 рублей не разгуляешься. (У самого Дятлова имелась приличная сумма, но о ней речь не идет – то была общая казна группы «Хибина».)

По логике вещей выпускники УПИ должны быть богаче студентов: твердо стоят на ногах, получают уже не стипендию, а зарплату инженеров.

Деньги, найденные у Рустема Слободина, эту мысль подтверждают. В кармане у него лежали 310 рублей – не бог весть что, но с «пятеркой» Зины Колмогоровой все же не сравнить.

А другой молодой специалист, Николай Тибо-Бриньоль? Сколько нашли у него?

На теле – 32 копейки мелочью. В штормовке Тибо, оставшейся в палатке, – 1 рубль. Еще раз, прописью: один рубль.

Почему так мало?!

У третьего молодого специалиста, Кривонищенко, не нашли вообще ничего. Но там иное: его раздели, причем срезали и снимали одежду в момент критический, когда деньги потеряли какую-либо ценность для замерзавших людей: ни за тысячу рублей, ни за две, ни за три не купить даже лишнюю пару шерстяных носков. Деньги выпали, и никто не стал их подбирать негнущимися на морозе пальцами. Купюры унес ветер, но не все – две, очевидно, подвернулись под ногу, были втоптаны в снег и позже найдены поисковиками. Трешка и пятерка, в сумме – восемь рублей. Это деньги либо Кривонищенко, либо Дорошенко, иных вариантов нет. Но Дорошенко держал свою наличность в кармане штормовки и никаких оснований делить на части небольшую сумму не имел.

Даже если догадка о ветре, унесшем деньги, не верна, если 8 рублей составляли все денежные активы Кривонищенко на тот момент, что более чем сомнительно, – все равно Тибо-Бриньоль – самый нищий среди троих выпускников УПИ.

(Семен-Александр Золотарев тоже жил не на студенческую стипендию. Но вопрос о его деньгах крайне интересен и заслуживает отдельного и подробного рассмотрения, мы вернемся к нему позже.)

Констатируем: по первому впечатлению Тибо беден, как церковная крыса.

Впечатление обманчивое? Отсутствие денег в походе можно объяснить любой случайной причиной? Можно. Но тогда придется объяснять случайностями еще многое.

* * *

Как известно, часть своего снаряжения дятловцы получили в спортклубе УПИ, остальное собрали с бору по сосенке – у кого что было, то и взяли с собой.

Скорее всего, Дятлов не стал пускать процесс на самотек, раздал задания: ты принесешь то, а ты это. Иначе легко мог случиться избыток одних предметов снаряжения при полном отсутствии других.

Раз уж мы начали сравнивать Тибо и Слободина, двух молодых специалистов, – продолжим: рассмотрим их вклад в общее снаряжение.

Рустем принес топор и бинокль. Бинокль – вещь ценная, бинокли с хорошим увеличением в СССР 1959 года простым гражданам не продавали: ну, как начнут разглядывать с их помощью что-то не то? Речь не об окнах женской бани – о строящемся секретном объекте, например. Бинокль можно было раздобыть по знакомству или купить втридорога на черном рынке. Рустем достал или купил.

Николай тоже принес топор – и двуручную пилу. Пилу он у кого-то одолжил для похода, что зафиксировано в уголовном деле. А топор любопытный: у него имелся дефект – он болтался на топорище.

Работать шатающимся топором попросту опасно, особенно в дальнем походе: тяжелая и острая железяка сорвется с топорища при резком взмахе, прилетит кому-нибудь по руке, ноге или голове, и дело может обернуться крайне скверно при полном отсутствии медиков и больниц в ближайших окрестностях. Понимал это опытный турист Тибо? Не мог не понимать. И все равно притащил непригодный топор. Дефект совершенно точно образовался не в походе, он был изначально, именно по нему топор опознали как принадлежащий Тибо-Бриньолю.

(О том, что такой топор можно без лишних трудов привести в рабочий вид, Николай, очевидно, не знал. И никто другой из дятловцев не знал, дефект ни перед походом, ни на маршруте не исправили. А ничего сложного в ремонте нет: выстрогать и вколотить в топорище новый деревянный клинышек. Нет времени строгать? Можно сделать еще проще: вбить туда же, в верхнюю часть топорища, несколько гвоздей – они сработают как клинья и надежно зафиксируют топор. Но в УПИ таким премудростям не учили.)

Исправить дефект Тибо не сумел, а на покупку нового топора у него не было денег. Он только что внес в общую кассу похода 350 рублей и оказался на мели. Не смог ни у кого одолжить нормальный топор – и притащил старьё, опасное для жизни и здоровья. Дескать, уж как-нибудь, аккуратненько, замотаем изолентой, не будем махать слишком резко…

Разумеется, дефект топора, как и отсутствие денег в карманах, тоже можно объяснить каким-то случайным совпадением, не связанным с финансовым положением Тибо. Но это будет уже вторая подряд случайность. А в нашей версии оба эпизода имеют одну и ту же причину: Тибо бедствовал, Тибо отчаянно нуждался в деньгах.

* * *

Бросим взгляд на запястья двух молодых специалистов, Николая Тибо-Бриньоля и Георгия-Юрия Кривонищенко: какие они носили часы?

Марки часов известны: «Победа» и «Спортивные».

«Спортивные» стоили дороже и считались более престижными. В них было семнадцать «камней», то есть износостойких рубиновых деталей, против пятнадцати в «Победе», у них имелся т. н. арретир, он же «система «Стоп-секунда», они позиционировались как противоударные и пылевлагозащищенные.

Честно говоря, резиновая прокладка, размещенная под крышкой «Спортивных», плохо защищала от влаги. Но конструкция «Победы» вообще не предусматривала такой детали.

А теперь вопрос на миллион из шоу Дмитрия Диброва: часы какой марки принадлежали Тибо, а какой Кривонищенко?

Вопрос сложный, можно взять помощь зала, а ответ узнаем после рекламной паузы.

* * *

Увы, никто из рекламодателей к автору не обратился, и вместо рекламы мы рассмотрим другой аспект жизни Николая Тибо – его жилищные условия. Наверное, они как-то улучшились в сравнении со студенческими временами?

Не улучшились. Студенческая общага сменилась на рабочую, вот и все изменения. И даже в комнате общежития Николай живет не один, делит ее с техником А. Белясовым. Может, и не только с ним, но лишь Белясов отмечен в уголовном деле – именно он опознавал дефектный топор и другие вещи Тибо.

Странно…

Допустим, зарплаты молодого специалиста на аренду съемного жилья не хватало. Ожидать, что работодатель так вот сразу предоставит отдельную квартиру или хотя бы комнату в коммуналке, не приходилось – это надо было заслужить: отработать энное число лет, жениться, завести детей.

Но отдельная-то комната в общежитии?! Это святое, это непременно полагалось Тибо по его статусу.

Советские люди привыкли, что молодой лейтенант, пусть даже только вчера выпущенный из училища, не должен спать в солдатской казарме и питаться в солдатской столовой, а ведь инженер для работяг – то же самое, что офицер для бойцов. Автору доводилось жить в строительных вагончиках-бытовках советских времен, и вот как они были устроены: с одного конца – маленькая кухонька, с другого – общая спальня для рабочих с двухъярусными, как в железнодорожном вагоне, койками. А посередине – помещение для бригадира, крохотное, но отдельное – там он спит, ест, там проводит свободное время, туда он может пригласить для серьезного разговора кого-то из подчиненных. Дистанция между бригадиром и работягами невелика, но она задана и четко выдерживается. Если начальник не будет отличаться от подчинённых наличием привилегий, в глазах советских граждан он не будет иметь авторитета, это будет воспринято как панибратство – и дисциплина полетит к чертям вместе с производительностью труда, выполнением плана и т. п.

Это аксиома, это непременная константа российского бытия: во всех сферах жизни, где есть начальники и подчиненные, между ними непременно должна ощущаться дистанция не только в праве отдавать распоряжения и применять санкции, но и в уровне и качестве жизни, в наличии или отсутствии привилегий. Игорь Дятлов не назначал себя дежурным по лагерю вовсе не оттого, что возгордился и оторвался от товарищей, – он всего лишь понимал эти очевидные вещи, он их усвоил с детства: у него папа много лет проработал на руководящей должности.

Николай Тибо трудится в строительной сфере, статус у него значительно выше, чем у бригадира, – так почему же молодой инженер не живет в отдельной комнате?

Хотя нет. Инженером Тибо был лишь по диплому, а на стройке работал мастером.

Вообще-то мастер – руководящая должность для людей со средним образованием, не с высшим, но нас этот нюанс настораживать не должен. Так было принято в те годы – выпускники вузов начинали карьеру с должности на ступень ниже, чем та, для которой их обучали. Узнай, дескать, производство с низов, прояви себя, и через год-другой мы аттестуем тебя на инженера. Или не аттестуем – если выяснится, что ты лодырь и двоечник, впустую протиравший штаны в институте и купивший себе диплом. Тогда оттрубишь три года в мастерах (раньше уволить не позволяло постановление Совмина, защищавшее права молодых специалистов) – и катись на все четыре стороны. Здравая практика, если вдуматься. Недавний выпускник УПИ Кривонищенко трудился прорабом, не инженером. И турист-поисковик Атманаки, тоже недавний выпускник, работал мастером на заводе в Первоуральске.

Но мастер Тибо или инженер, не столь важно. Отдельная комната ему и в том, и в другом случае полагалась. Почему он в ней не жил?

Ответ все тот же: у него не было денег.

Дело в том, что проживание в общежитии – и студенческом, и рабочем – не было бесплатным, за него приходилось платить. Не много, в разы меньше, чем при аренде жилья в частном секторе, но приходилось.

Например, Золотарев за проживание на Коуровской турбазе ежемесячно платил 300 рублей. Это очень приличная сумма (вспомним среднюю зарплату по стране), но Семен-Александр квартировал там на полном пансионе: кроме жилья, его обеспечивали трехразовым питанием, выдавали спецодежду и обувь, которые вполне можно было использовать как повседневные (спортивные костюмы и т. п.), предоставляли услуги бани, и прочая, и прочая. Золотарев, заплатив три сотни, мог не тратить больше ни копейки и месяц жить, ни в чем не нуждаясь.

В рабочих общежитиях принцип «все включено» не практиковали, и за отдельную комнату Тибо отдавал бы значительно меньше, около 40 рублей. Но даже такая трата показалась ему чрезмерной. И он ютился в одной комнате с соседом, а то и не с одним – в тесноте, зато дешевле.

Плата могла быть иной (цифра «40» почерпнута уже в наши дни из воспоминаний людей весьма преклонного возраста, а людская память вообще не очень надежный источник), но в любом случае обходилась комната в общаге в десятки рублей, а не в сотни.

Любопытно выглядит список вещей Тибо, опознанных его тетей Музафаровой Е. И. (листы 252 и 253 уголовного дела). Характеристики вещей интересные: шляпа старая, одеяло с заплаткой, топор шатается, перочинный ножик сломанный, рюкзак старый… Для сравнения отметим, что у других дятловцев тоже попадаются старые вещи, но немного, по одной на список. Лишь у Тибо почти всё старое, ветхое, ломаное и заплатанное.

При осмотре тела Николая в морге эксперт отметил: «Шерстяной поношенный свитр, одетый на левую сторону». С нижним бельем та же картина: «Синяя поношенная трикотажная майка, которая справа и внизу имеет повреждения разрывы ткани овальной формы размером 2 × 3 см» (лист 352 УД). У других погибших часть одежды тоже была не в идеальном состоянии: порвана, прожжена. Но прожечь майку у костра или порвать при заготовке дров возможности нет. В изношенной майке с прорехами шел в поход только Тибо-Бриньоль.

Наверное, достаточно. Посчитаем за установленный факт: Николай Тибо бедствовал, сидел без денег.

* * *

Но отчего же Тибо-Бриньоль вновь оказался на дне финансовой пропасти? Отправлял всё родным, оставляя себе самый минимум и даже меньше?

Возможно. Но, с другой стороны, черные дни семейства Тибо миновали. Сестре уже не надо нянчиться с младенцем, она работает по специальности – инженером-технологом, что подразумевает неплохую зарплату. Мать тоже не сидит без работы, трудится педагогом, иждивенцев у нее на шее не осталось.

Нет, семья не могла стать той «черной дырой», где исчезали почти все Колины деньги.

Шантаж? Кто-то раскопал подробности истинной биографии Тибо-Бриньоля, – и вытягивал деньги, угрожая разоблачением? Вариант возможный, но умозрительный, доказательств нет. К тому же времена наступили достаточно вегетарианские в сравнении со сталинскими, а заполнял анкеты и писал автобиографии Николай крайне аккуратно: многого не договаривал, но напрямую нигде не врал. Неприятности грозили не столь уж серьезные, не арест и не зона. Даже с работы бы не выгнали: страна обезлюдела после войны, в стране был дикий кадровый голод. Ну, пропесочат на собрании, влепят «строгача», лишат премии – все это временное и преходящее, а затыкать деньгами чужой болтливый рот придется всю оставшуюся жизнь.

С тем же успехом можно предположить что-то иное, например, тайную страсть к азартным играм. Напоролся на шулеров, проигрался, влез в долги… Случается такое даже с хорошими парнями. Проблема у версии та же: ни единого подтверждения ей нет.

Гораздо более обоснованным выглядит предположение, что черная полоса в жизни Тибо связана со служебными неприятностями.

Кунцевич в объемистом сборнике под своей редакцией, изданном Фондом Дятлова в 2018 году, опубликовал отрывок из письма Тибо-Бриньоля, адресованного туристке Валентине Токаревой.

Среди прочего Тибо пишет:

«Я работаю мастером на стройке. Немного тяжело, но под суд еще не отдали. Так что прощай, карьера, куда меня так тянули! Об этом, если будет интересно, можно будет черкнуть потом».

Странно… Отчего Тибо ставит крест на своей едва начатой карьере? К чему бы он завел речь о суде? К тому же в такой странной формулировке: «еще не отдали»? Грозятся отдать? Реальная возможность отсидки замаячила?

Мастер на стройке – должность, связанная с материальной ответственностью, с подотчетными стройматериалами.

А в стране уже несколько лет дачный бум. Начался он с постановления Совета Министров СССР «О коллективном и индивидуальном огородничестве и садоводстве рабочих и служащих» от 1949 года: дачи прекратили быть достоянием исключительно элиты, стали доступны простым рабочим и служащим мелкого ранга. Заодно изменилось их назначение: вместо отдыха, как было раньше, – вкалывайте, товарищи, и в выходные дни, выращивайте для себя картошку и капусту, помогайте родной стране решать продовольственные проблемы.

В 50-е годы дачное строительство набирало и набирало обороты, вокруг больших и малых городов росли как грибы садоводческие товарищества и дачные кооперативы. Государство щедро нарезало им землицу, особенно всякие неудобья, колхозам и совхозам не интересные, а позже даже появился дополнительный выходной – страна перешла на пятидневку (не ради садоводов и огородников, но им это пришлось весьма кстати) – вот только стройматериалами обеспечить дачников в нужных объемах не получалось. Практически всё, что необходимо для загородного строительства, было в большом дефиците. Дачники выкручивались, как умели: что не могли законно купить, то доставали – так это называлось. А если без эвфемизмов, то либо сами воровали, либо покупали краденое.

Для людей, имевших на работе доступ к государственным стройматериалам, наступили золотые дни. Они тащили всё: доски и гвозди, цемент и краску, рубероид и электрофурнитуру – добыча не залеживалась, находила мгновенный сбыт. Их ловили и сажали, но других любителей легкой наживы это не останавливало.

Нет, нет, кто сейчас подумал плохое – больше так не думайте! Мы не будем обвинять Колю Тибо в краже подотчетных стройматериалов.